В Кобалье разбушевалось лето: гроза, накрывшая горы перед побегом из лагеря, была последней, а за ней установилась сушь. Жара и пыль, ночами налёты москитов, а днём беспощадное солнце — «кобальская житница» показала характер, и партизанская армия взвыла. Орсо приказал свежесобранному санитарному отряду охранять колодцы и следить за признаками болезней — погодка самая подходящая, чтобы подцепить заразу из тухлой воды… Люди болели, хворых собирали в карантин, пленные айсизцы из захваченных невероятно наглыми рейдами отрядов трудились, как пчёлки, доставляя чистую питьевую воду из горных рек.
Родольфо, назначенный начальником штаба, развернулся во всю ширь своих талантов: папина выучка даром не прошла! В штабном домике в Лонтане днём и ночью стояло гудение, словно из улья, туда-сюда носились курьеры и вестовые, десяток грамотных бойцов Родольфо отобрал в писари, и они работали от зари до зари как проклятые. Всё было посчитано, описано и подшито к делу — люди, кони, боезапас, ружья, две мортирки — улов удачный, но случайный, провиант, лекарства, даже полковые барабаны. Интенданты новоявленной армии Миннона и Форина бдительно следили, куда уходит каждая пачка бумаги, каждый тючок сена и каждая пара сапог.
Пополнить запасы партизанам удалось, и даже более того. Снабжали республиканскую армию неплохо — всё пригодилось, особенно в армии, где две трети бойцов без башмаков, а четверть ещё и без курток… Всем офицерам, которые умели ездить верхом, достались лошади; те, кто верхом не умел, учились по ходу дела, потому что времени на пешие прогулки не было. На месте, в Лонтане, сидели только штаб и санотряд, остальные силы кружили во всех направлениях по дорогам и рощам, вылавливая беззаботных противников. Бельмом на глазу торчал на востоке замок Джустино — его бы надо тоже прибрать к рукам, но бравые артиллеристы засели там накрепко, и штурмовать их без осадных пушек можно, пока не надоест…
Орсо думал об организации своих сил. Возникли, как и обещалось, трудности, которые сложно было предвидеть заранее. Мечты командира Нелло о кавалерии пришлось жестоко разбить и подмести осколки: даже те несколько сотен бойцов, кто хорошо сидел в седле, выучки настоящих кавалеристов не имели, а значит, против опытного врага это была не кавалерия, а жертва. Зря погубить людей никому не хотелось. Всё, что могла позволить себе Освободительная армия (так, после долгих громогласных споров назвали собранные Орсо силы), — это конные разведчики, всё дело которых — тихо приезжать и быстро убегать. С артиллерией тоже вышло нехорошо. Каждую мортирку могли таскать на руках два человека, а если повесить на спину, как понягу, так даже и один. Но боезапаса к ним было на десять выстрелов, и те быстро кончились. Правда, мортирки сослужили немалую службу при захвате Куэрчи, где стоял (точнее, беззаботно спал) сорок второй пехотный батальон пресловутой тринадцатой бригады. С настоящими пушками отряду повезло (или не повезло…) встретиться пока лишь однажды: их в походном ордере под небольшой охраной везли на усиление в Поллену. Лихой Нелло напал на охранение, и тут малоопытные бойцы убедились, что артиллерия — вовсе не самый медленный род войск! Буквально пока атакующие подбегали на расстояние верного ружейного залпа, расчёты обрубили постромки, развернули все три пушки прямо на дороге и дали по пехоте Нелло такой залп, что атака едва не захлебнулась сама собой. Подвело пушкарей только малое число охраны, иначе, возможно, экспедиция Нелло окончилась бы бесславно и очень быстро… Пушки были захвачены, боезапас к ним тоже кое-какой достался, однако опытных артиллерийских расчётов у Орсо не было. Положение было как у собаки из истории про коровью ногу: и бросить орудия жалко, и применить никак… Прикинул так и эдак, Орсо приказал пока разместить пушки на закрытой позиции на дороге к Лонтане: если вдруг так случится, что деревню нужно будет оборонять, один залп по дороге смогут сделать даже совсем неопытные канониры.
Без артиллерии было опасно, но выбирать пока что не приходилось. Конная разведка показала себя неплохо, намного лучше, чем можно было ожидать, пленных айсизцев накопилось уже почти шесть сотен, и Орсо ждал естественного в этом случае жеста со стороны бригадира Техеро. Если в окрестностях Поллены пропадают невесть куда отряды, что надо сделать? — правильно, послать отряд побольше, чтобы разыскать проклятых разбойников и… Дальше фантазия сама подскажет бригадиру, как действовать, главное поймать! Орсо ждал от разведчиков в Поллене известий о том, когда Техеро займётся охотой на «провокаторов», как называли их в штабе бригады.
Поллена оказалась неожиданной шкатулкой с секретом, и ключик от неё был теперь в руках Марко Филиппи. Орсо очень не хотелось отпускать на опасное дело такого замечательного командира батальона, но Марко убедил его, что идея того стоит. Первые же данные разведки показали, что в Поллене сохранились и работают бумажная и суконная фабрики: айсизцы, по сути, заперли там рабочих, заставив есть и спать прямо в цехах, и теперь фабрики снабжали своей продукцией противника. Марко предлагал устроить там восстание. Да, опасно, да, кончиться может плохо для горожан, но это увеличит шансы на успешный и, главное, быстрый захват города. А скорость в этом случае — условие сохранения жизней для жителей Поллены. Орсо подумал и согласился. Разве не этого он хотел, когда начинал эту свою четвёртую войну?
Марко ушёл один. От помощников от отказался: если он попадётся, то невелик урон для армии, а если не попадётся, в одиночку прятаться сподручнее. Орсо дал ему двое суток — больше никак нельзя: или Техеро начнёт облаву, и тогда надо как можно скорее идти на Поллену, или решит отсидеться, и тогда… всё равно надо срочно идти на Поллену. Потому что там Марко. «Сам себя перехитрил, как лисица из сказки!» — ругал себя Орсо наедине. Но на людях о возможной неудаче не говорил ни с кем.
Он научился молчать о важном, о том, что на самом деле тревожит и выедает душу беспокойством. Пугать бойцов размышлениями о возможных поражениях не стоит — пока они полны решимости, у них есть хоть какой-то козырь против самоуверенных, но расслабленных айсизцев. С Родольфо можно говорить обо всём, но осторожно — он всё понимает, но легко падает духом. Правда, он же и пытается найти ответы на неожиданные вопросы или хотя бы ищет способы их объехать. Миннона не боится никого и ничего, её не пугают ни рассказы о трудностях, ни сами трудности. Но искать ответы — это не для неё. Она просто принимает как должное всё, что с ней происходит, и стойко переносит любые подарки судьбы. Если бы от этих двоих взять их сильные стороны, вышел бы замечательный помощник командира во всех его делах и замыслах, и… на него можно было бы перевесить весь груз, который Орсо хорошо ли, плохо ли, но пока что тянет на себе. Нет уж, дорогой, взялся — вези, руководи, направляй, наставляй, утирай сопли, если понадобится, всегда имей наготове ответ на любую неожиданность. Пока ты это делаешь — тебе верят и за тобой идут. А когда ты сам клубок противоречий и сомнений, когда страшно, и одиноко, и хочется к Аде на тёплую уютную кухню — мало ли чего хочется, держи себя в руках и не забудь сделать решительное лицо, когда идёшь на всякий случай проверять ночные караулы или изучать карту Кобальской провинции в штабной хибаре. Хоть бы Порох был рядом — всё-таки родная душа, сколько вместе пережили… А лучше бы Зандар… На этого свои заботы не перевесишь, но подставить плечо он умеет как никто. Любопытно узнать, если доведётся с ним встретиться, он тоже будет называть приятеля «господин»?.. Брр, только не это!
За эти дни Орсо близко познакомился с любимой головной болью командиров — он перестал спать, как положено. Постоянное ожидание неприятных известий, получив которые, нужно немедленно отдавать какие-то приказы и куда-нибудь лететь, отдыхать совсем не помогает. В обычной армии с этим всё же проще: у генералов есть старшие офицеры, у них — помощники и подчинённые, и на них можно свалить часть задач. На своих младших командиров Орсо пока не был готов перекладывать сколь-нибудь важные решения. Быть может, это его упущение, но лучше так, чем распутывать то, что подчинённые наворотили с перепугу или, наоборот, в горячечной решимости. Особенно если уже ничего не исправишь… Были уже случаи, когда очень самостоятельные и весьма самоуверенные бойцы и младшие офицеры, не рассчитав сил, ввязывались то в неравный бой, то в опасное преследование — плохо понимая, что одной храбростью жив не будешь, упорно лезли на рожон, за что и платили. Под Лонтаной уже образовалось солдатское кладбище, где из двух сотен свежих могил две трети приютили излишне храбрых.
Часы, когда никто ни с чем командира не тревожил, чаще выпадали сейчас почему-то днём, и Орсо взял привычку дремать днями, а ночью думать и планировать, иногда проводить совещания и, да, поверять посты. Ночью прохладно, часовые тоже люди, тоже устают от жары и так легко погружаются в дремоту в обнимку с ружьём… Не для всех ещё стала привычной мысль, что их могут убить в любой, совершенно любой момент. Не все пока понюхали пороху, не все побывали под обстрелом, живут в убеждении, что само как-нибудь пройдёт и минует… Ещё одна причина, почему Орсо боялся первого крупного боя. Все его бойцы — добровольцы; много кто после сражения за Поллену решит, что с него довольно острых ощущений, что он не хочет пулю в брюхо или осколок ядра в ногу, не хочет остаться без пальцев, неправильно повернувшись у пушки, или быть растоптанным лошадьми, упав по неопытности из седла. Саттинские гардемарины, солдаты гарнизона, пограничники — основа его армии, образец дисциплины (ну хотя бы какой-то), решительные и очень озлобленные на айсизцев за всё, что они сделали в родном городе. Остальные (особенно крестьяне) слишком несерьёзно относятся к делу… а то ли ещё будет!
Вот опять, ночь кончается, сейчас бы прилечь хоть на пару часов, так нет же, тащат кого-то, и непременно к командиру… Ах, нет, не к нему? Вот удача, пусть Родольфо разбирается, надо ловить момент и спать, пока дают…
Надежды были слишком прекрасны, чтобы сбыться, — добычу разведывательного отряда доставили всё же к Орсо. Трое молодых мужчин, растрёпанные, один в ярости, два других испуганы и не знают, как себя вести. Орсо отозвал командира разъезда:
— Кто такие?
— Тот, что громче всех кричит, назвался сыном барона Джустино, а другие — вроде как его слуги.
— Ясно, благодарю за службу! Часовым — развести этих по разным… придётся по разным домам, комнат у нас мало… Оружие отобрать…
— Уже отобрали! Охотничьи ружья и ножи.
— Молодцы! Свободны, идите спать.
Кавалеристы, счастливые, понеслись к речке умыться после рейда и действительно спать. Орсо с завистью поглядел им вслед и отправился сперва к тому из пленных, кто был на вид моложе всех.
Бруно служил грумом в замке барона, сейчас не понимал, где находится и за что его схватили. Почему-то он был убеждён, что его считают браконьером, призывал Творца в свидетели, что он был вместе с господином и сам даже не стрелял. Орать на него, чтобы привести в чувство, было бесполезно — бедняга втягивал голову в узкие плечи, но продолжал бормотать своё, как заклинание. Орсо выбрал другой путь; знаком приказал часовому выйти и сторожить снаружи, попросил воды, хлеба и сыра для пленного, когда все посторонние вышли, подвинул ему блюдо и кувшин:
— Поешь, у тебя руки дрожат. Это вода, не спиртное.
Бруно глянул испуганно, потянулся к еде, потом отдёрнул руку, спрятал под стол. Потом всё же решился — осторожно придвинул к себе блюдо, надломил лепёшку:
— Это всё… мне?
— Мало? — Орсо умело сыграл озабоченность. — Потом ещё найдём, если не хватит, ты ешь пока. Сегодня ещё не готовили, побудки не было.
— Побудки? — Бруно недоверчиво глядел на него, держал в одной руке кружку, в другой — кусок хлеба. — А… тут, что тюрьма?
Орсо рассмеялся — притворяться на этот раз не пришлось:
— Ну ты шутник! Какая же тюрьма? Военный лагерь — не видел, что ли, часовых?
— А… — в голове у Бруно, видно, опять всё повернулось, — а почему говорите по-нашему?
— А по-каковски нам ещё говорить? Мы же не айсизцы.
— А… а кто? — грум окончательно потерялся и хлопал глазами, как бычок.
— Мы андзольские добровольцы, — сказал Орсо. И ведь почти не соврал, совесть чиста… — Ополчение.
— О… а… а где айсизцы?
— А везде, где не мы. Война-то не кончилась ещё, вы что там, в лесу, совсем одичали?
Бруно потёр лоб той рукой, что с хлебом, нахмурился:
— Так вы наши, что ли?
— Ваши, ваши, — усмехнулся Орсо. — Ешь, пока дают. В армии клювом не щёлкают!
Грум вцепился крепкими жёлтыми зубами в лепёшку, другой рукой по-крестьянки ломал и крошил мягкий сыр, слеплял мелкие кусочки вместе и закидывал в рот. Такой способ поедания сыра привёл Орсо в недоумение, но справлялся пленный неплохо, ни к чему портить то, что работает…
Когда Бруно перекусил и возникла пауза, Орсо решительно отодвинул от него кувшин:
— Теперь слушай внимательно. Айсизцы тут всюду, ты сам видишь, замок ваш заняли, Кобалью штурмуют. Это ты знаешь?
— Знаю, как не знать, — кивнул Бруно. — Г-гады!
— Не кипятись, успеешь ещё. Мы добровольная армия, собираемся освободить Кобальскую область, а потом и всю Андзолу.
— А потом взять Тагирес? — глаза у грума загорелись — довольно неожиданно: ишь воинственный рыцарь!
— Да на кой нам бес Тагирес? — искренне удивился Орсо, тут и играть не понадобилось.
— А как же война до победы? Так же положено: победить, захватить столицу врага…
— До какой ещё победы, чудак? Нам-то что с этой победы? Мы дерёмся не до победы, а до свободы, понял? — И здесь врать не пришлось — всё так и есть, но какой будет эта свобода, небогатый стратегическим умом Бруно сейчас не поймёт, да и не надо ему. Пока, по крайней мере.
— Понял… — протянул Бруно таким голосом, что было ясно: ни беса он не понял.
— Ты вот лучше скажи, хозяин твой, как бишь его…
— Господин Альберико, — напомнил Бруно, и в голосе его слышался упрёк: как же, мол, так — забыл имя самого баронского сына.
— Он какой из себя?
— Ну… как какой? Он господин, — парень пожал плечами: видно было, что оценивать баронского сына ему непривычно и даже как-то непристойно. Однако простодушное любопытство и умелые расспросы принесли свой результат: за холопскими восхвалениями Бруно возник образ капризного и высокомерного юнца, привыкшего вытирать ноги о тех, кого он считал низшими, начиная со слуг. И крестьян, и горожан младший Джустино, как видно, в грош не ставил и жаждал точно такого отношения к себе, о каком говорил Родольфо: чтобы перед ним склонялись как перед отцом родным, строгим, но справедливым. Сам барон, как можно было понять из рассказов вичинских крестьян, умел себя так вести, его сын — пока нет…
Наевшегося и клюющего носом грума увели под охраной в шорный сарай. Орсо приказал не помещать его к айсизцам; кошачья драка там ни к чему — вою будет много, шерсти мало. Пусть думает, если умеет. Баронский сынок — тот поинтереснее, но с ним следует беседовать подготовившись!
Ещё из знакомства с членами «преинтереснейшего общества» в столице он вынес своеобразный опыт: чем более родовиты были аристократические дети, тем вежливее они обращались с неблагородными сословиями. Орсо в этом смысле представлял нечастое исключение. Сын графа Федерико Масканьи и в своём доме, и в грязных кабаках, где собирались посиделки «брата Мауро», никогда не вёл себя барственно ни с кем. Те же, кто происходил из семей не особенно знатных, не могли упустить случая подчеркнуть своё положение по отношению к «простым». За одно это словечко — «простые» — отец Орсо, человек вообще спокойный, частенько лез в ссору с собратьями-аристократами, и Ада таких выражений не терпела. Орсо часто думал, чем вызвана такая манера: тем ли, что незнатные мелкопоместные и служилые аристократы чувствуют себя не в своей тарелке в высших кругах и боятся, что их не сочтут достойными этих кругов? Но настоящей древней знати в Андзоле было совсем немного, большинство аристократов как раз и были потомками военных и чиновников, получивших титулы (и земли, если повезло) из королевских рук. Откуда эта спесь? И как с ней бороться? А ведь ему, именно ему, Орсо, придётся это преодолеть: если он хочет поднять страну из грязи, в которую её втоптали, кстати, те же самые служилые аристократы, надо уметь говорить с ними на таком языке, от которого не получится отмахнуться!