С темнотой опять посыпал дождь, голые деревья тревожно зашумели, в свете редких фонарей шевелящиеся ветви отбрасывали неприятные нервные тени. Нет лучше погодки, чтобы залезть в чужой дом!
В целом задача это была нетрудная: заборами в Саттине пренебрегали, дом был ничем не огорожен, так что можно было просто пройти через палисадник и забраться по стене, увитой виноградом, к любому окну двухэтажного особняка. На практике же Орсо не уяснил себе одного: где живёт девушка. Он видел дом при свете дня, но все окна второго этажа были целомудренно задёрнуты шторами, а на первом располагались только гостиная и помещения для слуг. Возможно, ночью проще будет определиться, но если нет — предстоит обшарить весь дом, ползая по стенам, как белка!
Разговор с Сильвией Орсо себе никак пока что не представлял, предоставив всё на волю случая. Если это типичная дама в беде — можно услышать много жалоб на то, как сурова и несправедлива жизнь, если особа себе на уме — многого от неё не добьёшься, но вряд ли она станет покрывать оскорбителя. Если же она вправду влюблена… это вообще возможно? Орсо вспомнил брата Мауро, его манеры, его голос — можно в такого влюбиться? Конечно, болтают, что любовь зла, но не настолько же!
Шагая через засыпающий город и раздумывая о девушках, Орсо незаметно соскользнул мыслью на вопросы любви вообще. Тем для него была малознакомая, если не считать бесконечных баллад и романов, которыми окружён всякий грамотный человек в наши дни. Вспоминая старинные книги, в том числе те, что жили у отца в шкафах, Орсо вдруг понял, что за какие-то полвека отношение общества к этому вечнозелёному вопросу круто изменилось! По крайней мере, в идеале — в том самом идеале, о котором пишут в романах.
В прошлом веке книжные юные девы относились к любви как к некоторому дополнению долга: юная дева, если она стремится к идеалу, должна стать супругой и матерью, причём не просто нарожать милых крошек, скинуть на руки нянькам и удалиться в будуар вышивать цветочки — нет! Правильная юная дева (разумеется, аристократического рода) должна быть верной подругой мужа в его высоких и важных делах, полностью разделять его политические убеждения, не привязываться душой к домашнему уюту, каковой есть мелочная чепуха, и быть готовой в любую минуту помчаться вместе с ним на бой противу зла и во славу Творца. Потому что не может же идеальный будущий муж юной девы не иметь высоких устремлений во славу Творца! А когда очередная битва отшумит и устремлённые ввысь супруги ненадолго (увы…) вернутся под родную крышу, наступает короткая пора родить мужу сына (непременно сына) и воспитать его в духе высокой морали и высоких целей, как наследника аристократического идеала. Он как бы изначально обречён тоже стать идеальным супругом другой идеальной юной деве. А родной кров, под которым героические супруги проводят в целом так мало времени, должен тем временем хранить кто-нибудь другой. В романах это обычно птица невысокого полёта, старая дева — сестра (иногда тётушка) мужа или жены, погружённая в заботы о родовом орлином гнезде, куда два высокоустремлённых орла возвращаются время от времени залечить раны от чужих клювов и выкормить юных орлят. Утешением же старой нелетающей хранительнице очага служат те самые романы о великих деяниях великих мужей и о преданной любви юных дев, ведь ей самой суждена совсем другая жизнь — чистое непорочное служение чужому идеалу…
Не сказать чтобы такое представление о супружестве было вовсе дурным или порочным — но где же здесь любовь мужчины и женщины? Этого Орсо не мог понять ни тогда, когда впервые открыл подобную книгу, ни впоследствии. Никаких тебе переживаний, томлений, ожиданий: герои как будто изначально предназначены друг другу, и поиск орла соответствующего полёта похож на решение головоломки. Когда все детальки собраны правильно — получается идеальный брак… но как у этих боевых идеальных птиц устроена душа, читатель так и не узнает.
Далее внезапно в традиции романа наступил перелом. Вдруг выяснилось, что душа-то у человека есть, и она желает праздника, игры и нежности, а не только кровавых битв. И величественную барку романа накренило на другой борт. Страницы книг для юных дев заполнили весёлые, легкомысленные, но совершенно безобидные юноши и чувствительные девы, которые, к ужасу старых боевых орлов, умели не только сладко смеяться, но и умильно плакать, изливая в слезах всю свою утончённую душу. Впрочем, душевно эти юные девы были довольно просты: их настроение колебалось, как маятник, между двумя положениями — радость и горе. То и другое должно быть страстно и всеохватно, а переход от одного состояние в другое внезапен, как летняя гроза. Ни о каких политических убеждениях здесь не шло и речи: политика, да и вообще внешние события в этот мир ярких чувствований не допускались. Изредка только далёкие отзвуки реального мира тревожили страстную идиллию, например, когда юный возлюбленный был вынужден отправиться на войну или по каким-то другим делам и оставить ненаглядную — а приведётся ли свидеться вновь… На этом месте маятник качается в сторону горя, барометр падает, показываю душевную бурю, слёзы обязаны хлынуть потоком. У юноши тоже.
Такие романы, в отличие от более ранних, могли иметь два исхода. В старой традиции орлы не гибли на своих боевых миссиях и всегда возвращались в гнездо с победой. В новом романе всё могло кончиться свадьбой (а всё дальнейшее читателю предлагалось додумать самому), а могло гибелью одного, а затем и второго из влюблённой пары. На смену орлам пришли голубки, умеющие или ворковать, или умирать под ударами судьбы. О голубином потомстве не говорилось ни слова — это всё после свадьбы, это нас ни в малейшей мере не волнует…
Здесь любовь присутствовала на каждой странице, но Орсо приводило в растерянность полное, упорное отрицание всего, что выходило за пределы крохотного мирка воркующей парочки. А где же настоящая жизнь? А её не нужно — нужно только ворковать и трогательно перебирать пёрышки на шейке возлюбленного. Впрочем, эпоха этих романов тоже подходила к концу, а ничего нового пока не родилось… Молодому человеку по-прежнему негде прочесть о реальных, не превыспренних чувствах. И главное — о том, как же вести себя с девами.
Орсо не был знатоком женской души и не обманывался на сей счёт. С молодыми девушками он из-за характера своей прежней жизни общался редко, поэтому даже встреча с девицами Тоцци его весьма смутила. Впрочем, лёгкий нрав Джулии и простодушие Серены восполнили его вопиющее неумение поддерживать светскую беседу… Но с незнакомой девушкой, которая его не ждёт и не имеет оснований ему верить, сладить будет непросто! Пусть считает его суровым преследователем зла, даже слегка маниакальным — это лучше всего, наверное. Тут вряд ли появится желание пробовать свои женские чары на борце за всё хорошее против всего плохого…
Когда Орсо оказался у дома Треппи, там, видимо, уже почти все спали. Из окон светились только одно на первом этаже и три — на втором. В нижнем окне колыхался на фоне белой занавески силуэт в чепце и с полотенцем в руках — прислуга на кухне, как видно, домывала посуду после ужина. Орсо вздохнул, намечая путь наверх по заросшей плетями винограда стене: придётся начать с угла, там меньше всего вероятия попасться кому-то то глаза. Он ещё раз оглядел улицу — вроде никого, — и, прячась под ветвями платана, пробрался к дому. Подёргал плотно свитые виноградные плети — вроде крепкие, если что, сойдут за страховку… Подтянувшись на руках, он сел на карниз, идущий вдоль окон первого этажа, там встал на ноги и опасливо ухватился за виноград, нащупывая ногой выступающие из стены кирпичи. Эх, не мастер он ползать по стенам! Вот по деревьям — другое дело…
Добраться до верхнего карниза оказалось несложно, а подвывание морского ветра скрывало шум движения нахального ночного гостя. Орсо убедился, что снизу его по-прежнему никто не видит, и уселся на карнизе, как голубь. Вот и первое горящее окно: шторы плотные, ни единой щёлочки не видно, но… слышно! Почти прижавшись ухом к стеклу, Орсо различил внутри голоса. Похоже, это спальня хозяев, и они спорят на сон грядущий в типичном стиле оперных дуэтов:
— Я не могу не переживать! — скрипнул голос госпожи Треппи.
— Такова традиция, — весомо бухтел на контрапункте полковник.
— Не следует ставить традиции превыше блага ребёнка! — партия госпожи шла крещендо, набирая несколько истерические обороты.
— Он не ребёнок, дорогая, — супруг был непоколебим. — Он будущий офицер, и он отправится служить…
— Ты понимаешь, — дрожало контральто полковничихи, — что на носу война?! Что, если его убьют?
— Я не желаю это слушать! — громыхнул наконец хозяин, добравшись до кульминации. — Я не желаю это обсуждать! Я сказал — и точка! Точка! — Кода становилась несколько однообразной, к тому же акт оперы явно близился к концу, и Орсо торопливо перебрался к следующему светлому окну.
Там было тихо, но шторы чуть расходились внизу, у самого подоконника. Чтобы заглянуть в этот открывшийся уголок, Орсо пришлось едва ли не лечь на карниз. Небольшая часть комнаты — кусок стены и кровать — подсказали ему, что это обиталище Родольфо: на кровати валялись мятый берет и янтарная запонка, а стену занимала морская карта. Но хозяина внутри, кажется, не было. Вот ещё напасть! Как бы не встретиться с ним в неудачный момент…
До следующего окна надо было пробираться без помощи винограда — в этом простенке он почему-то не рос. Орсо встал в полный рост и, балансируя на узком картине и придерживаясь за стену, сделал несколько шагов. Кажется, получается… вперёд!
Одиннадцать шагов вдоль стены заставили его поволноваться — в двух местах кирпичи карниза выпали, и Орсо едва не ухнул вниз, не разобрав, куда ставит ногу. На помощь пришла водосточная труба: схватившись за неё, ночной разведчик удержал равновесие и перешагнул опасную пропасть шириной в пол-локтя. До нужного окна было буквально рукой подать; Орсо остановился, выровнял дыхание, чтобы не пыхтеть в окно, и, осторожно ощупывая ногой дорогу, сделал ещё три шага. Здесь он был в весьма рискованном положении: из окна падал свет, и снаружи его могли увидеть, особенно если бы он встал во весь рост на фоне занавески. Пришлось скрючиться под подоконником и пытаться расслышать, что происходит внутри.
Внутри тоже ругались! На этот раз, судя по голосам, это был дуэт Родольфо и его сестры. Ну и ночка выдалась у семейства Треппи!
— …в неприятности! — докончил, видимо, весьма пылкую фразу брат.
— Тебе не стоит беспокоиться об этом, — холодно ответил девичий голос. — Ты всё равно ничего в этом не смыслишь.
— Почему это я не смыслю?! Я вырву этому негодяю сердце и…
— Так иди и вырви, — женский голос звучал всё более ядовито. — Бросаться словами — невеликий труд. Впрочем, ты ещё мальчишка, тебе не понять…
— Я убью его! — в ярости зарычал Родольфо.
— Куда тебе!.. Это сила, которой ты и близко не видел! Иди спать, мне наскучил этот разговор, — тон сестры был так холоден, что Орсо обиделся за молодого Треппи, хотя его яростным угрозам тоже не очень-то верил.
Раздался какой-то шум, словно упала тяжёлая ткань, а вслед за этим хлопнула дверь.
Орсо перевёл дух: теперь шансов встретить Родольфо намного меньше. Но пора побеспокоить Сильвию, пока она не легла спать!
Он осторожно постучал в оконный переплёт; внутри звук должен быть вполне отчётливым.
На фоне шторы сразу же обрисовалась тень: девушка подошла к окну. Штора качнулась, приоткрывая нижнюю часть окна, чуть слышно лязгнула щеколда, рама поехала вверх.
— Кто здесь? — Сильвия смотрела в темноту с тревогой, но без всякого страха. Не нужно было ни много времени, ни много света, чтобы рассмотреть её: по хитроумной задумке природы девушка была молодой изящной копией матери. Такой госпожа Треппи могла быть лет в пятнадцать: правильный овал лица, крупные светлые кудри надо лбом, довольно длинный, но тонкий нос, широкие светлые брови, бледные губы — лицо не слишком выразительное, но чистое. Орсо чуть выдвинулся из тени:
— Добрый вечер, моя госпожа. Простите, что явился таким нелепым образом…
— Вы от него? — Девушка сурово нахмурилась, поджав губы. — Если да, то передайте, что…
— Я не почтовый голубь, сударыня, и представляю здесь самого себя, — твёрдо сказал Орсо. Надо сразу брать дело в свои руки — не хватало ещё выслушивать женские капризы, стоя в полночь под дождём на стене чужого дома! — Вы позволите мне сказать хоть слово, или я зря трачу своё время, пытаясь вам помочь?
— Вы?! Помочь?! — В голосе обитательницы комнаты было примерно поровну удивления и возмущения, но победило всё же любопытство. — Кто вы такой и что вам до меня?
— Моя имя Орсо, пока этого достаточно, — ночной гость ухватился рукой за подоконник, чтобы Сильвии не пришло в голову резко опустить раму. — Стоя здесь на фоне освещённого окна, я представляю собой неплохую мишень, а предлагать пустить меня внутрь не стану — вы наверняка против. Поэтому буду краток: я считаю, что ваш обидчик — да, эта история мне известна, — друг моего врага. Объединим усилия?
— З-зачем? — Сильвия немного отступила перед таким напором, но окно не закрыла. — Чего вы хотите?
— Помочь вам и себе, я же сказал. Здесь, по-видимому, недостаёт решительных мужчин, готовых сделать что-нибудь для защиты достоинства девушки. Скажите, кто этот гад, и, если вы невинно пострадали, я его уничтожу.
— Уничто-ожите?.. — теперь девушка, видно, наконец задумалась над смыслом того, что ей говорили. — Я… верю, вы можете… никто ещё не влезал ночью ко мне в окно…
— Я не влез, — усмехнулся Орсо, — стою снаружи. Кто он?
— И я должна поверить вам — неизвестно кому? Доверить моё несчастье?..
— Не должны, — Орсо легко пожал плечами. — Если это всё, позвольте пожелать вам доброй ночи… — Он сделал вид, что готов прыгнуть прямо вниз, в темноту палисадника. Расчёт был верен: Сильвия порывисто протянула к нему руку:
— Не уходите!.. Я… это просто слишком неожиданно…
— Увы, — Орсо снова чуть придвинулся к девушке, — в наше время помощь со стороны — всегда неожиданность… Кто он?
— Брат… брат Родджио, — произнесла Сильвия, видимо, прежде, чем успела подумать. Зажала себе рот ладошкой, глаза её округлились. — О нет! Я… я подвергла вас опасности! Он убьёт вас!
— Пожалуйста, успокойтесь, сударыня, об этом вам сейчас не нужно волноваться. Что произошло?
— Зачем вам это? — Опять насторожилась, ну надо же, какая скромница! — Зачем копаться в том, что…
— Затем, что я немного знаю этого господина и ему подобных, и у них всегда есть конкретная цель. Они ничего не делают просто так — значит, и соблазнить вас его заставили некие вполне практические соображения.
— Вы, — Сильвия покачнулась, прижала ладонь ко лбу, — вы говорите… о моих чувствах! Вы так беспощадно…
— Он вас пощадил? — жёстко парировал Орсо. — Он думал о ваших чувствах? Сударыня, он думал о своей стратегии — полагаю, вы это теперь поняли не хуже меня. Что он сделал, говорите смело — это останется между нами, клянусь.
— Он… просил меня… просматривать документы отца, — медленно начала девушка; в свете, падавшем из окна, выражения её лица было не рассмотреть, но голос выдавал крайнее смущение. — Говорил, что отцу это не повредит. А потом он… попросил забрать одно письмо… заграничное… и принести ему… не насовсем! Он хотел просто снять копию!.. А я не смогла его достать, и тогда он… он…
Орсо слушал её лепет, и всё внутри него каменело, наливалось ледяной тяжестью и болью. Чего-то в этом роде следовало, конечно, ожидать, но вот так внезапно!.. Он изо всех сил вцепился в карниз заледеневшей рукой — от откровений Сильвии закружилась голова, и он запросто мог сорваться вниз. А ещё очень, очень хотелось дотянуться до неё с размаху ударить. Изо всех сил. Никогда прежде он не испытывал ничего подобного: гнев, отвращение и огромная, безнадёжная усталость… И впервые за его недолгую жизнь тяжко заныло сердце.
Когда Орсо поднял голову и смог посмотреть на собеседницу, света оказалось достаточно, чтобы она отшатнулась в ужасе. Ощущая, что каждое слово весит будто камень со дна холодной реки, Орсо медленно произнёс:
— Вы должны сознаться во всём отцу.
— Нет, он меня убьёт!.. Я не могу!.. — Сильвия, содрогаясь, прижала ладони к щекам, потом новая мысль поразила её:
— Вы… расскажете ему?! Вы… ему…
— Я поклялся, что это останется между нами, — говорить было по-прежнему тяжело, но теперь Орсо поддерживала мысль, что надо спешить, очень, очень спешить. Только закончить с этой девкой — и скорее… — Поэтому полковнику всё расскажете вы.
— Я не могу… — Сильвия в приступе слабости присела на подоконник.
— Сможете, — тысяча бесов, как жутко звучит его голос! И как трудно не схватить эту светловолосую башку за косу и не разбить её о стену!.. Орсо почувствовал, как правая рука сжалась в кармане на холодной рукояти пистолета, и это его немного отрезвило. — Вы, возможно, осознаёте, что совершили государственную измену. Ваши шашни будут оплачены тысячами жизней, потому что война уже неизбежна. И ваш брат отправится в армию — так решил полковник.
— Откуда вы знаете?! Он вам сказал?!
— У меня свои источники. Завтра отец объявит Родольфо свою волю и, думаю, через пару дней он уедет. А вы помогли вооружить тех, кто будет желать ему смерти. Единственная надежда для вас не сесть в тюрьму за измену — это довериться отцу и уповать на его милосердие. И молиться Творцу, если вы на это способны. Доброй ночи.
И, не задумавшись о том, что под ногами — шесть футов высоты, Орсо разжал руку на карнизе и спрыгнул в ночь. Темнота приняла его неожиданно мягко — не на каменную отмостку, а на влажную землю. Не страшнее падения с коня… Не оборачиваясь, он зашагал напрямик через палисадник на улицу. Окно за спиной по-прежнему ярко светилось — Сильвия так и стояла, примороженная его гневом, не в силах опустить раму. Но больше думать об этой дряни Орсо было совершенно ни к чему.