СЕЙЧАС (ИЮНЬ)
Едва переступив порог своего дома, я разрываю конверт, найденный в комнате Мины. Он выпуклый в одном углу, и я вытряхиваю флешку, когда раздаются мамины шаги по коридору. Сжимаю фиолетовую флешку в виде Hello Kitty, а другой рукой засовываю конверт в задний карман джинсов.
Мама хмурится.
— Ты чего стоишь в коридоре? — спрашивает она.
— Просто ключи достаю. — Лезу в сумку и выпускаю флешку, прежде чем достать связку ключей. Улыбаюсь маме, вешая ее на ключницу на стене. — Пахнет замечательно.
— Я запекла цыпленка. Идем ужинать.
Следую за ней в столовую, где уже ждет папа. Мама выставила превосходный фарфоровый сервиз.
Шагаю, а в кармане мнется конверт. Мне хочется поскорее добраться до своей комнаты, запереть дверь и засунуть эту злополучную флешку в ноутбук.
Я подавляю вздох, пока мама садится за стол. Ну почему именно сегодня им приспичило устроить семейный вечер?
— Как прошла встреча? — спрашивает мама.
— Нормально.
— Тебе понравился доктор Хьюз? — На этот раз вопрос исходит от папы. В голове мелькает предположение, что они заранее договорились, кто и о чем меня спрашивает.
— Да неплохой вроде.
— Я только поняла, что у тебя никогда не было психотерапевта-мужчины, — произносит мама. — Если для тебя это проблема…
— Нет, — отрицаю я. — Доктор Хьюз нормальный. Он понравился мне. Правда. — Откусываю от куска курицы, пережевывая намного дольше, чем требуется.
— Пора и об университете подумать, — выдает папа. — Составить список тех, что тебе интересны.
Опускаю вилку, аппетит, которого и так почти не было, теперь пропал совсем. Я надеялась, что этого разговора не случится хотя бы несколько недель. В конце концов, до начала учебы еще два месяца.
— В августе начнется твой выпускной год[4], — успокаивает мама, ошибочно прочитав выражение моего лица.
Я катаю горошины по тарелке, даже не пытаясь есть. В горле словно глыба размером с Техас застряла. У меня нет времени думать об учебе и подобной ерунде. Нужно сосредоточиться на поисках убийцы Мины.
Что же на той флешке?
— И то независимое исследование, которое ты провела в Центре, очень впечатлило твоих учителей, — продолжает мама, ее лицо освещает такая редкая улыбка.
— Меня это не волнует, — начинаю я.
— Мы как-нибудь объясним те месяцы, что ты провела не здесь. И если твое эссе будет сфокусировано на аварии и преодолении всего, что выпало на твою долю, уверена…
— Хочешь, чтобы я играла калеку? — перебиваю, и она вздрагивает, словно я ее ударила.
— Не говори так! — Она теряет контроль.
Едва удерживаюсь, чтобы не закатить глаза. На маму все произошедшее повлияло намного сильнее. Папа водил меня на физиотерапию и провел все обследования перед операцией. Он спускал и поднимал меня по лестнице весь первый месяц, а когда я еще лежала в больнице, читал мне каждый вечер перед сном, как в детстве. Он помогал мне даже тогда, когда я уже должна была сама о себе заботиться. Папа всегда помогал людям.
У мамы дар все налаживать и исправлять, но она не может исправить меня, и ей с этим ничего не поделать.
— Да только это правда. — Резкие слова нацелены, чтобы пробить ее броню ледяной королевы. Чтобы она наконец перестала ждать ту девушку, которой я больше никогда не стану. — Я калека. И наркоманка. И ты думаешь, что смерть Мины — частично и моя вина, поэтому, полагаю, убийцу по неосторожности тоже можно добавить к списку. О, а может, написать эссе на эту тему?
Ее лицо багровеет, затем бледнеет, а после становится чуть ли не фиолетовым. Меня словно загипнотизировали, я в ловушке ее гнева, заинтересованность в ее глазах сменяется яростью. Даже папа кладет свою вилку и берет ее за руку, словно предполагая, что мама может кинуться на меня через стол и ее придется удерживать.
— Софи Грейс, прояви уважение в этом доме, — наконец выплевывает она. — Ко мне, своему отцу и, главное, к себе.
Я кидаю салфетку на тарелку.
— С меня хватит. — Отталкиваюсь, чтобы встать, но ноги трясутся, и мне приходится держаться за стол дольше, чем хотелось бы. Прихрамывая, я выхожу из столовой. Я чувствую, что она наблюдает за мной, что ее пристальный взгляд впитывает каждый неровный шаг, каждое неуклюжее движение.
Наверху я почти роняю сумку, когда в спешке достаю флешку. Хватаю ее, открываю крышку ноутбука и, засунув флешку в разъем, постукиваю пальцами по столу.
На рабочем столе появляется папка, и я кликаю по ней дважды, а стук моего сердца отдается в ушах.
На экране возникает окошко для ввода пароля. Сначала я печатаю ее день рождения. Потом Трева, мой, ее папы, но ни один не подходит. Пробую имена всех домашних животных, даже черепахи, которая была у нее в третьем классе и которая умерла через неделю после того, как Мина принесла ее домой, но бесполезно. Больше часа я печатаю каждое слово, приходящее в голову, но ничего не открывает папку.
Разочарованная, я встаю и подхожу к шкафу, где рядом с моим лежит кольцо Мины. Я беру его, и слово словно подмигивает мне в искусственном освещении.
Разворачиваюсь назад, внезапно наполнившись надеждой, набираю в окошко слово «навсегда» и жму Ввод.
Пароль Неверный.
Сидевший во мне гнев, слившись с обидой от маминых слов, затопляет меня.
— Черт возьми, Мина! — бормочу я. Изо всех сил бросаю кольцо. Оно отскакивает от стены и падает на коврик у моей кровати.
И почти в то же мгновение, когда оно приземляется, я, вздрагивая от боли, сажусь на колени и достаю его из ворса. Руки дрожат, когда я надеваю его.
И не перестают трястись, пока я не подхожу к шкафу, и второе кольцо — мое — не соединяется с ее на большом пальце.
В США нет привычного нам «1 сентября» и учебный год в основном начинается за 1–2 недели до конца августа.