ГОД НАЗАД (ШЕСТНАДЦАТЬ ЛЕТ)
— Ненавижу тебя!
Ныряю вниз, когда из комнаты Мины вылетает ботинок, а следом за ним Трев.
— Придурок! — Второй ботинок пересекает коридор, а Трев, едва взглянув на меня, убегает с преисполненным эмоциями лицом. Он вылетает в черный ход, оставляя дверь нараспашку.
Слышу злобное бормотание Мины и, выглянув за угол, тихонько стучусь к ней в спальню. Она резко разворачивается, и я напрягаюсь, заметив, что она плакала.
— Что случилось? — спрашиваю ее.
— О. — Она смахивает слезы. — Ничего. Все прекрасно.
— Ага, чушь не неси.
Она шлепается на кровать, прямо поверх разбросанных на одеяле бумажек.
— Трев придурок.
Я сажусь рядышком.
— И что он натворил?
— Он сказал, что я слишком открылась, — передразнивает Мина.
— Я-ясно, — протягиваю я. — Знаешь, информация контексту не помешала бы.
Перевернувшись набок, Мина вытаскивает из-под себя бумаги. И вручает мне пачку, собранную скрепкой.
— Это мое эссе на стажировку в нашей газете. Я попросила его прочитать, и потому, что он идиот, — последнее слово она кричит, чтобы брат наверняка ее услышал, — он сказал, что лучше мне его не отправлять.
— Я могу его прочесть? — спрашиваю.
Мина пожимает плечами, в драматическом жесте прикладывая руку к глазам.
— Пофиг, — говорит она, словно это не имеет значения, что подразумевая, естественно, обратное.
Все пять минут, что я читаю, она молчит. Единственный звук в комнате — шорох бумаги, когда она шевелится на кровати.
Дойдя до конца, я долго смотрю на последнее предложение, гадая, что же сказать.
— Все так плохо? — слабо интересуется она.
— Нет, — говорю ей. — Нет, — повторяю, потому что она совсем не выглядит убежденной, отчего мне хочется свернуться калачиком с ней рядом и говорить, какая она замечательная, пока она сама не убедится. — Оно прекрасно. — Я сжимаю ее руку.
— В нем я должна была рассказать о том, что сформировало меня как личность, — она как будто ищет оправдание. — Он мне сразу в голову пришел. Трев сказал, что проверит. Я и не думала, что он так разозлится.
— Хочешь, я пойду поговорю с ним?
В ее серых глазах, покрасневших и припухших от слез, загорается огонек.
— Правда?
— Да. Я быстро.
Оставляю ее в комнате и следую в постройку на заднем дворе, которую Трев преобразовал в мастерскую. Приблизившись, слышу изнутри ритмичное пошаркивание наждачной бумаги по дереву.
Трев, сгорбившись над столом с инструментами, шлифует пару треугольных решеток для моего сада. Мгновение смотрю, как его крупные пальцы уверенно движутся по кедру, обтесывая торчащие неровности. Ступаю внутрь, вдыхая запах опилок и моторного масла.
— Я не хочу об этом говорить, Соф, — заявляет он прежде, чем я успеваю открыть рот. Продолжает находиться спиной ко мне, даже перейдя к другой стороне решетки. Наждачка проносится по дереву, взметая в воздух горку опилок.
— Он был и ее отцом тоже. У нее есть полное право писать о нем.
Плечи Трева под тонкой черной футболкой напрягаются.
— Она может писать о чем хочет. Только не… об этом.
— Я не знала. Она никогда не рассказывала, — запинаюсь я. — Что вы были с ним, когда он умер.
— Да, были. — Его голос безликий и безжизненный, словно, только отключив эмоции, он может затрагивать эту тему. — Все произошло быстро.
Даже не знаю, что ответить. Мне больно думать, что десятилетний Трев играл в мяч со своим папой и видел, как между подачами он упал из-за кровоизлияния в мозг.
— Я и не осознавал, что она столько запомнила, — хрипит Трев. Все еще стоит спиной ко мне, и это, наверное, единственная причина, почему он продолжает говорить. — Я сказал ей отвернуться. В детстве она слушалась меня. И после она никогда не поднимала эту тему. Я думал, она заблокировала воспоминания… надеялся.
— Не заблокировала. Вам нужно об этом поговорить.
— Нет.
— Да. — Я понимаю, что сейчас перехожу границы. Меня подталкивает из тени незримая Мина.
Он наконец оборачивается, вцепившись в решетку как в спасательный круг.
— Трев, — мягко убеждаю я. — Столько лет прошло. Пора.
Он качает головой, но когда я обнимаю его, он падает в мои объятия как подкошенный. Я обнимаю крепко, прижимая ладони к его плечам, два островка тепла, просачивающегося через его футболку.
Когда я поднимаю взгляд, вижу, что Мина стоит у крыльца и наблюдает за нами.
Я протягиваю руку, зовя, упрашивая, и она нерешительно сходит по ступеням, шаг, второй, теперь уже увереннее, пока не оказывается передо мной и охватывает Трева за талию, тогда как я отступаю.
— Прости, — шепчет он, или она, или, может, они оба это говорят. Я выхожу из мастерской и направляюсь к дому.
Молчаливым стражником сижу на крыльце, неясный ропот их голосов смешивается со стрекотом сверчков и ночными шорохами, и загадываю желание, чтобы любые проблемы можно было решить столь же просто.