Ты сокрушен, о сокрушитель!
Ты, победитель, побежден!
Бессчетных жизней повелитель
Молить о жизни принужден!
Как пережить позор всесветный?
Ты веришь ли надежде тщетной
Иль только смертью устрашен?
Но — пасть царем иль снесть паденье.
Твой выбор смел до отвращенья!
Выбираться из плена повторяющихся строк так тяжко, а сил так мало… Холод, всюду холод, он гнался за ним от Ринзоры до самой Саттины, он едва не убил его по дороге в Сомбра-Сомбреда, и вот он здесь, чтобы добить. Он выползает из скованной первым ледком Поэны, струится из бадьи с водой, растекается туманом над деревенским двориком, лезет в горло и хватает за сердце, а тёплая печь осталась там, далеко, в доме на Звериной…
Но кто-то всё же отогнал его, смирил ледяной ужас, и он уполз куда-то под рёбра. На смену ему пришли боль и огонь. В холоде можно было раствориться, вмёрзнуть понемногу в вечный космический лёд, а боль и огонь вынести нельзя — остаётся считать секунды бесконечной муки в звёздном огне.
Жгучая тупая боль разливалась по телу от колен до самых нижних рёбер, острая, как спица, сверлила висок, пульсировала в правом плече. Он не мог понять, закрыты его глаза или нет, видит ли он что-нибудь или просто кругом темнота. Океан боли качался и шумел в ушах, и из тёмных волн выныривал иногда огромный, как скала, пришелец-врач с блестящими зловещими штуковинами в руках. Язык сгорел и присох к зубам, всё тело было неподъёмно тяжёлым, и только жидкий огонь мог удержать его на бурлящей поверхности звезды.
А потом лёгкие прохладные пальчики Илли снова коснулись его лба, как тогда, в той жизни, которая так быстро окончилась, и ласковая прохлада её руки прогоняла боль и огонь, и можно было дышать. Немного жаль, конечно, что та жизнь прошла, что он навсегда ушёл оттуда, из мира, где жили друзья, но Илли там, и перед ней ещё много времени, тёплого и, может быть, всё-таки мирного.
Ему хотелось позвать её по имени, дотянуться рукой, но это невозможно — он уже слишком далеко… Только память о прохладных пальцах и запах розы можно забрать с собой, туда, в тёмное пламя. Вот уже и совсем не жжётся.
Он пришёл в себя, пытаясь назвать её имя. Хотелось позвать, вернуть, но язык не слушался, горло ссохлось и больше не могло издать ни звука. Перед глазами бродили тени, на краю поля зрения, кажется, танцевал яркий огонёк. А может, солнечный зайчик. Отзвуки боли ещё шатались где-то, невнятно обещая вернуться, но ещё не сейчас, потом, позже. А здесь, рядом, звучали голоса, но различить их и понять, что они говорят, никак не удавалось. Всё равно что пытаться разобрать слова в щебете птиц.
Сильная горячая рука приподняла ему голову, к губам прикоснулся край кружки, запахло водой. Но пить он не смог — губы не слушались, язык распух и не двигался. Тогда вода начала литься между зубов буквально по капле — так получалось лучше. Прохладная вода освежала лицо и шею, смягчала разорванные губы, она была уже не страшная, не пахла холодом и ужасом, так вполне можно было жить…
Зрение тоже вернулось после очередного пробуждения; был ясный вечер, в занавешенное простынёй окно били рыжие тёплые потоки света. Что-то большое зашевелилось рядом — к нему наклонился Марко:
— Ну, как вы, командир? Узнаёте меня?
Орсо хотел кивнуть — сил не хватило, а сказать тоже ничего не вышло — язык не слушался. Впрочем, остального тела он тоже не ощущал, но это почему-то не тревожило.
Родилось множество вопросов, но заговорить не удавалось — будто он попросту забыл, как это делается. Он не отрывал от Марко взгляда, надеясь, что тот поймёт, что его волнует.
— Мы их нашли. Не успели далеко уйти, мерзавцы… Модесто их вычислил. Золотой человек, право! Но… мы думали, что опоздали, а Стелла сказала: «Рано хороните, дайте мне!» Пришлось поверить, и вот… как видите…
Орсо слушал его и заново привыкал к той жизни, которую считал уже невозвратимой. Модесто, Марко, Стелла. Они настоящие, они здесь, живые, это не сон. Не сон ведь? Он ведь не проснётся снова в сыром подвале под руками проклятого пришельца?!
Паника снова перехватила горло, накатило удушье, хотелось закричать изо всех сил, но сил этих не было… Взметнулась чёрная тень, грохнула дверь, мир покачнулся и едва не перевернулся… да нет, точно перевернулся бы, если бы не твёрдые руки Стеллы. Черенком ложки она разжала ему зубы, капнула на язык что-то невыносимо горько-травянистое, он закашлялся было, но тут его накрыла тёплая шинель Родольфо и можно было спать…
Страх проснуться и понять, что всё происходящее — сон, ещё преследовал Орсо, он боялся спать ночами и четыре дня не мог говорить. От приступов ужаса помогала только опийная настойка. Хотелось покрепче зацепиться за эту реальность, раз уж она не сон, вспомнить всё, что ему положено помнить, вернуться назад, в свой мир, который ещё вовсе не потерян. У него перебывали все знакомые — старшие офицеры, товарищи по лагерю, непременный Полидоро… Выяснить обстановку понемногу удалось.
Они стояли в Джеризу, Освободительная армия ещё приросла и включала теперь почти восемьдесят тысяч бойцов, не считая вспомогательных сил. Армия била копытом и ждала генерального наступления — на столицу. В последний бой.
То, что командующий пропал, заметили среди ночи, когда прискакал срочный гонец из Заньи. Тогда-то всё и обнаружилось: и два трупа, и исчезновение Орсо и Альберико, и то, что караульные без всяких подозрений проводили курьерскую карету… К счастью, Модесто уже вернулся из города, он сам взялся найти следы и нашёл-таки — дождь, конечно, уничтожил немалую их часть, но не всё. К рассвету два эскадрона очень злых добровольцев уже ворвались в деревеньку, покинутую жителями месяц назад по случаю айсизского наступления; гражданские ещё не успели туда вернуться, и никому не было ведомо, что там творится…
Дальше дело решали минуты. Всё могло сложиться совершенно иначе, не будь у Модесто хорошего коня, у Стеллы толкового заместителя, а у Марко умения воспользоваться странным пистолетом командующего… Впрочем, «брата Бьянко» командир батальона убил попросту, голыми руками. Кто это видел — не особенно хотел это вспоминать! Альберико был доставлен обратно в Джеризу и тем же утром повешен по приговору трибунала, где председательствовал Родольфо. Родственники попытались было протестовать — мы, мол, всё же на андзольской земле, здесь законы! — но военные юристы им отсоветовали. Обстановка теперь не та.
Словом, жизнь показывала, что командующему пора бы окончательно возвращаться в мир живых и приниматься за неоконченные дела. Грядёт последняя битва, Рамон это уже понял и готовится, а тут в Освободительной армии едва не случилась смена власти…
По иронии судьбы все три пулевых ранения Орсо оказались не только не смертельными, но и не особенно опасными, а четвёртый стрелок по неведомой причине просто не попал с пятнадцати шагов. Через неделю Стелла разрешила пациенту вставать, хотя ещё до этого на временной квартире, где его поселили, с утра до ночи шли штабные совещания. Армия маршала Рамона представляла собой серьёзное препятствие, и уговорить её сдаться не удавалось. Усилиями разведки установили, что сам маршал был в числе активных участников заговора, и теперь разгром Освободительной армии был для него необходимым условием собственного спасения. Впрочем, и давать генеральное сражение в чистом поле он был вовсе не обязан — куда как интереснее было успеть всё же взять столицу. Защищали её изо всех сил — маршал уже попробовал ворваться туда с налёту силами двух корпусов и получил отпор; теперь самое время двинуться туда всей армией, а это ни много ни мало сто сорок тысяч. Ослабленные силы гарнизона с одной стороны и банда вчерашних крестьян с другой — не помеха хорошо обученным войскам, не правда ли?
Армия готовилась, штаб спорил, Орсо думал. Взять Рамона за горло, надеясь только на тактические схемы, нечего и мечтать: он опытнее, у него артиллерия и знающие инженеры… Вынудить его к сдаче нечем — это гад высокого полёта, заговорщик с самого начала, к тому же где-то у него ещё одна «железная малышка» — если её использовать с умом, она по-прежнему эффективна. Мятеж в армии сейчас не получится — учитывая предыдущий опыт, Рамон наверняка уже повесил всех неблагонадёжных. Столкнуться с ним в лоб значило попусту положить множество людей с неизвестным исходом.
Зайдём с другой стороны: если он возьмёт столицу, то что будет там делать? Ведь если предыдущие схемы Орсо верны, победа Айсизи над Андзолой, равно как и победа Андзолы над Айсизи, заговорщикам не нужна! Им нужно расколоть обе страны и вызвать обвал экономики. Значит, у Рамона есть в руках что-то для достижения этой цели. Он в верхушке заговора, он получает прямую выгоду от его успеха… что же это может быть? Орсо вызвал Полидоро и велел принести самые свежие столичные газеты, какие только удастся найти.
За время войны газеты сильно отощали и потеряли в качестве бумаги — жёлто-серые листочки с весьма невнятным содержанием, только страницы частных объявлений по-прежнему на месте. Ничего удивительного — это ведь основная статья дохода… Ну а что у нас кроме объявлений? Министр флота заявил… генеральное казначейство сообщает… Его Высочество посетил… Иностранные послы выразили поддержку… молодцы какие… Ринзорский торговый флот… Его Высочество прибыл… Любопытно, что его до сих пор не именуют Величеством, хотя в военное время это бы, пожалуй, не сочли излишне поспешным… Так, сбор пожертвований… лагерь для военнопленных — ух ты, а у нас есть военнопленные! Надо же, а война-то идёт почти на равных. Министр финансов опять что-то там заявил… Его Высочество планирует посетить гарнизоны… с восторгом встречен в войсках… Какого же беса он не воспользовался этим восторгом?! Почему всю работу за него должны делать восемнадцатилетний школяр и его приятели-крестьяне?
Начиная с середины лета в газетах перестали появляться заявления разных высокопоставленных лиц и давались только сводки с театра военных действий: противник там-то, потеряно то-то, захвачено то-то… И Его Высочество исчез с газетных страниц. Убрался к себе в резиденцию и там напивался, что ли?. Или… вестовой, срочно Модесто в штаб!
Задачу разведчик понял, но успех видел крайне сомнительным, о чём честно и предупредил. Орсо согласился: успех не гарантирован, но, если всё получится, решающее сражение будет иметь смысл.
— Позволю себе спросить, — уточнил Модесто, — если первая часть задачи будет выполнена, кто займётся второй? Нужно, чтобы всё было убедительно…
— Я займусь, — сказал Орсо.
— Командир, это самоубийство! — разведчик помрачнел. — Простите, что лезу не в своё дело, но вы только что…
— Вот именно, — командующий нахально усмехнулся, — и слухи о том, что я только вылез из могилы, наверняка уже достигли гражданина маршала. Меня в этой сцене не ждут.
— Но… вы же не будете один?
— Конечно, буду! Иначе всё от начала до конца вызовет подозрения! Да и потом, он ведь спесив сверх всякой меры. Если этого не учесть, разговор не состоится! А я попробую применить уловку, которую использовал «брат Бьянко», — идея-то неплоха, даже я купился…
Модесто покачал головой, всем своим мрачным видом показывая, что ему затея продолжает казаться безумным риском; но спорить с командующим, вернувшимся с того света, не стал — видно, что напугать его уже нечем…
Дело было и вправду не из простых. Да что там — пожалуй, из всех задумок Орсо, какие ему до сих пор приходили в голову, эта была самой опасной! И для него лично, и по последствиям для всех причастных. Но коль скоро Творец попустил ему вернуться из мёртвых и удача ему по-прежнему сопутствует, можно и рискнуть, а если не повезёт — ну, всё станет как было, только без него, что и так могло произойти уже не раз.
Всё-таки, когда он в лагере под Вастале думал, кто же попытается его убить: свои, враги или пришельцы, — он не предположил, что все три стороны объединят усилия… Альберико ведь можно было считать своим! Мелкая погань, драный аристократ, прогадил собственный замок, потом чужими руками вернул его, а напоследок решил избавиться от благодетеля, который его, паршивца, пожалел и не дал Родольфо его сразу повесить. Нет, Ада права: верить людям надо, но прав и полковниц Тоцци: верить надо людям, а не всякому сброду…
Для удачной операции требовалось много деталей: новые пароли для караулов в лагере Рамона, подходящее время, точное знание, куда идти… Ночь на этот раз была ясная, никакая гроза не помогала опытному авантюристу. В айсизском пехотном мундире, взятом у пленного, в плаще и смешном форменном берете с козырьком Орсо шагал к лагерю, левой рукой придерживая шпагу, а правой волоча за локоть шатающегося айсизца, тоже из пленных. Подбирал он его по росту и фигуре: выше него самого на пол-ладони, немного шире в плечах, с намечающимся животиком, с невыразительной полоской усов… Вроде похож, в темноте сойдёт!
Лауданум пришлось украсть у Стеллы — объяснять ей, зачем и для чего, он не решился. Да и чем меньше народу знает, что он творит, тем на сей раз лучше… Несколько опоенный айсизец шагал следом покорно, но немного неровно, шатаясь и всё время наступая в лужи. Орсо вполголоса ворчал на него по-айсизски, стараясь держать направление на деревянные воротца, где в свете костра мерно шагали туда-сюда часовые.
— Джеризу и Республика!
— Смерть изменникам, — часовой взял на караул, отодвинул скрипучую калитку, кивнул на качающегося спутника Орсо:
— Нажрался, паскуда?
— Ну ты, полегче, — беззлобно заворчал Орсо, помогая айсизцу не упасть в полную воды грязную колею. — Сержант Республики всё же.
— Совести у него нет, — сплюнул второй караульный. — Сам насосался, как клоп, а товарищам ни беса…
Орсо воровато оглянулся, на миг остановил бессовестного товарища, пошарил во внутреннем кармане его форменной куртки и сунул караульному плоскую фляжку:
— Только чтоб никому, а то вечно сделаешь доброе дело, а потом сам же и виноват…
— Ни-ни, мы никому! — разулыбался часовой.
Ночная жизнь военного лагеря шла своим чередом: маршал был уверен, что вражеская столица уже у него в руках, и вселил эту уверенность в своих подчинённых. У них, правда, уверенность переплавилась в некоторую беззаботность. Часовые там и сям дремали, не ожидая никаких неприятностей; ружья у палаток были составлены в козлы кое-как, а то и вовсе валялись на земле. С лафетов четырёх орудий были сняты колёса, хвосты их увязли в сырой земле, и привести пушки в боевую готовность в разумный срок, случись нападение, не смог бы никакой самый расторопный расчёт. Расчёты, впрочем, тоже радовались жизни как умели: какая-то компания, отгородившись лафетами от офицерских палаток, резалась в «семёрочку». Кости с глухим стукотком прыгали по крышке зарядного ящика. Орсо и его шатающегося спутника бравые артиллеристы приняли за унтер-офицерорв и неумело попытались скрыть своё противное уставу занятие, но Орсо сделал вид, что не заметил их развлечений. Ему и в самом деле было не до чужих уставов: палатка, куда они шли, была уже видна.
Здесь начинался самый трудный этап операции: проникнуть в хорошо охраняемый шатёр буквально на виду у двух десятков часовых — дело почти безнадёжное, а нужно ведь ещё затащить с собой полусонного пленника… Ну… помоги Творец, другой возможности всё равно нет!
Орсо ровным шагом подошёл к часовому, стоящему у самого входа, отдал салют:
— Капрал Моралес, сто пятый стрелковый полк. Доставил этого, — он тряхнул за плечо едва стоящего на ногах спутника, — по приказу полковника Мороньо.
— Куда? — вылупился на него часовой.
— Сюда, — Орсо кивнул на желанную палатку.
— Что за бес?.. Я ничего не знаю! Надо спросить командира охранной роты, нам не велено… — растерялся бедолага-караульный.
— Ну вот, — расстроился Орсо, — а мне что делать? Так тут и торчать, что ли? Где-то у них путаница вышла, а мы с тобой, выходит, крайние?
— А чего он такой… квёлый у тебя? — в часовом вдруг проснулись подозрения, он принюхался.
— Да чего-чего… Не знаешь, что ли, чего бывает? Выпивши он, — страшным шёпотом объяснил Орсо. — А доставить велено немедленно, вот и не знаю, прилично или нет…
— Если приказ — твоё дело маленькое, доставил — молодец, а в каком виде — не твоя забота, — решил оказать моральную поддержку айсизец. — Слушай-ка, как тебя там…
— Моралес.
— Ага, Моралес, ты постой с ним тут, я мигом, одна нога здесь, другая там, найду ротного, а то взгреет нас обоих, да и этому, — он кивнул на молчаливого спутника Орсо, — тоже перепадёт.
Орсо скривился:
— Ну… ладно, бес с ним, давай, только недолго! Мне обратно надо, Мороньо зверь, башку мне оторвёт!
— Да я мигом! — и часовой, нимало не задумываясь, совершил акт измены присяге, а именно оставил пост с оружием в руках.
Бегать он будет и в самом деле недолго, это было ясно. Орсо огляделся: в бледных отсветах костров по земле и по стенам палатки качались тени, прямо сейчас на них никто не смотрел — пожалуй, две-три минуты в запасе есть… Разговор, таким образом, придётся вести в другом месте! Ну да ладно, главное, было бы с кем разговаривать…
Орсо втолкнул айсизца в палатку и шагнул следом. Неяркий ночник скупо освещал её просторную внутренность: три походных койки, письменный стол, комод, стоячая вешалка для плащей… С одной из коек вскинулся пожилой полный мужичок в исподнем, Орсо прыжком подлетел к койке, зажал мужичку рот одеялом:
— Ти-хо! Без воплей, а не то… — перед глазами нового пленного блеснул широкий нож, оставшийся в наследство от Будая.
На другой койке зашевелились, раздался невнятный спросонья голос:
— Позвольте, что вам нужно? Ночь ведь…
Орсо, не выпуская пожилого, обернулся: да, ошибки быть не может — это он. Помятый, опухший, будто после долгого запоя, волосы всклокочены, усы торчат в разные стороны, но физиономия знакомая, не промахнёшься.
— Ваше Высочество, прошу вас быстро одеться, возьмите плащ и берет у этого вот, что стоит… лежит у порога.
Надо отдать принцу должное: собираться он начал без промедления.
— Кто вы такой?
— Патриот, — бросил Орсо по-андзольски. — Быстрее, во имя Творца, сейчас вернётся охрана!
Принц кое-как собрался, отобрал у айсизца плащ. Орсо кивнул на пожилого:
— Помогите связать его, шум нам не нужен.
Джакомо подержал мужичка, пока Орсо вязал ему руки ремнём.
— Вы готовы, Ваше Высочество? Держитесь за меня и шатайтесь, точно вы пьяны. Сможете?
— Думаю… думаю, да…
Таща принца за локоть, Орсо вывел его из палатки. Часовой ещё не вернулся, но с минуты на минуту может подняться тревога.
Тем же уверенным шагом, беспощадно волоча за собой Джакомо, он отправился к другому выходу из лагеря. Возвращаться придётся по большой дуге, но так меньше риск, что его узнают.
Уже прошла полночь, караулы сменились, пароли тоже, и вскоре парочка айсизцев в просторных плащах пропала из глаз караульных. За поворотом дороги, в тени прозрачной буковой рощи, их ждал тесный грязный экипаж: Урбано Пизони на козлах, Модесто и Полидоро — внутри.
Когда с принцем снова заговорили на андзольском, он несколько успокоился:
— Господа, я благодарен вам, что вытащили меня из лап этого сумасшедшего врага, но… что вы хотите делать дальше? Ведь в столицу не пробраться!
— В столицу вам пока нельзя, Ваше Высочество, — объяснил Орсо. — Там враги.
И ведь ни слова неправды!
— Тогда куда же мы едем?
— К друзьям. К андзольским патриотам.
И вновь всё правда. Разве Освободительная армия не верна Андзоле и её народу?