…В одиннадцать, когда из радиоточки, висящей на стене, послышались звуки производственной гимнастики, Павел кивнул.
— Пора… Если ты передумал, сейчас самое время уйти.
— А ты уйдешь?
Павел печально покачал головой.
— Тогда — вперед…
Амоналовые шашки уже висели на стенах, приклеенные изолентой к покрашенной синей краской стене. Достав спичку из коробка, Павел поджег жгут бикфордова шнура. Он загорелся ярко и празднично: полметра должны были прогореть где-то за минуту. Спрятались, как и условлено было, за несущими колоннами, присели, согнулись, закрыли глаза, заткнули уши.
Минута тянулась, словно была сделана из патоки. И каждая секунда для Аркадия была заполнена сомнениями. Сначала думалось: правильно ли он вспомнил армейские занятия, точно ли рассчитал заряд: если тот слишком мал — со стены только собьет краску. Если наоборот — обвалит не только стену, но и пол, потолок, разнесет деньги, убьет кассира.
Затем явилась мысль: что-то долго нет взрыва. Выпал шнур? Или он был бракованным?.. Возник огромный соблазн выглянуть за угол…
И!
Взорвалось!
Качнулся пол, раздался звон разбивающегося стекла. Удар показался Аркадию страшным. Мелькнула мысль, что они все же переборщил с динамитом. Но, выглянув из-за колонны, увидал в стене лишь дыру размером с половину квадратного метра. Рядом стояли молоты — на случай, если придется расширять отверстие. Но это было лишним.
— Не светись! — крикнул Пашка.
Он уже натянул свой противогаз и протягивал маску Аркадию. Тот надел ее, как и учили в армии в две секунды. Затем к дыре — через нее скользнули в комнату.
Там было пыльно, но все же лучше, чем в столовой.
Взрывом выбило стекла, разметало по комнате купюры, извлеченные из упаковок. Но большая часть денег не пострадала: пачки разноцветных рублей лежали на столе и в открытом сейфе.
Полуконтуженная кассирша смотрел на них с ужасом.
— Чего смотришь! — крикнул Павел — Война началась! Жги, убивай!
Голос из-за противогаза был глухой, далекий.
Пашка поднял автомат и дал из него очередь в потолок.
Купюры, нераспечатанные пачки летели в припасенные холщевые мешки.
За железной дверью сперва притихли, но теперь колотили по металлу вовсю. За окном кто-то дурным голосом кричал.
— Зарплаты хотите? — выглянул в окно Павел. — Вот вам зарплата!
Он сгреб со стола жменю мелких купюр, швырнул их в окно.
— Быстрей! Быстрей! — торопил его Аркадий. — Время!
В дверь уже не стучали, а лупили, стараясь ее выбить.
— Отойди, застрелю!
Еще одна очередь в потолок, метель из штукатурки.
— Уходим! — заторопил Аркадий. — Быстрей!
Мешки он вытолкнул в дыру, проскользнул сам. За ним — отошел Пашка. Через пустой обеденный зал столовой побежали, задевая мешками столы и стулья. Друзья не видели, как кассирша, еще одуревшая от взрыва, сумела подняться, убрать засов. Дверь тотчас распахнули — ворвались мужчины в форме и с револьверами. Один, став на колено у дыры, без предупреждения открыл огонь на поражение. Выстрелил трижды и раз попал. Пашка вскрикнул, но мешок не выпустил. Повернувшись, дал очередь, перечеркнул ей колонны, дыру в стене, ранив вохровца. Тот отшатнулся вовнутрь, и оставшиеся в барабане четыре патрона высадил вслепую, лишь выставив руку в дыру.
До двери оставалось уже метра три, когда Пашка дал еще одну очередь, на сей раз совсем короткую — в два патрона. Выплюнув очередную гильзу, затвор сухо щелкнул по стволу — магазин был пуст. Остановившись, Павел выбросил обойму на пол, тут же всадил следующую в автомат, передернул затвор…
— Быстрей, ты не в тире! — крикнул Аркадий.
Пашка выбежал в коридор, Аркадий тут же закрыл дверь, набросив в проушины замок. Затем спустились по лестнице, пробежали мимо табельной еще ниже — в подвал.
Внизу возле топочных котлов рабочий день проводили бабки-истопницы. Их именовали банщицами, хотя к бане они имели только то отношение, что подавали в нее горячую воду.
На столе тикал будильник, рядом с ним лежала стопка старых газет, которые от безделья перечитывали работница. Взрыв в подвале почти не был слышен, да еще возрастная глухота осложняла дело. Куда больше неудобств создавал пресс, стоящий в соседнем цеху — от него трещинами шли стены, дрожала вода в стакане.
И два человека, одетых в костюмы химической защиты, оказались для старухи неожиданностью. Она открыла рот, едва не выронив вставную челюсть. А двое, вынырнув из одной темноты, тут же исчезнув в другой. Чуть позже в глубине подвала лязгнула тяжелая дверь, повернулись засовы.
Через пару минут появились другие люди в вохровской форме, кои проследовали в том же направлении, спросив предварительно у бабки, не пробегал ли тут кто. После затарабанили в запертую дверь. Ну а минут через несколько в подвале появился Старик в окружении своей свиты.
В темноте Ханин легко читал на лицах бойцов ВОХР облегчение — им не надо было лезть под пули в темноту переходов. А вот лицо Легушева играло всеми цветами растерянности.
— Чего стоишь? — стал он орать на мастера, увлеченного сюда толпой. — Тяни сюда резак!
— Да какой резак. Здесь плита в сто миллиметров…
— Саша, — заговорил Старик.
К Ханину по имени он обратился, кажется, впервые. И оттого Ханин не сразу сообразил, что говорят ему.
— Саша, очнись. Где они могут выйти?..
— Везде, — ответил Ханин. — Практически везде.
-
В подвалах было душно и затхло. То и дело приходилось перепрыгивать лужи. Кой-где из трубопроводов бил воздух, изредка — пар. Над их головами шумно ворочался и дышал завод.
Завернули в заброшенный склад. При свете припасенного фонаря стянули костюмы химической защиты, противогазы, бросили их в заготовленный мешок. Стали переодеваться в гражданскую одежду. Когда Пашка стал натягивать футболку, ойкнул. На синей ткани расплывалось бордовое.
— Больно?.. — спросил Аркадий.
— Паскудно, — кивнул Пашка, придерживая рану рукой. — Но выдержу.
Короткая лестница, снова железная дверь, которая приоткрылась с противным скрипом. Яркий дневной свет ударил в глаза.
— Где «Скорая»?
Площадка перед цехом была абсолютно пуста.
План «Б» имелся: сбросить мешки с деньгами в охлаждающий бассейн — возле него уже лежали колосники и веревка, но в этом плане не было раненого Павла.
Пашка застонал — не то от боли, не то от разочарования.
— Может, еще не подъехала? — попытался его успокоить Аркадий.
— А, может, она и вообще не приезжала?
— Не могла не приехать! Я слышал, как ее вызывали!
— Тогда уехала…
Аркадий замотался по площади перед цеховыми воротами, выглянул за угол.
— Она тут! — воскликнул он. — Он в тенек отъехал.
«Таблетка» защитного цвета стояла под тополями, водитель дремал. Быть может, он не слышал взрыва, который раздался за два цеха отсюда. Может, слышал, но не обратил внимания — в заводе постоянно что-то гремело, бахало, свистело.
Подойдя сзади, Пашка, распахнул дверь «скорой», вытащил из-за руля водителя за шкирку и тут же приложил его лбом о борт машины. Водила сразу обмяк.
— Оттащи его за куст, быстро! — распорядился Пашка.
От удара помяло металл машины, да на нем образовалось красное пятно, не особо заметное на бурой краске. Пока Аркадий оттаскивал бесчувственное тело, Пашка стал оттирать кровь краем футболки. Но сделал еще хуже, поскольку его футболка была в собственной крови.
Он, видимо соображал плохо, и Аркадий втолкнул друга в салон:
— Ложись, я поведу.
Действительно, сел за руль, завел машину. Из кармана вытащил и натянул медицинскую маску.
«Скорая» помчалась по дороге меж цехами. Была она по обыкновению пуста. Лишь где-то на средине пути встретился побитый жизнью «КрАЗ», неспешно тянущий на прицепе огромную металлическую конструкцию.
Поворот, площадь, именуемая в заводе «пятачком», мост над рельсами. Проходная.
— Газуй! — прошипел Пашка, приподнявшись на локте.
Проезд через проходные закрывал трос, висящий где-то на высоте бампера легковой машины. Его иногда срывали пьяные водители, забывшие притормозить. Иногда после этого ехали дальше, волоча вырванные столбы. Чаще — автомобили отправляли на ремонт.
Существовал мизерный шанс, что «рафик» сорвет трос. Но в последний момент Аркадий ударил по тормозам.
— Выпускай! — гаркнул Аркадий подошедшему охраннику.
— Не велено!
— Ты нормальный? У меня тут человек кончается!
— Не велено, кому сказано! Есть команда никого не выпускать!
Действительно: на «пятачке» стояла дюжина грузовиков. Водители курили на лавочке под каштанами
— Если его в больницу не отвезти — он умрет к чертовой бабушке. Как хоть тебя зовут, чтоб я мог его матери сказать, из-за кого он умер?
Охранник заглянул в открытое окошко: на носилках Пашка корчился от боли. Глядя в зеркало заднего вида, Аркадий подумал, что тот переигрывает. Вохровец, впрочем, отшатнулся.
— Да что же его так, сердечного… А врач где ваш?
— А этого у станка порвало! Его приказано везти в больницу! — ответил Аркадий. — Врач остался в заводе — там какой-то взрыв! Я не знаю, что у вас там случилось!
Потом, на допросах боец говорил, что именно это «у вас», убедило его в том, что «скорая» — самая обычная. И водитель к творящемуся на заводе имеет отношение десятое.
Однако же имелся приказ. И вохровец подбежал к караулке, на окошке которой стоял телефонный аппарат. На солнце он раскалился словно сковорода — трубка просто обжигала ухо. Боец набрал номер штаба. Трубку взяли тут же, но не ответили. И вохровцу было слышно, как начальник караула кому-то говорил:
— Да! Поймали вроде, сейчас к нам везут…
Речь шла о двух неудачниках, которые ровно в час ограбления решили вынести и выгодно пропить электродвигатель. Конечно же, вохровцы наперечет знали все дыры в заводском заборе. Конечно же, взметенные тревогой, в напряжении они могли перекрыть все крысиные хода, что и сделали. Могли бы делать это и каждый день — но было это ленно и напряжно.
И, положив трубку, вохровец вернулся, снял тросик с крючка. Машина проехалась по нему, впечатав в раскаленный асфальт.
За транспортными воротами «Скорая», пропустив трамвай, свернула на Донецкое шоссе.
Запоздало Аркадий вспомнил про маячки и сирену, хотел их включить, но так и не понял, как это делается.
Впереди тарахтел «запорожец», за задним стеклом которого был выставлен портрет Сталина. Ходили слухи, что по негласному распоряжению Брежнева машины с ликом генералиссимуса реже останавливали. Малолитражка даже с горки катилась небыстро, ее водитель — полный собственного достоинства ветеран занимал вопреки правилам две полосы.
Аркадий думал посигналить, но побоялся особо привлекать к себе внимание. Повезло, что далее был светофор, и ветеран занял полосу на Донецк. Аркадий же съехал на Тополиную улицу.
Не доезжая до винзавода, где из здешних яблок гнали недорогую бормотуху, Аркадий свернул на проселочную дорогу, что через крошечный хуторок сбегала к берегу реки. Хуторок был пуст, двери — закрыты, окна забраны в тяжелые ставни. «Скорую» лишь облаяли собаки. Зато ближе к реке машина чуть не сбила старика, который катил велосипед с тремя мешками травы. Тот посмотрел на машину неодобрительно, оглянулся, но затем продолжил путь.
До дрожи Аркадий боялся, что место, куда они ехали сейчас кем-то уже занято, что там, к примеру, обнаружится машина, в которой какая-то парочка, сбежав от морали, будет заниматься друг другом…
Но нет, узкая полоска пляжа, помост были пусты.
— Приехали. Как ты?..
Молчание.
Горячий пот, становится жутко.
— Ты жив?
— А то…
Шатаясь, Пашка вышел из машины. Выглядел он прескверно. Несмотря на перевязку, сделанную самостоятельно по дороге, в крови была рубашка, штаны. Зато лицо его было белей снега.
— Слушай, тебе надо в больницу.
— Не говори глупостей. Меня тут же повяжут. Ничего, оклемаюсь, отлежусь. Рана навылет… Только ты сам пока… Ты знаешь, что делать.
Аркадий действительно знал: из «скорой» он выбросил мешки с деньгами, вытащил оружие. Затем опять завел машину, и, направив ее на помост, выпрыгнул на берег. «Скорая», перевалившись через край помоста, шлепнулась на воду и быстро начала тонуть. Тут же поднятая волна, отшатнувшись от противоположного берега, накрыла крышу машины ряской. Однако глубины едва хватило — мигалки все же остались над водой.
Из кустов Аркадий вытащил велосипеды, забросил на них мешки. Один велосипед подкатил к Пашке, сам запрыгнул на второй. Павел ногой стал на педаль, несколько раз оттолкнулся от земли, набирая скорость. Перекинул ногу через раму, задницей опустился на седло… И, завыв, упал на землю.
— Пашка, нам надо уходить, — отчего-то напомнил Аркадий.
Павел зло кивнул: знаю.
Аркадий помог ему подняться на ноги, спросил:
— Идти можешь?..
— Могу.
— Тогда пошли…