СЕЙЧАС (ИЮНЬ)
Трев опаздывает уже на двадцать минут. Я уже готова оставить надежду, что он объявится, как оживает дверной звонок. Родители отправились на свой еженедельный ужин-свидание, так что я впускаю его в дом, и мы неловко замираем в холле. Теперь, когда он все знает, я без понятия, о чем говорить.
— Пошли наверх, — предлагаю я.
Он следует за мной по лестнице, я замираю на вершине, спина ноет от инъекций. Он замирает на входе в мою спальню, когда я подхожу к столу и сажусь за него.
Закрыв за собой дверь, он встает у подножия кровати и ждет.
— Кайл тебе сообщил про записи Мины? — спрашиваю я.
Трев кивает.
— Мы просмотрели хронологию и некоторые статьи, которые она сохранила.
— Всего три интервью. Мина говорила с Мэттом Кларком, дедушкой Джеки и ее младшей сестрой Эми, все в декабре. После разговора с Эми, из-за угроз, Мина бросила свою затею. В феврале она почему-то взялась за нее снова, но я не совсем понимаю почему.
— Ей никогда не удавалось на что-то просто забить, — бормочет он. — Вероятно, она полагала, что риск того стоил.
От переполняющей его безысходности даже легче. Из-за нее я чувствую себя чуть менее виноватой.
— Она когда-нибудь упоминала Джеки в разговоре с тобой? — спрашиваю я. — Хотя бы мимоходом?
— Ни разу с тех пор, как вы перешли в старшую школу. Тогда она конкретно на этом зациклилась. Помнишь? Даже жутко как-то было.
— Она хотела узнать, что произошло. Когда я вернулась в школу из больницы, все вокруг говорили об этом. Ей было любопытно, — говорю я.
— Слишком любопытно, — подмечает Трев надтреснутым голосом. — Дохрена безрассудно.
— Не вини ее, — говорю я, выходит очень тихо и невнятно. — Да, она сглупила, никому не сказав, чем занимается. Но это не ее вина. Вина на нем. На убийце, кем бы он ни был. И он заплатит за это.
Трев смотрит на меня блестящими глазами, и я вижу, как он внутренне собирается с силами, распрямляет плечи.
— Включи сначала Мэтта. Мы дружили, может, я что-нибудь замечу.
Кликаю по записи интервью Мэтта, настраиваю громкость. Небольшие помехи, а затем:
— Так. Ты готов, Мэтт?
В тот момент, когда ее речь раздается в комнате, меня накрывает ее голосом, от этого звука по телу растекаются боль и одновременно облегчение. Трев оседает на край кровати, сплетя пальцы и закрывая глаза.
Слышать ее совсем не то же самое.
Но это все, что у нас есть.
— Как вы с Джеки познакомились? — тем временем спрашивает Мина.
Заставляю себя сосредоточиться на ответе Мэтта. У него глубокий размеренный голос, и он делает паузы между предложениями, будто тщательно продумывает каждое слово.
— Наши мамы были подругами, — говорит он. — Она всегда была рядом, понимаешь? Соседская девчонка. Я позвал ее на свидание в восьмом классе, и все закрутилось.
— Ого, это долгие отношения, — говорит Мина, и я слышу в ее голосе одобрительную улыбку.
— Да, — соглашается Мэтт. — Она была особенной.
— Тебе, должно быть, было очень тяжело, когда она пропала без вести.
Долгое молчание, прерываемое шорохом и щелчками.
— Да. Всем было тяжело. Джеки любили все.
Пока проигрывается запись, я смотрю куда угодно, кроме Трева. Мина расспрашивает Мэтта о школе, о его и Джеки друзьях, об участии Джеки в молодежном движении и футбольной команде; обычные стандартные вопросы, ничего подозрительного. Медленно, но верно она старается, чтобы он перед ней открылся, и наконец спрашивает о предшествующих исчезновению неделях, о детективе Джеймсе и том, как он опрашивал Мэтта при расследовании.
— Этот мужик осёл, — усмехается Мэтт. — Думал, что все раскрыл. Я хотел дать им обыскать мой грузовик, но дядя Роб сказал, что им для этого нужен ордер. Детектив Джеймс столько времени считал, что это сделал я, и даже не пытался обрабатывать другие версии, что дело застыло. Правильно говорят, что первые три дня — самые важные в поисках пропавших.
— Но он тебя отпустил.
— У него на меня ничего не было, — говорит Мэтт.
На записи раздается телефонный звонок.
— Еще один вопрос. Ты и Джеки, у вас были интимные отношения, верно?
Длинная пауза, во время которой телефон звонит и звонит. Так и представляю, как Мина сидит и прямо спрашивает Мэтта, занимался ли он сексом со своей девушкой, и все это со спокойной улыбкой на лице, словно не перешла никаких границ приличия.
— Не думаю, что это твое дело, — отвечает Мэтт. — И думаю, что на этом мы закончим.
— Конечно, — говорит Мина. Шелест, и запись резко обрывается.
Смотрю на Трева, и сердце сжимается у меня в груди от блеска его глаз.
— Можем больше не слушать, — быстро проговариваю я.
Выражение его лица становится тверже, и он спокойно отвечает:
— Включай дальше.
Я слушаюсь его и включаю следующее.
Интервью Мины с дедушкой Джеки сосредоточено на ее детстве. Она не спрашивает ничего о расследовании, но всякий раз, когда Джек Деннингс начинает рассказывать о подростковых годах Джеки, Мина постоянно переводит тему обратно к ее отношениям с Мэттом.
В шесть часов слышится свист проходящего через центр города поезда, когда я, сжав зубы, включаю последнее интервью — с сестрой Джеки Эми. И когда начинается воспроизведение, я понимаю, что длительность файла меньше минуты. Тогда как разговоры с Мэттом и Джеком были больше пятнадцати.
— Что это? — спрашивает девчачий голос.
— Я собираюсь записать интервью, — говорит Мина. — Ты не против?
— Против, — говорит Эми. — Я уже сказала тебе, что не должна с тобой разговаривать. Выключи.
— Хорошо, — соглашается Мина. Шелест перемещения, и запись прекращается.
Трев хмурится.
— Это все?
— Думаю, да. — Я быстро вбиваю имя Эми в поиск на случай, вдруг Мина забила расшифровку интервью вместо звуковой записи, но в результатах выбивается только документ хронологии. — Здесь она интервью не сохраняла.
— Как ты считаешь, о чем они говорили?
— Ну, спрошу Эми, когда встречусь с ней. Она дружит с младшим братом Кайла; попытаюсь пробиться в ее расписание.
— Значит, на тебе Эми, а я позвоню Мэтту, — предлагает Трев.
— Вы до сих пор общаетесь? — В школе Трев редко проводил время со мной или Миной. Я была в курсе, с кем он дружил, но больше ни во что особо не вникала.
— Видел его пару раз после того, как уехал в колледж. Когда играл в футбол со старой командой.
— А что у Мэтта с наркотиками? — интересуюсь я. — Речь о косячках, или таблетках, или…
— Мет, — говорит Трев.
— Черт.
— Ага. Но это было после исчезновения Джеки. По крайней мере, никто из нашей компании не знал об этом. Потом это стало заметно всем окружающим. Его отец ушел, когда мы перешли в старшую школу, и Мэтт стал ввязываться в драки. А то, что случилось с Джеки, отчасти подтолкнуло его к краю.
— Как считаешь, он мог ее убить?
Трев встает с моей кровати, подходит к окну и раздвигает занавески, чтобы посмотреть на передний двор.
— Тогда я сказал бы — ни за что.
— А сейчас?
Некоторое время Трев молчит, просто смотрит в окно, сжав челюсть.
— Понятия не имею, — наконец говорит он. — Возможно, они любили друг друга. Может, она его ненавидела. Может, он ее убил. Сейчас я уже совсем не доверяю своей способности составлять о людях мнение.
Я отвожу взгляд.
— Мне пора, — говорит Трев. — Мэтту я позвоню.
— Посмотрим, может, получился с ним завтра встретиться, — предлагаю я. — Он мог сказать Мине что-то не для записи или говорил с кем-то об интересе Мины к Джеки. Или он сам это сделал.
Пока говорю, наклоняюсь над столом, чтобы оттолкнуться и встать со стула. Спина меня убивает. После инъекций на день или два боли ухудшаются, а потом спадают, но сейчас, когда поднимаюсь слишком быстро, не могу сдержать резкий вздох.
Трев оборачивается на звук, но я добираюсь до кровати и ложусь на живот до того, как он успевает мне помочь.
— Как себя чувствуешь? — спрашивает он.
— Я найду адрес Джека Деннингса, — игнорируя его вопрос, говорю я. — Можем проведать и его. — Начинаю переживать из-за всей ситуации. Я даже не знаю, как раскрыть убийство, свидетелем которого стала сама, не говоря уже о нераскрытом расследовании трехлетней давности.
Закрываю глаза. Вчера я легла поздно, потому что перечитывала газетные статьи об убийстве Мины и исчезновении Джеки. Каждый раз, когда пытаюсь уснуть, меня возвращает в тот день на Букер Поинт, а об этом я думать не могу. Поэтому и не сплю, когда в голове столько мыслей.
Но больше не могу сопротивляться.
Рука. Тепло на моем плече.
Рука Трева.
Поворачиваю голову, чтобы видеть его. Сидя рядом, он наблюдает за мной, и я не отвожу взгляда.
Осознание, что в нем что-то решилось, что-то, что, мне кажется, он подозревал, но отрицал в течение месяцев, если не лет. Принятие этого не разочаровывает, но вводит в сомнения. Это видно по его глазам, ощущается в прикосновении.
— Спина болит? — спрашивает он.
Я складываю руки под подбородком и киваю. Он обхватывает мое плечо, и эта согревающая тяжесть служит очередным напоминанием, что он живой. И что ее больше нет.
— Нужно что-нибудь, пока я не ушел?
Я качаю головой. Боюсь даже заговорить. Боюсь сделать что-то невероятно глупое, например, прильнуть к его прикосновению.
Не могу ради него — ради себя, ради нее.
Не шевелюсь.
— Думаешь, она там, наверху? — бормочу. Слова еле слышны из-за подушки, и ему приходится наклониться, чтобы расслышать. — Наблюдает за нами с небес?
— Думаю, да. — Свободной рукой он убирает волосы с моего лба и тыльной стороной ладони касается виска.
— Здорово, наверное.
— Иногда. — Трев продолжает поглаживать мои волосы, мягкое прикосновение словно накрывает меня теплым одеялом. — Иногда тяжело представлять, что она смотрит на все и не может присоединиться.
Какое-то время мы так и остаемся с обволакивающими нас воспоминаниями. Я уже в полудреме, закрыв глаза, когда он наклоняется и прижимается губами к моему лбу.
Шаги отзываются эхом по комнате, когда он уходит, а я твержу себе, что слезы, выступившие на глазах, от боли.