Казалось, ночь наступала невероятно медленно; едва дождавшись развода ночного караула, Орсо выскользнул из барака, держась вдоль стены, пригнувшись, чтобы не попасть случайно в луч фонаря, прокрался к забору. Ночь на этот раз была пасмурная, с просверками далёкой грозы, идущей где-то над горами. Орсо не знал, когда ждать Миннону, логика подсказывала, что вряд ли ей удастся прийти сразу после наступления темноты, но сидеть в бараке просто не было сил! Он сам удивлялся себе: он не мог представить, что когда-нибудь с таким невероятным нетерпением будет ждать появления женщины… Страсти, описанные в романах, казались ему чем-то невообразимо смешным, а теперь он сам похож на трепетного любовника, ожидающего свидания! Тьфу ты, стыдно как! О деле думать надо!
Дыхание грозы чувствовалось и в воздухе долины; птицы почти не подавали голоса, зато от речушки налетели комары, ещё по-весеннему мелкие, и безжалостно напали на полураздетого пленника. Отмахиваться от них следовало осторожно, и уж ни в коем случае нельзя было хлопками убивать кровопийц — охрана могла всё это заметить и, не утруждая себя проверкой, просто выстрелить в направлении звука, острастки ради. Иногда от комарья спасали резкие порывы ветра, долетающие с гор, но они были редки — предгрозовая тишь говорила, что к утру польёт и здесь, в долине. Эх, вот если бы гроза пришла на следующую ночь, когда предварительно намечен побег!.. Дорогу развезёт, конечно, зато темнота облегчит нападение на охрану, а с дороги всё равно вскоре придётся сойти… и шлёпать по холодной грязи в горы, при том, что половина пленных разута… Ох, не миновать после этого перехода сотен больных!
Задумавшись обо всём этом, Орсо не сразу различил по ту сторону забора знакомый шелест подола по низенькой молодой травке. И лишь когда снаружи чужие пальцы провели по шершавой доске, он приник глазом к давешней дырке. Во тьме женская фигурка едва виднелась, главным образом благодаря светлому платку на голове. Она, видно, не могла найти дыру — снаружи её почти не было заметно.
— Во имя Творца, Миннона! — шёпотом позвал Орсо. Девушка тут же скользнула к нему:
— Вы здесь? Простите! Я сглупила вчера, не назвала время, когда смогу прийти…
— У нас нечем отмерять время — ни у кого нет часов… Но это всё равно, главное — вы живы! — Орсо перевёл дыхание, стараясь успокоиться.
— Как ваша рана? Я боялась, что вы… что, словом… да нет, неважно!
— А, пустяки, я здоров. Но я обязан вам, вы спрятали меня…
— Если бы не я, вас бы, может быть, не нашли айсизцы, — грустно сказала девушка. — Первым делом они бросились обыскивать богатые дома…
— И всё же лучше так, чем если бы меня поймали… — Орсо вовремя прикусил язык, чтобы не назвать имён, — …те, кто меня ловил.
— Я не поняла, кто это был?
— Предатели. Я нашёл гнездо заговорщиков и напал на них.
— Напали?! В одиночку?! Но почему вы… — она замялась, — почему не позвали полицию или жандармов?
— Потому что среди предателей были военные. А вдруг жандармы тоже замешаны? Этого я не знал…
— Помилуй нас Творец! — Миннона помолчала, потом сказала уже более решительно:
— Я принесла вам кое-что, вот, попробуйте протащить в дыру, — между досками показалось что-то тёмное, завёрнутое в грубую ткань. Орсо ухватил пальцами кончик свёртка… знакомые очертания… во имя Творца, это же его пистолет!
— Миннона, вы… вы его сохранили! Тысячу раз вам обязан, это чудо, вы… о, простите, я что-то не то несу…
— Он выпал у вас из кармана там, на чёрной лестнице, — по голосу было слышно, что Миннона улыбается. — К счастью, я догадалась не класть его обратно, иначе его бы отобрали. А вот ещё какой-то мешочек, лежал вместе с ним, — в дырке появился кожаный тщательно перевязанный ещё дома мешочек с патронами. Орсо сам затянул его на совесть, а с тех пор ни раз не перезаряжал оружие… Там должно быть ещё тридцать четыре патрона, да четыре в барабане… весьма неплохо!
— Спасибо вам, — он спрятал мешочек в карман брюк; пистолет туда не влезал — придётся прикопать в бараке до побега… — Спасибо за всё. Теперь… Миннона, я должен сказать что-то важное и прошу передать это другим пленницам, кому сочтёте нужным. Только храните в секрете от местных!
— Я слушаю. — Орсо понял, что она прижалась лицом к забору.
— Завтра ночью мы бежим из лагеря. Когда освободимся, придём в деревню и заберём вас. Может быть, не стоит предупреждать всех, чтобы раньше времени не узнали солдаты, но если среди вас есть те, кому вы доверяете…
— Есть. Я поняла. Помоги вам Творец, мы будем готовы! — Она отпрянула от забора, и в дырку меж досками вдруг просунулась её узкая ладонь. — Дайте мне вашу руку!
— Я… да, конечно… — смущённый Орсо робко коснулся её пальцев.
— Нет, не так! Дайте! — девушка схватила его ладонь и сильно сжала. — Вот так. Теперь мне спокойно. Я верю, что всё удастся.
Орсо порадовался, что в темноте и через забор не видно, как он залился краской от от шеи до макушки…
— И ещё одно… — На этот раз, диво дивное, Миннона, кажется, сама была в смущении! — Во всей этой кутерьме я… я забыла спросить ваше имя.
— Меня зовут Орсо. И я болван — забыл сразу представиться даме…
— На войне как на войне, — утешила Минонна. — Мне пора, как бы не вышли солдаты. Храни вас Творец, берегите себя и скажите всем нашим: мы всё время думаем о вас. Вы наша защита.
Девичья рука исчезла в дыре, и едва заметный шорох одежды сказал Орсо, что Миннона отошла. Голова у него шла кругом; он сел прямо на землю, прислонясь спиной к занозистому забору и думать забыв о том, что его может увидеть часовой. Ну и ночка! Тяжесть пистолета в одной руке, ощущение тонких женских пальцев — в другой… а голова нужна ясная, думать-то кто будет? Творец?
И всё же в таком состоянии возвращаться нельзя, надо отдышаться, иначе Родольфо замучает расспросами, а что ему расскажешь?..
Уже после полуночи, когда в очередной раз сменились караулы и определённо похолодало, Орсо пробрался назад в барак, но уснуть не удалось. Стоило задремать — и вспоминалась то белая рука Минноны (он ещё тогда, на лестнице, понял, какая она сильная), то звук её дыхания совсем близко, то тревожные глаза там, в темноте чёрного хода… Определённо, спать придётся днём!
Историю своего знакомства с Минноной Орсо рассказывать приятелю не стал и даже имени девушки не упомянул. Объяснил только, что она передала ему оружие, а он рассказал о готовящемся побеге. Родольфо засомневался:
— Стоило ли? Женщины ведь… разболтают…
— Если хотят жить — не разболтают! Потом, эта девушка обещала говорить только с теми, кому можно доверять.
— Будем надеяться, — по своему обыкновению Родольфо сомневался во всём…
Утром действительно полил дождь, и обитатели бараков столкнулись с новым испытанием: крыши отставных сараев давно прохудились, и потоки воды сверху заливали соломенную подстилку. Пришлось собирать с пола солому и прятать в те углы бараков, где не очень лило. Орсо оставил замысел отоспаться днём и к полудню, определённому весьма приблизительно, уже ждал командиров своей новой армии там же, где вчера, на пригорке недалеко от дровяного сарая. Они пришли — по одному, по двое, подходили как бы невзначай — переброситься парой слов, посетовать на погоду и свою будущую грустную судьбу. Сражаться не отказался никто; даже слабые здоровьем рвались в бой и были готовы скорее умереть по дороге или в битве по ту сторону хребта, чем быть предоставленными сами себе. Выслушав доклады и пересчитав в уме своё войско, Орсо приказал сформировать восемнадцать рот и объединить их в два батальона; один он подчинил вчерашнему своему знакомому — рабочему по имени Марко Филиппи, а другой — сержанту пограничников по фамилии Нелло. Были распределены роли в предстоящем штурме лагеря; по замыслу Орсо в одном из бараков после отбоя нужно устроить пожар. Охрана выведет оттуда людей, вооружит их подручным инструментом и вёдрами и прикажет тушить. В остальных бараках поднимется паника, кто-то из солдат непременно заглянет туда навести порядок, таким образом, часть людей будет снаружи и готова напасть на часовых, а часть должна будет схватить тех, кто войдёт к ним — солдаты ходят по двое, по трое, не больше. Местом поджога Орсо выбрал свой, второй барак, поэтому в нём так важно было сохранить достаточно сухой соломы.
Помочь с поджогом вызвался Фабио, один из деревенских возчиков, — он умел разводить огонь без лупы и солнца. Для этого важного дела из мусора, валявшегося у дровяного сарая, были со всеми предосторожностями выкрадены несколько длинных сухих щепок, и всё утро Фабио осторожно полировал их краешком монокля, одолженного у адвоката из третьего барака. Палочки должны быть гладкими! Фабио оторвал кант от рукава своей рубах, распустил его на нитки и и соорудил что-то вроде лучковой пилы; пока солдаты не наблюдали за тем, что происходил в бараке, он испытал своё приспособление и убедился, что из-под вращающейся палочки через десять минут упорной работы появился дымок. Пока этого достаточно — получать открытый огонь сейчас нельзя!
День прошёл в нервном ожидании; дождь прекратился часа за два до заката, но успел так промочить землю, что даже вытоптанный лагерный двор раскис и превратился в грязь. Ужин для заключённых состоял на сей раз из кусков вчерашнего хлеба и ломтиков сухой, как подошва, говядины; жидкую похлёбку, которой потчевали по вечерам, сегодня почему-то не варили.
Солнце показалось из чернильных туч уже перед самым закатом, и Орсо счёл это счастливым знаком. Сейчас или никогда! Сдерживая бешеное волнение, он ушёл к себе в барак, вынул из тайника пистолет, проверил, что заряжен весь барабан, и спрятал оружие за пазуху — сейчас много ходить уже не потребуется и нет опасности его случайно выронить. Охрана спустила флаг, начался вечерний развод караулов, и Орсо дал сигнал Фабио: возчик пристроился на сухом месте в углу барака и начал понемногу крутить своё примитивное огниво, а десяток других заключённых встали вокруг, чтобы закрыть огонь от взглядов охраны. Пламя не должны увидеть раньше времени!
Родольфо и ещё несколько самых сильных и ловких (а главное, здоровых) бойцов спрятались по обе стороны двери, чтобы солдаты не потащили их тушить пожар. Матрос Аполлинаро принёс пучок идеально сухой соломы; остальная подстилка, способная гореть, уже была разложена в таких местах, чтобы пожар сложнее было потушить. Как это правильно сделать, объяснили рабочие-докеры — их обучали работе пожарных, потому что в цехах, где им доводилось работать, было полно горючих материалов. Орсо не раз предупредил всех, что многое может пойти не по плану по самым разным причинам, и тогда спасение только в одном: атака, атака, несмотря ни на что! Пусть стреляют, пусть даже кто-то погибнет, но отступать — смерть для всех: за попытку побега пленных расстреляют.
Караульные разошлись по своим постам, сменившиеся с вахты охранники, смеясь и переговариваясь, повалили на ужин. Орсо понимал, что слишком долгое ожидание вымотает бойцов, и лишнего тянуть не следует. Темнее, видимо, уже не будет — тучи опять закрыли небо. Пора!
— Фабио, поджигайте, как только будете готовы!
— Есть, командир, сделаем! — отозвался Фабио, всё быстрее и быстрее вращая палочку. Дело это, на первый взгляд нетрудное, отнимало много сил именно потому, что нельзя было останавливаться ни на мгновение. Днём Орсо нарочно проследил, сколько времени потребовалось, чтобы заставить соломенную труху задымиться, и помнил, что всё это происходит не быстро. Со своего места у входа в барак он слышал тяжёлое дыхание Фабио — нет, этот не остановится, хотя бы пришлось трудиться до утра!
— Готово! Горит! — раздался вдруг приглушённый вскрик.
— Теснее, встаньте теснее! — скомандовал кто-то из новоназначенных офицеров (Орсо ещё не всех помнил по именам и по голосу). — Поджигайте пучки… вот так, одновременно! Не поднимайте высоко, держите у земли… Отлично! Есть ещё? Давай сюда! Семь, восемь, девять… Достаточно! Бросайте!
Горящие связки соломы полетели в разные углы сарая. Орсо замер: вот сейчас решится, удастся ли его план. С полминуты ему казалось, что всё провалилось: огонь канул в вороха соломы и пропал. Но потом сразу из всех углов повалил густой дым, и вслед за ним выглянуло, словно любопытный зверёк, рыжее пламя.
— Разгорается! — радостно доложил кто-то.
— Хорошо! Пока не кидайте солому, а то задавите огонь… Эх, дыма сколько!
В бараке, несмотря на все его щели, становилось трудно дышать. Орсо тихо, но чётко скомандовал:
— Наружу! Поднимайте тревогу.
— Пожа-а-ар! — завопил молодой гардемарин Аньоло, выскакивая, как и полагалось по сценарию, на середину двора. — Помогите! Пожар!
— Аньес, Лигуэро, во второй барак! — загремел голос начальника лагеря. — Выводите людей!
— Ещё подкиньте, — хладнокровно скомандовал скрытый клубами дыма поджигатель.
В огонь полетели новые связки соломы, на сей раз уже сырые.
— Все наружу, — приказал Орсо. Сейчас люди могут уже задохнуться, нужно выходить всем. — Где Фабио?
— Здесь я! — громадный возчик возник из темноты, таща за собой двух ослепших от дыма товарищей.
В проёме дверей показались два солдата:
— Все наружу! — сами того не ведая, они повторили приказ Орсо. — Ты, ты и ты (палец солдата указал в том числе на Орсо) — за баграми, а вы и вот вы — хватайте вёдра и таскайте воду! Остальные — во двор, живо, живо!
Пробегая мимо солдат, Орсо легонько толкнул плечом стоящего у входа Родольфо. Это был сигнал: молодой Треппи и ещё пятеро бойцов из засады разом навалились на солдат, зажимая им рты, и поволокли в клубах дыма за барак; там предполагалось связать их и оставить до лучших времён. Через минуту Орсо краем глаза увидел, как Родольфо, прячась в тенях, выворачивает обратно, держа в каждой руке по ружью.
В соседних бараках тем временем поднимался шум: пленные кричали, что их тоже надо вывести во двор, что огонь может перекинуться сюда, что они все погибнут… Солдаты, повинуясь приказу начальника лагеря, бросились туда наводить тишину и прекращать панику. Обратно не вышел ни один.
Орсо огляделся: жители второго барака уже все, кажется, выскочили на воздух. И всё же… Посылать других на такое дело нельзя, придётся самому!
— Фабио! Тебе — одно ружьё, ваша рота пусть берёт караулку! Те, кто без оружия, вперёд не лезут, помнишь?
— Помню! А ты, командир? — Фабио удивлённо остановился.
— Я проверю, не осталось ли кого в бараке.
Фабио кивнул, схватил у пробегавшего мимо пленного ведро с водой и вылил на Орсо, окатив его с головы до ног. Орсо благодарно кивнул, сорвал с себя рубашку, обмотал мокрой тканью нос и рот, сунул пистолет за пояс и нырнул в подсвеченную красными огнями глубину сарая.
Горела теперь уже вся солома, и большая часть её уже превратилась в чёрный лёгкий пепел, летавший по бараку. Орсо огляделся, позвал:
— Есть кто? Поднимите руки!
Что-то зашевелилось у самых его ног — прижимаясь к самой земле, крепко зажмурившись, полз пожилой саттинец — присяжный поверенный. Он всё сделал верно: у земли дыма меньше, только вот полз он не туда, куда нужно!
— Вставайте! — Орсо рывком поднял его на ноги, натянул ему на голову мокрую рубашку. — Бегите прямо туда, не сворачивайте, здесь ещё нет огня. Быстрее, просто прямо!
— Да… да, я сейчас… я… туда, да, да… — забормотал спасённый и в самом деле тяжело побежал в сторону двери. Даже если наткнётся на стену, это будет та стена, где дверь… Но нет ли здесь ещё кого?
Орсо огляделся. Без защиты дышать становилось тяжело, он начал кашлять. И это оказалось внезапно кстати: его окликнули из угла:
— Я здесь! Не могу выйти! Во имя Творца… не могу!
Орсо рванулся туда, откуда его звали. Молодой рабочий, по какой-то причине не выскочивший вовремя из сарая, оказался в ловушке: над ним горел узкий навес, когда-то служивший верхним трапом в овине, а ему приходилось подпирать его руками, иначе горящие доски обрушатся прямо ему на голову. Оценив эту сцену, Орсо придумал только один выход: выдернуть его вперёд, рывком, как можно быстрее, и надеяться, что пылающие доски упадут позади.
— Дай руку! — Орсо протянул свою.
— Упадёт…
— Дай одну руку! По моей команде отпускай вторую и не сопротивляйся! Готов? Пошли!!
С этими словами Орсо изо всех сил рванул парня за руку вперёд; оба повалились на горячий пол, усыпанный тлеющей соломой, а позади с жутким шипением, рассыпая искры, обрушился навес. Грудь сдавило, сердце колотилось в горле; огромным усилием Орсо вскочил на ноги и поднял товарища:
— Опирайся на меня и шагай! Не останавливайся, иначе упадём оба! Понял?
— Понял… — сипло сказал тот и крепко ухватил Орсо за шею правой, здоровой рукой — левую он всё же успел обжечь.
Эти полтора десятка шагов были, вероятно, самым длинным путём, какой Орсо довелось пройти в его недолгой жизни. Каждый новый вдох был ужаснее предыдущего; под рёбрами разливалась режущая боль, ноги подкашивались, а на плече висел тяжёлый человек, который тоже не мог вдохнуть… Воздуха, налейте воздуха!
Какой-то короткий промежуток времени выпал из памяти Орсо, а вернуло его к действительности новое ведро холодной воды, вылитое на голову. Он судорожно, со всхлипом вдохнул и решился открыть один глаз.
В свете пожара видны были толпы выбежавших из бараков пленных… нет, уже не пленных! Теперь это бойцы его отряда, и они больше не заключённые!
Орсо встал (оказывается, он сидел на земле! Очень вовремя расселся!), проверил, на месте ли пистолет. Подскочил бравый Нелло:
— Караулка взята, солдат повязали, сейчас собираем оружие.
— Убитые есть?
— Трое, — Нелло помрачнел. — Раненых пятеро, но лёгкие.
— Хорошо. Где пленные? — Вот так-то, подумалось ему: теперь пленные — это айсизцы.
— Там, — Нелло показал рукой в сторону ворот. Орсо зашагал туда, стараясь не шататься, хотя в голове ещё шумело.
Пленные айсизцы стояли в кругу света от больших фонарей над воротами под охраной бойцов Нелло. Вид у солдат был не столько злой или яростный, сколько ошалелый. Перед Орсо бойцы расступились, и он подошёл вплотную в солдатам.
Начальник лагеря, красуясь свежим кровоподтёком на скуле, мрачно оглядел Орсо. Ну и вид у меня, подумалось юноше. Грязный мокрый, голый по пояс, волосы обгорели… прямо генерал, сразу видно! Отчего-то при этой смысли стало до того смешно, что он с трудом подавил улыбку. Но офицер воспринял его гримасу по-своему:
— Мы, кажется, не давали повода насмехаться над нами, сударь!
— Поверьте, я и в мыслях не имел смеяться над вами, — серьёзно уверил Орсо. — Здесь и без этого немало поводов для веселья. Хотя бы то, что мы теперь свободны и в честь такого праздника вам не будет причинено больше никакого вреда.
— Что вы намерены делать? Вы на чуждой территории, вам некуда идти! — мрачно сказал айсизец.
— Вас это больше ни в коей мере не должно беспокоить, господин офицер. Ваша роль в нашей истории, пожалуй, окончена. Вы будете заперты в кордегардии, утром вас, возможно, освободят местные жители. Оружие мы забираем, ваших раненых вы сможете перевязать сами, засим позвольте откланяться, — Орсо повернулся к своим бойцам:
— Заприте всех в караулке, проверьте засовы на ставнях.
Сам он отошёл к той группе бойцов, которая разбирала и проверяла захваченные трофеи. Здесь на него налетел Родольфо, узнал, несмотря на грязь и копоть, — и внезапно крепко обнял, стиснув так, что на мгновение вышиб дух из груди.
— Живой! Болваны, зачем они тебя туда отпустили?!
— Меня не надо отпускать, я сам ушёл, — усмехнулся Орсо. — Живой, что мне сделается.
— У тебя ожог на лице, — сказал Родольфо, и только сейчас Орсо почувствовал, что правая щека и ухо действительно горят. Бесы его побери, больно всё-таки! Надо будет потом ещё промыть холодной водой…
— Пустяки, облезет — зарастёт!
— Железный ты, что ли? — искренне изумился молодой Треппи.
— Командовать надо…
— Сейчас бой закончился, командовать не надо! Иди отдышись и умойся, а мы к тебе с докладом придём, — Родольфо подтолкнул его к положенному вдоль стены караулки толстому бревну, на котором раньше отдыхали курили солдаты, сменяясь с вахты.
Орсо сел, стараясь не сгибать спину — снова становилось тяжело дышать. После двух почти бессонных ночей хотелось привалиться тут же под бревно и спать, спать сутки напролёт… С этим придётся подождать — впереди ещё ночной марш в сторону гор!
Что-то твёрдое упёрлось в бок: а пистолет-то и не пригодился! Орсо осторожно вынул оружие, откинул барабан и разрядил первую камору. Ада права — с этим не шутят.
Всего в лагере удалось захватить тридцать одно ружьё, семнадцать пистолетов, небольшой запас пороха и готовых пуль, немного свинца и ружейного масла в бочонке. Припасов у солдат почти не было, но то, что нашлось, было кстати — когда теперь удастся поесть, никому не было известно. Оружие раздали тем, кто умел им пользоваться, запасли в солдатские фляжки воды, и Орсо отправил небольшой отряд в деревню с приказом тихо вывести женщин, по возможности не тревожа местных.
В час пополуночи было назначено выступление.