ЧЕТЫРЕ МЕСЯЦА НАЗАД (СЕМНАДЦАТЬ ЛЕТ)
На следующий день после убийства Мины папа везет меня из больницы. Мы молчим всю дорогу. Я хочу облокотиться лбом о стекло, найти успокоение, но, как только делаю это, прижимаюсь к окну именно швами. Вздрагиваю и смотрю направо.
Солнечно. Морозный февральский день, горы еще покрыты снегом. Дети играют в парке, мимо которого мы проезжаем. После всего произошедшего кажется странным, что жизнь идет своим чередом.
По приезду папа открывает мне дверь машины, но, когда он уже в доме, я колеблюсь на нижней ступени лестницы. Он с беспокойством смотрит на меня.
— Тебе помочь, родная?
Качаю головой.
— Я пойду в душ.
— Ты помнишь, что где-то через час приедет детектив? Успеешь собраться?
В больнице мне дали успокоительные. Я слегка не в себе, чтобы отвечать на вопросы полиции.
От мысли о допросе хочется кричать, но я говорю, что буду готова, и начинаю медленно, с трудом подниматься по лестнице. Почти жалею, что выкинула свою трость в пятнадцать, потому что сейчас она мне точно не помешала бы.
Включаю воду и медленно раздеваюсь, стягиваю трусики и топ.
И вот тогда вижу его: красно-коричневое пятно на коленке.
Кровь Мины.
Прижимаю пальцы к пятну, ногтями впиваюсь в кожу, пока не появляются ярко-красные бусины свежей крови. Мои пальцы все в ней, и от этого так тяжело дышать, почти невозможно.
Пять месяцев. Три недели. Один день. Десять часов.
Делаю вдох. Воздух, влажный и горячий, почти липкий, скользит по горлу.
Снимаю кроссовки, которые принес папа, чтобы я нормально доехала домой. Ноги все еще грязные. Вчера я была в босоножках. Как и все остальное, что было на мне вчера, они, наверное, в пакетах для улик лежат и ждут, пока их проверят.
А найдут лишь ее кровь. Мою кровь. Нашу кровь.
Сильнее впиваюсь ногтями в коленку. Делаю вдох, потом еще один.
На третий я ступаю под душ.
Позволяю воде смыть последнее, что от нее осталось.
Когда выхожу из душа, обнаруживаю, что мама устроила шмон в моей комнате.
— Где еще? — кричит она. На ее щеках потеки туши, а глаза красные, она срывает покрывало с постели и поднимает матрас.
С моих волос капает вода, я стою обернутая в полотенце. И ошеломленная.
— Ты чего творишь?
— Таблетки, Софи. Где еще они лежат? — Она разрывает наволочки на подушках и, засунув руку внутрь, ищет среди пуха.
— Нет здесь никаких таблеток. — Меня качает от гнева, он пульсирует во мне как жар от очага.
Мама хватает с полок шкатулку с украшениями и вытряхивает из нее содержимое. Вниз летят браслеты и ожерелья, падают горкой на полу. Она дергает ящики с достаточной силой, чтобы вытащить их полностью, и вываливает все их содержимое на кровать.
Пока она перебирает футболки и нижнее белье, из уголка ее глаза вытекают слезы, добавляя черноты на лице.
Мама не эмоциональный человек. Она законник до мозга костей. Она помешана на контроле. Правилах. Тот хаос, что она устраивает в моей комнате, настолько не в ее характере, что я просто стою с открытым ртом.
— Мам, у меня нет никаких таблеток. — Моя единственная защита — это правда. Больше ничего не осталось.
— Ты лжешь! Почему ты все время мне лжешь? — Она бросается к двери в ванную. — Приходил детектив Джеймс. Он сказал мне, что в кармане твоей куртки нашли Оксикотин.
— Что? Нет. Нет! — Шок проникает сквозь оцепенение, окутавшее меня. Глаза сами раскрываются шире, когда я понимаю, что она ему верит… когда понимаю, что это означает.
— Утром полиция расспрашивала Кайла Миллера. Он сказал, что Мина говорила ему, что вы собираетесь на Букер Поинт достать наркотики.
— Нет! — Я словно в петле, и это единственное слово, которое может из меня выйти. — Кайл лжет! Мина едва с ним общалась в последнее время. Она даже не подняла трубку, когда он звонил!
Мама смотрит на меня из туалета, досада в ее взгляде смешивается с тушью и слезами.
— Они нашли таблетки, Софи, — говорит она. — Ты оставила их в своей куртке на месте преступления. И мы все знаем, что они не Мины. Поверить не могу! Ты только месяц как вернулась домой и снова упала в эту яму. Все труды Мейси насмарку… — Она яростно жестикулирует моей кроссовкой в руке и качает головой. — Следовало сразу отправить тебя на реабилитацию, а не к Мейси. Тебе нужна помощь профессионалов. Это моя ошибка, и мне придется жить с ней.
— Нет, мамочка. Мы не из-за наркотиков были там, я клянусь тебе! Мина встречалась с кем-то для статьи в газете. Я не на таблетках! Я не собиралась что-то принимать или покупать. Я чиста! Результаты анализов из больницы чисты! Уже пять с половиной месяцев!
— Прекращай свои игры, Софи. Твоя лучшая подруга умерла! Она мертва! На ее месте могла быть ты! — Она бросает кроссовку через комнату. Та попадает в дальнюю стену и настолько пугает меня, что колени слабеют. Я падаю на пол, укрываю голову руками, горло сжимает страх.
— Господи, милая. Мне жаль, боже, прости. — Мамино лицо — воплощение раскаяния, она опускается на пол рядом со мной, берет мое лицо в ладони. — Прости, — повторяет она. Извиняется она не просто за брошенную обувь.
Я изо всех сил пытаюсь дышать, не могу находиться к ней так близко. Отталкиваю ее, отодвигаюсь, пока не упираюсь в стену. Присев рядом со шкафом, она испуганно смотрит на меня.
— Софи, прошу, расскажи мне правду. Все будет хорошо. Только расскажи. Мне нужно знать, только так я смогу уберечь тебя от неприятностей. Тебе станет лучше, милая.
— Я не лгу.
— Нет, лжешь, — отрицает она, ее голос так и сочится льдом. Она выпрямляется, вставая прямо передо мной. — Я не позволю тебе губить себя. Ты останешься чистой, даже если мне придется запереть тебя.
Она кромсает остатки моей наивности. Теперь ее кусочки валяются на полу вместе с моей жизнью. Мама разрывает все, что еще осталось целым, полная решимости найти таблетки, поймать меня на лжи — что угодно, лишь бы подтвердить правоту Кайла и детективов.
Она ничего не находит. Потому что и находить-то нечего.
Но это не имеет никакого значения: слова Кайла, таблетки в моей куртке, их достаточно, чтобы убедить любого. Даже ее. Особенно ее.
Через две недели она отсылает меня в Центр.