СЕЙЧАС (ИЮНЬ)
На неделе я трижды звоню Треву, но он не берет трубку. После третьего неотвеченного звонка меняю тактику и еду в офис газеты «Харпер Бикон», где мне говорят, что куратора стажеров нет в городе.
Родители все так же пристально наблюдают за мной, поэтому дни я провожу в саду среди клумб из красного дерева, которые построил для меня Трев.
После аварии Мина настояла, что мне нужно хобби, и вручила список. Я выбрала садоводство, лишь бы она только отстала от меня, но ее, как обычно, бросило в крайность. Она заявилась на следующий день, а Трев в своем фургоне притащил пиломатериалы, молоток и гвозди, мешки с почвой, ящики с рассадой и пенопластовые наколенники, чтобы мне не было больно сидеть.
Мне нравится копаться в земле, ухаживать за нежными ростками. Нравится наблюдать, как они оживают, становятся крепче, зацветают, — и понимать, что все это сделано моими руками. Иногда больно опускаться и подниматься, но результат стоит всех усилий. Благодаря мне появляется что-то прекрасное.
Весь день я пропалываю, вытаскиваю камешки и убираю глиняную землю из заброшенных клумб, а после наполняю их новой, обогащенной компостом. К середине недели две клумбы в идеальном состоянии, чтобы подумать о посадке в них растений. Я провожу пальцами по потертому дереву, составляя в голове списки цветов, которые позже прорастут здесь.
Внешние стенки деревянных клумб Мина разрисовала сердечками и знаками бесконечности, добавив, когда уже сидела здесь со мной, свою любимую цитату, а вокруг нее звезды, двух держащихся за руки девочек и улетающие ввысь красные воздушные шары. Отряхиваю грязь с пальцев, чтобы коснуться того, чего касалась она.
— Софи.
Я поднимаю взгляд. На крыльце стоит папа, одетый в свою постоянную голубую рубашку и галстук. Галстук висит криво, и мне так и хочется потянуться и поправить его, но я не могу.
— Через час у тебя первая встреча с доктором Хьюзом, — говорит он. — Я перенес несколько пациентов на другое время, поэтому смогу отвезти тебя. Сходи переоденься.
Отрываюсь от дерева и следую за ним в дом.
Офис доктора Хьюза находится в одном из более старых районов города, в квартале, где большинство зданий теперь стали офисами. Папа паркуется у сине-белого знака с именем доктора Хьюза. Маленький одноэтажный домик окрашен в тот же цвет, что и знак, слишком радостный на фоне бледного неба.
Меня удивляет, что папа выходит из машины следом за мной.
— Ты зайдешь?
— Посижу в приемной.
— Я не сбегу с сеанса.
Он поджимает губы, отпускает ручку двери.
— Тогда заберу тебя через час.
Я почти дохожу до двери, когда его голос останавливает меня:
— Мы хотим, чтобы ты поправилась. Потому и отправили тебя в Центр. Ты же это понимаешь?
Я не смотрю на него. Не могу ответить так, как он этого хочет. Не могу, не солгав.
Я уже поправилась.
Офис полон удобной мебели и работами Нормана Роквелла[2] на стенах. Девушка на ресепшене поднимает глаза от бумаг и улыбается.
— Доброе утро.
— Здравствуйте. Я Софи Уинтерс. Записана на двенадцать.
— Пройдемте за мной.
Она проводит меня в просторную комнату со столом, мягким диваном и кожаными стульями. Я сажусь на диван, а она закрывает за мной дверь. Мои плечи утопают в мягкой обивке, да и сама я тону в ней.
Доктор Хьюз входит без стука. Им оказывается смуглый пожилой мужчина, с опрятной седой бородкой и в квадратных очках в черной оправе. Он невысокий — я и то выше, если встану, — и полный, круглый живот обтягивает уютный вязаный жилет.
— Здравствуй, Софи. — Он садится за свой стол и разворачивает стул, чтобы быть ко мне лицом. Очки скрывают его добрые глаза. Он излучает заботу. Как и должно быть с хорошим психотерапевтом.
Отчего ужасно хочется свалить отсюда.
— Здрасте. — Я поглубже усаживаюсь на диване, желая, чтобы он меня поглотил.
— Я доктор Хьюз, но ты можешь звать меня Дэвидом. Как твое самочувствие?
— Отлично.
— Я переговорил с доктором Чарльз насчет тебя, еще у меня есть ее записи и твоя медкарта. Так же я провел несколько сеансов с твоими родителями.
— Ага.
— Как проходит твоя адаптация?
— Нормально. Я в порядке. Все просто отлично.
Он, постукивая ручкой по блокноту, смотрит на меня.
— Доктор Чарльз предупреждала, что ты крепкий орешек.
Я сажусь прямее, словно бы защищаясь.
— И не собиралась им быть.
Дэвид откидывается на стуле назад, он прищуривает глаза и кривит губы.
— Но все же, думаю, так и есть, — говорит он. — А еще я думаю, что ты умная девушка, которая очень хорошо умеет хранить секреты.
— Решили так от нескольких заметок и чего — часового разговора с доктором Чарльз?
Он усмехается.
— Вот сейчас уже больше похоже. Доктор Чарльз превосходный специалист. Но когда ты перестала сопротивляться терапии в Центре, ты стала говорить ей именно то, что она хотела слышать — то, что она ожидала услышать от зависимой на грани рецидива.
— Я и есть зависимая.
— Хорошо, что ты это признаешь, — говорит Дэвид. — Это значительный шаг. Но сейчас я больше обеспокоен полученной тобою травмой. Из записей доктора Чарльз мне стало ясно, что ты обходишь тему Мины каждый раз, когда она ее поднимала.
— Нет, это не так.
— А не ты ли разбила кофейный столик, когда доктор Чарльз спросила о ночи, когда убили Мину?
— После аварии я стала жутко неуклюжей.
Дэвид скептически поднимает бровь. Не знаю, что такого он нашел в моей фразе, что решил законспектировать. И от этой неопределенности покалывает спину. Я не собираюсь подыгрывать ему, как доктору Чарльз.
— Почему ты не рассказываешь о Мине? — спрашивает он.
— А что вы хотите знать?
— Как вы познакомились?
— Мина переехала сюда после смерти отца. Во втором классе. Учительница посадила нас рядом.
— Вы много времени проводили вместе?
С ответом на этот вопрос я медлю.
— Софи? — мягко напоминает он.
— Мы были неразлучны, — говорю я. Спокойным голосом говорить не выходит. Он срывается от бурлящих внутри эмоций. Я отвожу взгляд от мужчины, впиваясь ногтями в джинсы. — Я не хочу говорить о Мине.
— Мы должны поговорить о Мине, — спокойно замечает Дэвид. — Софи, ты пережила серьезный стресс, и, не успев с ним разобраться, тебя заперли на реабилитацию. Хоть я и понимаю мотивы твоих родителей, возможно, это была не самая лучшая идея для исцеления твоего горя.
— Основная часть терапии в Центре была сосредоточена на твоих проблемах с зависимостью. Я сомневаюсь, что тебе давали возможность разобраться с тем, что произошло с вами в ночь убийства Мины. Но я могу помочь тебе с этим, если ты, конечно, позволишь.
Внутри вспыхивает гнев, в кровь ударяет паника. Мне хочется его стукнуть. Кинуть в него этими дурацкими диванными подушками с кисточками.
— По-вашему, я не старалась разобраться? — спрашиваю я вполголоса, изо всех сил стараясь сдержаться от крика. Слезы накапливаются где-то внутри, угрожая прорвать плотину. — Она умерла в страхе и боли, и я чувствовала это — когда она умирала, когда она умерла, я все чувствовала. И не смейте мне говорить, что я не пытаюсь с этим справиться. Я пытаюсь, каждый день пытаюсь.
— Хорошо, — говорит Дэвид. — Расскажи мне, как ты справляешься.
— Справляюсь, и все, — отвечаю ему. Я все еще тяжело дышу, но приказываю себе не плакать перед ним. — Потому что приходится.
— Почему приходится? Что тебя мотивирует?
— То, что мне нужно оставаться чистой.
Такой ответ мог бы сработать с доктором Чарльз, но не с этим парнем. Перед поездкой я быстренько прогуглила его и нашла четыре статьи о ПТСР и его влиянии на подростков. Мама с папой неплохо подготовились. Расправившись с моей зависимостью, они решили теперь вылечить меня полностью. Новая Улучшенная Софи. Целостная, без резких краев и острых углов. Которая не знает, как выглядит смерть.
— Не думаю, что ты говоришь мне всю правду, — замечает Дэвид.
— Вы что, детектор лжи в человеческом обличье?
— Софи, ты можешь мне довериться. — Дэвид наклоняется вперед, весь внимание. — Что бы ты ни сказала здесь, какой бы тайной ни поделилась, никто больше о ней не узнает, и от меня не будет никакого осуждения. Я на твоей стороне. Я могу тебе помочь.
Я пристально гляжу на него.
— Вы уже принуждали меня говорить о том, чего я не хочу. Не слишком-то это порождает доверие.
— Дать тебе возможность открыться — это не уловка. Лишь попытка найти верное русло для разговора. Тебе нужно с кем-то поделиться, иначе тебя разорвет.
— Таково ваше профессиональное мнение?
Он улыбается, беспристрастно, без жалости, без осуждения. И очень непривычно.
— Именно так, — с иронией отвечает он. По столу он придвигает ко мне коробку бумажных платочков. Я беру парочку, но вместо того, чтобы промокнуть глаза или высморкаться, я мну их в руках.
— Подобного больше не произойдет, — уверяю его. — И даже не начинайте надеяться.
— Как скажешь. — Он кивает и улыбается. Я отвожу взгляд.
Норман Роквелл — американский художник и иллюстратор. Его работы пользуются популярностью в Соединённых Штатах, на протяжении четырёх десятилетий он иллюстрировал обложки журнала The Saturday Evening Post.