Вторая бригада следователей — Жечков разбил группу на пять бригад — выследила Погосьянца-младшего на квартире его дяди. Действуя по инструкции руководителя, они провели жёсткое задержание, словно речь шла об опасном преступнике. По дороге ему дали понять, что он обвиняется в изнасиловании и тут же устроили очную ставку с жертвой — Звонарёвой. Та опознала в нём человека, который вступал с ней в половую связь. На этом её роль закончилась. Погосьянц, разумеется, утверждал, что никакого изнасилования не было, и всё было добровольно. Тогда Жечков добавил ужаса, намекнув задержанному, что тот будет проверен на причастность ещё к трём случаям жестоких изнасилований и убийств.
— Зачем ты изучал книги по хирургии и интересовался инструментами? Учился разделывать трупы?
— Я никого не убивал — заплакал Погосьянц
— Так все говорят. Хочешь, чтобы тебе поверили, — выкладывай всё.
— Мне нечего скрывать. Я ничего не совершал.
— Кого из сотрудниц библиотеки, кроме Звонарёвой, ты еще изнасиловал?
— Я их не насиловал! Я приглашал их в ресторан «Хрустальный», на Дорогомиловке, а на обратном пути предлагал выпить чашечку кофе.
— В съемной квартире?
— Да.
— Они соглашались, хотя дураку было ясно, что мне от них надо. Но, видимо, им от меня того же надо было. Сексом мы занимались быстро, не больше часа, после чего отвозил их обратно на работу.
— Вы утверждаете, что не применяли к ним насилия?
— Никакого.
Тогда Жечков познакомил его с выдержками (разумеется, выдернутыми из контекста) показаний Звонарёвой:
— «Вернулся со скальпелем», заявил «теперь ты в моей власти», «провёл лезвием по животу» — это, по-твоему, добровольный половой акт?
— Да, это всё было. Я признаюсь, да, связывал их. Я так уже привык, всех своих девушек я связываю, — только так я могу получить удовлетворение. Если девушка отказывается, я понимаю, что это не моё, и мы расходимся. Многие меня считали психом и разрывали отношения, но я никому не угрожал.
— Где ты работаешь?
— Ночным сторожем на складе.
— Почему же тебя интересовали книги по разделке трупов?
— Да я их даже не читал! Выбрал случайно, поскольку я изображал из себя хирурга.
— Зачем это было надо — изображать хирурга?
— Мой брат — хирург, а я воспользовался его пропуском в библиотеку.
— Это нам известно, я спрашиваю, зачем это было надо?
— Чтобы лучше знакомиться с женщинами. Если ты — никто или сторож, как я, с тобой никто не пойдёт. А на хирурга девушки хорошо клюют.
— То есть весь твой интерес был в соблазнении женщин?
— Да, а что тут такого?
— Погосьянц, время — двенадцать часов ночи, а ты всё морочишь мне голову. Ты любил женщин и для этого специально снял квартиру, чтобы туда их завлекать, так?
— Так.
— А теперь объясни, почему тебя не интересовали другие женщины, кроме тех, кто работал в библиотеке? Но прежде, чем отвечать на этот вопрос, учти, что судьба твоя сейчас висит на волоске. Скрыв от следствия любую, самую мелкую деталь, ты рискуешь стать тем человеком, на которого повесят три трупа.
— Ничего я не скрываю.
— Чем был вызван такой выборочный сексуальный интерес к сотрудницам библиотеки?
— Меня попросили, — выдавил он и запнулся.
— Кто и о чём попросил?
Можно мне выпить воды? — разволновавшись, попросил Погосьянц.
Жечков распорядился снять с «арестованного» наручники и принести воды.
— Это долгая история.
— Ничего, у нас вся ночь впереди.
— У меня есть приятель, Паша его зовут, мы с ним вместе фарцевали у магазина «Олимп». И я ему был должен полторы тысячи. В общем, такая история вышла: эти деньги я занял у него под покупку товара, а после реализации собирался вернуть долг. И тут мою квартиру ограбили, и весь товар вынесли. Ну, хрен знает, может, это он сам и подстроил, но я-то по-любому попал. Товара нет, долг висит — хоть вешайся. Я ему, конечно, обещал вернуть деньги в самое ближайшее время, но как это сделать, понятия не имел. И тогда он сам ко мне подошёл и спросил, не хочу ли я подзаработать, чтобы, значит, часть долга погасить. Ясное дело, я согласился, и он свёл меня с человеком, который готов был заплатить мне тысячу за одно дельце. Ну, думаю, точно криминал. Отказываться не буду, но и исполнять тоже не стану. Главное, думаю, отсрочить срок выплаты.
— Что это был за человек? Он как-то представился?
— Герман и всё.
— Что за дело предложил Герман?
— Сказал, что дело плёвое, как раз по моей первой специальности. Паша ему, видимо, наплёл про меня.
— По какой специальности?
— По бабам.
— Большой спец?
— Можете смеяться, но в этом вопросе тоже талант требуется.
— Дальше.
— Короче, в библиотеке в этой работала баба, у которой муж барыга по автозапчастям. Со слов Германа он был подпольным миллионером: вагонами из Тольятти гнал дефицитные детали и толкал их на станции техобслуживания
— Что от вас требовалось?
— Поиметь его жену, библиотекаршу эту, с последствиями.
— В смысле?
— Ну, под камеру, чтобы компромат был. А дальше, значит, этот Герман хотел каким-то образом прижать этого барыгу, не знаю, так он мне объяснил.
— И ты согласился?
— А какой здесь криминал? Я даже подумал, что легко отделался. Мне бабу разложить как подстилку на пляже.
— Фамилия этой женщины?
— Жены барыги? Шадрина, Марина.
Жечков, словно, впервые слыша эту фамилию, переспросил:
— Как? Шарина?
— Шадрина. Марина Шадрина, — отчётливо выговорил Погосьянц.
Жечков выложил перед ним фотографий нескольких женщин и спросил, может ли он её опознать среди них.
— Она, — взяв со стола фотографию Шадриной, уверенно ответил он.
— Продолжай.
— А что продолжать? Дело своё нехитрое я сделал. Заработанные мной деньги Герман передал Паше в счёт долга.
— Значит, вы её скомпрометировали?
— Ну да.
— Каким образом?
— Герман дал мне таблеток каких-то, чтобы я подмешал ей в шампанское. Она и отрубилась, да так, что потом ничего не помнила.
— В чём заключался компромат?
— Поснимал на фото в разных, так сказать, ипостасях.
— И передал эти фото Герману?
— Да, это было условие получение денег.
— Что именно ты передал Герману? Плёнку? Фотоаппарат?
— Плёнку.
— Когда это произошло?
— В декабре прошлого года.
— А дальше? Ты с ней встречался потом?
— Один только раз, в прошлом месяце она сама позвонила и попросила перевезти на машине вещи с квартиры матери. Ну, я ей помог.
— Когда это было? Точное чисто помнишь?
— Где-то в середине мая.
— Куда вы ездили?
— В Медведково, а потом к ней в Ясенево.
— Какие вещи перевозили?
— А никаких. Я так и не понял, зачем мотался.
— В тот день, когда ты перевозил её вещи, где и как вы встретились?
— Я подъехал к библиотеке, она меня уже ждала там.
— Где именно?
— На автобусной остановке.
— На какой стороне улицы?
— Со стороны реки, в сторону киевского вокзала.
— Она стояла прямо на остановке?
— Я не помню. Нет, чуть подальше, там, где машины ловят.
— Как она была одета?
— Вроде юбка в клетку и блузка на ней были.
Допрос прервал телефонный звонок. Услышав в трубке голос Федосеева, Геннадий посмотрел на часы, — была половина первого ночи. Значит, он знает, что я всё ещё на работе, отметил про себя он. Ничего хорошего такой звонок не предвещал.
— Геннадий, мы же договорились — начал Федосеев, — что с Погосьянцем будем действовать согласованно.
— Но мы не договорились, с каким именно. 16 мая Шадрину отвозил с работы на своей машине Погосьянц — младший. Сейчас он у меня.
— Вот этого делать не стоило, — упрекнул его Федосеев.
— Он был последним, кто видел Шадрину, и у меня не было никаких оснований медлить с его поисками.
— Всё понимаю, но ты поторопился с задержанием.
— Анатолий Петрович, если я мешаюсь под ногами, то могу отойти в сторонку. Тем более, у меня сейчас дел невпроворот по Самохину и Сунгоркину. Там предстоит еще тела искать.
— Не заводись. Не могу тебе по телефону многого сказать, но этого парня, который сейчас у тебя, мы забираем.
— Как забираете? — удивился Жечков.
В этот момент, словно, по команде, в кабинет вежливо постучали и сразу же вошли двое мужчин среднего возраста и средней внешности в серых костюмах.
— Вы говорили с Анатолием Петровичем?
— Да, говорил.
В общем-то, Жечков понимал, что выйдя на след Германа, он залезал в чужой огород. И реакция Федосеева не заставила себя ждать. Всё в этом деле было утыкано красными флажками, переходить за которые не рекомендовалось. Геннадия это бесило, он не раз хотел поставить вопрос ребром: либо мы, без дураков, ищем пропавших людей, либо играем во все эти игры. Пока происходило второе.
— Не отдавайте меня! — наивно попросил Сурен. Вы же верите, что я никого не насиловал и не убивал? — обратился он к Геннадию.
— Хотелось бы верить.
— Клянусь Богом!
— Не беспокойся, они тебя отпустят, — сказал на прощание Жечков, после чего люди Федосеева вывели задержанного из кабинета.
Жечков сложил документы в сейф, потушил свет и вышел. Последняя, чуть ли не единственная внятная версия не подтвердилась, и он снова оказался у нулевой отметки.
«Провались они все пропадом!», — захлопнув дверь, в сердцах бросил он.
С Самохина сняли наручники, чтобы он показал, как именно он разбрасывал на дорогу саморезы. Следственный эксперимент проводился в движении по минскому шоссе, поэтому вместо саморезов ему дали горсть пластиковых зубочисток. Повторяя свои действия, он опустил переднее пассажирское стекло, высунул наружу руку и, заведя её вверх, высыпал над крышей разноцветные палочки. Оперативники из следовавшей сзади машины зафиксировали, как увлечённые воздушным потоком, они шлейфом стелились вдоль колеи движения.
— Раскидали, дальше что? — спросил Жечков, пока его сотрудники вновь одевали наручники на Самохина.
— Дальше смотрели в зеркало. Если задняя машина резко теряла скорость, мы притормаживали, тушили фары и съезжали на обочину.
У столбика с отметкой «65-й км» Жечков попросил остановить машину.
— Это здесь было?
— Чуть подальше, за вывеской «лесничество».
— На каком расстоянии вы останавливались от той машины?
— В километре где-то, не больше.
Жечков по рации попросил заднюю машину держать дистанцию в несколько сот метров, после чего движение возобновилось. Проехали большой щит с надписью «лесничество».
— Вот здесь, в начале спуска мы разбросали шурупы.
— И начали наблюдать в зеркала?
— Да. Смотрим, она встала на обочину. Мы съехали до конца спуска и вот где-то здесь тоже встали.
Оперативная машина остановилась. Второй, выполнявший роль «жертвы», автомобиль занял позицию в нескольких сотнях метров сзади. Самохина вывели на обочину.
— Что вы делали дальше? — продолжил эксперимент Жечков.
— Сунгоркин по опушке шёл к той машине.
— А вы?
— Я оставался на месте.
— То есть, он шёл один?
— Да.
— Как Сунгоркин поступал с телами жертв?
— Он их закапывал.
— Один?
— Да.
— Сколько же на это у него уходило времени?
— Точно не могу сказать.
— И всё это время, пока он избавлялся от трупа, машина пострадавшего стояла на обочине?
— Да.
— Хорошо. Оставаясь здесь, как вы понимали, что дело кончено?
— Сунгоркин проезжал мимо на этой машине и мигал мне. Я трогался и ехал следом.
— То есть, всё делал один Сунгоркин? В таком случае непонятно, зачем вы ему были нужны. Как вы это объясните?
— На две машины нужны два водителя.
— Только из-за этого?
— Да.
— Точное место захоронения вы можете сейчас указать?
— Вряд ли. Где-то в этих лесах. Тут и днём особых ориентиров нет. А в темноте и подавно.
— Как далеко от дороги вы закапывали их?
— Ну, вглубь леса, может, метров сто, — сказал Самохин, прежде, чем спохватился. Это Сунгоркин мне так говорил. Меня там не было.
Жечков лишний раз убедился, что Самохин лжёт.
На следующий день следственный эксперимент повторился, но уже с Сунгоркиным. В отличие от своего подельника, тот указал место нападения на несколько километров дальше, в районе 69-го километра в сторону области.
— Итак, вы заметили, что машина сзади, предположительно, проколола колёса. Ваши дальнейшие действия?
— Мы разворачивались обратно в сторону Москвы, проверяли эту машину…
— Проверяли — это как?
— Проезжая мимо, смотрели, нет ли там посторонних.
— Дальше.
— Потом, проехав обратно километра два, снова разворачивались и заходили, как-бы с тылу, присматривая место, где можно спрятать нашу машину. Потом шли лесом.
— Пойдёмте, — сказал Жечков, предлагая Сунгоркину повторить весь свой маршрут.
— Но мы далеко шли по лесу. Метров пятьдесят от дороги.
Группа в составе Жечкова, Сунгоркина и пятерых оперативников углубилась в лес и пошла вдоль дороги.
— Почему вы так глубоко углублялись в лес?
— А ближе тут ссут часто.
Пройдя по лесу пару сотен метров, они вышли к заранее припаркованным там Жигулям, рядом с которыми стоял изображающий жертву сотрудник. Затем Сунгоркин подвёл всех к кромке леса.
— До машины тут метров двадцать и идти через овраг, поэтому незаметно подкрасться не удалось.
— Вы спустились в овраг, — констатировал Жечков, вместе с Сунгоркиным повторяя его путь к Жигулям.
— Я пошёл через овраг напрямик к машине, а Лёха метрах в тридцати, чтобы зайти сзади.
Когда я поднялся на обочину, он на меня уже смотрел.
— Он вас заметил?
— Да.
— Где он стоял?
— У багажника, он что-то там доставал.
Сотрудник-жертва встал у багажника.
— Вы сразу на него напали?
— Нет. Я вначале спросил, не нужна ли ему какая-то помощь.
— Что он ответил?
— Ничего. Он сразу догадался.
— Он сопротивлялся?
— Не, ему Леха сзади по башке монтировкой и всё. У него же всё внимание на меня, Лёху он даже не видел.
— Лёха — это Самохин? Он бил?
— Да.
— А ваша функция в чём заключалась?
— На подстраховке. Ну и как второй водитель.
Жечков ещё задавал вопросы, а диктофон прилежно всё фиксировал, но внутри у него начало расти тошнотворное чувство мерзости от исполняемой им работы. Ему самому, вдруг, захотелось забить до смерти этого Сунгоркина с Самохиным, закопать их здесь же и со спокойным сердцем вернуться в Москву, уютно поужинать с женой, выпить вина.
Место захоронения трупа Сунгоркин, естественно, не помнил.
Нить, ведущая к «Герману», а от него к заказчикам шантажа Шадриной, оборвалась так же внезапно, как и возникла. Представившийся Погосьянцу под именем «Герман» Илья Борисович Тернавский пять месяцев назад «эмигрировал в Израиль» и в настоящий момент находился в Вене в ожидании американской визы. За ним, конечно, наблюдали в Австрии, но с оперативной точки зрения этот игрок уже покинул поле.
Раскрыть с наскока тайну исчезновения Шадрина не получилось. Благодаря целому ряду мероприятий, Грибину удалось представить криминальную версию в качестве доминирующей, но не более того. Теперь, когда следователи всей московской области были ориентированы на поиски автомобиля и останков семьи Шадриных, — а это могло занять годы — генерал смог, наконец, приступить к выявлению возможных связей «пропавшего» с оперативными сотрудниками московских резидентур. То есть, заняться своими прямыми обязанностями.
Грибин затребовал в Девятом Управлении все журналы наружного наблюдения с 16 декабря 1979 по 19 мая 1980 включительно. Генералу Сарычеву, заместителю руководителя «Девятки» это сразу не понравилось:
— Скажи, что, конкретно, тебя интересует, и мы найдём. Зачем эти проверки устраивать?
— Меня всё интересует, — не поддался Грибин.
Поняв, что начальник контрразведки настроен решительно, Сарычев поручил своему заму подготовить все запрашиваемые материалы.
— Еще нам нужен отдельный кабинет, — дополнил Грибин.
— Я смотрю, вы к нам надолго перебираетесь?
— Как пойдёт.
В выделенном кабинете на стене висела кумачовая Доска Почёта, на которую вместо передовиков производства были вклеены фотографии девяти установленных среди сотрудников посольства США оперативников ЦРУ. Рональд Хэтэвей, как и подобает руководителю, был помещён на самый верх доски, все рядовые сотрудники находились ниже своего шефа. Все на фотографиях улыбались, словно подначивали старика Грибина.
Полковник Немечек, заместитель Сарычева, выложил перед Грибиным пять сшитых томов папок.
— Сколько здесь приблизительно рапортов? — спросил Грибин.
— В день у нас в среднем бригады сдают по двадцать-тридцать рапортов. В месяц это около семисот, получается три с половиной тысячи.
— Многовато, — взвешивая в уме массив информации, задумался Грибин.
— Может быть, имеет смысл сконцентрироваться на какой-то локальной дате? — предложил полковник.
— Эту дату я как раз и ищу. Она должна находиться в отрезке времени декабрь-май.
— Если ограничиться только оперативниками, тогда рапортов будет намного меньше.
— Пожалуй, да, меня интересуют только эти ребята, — Грибин кивнул в сторону «доски почёта».
— Они у нас под плотным колпаком, — похвалился полковник.
— Не уверен в этом. Иначе бы не пришёл.
— Пожалуйста, проверяйте, — указал на пухлые папки полковник.
— С завтрашнего дня на постоянной основе, здесь, с трёх часов дня я хочу проводить опросы всех, без исключения, бригад наружников. Один день — одна бригада. Обеспечьте, пожалуйста, — генеральским тоном распорядился Грибин.
Военные, как всегда, всё напутали. Когда водитель Юра привёз Жечкова в район 65-го километра минского шоссе, цепь солдат уже была выставлена, но не на той стороне дороги.
— Всё хорошо, но нас интересует лес с противоположной стороны дороги, — расстроил капитана Геннадий.
Капитан тяжело вздохнул: для трёх сотен солдат перебежать шоссе с интенсивным движением представлялось рискованной операцией. Поэтому солдат снова погрузили в грузовики, и они тронулись в путь в поисках ближайшего разворота.
Цепь из трёхсот солдат с дистанцией в пять метров обеспечивала надёжное прочёсывание фронта в полтора километра. Затем, внахлёст, цепь смещалась на один километр в сторону области. Солдатам была поставлена задача докладывать о любых подозрительных местах с нарушенным слоём почвы.
Зеленые человечки углубились в лес, и Жечков задумался, стоит ли ему ждать результатов прочёсывания? За всю его служебную практику он не мог припомнить ни одного случая, когда прочёсывание дало бы хоть какие-то результаты. Так было и на этот раз, хотя и не обошлось без курьезов. Так, найденные в районе 68-го километра крупные костные останки, вначале были идентифицированы как человеческие, и об этой находке даже было доложено в КГБ. Однако, привлеченные позже к опознанию останков судмедэксперты опровергли выводы своих предшественников, установив, что они принадлежали молодому лосю.