Посольский архивариус передвигался по Москве на стареньком Фольксваген жук. То ли его машина была слишком старая, то ли он сам очень медленно ездил, но следить за ним было очень трудно. Жук Качериса двигался чуть быстрее черепахи. Со стороны казалось, что он едет на первой передаче и переключаться вверх для разгона не собирается. «Волгам» со спрятанными под капотами мерседесовскими движками совершенно невозможно было ползти позади, ибо тем самым они себя обнаруживали. А другого способа слежки не было.
— Он определенно не дурак, — сказал Грибин, наблюдая из оперативной машины за оригинальной ездой Качериса по Москве. Возможно, он даже опасней всех остальных.
— Такое поведение тоже привлекает лишнее внимание. Тем оно и подозрительно, — высказал свое мнение сотрудник «девятки» за рулем.
— И что, он так и будет плестись или все-таки разгонится, — спросил Грибин.
— А вот смотрите. Сейчас он типа убаюкивает нас, чтобы мы расслабились. В таком темпе он может проехать пару закрытых поворотов, а в третьем или в четвертом попытается резко оторваться.
— Почему вы не докладывали об этом? — строго спросил Грибин.
— О чём? О манере его езды? Он же не является установленным сотрудником разведки. А этими чудачествами он пытается с нами играть, изображая из себя шпиона.
— Я так понимаю, это не ваша личная оценка, а позиция руководства Управления?
— Разумеется, — улыбнулся водитель.
— То есть, вы считаете, что он таким образом играет в шпиона?
— Типа того. Кем он там работает, в посольстве? Бумажки передвигает? А тут погоня, романтика!
В этот момент за очередным поворотом жук Качериса, как по заказу, вдруг, исчез из поля зрения машины преследования.
— Вот, опять в кошки-мышки с нами начал, — подбоченившись для активной езды, сказал водитель и резко прибавил скорость, чтобы одним прыжком нагнать беглеца.
Несмотря на то, что «Волга» пулей пронеслась по переулку, машины Качериса она не настигла. Водитель резко затормозил и, разворачиваясь в узком переулке, одновременно вызывал по рации смежников:
— Тринадцатому, восьмому и девятому — блокируйте выезды в треугольнике Поварская — Калининский проспект — Новинский бульвар.
По радиосвязи слышались отрывки реплик:
— Мы его взяли на Большом Ржевском.
— Ведете?
— Да, он тут петляет, но выходить, похоже, будет к Почтамту.
— Я двенадцатый. Приму его на Калининском.
Командирская машина с Грибиным на борту выехала на Калининский проспект и в районе кинотеатра «Октябрь» и остановилась на обочине.
— Он у «Мелодии», принимайте, — прошипела рация.
Водитель посмотрел в зеркало заднего вида и, увидев в нем округлый контур красного Фольксвагена, завел двигатель.
Грибин уже приготовился проводить взглядом проезжающего мимо архивариуса, разглядеть его вживую, но произошло то, чего никто не ожидал. Качерис снизил скорость и сам, повернув голову, уставился не моргающим взглядом на оперативную машину КГБ. Грибина спасли лишь затемнённые задние стекла. Но ему показалось, что Качерис смотрел сквозь плотную, черную среду и заметил его секундную растерянность. В жизни лицо архивариуса оказалось ещё более мерзким, чем на фотографиях.
— Да он дегенерат какой-то, — с отвращением отозвался о нём Грибин.
— Та нормальный парень, просто немного не в себе, — с украинским акцентом ответил водитель «девятки».
Через сорок минут петляний по городу Качерис остановил своего жука у бассейна «Чайка» в районе метро «Парк Культуры». Взяв из машины спортивную сумку, он исчез в коридорах спортивного комплекса.
Грибин открыл бардачок, взял трубку радиотелефона и вызвал одного из своих сотрудников.
— Я вас слушаю, товарищ генерал, — ответили на том конце.
— Я помню у Шадрина был абонемент в бассейн. Напомните мне, в какой именно.
— В Лужники.
— Точно?
— Абсолютно
— Вы проверяли это?
— Так точно. Он регулярно, два раза в неделю посещал бассейн вплоть до майских праздников. Последний раз он был в Лужниках 27 апреля.
— Хорошо, спасибо, — повесил трубку генерал.
Грибин вышел из машины, распрямил затекшую спину и громко произнес:
— А не тряхнуть ли мне стариной?
— А что, и тряхните, — ничего не поняв, поддержал его порыв водитель.
Грибин вошел внутрь здания бассейна и первым делом обратился в окошко дежурного администратора.
— Скажите, я могу прийти к вам поплавать, если у меня нет абонемента?
— Это зависит от загруженности, — ответила администратор. На время, когда дорожки заняты спортивной секцией, мы не пускаем посторонних. А в остальное время на коммерческой основе с предъявлением справки.
— Какой справки?
— Медицинской. Форма 086.
— Спасибо, — поблагодарил ее Грибин.
Козыряя одной из своих многочисленных красных корочек прикрытия, — в данном случае это было удостоверение полковника МВД — Грибин быстро нашел служебную комнату дирекции бассейна.
— Меня интересуют медицинские справки посетителей за 1980 год — прямо с порога заявил он работникам дирекции.
— Да, конечно, но самих справок у нас нет, только записи о том, что они были предъявлены — засуетились те и выставили перед Грибиным две картонные коробки со справками.
— Многовато, — недовольно сказал генерал. Пожалуйста, отберите только те справки, в которых фамилия начинается с буквы Ш.
Вскоре перед Грибиным лежала небольшая стопка, на которую ему потребовалось меньше минуты, потому что шестой или седьмой по счету всплыла запись с фамилией Шадрина.
Грибин внимательно перечитал формуляр, в котором было указано, что Шадрин Виктор Иванович, 1946 года рождения предъявил медицинскую справку формы 086, выданную 8.09.1979 во время одноразового посещение бассейна 12 февраля 1980 года.
«Вот я и тряхнул стариной», — подумал про себя Грибин.
С этой справкой в руке в состоянии чрезмерного психологического возбуждения он вышел на свежий воздух и присел на длинную скамью открытой трибуны.
Все события 12 февраля 1980 года выстроились теперь в стройную, логичную цепочку.
В 8.00 утра Качерис стыковочным — через Берлин — рейсом Аэрофлота вылетает из Москвы в Мюнхен. Накануне он извещает УПДК, что согласно уже купленным обратным билетам он вернется в столицу 15 февраля. Зафиксировав отлет Качериса, и положившись на справку МИДа, Девятое Управление снимает с Качериса наблюдение до момента его возвращения. Архивариус, тем временем, прибыв в Берлин, вместо того, чтобы продолжить свой маршрут до Мюнхена, тут же покупает обратный билет в Москву на ближайший рейс Люфтганзы. Таким образом, в 18.00 он оказывается вновь в Москве, но уже свободный как птица, без хвоста за спиной. В посольском жилом квартале вечером 12 февраля, он, разумеется, не появляется, чтобы не выдать своего молниеносного возвращения. Где Качерис провел ночь с 12 на 13 февраля еще предстояло выяснить. Однако, необычное и неожиданное посещение Шадриным бассейна «Чайка» вечером 12 февраля выглядело очень примечательно, учитывая, что Качерис имел там постоянный абонемент.
Сидя на трибуне под открытым небом и обозревая панораму спортивного комплекса, Грибин обратил внимание, что в бассейне стоит несмолкаемый гвалт, создаваемый шумом Садового кольца и плеском воды. «Довольно неплохое место для оперативного контакта», — мысленно отметил он. Многие пловцы висели на пластиковых разделительных дорожках и болтали друг с другом. При этом в своих резиновых шапочках все выглядели на одно лицо.
Должно быть, вот так же беседовали две головы в шапочках и вечером 12 февраля, подумал генерал. Наверняка они во всех деталях обсуждали план предстоящей эксфильтрации семьи Шадрина. Исходя из своей богатой практики, Грибин знал, что за три месяца до намеченной даты операции у американцев уже должен был быть составлен конкретный план. Иначе агент не смог бы подготовиться и все превратилось бы в опасную авантюру. Здесь, в бассейне, Качерис обрисовал Шадрину общий план и, без сомнения, дал конкретные инструкции, которым тот должен был следовать неукоснительно. Наверняка он ознакомил Шадрина с системой связи на предстоящее время, а также условились, каким образом в случае опасности тот сможет подать сигнал тревоги. Как генерал второго главка он досконально знал всю эту шпионскую кухню и детально мог бы воспроизвести гипотетический диалог куратора со своим агентом. словно сам присутствовал на инструктаже Шадрина.
Среди множества плавающих голов в шапочках Грибин попытался вычислить Качериса, но не смог.
«Может быть, он уже ушел, а все сижу на трибуне?» — с грустью подумал он.
Следующая мысль кольнула сильнее.
«Через месяц этот Качерис улетит к себе в штаты и, может быть, станет большим начальником в советском отделе, а меня тихо проводят на пенсию, обвинив в том, что „не доглядел“. И ничего уже не изменишь, ведь все уже случилось еще в мае. Сейчас хорошо бы таблетку или на худой конец дернуть рюмку коньяка», — подумалось генералу.
Он встал, осмотрелся по сторонам в поисках коллег. Поняв его вопросительный жест, к нему подошел молодой человек в плохо сидевшем на нем сером костюме.
— Вам плохо, Анатолий Петрович?
— Что, я бледный? — спросил генерал.
Молодой человек наклонился к левому лацкану пиджака и тихо позвал кого-то по рации.
Через 10 минут Грибин уже лежал на кушетке в тренерской комнате.
— Все вроде прошло, — привстав, успокоил он окружение.
— Не вставайте, сейчас Скорая приедет.
— Какого черта вы ее вызвали? У меня такое каждый месяц бывает. Отмените вызов.
— Пусть они вас посмотрят.
— Где этот архивариус? — уже забыв про приступ, спросил Грибин.
— Не беспокойтесь, он под контролем.
— Под контролем? — внезапно взорвался Грибин. Да кому этот контроль теперь нужен!!!
— Успокойтесь, Анатолий Петрович, пожалуйста. Вам нельзя нервничать.
— Где вы были раньше? Куда смотрели? Этот дебил обвел вас вокруг пальца как детей малых!
— Анатолий Петрович…
— Упустили! Из-под носа! Даже не из-под носа!!! С Лубянки!!! Да за это нас всех расстрелять надо! Всех, блять, в августе соберу и заставлю поехать в аэропорт провожать этого архивариуса. Чтобы всем стыдно было. Всем, с цветами, блять, в Шереметьево! Какие вы чекисты после этого? Кроме корочек ничего и не осталось…
После приступа Грибин особенно остро испытал чувство истекающего времени. В его распоряжении осталась всего одна неделя. Ровно за 14 дней до старта мирового спортивного праздника все силы КГБ и Второго Главка будут брошены на обеспечение безопасности Олимпиады. Значит, все мероприятия по делу Шадрина ему нужно было закончить до 5 июля.
1 июля 1980 года стал счастливым днем для Жечкова. Его сняли с поста руководителя объединенной следственной группы по делу Шадрина. Ура! — крикнул он, узнав об этой новости.
А пока его попросили ввести в курс дел нового руководителя, помочь ему на первую пору и обеспечить, тем самым, плавную передачу дела. Короче, недели две предстояло работать вдвоем. Новый следователь, по традиции тоже не москвич, даже не представлял, в какое болото он попал. Материалы обвинительного заключения по делам разбоя на дорогах в прокуратуре не утвердили, так что передача их в суд откладывалась. А причиной всему — нежелание Жечкова приобщать к делу Самохина-Сунгоркина эпизод с исчезновением семьи Шадриных. И вот теперь, после назначения нового руководителя следственной группы, от того ожидали «гибкости и понимания».
Максим — так звали преемника Жечкова — откровенно жаловался ему на давление, которое оказывали на него в КГБ.
— Я им говорю: хорошо, но пусть преступники хотя бы примерно покажут, где они утопили автомобиль, а не тычут в разные части карты.
— А каким образом выяснили, что автомобиль утопили? — спросил Жечков.
— На основании показаний подследственных, — ухмыльнулся Максим.
— То есть они убили трех человек, чтобы завладеть автомобилем для того, чтобы затем его утопить?
— Логика никого уже не волнует. Жигули Шадрина исчезли сквозь землю, а бандиты — вот они, во всем признались. Говорят, что машину в болоте утопили, вместе с Шадриными. Поди проверь.
— Вместе с Шадриными?
— Ну да.
— Как же это будет выглядеть в суде? В что вообще был мотив разбоя? Просто убивать всех и топить?
— Как я понял, с ними в Лефортово сейчас работают в этом направлении.
Голос за кадром:
— Ведется видеозапись следственного эксперимента по делу номер 209, эпизод с семьей Шадриных. Следственные действия проводятся на месте предполагаемого убийства семьи Шадриных на 67 километре Минского шоссе.
В кадре появляется закованный в наручники Самохин.
— Где стояла машина Шадрина? — спрашивает следователь.
— Вот здесь, — Самохин указывает головой в сторону обочины.
— Что это была за модель?
— Что? — не понял вопроса Самохин.
— Какой модели были эти Жигули?
— Пятой, — ответил Самохин.
— Вы имеете в виду ВАЗ двадцать один ноль пять?
— Да, пятерка.
Жечков за локоть отвел Максима в сторону и полушепотом поделился с ним своим удивлением.
— Они, что, совсем с ними не работают?
— Я сам удивляюсь, — согласился с ним Максим.
Тем временем, следственный эксперимент продолжался.
Следователь КГБ поправил Самохина:
— Я напоминаю, что сейчас мы рассматриваем эпизод с семьей Шадриных. «Пятерка» проходила по другому эпизоду, а у Шадриных была шестая модель. Вы же сами в показаниях не раз упоминали об этом. Давайте, еще раз этот момент уточним. На обочине стояла шестая модель Жигулей. Правильно?
— Да, «шаха» стояла.
— То есть, назвав ее «пятеркой», вы перепутали эпизоды?
— Да, перепутал.
— У Шадриных была «шестерка»?
— Да, да. «Шестерка».
Следующие действия проводили в глубине леса, на проселочной дороге уже с подследственным Сунгоркиным.
— Итак, почему у вас возникла мысль утопить машину вместе с жертвами в болоте? — спрашивает следователь.
— Мы испугались.
— Чего вы испугались?
— Мы нашли в салоне автомобиля удостоверение майора КГБ и решили, что теперь нам крышка, что нас обязательно найдут. И вот от страха мы избавились и от машины, и от тел.
— То есть вы ее утопили?
— Да.
— Тела находились внутри машины?
— Да.
— Где именно?
— Мать и дочка в багажнике, а мужчина на заднем сидении.
— Перед затоплением машины они были мертвы?
— Да.
— Вы можете указать место, где вы утопили машину?
— Могу.
— Конец видеозаписи, — произнес голос за кадром, после чего камеру выключили.
На этом следственные действия закончились. Присутствующие на них бывший и нынешний следователи прокуратуры не ожидали столь быстрой концовки.
— Я не понял, а где место затопления то? — спросил у Максима Жечков.
— По материалам дела где-то в Шатурском районе.
— Шутишь?
— Ничуть.
— То есть, они с тремя трупами на чужой машине с одного конца области ехали в другой?
— А что им оставалось делать? Здесь нет настоящих болот.
— Им — это кому? Кого ты имеешь в виду?
— Геннадий, ты же все понимаешь…
— Теперь уже не во мне дело.
— А что я? Если хочешь знать, я тебе скажу — да, я приобщил эпизод с Шадриными к делу о разбоях. Да, там все шито белыми нитками, но я подписал все обвинительные заключения и не вижу в этом никакой сделки со своей совестью. Самохин и Сунгоркин — настоящие убийцы и такую принципиальность, какую ты проявил всего по одному эпизоду, — а на них, я напомню, пять убийств висит — так вот, эту твою щепетильность я считаю излишней.
— Максим, ты не понимаешь. Я же не бандитов защищаю.
— А кого же тогда?
— Я свою репутацию защищаю.
— А я считаю, что репутацию ты как раз свою подмочил.
— Ты, правда, так думаешь?
— Конечно. Зачем ты встал в позу перед КГБ? Ты подумай, кто ты и, кто они. Они настолько сильней тебя, что даже давить тебя не стали. Просто заменили тебя мною. Я не знаю, что тебя ждет. Может, они обломают тебе биографию, может, пожалеют. Тебе это надо было? Нахера ты полез в залупу?
— Максим, а что ты будешь делать, когда выяснится, что Шадрин вместе с семьей живы и здоровы? — привел свой последний аргумент Жечков.
— Мы их похоронили, и теперь это не моя забота.
— Ошибаешься, дружок. Когда Шадрины чудесным образом воскреснут, то по вновь открывшимся обстоятельствам заведут новое дело. И тот же КГБ, который помогал тебе топить их в болоте, отправит дело на пересмотр, а тебя позорно уберут с глаз долой как отработанный материал.
— Ты сам-то веришь в этот бред?
— Так и будет, Макс. Вот увидишь.