— Это невозможно! — воскликнула Бронька, опуская на землю пакеты. Прозвучало как «брависсимо»! Я даже не поняла, чего в ней было больше — расстройства или восхищения.
Я осторожно пристроила свои пакеты. Подняла розочку и протянула ее Броньке.
— Это тебе оставили. В качестве компенсации. Посмотри, какая красивая.
— Полагаешь? — Бронька недоверчиво понюхала цветок. — В самом деле, Лидуня. И пахнет приятно…
Осознать значение утраты мы не успели. Где-то совсем рядом заурчал мотор. Отчленив от шума города родные звуки, Бронька вскинула голову. Напрягла слух, брови, извилины… Не прошло и пяти секунд, как ее сбежавшая собственность грациозно вырулила из-за угла супермаркета. Сделала широкую дугу, словно «Чайка» с министром обороны у стен Кремля, и плавно остановилась у бордюра. Правая дверца приглашающе распахнулась. У Броньки аж очки рухнули со лба.
За рулем восседал лучезарно улыбающийся блондинчик в расцвете лет. В меру накачанный, в меру высоколобый. Образец идеального самца в представлении Броньки. Я нерешительно покосилась на подругу. У Хатынской, кажется, отвалилась челюсть.
— Павел, — вежливо представился блондинчик. Смотрел он исключительно на Броньку. Жадно так смотрел. А меня не замечал, словно нет меня тут. — Бывший автослесарь, ныне коммерсант. Произвожу торгово-выставочное оборудование для предприятий Волгоградской области. Окончил Волгоградский политехнический институт, музыкальную школу по классу фортепиано…
— Ни фуфа себе… — промямлила Бронька.
— А вы пешком за нами следили? — поинтересовалась я.
— Что вы, у меня «лендровер-дефендер» за углом. — Он не отводил от Броньки восторженных глаз. — Я прошу прощения, прекрасная незнакомка, что заставил вас понервничать… — Он красиво помялся. — Я заметил вас в кафе у водных аттракционов и почему-то подумал, украдкой изучив вашу ауру, что традиционные виды знакомств вам не подходят. Вы выше этой пошлости. Простите еще раз.
— Да пожалуйста, пожалуйста… — спохватилась Бронька. — Вы очень неплохо смотритесь у меня за рулем.
— Я помогу загрузить ваши вещи. — Молодой человек упруго выпрыгнул из машины, перенес наши пакеты и принялся укладывать их в багажник.
— Лечь не встать, Лидок… — пылко зашептала Бронька мне в ухо. — Ни наколок, ни цепей, ни перстня… Учет, Лидок. Беру…
— Смотри не пожалей, — завистливо бормотнула я. По всему выходило, что я остаюсь без Броньки. Уносится моя Бронька в лавину счастья…
Блондинчик захлопнул крышку багажника. Его улыбка становилась все шире и неудержимее.
— Предлагаю считать этот день за праздник первого свидания и отметить его в лучшем ресторане города.
— Не знаю такого праздника, — дерзко заявила я. — День освобождения Бастилии знаю, день Сяопина знаю…
Блондинчик как-то настороженно покосился в мою сторону. Заметил наконец…
— А мне вот ночь святого Валентина нравится, — кинулась спасать ситуацию Бронька.
— А мы вообще-то на нудистский пляж собирались, — как бы невзначай обронила я. — Ты не помнишь, Бронислава?
— Окстись! — взорвалась Бронька. — Какой пляж! Мы к Лешке собирались — обедом его кормить!
— Вот и поехали.
— Нет, что вы, я совсем не собираюсь ломать ваши планы, — блондинчик молитвенно сложил ладони, — просто, думаю, мы могли бы с вами встретиться часиков в семь? — Новый реверанс в сторону Броньки. — Скажем, на углу Народной и м-м… Да хотя бы прямо здесь? Почему бы нет? Вы успеете закончить свои дела?
Бронислава держалась из последних сил. Ее глючило, трясло, ломало, бросало то в жар, то в холод. Она явно потеряла ко мне интерес. С одержимыми женщинами это случается. Но ехать к Лешке было необходимо. Не Павлу же презентовать пакеты с «хлебушком». Чертыхаясь, Бронька завела машину. Я угрюмо молчала. Пока ехали, она выглядела очень сосредоточенной — видимо жила предстоящим вечером. Умный парень этот Павел, оценила я. Очень трудно подобрать к Броньке ключик. А он сумел.
Бывший одноклассник обитал в частном секторе на улице Топтунова, весьма условно причисленной к городу, хотя до центра здесь было минут пятнадцать, а до моря и того ближе. Богатеи здесь не селились. Улочка была разбита, деревья понуры, а жилой сектор крайне неухожен. Мы подъехали к воротам, заваленным ржавым металлоломом. Бронька посигналила. Под оглушительный собачий лай кто-то свалился с лестницы. Завизжали петли, забренчала собачья цепь, и ворота слегка разошлись. Маневрируя между старыми карданными валами и лысыми шинами, Бронька въехала во двор. Я не успела рассмотреть морщинистого мужика в дырявом трико, который пошел запирать за нами ворота, как громадный ротвейлер с горящими глазами и чуть не пламенем из пасти расшибся грудью об дверцу машины, за которой я сидела. Предупредил бы кто…
— Брыська, пошла на фиг! — заорал мужик знакомым голосом… На этом, собственно, возбудительные моменты кончились. Визит к однокласснику поверг меня в глубочайшее уныние. Он постарел лет на тридцать. Обзавелся плешью — не сказать, что симпатичной. Смотрел на меня стыдливо: дескать, вот как в жизни-то завернулось. И вместе с тем с укором — кабы не ты со своими идиотскими закидонами послешкольной поры… Жили бы нормально, душа в душу, и не был бы я таким потасканным. Отчасти это было правдой. Оттого и чувствовала я себя не в своей тарелке, моля об одном: быстрее бы убраться отсюда…
Гениальный мастер по части любой техники, в Сибири Лешка Кольцов давно бы владел солидной фирмой и разъезжал на шикарном «хаммере». А на Украине едва перебивался и считал копейки. Нельзя сказать, что у него не было заказов, — их хватало. Но до того копеечные, что просто слеза брала.
— Тяжело, Лидуся… — вздыхая, буравил меня Лешка помутневшими от времени глазами. — У людей денег нет, брать с них нечего… Заезжал прошлой осенью один олимпийский чемпион, крыло ему менял, заплатил двести баксов — так мы на эти баксы всю зиму и протянули… Зимой вообще мертвый сезон, хоть вешайся. Старые спидолы чудикам ремонтируем, китайские плееры дошколятам… Ты не думай, что у нас зима короткая достает так, что будь здоров. С водой перебои, со светом худо, денег ни хрена — лежим вот с Оксанкой с ноября по май под тремя одеялами, лета ждем…
У заявленной Оксанки были «почечные» круги под глазами и характер скрытой истерички. Нельзя сказать, что она огорчилась, увидев пакеты с «хлебушком». Она, скорее, расстроилась. Неудобно стало — за жизнь дурацкую, которая перевалила за середину, а делается только хуже. И никакого просвета в будущем…
— А ты не изменилась, Лидуся, — завистливо шептал Лешка в те минуты, когда Оксанка пропадала из поля зрения. — Классно выглядишь, честное слово… — Он смущенно кусал обветренные губы. А мне до боли было жаль его, и хотелось уйти, забыть эту встречу как недоразумение и никогда больше не видеться.
Но время тянулось. Мы чего-то ели, губили «винчик» за три гривны, который Лешка упорно называл хорошим. Из привезенных продуктов Оксанка не выставила на стол и десятой части. Стыдливо убрала в холодильник, с глаз долой, и сделала вид, будто ничего не было. Я этому даже обрадовалась — ни есть, ни пить не хотелось совершенно. Мы сидели за столом и натужно о чем-то говорили. Ребенка в доме не было — к теще сплавили. Я ловила неприязненные взгляды Оксанки, она давно просекла, кто я такая. Если с присутствием Броньки в своем доме Оксанка худо-бедно смирилась как с экзотической нагрузкой, которая досадна, но терпима, то ко мне враз ощутила антипатию.
Не описать моего облегчения, когда Бронька вдруг посмотрела на часы и «огорченно» сообщила, что уже шесть тридцать «после портвейна» и надо двигать.
— Да куда же вы? — завел тоскливую песнь расставания Лешка, поедая меня глазами. Опомнился.
— В самом деле, посидите еще, — обрадовалась Оксанка. — Сейчас картошечки доварю… Леша, ну чего ты сидишь, иди Брыську привяжи…
Я уезжала из этого дома, испытывая внутри полнейшую опустошенность. Голова трещала. Хозяин в дырявом трико распахнул ворота, мы выехали задним ходом, он смотрел на меня долго, тягуче, пока машина разворачивалась на колдобинах, переваливала через канаву… Когда отдалились метров на тридцать, я невольно обернулась. Сверкая дырами на коленках, безвременно постаревший Лешка смотрел мне вслед и, конечно, понимал, что уже никогда не увидит…
— Скучноватая нынче публика, — зевая, признала Бронька. Вновь глянула на часы и заметно приободрилась: — Значит, так, подруга. Я отвезу тебя до бунгало и еду на свидание — времени в обрез. А ты сиди и бейся в припадке бессильной зависти, может, поумнеешь. Завтра увидимся.
Я ощущала тотальную усталость. И уже не понимала, что творится вокруг. Бронька довезла меня до калитки и умчалась, оставив легкое дрожание в воздухе. У бунгало ничего не изменилось. Заприметив «объект» в целости и сохранности, стоящий у ограды шпик заметно приободрился. Готова держать пари, нас давно вычислили. Что в этом сложного?
В дверях появилась чета Костюковичей в одинаковых халатах. До чего мне надоели эти сюси-муси! Гладкие, ласковые, тихие до бешенства! Я отвернулась — меньше всего мне хотелось раскланиваться и напрягать одеревенелые мышцы лица. Медленно побрела по аллейке, мимо ухоженных магнолий и лаврушек, удивленно понимая, что в бунгало не пойду. Усталость поселилась в душе и не имела ничего общего с физической усталостью. Я добралась до границы санатория, вышла на дорогу и побрела по обочине, мимо полосатых столбиков. Проносились машины, некоторые призывно гудели — не подвезти ли? За спиной осталась скала Обмана с нагромождениями камней, разноцветные домики турбазы с примкнувшим палаточным городком. Снова скалы, тропа с обочины, по которой я спустилась, придерживая руками ветки. Не думаю, что я знала определенно, куда иду. Никуда я не шла — просто двигалась, куда глаза глядели.
И оказалась почему-то на нудистском пляже.
Компашка молодежи дружно взметнулась с песка и принялась перебрасываться мячом.
— Девушка, — крикнул паренек из компании, — раздевайтесь! Идите к нам!
— Спасибо! — махнула я рукой, искренне благодарная за «девушку». — Я не могу, купальник дома оставила!
Они ответили таким заразительным смехом, что мне самой весело стало. Счастливейшие люди. А я такая идиотка. Я в принципе знакома с теорией, объясняющей грехопадение. Кто-то искренне верит в нее, кто-то прикрывает иные мотивы. Все важные микроэлементы морской воды — медь, йод, фосфор, бром — усваиваются через кожу. Растворенные соли раздражают нервные окончания, вызывая ответную реакцию нервной системы. Улучшается обмен веществ, тренируется дыхательная система, поднимается тонус, организм закаляется. Песок усиливает потоотделение, стимулирует окислительные процессы, улучшает работу почек. Солнце, воздух и вода повышают эластичность мышц, кожа делается полированной, выглаженной, бархатистой… А места, которые закрывают ненавистные купальные костюмы, самые чувствительные, кожа здесь тоньше и нежнее, а нервные окончания расположены плотнее. Поэтому и волновой массаж, и усвоение микроэлементов, и песочные ванны, и воздействие солнца дают нужный оздоровительный эффект только голым.
И все равно я считаю их немного сумасшедшими. Потому и счастливейшими людьми…
Длинновласая девчонка с шикарными бронзовыми ногами взлетела ввысь и послала мяч высоко над кругом. Мускулистый красавчик с впечатляющим торсом пружинисто взмыл, но не перехватил. Крученый мяч упал рядом со мной, прорыв лунку в песке. Я хотела пнуть его обратно, но передумала. Подлетел красавчик и размашистым броском послал мяч в круг.
— Здравствуйте, — сказал он, усевшись напротив меня по-турецки. Я с усилием подняла глаза и уже не опускала их ниже рельефного торса. Его глаза смеялись…
— Привет! — попыталась улыбнуться я.
— Вы расстроены, — глядя на мою физиономию, констатировал нудист. — У вас большие неприятности.
— Не буду спорить… — пожала я плечами. — Вы случайно не психологией подрабатываете в свободное время?
— Нет. В свободное от пляжа время я охраняю священные рубежи России. Город Благовещенск, третий погранотряд. Потрясающе, да?
— Потрясающе, — согласилась я, — но, в общем-то, мне нравится.
— Браво, — обрадовался красавчик. — Вы, видимо, понимаете идеологию нудистского движения. И все равно отказываетесь к нам присоединиться?
— Простите, — я виновато вздохнула, — у меня мозги немного иначе устроены.
— Да я понимаю, — улыбнулся нудист. — Только, уверяю вас, мозги здесь ни при чем. Вы скованны, в вас нет внутренней свободы и раскрепощенности. Дело наживное. Стоит лишь разок крепко разозлиться, раздеться — и сами будете хохотать над прежней лжестыдливостью.
— Может быть, — улыбнулась я.
— Очень помогает в жизни. Укрепляет Тело и облагораживает дух. Мы абсолютно нормальные люди, некоторые даже чересчур. Вы же не думаете, что учебно-воспитательной работой со своими солдатами я занимаюсь в голом виде?
— Нет, я так не думаю. Хотя интересно представить.
— Димон, ну чего ты там застрял? — закричала девица с идеальными ногами, но слегка вислой грудью. — Иди сюда, Димон! Женщина, и вы идите сюда!
— Присоединяйтесь, если будет желание. — Красавчик спортивно вскочил на носки. — Ей-богу, не пожалеете. И мы никому не расскажем, что вы были с нами.
— Договорились.
— И вы в России никому не говорите, что видели меня здесь, хорошо? — подмигнул, убегая, красавчик.
Солнышко опустилось еще ниже. На воде заиграли звездочки. Живые искорки переливались, блестели. Яркость дня подутихла, остался мягкий опаловый свет, уже не простреливаемый насквозь лучами. Но отдыхающих меньше не становилось. Их только прибыло. Целая армия голых граждан расположилась на неширокой полоске пляжа между ступенчатыми скалами. Здесь никого не смущала нагота соседей. Никого не возбуждала (во всяком случае, первичные признаки возбуждения в глаза не бросались). Кого тут только не было! Полный спектр! Щебетуны-влюбленные, хрумкающие орешки, добропорядочные семьи с детьми, пожилые пары, степенные одинокие дамы на узких полотенцах, мужские компании, женские, смешанные, дряхлые бабушки с морщинистыми тельцами… Кто-то ел, кто-то спал, читал книгу, одинокая матрона в шляпке, завязанной на тесемочки под подбородком, увлеченно вязала… «А ведь никто не обратит внимания, если я разденусь и улягусь в самой гуще…» — вдруг подумала я. Ну посмотрит кто-то лениво. Оценит. В чем проблема? Я испугалась этой мысли. А как же мозги, повернутые в другую сторону? Или прав красавчик? Для обретения истинной свободы нужно лишь раз разозлиться? Так я уже разозлилась. Вот пойду сейчас и улягусь под бочок к какому-нибудь крепконогому парню… Что я, как неживая?..
Браво, Лидия Сергеевна! Мозги мои заскрежетали, провернулись. Я уже приподнялась, намереваясь сделать первый шаг к раскрепощению…
Кто-то положил руку мне на плечо:
— Нам пора, Лидия Сергеевна.
Я дернулась, обернулась. За спиной стоял Шлепень. Позади «бригадира» обозначились два качка в солнцезащитных очках. Они пристально рассматривали усеянное гениталиями взморье.
— Нам пора, Лидия Сергеевна, — повторил Шлепень.
— Куда? — пролепетала я. — Зачем?
— Вам лучше знать, — пожал плечами Шлепень. — Вы же договаривались с Иваном Валерьяновичем, не я. Он приказал вырыть вас из-под земли и доставить на яхту. Пойдемте, Лидия Сергеевна.
Я совсем забыла о нашей с Рокотом односторонней договоренности. Теперь вспомнила: море, яхта… Заместители под подозрением, к которым я должна присмотреться. Бред какой-то. Кто мешает ему найти дипломированного психолога?
— А отказаться можно? — без надежды спросила я.
Качки за его спиной оторвали очки от пляжа и уставились на меня. Как по команде.
— Разумеется, — доброжелательно кивнул Шлепень. — Вы можете делать все, что вам угодно, Лидия Сергеевна. А мы обязаны делать то, что нам прикажут. Пройдите, пожалуйста, в машину, яхта недалеко.
Якорная стоянка находилась в восточной части Тихой бухты. Мы доехали минут за десять, отвернув с Форосской дороги и отгромыхав метров триста по камням. Яхта покачивалась недалеко от берега — напротив испещренных трещинами скал и узкого разлома с горизонтально сколотой плитой. Выглядела она очень эффектно и походила па остроносую акулу, всплывшую на поверхность.
Самое сильное впечатление производил голубовато-белый приспущенный парус на грот-мачте. Любой эскимос знает, что современные яхты оснащены моторами. Но какой же яхтсмен откажет себе в удовольствии прокатиться под парусом?
— Нравится? — с ухмылкой поинтересовался Шлепень.
— Серьезная посудина. Но для уровня Ивана Валерьяновича, мне кажется, несколько мелковата.
Клеврет и не подумал обижаться. Добродушно хохотнул:
— Вы преувеличиваете его уровень, Лидия Сергеевна. Конечно, зарплата Ивана Валерьяновича несколько побольше, чем у рядового чиновника, но отнюдь не па порядок, уверяю вас. А «Белая акула» — не его собственность. Зачем ему личная яхта, если лето в Крыму такое короткое, к тому же он так загружен работой.
— А чья это яхта? — поинтересовалась я. — Благодарного правительства Украины?
— Одной чартерной компании, — уклончиво пояснил Шлепень. — Настоящий владелец передал посудину руководству компании, а мы у них зафрахтовали. Очень удобно. Не в доке же ее держать круглый год. За этими «акулами», Лидия Сергеевна, уход нужен.
Не больно-то я ему поверила. Врут они всё, чтобы бедненькими показаться. От яхты между тем отчалила резиновая лодка с мотором и, задрав нос, помчалась к берегу.
— Это динги, — пояснил Шлепень. — Десантное средство. В обязательном виде присутствует за кормой. Сейчас мы с вами в нее сядем и пойдем на яхту. Иван Валерьянович будет позже, он уже звонил.