С минуту Орсо простоял посреди кухни, полной тепла, света и дразнящих запахов, и все чувства говорили, что он дома. Это — дом. Не чужой, не временный — он может пропасть, его могут отнять, но быть домом он не перестанет, пока стоят его стены. Он прошёл к печи, опустился в деревянное кресло, в котором обычно сидела Ада, протянул руки к огню; плечо протестующе заныло, но согреть пальцы хотелось сильнее, а ране пора бы уже и заткнуться…
— Что с рукой? — Ада мгновенно углядела неловкое движение.
— Пустяк, — пожать плечами уже не хотелось — вот что значит следить за своими привычками! — Что тут происходило, я не понял? Кто убил Джианни?
— Врать не буду, — покачала головой опекунша. — Пока не знаю. Но что за предательство наши враги заплатят именно так — я предупреждала. Всех предупреждала.
Почудилось, или она в самом деле внезапно рассердилась? Орсо поднял голову, глянул в лицо Ады — когда она так сжимала губы и раздувала ноздри, добра не жди… Он поспешил сменить тему:
— Письмо намного нас обогнало?
— На день, — женщина успокоилась так же быстро, как пришла в гнев. — Из него я с удивлением узнала, что друг вашего отца, который вас так заинтересовал в Ринзоре, — полковник Тоцци. Дела вашей семьи меня могут и не касаться, но мне казалось, что вы скрывали этот безобидный, в общем, факт именно от меня. Вероятно, на то были причины?..
Надо рассказывать — иметь тайны от Ады сейчас опасно: любая мелкая деталь может значить многое, а он не всеведущ, чтобы отличать важное от неважного. Особенно теперь.
— В своём письме полковник высказал удивление решением отца. Удивление было выражено так, что можно было понять его как недоверие к вам и вашим мотивам.
— И только-то? — усмехнулась Ада. — Для него проявлять недоверие — естественное занятие. А если вы хотели уберечь меня от переживаний по этому поводу… я ценю вашу заботу, но это меня не беспокоит совершенно. Если бы я переживала из-за того, кто что обо мне думает, я бы не прожила на свете и пары дней!
— А… почему для него естественно… ну, быть подозрительным?
Ада вытаращилась на воспитанника в искреннем удивлении:
— Вы не перестаёте меня поражать… Провести в обществе Тоцци целую неделю и не знать, что он был главой политической разведки! О чём вы с ним говорили, можно узнать?
— Не обо мне и не о нём, — признался Орсо. — Полковник удивительно тонко умеет выбирать темы…
— Да, этого не отнять. — Ада пересела поближе и заглянула ему в глаза. — Вы, гляжу, кое-чему научились от вашего нового друга. Вопрос, что с рукой, остался без ответа.
— Я… ну… — Орсо замялся, как обычно, не зная, с чего начать, и вдруг понял, как он за это время устал. По дороге на север каждую минуту ждал нападения — и дождался; все дни, что провёл с Тоцци и в их доме, и в дороге, всё равно подсознательно боялся какой-нибудь гадости, без малого две недели сплошного непроходящего напряжения и страха — и только сейчас он начал отпускать. Здесь, на тёплой кухне, дома, рядом с Адой. Будто сбросил тяжеленную ношу и медленно разгибал усталую спину.
Рассказ получился долгим, путаным, вместил в себя две кружки какао, от накатившей усталости начали дрожать руки, но история была очень длинная, и надо было добраться до конца, это важно, всё важно — и Зандар, и старая карга в сумерках, и то, что нападавших было не пятеро, а шестеро, и что у полковника две дочери, и что на след Зандара натравили полицию, и ещё много-много деталей всплыло и проявилось, и все их надо было вспомнить, потому что на войне неважных мелочей нет..
Пока он говорил, запинаясь, возвращаясь и забегая вперёд, Ада распустила ему ворот рубашки и положила длинные пальцы на больное плечо — первое прикосновение обожгло, но все ощущения быстро утихли, как не было. Как только боль отступила, ещё сильнее потянуло в сон, но с ним надо было бороться — Ада должна всё понять, а объясняет он из рук вон плохо… И всё-таки, сбиваясь и повторяясь, Орсо добрался до сегодняшнего дня:
— Ну, и… мы приехали. Сперва полковник завёз меня сюда… я приглашал его к нам, но…
— Но он отказался и откланялся, — докончила Ада. — Разумно. Ну, теперь старый лис от меня не отвяжется… Впрочем, — добавила она, увидев полное раскаяние на лице воспитанника, — это и неплохо: что мы пропустим — он не прозевает! — Она встала, прошлась по кухне, глянула ещё раз на Орсо и вдруг наклонилась к нему, крепко обняла, прижав светловолосую голову к своему плечу:
— Устал, умница моя… Ну всё, всё, ты молодец, всё вытащил на себе, ничего не упустил… Пойдём-ка наверх, Коринна тебе постелила… а у печки спать только котам положено…
Снег сыпал и сыпал уже пятый день, дворники устали махать лопатами, расчищая проходы и проезды, а работы не убавлялось. Но кроме дворников все, пожалуй, были довольны. Порох на прогулках валялся в свежем снегу, как жеребёнок, радостно молотя копытами сладкий зимний воздух. Тучи воробьёв пятнали беспорочные сугробы, украсившие деревья, стряхивали снежную пыль и орали, как на базаре. В парке выросли снежные горки, с них, визжа, катались малыши, а импозантные мамы в новомодных коротких, по колено, шубках чинно скользили на коньках по застывшему пруду. Солнце почти не показывало свой апельсиновый круг из-за горизонта — чуть за полдень начинались длинные тягучие сумерки. Студенты ходили по питейным заведениям, распевая праздничные хоры, и везде рассчитывали на даровое горячее вино — по кружке на брата. Женщины прибирались в домах, мужчины — во дворах и конюшнях, дети вполуха слушали учителей и таращились за окна, в весёлую предпраздничую метель — через несколько дней занятия кончались, и дальше шла сплошная череда радости: страшная и манящая ночь солнцеворота, большие и маленькие праздники, подарки, поездки в гости и снег, снег, снег…
Снежным утром Ада сама пришла наверх к воспитаннику, не жалея больной ноги, — одетая в тёмное, как обычно, но весьма парадно — в жемчужном ожерелье и с жемчужными же шпильками в тщательно уложенной причёске. Орсо порадовался, что уже успел подняться и привести себя в порядок. Вставать рано в такие тёмные дни было нелегко, зато Ада всегда просыпалась чуть свет и неутомимо носилась по дому до поздней ночи. Юноша оторвался от тригонометрии: Ада не полезла бы по лестнице, не будь серьёзного повода.
— Присаживайтесь! — он подвинул опекунше кресло. — Зачем же вы… я бы спустился…
— Коринна — бесконечно милая женщина, — вздохнула Ада, усаживаясь и вытягивая ноги. — И очень болтливая, нашёлся бы слушатель. Ни к чему искушать бедняжку… Как говорили у нас дома, у меня новости — тебе лучше сесть.
У Орсо упало сердце: опять что-то с кем-то случилось?! Но разум быстро победил панику: будь так, Ада не устраивалась бы в кресле, вдумчиво, как птица на насесте, а вывалила бы всё, что знает, с порога. Он сел, с тревогой глядя на женщину.
— Сегодня нас ждут Их величества. Поедем прямо сейчас. Долго не собирайся — времени мало. Оружие можно не брать.
Последнее добавление было нелишним: за время путешествия тяжесть пистолетов и шпаги стала привычной и необходимой, особенно когда Орсо убедился, что в случае надобности может применить их без раздумий и довольно успешно.
— Что… что мне надо будет говорить? — охрипшим от неожиданности голосом спросил он.
— Правду, — пожала плечами Ада. — Это лучше всего.
Путь до Кончилле Орсо не запомнил: его волновала одна мысль, которую он долго не мог выразить внятно. В какой мере Их величества знают, чем занята Ада? И какова его роль (скромная, да, но есть — не отпереться!) в её делах? Неужели полковник прав и Ада извлекает из этого своеобразного родства только политическую выгоду? Нет, такой неприкрытый цинизм в представлении Орсо не вязался с характером Ады: что-что, а использовать людей как инструменты — не для неё! И всё же… всё же, став приёмной дочерью королевской четы, она и вправду получила весьма выгодную позицию. Иначе кем бы она была в Андзоле — иностранка без семьи и родословной, без денег (видимо), без знакомств… а получается, что и своей страны в этом мире у неё нет, и обнаружить это, в общем-то, нетрудно. Любопытно, как к этому относится Его высочество?
Этот внезапный вопрос пришёл так неожиданно, что Орсо едва не задал его вслух. Но вовремя вспомнил, на каком он свете. Какими бы ни были отношения Ады с королевской семьёй, его в этот круг не звали.
Дворец и в самом деле похож был на прихотливо изукрашенную морскую раковину. Прямых линий в нём как будто вовсе не было: волны, завитки, спирали, дуги и полукружья… Задняя лестница, по которой Ада и её воспитанник входили во внутренний круг дворцовых зданий, была намного меньше, чем центральная, похожая на водяной каскад, но смотрелась, пожалуй, даже изящнее. Уходя вверх, она плавно поворачивала на прямой угол, так что посетитель, входивший во внутренний сад с запада, на верху лестницы вдруг обнаруживал, что смотрит на север. Орсо поддерживал Аду под руку — ступеньки были невысокие, но очень уж их было много — как пластинок в костяном веере. Бегавшие туда и сюда слуги торопливо уступали им дорогу, какой-то невозможно изящный кавалер выразительно склонился перед Адой и стоял так, пока она не прошла мимо. Видимо, они были знакомы, но Ада ни словом не объяснила эту встречу, и Орсо тоже промолчал. Захочет — расскажет, а глядеть волком на всех её знакомых — он же не ревнивый любовник!
В начале длинной светлой анфилады их встретил какой-то слуга рангов повыше — Орсо не мог сообразить, как называется эта должность, но, должно быть, что-то важное. Благоухая пудрой и каким-то непривычным «дворцовым» запахом (паркетный воск? Свечи? Орсо так и не смог определить), слуга повёл их мимо больших и маленьких помещений, украшенных то колоннами, то чем-то висящим на стенах, то живыми растениями в кадках. Если всё рассматривать — голова закружится. Как среди этого жить?..
В конце анфилады обнаружился ещё один спуск — на сей раз не лестница, как можно было ожидать, а пологий пандус, застланный ковром. Он привёл в совсем небольшой овальный зал, где в неярком зимнем свете все цвета виделись приглушёнными, бледными. Ада остановилась у порога, дождалась, когда слуга выйдет, и лишь тогда подошла к креслу-кушетке у окна. Орсо двинулся следом, на шаг позади, и наконец разглядел в комнате хозяев — Его величество Джакомо и Её величество Марию. Пожилой король полулежал в кресле, укрытый пледом, и вид имел до того домашний, не королевский, что Орсо растерялся. Королева сидела рядом, чуть ближе к окну, и вышивала на станке; рядом стояла корзинка с нитками. Ада поцеловала ей руку, кивнула Орсо, приглашая подойти поближе; тот осторожно взял в ладонь сухую хрупкую ручку, поднёс к губам. Волной наплыл запах какого-то неведомого благовония. Его величество ласково кивнул воспитаннику приёмной дочери, сказал несколько этикетных слов. Орсо показалось, что король мыслями постоянно где-то далеко отсюда, в своём особом мире и лишь время от времени, сделав над собой усилие, возвращается к делам окружающим. Король милостиво кивнул юноше и жестом подозвал Аду. Она устроилась на обитом шёлком табурете возле кресла короля, они о чём-то тихо заговорили.
Королева отставила вышивку и улыбнулась Орсо:
— Идите сюда, молодой человек. Присядьте — здесь вам будет удобно?
— Да… спасибо, — снова растерялся Орсо.
— Не смущайтесь — я так рада, что Ада привела вас сегодня. Она очень давно у нас не была…
Орсо промолчал, изо всех сил стараясь не мять в руках манжету и вообще не дёргать руками без нужды — дурацкая привычка! Впрочем, Ада тоже без конца заплетает какую-нибудь бахрому и теребит кончик косы, когда волнуется…
— Когда ваше отец просил меня скрепить обязательство по опеке, я… не думала, что оно вступит в силу так скоро, — королева покачала головой, блеснул украшенный гранатами гребень в пышных, почти не поседевших волосах. — Как вам живётся у Ады?
— Я… мне… хорошо… — пробормотал Орсо и задумался: ему велели говорить правду — а ведь это правда! Ему хорошо у Ады, со всеми её таинственными делами, с убийцами, выскакивающими из-за угла, с подозрениями полковника, с её странным прошлым и не менее странным настоящим — всё равно хорошо!
— Я рада, — мягко улыбнулась королева. Юноша не решался разглядывать её в открытую, но, бросая короткие взгляды, поражался противоречивому впечатлению. Признаки пожилого возраста — пергаментная кожа, морщинки, скованность движений, вызванная, как предположил Орсо, болезнью суставов, — не вязались с сияющими карими глазами, молодыми, яркими: казалось, внутри немощной оболочки заперта, как в темнице, юная, горячая, страстная женщина, скорая на гнев и нежность, жаждущая жить и жить ещё долго, но слабое тело отсчитывает свои последние годы, и весь этот юный огонь совсем скоро уйдёт в пустоту… Молодой человек вздрогнул от этой мысли, и тут же, словно отвечая его думам, королева произнесла:
— У бедной девочки, конечно, очень много дел, и когда она заходит, это такая радость… Она — знак, что Творец не забывает о нас.
Орсо удивлённо поднял глаза на королеву, забыв о смущении:
— Почему?
Королева вздохнула, но ничего не ответила. Только ещё ярче вспыхнул в глазах огонь неутолимой жажды жизни.
Опекунша поднялась с табурета, пожала руку королю, поклонилась королеве и оперлась на руку воспитанника, прошептав:
— Нам пора.
Неловко поклонившись, юноша вышел вслед за Адой по пандусу в длинный коридор, который сейчас, после уюта овальной комнаты, казался очень холодным. Из дворца они вышли по какой-то новой лестнице, не там, где входили. Пока ехали домой, Ада молчала, и лишь войдя в тёплую кухню, самое своё любимое место в доме, задумчиво произнесла, не обращаясь ни к кому определённому:
— Радоваться-то особенно нечему…
Орсо решил вопросов не задавать. Ему снова вспомнилась королева — живая, увлечённая жизнью, внимательная ко всему вокруг. Вдруг подумалось: портреты короля он, конечно, видел не раз — в школе они висели повсюду, на разных праздниках их можно было встретить там и тут, даже в гостиной Тоцци над камином вместо изображений именитых предков помещался Его величество в тёмной золочёной раме. А вот королеву он никогда на портретах не видел — то ли не попадались, то ли её вообще мало рисовали…
— О чём задумался? — Ада ласково тронула его за локоть. — Давай-ка обедать, мы в этом дворце, будь он неладен, почти три часа проболтались!
— Я подумал, — медленно произнёс Орсо, — что о пожилых женщинах часто говорят «в молодости она была красавицей» и считают, что это комплимент. А Её величество не «была», а такой и осталась…
— Да, — согласилась Ада, — это семейное. Она из рода Балатара, династии королей Девмена. О них есть легенда, что женщины Балатара всегда умирают молодыми, но что под этим понимать…
— Никогда не стареют? — предположил Орсо.
— Может быть, может быть. Вообще-то это хорошая мысль: не стареть! Вот бы мне тоже попробовать…
— Мне, конечно, трудно судить, — осмелился встрять Орсо, — но мне кажется, вы и так… — Сказал и тут же испугался: не обидел ли женщину. Но Ада рассмеялась:
— А ведь возможно! Годков-то мне уже немало — весной будет сто двадцать шесть.
Орсо решил уже не удивляться — на его век изумительных вещей, видимо, хватит. И всё же посещение короля привело на ум ещё одну мысль:
— Может быть, это непочтительно… мне показалось, что…
— М-м? — Ада с любопытством подняла брови.
— …что Его величество какой-то… словно из сказки про доброго и милостивого короля, а вот королева…
— А королева — из суровой легенды о древних рыцарях, — согласилась Ада. — Верное впечатление! Джакомо Третий и есть добрый король, ты же помнишь, что при нём не было ни одной войны. Он хранит мир для королевства. А его хранит королева Мария. Видишь ли, — Ада подперла голову рукой и задумчиво смотрела в печной огонь, — у Девмена странная слава. Отсталая страна, устарелые обычаи… а ведь Девмен — последний оплот рыцарских традиций. То, что нам кажется нелепым пережитком старины, для них живо! Поединок со злом, рыцарская честь, почитание Света… И через королеву Марию эта святая традиция живёт здесь, в Андзоле, пусть хотя бы и только в пределах королевского дворца. Их сын может стать великим человеком… — Ада умолкла, и Орсо остро ощутил, что она не очень-то верит в такую возможность.