СЕЙЧАС (ИЮНЬ)
Назад к моему дому мы едем в тишине.
Когда я, припарковавшись, тянусь к ручке двери, он не выходит. Только смотрит на приборную панель, сложив руки на коленях. В течение долгой, неуютной минуты мне хочется просто уйти и оставить его одного. Но он внезапно начинает говорить.
— Я признался ей в любви ее, — произносит он. — За неделю до того, как… Сказал, что люблю, а она заплакала. Я думал, она… Как же глупо. Какой же я тупой. Я считал, что знаю ее. Но не знал ее совсем. — Он смотрит на меня полными печали щенячьими глазками, и мне становится жалко его даже при том, что я до сих пор на него сержусь. — Как так получается, Софи? Настолько сильно любить человека и не иметь ни малейшего понятия, что творится в его душе?
Ни единой мысли, как на это отвечать. Я любила ее. Настоящую ее. Любила такой, какой ее знал весь мир, какой ее знала я — перепуганной и убегающей прочь и отчаянно летящей мне навстречу. Каждую ее часть, каждое измерение, каждую версию я знала и любила.
Вспоминаю о том времени, когда мы были младше. Даже в средней школе Кайл вечно крутился неподалеку, наблюдал, очарованный, в то время как с ней была я. Выжидал и наконец получил то, что хотел, но его это сокрушило.
Я понимаю, почему он меня ненавидит. По той же самой причине, что я ненавидела его в те месяцы. Он отнял ее у меня. А теперь ее отняли у нас обоих. В этой игре, о которой мы даже не догадывались, победителей нет.
Из-за такого нашего сходства я могу отложить свой гнев. Могу стать добрее. Ей бы этого хотелось.
— Мина доверилась тебе. Рассказала правду. Это многое значит.
Он смотрит на меня, словно впервые видя. Горе все еще плещется в его глазах, но теперь к нему примешивается что-то еще, пронизывающий взгляд, от которого хочется поскорее сбежать.
— Знаешь, у всех есть вроде, ну, мечты? На всю оставшуюся жизнь?
Я киваю.
— Мина была моей.
Я тянусь — не могу сдержаться — и сжимаю его плечо.
— И моей.
После отъезда Кайла я поднимаюсь к себе в комнату и просматриваю файлы, которые нам дала Рейчел.
Хронология, составленная Миной, не идет ни в какое сравнение с тем убожеством, что прячется на обратной стороне моего матраса — протяженностью лишь в год, со списком подозреваемых и краткими заметками по каждому заинтересованному лицу.
Я не могу даже вспомнить, чтобы хоть раз разговаривала с Джеки Деннингс. Мой первый год средней школы был омрачен аварией, но даже без нее наши пути вряд ли бы пересеклись. Она была старше и, являясь президентом класса и очень популярной девушкой, для меня существовала лишь как миленькая блондинка, скорее идея, нежели реальный человек. А однажды эта блондинка оказалась на плакатах «Пропала», и висели они на каждом шагу. Семья Деннингс даже арендовала билборды на въезде в город, но и это ни к чему не привело.
Согласно записям Мины, Джеки хорошо училась и подавала надежды в спорте, была любящей сестрой и примерной дочерью. Ей даже предложили полную спортивную стипендию в Стэнфорде. Единственным минусом в ее портрете идеальной девушки был бойфренд.
Когда пропала Джеки, Мэтт Кларк стал главным подозреваемым. Злоупотребление наркотиками, несколько случаев публичного пьянства и драк в барах, шаткое алиби от другого наркомана не играли ему на руку, но обыск грузовика и дома полиции ничего не дали.
Курсор замирает на ссылке аудиофайла с записью интервью Мины и Мэтта. Мне нужно кликнуть на нее. Нужно прослушать.
Но я не могу заставить себя. Здесь, в пустой комнате, звук ее голоса покажется мне раскаленным металлом, заберется под кожу, оставив после себя лишь выжженное клеймо.
Мне не хватит сил.
Десять месяцев. Два дня.
На следующий день родители уходят в восемь утра. Я расстилаю на полу коврик и выполняю свои обычные асаны, но не могу сосредоточиться, — а точнее, расслабиться. Теперь у меня есть ради чего двигаться вперед, желание разыскать и опросить всех, кто знал Джеки, накрывает с головой.
Но я не могу. У Джеки остались родители и младшая сестра, многие по ней тоскуют. И их может возмутить мое вмешательство.
Я не Мина. У меня не выходит располагать к себе людей и вытягивать из них нужные сведения. Даже до аварии это не было моим талантом.
Медленно дыша, заканчиваю упражнения позой лотоса, когда раздается дверной звонок.
Прежде чем спуститься, выглядываю в окно. У дома припаркован Форд Трева, и моим первым инстинктом становится — переодеться. Я в коротеньких шортах и топе. Как глупо. Словно он не видел меня в меньшем одеянии; словно не видел вообще без ничего.
Снова звонок.
Глубоко вдыхаю и спускаюсь по лестнице вниз.
— Нам нужно поговорить, — заявляет он, как только я открываю дверь. Он проносится мимо меня, не дожидаясь, когда я его приглашу.
И разворачивается, заключая меня в ловушку с дверью за спиной.
— Кайл заходил вчера.
Черт. И почему я не взяла с Кайла обещание не идти к Треву?!
— Рассказал, что таблетки не были твоими. Что он солгал о словах Мины, будто вы шли на сделку. Мина расследовала исчезновение Джеки Деннингс, и именно поэтому вы были на Поинте.
Я скрещиваю руки, переступая босыми ногами на испанской плитке. Твердый и холодный пол придает мне сил, и я поднимаю подбородок и ловлю взгляд парня.
— Так Кайл сказал?
Его лицо темнеет от гнева:
— Ну нет, Софи, не увиливай. Мы потратили восемь часов, переворачивая вверх дном комнату моей сестры в попытках найти записки с угрозами, которые она получала, по его утверждению. Не вываливай на меня свое дерьмо. Только не когда это касается Мины. Говори правду!
— Я пыталась, — выпаливаю я. — Я писала тебе, когда была в Центре. Все объяснила. Но ты вернул обратно нераспечатанное письмо. Видимо, тогда тебя никакая правда не интересовала. — Не могу скрыть негодование в голосе. Да и не хочу.
Поверженный, он смотрит вниз:
— Там нашли наркотики. На флаконе с таблетками были твои отпечатки пальцев. Детектив Джеймс был уверен, что это наркосделка. Что еще мне оставалось думать? Ты годами лгала нам. Годами, Софи. Не употребляла шесть месяцев, и что, я должен об этом забыть?
— Мне плевать, что ты мне не верил. Теперь — плевать. Теперь, когда все вокруг от меня отвернулись. Меня злит, что ты отвернулся от нее. Она бы никогда не взяла меня туда, где замешаны наркотики. И ты должен был знать это — ее должен знать!
С каждым словом мой голос становится все громче, и теперь я уже кричу на него, потрясая в воздухе рукой от переизбытка чувств.
— Не смей… — Он делает шаг ко мне, но передумывает и отступает назад.
Я стою на своем. Прошли месяцы с тех пор, как он вернул письмо, но обида все так же сильна, она рвется наружу и ее не унять.
— Ты бросил меня! И подвел ее, поверив, что она позволила бы мне вот так сорваться — и даже помогла прикупить таблеток. Издеваешься? Да она же и сдала меня в первый раз! О чем ты только думал? — воплю я, у моего голоса, как и гнева, нет верхнего предела.
На этот раз он не отступает. Он стоит ровно, а по моей спине пробегает холодок от его взгляда.
— Я думал о том, что тогда понятия не имел, кем же ты стала, — молвит он. — Ты лгала нам много лет. Притворялась, что с тобой все в порядке, а мы верили. Я верил. И начал подозревать, о чем же еще ты нам врала. Когда ты уехала в Портленд, Мина два месяца ходила… разбитая. Никогда ее такой не видел. После смерти отца… — Он трет рукой губы, плечами упираясь в дверь, придавая себе сил.
— Я пытался убеждать себя, что она волнуется, скучает по тебе. Вы двое всегда были неразлучны, как сестры. Но в том и дело, да? Ты и Мина. Вы не были сестрами. И не были просто подругами, ведь так? — Он вглядывается в мое лицо, ища намек на правду.
Он знает.
Божебожебоже, слишком поздно, уже слишком поздно.
— Ты любила Мину? — Он требует ответ, но я слышу в его голосе страх. — А она тебя любила?
Хотела бы я знать ответ на последний вопрос.
— Кайл тебе рассказал.
— Господи боже, — выдыхает Трев, и я осознаю, что Кайл ничего не говорил — вместо этого я только что подтвердила страх, сидевший глубоко внутри разума Трева.
Он заметно бледнеет, это видно даже под насыщенным летним загаром. Для поддержки он льнет к двери всем телом. Даже жаль, что этот разговор не состоялся в гостиной, там бы он смог присесть на диван — как, собственно, и я. Мои ноги дрожат, ладони липкие от пота.
— Господи боже, — повторяет он, качая головой, глядя перед собой, словно меня здесь нет. — Все это время… — Он переводит на меня глаза. — Почему ты никогда мне не говорила?
— Тебя это не касалось.
— Не касалось… — Из него вырывается недоверчивый смешок. — Ты же знала, что я люблю тебя. Не считаешь, что можно было и упомянуть, что парни тебе не нравятся? Все это время я убеждал себя, что тебе нужно… — Он затихает. — Ладно. Не важно. Больше не важно. — Он качает головой и отворачивается, собираясь открыть дверь.
— Эй. — Я ловлю его за руку.
Зря я к нему прикоснулась. Это сразу же становится ясно. Теперь нет никакого оправдания. Не списать на шок после смерти Мины. На пьяную ночь и тонкую рубашку.
Только он и я. Последние двое. Из всех людей только он тоскует по ней так же, как я, с кем у нас общие воспоминания о ней, чья любовь ко мне совсем противоположна ее: открытая и непоколебимая.
Он не шевелится. Не может, потому приходится мне. Ради нас обоих.
— Это не изменится, — уверенно говорю я. — Ты и я. Это химия. Или называй как хочешь. У нас с тобой своя история… Ничего не изменилось, Трев. Обещаю.
— Но ты по девочкам.
— Я не лесбиянка; я би. Это разные вещи.
— А Мина?
Мое молчание говорит само за себя, и он молчит тоже.
— Это была Мина, все это время?
Единственное, что я могу ему сейчас дать, — горькую правду. Ту, что перепишет все его воспоминания — о нем и мне, о ней и мне, о них двоих, о нас троих.
— Это всегда будет Мина.