Понимая, что оставлять убитого на дороге нельзя, мы с Наташей взяли его за руки, за ноги и потащили к складу, в котором сейчас находились все остальные. Благо, он находился здесь уже совсем не далеко. Вася плелась рядом и на мотающуюся голову покойника старалась не смотреть. Как ни странно, но она оказалось более трепетной натурой, чем даже Наташа, с ее артистическими талантами.
Оставив тело возле дверей, вошли в помещение.
На складе горели сразу две керосиновые лампы, поставленные повыше на штабеля сложенных ящиков, и картина, открывшаяся нам, была видна довольно неплохо. Двое солдат стояли в стороне — почти на границе света, одного из них я признал сразу — это был тот, что с рукой нянчился, а второй оказался мне не знаком. Наверное из тех, что на этом складе находились.
Михаил Лукьянович в задумчивости прохаживался по открытому пятачку в середине помещения, слушая солдата, сидящего на полу. Тот был ранен — поддерживал голову, прикладывая к ней какую-то тряпку, из под которой по виску на щеку текла кровь. Говорил мужчина тихо, но достаточно внятно и вдумчиво, а потому было ясно, что рана его, хоть и кровоточащая, не особенно опасна.
Рядом с ним сидел еще один, и вот этот, зажав бок, постанывал в голос и скрежетал зубами, и по всему выходило, что ему досталось тяжелей. Девушки сразу кинулись к раненым, стараясь при этом не смотреть в тот угол, где понизу, в резкой тени от ящиков, виднелись две пары ног.
— Сашок еще не возвращался? — обратилась к капитану Наташа, когда раненный, принимая их заботу, замолчал.
— Сашок, это кто? — шепотом спросила ее Вася.
— Это тот молодой солдатик, что был с нами, его сразу послали в контору за помощью, как поняли, что все закончилось, — так же тихо пояснила Наталья, — склады-то уже потушили, зарева — нет. Значит, люди там освободились и смогут придти сюда…
— Да, я велел ему сразу предупредить, чтоб две подводы приводили, и санбригаду дежурную прислали, с ними, наверное, и приедет, — добавил Михаил Лукьянович к ее словам, — рассказывай дальше Иван Евсеич, — кивнул он замолчавшему солдату.
— Да что рассказывать-то, товарищ капитан? Вроде все уж…
— Тогда еще раз, для товарища старшего лейтенанта. Да и я послушаю снова, можа нового, что уловлю.
— Ну, ладно… — безропотно согласился тот, — Значит так, мы услышали звуки за задней стеной склада — той, что выходит на реку. Вроде как кто-то скребется. Затаились за ящиками. Потом удары по доскам, те сразу вывалились, мы уж и винтовки туда направили, но в дыру полетело что-то горящее… вернее дымящее. Одно угодило точно на мешки с крупой. Потом-то оказалось что это куски торфа просто… вон они, — и он указал на несколько темных комков, лежащих в стороне, — Но тогда мы с Арсением не поняли, думали, щас загорится тут все, и кинулись тушить. А на нас накинулись… не помню сколько, четверо вроде их было. Сеню ножом пырнули, а меня вот — по голове. Я и упал сразу. Правда, в последний момент помню, что Аким с Витей забежали уже и стрелять начали… или это не они. Вот и все, в себя пришел от того, что девушка… вот эта, — он кивнул на Наташу, крякнул при этом, потревожив больную голову, но продолжил говорить вполне четко, — водичкой меня поливала, а на складе из воров никого уж не было.
Капитан кивнул и повернулся к стоящим за его спиной мужчинам:
— Теперь вас слушаем, Аким Васильич.
Заговорил незнакомый мне солдат:
— Дык мы тоже услышали шум… это когда грабители стену крушить начали… открыли дверь и забежали внутрь. Здесь чадно, и видно было плохо, только и успел заметить я, как Ваня отмахивается от кого-то. Мы с Витей, — он кивнул на стонущего солдата, — кинулись сразу за ящики и хотели стрелять, но разглядеть где кто было невозможно — в открытые нами двери из дыры потянуло с реки и весь дым пошел в нашу сторону, мы побоялись задеть своих. Но вскоре, то ли само протянуло, то ли воры затоптали несколько дымовушек, но вроде развиднелось, так что, углядев уже, что наши лежат, мы стали стрелять по бандитам. А двое из них по нам… Витю вон, задело… остальные-то, с того краю, что ближе к дыре, принялись наружу харчи таскать. Да тут и вы подбежали…
А только он договорил, как со стороны центрального проезда раздались стук копыт и дребезжание быстро катящейся повозки. А там и звуки понукающих лошадь голосов. Видно туман уже схлынул, и слышно теперь все было четко, без искажений.
Медсестра сразу кинулась осматривать раненых, а приехавшие возницы с помощь непострадавших солдат принялись грузил в одну из телег тела убитых. Мужики ворчали и сетовали потихоньку, что негоже это ворье рядом с их товарищами укладывать, но явно выказывать возмущение не решались.
Ну, а мы с капитаном в свете сигнального фонарика рассматривали проломленный в стене проем.
— Видишь? — спросил меня Михаил Лукьянович, указывая на явные пропилы на поперечинах досок, — Что это нам дает?
— Да что дает? Ничего хорошего… — ответил я, — Что на пристани есть кто-то, кто связан с бандой. Они точно знали, куда будет определен груз и даже сумели подготовиться… теперь этого человека… а возможно и нескольких, надо вычислять.
Капитан кивнул согласно и обратился к начальнику пристани. Тот, что-то бормоча себе под нос, топтался недалеко от нас, возле ближайших штабелей ящиков и укладок мешков:
— Будьте добры, Семен Яковлевич, подготовьте мне побыстрей… для начала списки хотя бы тех, кто работает на пристани чуть больше года. В первую очередь отметьте пришлых.
Тот подошел к нам еще ближе и посмотрел удивленно, и как бы даже не в возмущении:
— Это ж, что вы такое удумали, Михал Лукьяныч, что у меня тут предатели завелись?!
— Дык уже и думать нечего — и так все ясно, уважаемый Семен Яковлевич, завелись предатели — завелись. Знали воры, где вы груз для верфи размещать станете и подготовились. Вон, и склад с зерном, чтоб отвлечь внимание, кто-то ж подпалил!
— Ох, горе мне, горе, на старости-то лет, — запричитал начальник пристани и затряс белой козлиной бородкой, а потом снял очки и принялся их протирать.
Прослезился что ли старик с расстройства?
А тот все продолжал жаловаться:
— Мало мне немчуры поганые пожгли-порушили, так теперь кто-то свой принялся пакостить… хотел же уйти на покой до войны еще, да что-то подзадержался, а теперь вот и заменить-то меня некому…
— Так, а что вы можете сказать по поводу самого ограбления, много ль вынесли? — спросил его капитан, стараясь отвлечь того от пустых причитаний.
— Да что я могу сказать-то? Накладные поднимать нужно, вот поутру кладовщик, что принимал товар, придет и сверять будем… а так-то, был я тут конечно, видел, так что пока могу определить только навскидку. Ящика три тушенки американческой утянули, рыбную консерву, как минимум короб взяли, и точно пары мешков с крупой нету — вон из той кладки. А вот какая крупа, греча иль пшенка, не скажу — смотреть по списку надо. Хотя… — он пощупал верхний мешок и сказал, — похоже, что греча.
В этот момент, через пролом мимо нас потащили убитого бандита, видимо того, которого Вася назвала дядей Володей. До этого он так и лежал в траве на тропе за складом, и я его только тогда и увидел, когда осматривал края пролома в стене.
А к нам подошел пожилой мужчина с плотницким ящиком в руках и обратился к Семену Яковлевичу:
— Ну что, начинать ужо?
Тот переадресовал вопрос капитану:
— Вы тут закончили, дыру зашивать можно?
Начальник мой кивнул, мужик тут же ушел, чтоб вернуться, уже таща за собой несколько досок. А мы отправились на выход. Здесь наша работа была завершена.
Когда вышли, в ближайшую к воротам телегу грузили тело того бандита, которое недавно проносили мимо нас. Застреленный мною лежал уже там. Сашок стоял рядом и держал лампу в высоко поднятой руке, подсвечивая для удобства. А потому было видно прекрасно, что солдаты пихали труп достаточно неаккуратно, следя лишь за тем, чтобы он не соприкасался с телами их товарищей.
Естественно, никто им за это выговаривать не стал. А девушки и вовсе отвернулись, не желая смотреть.
И именно в этот момент, когда я отмечал для себя не вполне корректные действия мужчин… впрочем, тоже совершенно не осуждая их за это… меня что-то насторожило во внешнем виде того, кто погиб от моей руки. Не понимая, что именно так задело, я подошел ближе, махнул рукой Сашку, чтоб посветил и мне, и принялся рассматривать убитого более пристально.
Это был однозначно очень молодой мужчина, не более двадцати пяти — семи лет от роду. Высокий, сильный и жилистый, словно дикий зверь, выживающий в лесу. Да я, собственно, помнил прекрасно, как он каким-то животным движением извернулся и вырвался из-под колена Васи — я ж тогда и понял, что мне со своей ногой его не догнать, если он припустит со всей мочи. Но вот одет он был странно… на мой взгляд… хотя, конечно, я был совершенно не в курсе, как предпочитают одеваться матерые преступники. Но вон «дядя Володя» вполне себе выглядел простым рабочим и носил неброские, обычные вещи.
Этот же, прямо на голый торс нацепил пиджак, когда-то бархатный и скорее всего малиновый по цвету, а сейчас затертый до черноты на лацканах и сгибах. К тому же, создавалось впечатление, что он ему велик, притом весьма значительно. На шее, на излете длинной цепи, поверх запахнутого пиджака, лежал медальон, металла желтого цвета, и такие же, еще и с крупными камнями, кольца поблескивали на его пальцах… пересчитывать я, конечно, не стал, но штук пять их точно имелось. Брюки или штаны — темные и, наверное они, единственные из всего того, что было на него надето, не бросались в глаза своей странностью. А вот обувь…
Ага, это и было именно то, что привлекло мое внимание. Штиблеты, когда-то белые сверху и черные снизу, а теперь почти однородно серо-замызганные, тем не менее, имели довольно крепкую еще подошву, которая состояла из высокого квадратного каблука и четкой зауженной к носу подметки.
В это время Наташа передавала Михаилу Лукьяновичу нож и пистолет убитого. А тот по очереди разглядывал их:
— Нож, возможно тот, которым убили Володю… — задумчиво сказал он, — похож, обоюдоострый и некрупный. А вот пистолет… точно его! Вальтер 7,65, он говорил, что с ним не расставался года… м-м, с двадцать пятого. Вот и номерок… можно сравнить с тем, что у меня записан, там конечно буковок серии еще нет, но думаю вероятность того, что у какого-то бандита может оказаться пистолет того же года выпуска…
— Михал Лукьяныч, а вы сюда посмотрите, — потянул я его поближе к телеге, моя находка тоже покою не давала мне.
Тот с интересом уставился на обувь убитого, даже наклонился, чтоб получше рассмотреть:
— У нас там, какой на снимке?
— Правый, — подсказал я.
И капитан, недолго думая, сдернул штиблет с ноги… под ним оказался рваный полосатый носок, совершенно невозможного красно-зеленого цвета.
— Негоже это, с покойника снимать, — прогудел возница, который сначала с интересом, а потом и с неприязнью посматривал на наши действия.
— Это, милый мой, не «с покойника снимать», а сбор улик по делу об убийстве. Разницу чувствуешь? — строго ответил ему капитан.
— А, ну тогда ладно, — согласился тот и успокоился, а потом залез на облучок и, обернувшись, спросил:
— Поехали что ли? Куда, в госпиталь? — и дождавшись утвердительного кивка, тряхнул вожжами, — Но!
Мы же все взобрались на вторую телегу, на которой лежали раненные, и отправились следом. Солдаты, те, что не пострадали, остались охранять склад до утра, а потому и Сашок с нами поехать не смог. Он стоял и смотрел нам вслед, и вроде как, откуда-то из-за своего бока, явно таясь, помахал рукой даже. Что навело на мысль, что мальчишка запал на кого-то из наших девчат. Вот только на которую из них, я не понял, потому как те, не глядя уже на него, тихо переговаривались между собою.
Видно ничего не решив, они обратились к Михаилу Лукьяновичу:
— Странно вот получается, если у того бандита, которого застрелил Николай Алексеич, был пистолет при себе, то почему он им не воспользовался? — спросила Наташа.
— Ага, — кивнула Вася, вторя ей, — он его даже не достал из кармана, и не потянулся за ним, когда от меня вырывался!
Капитан подумал с минуту и изрек:
— Думается, что пистолет для него оружие непривычное. Взять-то его он у Володи взял, а вот хватался в минуту опасности по привычке за нож все еще… что в свою очередь доказывает, что пистолет не его…
Я на это только кивнул, соглашаясь, потому как именно эта мысль пришла и мне в голову.
К этому моменту мы доехали до центрального проезда, что шел напрямую от пристани к городу. Здесь Сима, медсестра из санотряда, наказав ехать небыстро и раненных не растрясать, оставила нас и отправилась к своему дежурному пункту, а мы, как и было велено, неспешно отправились дальше.
Рассвет уж к этому времени разгорался во всю, с окраин слободы все чаще слышались петушиные крики и собачье тявканье. Да и город просыпался постепенно — нам навстречу стали попадаться редкие прохожие, которые останавливались, завидев нас… а, скорее, даже первую повозку, везущую свой скорбный груз… и провожали настороженными взглядами.
Пока ехали, Вася успела рассказать, как убили Семена — того солдата, что был из «наших». В смысле из тех, что с нами пережидал день в одном сарае.
Они все втроем, как и было велено мною, неспешно пробирались в тумане вдоль складов. А вот когда дошли до прохода меж ними, то, как и я, наткнулись там на бандита с тачкой. И чего далось Семену, что он не из винтовки стрелять стал, а полез с кулаками на того — неизвестно. Как поняла Вася, он все никак не мог успокоится, что эти гады ради своих шкурных интересов подпалили склад с хлебушком. Вот только бандит не растерялся, да и в благородство играть не стал — на кулаках один на один драться и не подумал, а разрядил пистолет в Семена чуть не в упор. А увидев, как уже Вася в него целиться, кинул тачку и нырнул пониже в туман.
Девушка, конечно, выстрелила пару раз вдогонку, но если и задела, то видимо легко, потому, что прибежавшие Михал Лукьянович и один из солдат с продуктового склада, проследовали к причалу, то никого на дороге не нашли.
Потом уже наш возница поведал о том, что зерновые склады похоже и не старались особо спалить. Именно, что пожар поярче устроили, но как-то так — без особой сложности, просто натащили сушняка за самый дальний и подожгли. А потому и потушили быстро, дежурный отряд пожарных подключился к ближайшей колонке и залил пылающую кучу хвороста, а на сам склад, считай, огонь толком перекинуться не успел.
Собственно, так мы и предполагали сразу, что это не планомерная диверсия по уничтожению хлебных запасов, а отвлечение всех возможных служб от того проезда, где находился склад с завезенными продуктами.
Ну, а вскоре мы подъехали к госпиталю. Стоило позвать, как вышла дежурная санитарка, и вскоре уже возле нас крутилось человек пять персонала. Из докторов сегодня на дежурстве оказались старый Арсений Маркелович и тот врач, с которым познакомиться лично я еще не успел. Но от Марфуши, кажется, о нем слышал — припомнил даже, что звали его Сергеем Германовичем.
Так вот он, стоило ему дойти до телеги, тут же принялся осматривать тяжело раненного Виктора и, почти сразу подозвав женщин с носилками, велел им срочно грузить его и нести в операционную.
А Арсений Маркелович взялся за голову второго:
— Головокружение имеешь? — спросил он Ивана.
Тот ответил, что нет.
— Тошнит?
— Это чё такое? — не понял солдат.
— Маета такая в животе, как бывает, когда съел что-то нехорошее?
— Неа, голова вот болит — это да…
— Ну-у, милой, так она и будет болеть! — усмехнулся старый доктор, — С тебя ж вон скальп чуть не сняли, как индейцы с поселенца в Америке!
— Это как? — совсем растерялся солдат и опять: — Это чё такое-то?
— Повезло, говорю, тебе. Вскользь удар-то пошел — только кожу с волосами счесало. Полежать, конечно, дней пяток придется, но так-то, думаю, ничего страшного. Иди потихоньку внутрь. И ты Лен иди с ним, — кивнул он одной из женщин, что до сих пор оставались рядом, — скажи Насте, чтоб перевязочку товарищу сделала. Еще раненые есть? — это он уже обратился ко всем нам.
— Есть, — сказал я.
Вот не нравилась мне Вася — совершенно! Она, конечно, старалась не показывать, что у нее до сих пор болит, но сутулилась и живот зажимала все время, да и бледная была настолько, что под глазами тени пролегли не просто темные, а прям с зеленцой какой-то.
Та, видно поняв, что речь я о ней веду, принялась отнекиваться:
— Да ладно, почти уж и не болит, я крепкая — полежу дома с пол денечка и все совсем заживет!
Меж тем, Арсений Маркелович посмотрел на нее и, докторским взглядом приметив нездоровый вид девушки, спорить с ней не стал, а спросил меня, как более разумного:
— Что с товарищем случилось?
— Ее в живот ногой сильно пихнули, — доложил я, как все было.
— Ну и что? Пихнули и пихнули, — продолжала убеждать нас Вася, — я вон с мальчишками дралась по детству, и пихали тогда в живот не раз…
Арсений Маркелович выслушал меня и еще раз пристально посмотрел на девушку, а потом просто перебил ее:
— Так, голубушка, старший по званию сказал — считай, приказал, так что нам с тобой только выполнять теперь следует. А потому, ать-два, пошли-ка давай аккуратненько. Спускайся-спускайся с телеги! — прикрикнул он на нее, когда та опять что-то возразить попыталась, — Я что ж, теперь ждать тебя тут должен?! У меня, чей и другие болящие окромя вас имеются — вон цельный госпиталь!
От такого напора Вася растерялась и принялась спускаться с повозки. Вот и славно! Я поддержал ее и передал с рук на руки Арсению Маркеловичу.
А когда они, направляясь к дверям, поднимались уже по ступеням, к нам вернулся и Михаил Лукьянович, который сопроводил вторую телегу, что убитых везла, во двор госпиталя. Там, где-то в подвалах был устроен морг с ледником. Да… уж если отдали здание под такое дело, то и подобное скорбное место в нем было обязано быть…
Пронаблюдав, как старый доктор с нашей Василисой скрылись в дверях, мы втроем забрались снова на подводу и подались восвояси.
Впрочем, проехали недалеко — на повороте к Советской, возле дома Свешниковых, сошли с повозки и направились к себе — в отделение.
А стоило скрипнуть входной дверью, к нам навстречу из приемной выбежали все, кто оставался на дежурстве. Даже Марк последним высунулся в дверь. Если и сам не расслышал, то вот по действиям других точно понял, что происходит.
— Где Васька?! — первым разглядел наш неполный состав Кузя.
— В госпитале, — ответил ему Михаил Лукьянович, но тут же добавил, чтоб совсем уж не пугать парня, — ничего страшного, зашибли ее немного — не ранили.
— Можно я туда?! — сразу подорвался тот.
— Дык не нужен сейчас ты там, думается… — попытался остановить его капитан.
— Я тихо, ну, можно? Что ж я мамке-то скажу, если сам не сбегаю?
— Ладно, иди. Только врачей мне не тревожить попусту, чтоб потом не жаловались на тебя, — строго велел ему наш начальник.
Но Кузьма уже, похоже, и не слушал его — он пролетал в этот момент мимо нас к двери.
Мы же, проводив его взглядом, направились в приемную. А Прол Арефьевич меж тем рассказывал, как он намучился с парнем за эту ночь. Тот «честное комсомольское» так и не дал, что если будет отпущен домой, то на пристань не смоется оттуда, и, как и предвидел капитан, пришлось его держать здесь, на глазах — в отделении. Но и тут он терпеливо не сидел, а изматывал всех догадками и предположениями, как там, на складах, дела сложиться могут.
Потом мы расселись, и Михаил Лукьянович стал рассказывать, как на самом деле все прошло. Последовательно, с деталями, но пока без личных соображений — не только для ознакомления Прола Арефьевича с Марком, но и для нас самих, кто в этом участвовал, чтоб и в наших головах все улеглось обстоятельно.
— И хотя, конечно, мы надеялись на другой результат, но кое-что стоящее нынче тоже имеем. По крайней мере, мы теперь хоть можем предположить, сколько у них человек в банде, — закончив рассказ, стал подводить итоги капитан, — Когда я заскочил на склад, там было шестеро. Двое отстреливались, а четверо корячились над ящиками. Лодок было две, так что по одному человеку, как минимум, на них тоже оставалось. Возможно, кто-то еще был… тачки по тропе в этот момент катили… Почему я так решил? — предупредил он вопрос Прола Арефьевича, который уже было рот открыл, но высказаться так и не успел, а просто кивнул согласно.
— А потому, что того урку, которого застрелил Коля, я на складе не видел, а тот в своих цацках довольно приметным был и если б на глаза мне попался, то я бы такого заметил точно. Но, в любом случае, больше десяти человек их быть не должно… а теперь, получается, что восемь по максимуму.
— А это с чего ты взял? Ну то, что где-то там, в лесу или в деревне какой мелкой, у них еще столько же народу до времени не сидит? С чего ты решил, что они всей бандой пошли на дело?
— Да потому, что вторым убитым бандитом оказался один из рабочих с верфей! Я ж упоминал вроде? А его многие знали, он свободно, не привлекая внимания, мог по слободе ходить, с людьми общаться. И если уж они его подтянули к ограблению, то значит, все силы, какие имели, на это дело пустили.
— Тогда — да-а, — кивнул завхоз, — а имя-то, фамилия его как? Что-то я запамятовал… или не называл ты?
— Да вроде называл… Лачковский Владимир Николаевич. Наталья вон его сразу признала, он на верфи вместе с ее матерью работал, да и с Макаром тоже. Я-то его смутно помню, вроде неконфликтный такой был мужик — вот и не сталкивались как-то. Из комиссованных он кажется…
— Угу, неконфликтный… — задумчиво покачал головой Прол Арефьевич, а потом чертыхнулся и хлопнул себя по колену ладонью, — хорошо паскуда такая скрывался… — покосился на Наташу, — прости дитё, но ведь как под хорошего-то человека прятался! Знал я его немного — степенный такой, да и дельный вроде, числился на верфи в передовиках.
— Во-от, то-то и оно… — поддакнул капитан.
— Но раз работал он уже около года на заводе, то значит и документы у него были в порядке? — недоуменно воскликнула девушка.
— Документы… — протянул Прол Арефьевич, — тут ведь дело такое… у блатных — средь преступников значит, специалистов тоже разных хватает. Так что, порой бумаги такие сделают, что и от настоящих-то не отличишь… Слушайте! — вдруг заволновался он, — А ведь Лачковский не в рабочем поселке жил, а в своем доме! В родительском. Тех уж нет давно, а дом стоял пустой — заколоченный. Без огороду был, вот и не нужен никому оказался, так и не заселился в него никто даже в последние годы.
— Это те дома, на задах которых овраг сильно осыпался? — спросил Михаил Лукьянович.
— Из них, — подтвердил завхоз, — давайте-ка вы, — он кивнул нам с капитаном, — берите Марика и езжайте туда, обыщите все, что сможете, пока бандиты не хватились и не прибрали там. Дом-то на отшибе получается стоит, а значит, бывали они в нем точно. Може, что и найдете интересного…
Идея была стоящая, а потому больше мы раздумывать не стали, а кинулись ее реализовывать — Михаил Лукьяныч в сарай машину заводить, я ворота открывать, а Марк, как я понял чуть позже, за своим саквояжем. Вот, интересно, что ж у него там такого лежало, помимо фотоаппарата непосредственно?
Нужная нам улица, Овражная, была той, где стоял и дом Старостиных, только старое подворье Лачковских располагалось дальше и по другой стороне. Старясь не пылить по не мощеному тракту, ехали мы медленно, да и трясло на ухабах основательно. А потому, когда по левую руку начались брошенные дома, увидели сразу — обветшалостью и кое где заколоченными окнами они разительно отличались в ряду жилых своим видом.
С ними дело было такое: овраг, что отсекал слободу от рабочего поселка и верфей, постепенно осыпался, а в последние лет двадцать и вовсе провалил в себя прилегающие земли нескольких дворов. А кому нужен дом без сада-огорода, как правильно сказал Прол Арефьевич? Вот и оставляли дома эти, а они ветшали и рушились постепенно без должного ухода.
Но вот когда появился наследник на один из них, то никто особо не удивился, что одинокому, не очень молодому мужчине и дом без земли оказался вполне годен. Да и родителей его кое-кто из соседей еще помнил, так что Владимира Лачковского не просто приняли в слободе с год назад, но и внимания особого на него не обратили. Так, поговорили о нем пару дней и забыли — живет мужик себе тихо, на верфи работает, а потому вошел он в местное общество спокойно и естественно.
Дом, который указал нам на карте Прол Арефьевич, был третьим в ряду семи бесхозных домов, и когда-то, наверное, выглядел довольно богато. Он имел четыре, а не три, как у большинства остальных по этой улице, окна по фасаду и на тех еще сохранились редкой красоты резные наличники.
Михаил Лукьянович достал пистолет из кобуры и кивнул мне, что б я вооружился тоже. Марка мы задвинули себе за спины. Правильно, хоть дом был тих, и признаков нахождения в нем кого-то не наблюдалось, но — мало ли что.
Мы вошли в покосившуюся калитку и поднялись по нещадно скрипящему крыльцу. Капитан пошарил по притолоке, но ничего там не нашел.
— Вот точно, не местный был этот Лачковский… пошли посмотрим, что там со двора.
Обойдя дом, обнаружили, что сзади строения действительно привычных каждому хозяйству огорода и сада нет совсем. Буквально метрах в пяти за крытым двором начиналась осыпь, которая успела уже зарости достаточно густо, то ли вербой, то ли ракитником, то ли еще каким кустарником. И снизу, выныривая из самой кущи, вела к дому утоптанная, а значит пользуемая, тропа.
Ворота во двор были приоткрыты, но вот дверь, ведшая из него в сени, оказалась так же, как и с крыльца, запертой.
— Се-ечас, — сказал Марк, когда капитан и тут нигде ключа не нашел.
Открыл свой саквояжик и принялся шуровать в нем. Глянув с интересом ему через плечо, я заметил среди мелькнувших вещей портновские здоровенные ножницы и швейную же сантиметровую ленту, замотавшуюся вокруг них. Парень приметил мой интерес и пояснил:
— Ма-ало ли, что может пригодиться…
Тоже верно…
Меж тем, он достал связку ключей и каких-то тонких металлических палочек… что-то подсказало мне, что так должны выглядеть отмычки… а Марк, меняя их, принялся ковыряться в замке.
— Я ж говорил, что он толковый парень, — кивнул мне на него Михаил Лукьянович, — учится всё, учится, уж все книжки, что от наших парней остались, изучил и старые подшивки тоже… дальше хочет идти в институт по этому делу, но пока, понятно, только мечтает.
Отомкнул замок Марк быстро — минуты за две и, довольно улыбаясь, открыл перед нами дверь. Опять сдвинув его за спины, мы с капитаном, взяв наизготовку пистолеты, крадучись прошли в проем. Но во внутренних помещениях также оказалось пусто — ни живых, ни мертвых… что для нас тоже было хорошо.
Внутри дом напоминал себя же снаружи — когда-то красиво и богато, а теперь запущенно и неухожено. Мебель, больше подходящая для купеческого особняка, чем для хозяйства рабочего или мелкого служащего, была деревянной, тяжеловесной и резной. Что комод, что шкаф с зеркалом, что бюро. И даже диван, обитый гобеленовой тканью с цветочным узором, имел массивные деревянные подлокотники с фигурными набалдашниками. Но все эти изыски давно потрескались и потускнели, зеркало, покрытое пятнами, было мутно, а мягкая когда-то набивка дивана потерлась и бугрилась кочками.
Да и пахло соответствующе — затхлостью, плесенью и несвежей едой.
Поверхностный осмотр ничего интересного нам не преподнес, и мы принялись за более тщательный.
Вещей в шкафу оказалось совсем мало — немного самой простой мужской одежды, что-то из постельного белья, да свернутые комом подушка и одеяло. Комод оказался и вовсе почти пуст — лишь стопка старых газет и пара полотенец. Особо тщательно мы обследовали бюро, но кроме положенных ящиков, никаких скрытых полостей мы в нем не нашли. А единственной нашедшейся вещью, оказался коробком с парой катушек ниток и ржавыми большими ножницами, наподобие тех, что я приметил в саквояже Марка. И все.
Разочарованные, мы перешли в кухню.
Но там тоже было как-то всего немного, а что имелось, лежало на виду. Посуда была совершенно разномастной: от фарфоровой чашки с золотым узором и мельхиоровой солонки до деревянных ложек и погнутого алюминиевого ковша с поломанной ручкой. В ковше том когда-то была варена похлебка, теперь явно пропавшая, и это она пованивала так неприятно на весь дом.
Русская печь, со стороны кухни, когда-то обложенная изразцами, сейчас имела всего с пяток расписных плиток, а от остальных только-то и остались квадратики глины, обозначающие места их крепления. Снизу же штукатурка, открыв кирпичную кладку, и вовсе обвалилась. Мы с Марком обследовали все тщательно, стараясь расшатать кирпичи и понять, не вынимаются ли они со своего места. Но те, хоть и старые, сидели крепко.
Так что нам ничего не оставалось, как направится к двум маленьким комнатам за печкой.
В них когда-то располагались спальни членов семьи — металлические кровати с шишечками по спинкам, шторы с тюлевыми оборками, зеркало со столиком в одной и узкий комод в другой. Чувствовалось, что когда-то комнаты обставляли со старанием. Теперь же от ухоженного вида здесь не осталось ничего и пользовалось кое-как… собственно, как и все в этом доме. Сбитые подушки и покрывала на кроватях были грязны настолько, что похоже, спали на них, не просто не раздеваясь, а даже не снимая обуви. Занавески же, дергали не глядя и теперь они висели косо, частично оборванные с колец, а местами и вовсе в дырах.
И, конечно же, в этих комнатах мы тоже ничего стоящего не нашли.
— Ну что, остается подпол, — сказал Михаил Лукьянович и направился опять в кухню, где мы приметили кольцо на крышке в полу.
Подпол под домам был ожидаемо большим. Здесь, в этой местности, срубы принято ставить на высокие столбы, а потому помещение под ними всегда просторно.
Мы принялись обследовать захламленный, довольно теплый и душный подвал, заваленный старыми вещами. Но все, что попадалось нам, было настолько пыльным и грязным, что становилось понятно, что здесь ничего не трогали очень давно.
— Михаил Лу-укьяныч, Никола-ай Алексеич, — позвал нас Марк, — смотрите, здесь, что-то есть.
Старые кадушки, какими пользуются для засолки овощей, стояли пустыми, но за них явно хватались не раз и свалявшегося за долгие годы пыльного слоя, как на всем остальном, на темном дереве досок видно не было. А подсветив себе фонариком пониже, мы заметили, что, похоже, кадки еще и регулярно двигали — земляной пол под ними оказался не просто утоптанным, но и с продольными продавленными бороздами.
Когда мы, прямо по тем бороздам сдвинули бочки, прямо на том месте, где стояли они, нам открылись утопленные в землю доски. А вот под ними-то и оказался тот тайник, который мы так тщательно искали.
Вот только ожидаемых нами ценностей и оружия в неглубокой яме не нашлось. Все, что содержал тайник, оказалось старой… я бы даже сказал — старинной… завернутой в мешковину книгой. Но когда мы открыли ее и при свете фонарика рассмотрели заглавную надпись, то поняли, что нам повезло — эта вещь поважней находкой будет. Тяжелый фолиант оказался «Часословом», принадлежащим семье Свешниковых.