Сверху стопки лежала папка с делом по убийству капитана милиции Сергеева Владимира Прокопьевича.
Мысль, что этот человек всего четыре дня назад сидел на этом самом месте, на котором сейчас сижу я, и так же пытался разобраться в делах, была как-то по особенному тягостной. На фронте… нет, легче подобное не воспринималось, но все же некая обреченная обыденность позволяла принимать их с меньшим ущербом для осознания. Понятно, это тихость и сонность окружающей меня обстановки опять «шутки шутит» и не дает в полной мере прочувствовать реальность происходящего.
Но убийства случаются и здесь — гибнут люди в спокойном городке, притом не от снарядных осколков, не от пуль фашистких, а от руки какой-то падали, которая на том фронте, надо думать, и не была, а лишает жизни ради собственных каких интересов. И мне теперь предстоит те интересы вычислить, и уже через них найти убийц.
Я собрался, отринул несущественные сейчас раздумья и раскрыл папку с делом. Итак, что мы имеем?
Вечером 18 июля 43 года мой предшественник ездил в село Лыски, чтобы навестит мать. По возвращении, в районе половины десятого, привел коня Огонька, что числился за отделом, в стойло. Обиходил животное и отбыл в 22.10 домой, что отмечено в журнале дежурным. В ту ночь на смене были Заречный Прол Арефьевич и Петрова Василиса Макаровна.
Далее… Владимир намеревался сразу же отправится домой, что ясно из прилагаемой докладной записки, в которой изложены разговоры, которые вели с ним дежурившие сотрудники милиции перед выходом из отделения.
Квартировал капитан в доме у семьи Васильцевых, что за № 31 числился по Ситцевой улице. А это уже нижняя слобода, правда, крайняя улица к косогору, так что, считай, следующая за Советской, на которой находится райотдел, но все же она получается втрое длиннее. И я, хоть убей, но не помнил, откуда начинается нумерация — от реки или оврага, который отсекает старую часть слободы от Рабочего поселка и верфей. А потому я встал из-за стола и подошел к карте, что висела на стене, слева от двери.
Карта была старая, еще наверное дореволюционная, а потому многие названия улиц на ней оказались исправленными, а окраинные районы дорисованными.
— Наверху есть другая карта, тридцатых годов — сказал мне Михаил Лукьянович, когда увидел, мой маневр, — но она тоже не так чтоб очень уж точна на сегодняшний день. А эта всегда висела в кабинете начальника, и ее весьма кропотливо дополняли. А когда всех наших мобилизовали и мы с Володей и Арефьичем поняли, что возможно так и придется работать втроем, то с верху ушли полностью и забрали оттуда именно эту карту. А ты что хочешь найти?
— Хочу понять, где находится дом, в котором квартировал Владимир Прокопьевич — не помню начало нумерации по Ситцевой, и не могу сориентироваться.
— От реки всегда нумерация шла, — подсказал мне капитан, — но там берег размыло, так что крайние дома стало топить по весне постоянно, и нынче начинается улица с номеров четыре и пять. А Володя жил почти сразу за перекрестком Ситцевой и Красносельской, знаешь, где такая?
— Да, раньше она называлась Подъемной и шла из нижней слободы сюда, на верхнюю Советскую. На ней, кстати, дедовский дом стоит, а потому, и я жить там стану.
— А-а, понял, у Линчевых… а я все думаю, кого ты мне напоминаешь, уж ненароком помыслил, что были когда-то знакомы, да по старости лет забыл, — усмехнулся мой собеседник, — но ты тоже, вроде, знакомства не признал. На Павла Сергеича похо… гхм, вот, Алина Андревна, значит, невесткой тебе приходится… уважаемая женщина. И нас они, госпитальские врачи, хорошо выручают… своего-то эксперта у нас нет теперь.
— Так если что, к ним обращаться за экспертизой? — спросил я, не столько желая уточнить, сколько надеясь увести поскорей разговор в сторону от своей семьи.
— Да, к ним… а Володю убили на подходе к дому, стоило ему за угол повернуть. Видно с разных сторон перекрестка набежали. Там по нашим прикидкам не меньше четверых нападающих было.
Я тем временем разглядывал карту. Действительно, сразу в глаза бросался искомый перекресток, обозначенный красным флажком и буквально третий дом от него — синим. Еще два места, Архангельское кладбище на Покровской горе и большой квадратик особняка почти рядом с отделом — слободская библиотека, тоже имели тревожно-красные метки.
Я вернулся к своему столу. Усаживаясь, спросил:
— Так я понимаю, верх отделения так и пустует до сих пор?
— Да-а, — кивнул капитан, — Даже позже, когда прибыли девчата, мы решили так все и оставить — в зиму хорошая экономия по дровам выходит. Да так и прижились. Полуподвал еще есть огромный, как обычно в таких домах. Там рабочая комната Марка — пленки проявлять, да вотчина Прокопьича — склад с разным. Камеры правда еще ниже — любили купцы это дело, зарываться поглубже…
Большего он сказать не успел, потому, как где-то вдалеке резко и тревожно завыла сирена. Мое разморенное тишиной и жарой восприятие встряхнулось, и я почувствовал, как тело привычно напрягается, готовясь к действию, а разум трезвеет.
Михаил Лукьянович, меж тем, почти никак не отреагировал и даже не сделал попытки подняться из-за своего стола, только нахмурился:
— Опять бомбить летят, — сурово поджав губы, сказал он.
— Верфь?
— По верфи тоже пройдутся, но сейчас чаще над пристанью сбрасывают. Зерно и овощехранилища еще о прошлом годе разбомбили, так что, весь урожай теперь сразу вывозится на баржах вниз по Волге до Ниженного, чтоб там по железной дороге уже гнать вглубь тыла. Знают это гады, а потому вдоль реки и летят. О-ох, наделают сейчас дел… хоть бы разброса большого не было, а то год назад Причальную да Подъездную подчистую снесли — вплоть до площади, домов пять всего осталось целыми. Из тех домов трое тогда погибло и несколько человек с ранениями в госпиталь попали. Днем вот тоже дело было… дети малые да самые древние старики… беда-а… а если б ночью, так десятками считать бы покалеченных да убитых пришлось… — он тяжело вздохнул и только теперь принялся выбираться из-за стола, — Пойдем наверх, смотреть, что немец поганый на это раз нашему городу принес… что нынче рушить будет…
Сам же, снова открыл скрипучий сейф, достал оттуда два бинокля — большой «командирский» оставил себе, а второй, некрупный, гладкий, похожий на театральный, передал мне.
— А разве мы не должны туда, ближе к пристани, отправляться? — спросил я, пропуская начальство вперед себя в дверь.
— Должны, — согласился он, но тут же добавил, — там сейчас, на Торговой площади, Арефьич с Натальей, так что они туда и отправятся сразу же, как налет закончится. А ты бы, Лизавета, лучше вниз спустилась, от греха подальше, — обратился он к молодой женщине, которая видно ожидала нас, стоя в проходе и нервно комкая в руках то ли бумажку какую, то ли носовой платок.
— Я с вами лучше, Михал Лукьяныч, — покачала та головой в ответ.
— Ну, смотри…
И мы направились к лестнице, что действительно располагалась в задней части здания, и которую я приметил в резкой тени. Второй этаж бывшего Дёминского особняка представлял собой небольшую площадку у лестницы, коридор и несколько закрытых дверей, видимо ведущих в ныне непользуемые кабинеты. Одну из которых и открыл перед нами капитан.
Помещение за ней оказалось проходным, из двух смежных комнат, где стояли пыльные столы и книжные шкафы с пустыми полками. Мы прошли насквозь к дальним окнам.
Слободские кварталы нижней части городка, укрытые от глаз крышей особняка с противоположной стороны улицы, были почти не видны, но вот дальняя сторона Торговой площади, ряды складов за ней и далее — пристань, проглядывались неплохо. Но стоило окинуть глазами раскинувшуюся перед нами картину, как с грохотом хлопнула дверь внизу, а по лестницы застучали скорые шаги не одной пары ног.
Тут же к нам в комнату влетели двое — оба худющие, рыжие и всклокоченные. Первым оказался совсем молоденький паренек, а вторым… второй, девушка. Одета она была довольно странно, а потому, наверное, я сразу в ней особу женского пола и не разглядел. Сбили меня с толку широченные грязные и кое-где латаные штаны на лямках крест-накрест, но вот две косы, подвязанные «баранками», быстро и объяснили мне, что к чему.
Пара подлетела к нам и, первым делом глянув за наши плечи в окно, только потом в два голоса принялись говорить:
— Все, сделали! — выдал парень.
— Транспортное средство к работе готово! — в более близкой к уставным нормам манере отрапортовала девушка, и даже попыталась честь отдать, но видно вспомнив, что на голове у нее не положенный берет, а косынка, рукой только дернула, но до виска не донесла.
— Молодцы, — похвалил Михаил Лукьянович, едва глянув в их сторону, и снова воззрился на простор за стеклом.
А парочка, мотнув согласно головами и приняв скупую похвалу, кинулась к другому окну. Впрочем, на меня они тоже особого внимания не обратили. Да и начальство представлять нас не спешило. Внимание всех занимало небо над рекой, а все остальные проблемы были сейчас несущественными. Хотя я и без представления понял, что это Василиса и Кузьма, дети мастера на все руки Макара.
— Вон они! Вон они!!! — завопил парень, тыча пальцем влево вверх и чуть не переваливаясь через подоконник окна, которое он к этому моменту успел открыть. Девушка перегнулась наружу рядом.
Капитан бросил на них суровый взгляд, но выговаривать не стал — не ко времени это было. Мы, все трое, в этот момент, чуть не прижимаясь лицами к стеклу, тоже впились глазами в небо. И тут же, совсем на пределе слышимости раздались звуки далекой зенитной стрельбы.
Еще пару мгновений шаря по голубому простору глазами, я наконец-то увидел две быстро увеличивающиеся точки. Поднес к глазам бинокль, и сразу же эти точки превратились в хорошо видимых «птиц»… грозных таких, опасных. И тут, одна из них начала резко падать, увеличиваясь в размере, показалось, что она сейчас свалится прямо на нас.
— Ой, мамочки, — тихо взвизгнула Василиса.
Мне-то, конечно, было понятно, что никуда самолет не свалится, он пошел в пике, а раз так, то это юнкерс, и его грузоподъемность не позволяет ему нести… тут я осознал, что и городка-то того ничего, так что даже тот не очень большой запас, что тащил в себе бомбардировщик, может снести все здесь подчистую.
Я не хотел этого видеть…
Но стоял и смотрел.
Окуляры мои, выданные начальством, были не ахти, но даже в них я четко рассмотрел, как первые бомбы угодили в воду, вздыбив ее, заработавшие пулеметы подняли стенами брызги и перескочили на сушу уже фонтанами пыли, земли и деревянной щепы причалов.
А самолет сбрасывает бомбы уже на бреющем полете. На воздух взлетает какое-то некрупное судно, причал целиком, потом пошли складские помещения, но вот что творится там, было уже не видно — все заволокло пылью, сквозь которую тут же начали пробиваться языки пламени.
С той стороны реки, кажется стреляли зенитки, но за грохотом взрывов их было почти не слышно.
А Юнкерс, чуть не чиркая брюхом по Покровской горе, летел дальше. За Архангельской церковью поднялся столб дыма и земли… а ведь там кладбище… следующий снаряд упал уже на спуске возвышенности и его последствий нам так явно было не видно, да и вообще, с того места, с которого смотрели мы, дальнейший путь самолета проглядывался уже плохо.
Парнишка с сестрой сорвались с места и побежали из комнаты.
— Мы на крышу! — крикнул кто-то из них.
— Самолет к верфи полетел… а там их отец, — сказала Лиза, как бы оправдывая молодежь, и принялась закрывать окно, которое открыл Кузьма, поскольку в него ощутимо потянуло гарью.
Капитан только скрипнул зубами на это.
— Давайте и мы пройдем хотя бы к другому окну, отсюда уже совсем ничего не понять, — попросила молодая женщина.
Не понять… да все понятно… взрывы со стороны завода слышны отчетливо.
Но в комнату, что окнами выходила на другую сторону, мы перешли. Но вот верфи видно и отсюда не было — деревья балки, что разрослись по оврагу, плотно перекрывали нам весь вид. Только поднявшиеся пыль и дым, да прорывающееся кое-где пламя поверху крон, дали понять, что Юнкерс был точен и на верфи сейчас, как и на пристани, ад кромешный.
Самолета уже видно не было, а тот, что шел с ним в паре, даже не спустился ниже. Об этом же видно подумал и Михаил Лукьянович:
— Второй полетел баржи с зерном догонять, что часа два, как вышли с пристани… знают откуда-то, что караван именно сегодня пойдет! Вот недаром в области уже заподозрили, что где-то в наших местах предатели засели. Кто только? Ума не приложу… Да, народу много нового, но все равно, городок-то маленький — на виду все, так что, люди быстро примелькиваются.
— Может, это все те же бандиты? — предположил я. — Вернее, из них кто-то?
— Да эти-то в основном урки из беглых, что теперь с отбитых территорий по всей стране расползаются. Да и явно бандитских морд вроде в городе замечено не было, — задумался он. — Но в любом случае, наше счастье, что город такой небольшой, да и верфь в общем-то тоже предприятие некрупное. А в низовьях-то, на том участке, по которому горючку с Каспия везут, как сообщают, и дня без налетов не проходит, а ночью еще постоянно и минеров засекают, только вот сделать с ним почти никогда ничего не удается.
— Так ведь и нашу часть минируют, — сказала Лиза сокрушенно, — пятого-то дня сообщение помните? Караван с Зареченского завода наткнулся на мины, тральщик прошел, а первая же грузовая баржа подорвалась.
Зареченск, город, расположенный ниже слободы километров на 20, если по реке мерить, а посуше-то подалее будет — все 50. Там, как я помнил, заводы на авиацию работали, что-то по моторной части и комплектующие для корпусов.
— Да, соседям вообще больше нашего достается… но тоже, ни как тому же Ниженному, с его десятком предприятий. Ты там уже был в начале июня? — тихо обратился капитан ко мне.
— Был, — только коротко и успел ответить я, как тут же, где-то наверху, раздался грохот, похожий на звук упавшей крышки погреба, шорох и неявные бубнящие голоса.
— Вася с Кузей с крыши спустились, — пояснила мне Лиза, увидев, что я насторожился, — сейчас будут у капитана отпрашиваться на верфь… — последнее шепотом, потянувшись к моему уху.
И точно, молодежь опять с разгона влетела в комнату, в которой мы сейчас находились, и встала на вытяжку перед начальником:
— Разрешите отбыть на территорию судостроительного завода для ознакомления со сложившейся там на данный момент обстановкой, — довольно четко и размеренно изложила девушка, а вот взгляд ее при этом был просительным и очень встревоженным.
— Что дало наблюдение с возможно-верхней точки? — спросил капитан.
— Насколько смогли разглядеть, пока все не заволокло дымом, а также, судя по местоположению очагов возгорания, можно сказать, что бомбы угодили опять по складским помещениям, что-то горит на прибрежной полосе, а так же… — девушка сглотнула, но постаралась продолжить тем же уверенным тоном, — дымит в районе слесарных мастерских.
— Ясно. Отправляйтесь. Возьмите бричку. Быстрее доедите, да и возможно, придется помочь кого-то доставить в госпиталь.
— Спасибо, — выдохнула Василиса, а парень только кивнул и кинулся на выход.
Но сестра его похоже, собой владела получше, да и звание сержанта обязывало к большей дисциплине, а потому срывать с места она не стала — развернулась по-военному четко и спокойно вышла из комнаты.
А когда мы спустились вниз, то в окна коридора, что выходили во двор, наблюдали уже брата и сестру, спешно запрягающих лошадь в бричку.
В приемную, как собственно и в наш кабинет, в приоткрытые окна успело натянуть гари… не сильно, но все ж достаточно ощутимо. Так что невидимые с первого этажа пожарища, теперь напоминали о себе и здесь, не давая забыть о происходящем в городе. Мда-а… как будто о таком можно забыть…
— Чай совсем остыл… — сказала Лиза, подходя к столу, на котором стоял примус и кое-какая посуда, — заварить заварила, но подать не успела… еду вот приготовила…
— Ничего, по такой жаре и остывший пойдет, — ответил ей Михаил Лукьянович, — давай перекусим быстро, и я поеду на пристань.
Лизавета кивнула и вышла из комнаты, а мы направились к окнам.
— Я сейчас уеду, а ты оставайся здесь, обживайся, ознакомься полностью с делами. Если вдруг кто-то по какой-то надобности или с проблемой придет, поговоришь, как положено. Лиза, если что поможет, подскажет, оформит все как полагается. Но думаю вряд ли что произойдет — все сейчас ринуться на верфь и пристань. Ну, а мы, как управимся, вернемся, и тебя отпустим. Завтра, наверное, придется тебе побегать целый день, чтоб вновь опросить свидетелей тех, первых убийств — с чего-то начинать надо…
Я покачал на это головой и усмехнулся:
— Я конечно не спец пока в таких делах, но слышал, что если по свежему следу подобное преступление не раскрыть, то потом это практически невозможно уже сделать?
— Так-то оно так… но и закрыть мы эти дела пока не можем, времени-то еще слишком мало прошло. Да и потом, что ж мы тогда за работники, если первые же серьезные происшествия, случившиеся на нашей территории, раскрыть не сможем… так что, ты уж Коль постарайся, нарой чего-нибудь важного, а мы тебе поможем. А за повторную беседу со свидетелями я тебе вот, что скажу… может, что сам «новым» глазом увидишь или кто чего вспомнит… тогда-то все в волнении сильном были. Библиотекарши — женщины впечатлительные, все больше рыдали да охали. Да и батюшки наши, люди в возрасте, особенно отец Семеон, так что тоже в основном крестились и молитвы свои бормотали. А теперь-то все подуспокоились, авось, что дельное и вспомнят.
— Кушать готово, — окликнула нас Лиза, и мы пошли к столу.
Яства, разложенные по фарфоровым расписным тарелкам, были конечно простоваты, но по нашему времени, да с голодухи, а не ел я с самого раннего утра, вполне достойны были называться именно так. Картошечка в мундире, пара-тройка соленых огурцов колечками и пяток свежих, некрупных и крючковатых — «недопивших» по такой жаре воды. И сало, чуть желтоватое, в крупной соли, тонкими ломтиками. Хлеб конечно — темный, плотный, с какими-то видимыми комочками на срезе… обычный, в общем-то, хлеб.
— А откуда такая роскошь? — мотнул я головой на сало, — Кто-то из родственников скотину держит?
— Да не-е, — усмехнувшись, ответил капитан, подцепляя то сало и кладя его на хлеб, — это мы перед тем, как убийство первое еще произошло, пастуху из Моховки, деду Михею, помогли в лесу заплутавших коровок найти. Дед-то старый совсем, приснул видно, а скотина-то и побрела сама без надзора, куда глаза глядят. Тот и всполошился, но быстро нашелся, где помощь искать. Благо, что Моховка, хоть и лесом окружена, но до слободы недалече. Кинулся к нам. Как телегу-то не разбил, да сам не развалился — так гнал! С грохотом и подкатил. И ну орать от дверей: " — Помогите, Христа ради, господа милиционеры!"
Лиза хмыкнула и опустила глаза, видно вспомнила заполошного деда. Ну, а то! Пожалуй, заголосишь тут, да и в ноги упадешь, и уж точно всех, кто может помочь в таком деле, господами называть станешь! Даже товарищей милиционеров. Ведь за коровку-то, тем более за двух, односельчане покалечить могут, и на возраст престарелый не поглядят. А уж если колхозное стадо-то было, тут можно и голову не сносить, по военному-то времени. Так что деда я понимал, и испуг его тоже.
— Вот, он и принес два куска. Откуда оно у него — не ведаю, может запасы с довоенных времен еще, где в погребе, припасены были. С первого-то шмата и вовсе ржавь счищали. Но ты ешь, не бойся, проверено уже — доедаем поди, да Лиз?
— Угу, — кивнула та, — еще на разок, может, два, осталось.
— Вот она и приняла, — мотнул на нее головой капитан, — я-то это дело не очень одобряю, у народа благодарность харчами брать.
— Да дедушка Михей просил очень, все боялся, что побрезгуем…
Лиза не успела договорить, как ее слова прервал громкий стук закрываемой двери, донесшийся откуда-то из задней части здания. Следом раздался топот быстрых шагов, и в приемную влетела… старушка.
Странная такая старушка… вроде и горб при ней, и лицо морщинистое, как вяленое яблоко, и плат темный на самые глаза, но вот резвая какая-то она была не по возрасту — порывиста в движениях, шаг большой, четкий, да и при всей старческой сгорбленности, создавалось впечатление, что она… держится прямо.
Разглядев меня, странная старуха резко остановилась и выдала " — Ой!" звонким, совершенно девчоночьим, голосом.
— Вот, Наталья, — повернувшийся в ее сторону Михаил Лукьянович, принялся ей укоризненно выговаривать, — сколько раз тебе говорить, чтоб в отделение заходила внимательно — а вдруг, кто из посторонних будет?!
— Да я спешила так…
— Спешила она… вот талантливая ты актриса, но терпения тебе не хватает, и внимательности. Ты ж пока в милиции работаешь, а не в театре служишь, и можешь однажды нам так все дело завалить — у тебя ж сцена не сразу за кулисами заканчивается, а только, считай, в гримерке! Тем более что было уже однажды, как ты почти не раскрылась… это когда драка возле бараков случилась, а мы здесь уже показания с участников снимали, помнишь? Хорошо, что хоть мужики те в подпитии были, да не особо внимание на окружающее обращали!
— А сейчас? — аккуратно спросила девушка… та, что сержант с артистическим талантом, как понял я.
При этом, на меня она смотрела настороженно, выглядывая из-под надвинутого на лоб старушачьего платка.
— Это, — наш общий начальник, обернулся ко мне, — новый сотрудник отдела… на место Володи… гхм, Владимира Прокопьевича прибыл. Старший лейтенант Горцев Николай Алексеевич.
— Сержант милиции, Наталья Вольная! — отрапортовала «старушка», представляясь мне.
— Так, а теперь за стол, и рассказывай, что там в городе, на пристани, — велел капитан.
— Ой, можно я сначала переоденусь и умоюсь, а то лицо и руки сильно зудят… да и не была я на пристани, Прол Арефьич сюда меня сразу отослал, сказал, что все равно в бабкиных тряпках от меня толку мало будет, — попросила девушка и почесала щеку. А потом зацепила кожу ногтем… и стянула целый лоскут.
— Фу, Наташ! Иди, умывайся уже! — возмутилась на это действие Лиза.
— Да ладно, чё особенного? Ужика линяющего что ль не видела?!
— Ужика видела… но сейчас я кушаю… — отозвалась ее собеседница.
Но Наталья ее уже не слушала, а развернулась и побежала бегом, куда-то в сторону парадных дверей. А через полминуты, где-то за стенкой в той стороне, зажурчал звук льющейся воды. Наверное, водопровод у них в ту комнатку возле передней был проведен, в бывшую привратницкую.
— Она вообще-то молодец, — сказала мне Лиза, — никогда из роли не выбивается в ответственный момент. Это она видно действительно сильно спешила из нижней слободы.
— Хорошо грим и костюм подобрали, — кивнул я в ответ, — я сначала и не сообразил, что старушка не настоящая, даже когда влетела сюда как молодая.
— А с этим нам Альберт Ирживич помогает, — стал объяснять мне чудеса перевоплощения своей сотрудницы Михаил Лукьянович, — это бывший руководить самодеятельного театра, я упоминал сегодня про него. Сейчас-то как-то не до театров стало, да и артисты нынче кто, где… а он старик деятельный, на месте ему не сидится, вот и взялся нам помогать на правах консультанта. Кем уж он точно при театрах в столицах был — не ведаю, говорит, что антрепренером, но думается, что много кем побывал. Уж больно сведущ он во всех этих актерских тонкостях.
— А не боитесь стороннего человека привлекать? — спросил я.
— Ну-у, у нас-то, по сути, и выбора не было, — протянул капитан, — городок маленький, новый человек, тот, что на постоянное место жительство прибывает, быстро узнаваем становится. Порой и недели не пройдет, а все уж знают, кто он, откуда и чем занимается. И уж нас-то точно все в лицо знают. А в работе такое иногда мешает — нужно что-то узнать, рассмотреть попристальней, не привлекая к себе внимания. Поговорить с кем-то, как вновь. Так что, когда Наташа с этой идеей пришла к нам с Арефьичем, мы, подумав, ее приняли. А Альберт Ирживич себя пока только с хорошей стороны зарекомендовал. Никто от созданных им и исполненных Наташей старушек, парнишек, разбитных цыганистых девиц… — замолк, видно вспоминая, а потом все же спросил у Лизы: — Кто еще-то был?
Та с готовностью дополнила:
— Обездоленная монашка была… Наташу тогда чуть отец Кирилл не раскрыл, в божественном-то она ничего не понимает, комсомолка же.
— Вот, я и говорю, ту монашку только дьякон наш и смог заподозрить, а все остальные жалели, помогали, а главное, разговаривали с ней безбоязненно, — кивнул согласно начальник.
— А пришла она откуда, что-то я не понял, вроде со двора? — спросил я, вспомнив, что заходила «старушка» не в парадную дверь с улицы.
— Всё конспирация, — поднял палец вверх Михаил Лукьянович, — когда Дом культуры строили, несколько дворов снесли, чтоб территорию ему положенную выгадать. По нашей же стороне, у библиотеки и Дома пионеров ни хоздвора, ни сада нет теперь совсем. А с той улицы, что за нами, с подворьями чьих домов те сады смыкались, хозяйства реквизировали полностью — подчистую. Просто выделили землю на окраине — и все. Так вот, а у нас-то вся прилегающая земля на месте и задней частью как раз к одному из таких освобожденных, но не полностью пущенных под территорию Дома культуры подворий, и прилегает. Так там полоса получилась ничья, метров двенадцать шириной, с банькой полуразвалившейся и садом одичавшим. Дык еще удачно сложилось, что напротив того участка и электраздачик установили, что к махине Дома культуры подключен. Так он вид из окон домов напротив, перекрывает. Вот Наталья там и ходит… да и мы, бывает, когда светиться не надобно.
Тут и сама Наташа пришла. Без грима и старушечьей одежды она выглядела так, как и положено выглядеть девушке в двадцать лет — молоденькой, хорошенькой, с длинной густой косой и формой, сидящей на фигуре ладно.
— Фу, прямо задохнулась в этих длинных темных стариковских тряпках! Как бабульки, бедные, ходят в них вообще и не упариваются? — воскликнула она, придвигая для себя стул поближе.
— Наталья Алексевна, отставить пустые разговоры, — строго сказал капитан, — ешь быстрей, нам ехать на пристань надо. Да расскажи, что путного-то узнали?
Та угукнула, схватила половину картофелины, кружок огурца, быстро прожевала давясь, и начала говорить:
— Не хорошо так говорить, конечно, но нам повезло! Ну, именно из-за чего повезло — плохо… но мы нашли, что искали… то, о чем гадали!
— Делом говори, — приструнил ее непонятные восклицания капитан.
— Так я и говорю, когда завыла сирена, мы были в мясной лавке Степана Воронкова, которого уже с месяц подозреваем в сговоре с бандитами. Но улики были косвенные, а вот говорить про него никто не желает…
Она опять запихнула в рот хлеб с салом и стала усиленно пережевывать, а Михаил Лукьянович принялся рассуждать вслух, продолжая тему. Но слушая его, я понял, что это он, видимо, давал расклад для меня больше, объясняя сложившуюся ситуацию.
— Так оно и понятно, мяса нет. То, что получает Воронков через заготконтору — это крохи, всем даже талоны окупить не хватает. Тушенку американскую за счастье считаем. И если кто у него и прикупает мясо сверх талонов, то молчит. Обэхэсесники с Ниженного, которые по нашему вызову приезжали, у него ничего не нашли. Предупредить из наших никто не мог, это мы уже решили — никто кроме нас с Пропьечем и не знал о вызове, а значит, просто распродался он на тот момент. Но то, что с весны в городе появилась дичь, это мы тоже знаем. Притом, в таком количестве, что об этом говорят, хотя и неявно. Кто-то профессионально ведет охоту в наших лесах…
— Не профессионально, — тихо вставила Лиза, — Саша был охотником, и у него в семье все охотились всегда. Вон, дед Силантий, тоже скоро собирается. Но по весне, когда молодняк совсем маленький, а звери еще мяса не нагуляли с зимы, никто знающий не охотится.
— Правильно напомнила, — согласился с ней капитан, — потому мы, собственно, и решили, что это дело рук бандитов. Это Володя идею подал. Он-то сам в Ниженном долго жил, но вот у него в семье тоже охотники были — и отец, и братья. Так вот, он и говорил, что человек, занимающийся этим промыслом, лес и зверя уважает, и даже в такое время, как сейчас, вековые охотницкие традиции нарушать лишний раз не станет. Тем более, местные знают, что в голодные 30-е, зверя выбили так, что до сих пор его столько нет, как было в самом начале века, а значит, лишнюю живность переводить не станут. Да и охотников сейчас в городе столько не наберется, чтоб мяса в таком количестве добывать. Одни старики остались, вроде отца твоего свекра, Лиза, — кивнул он молодой женщине.
— Так вот, — тут и Наталья продолжила говорить, — мы оказались в лавке у Степана Захарыча, когда завыла серена, я до этого там ходила, все выспрашивала, а хозяин косился на Прола Арефьича и ничего стоящего по нашему делу не говорил. Потом все забегали, Степан Захарыч хотел всех выставить из лавки, но Прол Арефьич ему не позволил, а зазвал еще с площади народа человек двадцать, и велел всех укрыть в подвале. Там женщины в основном перепуганные были — метались бестолково, голосили и даже сами в дома укрыться почему-то не пытались. Степан Захарыч, понятно, не хотел никого к себе вести, но и спорить не посмел, и пришлось-таки ему сопроводить нас всех вниз. Мне кажется, Прол Арефьич уже тогда сразу придумал, как невзначай к закромам мясника подобраться. А я ж не дура, и тоже смекнула, что к чему, и огарок свечной, что возле прилавка стоял, прихватила. К тому же, зажигалка из стреляной гильзы у меня уже имелась… мне ее один парень, когда его из госпиталя нашего выписывали, подарил на память… — и покраснела.
По мере продвижения сбивчивого рассказа Натальи капитан все больше хмурился и поджимал недовольно губы.
— А подвал у мясника, скажу я вам, — продолжала расходиться девушка, забывая даже от куска, что держала в руке, откусывать, — огромный, вроде нашего. Народ набился в большое крайнее помещение и дальше никто не пошел.
— Кроме тебя? — мрачно уточнил Михаил Лукьянович.
— Угу. Так мы же для того туда и пришли! Степан Захарыч не отходил от Прола Арефьича, а тот держался у самой лестницы, то и дело поднимаясь к крышке и якобы прислушиваясь, что происходит наверху… а може и правда слушал, не знаю. Женщины волновались, некоторые плакали, двое детей при них точно, все двигались, никто не сидел почти… в общем, я под эту суматоху прошла дальше, а потом, когда совсем видно ничего не стало, зажгла свечу.
— Наталья, ты вообще хоть понимаешь, как рисковала?! — не выдержал капитан.
— Понимаю, а что делать-то было? — тяжело вздохнула на это девушка, но сразу продолжила рассказ, — Там, в самой глубине подвала я обнаружила еще одну крышку, открыла ее, а там ледник. Я туда конечно не полезла…
— Хоть на этом спасибо Господи! — не удержавшись, воскликнул Михаил Лукьянович и ударил с досады ладонью по столу, — Вот ведь до чего довела! Я, человек партийный, бога вспомнил! Ну, Наталья!
— Нет, ну я же не полезла?! Я по-умному сделала — легла на пол и опустила руку с огарком вниз. А там, прямо около лестницы, штук шесть туш валом лежит. Дальше еще были, но я их не разглядела. А у этих мясо темное, так что точно не свиные они, но и не говяжьи — маленькие и копытца, ни как у коров, а мельче и острее… хотя ножки длинные… может олеников? — и всхлипнула.
Вот же девчонка! Тут город под бомбежку попал, а она про туши мясные вспоминает, и разреветься готова… оленики, глядишь ты…
— Ты оттуда выбралась благополучно? Тебя никто не видел? — поторопил ее капитан, тоже видно испугавшись, что та сейчас из-за убитых оленей рыдать начнет.
— Все нормально. Я еще, когда пробралась в то помещение, где все остальные были, посидеть в уголку успела немного. А когда все полезли наверх, то Степан Захарыч мне сам еще и помогал. Я кряхтела и охала, как положено старой бабке… и " спасибо Господи" приговаривала… — последнее девушка произнесла еле слышно, при этом, исподлобья поглядывая на начальника.