— Почему не чувствую? Чувствую.
— Так почему не уходите с этой работы?
— Легких работ не бывает.
— Не-ет, просто вам все равно. Вам это нравится.
— Что тут может нравиться? — Я начал злиться.
— Значит, просто я не гожусь. Слишком слаб, наверно. Трус я.
— Да ничего подобного.
— Нет, я трус.
— Ты когда поступал на работу, директор тюрьмы с тобой беседовал?
— Беседовал. Он все верно говорил, все правильно. Мне это было понятно. «Святая обязанность, которую кому-то надо выполнять» и все такое… Да только не могу я. Нет моих сил.
— Ты просто пьян. Иди домой и ложись спать.
Я обнял Накагаву за плечи и заглянул ему в лицо. Он плакал, по-детски всхлипывая, и на пол падали крупные слезы. Потом он что-то пробормотал и разрыдался в голос.
— Слушай, Накагава, — сказал я ему. — Поменяйся в понедельник с Хорибэ. Я скажу бригадиру.
— Но… — Накагава поднял налитые кровью глаза.
— Ничего, не думай о будущем. Пропусти этот раз.
— Но… когда-нибудь ведь все-таки…
— Если тебе совсем невмоготу, потом еще раз это обсудим. А сейчас иди спать.
Вытирая опухшие от слез глаза, Накагава поднялся. Его лицо было мертвенно-бледным. В прихожей он чуть не упал.
— Не забудь про завтрашнюю рыбалку, — сказал я.
— Там и поговорим.
Обувшись, Накагава открыл дверь и вышел на улицу. В небе светила луна.
— Всего хорошего, — сказала жена и закрыла дверь. Слышно было, как Накагаву вырвало за порогом.
— Может, ты его проводишь? — спросила жена.
— Ничего, дойдет.
— О чем вы говорили?
— Да ничего серьезного.
— Да, — сказала жена. — Наверное, ему действительно лучше сходить на рыбалку.
— Кому?
— Да Накагаве.
— Это точно. Не забудь приготовить для него еду.
— Хорошо.
Звук шагов Накагавы затих вдали. Сегодня он шаркал ногами больше обычного.
Жена повернула в двери ключ. Я взял в комнате стакан, из которого пил Накагава, отнес его на кухню и сполоснул под сильной струей воды.
На следующее утро за мной зашли Накагава и Хорибэ, и мы втроем отправились на рыбалку. Накагава был бледен с похмелья. Я не стал ничего говорить Хорибэ о вчерашнем.
Кроме рыболовных принадлежностей и завтрака Хорибэ прихватил с собой пол-ящика пива в бумажной сумке.
Под жаркими лучами солнца мы дошли до остановки и сели в автобус.
Пассажиров было много, но почти все они вышли сразу за городом, и в салоне остались только мы да старуха с ребенком, сидевшим в бамбуковой корзине у нее за спиной. Ребенок все время вертел головой, глядя то на нас, то в окно.
Кондуктор открыл все окна, и по салону разгуливал легкий ветерок. Автобус переехал через большой мост и стал двигаться вдоль излучины реки.
Мы вышли на конечной остановке — маленькой круглой площадке, окруженной зарослями бамбука. Автобус развернулся и, подняв облако пыли, поехал в обратном направлении.
Солнце стояло еще невысоко, и с окрестных холмов доносилось пение птиц. Следом за Хорибэ по дорожке, прорубленной в зарослях бамбука, мы поднялись на холм, у подножия которого журчала речка. Мы спустились вниз и пошли по тропинке вдоль берега. Наши рубашки уже успели насквозь промокнуть от пота.
Мы вышли на наше обычное место. Здесь, в тени большого тополя, меж камней росла высокая трава. Там, где мы всегда сидели с Хорибэ, трава была примята, валялись окурки и пустые консервные банки.
— Вот тут мы всегда ловим, — сказал я Накагаве.
— Да? — Накагава достал платок, вытер пот со лба и посмотрел на голубую гладь реки.
— Пойдем повыше, — предложил Хорибэ, и мы двинулись дальше. Тропинка кончилась. Крутые склоны холмов спускались к самой воде, тут и там росли сосны и криптомерии. Трава доходила нам до пояса, кое-где в ней краснела земляника. Я сорвал одну ягоду и раздавил ее, пальцы покраснели от сока и пропитались сладковатым ароматом. Хорибэ шел впереди, и каждый раз, когда он спотыкался о какой-нибудь корень, у него в сумке звякали бутылки.
В самом узком месте течение разбивалось о каменистый перекат. Большой камень с ровной поверхностью перекрывал реку почти до самой середины. На нем мы и решили обосноваться. Захватив с собой удочки и еду, мы забрались наверх. Утес раскалился от солнца. Я то и дело снимал соломенную шляпу и вытирал пот. Хорибэ открыл всем по бутылке пива, и мы выпили, но пиво было теплым и противным. Остальные бутылки Хорибэ связал леской и опустил охлаждаться в воду.
— Рыба есть? — спросил я.
— Есть. Гляди! — подавшись вперед, сказал Хорибэ. В голубоватой тени под скалой кругами ходила стайка кижучей. Каждый раз, когда головной менял направление, остальные сворачивали за ним, посверкивая серебристой чешуей. А на глубине неподвижно стояло несколько крупных рыб.
— Вроде гольцы, — сказал Хорибэ, разворачивая завтрак.
— Не может быть!