СЕЙЧАС (ИЮНЬ)
Первым мне в нос ударяет запах дыма. После — обугленного металла и бензина, резкая вонь, от которой хочется заткнуть нос. В голове ритмично звенит, все громче и громче. Я моргаю, но что-то застилает глаза, размазывается, когда провожу ладонью по лицу.
Прищуриваюсь, пытаясь сфокусировать взгляд на связанных запястьях, на том, что стекает по подбородку и капает, краснея, на руку.
Кровь.
Больно. Осознание приходит между судорожными вдохами. Болит все тело.
Господи.
Мои ноги, они еще способны ходить?
Отталкиваюсь здоровой ногой, больно, как же больно. Никогда не подозревала, что будет приятно ощущать боль. Боль означает, что меня не парализовало. Что я до сих пор жива.
А Адам? Поднимаюсь, чтобы оглядеться, но звон в ушах прямо-таки оглушает. Наклоняюсь между передними сиденьями и вижу, что головой он упал на руль. С одной стороны его темные волосы покрыты кровью, а грудная клетка мерно поднимается и опускается.
Нужно выбираться, пока он не пришел в себя.
Размышления занимают всего пару секунд. Об острый край разбитого стекла пилю затяжку, пока она не лопается. Освободив руки, хватаюсь за дверную ручку и толкаюсь наружу, но дверь заклинило.
Под все нарастающим звоном, словно кто-то постоянно прибавляет громкость, мне слышится стон.
Адам начинает шевелиться, и я бросаюсь ко второй двери. Сердце выскакивает из груди, по щеке стекает кровь. Эта дверь тоже не открывается, так что остается только вылезти из разбитого окна. Тяжело, особенно когда осколки впиваются в живот, но я толкаю себя вперед головой, едва не выпрыгивая. Крепко прикладываюсь о землю, плечи сводит, по спине прокатывается волна боли.
Машина пролетела прямиком но насыпи, капот смяло, как фантик от конфетки. От двигателя поднимается удушающий дым, и, когда я слабо покашливаю, ребра вспыхивают агонией.
Пошатываясь на ватных ногах, выпрямляюсь и осматриваюсь вокруг. Хоть мы и остановились на более-менее плоской полянке, повсюду деревья. Со всех сторон окружает дремучий лес. Сейчас бы пистолет и телефон, но на глаза не попадается ни то, ни другое, а на поиски времени нет — нужно уходить. Под ногами трещат и хрустят ветки и упавшая листва. На небе висит полная луна, освещая лес.
Шевелись, приказываю себе. Больная нога волочится по земле, цепляясь о камни и ветки и оставляя после себя след из крови шириной в километр. И видимость ужасная, даже в лунном свете. Я спотыкаюсь и валюсь на колени, царапая ладони в попытке подняться.
Забраться по насыпи не выйдет. Не в таком состоянии точно, когда одна нога больная, а та, что здоровая, трясется хлеще больной.
Остается только спрятаться.
Деревья сгущаются по мере того, как я со всей возможной скоростью, хромая, петляю меж сосен. Запах дыма от аварии начинает таять, сменяясь ароматом влажной земли и более резким — отдающим медью бризом. Рубашка, насквозь пропитавшаяся кровью, с каждым шагом шлепает по животу. И мне даже не нужно опускать взгляд, чтобы это увидеть. Порезы на животе неглубокие, но длинные, они отзываются болью при каждом вдохе. Но я не останавливаюсь. Нужно идти как можно быстрее.
Кажется, проходит целая вечность, я шагаю наедине с собой, и только собственное резкое дыхание громко отдается в ушах, больно, больно, больно, и я спрашиваю себя, когда же все закончится. Когда же я упаду.
Меня подкашивает за грудой валунов, немалые усилия требуются, чтобы опуститься на землю. Глаза закрываются, но я заставляю себя снова их открыть.
Мне нужно оставаться в сознании. Мне нужно сосредоточиться.
Мне нужно остаться в живых.
Сворачиваюсь в клубок, подтянув колени к подбородку, прижимаясь к крепкой скале, стараясь уменьшиться насколько это вообще возможно. Прикусываю губу от боли, но сдерживаюсь.
Заслышав шелест листвы от шагов, быстрых и напористых, я вся съеживаюсь, сердце ускоряет ход, и все во мне кричит бежать, бежать, бежать. Это смертный приговор, понятно же, но «борись или беги», хоть я и не способна сейчас ни на что из этого.
Приглушаю дыхание и сосредотачиваюсь на шагах — они приближаются или отдаляются?
Внезапно хруст смолкает. Я замираю, а глубокий голос, наполненный паникой, нарушает тишину леса:
— Адам? Адам? Твою мать, где ты? — Снова шаги, уже ближе.
Направляются в мою сторону.
Раздаются какие-то щелчки, словно кто-то бежит по подлеску.
Теперь шаги идут с двух разных сторон: одни — уверенные, другие — заплетающийся топот.
Мэтт и Адам. Сильнее съеживаюсь, ужас пробирает до костей.
— Адам! — Они нашли друг друга. И мне слышно их разговор, хоть они метрах в пятидесяти от меня.
— Ты видел ее? — нечленораздельно произносит Адам. Больно ему, наверное.
Так ему и надо. Надеюсь, он до смерти истечет кровью.
— Кого видел? Какого хрена происходит? Та машина… Твоя голова! Тебе нужно в больницу! — Голос Мэтта, настойчивый и почти злобный, звучит слегка странно.
— Нет! Надо найти ее! Она все знает. Мы должны остановить ее до того… до того…
— Ты о чем вообще? Пошли!
— Нет, послушай. Она обо всем знает.
— Что знает? И кто? Да шевелись уже!
Снова шаги, и голоса становятся громче. Мне уже слишком поздно бежать. Прижимаюсь к валуну, мечтая, чтобы он поглотил меня.
— Я никому не рассказывал, — лепечет Адам, его слова сливаются воедино. — Все эти годы я никому ничего не говорил. Но я видел, как в тот день она садилась в твой фургон. Я знаю, что ты сделал с Джеки. Но я никому не рассказывал; даже маме и Мэтту. Я думал, что все наладилось. Но потом Мина начала задавать свои тупые вопросы. Мне пришлось остановить ее — пришлось.
— Что ты несешь?
Стоп.
Нет.
Шаги приближаются, а мой мозг заново прокручивает признание Адама.
Я никому не рассказывал; даже маме и Мэтту.
Если с той стороны не Мэтт.
Если там не Мэтт…
Если это не ребенок Мэтта…
Мы убили бы ради другого. Так поступает семья.
Так поступил и Адам. От полного осознания из меня вырывается вздох.
— Что это было?
Адам не успевает ответить, как тяжелые ботинки начинают топать по земле. Эти тяжелые и уверенные шаги точно не Адам.
Его ботинки. Настигают меня.
Он быстр. Я стараюсь подняться, но больная нога подгибается подо мной. Я царапаю валун. Мне нужно за что-то удержаться. Мне нужно бежать. Хотя бы попытаться.
Но уже слишком поздно.
Он появляется из-за груды валунов, за которой я скрючилась, и, повернув голову и увидев меня, в его глазах вспыхивает облегчение.
— Софи, — произносит он, словно не происходит ничего необычного. Словно мы не торчим посреди леса, а он не пришел, чтобы меня найти. — Ты ранена. — Он подходит ко мне и с беспокойством касается моего лица.
Одернув голову, я ударяюсь о валун. Лягаюсь здоровой ногой, а все мои инстинкты так и орут бегибегибеги. Боль накрывает меня, я с трудом дышу.
А он улыбается мне. Той самой улыбкой, что поддерживал нас, когда мы пропускали голы.
— Ничего страшного, Софи, — говорит тренер Роб. — Полагаю, настало время нам поговорить.