ДВА ГОДА НАЗАД (ПЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ)
Я проделываю в почве неглубокие бороздки.
— Не подашь мне лоток? — Я указываю на рассаду, которую несколько недель держала под лампой, пока она не проросла достаточно, чтобы высадить ее в землю. Я очень ею гордилась — эту первая рассада, выращенная под люминисцентной лампой, которую папа подарил мне на день рождения.
Мина откладывает в сторону книгу и встает с плетеного стула, чтобы придвинуть лоток поближе ко мне. Она осторожно балансирует на деревянной оградке клумбы, с подозрением глядя на почву.
— Еще раз, что это будет?
— Томаты.
— Слишком много заморочек для помидорок, — заявляет Мина. — Не могла просто купить растения в магазине? Или сажать их в те прикольные штуки, которые вверх ногами висят?
— Это другие. Они фиолетовые.
— Да ладно?
— Да, я специально заказывала семена.
Мина широко улыбается.
— Могла бы просто посадить мне цветы.
Я аккуратно опускаю росток в лунку.
— И какое в этом веселье?
— Теперь будем делать фиолетовый соус для пасты, — предлагает она.
— Если только готовить будешь ты.
— Ой, да ладно тебе… помнишь тот овощной суп, который ты пыталась приготовить? Единственный косяк — слишком маленький огонь. Но у тебя уже лучше выходит.
— Думаю, я лучше буду заниматься тем, что у меня и так получается. — Я рою третью ямку, беру росток из лотка и помещаю хрупкие корешки в их новый дом.
— Но разве ты не рада, что я нашла тебе хобби? — усмехается Мина. — Когда станешь всемирно известным ботаником, буду везде хвастаться, что я за это ответственна.
— Скорее из нас двоих всемирно известной станешь ты, — отвечаю я со смешком.
— Ну, это само собой разумеется, — заявляет Мина. — Не волнуйся, я поблагодарю тебя в речи, когда получу Пулитцера.
— Какая честь.
Мина возвращается к стулу и книге, а я возвращаюсь к томатам. Она обмахивается передом своего топа.
— Ну и жара, — жалуется она.
Здоровой коленкой я упираюсь в землю и проделываю новые рядочки, три вдоль, четыре поперек.
— До двадцати градусов поднялось, — наконец отвечаю. — Ты в норме?
Мина пожимает плечами, ее взгляд прикован к странице. Солнце припекает мне спину, и я задумываюсь, не слишком ли долго уже работаю.
В какой-то момент мне кажется, это весь ответ, что я от нее дождусь. Но тут она смотрит на меня.
— Завтра весь день с мамой и Тревом. Она хочет с утра навестить папину могилу.
— Вы… вы часто туда ходите? — интересуюсь я. Мне внезапно становится любопытно, а она, кажется, на этот раз всерьез готова поговорить об этом. Я знаю, что мистер Бишоп похоронен в Харпер Блафф, он здесь вырос и это главная причина, по которой они переехали сюда после его смерти. А знаю это все я лишь потому, что когда мы с Миной первый раз напились, она, уткнувшись мне в плечо, нечленораздельно пробормотала эту историю и после плакала, а на следующее утро не помнила ничего.
— Иногда, — говорит она. — Мне нравится прийти и поговорить с ним. Кажется, что он рядом. Не знаю, словно там ему легче за мной наблюдать.
— Наблюдать с небес? — спрашиваю я, и, как бы я ни противилась, в моем голосе слышен скептицизм.
Нахмурившись, Мина выпрямляет спину.
— Конечно с небес, — отвечает она. — Что… ты не веришь в такое?
Смутившись ее испытующего взгляда, я отвожу глаза. Мы никогда не говорили о религии. Я всегда избегала эту тему. Мина не набожна, в отличие от своей матери, но она из тех, кого называют верующими. Ходит на мессу, когда ее просит мама, и носит маленький золотой крестик, подаренный отцом.
А я — это я. Утратила веру после аварии, хотя не думаю, что мне было что терять.
— Не особо. — Не собираюсь врать, когда и так уже скрываю от нее куда более важные вещи: растолченные таблетки и мерзкие дорожки порошка, потребность отключиться от мира, которая изо дня в день поглощает меня все сильнее. Она начинает замечать, как я вырубаюсь на уроках. Нахожу оправдания, но она пристально следит.
Стряхнув с рук землю, поднимаюсь и ловлю настолько недоуменный взгляд, будто я объявила, что небо — зеленое.
— Соф, в Рай надо верить.
— Почему? — спрашиваю я.
— Просто… надо. Иначе что, по-твоему, ждет нас после смерти?
— Не думаю, нас вообще что-то ждет. Так я считаю. Ничего там нет. Когда люди умирают, то все.
Она ерзает на сиденье, и от того, как грустно изгибаются сейчас ее губы, мне хочется забрать свои слова обратно.
— Хреновая позиция какая-то. Почему ты хочешь в это верить?
Мгновение я молчу и провожу пальцем по колену, по памяти касаясь шрама. Так и чувствую через одежду пруты под кожей, соединяющие мои конечности.
— Не знаю. Просто так думаю.
— Это ужасно, — произносит Мина.
— Какая вообще разница? Я же не эксперт.
— Разница есть.
— Что, волнуешься, что я не попаду на небеса, если они все же существуют?
— Да!
Улыбка расплывается на моем лице, просто ничего не могу с этим поделать.
— Не смотри на меня так, — сердится Мина. — Словно считаешь это милым или чем-то таким. Папа все пропустил, наши с Тревом жизни. И возможность того, что он еще здесь, наблюдает за нами? Это не мило, это — вера.
— Эй. — Я тянусь и перехватываю ее руки. Она их не отнимает, хотя пальцы у меня все в земле. — Я не хотела… Если от этого тебе легче — хорошо. Но это не мое. И в этом вопросе нет правых и неправых, но этого не изменить.
— Во что-то же ты должна верить, — возражает Мина.
Сжимаю ее руки, она отзывается, словно я могу исчезнуть в любую секунду.
— Я верю в тебя, — отвечаю я.