Все сложилось — как сложилось.
То была узловая станция самого ничтожного значения. Имела она пять путей да один тупик, две низкие платформы, здание станции с водонапорной башней, комнатой милиции и вечно запертым буфетом. От магистрали отходила неэлектрифицированная одноколейка в таежный городок, где из достопримечательностей имелись пристань на реке, тюрьма, да какой-то заводик, который медленной отравлял реку.
И через сорок минут в этот таежный закуток должен был уйти дизель-поезд. Еще на пятом дальнем пути, ожидая локомотив, стоял военный эшелон, на первый путь прибывал пассажирский, который нес Аркадия и Валентину.
И ведь все могло сложиться иначе. Машинист дизель-поезда мог бы раньше открыть двери, и пассажиры пригородного поезда заняли свои места в вагонах. Военный эшелон могли бы поставить на первый путь, и тогда бы он отрезал пассажиров дальнего следования от местных проезжающих. Наконец, свердловский пассажирский мог бы опоздать еще минут на двадцать или прийти вовремя. Впрочем, последнее не случалось ни разу за всю историю поезда.
И на перроне тоже могло не оказаться того мальчишки того. Он мог, скажем, заболеть. Родители могли не взять его с собой на узловую или поехать оттуда на попутке. Может, виной тому была скука. Жизнь в провинции вообще скучна и однообразна, а в таежном городке скучна дважды. Для ребенка эта скука возводилась во вторую или третью степень.
Красота природы компенсировалась ее суровостью. Суровы были и соседи-военные, охранники, переведенные на поселение арестанты. Еще порой с зоны бежали заключенные, и родители пугали своих чад украденными и съеденными мальчиками. Впрочем, побеги были нечастыми — тайга охраняла не хуже, чем стрелки на вышках.
Оттого для таежных мальчишек баржа на реке, самолет высоко в небе был чудом, развлечением. Упомянутый побег с последующими облавами вызывали восторг.
Стоящий вдалеке воинский эшелон не был интересен, поскольку танки дети здесь видели чаще, чем конфеты. А вот прибывающий пассажирский наоборот манил. От него пахло путешествиями, далекой дорогой и даже немного жаркими странами.
К тому времени, как объявили прибытие свердловского поезда Матвей Пантелеевич Лепехин, почти двенадцати лет от роду, успел выучить короткое расписание поездов, ознакомиться со всеми названиями городов, нанесенных на красивую, но географически неточную схему путей сообщений, прочесть все ориентировки на стенде около комнаты милиции.
Мальчишка с нетерпением ждал, когда на станции заскрипят тормозные колодки пассажирского. И, услышав этот звук, с разрешения родителей Матвей побежал смотреть на поезд, на транзитных пассажиров.
Гофрированные бока вагонов чем-то напоминали фюзеляж, а одетые в униформу проводницы — стюардесс. И уж что-то особенное было в пассажирах — на них лежала пыль крупных городов: Владивостока ли или Москвы. И мальчишка ждал как подаяния какого-то сувенира — небрежно выброшенного коробка из-под спичек, обертки от конфеты или даже жевательной резинки.
Меж тем, задремавшая, было, Валентина, проснулась от остановки, вышла в коридор, не накинув на обнаженные плечи кофточку — в вагоне было душно и жарко
В коридоре она остановилась у окна, положив руки на ограждение, кое защищало стекло от неуклюжих пассажиров. Взору Валентины открылся вокзал, за которым едва угадывался мелкий заурядный городишко. И столь же заурядны были его жители, одетые в теплое про запас. Здесь на перроне не торговали снедью, не несли к вагонам дары природы, как это делалось на украинских станциях.
…И как после этого не поверить в человеческий магнетизм?.. Вдруг Валентина почувствовала на себе взгляд, повернула голову и увидала мальчишку, который глазел на нее.
Женщина улыбнулась мальчику. Она была красивой и выглядела доброй, но мальчишка не дал себя обмануть. Он узнал эту женщину, хотя и видел ее первый раз в жизни. Прочесть об особой примете и увидать оную тут же — событие просто невозможное. Но у ребенка зачастую категория невозможного отсутствует.
Матвей знал, что внешность бывает обманчивой, особенно у злодеев. А вдруг она убийца пионеров, вдруг она шпионка как в «Ошибке резидента».
И стоило бы сыграть, улыбнуться в ответ, помахать рукой. Но детство бывает избыточно искренним. Ребенок не ответил на улыбку, а стал пятиться назад. Почувствовала нечто и Валентина, отступила на полушаг в глубину вагона. У нее хватило самообладания не спрятаться в купе, не стала она себя убеждать, что все нормально. Она ждала.
И, сделав несколько шагов, Матвей побежал. Он мчался к пригородному поезду, где ожидали посадки его родители. Верно, мама не поверит ему вовсе — она и ранее его именовала придумщиком. А вот отец, не окончательно повзрослевший, согласить взглянуть на женщину и ее особую примету.
Но возле башенки, под которой имелся вход в вокзал, мальчишка увидел милиционера, который точно как и все вышел поглазеть на поезд.
Дети боятся милиции. Но ей и верят, и Матвей, особо не раздумывая, схватил милиционера за рукав форменного кителя.
— Там! — заторопился он, — Там тетя! О которой на доске написано!
— Да на какой доске?
— Около комнаты милиции! Да скорей же.
Как раз заскрипел-затрещал громкоговоритель, и сообщили, что свердловский пассажирский нынче отправляется.
— Какая тетя? — лениво спросил милиционер.
— Да с родинкой тетя, что на Францию похожа!
— Тетя похожа на Францию?..
— Да не тетя, а родинка!
Милиционер соображал медленно. И когда все сложил — вздрогнул. Ведь позавчера на инструктаже им говорили о чем-то похожем.
И милиционер поддался Матвею, позволил тащить себя за рукав. В это время машинист дизель-поезда решил, что томить дальше народ нет смысла и открыл двери вагонов, что тут же привело толпу в движение. Люди поднялись с лавочек, отошли от стен и теперь двигались с сумками и рюкзаками навстречу милиционеру и мальчишке.
Такими их увидела Валентина. Оконный переплет надежно оберегал пассажиров от шума на перроне, но по жестикуляции мальчишки стало многое понятно.
К счастью, поезд вздрогнул, словно проснулся ото сна, качнулся, тронулся, стал ускоряться. Проводницы уже поднимали лесенки и захлопывали двери вагонов.
— Стоп-кран! Дерните кто-то стоп-кран! — кричал милиционер, пробиваясь сквозь толпу.
Его не слышали за грохотом колес.
И, дав прощальный гудок, поезд ушел за выходные светофоры, кои тотчас закрылись.
Глядя поезду вослед, Матвей чуть не рыдал. Если бы преступницу задержали сейчас, он бы стал пионером-героем, о нем бы писали в газетах. Но нынче слава ускользала от него со скоростью магистрального электровоза.
-
Аркадий уже успел посмотреть свой первый сон, когда его растолкала Валентина.
— Одевайся, — велела она.
Мужчина поднялся на локтях, взглянул на часы, затем за окно. Там смеркалось.
— Но нам же еще часов шесть ехать?
— Надо сходить, я тебе говорю!
Отчего-то ночь казалась Аркадию временем более безопасным. Расстояния вроде бы удлинялись, и проще было оставаться неузнанным во тьме.
— Выходим, я тебе говорю! — настаивала Валька.
Аркадий посмотрел будто в поисках поддержки на сегодняшних соседей по купе — женщину и ее дочь где-то лет восьми. Но те понимали еще меньше. И мужчина счел за лучшее подчиниться. Они уже путешествовали налегке: сумка и чемодан — Аркадию, клетка с котенком и ридикюль у Валентины.
Они выскочили из купе, по узкому коридору пробежали мимо места проводника в тамбур. Валька взглянула на стоп-кран, подергала ручку вагонной двери — та дала незначительный люфт. Двери были заперты. Поезд, ранее служивший средством для побега, нынче превратился в мышеловку.
— Нам надо выходить, — сообщила она Аркадию.
— Но поезд едет! Тут километров семьдесят в час!
— До таких ли мелочей ли сейчас?
Они заметались, заспешили по узким коридорам, по переходам над громыхающей автосцепкой, через тамбуры, в которых воняло гнусным куревом и мочой, через вагон-ресторан, где что-то жарилось, через плацкартные вагоны, в которых пахло потом и было шумно от всеобщего храпа. Ко сну отходили пассажиры. Валька и Аркадий то и дело на кого-то налетали, извинялись, спешили. Их провожали удивленными взглядами.
За всеми окнами поезда мутнел день: вечерние сумерки мешались с таежным сумраком. Тьма завораживала, соблазняла. В ней хотелось спрятаться, затаиться.
Меж тем, поезд, выскользнул из леса и по широкой дуге стал спускаться к реке, за которой уже горели огни нового города. Мост был все ближе.
-
…А за рекой поезд остановили, загнав его в тупик на ближайшей станции. Поезд уже ждали — поднятые по тревоге солдатики взяли состав в оцепление. Перепуганные пассажиры смотрели в окна. Что случилось? — шел шепоток по вагонам, плакали дети. Пассажиры мягких и купейных не казали нос из своих пеналов. В плацкартных, где всегда как в казарме или общежитии, гудело словно в улье.
Поезд угнали? И следующая остановка — Стамбул?.. Или ищут убийцу, фашиста, гитлеровца?..
Злые люди с автоматами осматривали каждый рундук, открывали каждую дверь, светили фонариками в лица. И каждый при этом сжимался, душа уходила в пятки — вот сейчас именно его выдернут из вагона, уволокут в темноту. За что? Да за каждым грешок имеется. Но нет, будто пронесло. Облегчение… Слишком рано…
Дойдя до конца поезда, повернули назад: и снова каждый рундук, снова фонарики. Теперь еще — предъявить вещи к осмотру.
Поезд простоял больше пяти часов, во время которых пассажиров не выпускали из вагонов. Затем, осмотрев вещи еще раз и переписав данные каждого, позволили переместиться в зал ожидания, откуда пассажиров стали отправлять в пункты назначения — кого автобусами, кого попутными поездами.
Весь замерший в тупике состав, кроме локомотива да, пожалуй, почтовых вагонов являл собой вещественное доказательство. Осмотрели купе, которое занимал Аркадий и Валентина, но ничего кроме отпечатков не обнаружили.
В нерабочем тамбуре во втором с головы вагоне справа по ходу была не закрыта дверь. Беглецов, мечущихся по поезду, видели пассажиры и проводники. По их показаниям получалось, что прыгать Валентина и Аркадий могли только на мосту, но колонны на нем почти не оставляли шансов уцелеть. Действительно, на одной колонне нашли след крови. Утром водой к деревушке ниже по течению вынесло пачку червонцев.
Беглецов искали и дальше, но не нашли их ни живыми, ни мертвыми. Поэтому приняли, что они разбились при прыжке, а чемоданы либо утонули, либо были кем-то найдены и спрятаны.