Выяснилось, что он православный. То есть - настоящий. У него есть имя, и можно заказать...
----------------------------------------------------------------------
Из редакции я сразу пошла в собор, где уже были все мои подруги, а главное - престольный праздник с акафистом. За акафистом мне снова стало грустно. Незаслуженно грустно. Я не так плохо воевала с собой (все-таки для нашей войны пока еще плохо).
Зато торжественно впервые был заказан молебен за А. Никто не мог нас разлучить - кроме нас самих, а сами мы только этим и занимались. Видит Бог, не первые, не впервые.
----------------------------------------------------------------------
Ну вот и все.
Молчи. Оставь слова
Для тщетного пустого убежденья.
Нетленная любовь и без того жива,
А тленная умрет в ближайшее мгновенье.
Вот кончилось.
Стою - русалкой под крестом.
Молчи, не говори, не дли минуту боли.
Дай только умереть злодейке, а потом
Ты выйдешь, как корабль из гавани на волю.
Мы ничего не знаем о любви,
Как мальчики с машинками, как девы
С кувшинками. Молчи. И просто так живи.
Без вздоха обо мне, без памяти, без гнева.
----------------------------------------------------------------------
Машка говорит:
- А все потому, что у тебя крепкая молитва!
До сих пор не пойму...
7 декабря. Крестили маму. Меня шесть лет назад - в Екатерининской церковке на автостанции в Феодосии, ее - в день великомученицы Екатерины, в соборе наверху. Инициал тот же, а имя другое. Отец Виктор непрерывно повторял: как красиво и редко - Есфирь! Мама сказала: я чувствую себя иначе.
Читаю Битова. Это тот же А., только старше, спокойнее. Отстраненнее. Хотя он одного возраста не с нами, а с моей мамой, например, похожи - все трое. Различаемся - этим самым возрастом. И как я не знала, что такая проза живет? Мне это казалось только - собственным сном...
"Подлинный писатель никогда не умеет писать. У него может только еще раз получиться" (А.Б.).
Потому что приходится - еще и жить. Если бы можно было - бродить по улицам, устроить себе "запой", болдинскую осень - получалось бы долго.
Не всегда - я не знала еще, что замыслы старше нас.
"Подлинный замысел мучительно невыразим". Он, А., это знает.
----------------------------------------------------------------------
Так я стою, не отклоняясь,
А он уходит, изменяясь,
Не узнан - грек или грузин
Мучительно невыразим.
Назад, в библейскую картину
Уходит, распрямляя спину,
Оставив неподъемный груз.
И так прозрачен наш союз,
Что ближним кажется - обратным,
А дальним - вовсе непонятной
И темной блажью. Что мне блажь?
Докажешь? Сердце ли отдашь?
----------------------------------------------------------------------
9 декабря. Сегодня приходила Анка - брать интервью у Коти по поводу все той же Думы. Мне смертельно хотелось спросить: "Анка! Помнишь желтую обезьяну?"
Размером с ладонь, которую папа купил в Феодосии, и она ждала, не принимая участия в играх, до октября. До Анкиного дня рождения. Тогда мы учились в пятом классе.
Ни о какой обезьянке, а тем более - о белом пуделе Тиме, который был тогда у Анки, я, конечно, не говорила. Теперь у нее был волкодав и трое детей. Впрочем, с пятого класса она, клянусь, не сильно изменилась.
- Мне все время звонит в редакцию какая-то сумасшедшая. Называет меня Муся Розенкукиш. Ругает за то, что я наплодила еврейских детей. Она и А. преследует. Ее не устраивает его профиль...
Маша с Котей хихикнули, а я, чтобы занять паузу, сказала пошлость: мало того, что он грузин...
- Ну вообще-то он грек, - ответила Анка, - вообще-то - я пошла...