Легушев свой штаб разместил отнюдь не в горкоме партии, где царил Кочура, и даже не в каком-то райкоме, а в Жовтневом исполкоме. Улица, где стояло здание исполкома нынче носила имя Карла Либкнехта, однако, за небольшим исключением выглядела донельзя мещанской со старорежимными домишками. на подоконниках которых стояли герани. К слову сказать, до революции улица именовалась Митрополитской. И митрополит некогда жил по соседству в одноэтажном домике, но умер. И, хотя его шаги иногда будто продолжали слышать, к соседям в исполком он не заходил.
Свет в кабинете был приглушен, а краешек стола заседаний сервирован пусть и не пышно, но изыскано — бутылка коньяка, консервы со шпротами, копченая колбаса, лимон и зелень по сезону.
Легушев-старший был не один. Компанию ему составляла милая комсомолочка с алым знаком ВЛКСМ на объемной груди. Взгляд ее больших глаз уж был затуманен выпитым, а две верхние пуговки на блузке — расстегнуты.
Увидав вошедшего Данилина, развалившийся в кресле Легушев, позвал того рукой.
— А, следователь! Садись с нами!
Кабинет в полумраке казался гигантским.
— Спасибо, я постою, — сдержанно ответил Данилин
— Садись, кому сказано!
Данилин сел.
— Пить будешь? — спросил Легушев, и, не дожидаясь ответа, стал наливать коньяк в имеющуюся третью рюмку. Следователь отметил: из рюмки кто-то пил раньше, поскольку желтоватая влага уже имелась на дне сосуда. Вероятно, это была не женщина, поскольку следы помады на стекле отсутствовали. Алексей предположил председателя исполкома.
— Тебе сам первый секретарь обкома наливает! Цени.
Далее, как бы невзначай Данилин взглядом скользнул по женской ножке, не по погоде, затянутой в нейлон, вверх, туда, где приподнявшаяся юбка открывала край чулка, по упругому бедру. Но после талии он отвел взгляд — требовалось знать свое место. То, что его пригласили за стол — значило не так уж много. И он, и смазливая комсомолочка были тут только обслугой. Легушев являлся номенклатурой.
Разлив коньяк по трем рюмкам, Легушев без тоста тут же выпил из своей. Его спутникам пришлось просто последовать примеру.
Первый секретарь обкома, закусив лимоном продолжил:
— Быть может, у кого-то возникнет соблазн, представить дело так, будто случившееся дело не рук двух отщепенцев, а…
Легушев сделал какой-то неопределенный жест, пытаясь изобразить нечто всеобщее.
В ответ Данилин кивнул с пониманием.
Комсомолку сюда пригласили не из-за ее ума, а исключительно ради других частей тела. Что, кстати, совсем не опровергало в ней отсутствие разума. А вот его, Данилина, как раз призвали из-за мозга.
Но сказанное он понимал не вполне, но, не спешил признаваться в том. Считал, что будущее что-то ему разъяснит в текущем разговоре.
— Люблю понятливых, — заключил Легушев и разлил по второй.
Изуродованная варикозом рука первого секретаря легла на бедро комсомолки и будто невзначай пожала его, проверяя упругость. Девушка даже не вздрогнула, а Данилин, увидав это, посмотрел в глаза Легушева. Тот взгляд не отвел. И во взоре том была сталь абсолютной власти.
В коридоре послышались шаги — кто-то быстро шел по паркету. Деревянные плашки скрипели и трещали под его ногами. В полумрак кабинета после стука заглянул молодой человек, сообщил:
— Я, конечно, извиняюсь, но в Ильичевском районе перестрелка. Машина готова.
— Ну, раз готова — надо ехать, — кивнул секретарь обкома. — Но сначала — по последней.
-
То был странный бой. Окружавшие, не смотря на численное превосходство, наступали неохотно. Долго прятались, высматривали что-то в темноте, и, уловив движение — стреляли раз или два, тут же меняли позицию.
Пашка огрызался активней, садил очередями, демаскируя себя огнем.
— Парень, сдавайся! — крикнули ему. — Помощи тебе ждать неоткуда.
— Идите в жопу, — ответил Павел, меняя обойму.
Перегретый ствол жалил руку. К тому времени он был ранен дважды. Пулей ему оторвало мочку уха и порвало плечо. Ответно он задел еще трех. Одного ранил так, что сейчас он хрипел, плевался кровью. Он умрет на следующий день, не выдержав третью операцию. Остальным повезет больше.
Милиционеры пытались подойти к Пашке дворами. Но собаки брехали, выдавая намеревавшихся пролезть через заборы, сами милиционеры матерились, продираясь в темноте через кусты, оградки, палисадники, курятники.
Когда бой длился уже с четверть часа, прибыл Карпеко. Он знал эти места хорошо, ходил тут чуть не каждый день, и пейзаж сей ему, пожалуй, приелся. Улочки были известны ему досконально с детства. Но никогда Сергей не видел в них поля боя.
Требовалось решать и решать быстро. Скоро могло подтянуться начальство, мог появиться Данилин.
Карпеко примкнул кобуру к пистолету, вскинул получившееся оружие к плечу, попытался поймать в прицел белый клочок ткани — дал очередь. Ему ответили столь же неприцельно — Пашка предусмотрительно стянул футболку и отбросил ее на ветки.
Сергей сел за руль милицейского «козла», ударил по газам, понесся по пустым улицам не включая сирены.
Въехал в мешанину домов с другой стороны. Этот квартал он знал хуже всего, да и то — только как пешеход. Оттого плутал, но все же добрался до нужного места — во внутренний двор углового дома.
Скрипучие половицы, лестница в два марша, наборная деревянная дверь, звонок.
— Откройте, милиция!
А если не откроют — выбивать.
Но нет — открыли.
— Мы к вашему окну, — сказал Сергей, хотя был один. — Потушите свет.
Окно оказалось узким, туалетным, а противник был едва различим в темноте. Новая обойма стала на место, и на выдохе Карпеко дал очередь в целый магазин. Человек в прицеле вздрогнул и обмяк, стал как-то игрушечным.
После перезарядился и выстрелил еще. Гильзы лязгали о плитку и эмалированную ванну. Противник будто не отвечал.
Не прощаясь, Сергей вышел из квартиры, из подъезда, вдохнул слегка пьянящего ночного воздуха. «Козел» стоял там же, и его мотор все также тарахтел, глотая горючее. С заднего сидения Карпеко взял и взвесил на руке бронежилет. Тот был тяжелым — как большое ведро с водой.
Сергей прикинул на ходу: возможно, следовало бы оставить пластины только в грудной части, выбросить их из спинки. Но подобная комплектация могла бы тянуть вперед, да и времени не было совершенно.
Обогнув дом, Карпеко вышел на улицу Гастелло. Следователь опасался оказаться около преследованного не первым, но никто не стремился рискнуть жизнью. Милиционеры выглядывали из-за деревьев, машин и столбов.
Когда Сергей подошел к Пашке, тот был еще жив. Перебитой рукой он пытался заменить магазин в пистолете-пулемете.
Драматургия момента предполагала взгляд глаза в глаза, но Карпеко видел лишь затылок, в который и всадил пулю.
— Эй, — крикнул он остальным. — Чисто! Докладывайте наверх!
-
Скоро вокруг убитого толпились милиционеры, рядом стояли патрульные машины. Не выключенные мигалки швыряли по мокрому асфальту красные и синие блики, тем самым создавая у присутствующих ощущение неуместного праздника.
— На сколько он нас задержал? — спросил прибывший Данилин.
— На полчаса — минут сорок, — ответил Карпеко
Павел лежал на земле так, словно хотел обнять весь земной шар. В желтоватом свете фонарей его кровь казалась черной, ее терпкий запах стоял в воздухе. Ветер шевелил волосы убитого. Он все еще сжимал пистолет-пулемет. Нагнувшись, Данилин вынул оружие из еще не окоченевших пальцев мертвеца, осмотрел конструкцию.
— Осторожно. На нем могут быть отпечатки, — напомнил Карпеко.
— К чему они нам? — устало спросил Сергей. Мы и так знаем, кто они.
Пистолет-пулемет выглядел кустарно, но основательно и где-то даже красиво.
Скоро появились и горкомовские «Волги» — столько сразу на поселке их никогда не было.
— Место оцепить, — распоряжался Кочура. — После того, как уберут тело — мусор убрать, яму засыпать, землю перекопать. Если где-то есть кровь на асфальте — смыть.
— С асфальта кровь трудно смывается, — заметил кто-то из его свиты.
— Да мне как-то все равно. Хотите — мойте с порошком, хотите — солью трите. Можете вообще сколоть асфальт — потом залатаем. Надо, чтоб об этом безобразии ничего гражданам не напоминало.
Затем Кочуру тоже заинтересовал пистолет-пулемет:
— Это что получается, значит? У милиции — пистолеты, у грабителей — пулемет? Что дальше будет? Танки?.. Ведь знали же про пулеметы? Почему не вооружили наряды?..
— А чем вооружать? В райотделах только пистолеты. Это в области чего только нет — даже броня.
— Тогда почему не вызвали из области?..
— Боялись создать панику.
Еще заглянули в переплетенье проездов кварталов — туда, куда ушли беглецы. Кварталы были спланированы хоть и с некой системой, но чем-то напоминали лабиринт. Человек, проживавший в этом районе, мог срезать дорогу сотнями тропок, но пришлый с трудом находил нужный дом, а автомобилист умудрялся заблудиться на каком-то гектаре.
Там стояла обычная темень, и никаких следов обнаружить не удалось.
Город погружался в ночную тишь, готовился встречать новый рассвет.
Что он принесет?..
-
Они остановились в недостроенной девятиэтажке на улице Заворуева. Пока ветер доносил шум боя, они молчали и бездействовали, чувствуя каждый свою вину. Наконец точку в тишине поставил выстрел — такой же одинокий, как и Пашка сейчас там.
— Он убит, — сказала Валентина.
Ей никто не смог возразить.
Затем по лестницам без перил Аркадий поднялся почти на самую крышу и оттуда рассмотрел свой дом, свою квартиру. Свет там не горел, но Аркадий подозревал, что засада уже там, паче свет был включен у соседей, которые обычно в это время безнадежно спали.
Меж тем, деньги и девчата оставались на втором этаже. И, спускаясь, Аркадий предвкушал, что не увидит там ни одного, ни другого, и тогда свобода его действий сожмется до невозможности. Наверное, он бы принял такой итог с облегчением.
Ведь вдуматься: что он натворил, как глуп он был, решившись на это. Ему стоило бы сейчас не разменивать высоту на ступеньки и пролеты, а принять ее разом, выпить за несколько секунд.
Девушки и сумки были на месте.
Аркадий опустился на пол. Валентина сидела молча на подоконнике, напоминая чем-то химеру. Ее лицо искажали усталость и дурное освещение. Вика быстро мерила шагами кухню чьей-то будущей квартиры.
— Это нечестно! — возмущалась она. — Вы не имели права нас в это втягивать.
Парень молчал, понимая, что она, в общем-то, права: он действительно не имел права.
По улице Парижской Коммуны проехала милицейская машина со включенными маячками, но без сигнала.
— Загоняют тебя, — прервав свое персональное молчание, сказала Валентина. — Здорово вы их достали. Сколько же вы уперли?..
— Четверть миллиона, — ответила Вика вместо Аркадия.
— Ого, лихо.
— Да что лихо, что лихо! Одному деньги уже до лампочки, до той, что в морге. Второй и буханки хлеба не посмеет купить. Нам о себе надо подумать. Я не хочу к этому иметь никакого отношения! К тому же мне завтра на работу.
— Ну, так давай, иди, — ответила Валентина. — Никто не держит.
Вика и Аркадий удивленно посмотрели на Валентину. Та совсем не шутила. И, кивнув, Вика заспешила прочь — спустилась по лестнице, пошла по улице, исчезнув скоро меж домов.
Встала и Валентина.
Ну вот сейчас, — подумал Аркадий. — Сейчас она уйдет, и дорога останется одна — неспешно вверх и быстро вниз. Сдаваться милиции не хотелось — после позора суда его, вероятно, ждал расстрел.
Но Валентина остановилась возле Аркаши, запустила пальцы тому в волосы, потрепала их и сказала:
— Пошли, что ли. Мне ведь тоже завтра на работу.