Как я дождался прихода Михаила Лукьяновича в восемь часов — не знаю. Я, наверное, меж наших столов тропу в паркете протоптал. Прол Арефьевич, который, видя мою такую взволнованность, оставил свои хозяйственные дела, пришел и велел рассказывать.
— Нельзя, Коль, так изводиться, — сказал он мне, потрепав по плечу.
И я, поддержанный его одобрением, выложил ему все и указал в бумагах, то важное место, которое нашел.
Клавдия Васильевна, конечно, документ сначала не давала, говоря, что не положено выносить то, что принадлежит архиву. Но, после моих горячих уговоров смилостивилась, махнула рукой и сдалась:
— Ладно, что с вас возьмешь, такого увлеченного, видно важное что-то нашли, — улыбнулась она.
— Очень, — подтвердил я, — вы даже не представляете!
— Тогда, раз вы из органов, будем считать, что вам можно. Тем более что бумаги эти признаны неважными. Пишите расписку в получение, но все ж не забудьте вернуть документ на место хотя бы через несколько дней.
Я клятвенно пообещал и, не выпуская конверта из рук, побежал в отделение. А там тишь и спокойствие сонное стоит. Завхоз выметал двор, пользуясь тем, что солнце передвинулось, и двор тот оказался от здания в тени. Кузьма, чуть дальше за ним, мыл машину. Где был Марк, я не понял, то ли в подвале своем, то ли ушел дома уже. Наташа, напевая что-то, протирала полки во втором, их с Васей, кабинете, а Лиза и вовсе вязала, сидя за своим столом.
И вот явился я, со своим мандражем…
Так что, когда Прол Арефьевич проявил участие, то и выложил я ему все, надеясь только, что взыскания за то, что проделал это поперед начальства, не получу. Но и молчать, сил у меня не было.
Завхоз прочел бумагу, послушал мои доводы, в затылке почесал и выдал:
— А вот это уже дело…
И в результате этой моей невоздержанности… Михаила Лукьяновича встречали уже двое изводящихся нетерпением подчиненных.
После краткого совещания втроем, решено было в долгий ящик дело не откладывать и идти искать склеп этой же ночью. Послали Кузю за Марком, которого действительно в отделение уж не было, а самого паренька, от греха подальше, потом отправили домой.
— Часов в двенадцать можете выдвигаться, — говорил со знанием дела Прол Арефьевич, — слобода к этому времени уже будет спать точно.
— Сторож… — начал было капитан.
— Нет его на той территории. После того, что случилось на кладбище, старики наши пока остерегаются туда идти, так что замену Мефодичу еще не подобрали. Так что, Семеновича в принудительном порядке перевели в Архангельский храм. Все ж там кладбище, да и на отшибе, а здесь, посреди села и дом батюшки на территории. Самого отца Симеона можете не бояться — не выйдет он. Все ж стар стал уже совсем, и даже бессонницей нынче не страдает, а наоборот, спит всю ночь напролет. Его внучка, Маша, как-то мне жаловалась, что к заутрене даже просыпает. Она теперь за этим следит.
Как я понял, Прол Арефьевич где-то в том районе жил и видно с семьей батюшки знался по соседски.
— Так Маша та, насколько помню, тоже при семье, — выдвинул новый довод для опасений капитан.
— Так это — да, только Мирон ее на фронте, старшая дочь в Ниженном — учиться поступала еще до войны. Так что в доме, кроме Маши и преподобного, только младшая дочка-школьница, ей и десяти нет. Думаю, вряд ли кто-то из них ночью выходит, там ведь кроме открытого проезда к храму, куда и дом, и лавка выходят, вся остальная территория, считай, дремучий лес теперь. А Анастасиевская церковка стоит в стороне от большого храма, ее от дома и не видно совсем.
Отправлялись вчетвером: я, Михаил Лукьянович — понятно, Марк и Василиса, которая настояла, что из них двоих с Наташей ей нужней — она же, четыре дня провела дома, так что, теперь пора пропуск отрабатывать. Как по мне, так, от того сидения по болезни, в ней просто вдруг взыграл Кузин нрав, непоседливый и любопытный. Но, решал не я, так что и мнение свое высказывать не пытался, тем более что из девушек кого-то брать собирались все равно.
Из отделения выходили через ничейный огород, прилегавший к нашему участку. Собаки, конечно, учуяли нас и принялись лаять, но хорошо, что дома по улице были только с одной стороны, и тех псов по нашему пути было не много. Да и продвигались мы довольно быстро, и разойтись они так не успели, как мы миновали их и, повернув за угол госпиталя, нырнули под кроны березовой рощи.
Луна нынче тоже к нам благоволила и больше пряталась за облаками, чем поглядывала на нас. А потому, сегодня и под березами было достаточно темно, что б мы могли, не замеченные никем, тихими тенями проскользнуть сквозь рощу. Впрочем, как и сказал Прол Арефьевич, Бережково к этому часу спало уже крепким сном, и следить за нами было некому.
Вот над обрывом, конечно, нам предстояло преодолеть совсем открытое место, но и миновать его как-то по-другому мы не могли. Оставалось только опять уповать на то, что все спят и по огородам в ночи не шастают. Но, в общем-то, и от огородов мы были отгорожены разросшимися на их задах смородиной и черноплодкой, так что выходило, что видно нас только с реки. И то, не ближе, чем с середины.
Одна беда — Вася была в юбке и кустистая крапива, которой, похоже, ни жара, ни безводье помехой не стали, нещадно жгла ее голые коленки. Но девушка держалась молодцом и, лишь как-то шепотом повизгивая, продвигалась не медленнее нас.
Ворота в ночь, конечно, были на запоре, но перелезть через просевшую за годы ограду труда нам не составило совсем. Даже для Василисы, которой она доходила едва до плеча и выщербленной кладкой подставлялась под ногу удобно.
С амбарным замком на дверях колокольни, размером с два мужских кулака, Марик разобрался быстро, дольше в своем бездонном саквояже связку отмычек искал. За свет фонарика мы и вовсе уже не беспокоились, настолько заросли сирени, увитой еще и жимолостью, здесь низко нависли над проемом.
Как я заметил в прошлый раз, проходя мимо, врастающий в землю вход не просто отрыли, как делали раньше, развозя только грязь, но и обложили камнем, так что теперь к нему вели две ступени.
Внутри было темно, и только горящая лампадка выхватывала пятном на стене знакомый образ старицы. Луна, если она сейчас и не пряталась за облаками, сюда, под кроны вековых деревьев, заглянуть все равно бы не смогла, так что два малюсеньких забранных решеткой оконца света не давали совсем.
По середине часовни стоял обычный бревенчатый оголовок колодца. Дерево его и в годы моего детства уже было темно и растрескано на концах бревен. Я включил свой фонарик и, заглядывая, посветил внутрь. Тогда-же, в детстве, мы с Пашкой тоже норовили туда сунуться, но бабушка не позволяла нам — стращая хворостиной, заставляла стоять у стены. Но, когда мы все же дорвались разок, пока бабушка молилась, то в том свете, что царил в помещении, мы внутри увидели лишь бездонную черноту. Напугались страшно, а потом и сами не лезли больше туда. И вот теперь, хоть и ночью, но под прямым направленным светом фонаря, я, наконец-то, увидел эту воду.
Вода — как вода, колодец — как колодец. И почему-то мне теперь, взрослому человеку, стало как-то обидно и горько от того, что то ожидание чуда… пусть страшного и таинственного, но без сомнений чудесного, сразу куда-то ушло.
— Коль, что ты там собираешься найти? — насмешливо спросил меня Михаил Лукьянович, — Думаешь, что Свешников денежки свои утопил?
— Да нет, просто с детства хотел это проделать. Но тогда я был слишком мал, и бабушка нас с братом к краю не подпускала, — сказал я честно и улыбнулся в ответ.
Капитан покивал понятливо, а потом серьезно уже заговорил:
— Вот этой стеной часовня прилегает к церкви. Так что считаю, что с одной стороны от образа груба, а вот с другой, скорее всего вход. Марк, ты услышал меня? — обратился он к парню, который внимательно следил за его лицом, но все-таки, даже с учетом наших фонариков, освещено помещение было плохо, и Михаил Лукьянович решил уточнить.
— Да, я понял, — кивнул Марик, — но думаю, что груба прямо под на-арисованным образом. Потому что, под ним штукатурка есть, а по бокам нет. И кирпич виден обычный, а дымоходы чаще кладут из жаропрочного.
— Точно! Молодец! А вот я об этом как-то не подумал…
— И думаю, что вход должен быть за этой стенкой, — продолжил Марк излагать свои умозаключения, и указал на часть стены, вправо от образа.
— Почему? — это уже мы в один голос с капитаном.
— А-а вон там, под пото-олком, видите, — и парень посветил вверх над тем местом, которое нам только что указывал, — свод скошен немного, а потому это похоже лестница на саму колокольню… ну, к колоколу, она идет из внутренних помещений, потому что здесь-то ее нет. И логично, что вниз лестница пойдет под ней.
Действительно логично. В общем, пока я удовлетворял свое детское любопытство, парень все уж тайны раскрыл!
В близком свете трех фонариков стало заметно, что кладка стены разниться по цвету. Немного, едва-едва, но все же при пристальном разглядывании это было видно. Марк покарябал ногтем тот кирпич, который казался посветлее.
— Его пытались затемнить и чем-то затерли, — со знанием дела сказал он.
Я посмотрел на то место, где он только что тер и увидел вполне заметный след, и спросил:
— Ну что, пробуем ломать?
— Ломаем, конечно… только потом придется возвращаться и закладывать дыру… — ответил капитан.
Ну, это будет потом. А пока чувствовалось, что всех снедает нетерпение и думать об этом не хотелось никому.
Марк достал долото из саквояжа и принялся отколупывать глину между кирпичами. А мне, при невозможности действовать голыми руками, стоящему в стороне, было просто интересно, что у него еще имеется в том чудо саквояже. Спросить что ли?
Нет, конечно, о полном содержимом я спрошу потом, а пока:
— Марк, а чего там есть у тебя еще такого, подходящего, что б работать в четыре руки? — похлопав его по плечу и привлекая внимание, поинтересовался я.
Парень подумал и полез в саквояж.
— Молоток, дума-аю, не подойдет, а вот отвертка, наверное, сго-одится.
Вдвоем у нас дело пошло быстрей. Посаженные видно чисто на глину, а не на цементированный раствор, кирпичи отделялись неплохо и уже вскоре мы разобрали дыру, в которую вполне пролезет человек… даже такой крупный, как мы с капитаном.
Вниз, сворачивая за стену, уходили ступени. Уж не знаю, что там дальше будет с кладом, но склеп блаженной Анастасии мы нашли.
По очереди мы пролезли в дыру и начали спускаться, чувствуя, как нас обволакивает холод глубокого подземелья. Проход был невысок и нам с Михаилом Лукьяновичем, чтобы не цеплять кирпичи свода, приходилось основательно пригибать головы. Задачу эту усложняли разновысокие и разноширокие ступени. Лестница метра три шла прямо, потом слегка поворачивала и еще примерно через такое же расстояние вывела нас в невидимую от входа подземную полость.
Посередине склепа стоял гроб, вернее саркофаг… или уж как он в нашей вере называется… не знаю.
Я-то, вообще, в такие вещи вник из желания понравиться одной восторженно особе, мне тогда лет семнадцать было, примерно в год поступление в Военное училище. Отец девы был профессором каких-то искусств и в свое время объездил полмира, а в их доме, когда мой интерес к его дочери был особенно высок, весьма бурно обсуждали находку какого-то английского аристократа в Египте, произошедшую несколькими годами ранее. Девушка была весьма увлечена этой темой, так что и я пытался вникать. Но на сегодняшний день от тех, ненужных мне, в общем-то, знаний, в памяти осталось немного, но вот слово это всплыло само, как только я увидел этот, то ли гроб, то ли просто здоровый ящик, посреди подземелья.
— А что он такой большой-то? — воскликнула Вася, указывая на черное и действительно огромное вместилище святой, — Она же была старой женщиной, а не богатырем из сказок!
— Так он сделан, похоже, из дубовых просмоленных досок, — ответил ей Марк, который и его проверил своим проверенным методом — ковырянием ногтя, — да и потом, возможно это только внешний саркофаг, а внутри еще гроб обычный.
Думается, его познания о старых захоронениях были почерпнуты из тех же источников, что и мои когда-то.
— Если уж мы говорим о вместилище святых мощей, то это следует называть ракой, — поправил его Михаил Лукьянович.
Я в этот момент оставил вниманием гроб и стал оглядывать помещение в целом.
Склеп был небольшим по размеру, где-то пять на пять метров. Стены, полукруглый свод и даже пол, все было выложено кирпичом, только часть стены за ракой была отштукатурена и несла на себе картину явно церковного содержания. Но фигуры на ней, потемневшие и в разводах плесени, видны были плохо, лишь в общих чертах напоминая росписи на стенах храмов. Лампадка, спускающаяся на цепочке с вбитого в стену крюка, естественно не горела. Напольный подсвечник, даже непонятно какого металла, настолько он почернел, был пуст, как и ваза цветного стекла, что стояла на выложенном кирпичом приступке под расписанным фрагментом стены. И… в общем-то, это было — все, что имелось в помещение.
К этому моменту видимо не только я осмотрел склеп и пришел к тому же выводу.
— Хотелось бы мне знать, и где тут клад Свешникова? — напряженно спросил капитан.
— Но мы же не будем вскрывать гроб? — настороженно озаботилась Вася, поеживаясь при этом.
— Не хотелось бы, но возможно придется, — ответил ей Михаил Лукьянович.
— А можно без меня?
Ответ она не получила, всех перебил Марк восторженным возгласом, который взметнулся под купол и всех оглушил:
— Смотрите! Точно! Эти кирпичи такие же, как та кладка двери!
Все кинулись к нему.
— Ты как понял-то? — спросил капитан.
— Так вы сами смотрите, слеп-то под раку делали, а значит, установить ее должны были посередине! Там же даже стенку для изголовья расписывали! А она видите, как расположена относительно стен? Я сразу внимание обратил!
Мы все втроем, как по команде повернулись туда, к фреске. Действительно, теперь, когда наше внимание обратили на это, стало понятно, что рака как будто придвинута к той стене, возле которой мы сейчас все находились.
Молодец парень!
И мы с ним опять принялись за дело. В этот раз, правда, большую дыру делать не стали, а вынув десяток кирпичей, в нетерпении решили заглянуть внутрь.
Когда дошла очередь и до меня, я просунул голову и еле-еле одно плечо с рукой — той, в которой был фонарик. Посветил, оглядел, и мне тоже захотелось присвистнуть, как это сделал Марк, которому капитан позволил заглянуть первому, как нашедшему тайник.
Где-то с метр по отступу, между двумя стенами, фальшивой и настоящей, весь закуток был заполнен… много чем. Кое-что из такой неудобной позы, в какой находился я, разглядеть мне не удалось. Но вот несколько сундуков, больших и не очень, обитых металлическими планками, я увидел. Так же, там были целые стопки чего-то, завернутого в мешковину, а главное, почти впритык к тому месту, откуда заглядывал я, стояли две высокие вазы. По форме одинаковые, да и по цветовой гамме тоже, но вот рябь из всех оттенков синего, разбегающаяся по их поверхности, была не идентична, она искрилась и сияла в свете фонаря, даже сквозь какой-то налет, что покрывал сосуды.
— Какие вазочки! — оценила их и Вася, которая заглядывала последней, но проторчала в дыре дольше всех.
— Ладно, сворачиваемся, — устав ждать, пока девушка выберется сама, стал сворачивать мероприятие капитан, — дело сделано, теперь еще в отдел надо вернуться и раздобыть где-то глины, чтобы восстановить кладку. И все это надо до утра успеть. А время-то уже второй час вовсю двинул.
Обратно мы возвращались, чуть не бегом. На улице было тихо и даже собаки не хотели просыпаться, только одна, какая-то особо стойкая, потявкала на нас немного.
Зайдя в отделение и окинув взглядом помещение на предмет чужих, и не обнаружив никого лишнего, капитан спросил Прола Акопьевича:
— У тебя глины случайно негде в закромах не найдется?
— А как же? Есть. Я ж две недели назад дымоходы чистил, так там осталось немного. Тебе зачем?
Михаил Лукьянович вкратце объяснил задачу.
— Понятно, — кивнул завхоз, — тогда я сам пойду. А то из вас, молодых, думается, никто и кладку нормально сделать не сможет.
А вот мене подумалось, что захотелось Пролу Арефьевичу просто взглянуть хоть одним глазком на купеческие сокровища. Да я понимал его, такое интересное дело мимо проходит. Хотя, как по мне, там кроме ваз пока и смотреть-то не на что было — одни сундуки да свертки в мешковине.
Кстати, я уточнил для всех, что мы, похоже, нашли не только клад Свешникова, но и потерянные ценности из Вознесенского храма.
— С чего ты так решил? — спросил капитан заинтересованно.
— Так вазы же, они из церкви. Мне про них батюшки рассказывали, когда я в первый раз на кладбище с ними беседовал. Да и когда документы перебирал в архиве, видел дарственную на них от купчихи Синявиной.
— Эт, мы как! — крякнул довольно Михаил Лукьянович и даже хлопнул с чувством по столу ладонью, — Получается, и то старое дело раскрыли! А поп-то, действительно сам все припрятал. Думается, они вместе со Свешниковым это все устроили. Хитры мужики оказались, использовать забытый склеп святой!
— Думаю, не забытый, — ворчливо проговорил Прол Арефьевич, — батюшки, что служили в Вознесенском храме, знали о нем и ту тайну друг другу передавали. И наш старче знал, похоже. А значит, как минимум догадывался, где могут церковные ценности находиться и кто их припрятал. Ох, придется поговорить с батюшкой, ох, придется!
— Вот как изымем по всей форме, так и поговорим, — согласно кивнул на это капитан.
В общем, спустя с полчаса, теперь втроем, с Пролом Арефьевичем и Марком, мы проделывали тот же путь и опять старались дома миновать побыстрее, потому как собаки от наших хождений туда-сюда, похоже, решили проснуться в этот раз окончательно.
Завхоз наш действительно сначала наведался вниз, видно разочаровался, что золото и камни там горой не лежат, потому как смурной оттуда поднялся, и принялся закладывать стену. А мы с Марком, внимательно разглядывая кирпичи, подавали их ему нужной, затемненной, стороной, чтоб новую кладку никто не заметил. Потому, что пока было неизвестно, когда операцию по отлову бандитов проводить станем. Все зависело от товарищей из области, помощи у которых Михаил Лукьянович собирался просить.
Ну, и правильно. А то один раз своими силами уже сходили…
Ту, нижнюю, нарушенную кладку, было решено не трогать, потому как главная задача, это заманить бандитов в подвал, а то, что мы клад нашли, им и так будет известно. Кстати, именно этой задачей и озаботил нас капитан, когда распускал до завтра — придумать, как известить Свешникова, что клад его найден, да ни кем нибудь, а ментами, и скоро отправлен будет в область.
Решение, как ни странно, нашла Василиса. Я так подобного от этой девушки не ожидал, думал, что это окажется смышленый Марк, или бойкая Наташа, или тот же Михаил Лукьянович. Нет, за себя не думал, потому, как в местных реалиях еще разбираюсь плоховато, а в таком деле все-таки завязано все на людей.
А Васька-то, глядишь ты, удивила!
Утром, когда я часам к девяти, как и было велено, пришел, Михаил Лукьянович уже был на работе и во всю названивал в область. Я, чтоб ему не мешать, ушел в пустующий кабинет девушек и занялся оформлением первого своего дела. Потому, как расследования, улики, беседы со свидетелями и даже конечный результат, это все хорошо, но вот бумаги, прилагаемые к этому, должны быть оформлены правильно. Кстати, этому «правильно» мне еще пришлось попутно учиться, подтащив для примера поближе пяток старых дел. В общем, заняться мне было чем, и что происходило в нашем с капитаном кабинете, я не знал совершенно.
А потому, когда к четырем часам подтянулись все, я, так же, как и они, был в неведении, о чем нам капитан станет говорить. Догадывался, что по поводу облавы, но вот тонкостей планируемого мероприятия я тоже не знал.
Разместились все опять в нашем кабинете, а Кузя, уже привычно бубня, что он не ребенок, остался в приемной нас охранять.
Первым делом Михаил Лукьянович объявил, что в области нас поддержат и пришлют человек пять-шесть оперативников, а заодно и машину, чтоб вывезти потом ценности. И это тоже не плохо, потому как на таких деньгах сидеть без надлежащей охраны, не дело. Но, в области же и решили, что операцию нужно назначать на завтрашнюю ночь.
— Люди будут добираться своим ходом, в простой одежде, чтоб не привлекать внимание, и заселятся в бараки рабочего поселка, о чем с Григорием Александровичем я уже договорился. Намекнул ему, что из области, из нашего ведомства, это поручение. Так что их примут, как новых рабочих, разместят, накормят. Григорий Александрович благодарен нам еще за отвоеванные пайки, так что, заверил, что все сделает в лучшем виде. То есть, тихо, не привлекая лишних людей, просто распорядится кадровику, вроде как из Ниженного бригада новая едет. Тебя же, Василиса, к вечеру найдут, уж не знаю под каким предлогом, и ты должна будешь им объяснить, как пройти к церкви. Надеюсь, что часам к десяти будет тихо и редкие прохожие внимания уже не привлекут. Бандиты, как понимаю, пойдут на дело так же, как и в тот раз, так что мы должны будем их ждать уже на месте. С этим понятно?
Все покивали, вопросов ни у кого не возникло, а потому капитан продолжил говорить:
— Ну, а теперь за нами только дело. Кто что придумал? У меня вот что-то никаких идей, наверное, от вчерашнего волнения, что-то голова не думает совсем! — и он по всегдашней своей привычке вцепился в волосы пятерней, — Мы точно знаем, что Свешников поддерживает связь с Воронковым, вот как бы через него передать…
— А я знаю, уже думала над этим, но считала, может, кто-то что получше придумает… — неуверенно начала Василиса.
— Ну-ка, ну-ка, — подбодрил ее Прол Арефьевич, — выкладывай девочка.
— Пару дней назад, когда я дома еще отлеживалась, слышала такой разговор… Ну, те рабочие, что приехали из Ниженного новое производство налаживать, они же тут одни, в смысле без семьи, без близких, а поек-то премиальный большой получили как все. Некоторые, отложили, но многие по нескольку банок сдают тому же Воронкову. Маме одна женщина вот говорила, что сдала ему две банки американской тушенки, творожку с молочком захотела на рынке купить. А мужчины, вроде и на водочку обменивали. Так что у Воронкова в лавке обязательно тушенка эта должна быть, он то на нее цену гнет, так что все в ближайшие дни распродать не сумеет. В городе про ограбление склада знают, значит можно его под это задержать, а здесь уж как-нибудь рассказать… или дать понять… ну, не знаю… — девушка стушевалась и замолчала.
— А идея хороша, — задумчиво сказал на это Михаил Лукьянович, — что Арефьич скажешь?
— Дельно, — покивал и тот.
— Коля? — это уже ко мне, а что я мог сказать, кроме того, что это действительно может выгореть? И я тоже согласно кивнул.
— Значит так, завтра утром везем сюда Воронкова для разговора, вроде как, в слободе говорят, что он американской тушенкой торгует, а недавно ограбление случилось, то да сё. Он, конечно, будет утверждать, что ему рабочие сами сдавали, но мы не поверим и задержим его до выяснения обстоятельств. Рабочих, кстати, надо будет действительно опросить, вдруг у Свешникова еще кто на верфи свой имеется. А здесь мы… — он задумался, видно решая как поступить и поестественней все Воронкову преподнести.
— А я знаю, — вклинилась в его раздумье и общее напряженное ожиданья Наталья, при этом руку подняв, как первоклассница в школе.
— Ну, не тяни, — подтолкнул ее капитан.
— До выяснения обстоятельств Воронкова нужно будет внизу запереть. Но не в камерах, а в подвале на цокольном этаже. В пустой комнате рядом с Марковой лабораторией, окно тоже с решеткой, но дверь не особо толстая — обычная. А я пойду к Марику и стану ему рассказывать, что мы такое нашли! Потом где нашли, расскажу, а закончу тем, что послезавтра… то есть, завтра… ну, вы поняли, когда… приедут из области и буду изымать. Главное дать понять, что у них всего ночь имеется! Я все проделаю так, что он и не заподозрит — просто девчонка-болтушка прибежала к дружку и делится интересным! Ну, а что с меня возьмешь? Я ж такая! — она сделала наивное лицо и похлопала глазами.
Прол Арефьич даже крякнул, глядя на нее, да и все остальные не удержали улыбок.
— Неплохо, — покивал и Михаил Лукьянович, — а для правдоподобности… машину, которую, хотели сначала не светить и по уговору должны пригнать только на следующий день поутру… теперь мы ее наоборот покажем, только к вечеру — накануне, для демонстрации, что все готово уже.
На том и закончили.