Первым делом я сняла с себя все, даже часы, показывающие половину третьего. Растерлась махровым полотенцем, обмотала его вокруг себя. Сверху завернулась в одеяло. Во всем этом добралась до холодильника и извлекла не допитый с Рокотом «бряг». Бокал нашелся на столе. Опустившись на кровать, я залпом выпила первую порцию. Вторую тянула глоточками, — впервые в жизни получая удовольствие от сорокаградусного пойла. Потом сидела, неподвижно вперясь в стену. Коньяк неспешно разливался по сосудам, голова плыла.
Почувствовав себя человеком, не собирающимся в могилу, я переоделась. Из всего сухого и неободранного остались только джинсы — транспортная униформа — да голубая сорочка. Еще какие-то зеленые тапочки наподобие кед, обнаружив которые в боковом кармане сумки я страшно удивилась. Не помню, чтобы их брала. Для закрепления эффекта вновь приложилась к бутылке. На дне еще что-то плескалось. Я аккуратно завинтила горлышко и поставила бутылку на середину стола. Уходя, в последний раз взглянула на часы: почти три. Самое время для визита.
Дорога в рай, наверное, выстлана телами дур. Выходя из номера, я почувствовала, что меня повело. Но не придала этому значения. Я уже ничему не придавала значения. И не стала запирать за собой дверь — какой смысл, не за тридевять земель иду. Подошла к интересующей меня двери и постучала. Разумеется, никто мне не открыл. Тогда я постучала снова, погромче.
— Кто? — спросил преувеличенно сонный голос.
— Откройте, Ольга Юрьевна, это Лида, — чуть запинаясь, проговорила я.
За дверью какое-то время помолчали, потом открыли. Я вошла. Женщина отступила в глубину комнаты, села на кровать. Ее правая рука как бы невзначай забралась под подушку, где и обосновалась. Над кроватью горел торшер, но слишком маломощный, чтобы нормально освещать комнату. Под ним даже читать было невозможно.
— Что ты хочешь? — спросила женщина.
— Потише говорите, Ольга Юрьевна, — сказала я, плотно прикрывая дверь. — А то Риту разбудите.
Она вынула из-под подушки пистолет и направила мне в живот.
— Ух, как страшно… — ухмыльнулась я.
Через пару минут бессловесной напряженной дуэли Соня повторила вопрос:
— Что ты хочешь?
Я бы тоже хотела знать — чего я хочу? Возможно, хотела посмотреть в глаза этой женщине. Благодаря ей я успешно похоронила свой отпуск. Но глаз ее я так и не увидела — они находились в темной зоне. Она была готова к любой неожиданности — пистолет на взводе, волосы высушены и стянуты, облегающее трико, футболка. Остаток ночи она собиралась провести в боевой готовности.
— Не знаю… — Я присела на краешек стула. — Женщине вроде меня трудно сформулировать, чего она хочет. Проще сказать, чего она не хочет.
— Да ты пьяна…
— Не без того, — кивнула я. — Полночи за тобою бегала, замерзла. Уж лучше буду пьяной, чем трезвой, но с двусторонним воспалением легких…
Она умела маскировать свои чувства. Эта женщина вовсе не походила на Соню Зырянову, что жила напротив и была в целом сносной бабенкой. Интересно, а сколько у нее личин?
— Значит, это ты топала по дорожке, как слон… — догадливо вымолвила Соня. — А я-то всерьез надеялась, что мне померещилось.
— Я тоже на это надеялась, — закивала я. — Представляешь, смех какой — чуть не обогнала тебя. Пришлось бы прикинуться физкультурницей — во срамотень-то…
Пистолет по-прежнему был направлен мне в живот, Я, кажется, слишком мало выпила, чтобы отнестись к этому безразлично.
— Откуда тебе известно имя Ольга Юрьевна? — мрачно спросила Соня.
— От верблюда, которого зовут Иван Валерьянович Рокот — милейший человек, но, к сожалению, мертвый. Давай поступим так, Соня. Ты уберешь пистолет — ну или, по крайней мере, сделаешь вид, что ты его убрала. Отвлекает, знаешь ли. А я расскажу тебе историю об одном досадном недоразумении, которая очень увлекательна, но, думаю, тебя расстроит.
— Давай…
— Отлично, — обрадовалась я. — Только ответь мне для начала на один вопрос: как тебе удалось заставить Ларису Куценко выйти на скалу Обмана, да еще в желтом парео? И почему именно в желтом?
— Такое было у меня в багаже… — Она равнодушно пожала плечами и сунула пистолет под подушку.
— Ты купила его в Турции, замечательно. Не поверишь, но примерно аналогичное я купила в заснеженной Сибири. А насчет Ларисы?
Она затягивала молчание. Я не стала ее торопить. Уселась поудобнее и приготовилась слушать.
— Тринадцатого числа мы сидели с ней в столовой… Ужинали. Ей приглянулся один парнишка из санатория, я видела. Она смотрела на него, как на сало. Вот бы, говорит, познакомиться. А парнишка ничего такой, румяненький. Ей бы подошел. А я и говорю, как бы в шутку: я вас познакомлю, из меня мировая сваха… В общем, похихикали. А вечером я к ней поднялась, готовь, говорю, желтое парео, это его любимый цвет, и вообще, твой паренек у тебя в кармане, я обо всем договорилась. Она же простая, как три гривны, Ларису обдурить — что со стула встать…
— А парнишка что?
— А что парнишка? — Соня усмехнулась. — Утром четырнадцатого уехал в свой Трускавец — путевка у парня кончилась. Он же не знал ничего…
— А тебе ее не жаль?
— Перестань. Я ее смерти не желала. Все под Богом ходим. Ты хотела рассказать увлекательную историю?
Я рассказала… Мне не привыкать. У меня общепризнанный талант рассказчицы. А когда рассказ повторяется многократно, ничто не мешает отточить его стилистически и сбавить эмоциональность. Мое повествование произвело на Соню впечатление. Она слушала внимательно, ни разу не вмешавшись.
— Очень жаль, — закончила я, — что в ту ночь, когда меня похитили, а потом вернули, а потом мы под коньячок общались с Рокотом, в том числе говорили и о тебе, ты спала как последняя клуша. Это был твой единственный шанс свидеться с Рокотом без посредников и решить все проблемы. Других шансов у тебя не было. При малейшей попытке связаться с ним ты попадала в лапы его конкурентов.
— Да, обидно, — не скрывая досады, призналась Соня. — Я действительно спала, как клуша. И не могла ничего слышать — мои окна выходят на другую сторону.
— Ты расскажешь, что случилось в бухте?
— Кому? — Она вскинула голову.
— Мне.
— Ты питаешь слабость к батальным сценам?
— Даже странную любовь. С той поры как стала участницей одной из них, ощущаю нелепое притяжение. Ты — единственная, кто выжил в батальной сцене. Я — почти единственная…
— Я всего лишь сопровождала груз, — пожала плечами Соня. — Ты понимаешь, что требуешь невозможного? Знающий долго не живет. Подумай хорошенько, Лида.
— Я не дура… — Это прозвучало довольно убедительно. — Мне плевать на твой груз и на то, сколько тонн баксов ваша банда заплатила пограничникам. Расскажи о том, что случилось в бухте.
— Странные у тебя капризы… — Она помолчала, будто настраиваясь на воспоминания. — Ладно, слушай… Это был гром среди ясного неба. Неприятностей ожидали в море, на берегу это было исключено. Никто не предполагал… В бухту вошел не катер, а легкая шхуна с мотором, наподобие тех, что используют коммерсанты, выгуливающие в море туристов за двадцать гривен… Кроме меня на борту было трое парней: Кемаль, Антон Сыромятко, Вадик Стрижак. Не волнуйся, все погибли. Их имена доподлинно известны органам. Нас атаковали, когда шхуна пришвартовалась у скалы, — мы встали к самому камню, там огромная глубина… Я находилась в трюме, готовила груз к подъему. Вдруг ударили огнем. В упор, из всех стволов. Антон погиб сразу, Кемаля ранили в живот. Я бросилась наверх, лежала на последней ступени, все видела. Опять спустилась в трюм — наверху невозможно было находиться. Это какие-то демоны… Стояли и строчили во весь рост, не прикрываясь, сметали с палубы все живое. Четыре демона с автоматами. Ужас. Кемаль как-то сумел бросить гранату, убил двоих, остальные прыгнули на палубу, добили Кемаля… Я притаилась под лестницей в трюме. Вадик бежал вниз, ко мне, его срезали в спину. Я стала стрелять, высадила обойму в какого-то удальца. Потом притворилась раненой, упала под лестницу, стонала… Этот гад, финальный, загремел по лестнице, я ему швабру между ног. Он как грохнется лбом, автомат выронил, ну я его и…
— А потом ты таскала свой груз на палубу, грузила в динги, шныряла на лодке по гротам…
Даже для обученного человека это непомерно тяжкий труд… Желтые фонарики на небе, тихая ночь, ядовитая луна в полный формат… В лихорадочной спешке, запинаясь о лежащие там и сям трупы, хрупкая женщина бросает в лодку тяжелые мешки, сползает за борт, гребет на веслах, в панике меняя дислокацию… Привязывает лодку то к одной скале, то к другой, заплывает в гроты, держа фонарик в зубах, ищет место, достойное ее дорогостоящего груза… Перетаскивает пакеты, испытывая жуткие неудобства… Топит лодку, отогнав на безопасное расстояние (рядом с гротом нельзя — найдут водолазы рваную резину, определят, где тайник)… Она переодевается (в герметичном пакете есть какие-то шмотки), пробирается в Жемчужное. Утром покупает сумки, барахло для «отдыхающей», прочую атрибутику, идет в «Савелов ключ», где настойчиво интересуется, не осталось ли «свободной койки» для дамы из России, способной отстегнуть в фонд администрации кругленькую сумму…
— Ты знаешь про грот, — не совсем уверенно сказала Соня, — ты знаешь про меня. Не все, но знаешь. Что ты собираешься делать, подруга?
Хрупкая ручонка, способная грамотно свалить двух мужиков и выполнить уйму прочей хлопотной работы, сместилась на пару дюймов в сторону подушки.
— Ничего, — заверила я. — Разве что книгу написать. Художественную. От слова «худо». Сюжет будет основан на случайности совпадений имен и событий. Да не дергайся!.. Меня не интересует твой груз. И против тебя лично ничего не имею. К сожалению. Не хочу делать щедрые подарки ни ментам, ни мафии, ни СБУ. Они того не стоят. Они не изживают зло — они его плодят. Я совершенно равнодушна к их игрищам и вообще уезжаю завтра утром. Пошли вы все к черту! Будь иначе, зачем бы я сюда пришла? Ты же не думаешь, что я в стельку пьяна и не задумываюсь о последствиях?
Я внимательно следила за ее рукой. Можно было броситься на Соню, накрыть вместе с пистолетом да испытать судьбу в расчете один шанс из трех. Но что-то не хотелось. Соня помялась. Рука ползущая затормозила на полпути между ее бедром и подушкой. Остановка, несомненно, временная, но даже то, что она способна призадуматься, бесконечно радует.
— Хорошо, — задумчиво подытожила Соня, — это логично. Дополнительных неприятностей ты постараешься избежать. Но, извини, я буду вынуждена проследить, как ты уедешь, а то наделаешь по инерции новых глупостей. А поэтому сейчас мы с тобой…
С оглушительным треском распахнулась дверь.
— Замечательно, девочки!.. — громогласно приветствовал мужской голос. Грубая рука врезала по выключателю — вспыхнул яркий свет! — Внесем коррективы в ваши планы. Не возражаете? А ну не шевелиться!..
На пороге, сверкая глазами, стоял Павел…
Право слово, демон… Где ослепительная улыбка искушенного самца? Куда она подевалась?.. Перед нами стоял Мефистофель, порождение темных сил в изначальной богоборческой ипостаси… Черный трикотажный костюм, облегающий тело; темная шапочка с «закаткой», в две секунды преображающая ее в маску. Голубой огонь из глаз, на губах ухмылка торжества и дьявольского ехидства. В руке ствол. Здравствуйте, девочки.
Алкоголь еще не выветрился, поэтому не сказать, что я очень испугалась. Соня напряглась. Пальчики, лежащие на простыне, как-то нервно вздрогнули, сместились. Это видела только я, сидящая напротив. Павел не мог этого видеть — она сидела боком к двери.
— Вам привет из пятого отдела, Ольга Юрьевна. Персонально от майора Свешникова Всеволода Аркадьевича — он вас помнит… Не сказать, что любит, напротив, считает несколько некрасивым ваше исчезновение с документами по «героиновой базе»… Нуда ладно, сколько лет прошло. Все меняется. Он и помнит вас не совсем такую, и имя вы носили тогда несколько странное — Мария Петровна Стоцкая… Проиграли, уважаемая Мария Петровна, признайтесь, обошли мы вас?
— Волчара ты позорный, Нестеров… — процедила Соня, прокладывая пальчиками в простыне неглубокую «лыжню».
— Как вы догадались? — прошептала я.
Он повернул голову в мою сторону:
— Желтое парео, Лидия Сергеевна, пропади оно пропадом… Рано утром позавчера, помните? Вы с подругой слишком долго препирались у себя в комнате. Мне были скучно, понимаете? Я с детства обожаю шарить в чужом мусоре. Отходы жизнедеятельности — это изнанка человеческой натуры, Лидия Сергеевна. Плавно переходящая в лицевую сторону. Изучая мусор конкретного человека, мы узнаем об этом человеке все. Изучая мусор группы лиц, мы начинаем с изумлением задумываться. Проще говоря, мне надоело болтаться у машины, я сходил на задний двор, поворошил в контейнере прутиком и зацепил какую-то желтую тряпку. Оказалось — парео. Оно не было рваным, зачем его выбросили? Я просто удивился. К сожалению, лишь на следующий день в голове сверкнуло. А не странно ли это, подумал я. А не поставить ли некоторые точки над «и»? Тормозим, Лидия Сергеевна, тормозим, не все такие сообразительные, как вы…
Тут он осознал свою ошибку — слишком долго голова его была повернута в мою сторону. И начал обратное вращение… Пальцы Сони между тем доползли до подушки, забрались под нее…
— Не шевелиться! — заорал Павел.
А дальше было страшное замедленное кино, в котором мне на первых порах отвели роль зрителя. Почему я запомнила этот эпизод до последнего штриха? Да потому что красиво, черт побери!.. Их действия оказались удивительно гармоничны! Они работали синхронно: из-под подушки явился черный ствол, плавно вычертил дугу, а подушка свалилась на пол… Павел завершил движение головой, что-то выкрикнул, оскалив зубы, сместил пистолет… Они вытянули свои стволы одновременно — друг в дружку, едва не сомкнув их черными пулеиесу-щими отверстиями… Соня приподнялась — в глазах угар, решимость идти до конца… Павел отпрянул. Соня выпалила на полсекунды раньше: вспышка из ствола, удар Павлу в грудь… Ответный выстрел — машинальное нажатие на спусковой крючок… Голова у Сони дернулась, ее швырнуло на кровать, затылком о светильник… Павла бросило к двери, он взмахнул руками, пистолет полетел в стену, оттуда — кому-то под ноги. А далее — Соня с изумленными очами, воздетыми в потолок, и отверстием во лбу. У Павла — кровь фонтаном, ногти яростно скребут неровные половицы… Кто-то третий хватает пистолет — уж не я ли? — совершает фантастический скачок. Шлепок по выключателю — комната погружается в беспросветную темноту. Дергаю дверь — на пороге кто-то есть, пытается ввалиться в комнату. Наклоняю голову — быстрота, натиск! Человек не ожидает, а во мне кипучей энергии — через край. Тараном в живот — сгинь! Некто поддается, пятится под напором бешеной мегеры. Спотыкается, теряя равновесие. Выразительное слово «суки!» — на весь коридор. Мол, знай наших. А я уже лечу по диагонали — примерно туда, где ручка от моей двери. Лечу и горько думаю: вот и финиш твой, Косичкина… Сама напросилась.
Зато теперь точно знаешь место сокрытия груза. И злодеи знают, что ты знаешь, поскольку подслушивали вашу беседу. В аккурат успели.
А никто другой не знает. Ни одна живая душа на этом свете… Можно им, конечно, рассказать обо всем, но уж больно умирать неохота…
А дальше вновь пошло быстрое кино, и успех действия зависел лишь от моей сноровки. Я внеслась в свою комнату, провернула рукоятку замка. Кое-как втиснула пистолет в задний карман. Не успела доскакать до стола, повесить сумочку с деньгами и паспортом на шею (чтобы руки были свободны), как дверь затрещала от удара. Я в отчаянии схватила со стола недопитую бутылку бренди, замахнулась… Но только потеряла секунды — дверь держалась. Тогда я бросилась к окну, отжала шпингалет — впервые, что ли? Второй удар проломил тонкостенную среднюю часть двери. Я распахнула обе створки, села на подоконник, развернулась на сто восемьдесят, поджав колени. Можно было посидеть, свесив ножки, подышать бодрящей послегрозовой свежестью, но после третьего сокрушительного удара дверь разлетелась на куски. Я спрыгнула на землю и побежала к доске зеленой (ночью, разумеется, серой), не замечая, что тащу с собой эту злосчастную бутылку бренди, благодаря которой и ввязалась в новый виток кошмара. А могла бы и избежать, не употреби третью дозу…
Эта ночь была самой отчаянной из всех моих ночей. Проверять на прочность уже было нечего — от характера остались рожки да ножки. Как от лампы, разбитой мертвой головой то ли Сони, то ли Ольги Царицыной, то ли некой Марии Петровны Стоцкой…
Я плутала по темным аллеям санатория, а когда услышала топот бегущих за мной людей, забралась под проломленный помост танцплощадки (в боковой его части висели разбитые доски), где, скрючившись в благоухании кошачьих ароматов, мелкими глоточками тянула бренди. Губы шепотом напевали старые песенки о любви, глаза закрывались от бессилия и нечеловеческого желания спать. Они протопали мимо, потом вернулись, обозначили на общедоступном русском отношение к моей персоне и перспективу на дальнейшие поиски. Заглянуть под помост они почему-то не удосужились. Да и черт с ними! Я допила «бряг», отложила в сторонку использованную тару. Достала из кармана пистолет и на ощупь начала изучать неведомую конструкцию. Что я знала в этом деле железно — так это три вещи. Во-первых, оружие — детям не игрушка. Во-вторых, в рукоятке пистолета должна присутствовать обойма. Если она пустая или не присутствует, оружие, как правило, не стреляет. Думаю, обойма была. Вряд ли Павел снарядил пистолет одним патроном. В-третьих, в современных конструкциях пистолетов есть такая хреновина, называемая предохранителем. Если оружие с него не снято, то оно опять же, как правило, не стреляет. Зато охотно может бабахнуть, когда предохранитель спущен, но у тебя еще нет желания стрелять. Например, от внезапного падения. От удара. Или от неловкого шевеления под помостом танцплощадки. Не думаю, что после выстрела Сони у убитого Павла было время ставить пистолет на предохранитель. А значит что? Значит, эта штуковина может бабахнуть от одной лишь мысли. Следовательно, нужно быть поосторожнее и переложить пистолет в сумочку.
— Перекрыть все дороги, — услышала я раздраженный начальственный голос. — Передайте Ляхову — не хрен сидеть без дела. Всех гаишников — в строй. Осматривать каждую машину. План «Перехват» или «Сирена», придумайте что-нибудь.
— Дороги перекрыты, командир, она не уйдет.
— Хорошо. Отправить людей в город, пусть прочешут. Троих — в яхт-клуб, держать бухту. Готовность — ноль. Контролируйте СБУ — никаких контактов с этой профурой. Не забывайте, что у нее пистолет.
Эго я-то профура?..
Я сидела под вонючими подмостками, а когда совсем невмоготу стало, вылезла и кустами спустилась к берегу. На часах половина восьмого, народ пробуждается, погода неопределенная — дождь прошел, ураганы и прочие смерчи затаились, однако дует ветерок, и небо затянуто. Косматые тучи совсем низко, плывут, переплетаясь седыми завихрениями, — ни разрыва, ни просвета. Море волнуется. Черненький нырок с маленькой головкой бесстрашно раскачивается над водой, привязанный к волне…
Я сидела, трясясь от холода, под лохматым глиняным обрывом и сквозь бреши в кустарнике наблюдала, как смельчаки и физкультурники наполняют пляж. Кто-то бродит по пенистой полосе, эстетствуя над неспокойным морем, кто-то всем смертям назло выполняет комплекс упражнений на счет «триста». Кто-то производит солевые ингаляции. Кто-то лезет в море, отмываясь от «вчерашнего»… Бухта заперта. На дорогах — «операторы машинного доения», сосредоточенные на несвойственной им задаче, а потому жестокие и злые. Море перекрыто, город — капкан, вертолеты не летают, до Вадима Казарновского — как до пещеры с тайником. Есть единственный путь, хотя и достаточно сложный.
Паспорт есть, деньги найдутся; махну через горные кручи — и ищи Косичкину в поле…
— Молодой человек, вы мне не поможете?
Парень в парусиновой панаме с заклепочками оторвался от важного дела — он скрупулезно пересчитывал волны, вычленяя, видимо, девятую, которая по внешним признакам отличается от предыдущих, и с интересом глянул на плывущую по песку особу. По такому торжественному случаю я распустила волосы, рассортировала их по плечам, а на губы налепила чуть дрожащую улыбку.
— Конечно, в чем вопрос… А что бы вы хотели?
«Ботаник», — с облегчением подумала я. На носу у парня красовались огромные, облезлые, в старомодной оправе «канцелярские» очки.
Я призывно облизала губы. Хотя столь отъявленные площадные жесты некоторых представителей «ботанической» среды могут отвергнуть.
— У вас есть несколько минут свободного времени?
— Только для вас… — Не такой уж он и ботаник, с сомнением подумала я. Уж больно репа расплылась. У допрашивающего меня молодого человека в загородном доме на носу также красовались очки. Но парень был хоть куда.
— Видите ли, в чем дело, молодой человек, — скромно начала я. — У меня очень ревнивый муж. Он грузин из Гурджаани — есть такой городок на востоке Грузии. Он приревновал меня ночью к официанту в баре «Под штурвалом», сильно избил и наклюкался, как скотина. Урод несчастный. Понимаете, я уверена, что он спит у своих дружков, но не могу избавиться от наваждения, что он бродит где-то по городу и норовит со мной разделаться. Я хочу уехать в Форос. Вы мне не поможете? Я могла бы обратиться к кому-нибудь другому, но у вас такие серьезные мускулы…
Мужиков надо периодически хвалить. Даже если у них не мускулы, а разлохмаченная бельевая веревка.
Молодой человек отрывисто сглотнул.
— А делать-то чего надо?
— Сущий пустяк. Вы одолжите на несколько минут свою панамку, покрепче меня обнимите и станьте моим проводником ориентировочно до конца пляжной линии…
Это было заманчивое предложение. Устоять невозможно, особенно когда беззащитная женщина с надеждой взирает на ваши не очень мощные плечи, а муж-грузин где-то дрыхнет.
— Пойдемте, женщина, — решился мой новый рыцарь. Он протянул мне свою панамку, которую я немедленно натянула на глаза, и обнял так, что кости затрещали…
Я не ощущала ни брезгливости, ни отвращения. Только страх. Он тискал меня и облизывал мой висок, пока мы медленно смещались вдоль береговой полосы. В меру сил я тоже бормотала какие-то глупости, даже пыталась обнять его за потную спину, когда глаза случайных отдыхающих, как мне казалось, подозрительно нас рассматривали. Мы миновали санаторные пляжи, прошли бунгало, на которое я старательно не смотрела, первые каменные россыпи. Здесь я собралась отделаться от «проводника», но это оказалось непросто.
— Спасибо вам, молодой человек, — вежливо поблагодарила я. Предчувствуя скорую разлуку, он вцепился в меня, как в свою собственность. Забрался под майку, погладил мои мурашки. Он думал, что я тут же разомлею.
— Зайдем за скалу, детка, ты же не будешь упрямиться… — Он подтолкнул меня к увесистой каменной глыбе, перегородившей пляж.
— А ты ничего не хочешь надеть? — поинтересовалась я, переходя на «ты».
Очкарик несколько сконфузился.
— Да знаешь, детка, как-то не подумал. Ну ничего, мы сделаем это нетрадиционно. Ты умеешь?
Мог бы и не спрашивать, дурачок. При живом-то муже-грузине — и не уметь?
Он завлек меня за скалу, где без церемоний приступил к делу.
— Подожди, — попросила я, — у меня в сумочке, кажется, остался один.
Он сразу поверил, что я таскаю с собой изделия из натурального гипоаллергенного латекса! И нехотя меня выпустил. Но ручонки далеко не убрал. Мог схватить при неверном движении. Я забралась в сумочку и достала пистолет. Очкарик аж отпрыгнул.
— Ты что, охренела?
— Слушай, я правда не хочу. Ты понял? Ну не тянет сегодня! Ночка трудная была. И жить осталось — до понедельника. Обманула я тебя. Давай по-доброму расстанемся.
Он попятился. Я подняла пистолет на уровень глаз. Очкарик хрипло втянул воздух, нащупал за спиной край утеса и по шустрому исчез. Даже шляпку назад не попросил.
Я минутку постояла, затем осторожно высунула нос. Очкарик торопливо уходил, оглашая пространство визгливым матом. Руки судорожно застегивали брюки. Я почувствовала себя бессовестной обманщицей. Подождала еще минуту, убрала пистолет в сумочку и запрыгала по камням — в направлении скалы Обмана…