А утром я отважился позаниматься Маг-цжал. Рука, в общем-то, уже зажила, только нитки торчали на розовом мягком шве, и от забот Алены Агаповны его не тянуло даже. Ну, думаю, Алина с нитками-то как-нибудь справится.
Конечно все, что исполнял обычно, мне не далось, но в итоге удовлетворение собой присутствовало — еще помнилось вчерашнее утро, когда вставая в первый раз, я смог едва дойти до печки. Да и после трудов я испытал сегодня не болезненную слабость, а обычную усталость, что тоже не могло не радовать.
Завтракали нынче с Аленой Агаповной, как нормальные люди — вместе и за столом на кухне, а не то, что один при издыхании в постели, а вторая при нем, точно квочка при цыпленке.
Заодно, сидя на кухне, я рассмотрел и ту часть дома, которая скрывалась за печью. Если стол, полки с посудой, шесток, со стоящими на нем горшками, бросались в глаза при входе в дом, то вот что там дальше, мне еще видеть не доводилось. Вчера-то меня кормили, хоть и не в постели уже, но за столом в комнате, как гостя.
А сегодня вот так — по-простому.
Впрочем, мое любопытство было удовлетворено сразу, как мы сели за стол. Там, дальше, как я понял, располагалась травная мастерская хозяйки… ну, или как еще это место можно было назвать. Стол почти на все помещение, на нем горшки, банки, наполненные какой-то зеленой жижой, ступки и конечно, травы, пучками, висящие под потолком, букетами, стоящие в тех же банках, плетенные, по стенам в венках.
Хотя нет, плетенки висели по стене от кухни, а вот ту, что получалась от входа дальней, заполняли иконы. И было их там значительно больше, чем в комнате под занавеской в красном углу.
Увидев, на что я смотрю, Алена Агаповна, тихо сказала:
— Я знаю, что ты Коля думаешь, что заморочилась совсем бабка, но понимаешь ли, в моем деле без Слова Божьего нельзя. Ты вон как быстро поправился, а все потому, что наварчики мои на Анастасиевской водичке сделаны.
— Не понимаю я этого, — ответил в растерянности.
Заводить данную тему, с одной стороны не хотелось совсем, но и в голову мне совершенно не шло, что такая разумная, как я понял про нее, женщина, мается подобными пустыми вещами:
— Ну, кем была та Анастасия, что вы на нее так уповаете? Простая женщина, которая просто провела в монастыре много лет — считай, пряталась от жизни.
— Да как тебе сказать… — задумчиво протянула на это Алена Агаповна, — она жила, овец пасла обительских, вот так же, как и я, лечила по мере сил людей травками и молитвами, а за то люди ей благодарны были. Уж нет ее, сколько лет, а о ней помнят и помощи просят. За сынов вот прошу, войну они ведут где-то далеко, мы тут в безвестности, что ни день, сердце замирает, как почтальонку на улице видишь. Тяжело без веры-то совсем, вроде стоишь одна в поле и некому, ни помочь, ни пожалиться. Так и о тебе, болезном, просила…
— Обо мне, это когда? Что-то не слышал, — недоуменно спросил я.
— Так, когда спал, я над тобой и читала.
Вот как можно было с ней разговаривать, что б ни сказать чего-то плохого? А ведь нельзя! Выходила она меня, что ни говори… отлично ж помнятся еще слова Геворга Ашотовича, что сделано все и надо просто ждать. А она, пусть травками, пусть молитвами, но ведь делала что-то, рук не опускала. Только за это упорство следует говорить ей спасибо и кланяться в ноги.
На этом наш немудреный завтрак завершился, а с ним сам собой затих и неудобный разговор. Чему я, собственно, был рад.
Не желая нахлебничать дальше, предложил хозяйке помощь. Она подумала немного, видно прикидывая, к чему я пригоден, но махнув рукой, попросила:
— Наноси воды. Колодец в трех домах, так что, уж ты не рвись сильно.
Ну, тут рвись, не рвись, если ноги дрожать начинают… а потому носил я воду медленно, по одному ведру, передыхая после каждого захода.
А когда ведре на седьмом подходил ко двору, меня обогнала Марфа на бричке. Встречала она нас с ведром уже возле калитки и в своей любимой позе — руки в бока и с улыбкой все свое круглое румяное лицо:
— Гляди-ка ты, ожил!
— Дык хворостины твоей испугался — застращала совсем, не дала помереть спокойно! — в тон ей ответил я.
— Помнишь, значит, это хорошо, — довольно покивала она на это.
Барбоска, уж признающий меня за своего, и на Марфушу не стал злобиться, так что мы спокойно прошли в дом. Не знаю, Алена Агаповна подъезжающую бричку услышала или внутри была и в окно приметила, но она уже ждала нас.
Прощание у нас вышло не долгим, но душевным. Мы расцеловались, как родные, еще раз вспомнили мое обещание о сене для Зорьки, да с тем и подались на выход.
Женщина стояла в калитке и махала нам рукой, крикнув лишь напоследок в заботе обо мне:
— Коля, не забывай водичку пить. Все ж кровушки ты потерял не мало!
От этого на душе стало тепло, а день, до этого тяжело-маревный, показался светлей — тучи, что бродили над рекой, теперь предвещали лишь желанный дождь, а не напоминали о висящих над головой проблемах.
Доехали быстро, бричка, это не телега — шла ходко, а Марфа только погоняла пегого коня, сказав, что вырвалась из госпиталя не более чем на часик. А потому, у дома меня высадили, но внутрь со мной не пошли. Указания, впрочем, выдала — отдыхать и никуда не ходить, а потом отправилась дальше вверх по улице.
Про ключ от парадной двери я спросить опять забыл, и значит пришлось мне снова плестись через двор. Там, как обычно, все нашлось и уже через минуту, отомкнув замок, вступил в сени дома. На пороге вздохнул полной грудью, впитывая родной с детства запах. Так пах только наш дом — старым деревом, немного едой, чуть «Шипром», которым пользовались все мужчины и которого видно были залежи, потому как его подсунули и мне. Но главное, дом пах… каким-то спокойствием, даже умиротворением, уверенностью, что мне здесь точно будут рады, а жить тут нынче станет хорошо…
Ах да, меня просто отпускал подспудный навык, выработавшийся всего за несколько дней — напрягаться, ступая через порог… но теперь-то Люба съехала.
Есть не хотелось пока, да и воду таскать — честно, тоже, и я поднялся наверх, в свою комнату, завалился там на кровать, подхватив с этажерки один из переплетов с «Родиной».
Но какое-то время спустя, вдруг осознал, что даже не открыл подшивку, а машинально поглаживая шершавый переплет, думаю совсем не об этом. Собственно, думы мои были о том, о чем и вчера, когда наматывал круги по саду, и сегодня утром, когда таскал ведра с водой, а потом ехал в бричке. Соображения крутились, наплывая, отступая, но так и не уходя полностью, естественно о Свешникове-младшем и его банде.
Было понятно, что их надо как-то ловить. Но вот как, это было уже задачей. Сами они добровольно в слободу не придут, а каких-то крупных поставок, как с усиленным пайком для рабочих верфи, скорее всего, в ближайшее время не предвидится. Городок у нас маленький, единственное предприятие, работающее на фронт, уже оделили, а потому ждать чего-то подобного еще, просто не приходилось.
Значит, если мыслить логически, то выходило, что их мог привлечь только клад. Но для этого его стоило отыскать, и не просто самим, но и раньше Свешниковцев.
Нет, конечно, я особо не давал волю мысли, что мы, понимая даже не все намеки в записке, сделанные купцом сыну, разберемся лучше и быстрей. Но и то, что сам Александр до сих пор точного места не знал, тоже предполагало некую надежду и подталкивало к действию.
Текст самой записки я помнил хорошо, повторяя его в голове не раз и не два. Но хотелось какого-то упорядочения. Потому как мысли, они такие — цепляются за что-то и убегают в сторону, раскручивая лишь одну нить, а нужно было охватить всю картину целиком, при этом, не тормозя, и полет возможного озарения.
Понимая, что пустое чтиво мне сейчас в любом случае не зайдет, я вернул книгу на этажерку и направился к шкафу. Там достал из чемодана свой, еще командирский, планшет и ожидаемо обнаружил в нем искомое — карандаш и несколько тетрадных листов.
Подумал и записал:
1. Купцы прятали богатства где?
2. Статуя.
3. Старые тайны слободы.
Это были три наводящие подсказки из записки старого Свешникова.
Подумав, я решил первое вычеркнуть сразу, потому, как с этим было ясно — закапывали богатые люди свои богатства, когда понимали, что приближается какая-то опасность для их достояния. И Александр это понял тоже. В самом особняке его отец прятать клад вряд ли бы стал, потому как всегда может найтись умный человек, понимающий, что поискать тайники в стенах богатого дома не помешает. В подвалах? Кто знает. Вон, в библиотеке просто замуровали вход и все.
Но, как бы, то ни было, но купеческий сын проверил все, что можно под домом. Даже все там закопал обратно, притом в самом, что ни на есть, прямом смысле, отметая это место совсем.
«— Думаю, в этом ему можно доверять», — эта мысль у меня вызвала усмешку, не веселую, конечно, а просто над получившейся игрой смыслов.
С этим вопросом было ясно. Где бы это место ни было, оно, скорее всего, будет находиться под землей.
Так, теперь статуя. В письме прямо прописывается, что «подсказка в ней». Так что, по идее она должна была уточнять координаты того мета, которое под землей. Но, как известно, ее разбили на мелкие куски и не нашли внутри ни других записок, ни дощечек — ничего, на чем можно было бы оставить указания.
Так что, в любом случае, если что-то и было, то Александру оно не помогло, а мы и вовсе даже не узнаем об этом. И я вычеркнул и эту строку, с которой если и не ясно что-то, то уж закончено точно, по причине полного отсутствия этой самой статуи на сегодняшний день.
Прочитал последнюю строку. Здесь стоило задуматься. В тексте записки говорилось не об истории рода, а именно о месте, что колыбель той семье. То есть, эти данные могли быть доступны многим и достаточно общеизвестны, просто подзабыты за давностью лет.
А я ведь тоже рос в слободе и многое о ней нам с Пашкой рассказывали. В основном бабушка, конечно, немного даже дед, но и моя мама тоже, которая была учительницей и историю Бережково знала отлично. И что в итоге помню я?
Ничего из ряда вон… помимо наличия местной святой. Вот, то единственное, что выбивалось, в общем-то, из общей истории округи, где таких крупных сел и мелких городков с десяток. Все войны и смуты, случившиеся в этих краях, затронули всех одинаково, а какие-то значимые события с конкретным местом их проведения, зафиксированы были давно и в слободе не проходили точно.
Я в растерянности уставился на свой короткий список. И вот тут пришло понимание… нет, еще не озарение, а просто какая-то дальняя мысль без конкретной формы… что я что-то упускаю. И пришлось мне опять крутить так и эдак каждый пункт, чтоб добраться до тревожащего, не дающего отступить и отбросить версии, как отработанные.
Первое… нет, тут верти не верти, а ничего не изменится — клад в земле, потому, что даже из записки было ясно, что он немаленький, а значит, в тайник в стене замуровать его вряд ли удастся.
Второе, статуя. Разбита на мелкие куски, в которых даже отдельных фрагментов не распознаешь. А то, что внутри Свешников ничего не нашел, это мы знаем точно. Надеюсь только, что он тогда тоже там был и додумался, прежде чем расколошмачивать изваяние, сначала осмотреть его. Какая-то надпись могла быть и снаружи, на каком ни то неявном месте — на подоле понизу, под рукой…
Мысль стала оформляться… а где были руки девы? Одна неизвестно где, а вот вторая должна была тянуться к небесам… что ли, но из-за того, что статую поставили неровно, она указывала в сторону.
Какую сторону?
Я уже понял, что на верном пути, а потому мысль, что не мог человек, который оставлял статую подсказкой в таком серьезном деле, не проследить за ее установкой, додумывал на бегу.
Надел форму, приведенную заботливой Марфой в порядок, ремень, пристегнул кобуру, влез в сапоги, попрыгав по комнате, потому, как делать что-то вдумчиво я сейчас не мог, а значит, и получалось у меня все не очень. Схватил фуражку, в другую руку трость и побежал бегом вниз по лестнице.
В том же темпе я добирался и до отделения, а потому, влетев в приемную, задохнулся совсем и минуту не мог отдышаться. Лиза, увидев мена, взмыленного такого, только захлопала глазами:
— Николай Алексеич, а вы зачем пришли? — все-таки выговорила она, — Алина Андревна заходила и предупредила, что вы будете только завтра, а сегодня еще больны.
— Все в порядке, — махнул я рукой, постепенно отдыхиваясь, — где все?
— Михал Лукьяныч у себя, Марк в подвале… тоже у себя, Наташа дома, а остальные, наверное, возятся с машиной, она у них… опять запыхтела, что ли.
— Лиза, ты там с кем? — послышался голос из-за двери.
Я кивнул женщине, что сам доложусь, постучал в дверь и вошел.
— Коля? — удивился капитан, увидав меня, — Нам сказали…
— Я знаю, что Алина планировала до завтра из дома не выпускать, но у меня очень важная информация.
Капитан посмотрел внимательно, кивнул:
— Закрой дверь. Рассказывай.
Конечно, мой доклад не завершился выкладкой догадок по Свешниковскому кладу. Я вкратце рассказал и о том, как был ранен, и о разговоре с Любой, в той его части, что не касалось дел моей семьи, и о том, что сама она сбежала из Бережкова. Михаил Лукьянович молча покивал на все известия, дав понять, что все принял к сведению, а по окончанию моей довольно сумбурной речи сказал:
— Так, о Любовь Михаловне пока забыли. Мы ей не сторожа, из госпиталя она уходила своими ногами, так что пока отставим. А там посмотрим, как дела складываться начнут. Но вот сейчас, бери Кузьму с бричкой, или Васю с машиной, если они там закончили, и езжай пытать отца Кирилла на предмет статуи. Возможно, что и вспомнит.
И даже сам пошел со мной во двор, что все там побыстрее разворачивались.
Василиса и Прол Арефьевич, который ей похоже помогал, к моменту, как мы вышли из здания, с машиной завершили и теперь та, уж точно не «пыхтела», а потихонечку урчала в тени сарая. Кузя, который поплелся открывать нам ворота со двора, выглядел расстроенным. Так оно и понятно, ему бы с нами, а не торчать в жарком дворе, но его дело было — лошадиное, как сказала ему сестра, так что, следовало обязательно быть на месте, вдруг кому-то приспичит ехать куда-то еще.
А мы покатили с ветерком — ну, так машина, тоже не телега, так что доехали довольно быстро. Только-то и успел я расспросить Василису про ее здоровье.
— Отлично! — разулыбалась она в ответ на мой вопрос, — Этот гад действительно меня только пихнул, никакие внутренние органы не пострадали, как боялся по началу Арсений Маркелыч. Да-да, он сам так сказал, что легко обошлось! — ну, старому-то врачу я верил, так что меня Василиса могла не убеждать. Но видно девушке за последние дни пришлось выслушать столько недоверчивых вопросов, что теперь она уже по привычке выдавала все одной фразой сразу.
В это время мы пересекли мост, а там, следом, и въехали на территорию кладбища.
Отца Кирилла нашли в церкви. Он, выделив нас сразу из десятка прихожан, что толклись перед иконами, направился в нашу сторону.
Поздоровались церемонно, и я отважился приступить к делу.
— У меня к вам, батюшка, возможно, довольно странный вопрос, но ответ на него очень важен для следствия, и не только по делу вашего сторожа.
— Спрашивайте Николай Лексеич, если смогу — помогу, конечно, — прогудел дьякон шепотом, и от этой попытки говорить тихо, голос у него и вовсе опустился до невероятных низов.
— А не вспомните ли вы, как стояла надгробная статуя на могиле купчихи Свешниковой?
Отче однозначно опешил от такого совсем уж неожиданного вопроса, но постарался удивления не выказывать, да и помочь обещался все-таки:
— Дык… вспомню, наверное… а чё не вспомнить? Вам как, в общем или по месту?
— По месту — обязательно.
По аллее в обратную сторону Вася ехала медленно и нужное место мы не проскочили. Оставили машину и углубились в дебри заросшего старого кладбища.
А вот и участок с оскверненными памятниками. Батюшка опять крестился минуты две, видно перебирая имена всех, чей покой нарушили ироды. Потом подошел к основанию, где стояла когда-то дева над могилой купчихи, с печалью посмотрел на горку битого мрамора на нем, а потом повернулся лицом к слободе, спиной к реке и воздел руку.
Если надеяться на то, что отец Кирилл помнил точно, то женская фигура была с одной поднятой рукой, второй опущенной и слегка склоненной головой. Правая рука девы оказывалась не так уж сильно и вздернутой — плечо ее примерно под прямым углом располагалось к телу, а предплечье, лишь слегка было приподнято вверх. Ладонь оставалась открытой. Так что поза в любом случае оказывалась не столько указывающей на небеса, сколько взывающей к ним или просящей о чем-то. Отче тем временем все еще мостился — он посмотрел на свою руку, не меняя угла в локте, чуть сдвинул ее в сторону, потом слегка потоптался на месте, видно вспоминая точный разворот, и в конце своих примериваний не очень сильно наклонился. И только после этого сказал:
— Точно вот так, я хорошо помню.
Да, если дева стояла именно так, то понятно, почему это не бросилось в глаза сразу — наклон был не очень большим. Оставался вопрос о том, почему вообще пришлось ее устанавливать под углом…
Если я прав, то рукой девы нужно было указать достаточно точное направление. А дальше уж одно из двух — или мастер выполнил заказ небрежно, или, что скорей, для подсказки использовалась уже готовая статуя. Все ж создать такое изваяние дело не быстрое, а потому Свешников его заказывал заранее — по смерти матери непосредственно и, скорее всего, еще не ведая, что придется что-то прятать и уезжать. А возможно, и вовсе была куплена готовая фигура, подходящая уже под замысел непосредственно.
А направление у нас… я встал рядом с батюшкой и проследил по его руке… получалось интересное.
— Вась, подойди, посмотри, куда рука отца Кирилла указывает, — попросил я девушку, чтоб себя проверить — все ж два глаза хорошо, а четыре — лучше.
Та подошла, внимательно примерилась и выдала:
— Дык в аккурат на луковку Вознесенской церкви!
В точку!
Что это нам давало, я пока не знал, но сам факт, что указание было конкретно, а не куда-нибудь в леса-небеса, или, к примеру, на густо заселенный район слободы, уже обнадеживало. А там дальше, посмотрим — храм, здание не маленькое, подвалы там, поди, огроменные, так что, будет, где поискать. А главное, Свешников там точно еще не был.
А потому, как бы быстро не ехала машина, мне все казалось, что очень медленно она идет. Да и в отделение я опять влетал с разбега. В двух словах изложил ситуацию Михаилу Лукьяновичу, тот сориентировался моментально и уже буквально минут через пять мы втроем, с ним и Марком, отправлялись в Вознесенский храм. Прол Арефьевич, который теперь, похоже, помогал расстроенному Кузе обихаживать лошадь, только успел крикнуть нам вдогонку:
— Вы куда?
— В церкву, посмотри тут пока, — махнул ему капитан, последним запрыгнул в Фольксваген и мы рванули к повороту на Коммунаров.
У церковных ворот оставили машину, миновали дом батюшки и поспешили к храму. В самой церкви, в отличие от Архангельской, что на кладбище, народу, считай, совсем не было, только возле Николая Чудотворца молились две старушки, да тихонькая Прасковья натирала подсвечник под иконой неизвестной мне святой. Склочной Пелагии видно не было.
Мы огляделись. Нам нужен был отец Симеон. Но только мы хотели потревожить Прасковью, как тот опять объявился сам, показавшись откуда-то из левого предела. Увидев такую делегацию, явно взволновался:
— Что-то случилось?!
— Нет, ничего, здравствуйте, Семен Иванович, — успокоил батюшку капитан.
— Ну, раз беды нет, то им вам здравствовать, товарищи милиционеры, — упокоился отче, — а ко мне, с чем пожаловали? Ко мне-то вы без дела не ходите.
— Есть у нас к тебе дело, есть… — согласился капитан, — скажи-ка, отец Семеон, а где у тебя тут вход в подвал? Нам бы осмотреть его требуется.
— Так нет подвала, — развел руками тот.
— Как нет?
— Так Храм это, а не купецкий дом с закромами. А храм, он ведь вверх стремиться должен, а не в землю закапываться.
— Что, совсем нет? — еще раз недоверчиво уточнил капитан, — Под Покровским вроде ж был?
— Ну, его по-другому строили, там землица мягкая, можно было и зарыться немного. Так и то не подвал там, с оконцами он. А тут и такого не сделали — на граните ж, считай, стоим, вот и не стали предки наши копать глубже. Вот, прям под досками и земелька сразу.
Я стоял и не верил… нет, не доверять словам отца Симеона, как считается, человека божьего, у меня оснований не было, но и так просто отпускать мысль, что догадка моя про указывающую руку девы, это пустое, не хотелось совсем. Да что говорить — не моглось! Михаилу Лукьяновичу видно тоже.
— И сколько тут до землицы будет? — притопнул он ногой по доскам пола.
— Дык, метра полтора, в рост не встанешь, — охотно ответил отче.
А я все думал, прикидывал. Церковь эту построили после того, как закрыли монастыри, один из которых здесь и располагался, а его деревянный храм сгорел.
— Семен Иванович, — обратился я к батюшке, — так может, что от монастырских погребов осталось? Не знаете ничего о таком.
Тот посмотрел на меня почему-то побитой собакой, потом воздел глаза к куполу, перекрестился, что-то буркнул, типа «Прости Господи» и только после этого ответил:
— Нет, про монастырское хозяйство ничего не знаю, — а глаза у него стали честные-честные…
Но заподозрить старца во вранье… нет, на такое меня как-то не хватало.
— А документы по монастырю, какие сохранились?
— Какие документы?! Ваши как к власти пришли, все выгребли! — воскликнул отче.
Помнилось, что подобные темы вводят старика в волнение, и он может наговорить лишнего. Но вот как отнесется к такому Михаил Лукьянович, я знать не мог. Так что, остерегаясь ситуации, которую будет… если и не сложно, то точно неловко улаживать, я, почти перебивая батюшку, задал следующий вопрос:
— А где теперь эти документы? В область увезли или в наш архив сдали?
— Да кто его знает… — запал отче видно иссяк и он сам, похоже, не рад был ему, а потому ответ его прозвучал как-то виновато.
С тем мы и отбыли.
Нет, конечно, мы еще побродили вокруг, осматривая не очень-то высокий цоколь, правда уже и не надеялись что-то в нем найти. Все ж заподозрить святого старца в обмане, думается, не смог, не только я.
Обратно ехали молча, похоже, все испытывали разочарование и думали о своем.
А заходя в отделение, Михаил Лукьянович изрек:
— Нужно собирать плотников и вскрывать полы в церкви, на полутора метрах тоже можно многое укрыть.
В этот момент мы уже успели пройти в приемную, где Прол Арефьевич пил чай с Лизой и Васей, так что последние слова капитана были услышаны всеми.
— Где ты, Миш, собрался вскрывать полы? — спросил завхоз заинтересовано.
— В Вознесенской церкви… других вариантов нет, там, оказывается, подвалов не имеется, но под полом есть пустоты, в которых надо поискать.
— Что поискать?
Капитан наконец-то вспомнил, что кроме него я ни с кем из наших сотрудников не разговаривал. Ну, может Марк еще понял что-то частично, все ж парень умный, но и ему в запале никто ничего не объяснял. Просто сказали «пошли, ты нужен» и куда-то повезли.
Так что теперь, окинув подчиненных взглядом, Михаил Лукьянович распорядился, что б все перебирались в наш с ним кабинет, а Кузьму посадил в приемной — охранять наше собрание. Парень был недоволен конечно, но спорить с начальством не посмел.
А уже в кабинете, за закрытыми дверями, капитан в подробностях рассказал последние новости. Смысл его речи сводился к тому, что, кажется, появилась возможность найти клад Свешникова раньше его сына, а потом, зная, где он, заманить на него и банду.
Вот только Прол Арефьевич его энтузиазма сразу не разделил, покачал головой и прервал разворачивающиеся грандиозные планы капитана:
— Идея, конечно, хороша, Миш. И Коля молодец, что додумался до такого… только, ребятки, вот, что я вам скажу — где-где, а Вознесенском храме клада нету, это я знаю точно. Вы не забыли, думаю, что я был первым начальником народной полиции здесь, в Бережково. Где-то за месяц, как мы тут обосновались окончательно, церковь эта обворована была. Прежние власти что-то там искали, но им проблем и без этого хватало, так что воров они не нашли. Когда в слободу назначали меня, здесь власть устанавливали ниженские, и к моему приезду уже успели раскрутить это дело вновь. С чего уж они решили, что виноват священник, который в том храме тогда и служил, я — честно, не знаю. Потому что прибыл как раз к тому моменту, кода эти самые полы в церкви собрались вскрывать. В общем, дело я не вел, тем более что того попа увезли потом в Ниженный, но вот те полы поднимал собственными руками со всеми вместе. Облазил тоже достаточно, да и остальные, чей не дураками были… в общим, нет там ничего. Пригоршни разных монет насобирали, крестов нательных, что провалились в щели в полу за те столетия, что церковь стоит. Но вот ценностей там никаких нету, ни церковных, ни Свешниковских… это точно.
— И что теперь? — растерянно произнес Михаил Лукьянович, когда немного отошел от потрясенья.
— Та-ак есть же еще и ма-анастырские погреба, — произнес вдруг Марк, который оказывается, многое еще в храме понял.
— Есть наверное… — капитан расстроился видно не на шутку, — но где их искать? Там территория, видел какая? Мы с лопатами всем отделом не управимся и за пять лет!
— Так документы же по монастырю могут быть в нашем архиве… — подсказал и я, потому как мне, наверное, сложней всех было с этой идеей прощаться, и я все еще пытался что-то в ней найти.
— А могут и не быть… но ты, Коль, если не устал, сходи, посмотри. А я домой пойду, посплю… и ты бы Вася шла. Скоро Наташа должна объявиться и вам сегодня дежурить в ночь вдвоем. Ладно, я пошел, часам к восьми буду, загляну на часок. Если Коль, чего найдешь, приходи тоже. А так, до завтра… — было видно, что начальник наш от такой неудачи расклеился совсем.
В библиотеку я все-таки пошел, не желая упускать даже такую малую возможность.
Там было как обычно тихо. Я подошел к стойке и постучал, из-за нее с испуганными глаза выглянула Ольга, опять, надо думать, что-то читала:
— Здрасьте, — краснея, шепнула она, понимая, что испуг ее я заметил.
— Здравствуйте, Клавдия Васильевна на месте?
— Была…
— Спасибо Ольга Владиславовна, тогда я к ней.
Девушка кивнула и, проводив меня глазами, опять исчезла за своей стойкой.
В читальном зале было сегодня людно. За столами сидело человек семь детей, из младших, наверное, классов, а потому Глафира Андреевна бдела, глядя поверх своего стола и позволить себе, как Ольга, почитать спокойно не могла.
Ей я, проходя мимо, просто кивнул и указал на соседнюю дверь, та кивнула мне два раза, надо думать, и поздоровалась, и подтвердила, что начальница на месте. Тут, с той стороны, где сидели дети, послышался тихий, но в этом здании показавшийся ужасно звучным, смех и Глафира отвернулась.
В дверь заведующей я стучал два раза, но никто не отвечал, потом вдруг створка передо мной открылась, и Клавдия Васильевна шепотом спросила:
— Почему не проходите, товарищ?
— Не слышал разрешенья, вы видно очень тихо это произнесли, — обескуражено ответил я.
Женщина махнула рукой и улыбнулась:
— Привычка. Вы ко мне?
— Да, по делу.
— Проходите, чем могу помочь? — и она указала мне на посетительское кресло, стоящее перед ее столом.
Я прошел, сел и сразу задал вопрос, потому как от ответа на него зависело настолько много, что тянуть с ним уже терпения у меня не нашлось:
— Скажите, а бумаги, изъятые из Вознесенского храма в восемнадцатом, у вас в архиве или их забрали в область?
— Да нет, у нас.
Я выдохнул, стараясь не показывать вида, что сильно волнуюсь. А заведующая меж тем продолжала начатую мысль:
— Их не много, но кое-что все-таки сохранилось. Документы посчитали неважными настолько, чтоб в область везти, — при этом, она как-то так пожала плечами, что создалось впечатление, что она с этим не совсем согласна.
— А вы по-другому думаете? Вы с ними знакомы?
— Смотря, как оценивать важность. И — да, я их немного просматривала и привела в некоторый порядок… ну, что смогла. Возможно, кому-то они покажутся и не интересными, но вот с исторической точки зрения… — и как-то мечтательно добавила: — Вот когда-нибудь, после войны, мы в Доме культуры организуем музей по истории слободы, тогда просмотрим и изучим эти бумаги непременно. Думаю, они нам смогут пригодиться.
Так, понятно. Но для себя в ее словах я оценил лишь информацию о том, что она отчасти знакома с содержимым старых документов, и, затаив дух, спросил:
— А вы не в курсе, нет ли в тех бумагах упоминания о каких-нибудь подземельях под Вознесенским храмом?
Она растерянно посмотрела на меня:
— Нет, таких сведений я там не находила. Но мне встречались старые списки материалов, использованных при постройке этого храма. Может в них? Я-то таким совсем не интересуюсь, вы же понимаете?
Понимаю.
— Проводите меня тогда в архив, будьте добры, и выдайте мне эти документы. Буду их изучать сам.
Внизу меня далеко не повели, а прямо в первой комнате предложили пройти за полки. Там, под окном, стоял стол, на нем чернильница и несколько листов бумаги, в подставке видны были пара перьев и хорошо заточенный карандаш.
— Присаживайтесь, — предложила мне Клавдия Васильевна, а сама куда-то ушла.
Я же, пользуясь тем, что ее пока нет рядом, встал на цыпочки и выглянул в окно. Оно выходило почти над самой дорогой и мне удалось увидеть лишь копыта лошади и колеса проезжающей телеги. Я усмехнулся про себя, вспомнилось, как в детстве мы с мальчишками как-то заглядывали сюда — лишь раз, и как-то, мне не запомнилось совсем, что я тогда увидел. Да впрочем, скорее всего, те же полки, потому и не запомнилось, да и потому же, не заглядывали сюда больше…
Вернулась заведующая и поставила на стол передо мной небольшой, окованный позеленевшей медью сундучок.
— Почему не устраиваетесь? Вы здесь надолго, — улыбнулась она в своей немного отстраненной манере, — работа со старыми бумагами требует времени, и довольно кропотлива. Так что, если задержитесь до темна, я принесу вам лампу. Только нужно будет не забыть прикрыть окно, — и кивнула на лист фанеры, стоящий у стены внизу.
Потом она ушла, а я в предвкушении открыл сундучок.
Бумаги, что лежали там, не все выглядели старыми, но ведь еще и неизвестно, что есть по монастырю, возможно, большая часть имеет отношение к новому, уже каменному храму. Но их надо хорошо просмотреть, может какое упоминание и там найдется.
Достал верхнее, что было там.
Это оказались скрепленные слежавшейся атласной лентой десятка два листов гербовой бумаги. Почитав то, что на них имелось, я понял, что это дарственные храму на разные ценности — крупные камни, весовое золото на оклады, просто большие суммы денег. Верхняя сверху оказалась дарственной от Синявиной Дарьи Петровны на две напольные вазы синего муранского стекла. Видно те, про которые упоминали батюшки, когда рассказывали мне про ограбление Вознесенской церкви.
Все дарственные датировались последними двумя десятилетиями прошлого века и первыми годами нашего. Раньше, видимо, дарили просто так или, возможно, потерялись те документы.
В этих бумагах я ожидаемо ничего стоящего не нашел, хотя и просмотрел достаточно предметно.
Потом пошли какие-то списки. Разобравшись в довольно старом письме, я понял, что это перечисляется материал на строительство каменного храма, сколько его, где брали, кто платил: горбыль — столько, тесаный лес — столько, товар от кирпичных дел мастера Сурика не удовлетворил по качеству, потому основную партия брали у Вышка. Сначала я не понял, почему такие странные, то ли имена, то ли фамилии, были у мастеров, но потом припомнил, что в старину у многих имелись только прозвища.
Уж не знаю, эти ли списки имела в виду Клавдия Васильевна, но в тех, что просмотрел, ничего по интересующей меня теме я не обнаружил.
Взял следующую бумагу из сундучка, вернее, конверт, в котором лежало несколько сложенных пополам листов. И если сам конверт был совсем нестарым, то вот они-то все-таки выглядели подревней… не знаю уж насколько, но пожелтели сильно. Хотя, возможно, просто хранились плохо, а в конверт их прибрала Клавдия Васильевна, которая, помнится, наводила здесь порядок. Я аккуратно развернул листы и стал вчитываться в текст.
Это видимо был черновик письма, датированный всего лишь 1836-м годом. Почему я решил, что это черновик? Потому как там было обращение, а кроме даты вверху листа значилось и название места отправления — Бережкова слобода. Но вот текст изобиловал зачеркнутыми словами и даже имел на себе несколько клякс, а в таком виде, надо думать, послания не отправляли никогда.
И — нет, я особо не ждал, что оно содержит нечто для меня ценное. Но вот и мысль, что моя идея с подземельями Вознесенского храма негодна совсем, я все еще принять был не готов как-то. Просто потому, что у меня не имелось других идей… и даже пригодных зацепок не было.
И я внимательно, даже педантично, принялся разбирать не очень внятный текст.
«Ея Высокопреподобию настоятельнице Московского девичьего монастыря Игумении Наталии Ильинишне (Волховой)
От Протоирея Самойлова
О землях, что когда-то числились за Вашим монастырем, а ныне приписаны к Патриархии Ниженской губернии»
Далее шло описание местности и расположения на ней слободы Бережково. В описание упоминалось, где раскинуты сады, расположена пристань, перечислены леса, окружающие село — хвойные, березовые, смешанные. Следом излагалась краткая история, которая завершалась перечислением монастырей, что когда-то стояли на этих землях.
Затем автор письма перешел к храмам имеющимся.
«Как Вознесенская, так и Архангельская церкви находятся на том самом месте, где до 1760 г. были два женских монастыря того же имени, о существовании которых каких-либо письменных сведений в архивах Бережковских церквей, к сожалению, не осталось, за исключением немногих св. икон и священных вещей, хранящихся в той или другой церкви».
Меня подобное уточнение весьма расстроило, поскольку если даже в начале прошлого века автор письма ничего не обнаружил, то мне теперь и вовсе надеяться не на что. Оставалось штудировать то, что имелось, и пытаться, хоть из этого выудить какие-то крохи информации.
Постепенно Протоирей впадал в подробности по каждому храму, и мне пришлось стоически вычитывать описание каждого, содержание их иконостасов и тонкости по каждой уникальной, с точки зрения автора, иконе.
После такого подробного описания по Покровскому и Архангельскому храмам у меня в голове уже все смешалось, и, когда очередь дошла до Вознесенской и стоящей рядом с ней Анастасиевской церквей, соображал я плохо. Но продолжал продираться сквозь текст, выполняя данное себе обещанье.
«Обе церкви — Вознесенская и Анастасиевская украшены прихожанами благолепно. Стены выкрашены изнутри краскою и расписаны священными изображениями.
Из древних икон Вознесенской церкви особенно замечательна по древности письма икона Божьей Матери — Одигитрии. Этот образ Пресвятой Богородицы прихожанами почитается чудотворным и украшен сребропозлащенною ризою с каменьями покойной прихожанкой С.Ф. Самсоновой. Самый образ имеет вышины 16-ть вершков и 18-ть вершков ширины».
И далее, все в таком вот духе — перечисление не одного десятка икон, их истории, если она была известна, и кто жертвовал на них. Единственное, что я понял, что жертвование то, все-таки как-то учитывалось, поскольку откуда-то же автор сведения эти брал. Может учет велся относительно каждой иконы и дальше мне предстоит разбираться еще и с этим, а потому, давя конечно в себе, но дальней мыслью я все ж понадеялся, что в сундучке уже этих данных нет.
Когда дело дошло до Анастасиевского храма в этой паре, я начал зевать и упоминания о самой местной святой, ее жития, так сказать, читал уже через слово.
«…предания о некоей инокине Анастасии, ведшей в монастыре строго подвижническую жизнь и угодившей Богу…
…Инокиня Анастасия несла послушание в том, что пасла монастырский скот и преимущественно овец. И Господь благословил ее труды особенным размножением сих последних…»
Про тех овечек я уже слышал, при том не далее, как сегодня утром, так что мне стало от этого совпадения как-то смешно. Но вот под эти смешки и зевание я чуть не упустил то, что так тщательно разыскивал.
«Когда инокиня скончалась в престарелых летах, то была похоронена в Вознесенском монастыре…»
Тут я и вовсе решил было пропустить. Но далее речь шла о постройке самой церкви и, возможно нечто из детства, в память о бабушке, которая почитала святую, я глаза не отвел, решив все же этот отрывок изучить. Что ни говори, а передо мной лежал исторический документ и само существование его, когда многих подобных бумаг нет уж давно, заслуживало внимания. И если я осилил описание чуть не полсотни икон, то уж про одну святую могу и почитать немного.
«Через много времени на месте погребения инокини Анастасии стали строить храм, и когда рыли ров для фундамента церкви, обретен был гроб непогнившим и в нем нетленное тело…
…В память сего обретения, прихожанами Вознесенского прихода в 1790 году и был воздвигнут на месте обретения гроба храм Анастасиевский, во имя Великомученицы…»
А вот тут меня пробил мандраж с холодным потом, руки же мои и вовсе затряслись.
«Предание говорит, что над сим гробом, под алтарем церкви, был устроен склеп, а над ним оставлено помещение в виде часовни с колодцем и с дверью с южной стороны для входа желающим помолиться, куда действительно благочестивые бережковцы ходят доселе и черпают из колодца воду и употребляют ее по вере для здоровья»
Нашел!