Стройные администраторши хоть и улыбались Данилину, держали дистанцию, были подчеркнуто вежливы, понимая, что гость случаен и не из номенклатуры. Москвич прибыл налегке и нуждался в десятках бытовых мелочей. Он пытался завести знакомства, его проблемы, разумеется, решались, однако отношения не складывались.
По дороге в профилакторий в магазине бытовой техники Данилин за двадцать восемь рублей купил приемник «Кварц-404». Приемник, хотя и пробивал брешь в бюджете, был самой низкой, четвертой категории. Но у него имелся разъем под антенну, которую Алексей тут же сочинил из оконной струны.
Служебная машина полагалась Данилину для нужд следствия, и сыщик мог бы ее вызвать по телефону с автобазы горкома и в выходной день. Но порой он садился в рейсовый похожий на батискаф ПАЗ и ехал в город вдоль моря, через поселки, пахнущие зреющими помидорами.
На площади он встречался с Викой. Алексей всегда дарил девушке какую-то ерундовину, купленную неподалеку в книжном.
— Это что? — спрашивала Вика.
— Новогодний подарок, — отвечал как-то наподобие Алексей.
— Но сейчас же лето.
— А мне захотелось его подарить сейчас.
И они гуляли — шли к морю, сидели где-то на лавочке, отправлялись в кино.
Аркадий казался Вике хорошим, но все же заурядным молодым человеком. С ним можно было бы прожить жизнь спокойно, но скучно.
Иное — Данилин. От него пахло московским одеколоном и вообще столицей.
Мама учила не доверять мужчинам, ответно Вика полагала, что имеет право на ложь ради своего счастья. Чтоб не встретить Аркадия, она назначала свидания на Левом берегу, в Орджоникидзевском районе. Для Алексея это было скорее удобно. Левый берег отстоял от остальных районов на значительном расстоянии и был словно иным городом, со своими аллеями и скверами более приспособленным для романтики и прогулок, нежели остальной Жданов.
Он рассказывал ей про Москву, про поселок над прудами, про леса, в которых еще встречаются живые партизаны. Про грибы и электрички, про дом родителей, построенный на плывуне. Про кюветы, по которым жабы с реки забираются в ванные комнаты.
Сам Данилин жил в Москве, на Кутузовском, звал Вику в гости, рассказывал о столичной жизни, о недавней страшной авиакатастрофе совсем рядом с домом его родителей — всего четверть часа электричкой. Погибла уйма людей, трупы разбросало на сто гектар, но в советской прессе почти не писали о трагедии.
Данилин говорил о выставках, новинках, иногда незначительных.
— К табельному пистолету идет такая же табельная кобура и страховочный шнур, который также именуется тренчиком. Он такой длинный, кожаный, вечно за углы цепляется. Так мне приятель достал английский, пружинный, похожий на телефонный провод. И я одно время боялся, что мне кто-то позвонит на служебный, а я вместо трубки схвачу пистолет.
Вика засмеялась:
— А я думала, боялся, что могут позвонить на пистолет.
— А ты забавная.
— И ты тоже.
— Иногда бываю.
Они как раз шли по бульвару, проложенным по краю кручи, что возвышалась над морем. Внизу был поселок, пляж. Вдоль бульвара шел невысокий парапет. И вдруг Алексей подхватил Вику за талию, закружил и поставил на этот парапет, так что они оказались примерно одного роста. Мужчина впился в губы девушке, и она ответила, приоткрыла ротик, высунула язычок…
Затем они еще целовались несколько раз. Алексей был опытен, но Вика быстро училась. Внутри нее бушевал март.
И в поздних сумерках они расстались с сожалением.
Москвич, конечно, не провожал ее домой, а отправлял на такси, сунув предварительно зеленую трешку водителю.
-
…Он вернулся в профилакторий, когда мир уже спал.
Шумело море, многоголосо пели сверчки, кое-где в окнах горел огонь.
В номере еще стояла почти дневная жара, но ветер с моря приносил запах соленых волн.
Москвич выключил свет, но еще довольно осталось в номере света от звезд и луны. Он включил радиоприемник, настроил волну и, к своему удивлению, поймал «Тьмутаракань». Ведущий резиновым голосом вещал:
«…
— Неизвестно откуда прибыли заблудившиеся во времени студиозы и принялись уговаривать князя вместо церкви построить университет или хотя бы станцию метро. Князь принял пришельцев за волхвов, изгнал их и на всяк случай запретил изобретать что-то сложнее самогонного аппарата.
Студенты обиделись и ушли не то в запой, не то в подполье. Подбили монахов из Лавры рыть туннели для будущего метро.
Затем на заборах и стенах появились надписи: «Да здравствует капитализм и промышленная революция — светлое будущее человечества!» Но прочесть надписи никто не мог — грамотность тогда тоже не изобрели.
«
И хриплый голос пел:
«…
Aqualung my friend
don't you start away uneasy
you poor old sod, you see, it's only me.
Do you still remember
December's foggy freeze
when the ice that
clings on to your beard is
screaming agony
«