– Ну что, Чобот, вот мы снова встретились, – настроение у Аникина, моего старого знакомого, было самым солнечным. – Я же тебе говорил, что так и будет.
– Не говорили, – это могло показаться странным, но я вообще не боялся происходящего. – Пугали только, мол, сейчас контора мне а-та-та сделает и лучше себе червонец чистосердечным подписать, чем к ним идти. И ошиблись.
– То, что ты стучишь в КГБ, тебе не поможет, – зло оскалился следователь. – Встрял ты по полной программе. Вымогательство, шантаж. И тебе как раз шестнадцать. Пойдешь по полной, уж я тебе это обещаю. Показания товарища Митрофанова уже у нас, так что даже если ты будешь молчать, это ничего не изменит. И чекисты тебе не помогут, не их компетенция. Ладно тот раз, там одиннадцатое управление вмешалось, а тут все, никаких тебе монстров. Так что думай, Семен, как ты хочешь дальше общаться, по-хорошему или по-плохому.
– А может, отпустите меня и сделаем вид, что ничего не было? – наглости мне тоже было не занимать. – Ведь доказательств-то у вас нет. Показаниями товарища можете подтереться, он заинтересованное лицо. И бабло принес по своей инициативе. Я с ним никак до этого не связывался. Ну и для полного счастья записал весь наш разговор на диктофон. И там четко слышно, как он сам предлагает мне бабки за песню, и чтобы я не начинал разбирательства по его заявлениям на мой счет.
– Это вот эта, что ли? – Аникин продемонстрировал мне разблокированный телефон, с открытым приложением диктофона, а затем демонстративно нажал на кнопку «Удалить запись». – Упс. Неудобно получилось. Нет, ты реально думал, что я твой телефон не проверю? Или думал я мастер-код от «Электроники» не знаю? Дурак ты, Чеботарев. Пиши чистосердечное, получишь свою пятеру, откинешься через два года за хорошее поведение. Будет тебе наука, чтобы уважаемых людей не обижал в следующий раз.
– А я-то думаю, откуда столько внимания к моей скромной персоне, – я не стал расстраивать следака объяснениями, что, предвидя какое-нибудь говно со стороны Митрофанова, я заранее создал удаленное хранилище, куда дублировалась запись с диктофона, да и глупо было лишаться козырей. – Это Галкин-старший вас подрядил? Зря вы с ним связались. Уверен, он в итоге выйдет сухим из воды, а вот вы, ребята, встрянете по полной. Аристарх старый и заслуженный, его максимум на пенсию вышибут, а вы, гражданин следователь, будете отвечать по всей строгости социалистической законности. Суровой, но справедливой.
– Ты меня поучи еще, – презрительно скривился Аникин. – Будешь писать чистосердечное? Нет? Значит, поиграем в «слоника». А то прошлый раз не получилось. Зато сейчас все успеем. И в «слоника» поиграть и телефон. Знаешь, что такое?
– Это когда провода от полевого телефона к яйцам прицепляют? – я проявил образованность и знание вопроса. – А не боишься, что тебе его потом в жопу запихают? Так-то ты даже разговаривать со мной без родителей не должен, мне восемнадцати нет. А за пытки несовершеннолетнего тебя свои же кастрируют. И если думаешь, что заставишь меня молчать, позволь тебя разочаровать. Я Разрядник, и добился этого потом, болью и кровью, так что на твои игры мне покласть. А доведешь – голову тебе оторву, и мне за это ничего не будет. Ферштейн?
– Падаль… – буквально прошипел следак, который к концу моего монолога покраснел, как помидор, налившись дурной кровью от ярости. – Да я тебя своими руками задавлю. Ты у меня дерьмо жрать будешь, гнида! Петухом на зону пойдешь!!!
– А вот это не советую, – я собрал энергию в руках и одним движением порвал наручники. – То, что я не оказывал сопротивления при задержании, не означает, что вы можете делать со мной что угодно. Так что даже не думай, сука. Я не шутил, когда про голову говорил. Прикончу любого, кто ко мне сунется. Так что хочешь допрашивать, следственные действия проводить, колоть или как там у вас это называется – валяй. Но черту не переходи, усек?
– Думаешь, контора тебя отмажет? – Аникин то краснел, то бледнел, его заметно трясло, но вызывать конвой или кидаться на меня он не спешил, трюк с наручниками его впечатлил. – Да тебе еще сопротивление и попытка побега светит!
– Для побега нужно, чтобы я был задержан, а пока обломись. – Я откинулся на стуле, закинув ногу на ногу. – Давай, предъявляй официально обвинение, адвоката мне вызывай, маму и мы пообщаемся. А больше я тебе ничего не скажу. Ну и ты понял, да? Не нарывайся.
– Будет тебе мамаша с кашей, – зло ощерился следак и гаркнул во всю глотку: – Зуев! Зуев! Зуев, сука, сюда иди!!!
– Звали, тащ капитан? – через секунд тридцать в кабинет заглянул уже знакомый мне звероватый сержант.
– Где тебя черти носят?! – вызверился на него капитан. – Забирай этого ушлепка и на Писарева его! Пусть посидит, подумает. А то борзый больно.
– Так он же… – начал было мент, но следак его перебил:
– Распоряжение Карася. С начальником он сам перетрет. – Судя по тону, Карась этот имел в РОВД значительный вес, что даже Сергей Александрович Петров, подполковник, с которым я не так давно общался в этом же отделе, с ним считался. – Да и снимают скоро Петрова, сам слышал. Так что, Чобот, даже не надейся, он тебя не отмажет, как в прошлый раз.
– Это мы еще посмотрим, – я пожал плечами и поднялся, этот фарс мне начинал надоедать. – А вам бы я посоветовал не верить разным Карасям. Обычно те, кто постоянно рассказывает, как поможет и отмажет, первым кидает друзей при проблемах.
Наручники мне поменяли, но даже после этого Зуев держался настороженно, ни на секунду не расслабляясь и постоянно лапая кобуру. Он больше не скалился и не пытался меня запугать, а всю дорогу молчал. Оно и понятно, по логике, энергетами должны заниматься специальные люди, которые в состоянии справиться с ними, а заплывший жирком сержант годился только обычных людей запугивать. Почему не вызвали конвой, я не знал, но догадывался. Мое задержание само по себе было не особо законным, и, честно говоря, я крайне разочаровался в родной милиции.
Когда меня привезли в РОВД, я думал, будут колоть, жестко, даже жестоко. Но в итоге два часа просидел в «нулевке», а потом меня отвели на встречу со старым знакомым капитаном Аникиным. По результатам нашего общения могу сказать, что капитан совершенно некомпетентен, да еще и трусоват. Доводилось мне в свое время общаться с настоящими профи, и по малолетке, и после, когда появились желающие отжать у меня бизнес, а самого закатать на зону. И вот те волкодавы никогда бы не повелись на такие дешевые угрозы. А этот… мало того что все, что может, только пугать, причем настолько беспонтово, что просто смешно, так еще и ссыкло. Зачем его только держат.
Волнения не было, от слова совсем. Причем я надеялся не на контору, которая тоже обязана будет подключиться в ближайшее время, а просто на здравый смысл. Да, по идее, меня можно было заставить исчезнуть в недрах исправительного монстра ФСИН, или как он тут назывался, не ГУЛаг же, но по факту сделать это было очень непросто. Я слышал от людей, которым доверял, что за большие деньги полиция проворачивала трюки, человеку меняли паспорт, вешали статью, и он просто растворялся на зоне, не в силах даже подать весточку родным. Но это было там, плюс от этих историй все равно несло байкой и котом с лампой. А тут скорее рано, чем поздно, меня хватятся. И даже если сейчас еще не оформили по всем правилам, то сутки-двое и информация все равно всплывет. А там уже и погоны полетят, такой косяк вряд ли оставят без внимания.
– Выходи! – я не заметил, как мы доехали, и двери «собачника» распахнулись, выпуская меня на волю. – Лицом к стене!
– Это как? – совершенно искренне удивился я. – Выходить лицом к стене? Или сначала лицом, а потом уже выходить?
– Умный, да?! – охранник зло ощерился, похлопывая по руке дубинкой. – Хочешь кровью ссать?
– Не хочу, – снова не покривил душой я, выпрыгивая из машины. – Где там ваша стена?
Меня жестко бортанули, прижав к ментовскому «уазику», но дергаться я не стал. Поздно, да и не нужно. Тем более не бьют, чисто так, показывают, кто в доме хозяин. К тому же откуда им-то знать, кого там привезли, документы поди только начальник и увидит, а с ним все схвачено, иначе бы меня сюда не притащили. Ничего, потерпим, и не такое бывало, правда в этой жизни я впервые попадал в камеру предварительного заключения и, надеюсь, что в последний. Однозначно, надо эту эпопею с Галкиным заканчивать. Интересно, за нейросеть, способную распознавать людей по лицу и походке, контора прижучит этого урода? Как выйду, надо пообщаться с Тихомировым, а может, и на Сикорского выйти. У него передо мной должок… ну или у меня перед ним. Все-таки киллера его люди взяли.
– Смотреть вниз! Вперед! – меня потащили по коридорам, останавливаясь возле каждой двери. – Лицом к стене!
Не слишком удобный способ перемещения, благо идти было недалеко. Буквально через два поворота мы оказались в помещении, где у меня забрали ремень, шнурки из ботинок, а потом и сами «гриндерсы», когда конвоиры оценили толщину подошвы и титановый стакан в носке. Ну да, такими и убить не сложно, особенно сейчас. В итоге мне приволокли какие-то шлепки, типа сланцы, хорошо хоть новые, описали все изъятое и снова поволокли по коридорам. И не прошло и двух минут, как за мной захлопнулась дверь камеры, и я остался стоять под прицелом дюжины пар глаз.
– Привет честной компании, – я дружелюбно улыбнулся, ничуть не смущенный случившимся. – Ну и всем остальным – тоже.
– Оп-па, а кто это к нам такой красивый на огонек заглянул? – тут же поднялся с места голый по пояс мужик с блатными татухами. – Ты чей будешь, милай?
– Еще раз так меня назовешь, я тебе зубы в кишечник вобью, – я ласково улыбнулся сидельцу. – Моргни, если понял.
– Ты чё, фраер?! – с ходу завелся тот, но его перебил здоровенный мужик, сидящий на койке возле стены.
– Уймись, Калина. – На урку здоровяк похож не был, скорее на крестьянина, никаких тебе татуировок, кроме парашюта на плече, и лицо выглядело на редкость дружелюбно. – А ты, малой, иди сюда. Тебя не тронут, я обещаю.
– Меня и так бы не тронули, – я пожал плечами, но все же прошел к мужику. – Но все равно спасибо. Я Семен, можно Чобот.
– Василий, можно Хвост. Фамилия у меня Хвостов, вот в армии позывной и дали. – Мужик протянул мне руку, и я ее крепко пожал. – Силен. Юниор?
– Разрядник, – улыбнулся я, краем глаза видя, как буквально скрипевший зубами от злости урка резко сдулся. – А вы?
– Тоже. Третий разряд, – улыбнулся Василий и хлопнул рядом с собой. – Присаживайся. И давай на ты. За что взяли-то? Мы вон с кумом ножки моему первенцу обмывали, да трактор утопили. А председатель с психу нас и сдал. Пятнашку паяли, еще неделя и на свободу с чистой совестью, а, Пашка?!
– Иди в пень, Васька, – огрызнулся лежащий на втором ярусе мужик. – Говорил я тебе, пешком дойдем, а ты… эх. Теперь еще трактор восстанавливать.
– Да не ссы, выйдем, сделаем. Я за Ленку с малым переживаю, – пригорюнился Хвост. – Без меня из роддома забрали. Как они там.
– Достал, – в сердцах сплюнул Павел. – Вчера же им звонил! Нормально все! Ты лучше переживал бы, как тебя Ленка встретит. У нее рука тяжелая, а тут и за коромысло возьмется, не пожалеет.
– Это да, – смущенно почесал загривок Василий. – Ух крута Ленка, и не скажешь, что комсомолка. Чуть не по ее, сразу в бубен на! Она у меня пятый разряд уже взяла, так что не забалуешь.
– Если любит – до конца не прибьет, – я улыбнулся, глядя на здоровенного бугая, опасающегося своей жены. – Я так думаю.
– Точно, малой! – спрыгнул невысокий и щуплый Павел и сел рядом. – А тебя за что упекли? Спер поди что-то? Морда у тебя больно жуликоватая.
– Не, – я покачал головой, – там все сложно. Так что не думаю, что надолго сюда. Но пару суток, может, перекантуюсь.
– Тогда вон, это место занимай, – кивнул тот на соседнюю верхнюю койку. – Вещи-то у тебя есть? А то смотрю, вообще без всего.
– Нет, – я покачал головой. – Меня сразу из ментовки сюда. Видимо, помариновать хотят, чтобы до кондиции дошел, до нужной. Но это они сами себе злобные буратины.
– Как, как? – удивился Василий и жизнерадостно заржал. – Слыхал, Паха, злобные буратины!
– Ага, забавно, – заулыбался тот. – Ты прям поэт.
– Не без этого, – кивнул я. – Выпил це два аш пять о аш, сел на «Ниву», Россельмаш, на ДТ, «Дон-500», Т-150, покормил перед этим поросят.
– Здорово! – хором восхитились оба тракториста. – Давай еще!
– Не, мужики, – я покачал головой, – у меня слуха нет и голос такой, что вороны дохнут в округе. Если хотите – слова запишу, а петь не буду. Меня ж потом отсюда не выпустят за пытки. Только там музыку надо на баяне подобрать.
– О! Ты знаешь, как у нас Паха на трехрядном шпарит?! – подскочил на месте бывший десантник. – Он и в доме культуры на каждом концерте выступает! Даже музыкалку закончил, все эти сальфеджии рубит только в путь!
– Круто, – протянул я, глядя на смутившегося парня, чем-то похожего на оставшегося в моем мире музыканта. – Не, реально. Всегда мечтал научиться на чем-то играть, но получилось только на нервах и на магнитофоне. Так что приходится компенсировать умением бить в лоб.
– Так ты за драку, – понятливо кивнул Василий. – Бывает. Я тоже пару раз попадал. Вот стараешься, сдерживаешься как можешь, но все равно какая-нибудь падла достанет так, что сил нет. И вроде врежешь легонечко, без усиления, а он сразу бряк и копыта в сторону. И участковый тут как тут, падла. Не любит он меня. Мы учились в одном классе, он тоже за Ленкой ухаживал. Думает, если меня посадит, она с ним будет. А вот хрен! Ленка ему скорее оторвет все, что торчит.
– Блин, страсти у вас в деревне, куда там Шекспиру. – Я аж заслушался. – А кормить вообще будут? А то я и пообедать толком не успел.
– Минут через сорок, – глянул на часы, висящие на стене, Павел. – Только разносолов не жди. Съедобно, конечно, а так баланда, она и есть баланда. Да и для кого тут стараться. Вон одни алкаши да уголовники.
Контингент в камере действительно был не самым элитным, но и не сплошные зеки, как я предполагал. Сидельцев хватало, их было аж трое, включая того, что пытался на меня наехать в самом начале, но они, как и остальные тянули пятнадцать суток за административные дела. Остальные были из разряда алкашей и домашних боксеров, которых приняли за разные дела. Кто-то витрины побил в магазине, когда на бутылку не хватило, на кого-то жена заяву написала, чтобы хоть пару недель пожить в тишине и покое.
Так что атмосфера в камере была достаточно мирной. Хотя, думаю, все же главным фактором спокойствия являлся Василий, Разрядник с пудовыми кулаками. Пусть он в паханы не рвался, но все в камере поглядывали на него, как бы не рассердить, и даже не пытались беспредельничать.
А вот что меня поначалу удивило, так это то, что пайку мне не принесли. Как и все остальное положенное, чашку, там, кружку с ложкой. Из чего я сделал вывод, что официально меня тут нет. Это напрягало, но не сильно. Скорее удивляло, почему меня не кинули к настоящим зекам, ведь зачем идти на подобный подлог и по факту не использовать это. Даже если местные урки заряжены, Вася не даст им разгуляться, а сам он не выглядит, как человек, способный на беспредел. Ему бы домой к жене и сыну. Короче, сплошные непонятки.
Ужином со мной Вася с Павлом поделились. Я постарался не наглеть, тем более что сутки поголодать не так и сложно. Но все равно был ребятам очень благодарен, так что записал им песню про комбайнеров, правда пришлось немного помучиться, чтобы подогнать под текущие реалии. Получилось так себе, на мой взгляд, но мужики были в полном восторге. Паша даже впал в некую прострацию, замерев и глядя в одну точку, и лишь пальцы дергались, словно бегали по клавишам баяна.
А я сделал себе заметочку поискать автора, ведь в моей реальности он только в этом году начал свою творческую деятельность, до этого актерством занимался. А ну как и вправду найду, будет приятно продвинуть настоящий талант, а не воровать чужие песни. Собственно, поэтому я больше ничего из его репертуара кумовьям и не отдал.
Отбой наступил, как и положено, в двадцать два ноль-ноль, и я не особо парясь завалился спать. Ну точнее сделал вид, а сам кемарил вполглаза. Но никто в мою сторону даже не дергался, хоть пару раз сидельцы вставали то воды попить, то до параши сходить. Так что утром я не то чтобы совсем был не выспавшийся, но не сильно бодрый. И очень удивился, когда меня со всеми остальными отбывающими сутки ареста погнали на общественные работы, но возмущаться не стал. Мало ли, может, получится слинять или позвонить Тихомирову. Не думаю, что нас будут держать под строгим конвоем. И тогда мы повоюем.