СЕЙЧАС (ИЮНЬ)
Следующим утром, к тому времени как я просыпаюсь, мамы уже нет дома. На кухонном столе она оставила новый мобильный и записку.
«Позвони, если соберешься куда-нибудь».
Делаю себе тост и беру яблоко, после чего звоню ей в офис.
— Я хочу сходить в книжный, а потом, может, в кофейню зайду, если ты не против, — говорю ей, когда нас соединяют.
На заднем фоне слышны работающий принтер и чей-то разговор.
— Хорошо. Возьмешь машину?
— Если ты разрешаешь.
Мы кружимся в смертельном танце, старательно пряча оскал.
— Разрешаю. Ключи на стойке. Будь дома к четырем. Ужин в семь.
— Хорошо.
Дежурно попрощавшись, она вешает трубку. Но в ее голосе слышно напряжение.
Выкидываю разговор из головы и хватаю ключи.
Остановившись у книжного, я покупаю книгу в мягкой обложке, так что получается, что я не лгала маме напропалую. Десять минут спустя, двигаясь на север по старому шоссе, я выезжаю за город.
Здесь почти нет машин. Только время от времени попадаются грузовики тут и там на двухполосной дороге, разделяющей поля под летним солнцем и красноглинные предгорья с дубами у подножий. Я опускаю окна и врубаю музыку на всю, словно этого достаточно, чтобы отгородиться от воспоминаний.
Дом находится в конце длинной грунтовой дороги, испещренной колдобинами. Я еду медленно, объезжая их, а неподалеку машут хвостами два лабрадора.
Паркуюсь у дома. Когда я выхожу, открывается передняя дверь.
На крыльцо выбегает девушка моего возраста в резиновых сапогах в горошек, клетчатой рубашке и обтягивающих коротких шортах, ее рыжие волосы собраны в косички.
— Ты приехала!
Она подбегает и обнимает меня худенькими руками. Я отвечаю на объятие, а собаки кружат вокруг нас, поскуливая для привлечения внимания. Первый раз после своего возвращения я чувствую, что могу дышать.
— Как же я рада, — говорит Рейчел. — Нет, Барт, перестань. — Она спихивает грязные лапы пса со своих шорт. — Хорошо выглядишь.
— И ты.
— Заходи. Мама на работе, а я пеку печенье.
У Рейчел уютный дом, на деревянных полах вишневого дерева расстелены разноцветные дорожки. Она наливает кофе, мы садимся за кухонный стол друг напротив друга и греем руки о большие кружки.
Растекается тишина, которую нарушает лишь стук ложек о керамические стенки.
— Так вот… — говорит Рейчел.
— Вот так.
Она улыбается, показывая зубы, так широко, что почти больно. Не думаю, что даже помню, что значит так улыбаться.
— Это нормально, если все так странно сейчас. Тебя долго не было.
— Твои письма… — начинаю я. — Они… Ты и понятия не имеешь, что они для меня значили. Поначалу…
Письма Рейчел спасали меня. Полные всяких рандомных фактов и с кучей тем за раз, так похожие на нее саму: легкомысленные и разумные одновременно. Она с детства сидела на домашнем обучении, что, наверное, единственная причина, по которой мы не были знакомы до той ночи. Рейчел из тех людей, которых замечаешь сразу.
Я доверилась ей. Сразу, на уровне инстинктов. Возможно, потому, что она нашла меня в ту ночь. Потому, что она оказалась рядом, когда не было больше никого, а у меня отняли все, что у меня было. Но это не главная причина.
В Рейчел есть решимость, которую редко встретишь. В ней есть уверенность. В себе, в том, что она хочет, в том, во что верит. Я хочу быть такой. Хочу быть уверенной в себе, доверять себе, любить себя.
Рейчел была рядом, хотя, казалось бы, не должна. Когда все, кого я знала всю жизнь, повернулись ко мне спиной. Это многое для меня значит.
— В Центре совсем плохо? — спрашивает она.
— Нет, нормально. Просто много терапий и болтовни. Было тяжело. Находиться там. Бросить все, что здесь было. — Я замолкаю и продолжаю помешивать кофе. — Как с телескопом успехи? — припоминаю письмо, в котором она рассказывала про какие-то эксперименты.
— Рефрактор? Медленно, но верно. Перевезла к папе, так что работать над ним удается, только когда я у него. Но у меня в планах еще несколько проектов по починке. На заднем дворе трактор 20-х годов, сосед продал. Попытки заставить его заработать — такая заноза в заднице, но в хорошем смысле. — Она откусывает огромную печеньку, поднимая в воздух облако корицы. — Наверное, пора поговорить о том, что ты собираешься делать.
— Виделась вчера с Кайлом.
— Бежала за ним, что ли? — саркастично спрашивает Рейчел.
Разглядываю кофе, лишь бы не смотреть на нее.
— Ну, я могла запереть его в мужской раздевалке и угрожать медвежьим репеллентом, — бормочу.
— Софи! — восклицает она со смехом. — Поверить не могу. Нельзя так просто выйти из дома и начать угрожать людям, которых подозреваешь. Тактичнее надо быть.
— Да знаю. Но он солгал. Должна же быть причина.
— Ты правда считаешь, что он может быть причастен к убийству Мины?
Я пожимаю плечами. Мы с Кайлом знакомы давно, как и с другими моими друзьями. В первом классе он был моим партнером на выездных экспедициях. Жутко думать, что парень, с которым ты чистила рыбу, может быть убийцей.
— Все возможно. Убийство было явно запланировано. У убийцы была причина желать смерти Мины. Просто мне не понятно, что это за причина.
— А Кайл солгал.
— А Кайл солгал, — эхом отзываюсь я. — Должен же быть в этом смысл. Он прикрывает себя — или кого-то еще.
— Они с Миной часто ругались? — спрашивает Рейчел.
— Нет, — говорю я. — Поэтому я и не догоняю. Они хорошо ладили. Кайл слегка неотесанный, но милый. Она для него словно по воде ходила. Но даже если он не имеет отношения к ее убийству, он препятствует полицейскому расследованию. Нельзя же просто так, от балды лгать полиции. Особенно Кайлу. Его отец помешан на законах. Если мистер Миллер узнает, что Кайл наврал копам? Большие неприятности. В его ресторане ежегодно устраивают день жареной рыбы. Он в хороших отношениях с полицейскими.
Рейчел вздыхает.
— Не думаю, что ты дождешься правды от человека, не преминувшего солгать полиции. Какой-нибудь запасной план есть?
Не поднимаю взгляда от кружки кофе.
— Это может показаться немного странным, но была у меня одна идея.
— Какая?
— Хочу вернуться. Туда, где ты меня нашла той ночью.
Рейчел распахивает глаза.
— Ты уверена, что это хорошая идея?
— Это ужасная идея, — признаю я. — Но мне нужен кто-то, кто поможет пройти через такое. Может, это что-то всколыхнет. И ты единственный человек, на которого я могу положиться.
Рейчел поджимает губы, отчего ее веснушки становятся виднее.
— Софи…
— Пожалуйста. — Я смотрю ей прямо в глаза, стараясь выглядеть предельно уверенной. Но я боюсь идти туда. Уже от одной идеи оказаться там колени подгибаются.
Она вздыхает.
— Ладно. — Она встает и берет ключи. — Поехали.
Рейчел молчит, пока с неохотой ведет свою старенькую Шеви.
— Со мной все будет в порядке, — говорю ей.
— Я волнуюсь не из-за этого, — говорит Рейчел, и некоторое время мы едем в тишине. Но через двадцать минут она сворачивает с шоссе на Бернт Оук Роуд, и меня начинает потряхивать, несмотря на обещание.
Мы еще не доехали, до Поинта около полутора миль, но внезапно все окружающее машину — деревья, холмы, даже коровы на полях — кажется ужасающим. Потенциально смертельным. Сердце в груди трепещет, и я прижимаю пальцы к шраму, провожу по его бугристой поверхности под рубашкой в попытках успокоиться.
Девять месяцев. Три недели. Восемь часов.
Я и не заметила, что закрыла глаза, пока мы не останавливаемся. Медленно их открываю.
Мы на месте. Избегаю смотреть на дорогу. Я не хочу туда идти. Мне придется туда пойти.
— Спрошу тебя еще раз, — говорит Рейчел. — Ты точно уверена, что хочешь это сделать?
Я абсолютно уверена, что это последнее, чего мне хочется.
Но все равно киваю.
Рейчел искоса смотрит на меня, но выключает двигатель.
Медленно выхожу из Шеви, и она следует за мной, прикрывая от солнца глаза. В это время дня и так далеко за городом дороги пусты, ни единой машины на мили вокруг. Лишь низкие заборчики, дубы и сосны.
— Готова?
Снова киваю.
Рейчел запирает машину и, посмотрев по сторонам, выходит на пустую дорогу. Ее косички покачиваются в такт движениям, и я концентрируюсь на них, лишь бы не смотреть на то самое место — место, где в ту ночь она обнаружила меня.
— Было немногим позже девяти, — начинает она. — Я только позвонила маме сказать, что почти вернулась от папы. Отвожу взгляд, чтобы положить телефон в сумку, а когда смотрю на дорогу — ты прямо передо мной, стоишь посреди дороги… здесь.
Она делает несколько шагов и проводит сапогом по желтой разделительной линии. Я смотрю на нее… не могу не смотреть. Здесь? Помню оцепенение. Помню желание, чтобы меня переехала машина.
— Я думала, что собью тебя. Никогда в жизни не жала на тормоз с такой силой. А ты все стояла. Даже не пошевелилась, не вздрогнула. Словно ты… — колеблется она. — Словно ты была в шоковом состоянии, — заканчивает она.
Я начинаю шагать, меня переполняет нервозность. Мне нужно двигаться, уйти прочь.
Тело само знает, куда пойти. Оно всегда ищет к ней дорогу.
Рейчел следует за мной, дорога становится все более наклонной. Трава и кустарники высотой по колено царапают джинсы. Красная глина липнет к подошвам. На следующий день я смывала ее с ног, смотря на завихрения с кровью и слезами.
— Когда я вышла из машины, увидела, что ты вся в крови. Поэтому позвонила в 911. Из раны на лбу у тебя текла кровь. Я пыталась надавить на нее, но ты все отталкивала мои руки. Хотела посадить тебя в машину, чтобы ты сказала что-нибудь, хоть свое имя, но… — Она снова колеблется. — Ты помнишь что-нибудь?
— Я помню скорую. Помню, как держала тебя за руку. — Я все шагаю. Теперь я знаю, куда иду — разум, тело и сердце в долгожданной гармонии. Осталась миля. Теперь дубы встречаются реже, уступая соснам. Несколько минут до поворота, и мы будем на месте.
— Когда приехали парамедики, ты меня все не отпускала. Поэтому мне позволили поехать с тобой.
— Я помню больницу, — говорю. И этим ограничиваюсь.
Сосредотачиваюсь на своей обуви.
Мы идем по встречной полосе, и, когда доходим до поворота на Букер Поинт, я останавливаюсь и смотрю.
С этой стороны дороги плотный лес, сосны растут близко друг к другу. Убийца сознательно выбрал этот кусок леса? Сколько времени он скрывался в деревьях, ожидая нас?
— Точно уверена, что это хорошая идея? — снова спрашивает Рейчел.
Глубоко вдыхаю. Здесь прохладнее, тени от ветвей падают на землю. Той ночью было даже холодно. От дыхания изо рта вырывались облачка пара.
— Иногда плохие идеи необходимы. — Слова звучат словно оправдание, они так отдают зависимостью, что по коже пробегают мурашки.
В попытках оставить это чувство я перехожу дорогу, пока асфальт не сменяется протоптанной тропой. Она исчезает в чаще высоких сосен, а я игнорирую то, что больная нога сопротивляется подъему в холм.
Стоит тишина, как и той злополучной ночью. Под деревьями прохлада, она окутывает меня, и я начинаю дрожать.
Могу думать лишь о том, какой холодной была ее кожа.
Обвитое паутиной шрамов колено ноет, когда тропа становится более крутой.
Последний изгиб тропы, и вот я на вершине Поинта.
Всего в нескольких шагах.
Букер Поинт — небольшая и чистая площадка, на которой может уместиться несколько автомобилей. Когда была помладше, я слышала истории о терявших здесь девственность девушках, диких вечеринках и наркосделках, совершавшихся в этом захолустье после наступления темноты. Но до той ночи я не рисковала здесь появляться.
Рейчел останавливается, но я продолжаю идти по протоптанной колее, мимо растущих тут и там даже в грязи калифорнийских маков, пока не ступаю именно туда, где все произошло.
Я думала, что у меня перехватит дыхание. Что неведомым образом, если я появлюсь там, где настал ее конец, где я клялась ей, что с ней все будет в порядке, во мне что-то изменится.
Но, наверное, я и так уже изменилась.
Прохожу дальше, пока не оказываюсь у края площадки, где земля резко уходит в бесконечность. От давления вниз летят камни и кусочки земли.
— Софи, — зовет Рейчел.
Я едва слышу ее.
Захватывает дух от виднеющейся далеко внизу земли, маленькому кусочку зелени, кустарников и деревьев, крошечной гальки, которая на самом деле плоские серые валуны размером больше меня самой.
— Софи! — Рука хватает мою рубашку сзади, лишая меня равновесия, отдергивая от края. Я падаю назад, ударяясь о Рейчел. — Эй. — Она хмуро глядит на меня, с ее лица исчезло все воодушевление. — Это не круто.
Я с трудом моргаю. Внезапно мне хочется лишь кричать, и больше ничего.
— Это была плохая идея.
— Ага, знаю. Пошли.
Молча проделываем весь путь до грузовичка, и только внутри Рейчел заговаривает.
— Не думаю, что тебе нужно сюда возвращаться. Только не в одиночку.
Не могу смотреть на нее. Поэтому смотрю в окно.
— Тебе нужен план, — заявляет Рейчел. — Наличие плана делает все лучше. Если ты думаешь о том, что тебе нужно разобраться с убийством Мины, то дальнейшие действия становятся очевиднее. Понятно, разговор с Кайлом не помог. Поэтому каков следующий шаг?
Увести мысли от прошлого к настоящему — то, что мне и нужно. Я никогда не найду убийцу Мины, если не соберусь. Рейчел права. Мне нужен план, который включает намного большее, чем опрыскивание Кайла спреем от медведей.
— Надо начать с нуля, — говорю я, благодарная Рейчел за перезагрузку. — С истоков. Мина работала над какой-то историей. Я схожу в офис газеты и поговорю с ее начальником. Если кто и знает, что она искала, то только он.
— Ладно, хорошо. Еще что?
— Нужно найти заметки по ее истории. Полицейские обыскали ее компьютер, но ничего не нашли, а значит, они где-то в другом месте. Может, в блокноте. Ее мама всегда шарилась в ее комнате и читала дневник, так что Мина умела прятать. Уверена, копы упустили ее тайники.
— И как ты планируешь попасть в ее комнату?
Я вздыхаю. Эту часть я старательно избегала.
— Придется использовать Трева.
Рейчел сочувственно посвистывает.
— Ох!
— По-другому в дом никак не попасть. Если я спрошу его, можно ли осмотреть ее комнату, то он просто захлопнет дверь перед моим носом. Он не хочет меня видеть. Но у меня остались ее вещи. Могу собрать их, и коробка станет предлогом войти.
— Он с тобой разговаривал после твоего возвращения? — спрашивает Рейчел. — Из Центра ты писала, что он не отвечал на твои письма.
Пожимаю плечами.
— Он не верит мне.
— Ну, а придется, — запальчиво воскликнула Рейчел.
— Рейчел, а почему ты мне веришь? — выдаю я.
Она откидывается назад на сиденье.
— А почему не должна?
Снова пожимаю плечами.
— Иногда я думаю, что если бы ты знала меня раньше… то решила бы, что я лгу. Как и все вокруг.
— Любой, кто увидел бы тебя посреди той дороги… — Рейчел замолкает, потом снова заговаривает: — Любой, кто видел бы тебя такой, какой ты была в ту ночь, понял бы, что ты не в состоянии лгать — едва ли в состоянии даже говорить. А потом, в больнице… — Она снова прерывается, и я знаю, о чем мы обе думаем. Как я вопила и бросалась предметами, когда медсестра пыталась заставить меня снять окровавленную одежду. Кожей я все еще ощущаю укол иглы, движение успокоительного по телу, пока я молила: «Никаких лекарств, никаких лекарств, никаких лекарств», на самом деле имея в виду: «Она мертва, она мертва, она мертва».
— Но тебе не обязательно было оставаться со мной. Ни в больнице, ни после. Учитывая, что ты едва меня знала.
— Ты пережила ужасные события, — тихо говорит Рейчел. — И несправедливо, что все тебя винят. Даже если бы той ночью ты покупала наркотики, это не имело бы значения. Единственный виновный человек — тот парень, спустивший курок. И мы его найдем. Я ставлю на тебя. Целую десятку.
Она решительно улыбается, побуждая к ответной улыбке.
И получает ее.