Ночь была синяя, тёплая, соловьиная, в небе лежала на спинке луна, такая беззаботная, такая хрусткая, как дынная долька, хочешь — отломи… В синей темноте, среди пахучих трав, хотелось лечь на землю и остаться навсегда в этих зарослях низенькой белой полыни, чабреца, тысячелистника. И все заботы и решения, все битвы и восстания пройдут мимо, как мгновенный сон, а ночь и земля останутся вечно.
Орсо поборол желание лечь, поднялся на ноги с примятой травы, растёр между ладонями стебелёк горной мяты, вдохнул резкий запах, провёл языком по ладони — на губах остались холодок и горечь. Это отрезвило, прочистило голову. Верный Будай стоял неподалёку, держа в поводу обоих коней — своего и «господского».
Армия неспешно двигалась по дороге, мимо уже тянулись последние роты арьергарда. Верхом Орсо легко догонит свою колонну, время есть. Правда, совсем немного времени — привести в порядок мысли, загнать поглубже горькое чувство вины за всех этих людей, которых он втравил в безумную смертельную авантюру, а отдельно за то, что ему доверилась Ада, а он не оправдал её ожиданий. Не смог повернуть маховик истории, не успел даже замедлить хоть немного его ход.
Отступать нельзя — он сам это твердил своим командирам с самого первого дня и всегда оказывался прав. Но ведь это не тактика, это даже не логика — это принцип разогнавшегося тяжёлого колеса: пока оно движется, оно не упадёт. Достаточно ли тяжело колесо Освободительной армии, чтобы прокатиться, не останавливаясь, по лишённой дисциплины и внятной цели бригаде Техеро? А даже если и да — что делать с Мазиной? Получить нож в спину от своих за попытку исправить их же ошибку! Банда предателей, банда сволочей… Почему-то обиднее всего было за Родольфо: в семье дура-предательница, да ещё и друг затащил в авантюру, которая может кончиться военно-полевым судом. И судьи-то кто? Это же самые изменники! Орсо сжал виски ладонями, зажмурился; везде, везде капканы, и как среди них вертеться, когда не знаешь, кто из свой действительно свой… Нет, из дома, из столицы, всё это не казалось таким сложным.
Надо ехать. Будай ни о чём не спросит, они вообще такие, зиналы, — лишнего не болтают, в душу не лезут, живут со своими тайнами и не требуют посвятить их в чужие. Господин сказал «подожди» — он будет ждать хоть год. На том же самом месте.
— Будай, — позвал Орсо. Зинал оставил коней, неторопливо, но почтительно подошёл, снял шляпу:
— Господин?
— Почему вы называете меня господином? Расскажи мне, я не понимаю.
— Таков был уговор, — сказал Будай. — Уговор народа с Творцом.
— О чём уговор? — Орсо потряс головой. Он вообще ещё на этом свете? Что происходит?
— Только Он и Его потомки могут быть господами над нами, — с достоинством пояснил его собеседник. — Земные властители не могут нами повелевать — такую милость Он даровал нам, народу звёзд.
— Но я-то здесь при чём?!
— Ты сын Украшения Мира, господин, а значит, и Его родной сын. Ты сам сказал, и мы поняли: это правда.
— А мой отец… — Орсо зажмурился. Спросил, называется! Стало понятнее? — Нет, постой, я всё же не понимаю…
— Об этом я не могу знать ничего, господин, — Будай склонил кудлатую голову. — Но мы помним, что не всегда Его сын от рождения знает свою дорогу. Так бывает.
— И всё же… Украшение Мира — ведь это жена Творца, так?
Будай сунул руку за пазуху, осторожно вынул что-то плоское, завёрнутое в чистый платок, развернул и подал командиру. Маленькая икона, какую носят с собой истово верующие, а изображение такое же, как в храмах: вверх и в середине — Творец с чутким взглядом фиолетовых глаз, а вокруг…
Орсо всмотрелся, повернувшись к луне, поморгал, поднёс иконку к самым глазам… У Украшения Мира было лицо Ады.
Он молча отдал образок Будаю, запахнул куртку, сунул руки подмышки. Ему стало холодно. Холодно и очень, очень одиноко. От этого не спрячешься на тёплой кухне…
— Будай, — собственный голос показался ему незнакомым. — Здесь что-то не то. Я не он…
— Всё то, — покачал головой зинал. — Мы сразу поняли — по Твоим словам, по Твоим замыслам, по тому, как Ты ведёшь себя с людьми. Мы видим. Мы давно ждали, господин, давно.
— Но я… я ничего не знаю, я не могу…
— Ты знаешь правду, господин. Ты говоришь о ней со всеми, но не все верят Тебе. Ты знаешь, чего хочет от нас Он, и стараешься дать нам это. Нам всем — и детям звёзд, и и прочим людям, и странам, и народам. Многие не верят, не принимают, не соглашаются — но правда остаётся правдой. Поэтому мы с Тобой.
— О чём ты говоришь, — горько вздохнул Орсо, — какая правда?..
— О том, для чего мы созданы. И о наших врагах. Помнишь, Ты говорил, те, что привезли сюда живые железяки, — они хотят сделать нас своей собственностью. Но мы не для этого! Мы Его создания, и у нас есть иной смысл…
Орсо уже не вслушивался в его слова, не понимал, а просто сел в траву, обнял руками колени и опустил голову. Звёзды… истина… разве это сейчас ему нужно? Если зиналы правы, он только что совершил в глазах Творца ужасное преступление — возгордившись, решив, что знает, как надо, повёл людей на смерть. Не за идеалы, нет! За своё представление об идеалах.
Что-то зашелестело рядом, но он не обернулся. Не хотелось ни на что смотреть. Запах табака, кожи, конского пота смешался с ароматом ночных полей — Будай осторожно обхватил его за плечи, притянул к себе:
— Господин, позволь нам помочь. Ты не будешь один — мы с Тобой. Мы за Тебя, и так будет всегда. Мы не оставим ни Её, ни Тебя. И Ты не бросай нас, хорошо? Мы ждали так долго…
Времени прошло немало — стих ветер, умолкли птицы перед зарёй, воздух пропитался росой. Будай не шевелился, пока Орсо не поднял мокрое от слёз лицо с его плеча. Зинал помог ему подняться на ноги, дал напиться из своей фляжки, надел шляпу:
— А за битву не тревожься, господин. Мы ещё не проиграли! Творец не оставит Тебя, а Ты — нас, так ведь? — И подвёл командиру Освободительной армии коня.
Конечно, их заметили давно — по поднятой на дороге пыли, по блеску оружия в лучах встающего солнца. Но укрепить город как следует за такое время всё равно не выйдет — так, приняли некоторые меры. Над городом вместе с дымом печных труб тоже поднималась белая пыль, клубами уходила в бледные утренние небеса.
— Баррикады, — пояснил хмурый Родольфо, указывая на эти пыльные облака. — Разрушили несколько домов и завалили проходы. За ними, скорее всего, артиллерия спрятана. Если у них есть.
— Лёгкая есть, нам говорили пленные, — вздохнул Орсо. — В узких улицах нам и лёгкой хватит!
Поллена была очень уж похожа на старые кварталы Ринзоры, и командующий Освободительной армией невольно поёжился, вспомнив свои зимние приключения. Впрочем, сейчас многое по-другому: это они в своей родной стране готовятся взять штурмом андзольский город, и кое-кто уже считает, что это измена… Верный Будай замер на своём коне слева от Орсо, в руке сабля, на лице удивительно мирное выражение — будто приехал с утреца рыбку поудить, а не рубиться насмерть. Телохранитель. Когда начнётся свалка, это будет, конечно, особенно полезно…
Кавалерия рассыпалась по выгоревшему лугу перед полленской заставой; за древними деревянными воротцами, знаменующими заставу, дымили фитили пушкарей. Первые полки пехоты, растянувшись в широкую дугу, шагали прямиком через дворы и огороды предместья, и перепуганные жители, затаившись, словно зверьки, рассматривали эту дикую армию в приоткрытые двери и чердачные окошки.
Орсо огляделся: почти все пехотные силы уже подтянулись, пора начинать, пока не подошли клятые кобальцы и не пришлось драться на два фронта… Неужели они в самом деле способны напасть на тех, кто сражается с захватчиками? Или сперва подождут, пока обессиленная Освободительная армия займёт Поллену?.. Он знаком отправил вперёд, к заставе, трубача, знаменосца и парламентёров. По правилам войны так и следовало — но бригадир Техеро правил не признаёт, может и наплевать на традиции и конвенции… Поехали только добровольцы.
И точно — наплевал, поганец! Как только с заставы разглядели подъезжающую группу, из-за ворот раздался выстрел. Ружейная пуля сорвала берет со знаменосца, он пригнулся, но знамя не опустил. Неторопливо развернувшись, группа двинулась назад. Орсо смотрел на них с завистью. Вот это воля. Спиной к этим… Но как же быстро одичали айсизцы, верится с трудом! Они ведь первыми носились с конвенциями, убеждали, что война должна быть введена в рамки международного права… Вот каково ваше право, подонки, — стрелять по переговорщикам! Не ко времени подумалось, что, если удастся победить, все эти конвенции и наказания за их нарушение надо будет пересмотреть.
Парламентёры ещё не добрались до первых рядов пехоты, когда Орсо отдал приказ вестовому, тот взмахнул флажком, и барабанная дробь обрушилась на солнечную долинку, усадьбы и огородики. Хватит игр в законы войны! Зверя учат палкой.
Передовые шли редкими рядами — к чему тесниться, облегчая работу артиллерии? Так не принято, волновался Нелло на военном совете, наступать надо сомкнутым строем, иначе что за удар получится! Орсо тогда промолчал, предоставил Родольфо объяснять, что это прекрасный способ остаться без пехоты… Нелло — настоящий отец-командир, он знает, как вести себя в бою, но как вести бой — этого у него нет. Вот сейчас и посмотрим, кто прав!
Ухнуло, просвистело, брызнула земля — первые ядра из-за ворот ударили в дорогу прямо перед наступающими. Кого-то засыпало комьями земли, но раненых пока нет — артиллеристы скорее пытались припугнуть дерзких. Дорогу затянуло дымом, в плотных желтоватых клубах пехота, как учили сержанты, сдвинулась плотнее и бросилась вперёд — у пушек есть расстояние, ближе которого они бить не могут, и если подобраться поближе, остаётся только разделаться с расчётами…
Выстрелы, крики, треск дерева, разрывы гранат наполнили воздух. Дым от пальбы быстро скрывал городские окраины, а здесь ведь не поле боя — ветром его не сносит… Две заставы рухнули, но самое трудное начинается в городе. Орсо отчаянно хотелось тоже нестись туда, сквозь дым, на узкие улочки, стрелять, скакать, отмахиваться шпагой… Нельзя. И Родольфо рядом точно так же сдерживает коня, кусает губы, глядя вслед наступающим, ладонь на рукояти пистолета. Хотел командовать — вот тебе, стой и жди, пока твои бойцы насмерть рубятся в дыму!
Я не хотел, возражал сам себе Орсо. Мне пришлось! Не хотел? А как же твои планы там, в доме на Звериной? Казалось, стоит только начать — и всё само покатится… Вот, покатилось, успевай только уворачиваться. Ада предупреждала: война есть война, она в этом понимает.
Глаза слезились от едкого дыма, от пыли, поднятой бешено проскакавшим мимо эскадроном, от жары, от солнца… может, ещё от чего… И словно извне постучалась мысль, от которой совесть опять поёжилась: битва командира идёт не на поле боя, ты ведёшь её по-другому. С бандитами-«братьями», с чванливыми аристократами вроде Альберико, с предателями, со слабыми духом добровольцами, которые в любую минуту могут побежать с поля боя, просто потому что им надоело, с королями, министрами, газетами… Хочешь кому-нибудь это перепоручить? Совесть твоя нечиста? А рвануть в битву и там погибнуть через минуту, потому что боец ты неумелый, зато оставишь армию без командира, — это совесть не пятнает? Привёл людей сюда — теперь будь так добр помоги им победить! А заодно не дать отобрать у них победу.
— Командир, там, там! Смотрите! — вопль вестового отрезвил, вернул к действительности. Полидоро тыкал пальцем куда-то в город, привставая от восторга на стременах, махал сорванным с головы беретом:
— Вон он, вон там, чтоб всем видно! Поняли вы, гады, поняли?! Вот вам всем!
— Что? Что такое? — Родольфо приложил руку к глазам, глядя против солнца.
— Там вон, на трубе!
— На какой трубе, ты что, с ума съехал… А, нет, вижу, вижу теперь! Орсо, там!
— Труба отсюда была видна только одна — труба бумажной фабрики. Дым из неё сегодня не шёл, зато на самой трубе, выше плотного порохового облака трепыхался отчётливо видный красный флажок.
— Наши, — орал Полидоро, сжимая берет, — наши в городе!
— Это Марко? — полуутвердительно произнёс Треппи.
— Больше некому, — согласился Орсо. Часть дела сделана — теперь айсизцам будет чем заняться в городе, не заскучают…
Грохот выстрелов звучал уже на улицах, дважды, трижды повторялся эхом между глухими стенами. Треск барабанов, сигналы айсизской трубы, глухой шум рукопашной доносились уже не понятно откуда — в городе нелегко было понять, что происходит. Орсо тронул коня:
— Надо ближе, к воротам! Где курьеры, что там у них?!
— Не подстрелят? — Родольфо покосился на низенькие домики предместий, но не отстал ни на шаг.
— Да кому мы нужны… — усмехнулся Орсо, — мы с тобой не в шлемах с перьями и не в мантиях!
— И всё же, господин, — тихо заметил из-за плеча Будай, — позволь мне проверить.
— Разрешаю! Спасибо.
Будай с места послал коня вскачь, пропал в пыли, мелькнул на мгновение у сорванных ворот заставы и пропал. Штаб топтался на месте — ехать вперёд, не ехать? Или лучше не мешать?
Прошло, кажется, не более трёх минут, и вдруг зинал вылетел обратно, пригнувшись к шее коня и придерживая шляпу. Скакал он молча, и лишь подъехав к командиру, тихо объяснил:
— Железная штука! Ползёт по улице и ломает дома. Бойцы бегут от неё. — Говорить от старался спокойно, но Орсо видел, как его колотить дрожь.
— Правильно делают, что бегут, — они с ней ничего не сделают. — Орсо огляделся, обдумывая, как быть. — Родольфо, ты гранаты бросать умеешь?
— Умею… немного, — опешил Треппи.
— А две по очереди?
— Можно и так, но…
— Поедешь со мной, захвати две гранаты. Полидоро, быстро! — Вестовой понёсся за боеприпасами. — Будай, покажешь мне, где эта штука.
— Да, господин, — склонил голову зинал, — но позволишь ли спросить…
— Долго, Будай, надо спешить. Но поверь, зря жертвовать собой я не намерен!
Будая этот ответ полностью удовлетворил, и он с прежней невозмутимостью двинулся следом за командирами в город.
Тяжкий удар, грохот сыплющихся кирпичей, глухой звук падения стены, облако пыли… Там что-то движется, тяжело переваливается в дыму и пыли, и почему-то оттуда пахнет прачечной. Как странно! Но Будай прав — это машина свирепствует там, впереди. Строит, если можно так сказать, баррикады из жилых домов. Люди не кричат — видимо, разбежались раньше… дай-то Творец!
Орсо понял вдруг, что, хотя ему до бесов страшно — от себя не скроешь, — но одновременно ужасно хочется увидеть наконец своими глазами это чудо техники. Какого же она размера, что так легко крушит стены? А если она такая огромная, что гранатами не пробить? Впрочем, вряд ли, этими гранатами можно пробить что угодно… Помоги нам Творец, других способов нет!
Будай уверенно вёл командиров через пыльный ад, по остаткам улиц; среди обломков лежали тела людей и лошадей, покорёженные ружья, смятые айсизские флаги, на остатках баррикад, наспех наваленных противников, что-то догорало, и над всем этим хаосом летали поднятые горячим ветром серенькие листочки ежедневной газеты. Лязг и грохот доносились спереди уже весьма ясно — не ошибёшься.
— Она там, — показал, тем не менее, Будай.
— Каков план, скажи, наконец! — нервно потребовал Родольфо.
План простой: ты прячешься в переулке или в подъезде — где найдёшь, только на улицу не высовывайся. Мы выманиваем эту штуку в нужную улицу, она проезжает мимо тебя, и ты кидаешь гранаты. Сможешь?
— Смогу-то смогу, но с чего ты взял, что она поедет за тобой?
— Поедет! Как миленькая поедет, — усмехнулся Орсо, — я ей одну штучку покажу, ей понравится…
— Господин, — сурово молвил Будай, — позволь мне её выманить! Это слишком опасно…
— Вот поэтому ты вытащишь меня у неё из-под носа, когда будет нужно, — объяснил Орсо. — У меня может не хватить времени или ловкости, а ты выдернешь меня на седло. Готов?
— Готов, господин, — склонил голову зинал. Видно было, однако, что ему план видится неоправданно опасным, и если бы он мог спорить…
В нужной улице, достаточно широкой, чтобы машина могла туда повернуть, Родольфо оставил коня на перекрёстке и скрылся в проёме какого-то дома, из которого взрывом вынесло дверь. Трудность задачи его состояла в том, чтобы не поджечь запальный шнур гранат слишком рано; Родольфо в гренадерском полку не служил и опыта не имел, приходилось рассчитывать только на природную ловкость и глазомер. Орсо тоже бросил коня на попечение Будая и пешком, перескакивая мусор и остатки баррикады из телег и торговых лотков, пробрался к тому концу улицы, где скрежетало и грохотало. Расчёт его, в целом несложный, включал в себя только одно произвольное допущение: он считал (вслед за Адой), что машиной управляет человек. А раз так, то вряд ли столь важное дело доверили бы местному. Тем, кто прислал «железную малышку», проще было прислать и инженеров, которые её обслуживали, чем выдавать здешним жителям важные тайны.
Грохот приблизился; Орсо вынул из внутреннего кармана куртки тщательно свёрнутый красный флажок, расправил его и шагнул на перекрёсток. Оз примерно понимал, что именно увидит, но зрелище машины всё равно впечатляло. Серая, как грозовая туча, железная громада высотой не ниже второго этажа, в своих металлических щитках похожая на всадника в броне. Брюхо почти скрыто под свесом брони, но видно, что она не катится на колёсах, как телега, а ползёт, словно гусеница. Сзади, за плоским круглым выступом на спине, торчит широкая низкая труба, из неё вверх толчками вырывается пар. Вот откуда запах прачечной — это попросту запах кипящего котла! Низкий страшный рокот заставляет дрожать стены и мостовую, железные когти перемалывают булыжник в мелкий щебень. Сколько же она весит?.. Спереди торчит орудие — ни с чем не спутаешь! Калибр, конечно, поменьше, чем у полевых пушек, но Орсо помнил рассказы Боднара про горящие снаряды, которые взрываются при попадании… И самое жуткое — на передних щитках, сходящихся под острым углом, слово нос корабля, следы крови и какие-то прилипшие частички… чего-то… лучше не задумываться!
— Эй, железка! — крикнул он, не уверенный, однако, что его слышно в этом громе. — Погляди-ка сюда!
Флажок вспыхнул на кобальском утреннем солнце, затрепыхался, как живой. Грохот прекратился — махина остановилась. Плоская нашлёпка на спине с лязгом повернулась, и Орсо показалось, что изнутри на него смотрят.
— Что уставилась? Цып-цып-цып, иди ко мне! Хорошая девочка!
Передняя часть железяки вскинулась вверх, её грузное тело начало поворачиваться, а прямо в лицо Орсо уставился ствол орудия… ну всё, хватит, сработало, пора бежать! Он прыгнул за поваленную телегу, пригнулся — вовремя! Бабахнуло так, что заложило одно ухо, светящийся снаряд пронёсся меньше чем на фут правее него, ударил в мостовую — брызнул фонтан мелких осколков. Орсо пробежал, пригнувшись, вперёд, метнулся вправо — сзади заскрипело по камням: поворачивает! Не хватает ей угла для выстрела! Ну, иди сюда, железка, иди, тупой паровой котёл! Куда там смотрит твой погонщик — давай, вперёд!
Под махиной затрещали обломки — она справилась наконец с разворотом и покатила по улице. А она быстрая! Что если он не успеет добежать до перекрёстка?.. Его мозги останутся там, на передних щитках… Помоги Творец, ну не так же! Зачем он вообще ввязался во всё это, бесы его побери! Ужас какой… скорее, скорее, сейчас она опять выстрелит…
Бахнуло, со зловещим свистом что-то сияющее пролетело над головой. Некуда прятаться — она и стены пробивает… А до двери, где сидит Родольфо, ещё так далеко — целых пять шагов!
Всё произошло одновременно: Орсо споткнулся о сломанную оглоблю и упал, рядом впился в мостовую снаряд, каменная крошка обожгла плечо и спину, слово осиный рой ужалил разом, сразу же сзади грохнуло раз, другой, третий — и обрушилась тишина. Кто-то вздёрнул Орсо на ноги:
— Господин, посмотри на меня! Ты меня слышишь, господин?
Будай тряс его за плечи, Орсо мотал головой, как оглушённая лошадь, перед глазами всё качалось, а сзади послышался вдруг тяжкий металлический скрип и следом восторженный вопль Треппи:
— Держу! Я его держу! Поймал!
Мир перестал качаться и крениться, он увидел, как товарищ волочёт какого-то человека в айсизской форме, заломив ему руки за спину, а из переулка, рассыпая эхо от грохота подков, скачет Полидоро с курьерским флажком:
— Командир, командир! Срочные новости из Вичины: со стороны замка идёт артиллерийский полк!