…Около полуночи устроили совет, на котором говорили правильные, но вполне очевидные слова.
— …Его портреты размножьте, отправьте на вокзал, в аэропорт, на морвокзал, — распорядился начальник ждановской милиции. — Линейным отделам милиции обеспечить досмотр всех электричек на всем пути следствия — вдруг на каком-то полустанке сядет. Пусть в каждую щель заглядывают, в каждый туалет. Само собой, проверять каждую машину на выезде из города. Слышали? Каждую! И проселки… Один раз он по ним ушел. Посты, засады, патрулирование с воздуха. Пока не поймаем — выходные отменяются. Объявляйте республиканский розыск. Донецкая, Запорожская, Днепропетровская, Ворошиловградская — в первую очередь. И да! Ростов-на-Дону тоже известить!
Карпеко опасался разноса, но милицейское начальство было сдержанным, вероятно из-за того, что совещание было расширенным: на нем присутствовал и Легушев и Кочура. Причем сидели они рядом, как бы поясняя сведущим: они люди прежде всего одной номенклатурной крови, а уже потом — соперники.
— А если через море? — вращая в пальцах карандаш, предположил Карпеко. — До того берега — пятьдесят километров. Скорость моторной лодки — километров двадцать — тридцать в час. Это два-три часа ходу.
В ответ начальник Ильичевского РОВД, Одиссей Георгиевич Папакица покачал головой:
— На лодке через открытое море — скорей подозрительно, предложи кому-то — не согласится, заподозрит недоброе.
Данилин вообще слабо представлял, как это море можно было переплыть. Ему представился беглец, который плывет на надувном матраце с крохотным веслом или шлепает плицами водного велосипеда.
— Мог угнать лодку? — лениво предположил Данилин. — Или купить?
— Продать лодку им не могли — все они зарегистрированы. А вот мотор мог купить в спорттоварах. Но можно проверить — не пропадали ли лодки за последнюю неделю, — столь же лениво ответил Карпеко.
— А если заляжет?.. — вмешался в разговор Кочура.
— Тем проще. На каждый столб прицепим его портрет, перетрусим всех. Найдем. И главное…
За окном загрохотал-завизжал дежурный троллейбус и покатился вниз по улице — к морю и к вокзалу.
— Это только в сказке бывает: пошел, куда глаза глядят, — проговорил начальник милиции, глядя в темень за окном. — А реальный человек, даже если бежит, то что-то его заставляет выбирать дорогу — воспоминания, чьи-то советы, личные комплексы наконец. Узнайте о нем все. У него должны быть родственники — проверьте их до четвертого колена. Выясните, с кем он дружил в армии, в институте, с кем сидел за одной партой — вплоть до детского садика. Армейская дружба уже однажды сработала, как видим. В мозги ему надо залезть, решить, куда бы ты пошел, если бы был им.
Время было поздним, все устали, и совещание закруглили…
-
…Отдохнул Карпеко в своем кабинете, составив четыре стула. Под голову он положил бронежилет, а кобуру со «стечкиным» повесил на спинку одного из стульев. Усталость дала о себе знать — следователь спал крепко, и совесть его после совершенного убийства тоже спала беспробудно. Только после пробуждения на таком ложе жестоко болели ребра.
Сергей взглянул на часы — было около восьми утра. Приложил их к уху — не остановились ли?.. Однако анкер мелко стучал, отмечая секунды.
Очевидно, что ночью ничего не случилось — иначе бы его сон был прерван жестоко и бесцеремонно. И со спокойной совестью Карпеко приготовил свой завтрак — сладкий крепкий чай с кислыми ржаными сухарями.
Сергей совершенно не сожалел о проспанных часах. Что толку, если бы они провели всю ночь в размышлениях, бодря себя сигаретами и кофе? Все равно бы к утру усталость взяла свое. Днем бы все равно плохо соображали, а к ночи свалились бы с ног. Вору ведь тоже надо иногда спать.
Затем Карпеко отправился чистить зубы и безопасной тупой бритвой скреб лицо, напевая легкомысленный мотив из «Утренней почты». Дела шли неплохо. Вчера, в полдень случилась катастрофа, однако же, к ночи положение получилось несколько исправить. Удалось определить не подозреваемых, а даже виновных. Причем один уже находился в морге. Второй был обречен.
Из туалета Карпеко спустился к дежурке. Действительно, за ночь ничего особого не произошло. Район, казалось, притих в испуге после ночных событий. Мужья опасались колотить жен, хулиганы не били стекла, пьяные не бузили.
Вскоре прибыл Данилин — вид он имел мятый. На ночь его определили в гостиницу, что находилась рядом с плавбасейном. Спал он в номере-люкс, забронированном по номенклатурной квоте. Вернее сказать — пытался уснуть. Ему все чудилось, что вдалеке он слышит визгливо-жалобное мычание сирены. Данилин то и дело прикладывал к уху телефонную трубку, проверяя — работает ли аппарат, не повреждена ли линия.
Глядя на своего коллегу, Карпеко в душе немного злорадствовал. А что этот приезжий думал? Что он сюда в отпуск приехал? Дело раскроет на глазах удивленных провинциалов, на солнышке погреется и домой?
Снова был устроен совет, на котором мало говорили и много думали.
— План был построен на человеческой заурядности. Если желаете — скуке, — сказал Данилин. — На том, что определенные входные сигналы всегда преобразуются в одни и те же действия. Если нет воды — в столовой санитарный день. Если кому-то в цехе стало дурно — за полчаса приедет «скорая». И, предположу, следующие шаги тоже должны быть где-то на поверхности.
— И какими же они будут, умник? — спросил его Одиссей Георгиевич.
Данилин посмотрел на смуглое лицо грека, но смолчал и стерпел.
За ночь выяснили: родительница Лефтерова была местной и живой родни не имела — отец погиб на войне, бабка Аркадия после так и не вышла замуж, а потом в свой срок умерла. А вот отец грабителя имел обширную родню. Он происходил из поселка, находящимся где-то посередине между Донецком и Ждановом. Закончив после войны сельскую школу, он отправился в приморский город, где и осел. Дабы проверить версию с родственниками постановили: к Волновахе отправится Карпеко. Тот ничуть не возражал: эта гипотеза ему казалась столь же бесперспективной как и все иные. Но, с иной стороны, быть может, получилось бы узнать об Аркадии что-то еще.
Кочура предлагал «Волгу» из гаража горкома, однако Карпеко попросил машину поскромней. Ему выделили «Жигули», на которой и отправились в путь. Около выезда из города стоял пост со шлагбаумом, где их машину задержали и бегло осмотрели.
Затем машина пошла по пустой трассе. Карпеко размышлял.
Судя по словесным характеристикам соседей и сослуживцев, Аркадий не выглядел человеком решительным, бунтарем. Он раньше жил с мамой, после, как видно, попал под влияние армейского приятеля. И если Карпеко не ошибался в своих предположениях психологии Лефтерова, тот сейчас забился в какую-то дыру, где сидит в страхе и растерянности.
Впрочем, в изобретательности ему отказать было нельзя, и, обуздав страх, он мог выкинуть нечто этакое. Но пока это не произошло, его можно было брать тепленьким. Только вот где?.. Кто-то же ему этот приют предоставил? И не был ли этот кто-то неведомым третьим в свершившемся ограблении? Экипаж патрульной машины, завязавшей бой с Павлом, путался в объяснениях, не мог сказать, сколько было фигур в свете фар. Логично было бы предположить, что у воров было два велосипеда. Однако же один был ранен, и велосипед могли сбросить, а потом его кто-то украл, подобрал… А, быть может, велосипед забрал третий.
Этот предполагаемый третий более всего страшил Сергея своей неизвестной величиной, кою не получалось даже приблизительно подсчитать. Карпеко порой доставал фотографию с Аркадием и Викой, пытался себя убедить, что именно эта девушка — тот самый третий. Но ничего не получалось, не помещалась она в это уравнение. И еще: Сергей любовался этой девушкой. Его несколько колола ревность, но ревновал он эту девушку только к Лефтерову, но никогда — к Данилину.
А если третьего все же не было? Тогда убежище надо было подготовить загодя. И где в городе можно укрыться? Участковые и наряды уже проверяют чердаки, подвалы.
И еще, если бы в их планах было покинуть город, они бы не стали в него возвращаться.
-
Пока машина с Карпеко неслась по трассе, обгоняя грузовики с горячим и душистым зерном, Данилин, отец и сын Легушевы отбыли на завод, где в ленинской комнате собрали трудовой коллектив. С трибуны, обтянутой красной парчой первый секретарь обкома вещал с профессиональным задором, пытаясь расшевелить и вывести на прямой диалог коллектив. Но труженики сидели смутные и зажатые, будто нынче происходит суд и они — обвиняемые.
— А вот как так получилось, что из молодого и перспективного специалиста Лефтеров превратился в последовательного врага советской власти? Чем же он был обозлен? Не смог его коллектив поддержать в чем-то? — вопрошал Легушев-старший.
— Ну, мы гроб для его матери сколотили, — ответил кто-то неуверенным голосом с дальних рядов.
Оставив коллектив в зале, Данилин принялся по одному и почти наугад выдергивать на беседу работников.
От Аркадия тут же все задним числом отказались. Получалось, что пропавший был нелюдим, и все с ним общались лишь по работе. Ханина не вызывали, а он сам не стал набиваться на встречу — не записали бы в пособники. И следователи не узнали, как бывший заместитель начальника цеха брал у Ханина планы здания, прилегающих территорий. Впрочем, то следствию было без надобности. Данилин вполне справедливо полагал, что чертежи и планы положены были Лефтерову по работе.
Меж тем, за глаза начальства и парторга в трудовом коллективе о Лефтерове говорили со смесью ужаса и зависти. Конечно, его поймают — ведь в «Следствие ведут ЗнаТоКи» не показывали случая, чтоб преступник уходил от наказания. Но прежде Аркадий поживет широко. Он, наверное, нынче где-то в Пицунде или в Крыму…
-
От Волновахи на Камыш-Зарю шла одноколейка в ленивом окружении полей и посадок. Верно, чтоб машинисты тепловозов не сходили с ума от жары и однообразия, на железнодорожную нить были нанизаны станции с вокзалами типовой архитектуры. При них — багажные отделения и туалеты, которые всегда можно найти по запаху, хотя обычно на станции было безлюдно. От шпал, разогретых на солнце, пахло креозотом и дальней дорогой.
При станциях всегда имелся небольшой поселок, в котором из достопримечательностей был только клуб и магазин. В небольшом зале магазина половину площади занимал сельский ширпотреб вроде резиновых сапог, оцинкованных ведер и лопат. В продуктовом части торговали хлебом-кирпичиком — его было проще транспортировать, а также консервами и гадкими «чернилами». После обеда магазин обычно закрывали, но это никого не тревожило, поскольку в поселке у людей все было своим — от хлеба до самогонки.
Клуб, наоборот, открывался в сумерках. Там крутили кино, устраивали танцульки. Если кино было скучным, а танцы срывались из-за отсутствия барышень, то поселковые кавалеры веселили себя сами — преимущественно поименованной самогонкой и мордобоем.
В этом поселке Карпеко не бывал ранее, но ничего нового для себя не увидал. Они в первый раз остановились у магазина — хотелось минеральной воды или хотя бы какой-то шипучки типа «Буратино».
И выйдя из машины, Карпеко не поверил своим глазам — навстречу ему чрез полуденное марево шагал сам Лефтеров. Следователь вздрогнул, и встречный ответно зашатался на нетвердых ногах, продолжил свой путь. И, хотя, Сергей никогда не видел Аркадия, понял, что это другой человек. Медицинскую карточку на Аркадия из поликлиники привезли почти сразу после перестрелки. И Карпеко уже знал: зубы тому еще не рвали, хотя три пломбы имелось. У встречного же были дурные вставные зубы желтого металла, пивной живот и шрамы на нем — видимо, следы какой-то пьяной поножовщины.
В деревнях обычно было, что в результате многолетнего скрещивание всякий походил на всякого. Пришлый ген размывался. Но выбывший из деревенской среды, нес в город черты своего клана, кои несколько поколений еще были уловимы.
Вслед за аборигеном Сергей вошел в магазин. Местный купил на засаленные рубли дрянного вина, а Карпеко за мелочь взял две бутылки ситро. Выйдя на улицу, одну бутылку отдал водителю, вторую, открыв, начал пить.
В единственном скверике около вокзала их ждал также отдаленно похожий на Аркадия участковый. Вид он имел помятый и похмельный. Невидящим взглядом он смотрел на пыльный обелиск с именами тех, кто погиб освобождая эту деревушку.
— Приехали? — вместо приветствия спросил участковый, хотя это было ясно и без вопросов. — Ну, что ли, пойдем…
Расспросы, конечно же, ничего не дали. Аркадия в поселке помнили смутно. Являлся он сюда последний раз еще до армии — когда была жива бабка. Его двоюродный брат видел Лефтерова в прошлом году, когда всей семьей ездили купаться на море в Жданов. Но общались они практически вскользь — встретились после приезда в город. Затем гости тут же отправились на пляж и снова заглянули к родственникам ближе к вечеру, дабы кратенько отметить встречу.
Карпеко попросил показать дом бабушки — тот стоял на окраине поселка в полузаброшенном саду. Хата была покосившейся, от пыли окна стали едва прозрачными. Вместо шифера или черепицы на крыше был раскатан рубероид, который, чтоб не сдуло ветром, придавили камнями. То был крайняя степень нищеты даже в небогатом поселке.
Дом брата и старушки, конечно, осмотрели. Результат был ничтожен.
Следовало возвращаться в Жданов, где оставшиеся тоже не достигли сколь-либо заметных усилий.
Следствие, похоже, зашло в тупик.