Расчёт Орсо начинал оправдываться: бригадир Техеро, отчаянно осыпая подчинённых страшными проклятиями, рассылал повсюду летучие отряды с приказом изловить или уничтожить дерзких крестьян. В нападениях бригадир не видел никакой системы и предполагал, что крестьяне просто не оценили оказанной им великой милости: их разорили не всех и не полностью, а кео-кого даже и вообще не тронули! Что ж, они заплатят за это! От схваченного на дороге разъезда Орсо узнал, что «воздателям», как назвал своих карателей Техеро, надлежит жечь деревни без всякой жалости, а каждого, кто имеет при себе хотя бы нож, убивать на месте. Ножами кобальские крестьяне были вооружены всегда и повсюду, мальчики с трёх лет и девочки с пяти уже таскали крошечные ножики, называемые в народе «не трожь меня», — старинная традиция самозащиты не была забыта даже за триста лет в составе королевства… Так что приказ Техеро означал попросту «убивайте всех». Формально он всего лишь выполнял распоряжение Генерального штаба — не его вина, что прекраснодушный слабак Рохас не желает пачкать кровью белые перчатки!
Отряды карателей, больше похожие на банды разбойников, бросились прочёсывать окрестности Поллены, и Орсо понял, что пора выступать. Неплохо было бы всё же дождаться какого-никакого ответа из Кобальи… но времени уже нет: начинать надо сейчас, и останавливаться уже нельзя. Если хоть где-то потерять время, Техеро доложил Рохасу, и основные силы корпуса подтянутся в Поллену за день-два, и получится, что не Орсо заманил их в капкан, а его заперли между Полленой, Кобальей и Каррело. Начальник штаба был с командиром согласен, его душа и так уже рвалась в бой, терпение истощилось, хотелось сделать что-нибудь настоящее, весомое, показать айсизцам, что почём на чужой земле!.. Покажем, пообещал Орсо и отдал приказ выступать следующей ночью. Нелло едко заметила, что, насколько ему известно, это уже третий приказ командира Травенари о ночном марше. Воевать днём, как все, не позволяет презрение к традициям?.. Пришлось напомнить, что ночью в летней Кобалье хоть как-то можно дышать и не окунать поминутно голову в бадью с холодной водой. Люди и лошади будут только рады ночному маршу! Но если командир батальона против, он может выступать днём, по жаре… Такого желания у Нелло не возникло, на том совещание и кончилось. А Орсо взял себе на заметку впредь не позволять обсуждать свои приказы даже очень хорошим парням.
Остаток дня он проспал — потом опять не дадут отдохнуть, что-нибудь да начнётся. Угадать здесь оказалось несложно — перед закатом его разбудил Полидоро и подал записку от командира эскадрона разведчиков. Орсо развернул бумажку, в прежней жизни бывшую наклейкой на пачку табака; в записке говорилось: «Боронский сын говорит знаит как избавица от замку».
Командиру понадобилась целая минута, чтобы понять идею. Задачу «избавиться от замка» он вообще-то не ставил, но мысль, что опасность со стороны артиллеристов можно как-то уменьшить, безусловно, заслуживала внимания! Он послал за Альберико.
Младший Джустино явился, полный достоинства, и был явно переполнен гордостью за пришедшую к нему блистательную мысль. Дождавшись позволения говорить, он начал без предисловий:
— В замке стоит артиллерийский полк, и до Поллены ему совсем близко. Если оттуда придёт курьер, пушки смогут подойти им на помощь за несколько часов, верно?
— Да, от трёх до шести часов в зависимости от погоды, — кивнул Орсо.
— А если захватить замок заранее?
— Мы думали об этом, но на штурм у нас не хватит сил, а с артиллерией там можно неплохо обороняться…
— Штурм не нужен! — победно заявил баронский наследник. — В замок можно пройти подземным ходом!
— Будьте любезны, подробнее! — Орсо жестом послал вестового в штабную хижину за Родольфо — пусть тоже послушает.
— В замке есть подземный ход, — охотно объяснил Альберико. — Не очень длинный, до мельницы. Там меньше мили. Но он исправен! Я сам по нему проходил в последний раз месяца два назад, всё было в порядке.
Орсо усилием воли заставил себя не вскакивать с места. Ах, если бы это было правдой! Ах, только бы это было… Но пришлось придать лицу выражение сомнения:
— А как можно быть уверенными, что айсизцы уже не проведали про это?
— А кто бы им рассказал?
— Слуги, например.
— Слуги о ходе не знают, знал только камердинер отца, а он уехал с ним в Кобалью.
— И никому больше не рассказал? Стал бы он так хранить чужие тайны?
— Не чужие, а хозяйские! — Альберико смотрел на командира так, словно тот не понимал очевидных вещей. — Если бы Томазо болтал языком о чём не просят, отец давно бы его выгнал. А он уже двадцать лет служит беспорочно. Я в нём уверен.
Он уверен, и хоть трава не расти. Спесь аристократа превыше логики… Ну да ладно, если артиллеристы в самом деле не знают этого секрета, то появляется шанс…
Подошедший Родольфо выслушал сообщение о замковой тайне, почти не выдав бешеного волнения, только левая рука вцепилась в рукоять трофейной сабли так, что пальцы побелели.
— Послать разведку? — осведомился он старательно спокойным тоном.
— Нет времени. Посылать нужно сразу большие силы. — Орсо обернулся в баронскому наследнику:
— Насколько широкий ход?
— Два человека пройдут рядом.
— Отлично! Можете начертить, где он начинается и куда в замке выходит?
Альберико, брызгая чернилами с растрёпанного пера, принялся рисовать план, а Орсо вполголоса отдавал Родольфо инструкции:
— Отправь полк Микелино и для срочной связи придай им третий эскадрон. Если что пойдёт не так, хотя бы доскачут назад и доложат нам… Гранаты пусть берут все, какие у нас есть, я сам скажу Форине. Если захватят замок, там полно гранат, если нет — они нам уже не помогут…
— Всё так плохо?
Орсо пожал плечами: с другом можно не притворяться.
— С угрозой нападения артиллерии за спиной мы Поллену не возьмём. Они-то тоже знают про пушки и смогут протянуть время до их подхода. А из Кобальи — ничего!
Родольфо положил руку ему на плечо:
— Придут! Просто собирают силы. Зиналы же говорили, что легче передать сообщение туда, чем получить ответ.
— Я помню… — Орсо вдруг схватился за голову и тихо застонал. — Помилуй Творец, куда я вас втянул?!
— Тише! — Родольфо потряс его за плечи и кивнул на Альберико, сосредоточенно скрипевшего пером. — Брось! Никуда ты никого не втянул, мы сами пошли драться. И мы будем драться! — Молодой Треппи сжал кулаки. — И ещё посмотрим, кто тут хитрее всех!
Хитрее… Много бы Орсо дал сейчас за толику хитрости полковника Тоцци. Вот уж кто старый хитрый лис, его в ловушку не поймаешь… Ладно, чего нет — того нет, а есть серьёзная задача, если её правильно решить — многое станет проще! Надо пытаться — разве он когда-нибудь проходил мимо удачного шанса?
— Вот, — Альберико показал нацарапанный им план. Ход и правда был недлинный — начинался у мельницы за деревней, а вёл в винный погреб. Ну правильно, куда же ещё-то!
— А погреба не заперты? — уточнил Орсо.
— Конечно, заперты, я приказал всё запереть, — дёрнул плечом баронский сын. — Но замки там там не навесные, а врезные, и ключи есть внутри, прямо в подвале.
— А если дверь снаружи завалена?
— Выбьем, — уверенно заявил хрупкий наследник.
— Гранатами взорвут, — добавил Родольфо.
— Что ж, это план. — Орсо набросал на обрывке газеты приказ, отдал Родольфо. — Приписать рядового Джустино к ударному полку в должности проводника. Все свободны.
Альберико неторопливо, с достоинством удалился. Родольфо посмотрел ему вслед:
— Ты ему веришь?
— Вообще-то нет. Но в засаду он не приведёт — не того поля ягода. А если он попросту наврал про подземный ход, Микелино зря натопается, и всё. А этого потом повесим за обман.
— Ты серьёзно? — Изумление в глазах Родольфо было неподдельным. Не ожидал от тихого доброго приятеля?..
— Серьёзнее некуда. Мы тут не шутки шутим, пусть все выучат, наконец. А то у нас половина часовых дрыхнет на постах, я замучился их ночами будить! Совсем страха не имеют, кошкины дети…
— Ну… тогда будем надеться, что наш мальчик не набрехал, — осторожно подытожил начальник штаба.
— Пусть служит, барон драный, — усмехнулся Орсо. — Сортовой аристократ, тоже мне… Жил бы он в столице — наверняка сидел бы в первых рядах «интереснейшего общества», слушал «брата» Мауро с разинутым ртом!
Ночь и следующий день прошли в торопливых сборах; вечером, в лёгких летних сумерках вся Освободительная армия числом уже в восемь тысяч бойцов, не считая дозоров, остающихся охранять дороги, двинулась на юг.
Жара уходила, отпускала пыльные долины и оливковые рощи из своих объятий. Когда солнце опустилось за горы, на стены глинобитных домиков, нагретые за день, выбежали гекконы и захлопали пастями, ловя вечерних мошек. Переливчатый свист гекконов-самочек наполнил воздух. В садах по сторонам дороги осыпались абрикосы — в этом году некому было их убирать, садоводы или вступили в Освободительную армию, или укрылись в горах. Падающие на землю перезрелые плоды поедали мелкие шустрые черепашки, иные сами величиной не больше абрикоса. Зелёные, серые, бурые ящерицы убирались с дороги, из-под шагающих ног, оставляя в пыли волнистые следы. В последних солнечных лучах, брызнувших из-за кромки гор, пронёсся на закат стремительный канюк, мелькнуло белое брюхо, и самые зоркие успели разглядеть, что в его мощных лапах трепещет мышь. В рощицах по берегам ручьёв распевались краснохвостые соловьи — их звонкие песни, падающие, как хрустальные капельки, отчётливо неслись сквозь вечный шум старых кривых олив. Осро вдруг вспомнилось, что в столице соловьи другие — они не звенят, а свистят, неожиданно и резко, там никто не считает их вопли пением… От реки наползала прохлада, уютно пахла дорожная пыль, фыркали лошади, то здесь, то там в марширующих колоннах затягивали песню, и всё было мирным, домашним, как будто не было настоящей опасности и все военные дела — словно игра, понарошку… Каким-то не своим, извне пришедшим чувством Орсо понял, что многие уже завтра поплатятся за это игривое, пустяшное настроение. И одним из них может быть он сам.
Откуда же это берётся? Что за картины виделись ему, когда они в гостинице беседовали с Адой? Что за мысли преследовали, когда он бежал по ночной Саттине после выстрела в брата Родджио? Его — и чужие, понятные — но не до конца, созвучные моменту — но не полностью, будто бы он должен всё это помнить, но откуда?.. Он никогда не бывал на войне, но знал, как выглядят залпы орудий, как шипит в воздухе ядро, летящее прямо в него, как грохочет и звенит, бросаясь в атаку, волна кирасир, как разом поднимается дымок над каре, только что сделавшим слитный залп… Сидя на своей смирной лошадке, которой не требовалось управление, чтобы спокойно топать в колонне, он ощутил на руках жирную чёрную грязь — землю, перемешанную с кровью, почуял острую кислую вонь сгоревшего пороха, различил по содроганию земли далёкий, как прибой, гром барабанов, рассыпающих дробь сигнала «атака в галоп»…
Что это и откуда — время ли сейчас думать? Важно ли это перед первым боем — а ведь он может начаться намного раньше, чем ему кажется, если на колонну наткнётся не выловленный авангардом разъезд? И всё же это имеет какое-то значение — эх, почему он не спросил тогда у Ады? Постеснялся, что она примет это за выдумки? Ну вот теперь не у кого спросить, выпутывайся как знаешь!
Стемнело уже по-настоящему, из-за гор выкатилась лежащая на боку молодая луна, и командиры батальонов передали по колоннам приказ соблюдать тишину — больше никаких песен! Конные разведчики то и дело приносили новости о том, что совсем недавно по этой дороге проезжали айсизские части — отчётливо видны следы подков, и навоз ещё свежий… Мрачный Родольфо, ехавший в голове колонны, приотстал и дождался командира:
— Будем атаковать с марша? Ты уверен?
— Придётся! Следы, которые мы видим, — это от разосланных разъездов. До утра они где-нибудь на постое, значит, новостей от них Поллена не получит. Да, мы должны атаковать с марша, рано утром, и не останавливаться. Когда подойдут войска из Кобальи, мы не знаем, терять время и дожидаться их нельзя. Когда бы ни подошли, пусть тоже сразу атакуют, а что остаётся…
— Там опытные военные, они откажутся так делать, — покачал головой Родольфо. — Это не по правилам…
— А убивать нонкомбатантов — по правилам? Деревни жечь — это по правилам? А изменников плодить?!
— Да что ты на меня-то злишься, — растерялся начальник штаба. — Я тут при чём? Я с тобой согласен! Но выучка и привычка…
— Да плевал я, — махнул рукой Орсо. — Не захотят воевать без правил — пусть лучше тогда и не приходят. Ещё им сопли утирать и уговаривать есть кашку за маму, за папу? Пусть катятся к бесам со своими привычками!
— Разговор командиров прервал Полидоро — подскакал на своем мохнатой коняге и торопливо доложил, что прибыл курьер с севера. А следом за ним, не дожидаясь позволения и вообще не церемонясь, подъехал и соскочил с седла Будай.
— Господин, — он поклонился Орсо и протянул ему большой красный конверт, замызганный по краям, помятый, но с целыми печатями. — Это из Кобальи, от генерала Мазины.
— Спасибо, друг. Полидоро, посвети!
В жёлтом луче фонаря Орсо, помогая себе зубами, торопливо оторвал угол конверта, вытянул лежащий внутри лист постовой бумаги, развернул, мельком убедившись, что внизу, по текстом, стоит генеральская подпись и прилепился красный оттиск личной печатки… Пробежал глазами несколько строчек, вздрогнул, вернулся к началу, перечитал ещё раз, медленнее, заставляя себя не торопиться и изучить каждое слово — не показалось ли… Молча отдал листок Родольфо, а сам бездумно сжал в пальцах конверт, с усилием разорвал пополам, потом ещё раз, потом ещё… Красные лепестки закружились в дорожной пыли, и тут же были втоптаны в неё тяжёлыми сапогами.
Родольфо знаком велел Полидоро поднести поближе фонарь, прочёл письмо, хмурясь и потирая пальцем лоб, вопросительно глянул на Орсо:
— Это что вообще значит? Они там совсем?..
— Если опустить оскорбления, — тихо пояснил Орсо, — это значит, что мы идём на бойню. И возвращаться уже поздно — позади дозоры, впереди Техеро, под боком этот проклятый замок… в на севере предатели.
Будай стоял молча, ожидая приказов; Орсо повернулся к нему:
— Спасибо за весть. Ты свободен.
— Ты идёшь на бой, господин, — зинал упрямо склонил голову, — я тебе нужен.
— Я не могу тебе приказать. — О Творец, ещё и это! Пережить бы кобальские новости, так тут ещё и упрямый фанатик…
— Можешь, господин, — просиял Будай. — Конечно, можешь! Мы твои!
— Езжай со мной, — устало сказал Орсо. — Для тебя будет задание, когда мы доберёмся до Поллены.
Колонны продолжали мерно шагать в ночи, замешательства стоящих на обочине командиров никто особенно не заметил. Кроме Минноны. Встревоженная всадница на гнедой кобыле выехала из темноты:
— Что-то случилось?
— Не знаю, как вы поняли, но… да… случилось, — смутился Родольфо. Орсо тем временем думал — сказать ей? Если бы она не приехала сама, он не стал бы её тревожить, но сейчас скрытничать значило обидеть. Он подъехал вплотную к лошади Минноны, так что его колено коснулось кобыльего бока, и сказал ровным спокойным голосом:
— Комендант гарнизона Кобальи генерал Мазина считает нас мятежниками и высылает войска, чтобы захватить нас, арестовать и предать военно-полевому суду.
— То есть вместо помощи… — Миннона помрачнела, нахмурилась.
— Именно так. Не знаю, кто такой этот Мазина — предатель или просто тупая скотина…
— Нам важен результат, — вздохнул Родольфо. — Мы в ловушке.