----------------------------------------------------------------------
Папа "Анну" изругал. Сказал: ничего не понятно и местами просто коряво.
- Но мне же - понятно!
- Пусть он и пишет тогда для тебя одной!
Кажется, папа меня и связывал (а возможно, и себя тоже) - этой негласной установкой писать, "чтоб было понятно для людей". Но в литературе я не бездарна. И я сказала:
- Удивительно то, что несмотря на твои резкие заявления, у тебя действительно есть хорошие вещи!
Оставив папу (который все-таки не смог не улыбнуться) решать дилемму: как можно одновременно ценить хорошего писателя Т. и плохого писателя А.
26 сентября. Днем, в редакции, вдруг стало сочиняться что-то. Сидела в коридоре, додумывала и дослушивала стихи - ничего не было надо - и увидела идущего А. Улыбка - ясная, как тогда, первый раз. Конечно, мне. Не остановился ни тогда, ни теперь, но помешать успел. Стихи вышли так себе.
Из ошибки (вместо "песни" - "тексты") вышли тоже стихи. Все для этого? Зачем для этого - видеться?
----------------------------------------------------------------------
Столько мучиться от недоверия, непонимания, непечатания - и так испугаться понимания? Отчего же так неумело прячетесь? Хотите от меня спрятаться - бросьте писать, ну - пишите в стол... Вы - настоящий, и я поняла это не так, как те, кто "разбирается", я поставила на себе эксперимент, как на павловской собаке.
Если это бегство от себя, то бегите от меня!
Впрочем, я рано отказываюсь, рано соглашаюсь. Не нужно - отказываться или нет. Нужно слушать тишину в себе.
28 сентября.
Сон на Воздвиженье - скоро уж год
Словно не все утонули,
Словно уснули в безмолвии вод,
Просто на время уснули...
Первые, кажется, стихи не о тебе. Но смешно думать, что тебя в них нет. У нас - северное сияние и траурная церемония, а там, на дне - что там? Тайна. Где тайна, там живое. Темная, может быть, преступная тайна.
В тот день был еще дождь. Я всегда любила высокие этажи, большие окна, эту манящую безопасность подъема. А тут - стена. Сплошная стена серо-голубой воды. Куда ей было падать? Земли, правда, не было видно. Ты вошел к нам в корректуру, а я стояла лицом к двери и не могла не зажмуриться! - торопясь, о чем-то беспокоясь, протянул папку старых стихов - сказал, уходишь, вышел и через минуту хлынул дождь.
И весь день то начинался, то переставал дождь. И я слышала музыку. Дождь помог мне закончить стихи про тебя.
Музыка всегда одна и та же. Не одно и то же - что получается потом.
Может быть, гораздо меньше, чем кажется, зависит от усилий - то, что получается потом.
А стихи были - сначала просто о тебе, потом - уже о тебе и о себе, потом - о себе только, и совсем уже - не о тебе, не о себе. Я так глубоко тебя присвоила!
Я думала о тебе - и чем больше думала о тебе, тем больше мой взгляд опрокидывался внутрь себя - в собственную тетрадь для сна, где тебя уже не было. Или, может быть - до такой степени был...
В тебе многое должно еще перегореть - для нежизни. Ты еще хочешь захочешь еще - "лечиться обыкновенным". "Я ничего не хочу больше делать, только писать", - говоришь это, а сам, даже от меня - боишься?
Если и есть в этом что-то "женское" - это первое умирает! Догадка еще: если параллельно, а может быть, кто знает - и благодаря всему - стало налаживаться свое - кто вам мешает? Мне с ощущением себя не-женщиной все равно жить. Я все равно это о себе отлично знаю - и не обманулась бы, если бы вам показалась во мне женщина. Вот если бы вы были готовы... к другому методу? К другому началу, середине, концу? Но я уже поняла - не готовы. Этого ли боитесь?
----------------------------------------------------------------------
3 октября. Ночью писала колыбельную для А. Утром, не собираясь ее показывать, нашла на столе в корректуре гранку: "Сны и только? Сны..." "Я испытывал отвращение ко сну. Я был падшим". Теперь он стал другим.
----------------------------------------------------------------------
Так ли много мне нужно на свете,
Незнакомый мой человек?
Поглядеть на закрытые веки
Сквозь теченье закрытых рек.
Спи, мое ежедневное чудо,
Так немного осталось дней.
Позабыв, я тебя не забуду,
Не забыв, позабуду прочней.
Цвет проходит, и золото с перцем,
Перец с солью, и все - в серебре.
Незнакомых октав и терций
Тонкий звон на моей горе.
За раскрытым во тьме роялем,
Сквозь невидимо легкий дым,
Два аккорда: вот здесь стояли,
До сих пор иногда стоим.
Проходи, не мешай, не трогай,
То же самое повтори.
Незнакомок снаружи много,