— Ежели случайно тигру увидишь, не вздумай стрелять по ней, — предупредил Савелий Павла перед тем, как разойтись. — Тихонько от нее отступи подальше и тогда уж голос нам подай — мы к тебе прибежим.
— А если он прямо на меня пойдет?
— Ну, тогда вверх над ней стрельни — убежит она, а мы тогда собак отпустим, а ты по ее следу беги, и мы тоже на след ее выйдем.
— А если он не убежит, а кинется на меня, можно стрелять в него? — продолжал допытываться Павел.
— Ну, ежели совсем опасно станет... тогда конечно, а все ж постарайся как-нибудь, тово, выкрутиться — напугать ее...
Сейчас, прокрутив в голове весь этот разговор с бригадиром, Павел с лихорадочной поспешностью думал над тем: чем же, кроме выстрела, можно остановить нападающего тигра? «Может, зажечь ветровой спичкой пластмассовую расческу? Но пока буду пенал откручивать, да спичку вынимать, да пока зажгу ее, тут мне тигр голову пять раз успеет откусить. Вот опять, кажется, что-то лежит на тропе...»
Павел ковырнул ногой снежный бугорок и вывернул переднюю лопатку тигра. «Ишь, как потрудился, до блеска обглодал... Вот прыгнет сейчас из-за той вон валежины, и ты, братец Калугин, не только спичкой не успеешь чиркнуть, но и за карабин взяться не успеешь».
Он подозрительно посмотрел на лежавшую впереди толстую валежину, усмехнулся словам Савелия: «А все ж постарайся как-нибудь, тово, выкрутиться...» Да уж, конечно, ежели прыгнет, постараюсь на лету ее сшибить, не промахнуться. — И, подумав так, он снял с плеча карабин и взял его наизготовку. — Вот так, Савелий Макарович, вернее мне будет с ней переговоры вести».
Благополучно обойдя подозрительную валежину, Павел вновь вышел на тропу и, не увидев на ней свежего следа, успокоился, но карабин оставил в руках. «Береженого бог бережет», — эту поговорку часто внушал ему отец. Но что там впереди, в мелком густом ельничке? Почему так возбужденно растенькались синицы? Может, над зверем тенькают?
Чтобы не скрипели подошвы о твердый снег тропы, Павел пошел рядом с ней по целине, внимательно ощупывая глазами каждый подозрительный бугорок впереди, каждое пятно, не забывая между тем скользнуть взглядом по сторонам, да и назад оглянуться иногда, но это уже просто на всякий случай, перестраховки ради. Вот уже синичье теньканье совсем недалеко. Да вон же они — сидят на пушистой елочке, перепархивают с ветки на ветку, и то одна, то другая вниз пикируют. Что же нашли они там интересного? К той же елке и тропа ведет, а вон еще две тропы туда сходятся, и по-прежнему не видно свежих следов.
Осторожно подойдя к елке, Павел увидел под ней хорошо утоптанную, присыпанную свежевыпавшим снегом площадку. Утоптана она была не звериными лапами... Вокруг площадки снег тоже весь перетоптан.
Поставив затвор на предохранитель и закинув карабин за спину, Павел подошел к елке, высмотрел на площадке продолговатую ямку и, встав на колени, сдул с нее весь пушистый снег. Он увидел отпечаток олоча, подшитого рубчатой подошвой, вероятно, от покрышки мопедного колеса. Такие подошвы многие охотники подшивают теперь на кожаные улы — и мягко ходить, и не скользко, хоть с горы, хоть на гору, да и подошве износу нет. Смутно догадываясь о происшедшем здесь, Павел, чтобы проверить свою догадку, отломил еловую ветку и начал сметать ею снег с площадки — под снегом всюду проступали пятна крови. Все больше удивляясь, он увидел еще одну лапу и обглоданную кость, кажется, шейный позвонок. Концы фаланг на лапе были не обгрызены, как казалось на первый взгляд, а ровно срезаны в суставах ножом... Павел внимательно огляделся кругом и заметил на стволе светлую полоску — след свинцовой пули. Жакан ободрал кору на высоте колена. Стрелял человек стоя — пуля прошла чуть под углом сверху вниз. Павел прикинул, откуда удобней всего было стрелять в стоящего за елкой тигра, получилось, что стрелял не ближе и не дальше того молодого густого ельничка. До него метров тридцать — удобная дистанция даже для самого плохого ружья. Поднявшись с колен, Калугин принялся громко сзывать тигроловов.
— Ну, понятная картина, — осмотрев место происшествия, сказал Евтей. — Там, за ельничком, стоит избушка, я, когда сюда подходил, заметил крышу ее между деревьями. Видно, тигры, пересекая распадок, там, вверху, услышали собачий лай, ну и пришли сюда собачатиной полакомиться. Ну а собака их учуяла, стала лаять. Тут хозяин или хозяева к ельничку подошли, убили тигра, шкуру ободрали, все шито-крыто!
— А обглоданные кости? Почему они так далеко, в разных местах, а не в куче здесь? — спросил Павел.
— Все просто, Павлуха, ободранного своего собрата тигр побоялся рядом с избушкой есть, а утаскивал его по частям подальше, чтоб никто ему не помешал. Как съел всего, так сразу без задержки и ушел. Охотники не ожидали, что кто-то подойдет к избушке по тигриным следам, вот и бросили мясо без опаски: местечко тут, вишь, какое уремное?
— Чтоб им пусто было, паразитам! — выругался Савелий. — Четыре дня гонялись за тигром, а пришли к костям!
— Дурачье! — презрительно сказал Николай. — Напакостить грамотно не сумели — ведь река рядом, взяли бы уж да замели следы, в прорубь ведь можно было тигра по частям спустить — и дело с концом! Никакого криминала! А теперь вот криминал, да еще какой — тысяча рублей штрафа с конфискацией оружия, с лишением права на охоту.
— Надо ишшо доказать сперва, — неуверенно возразил Савелий. — Вишь, следов-то свежих нету, охотники поди убегли из зимовья?
— Так ведь это, отец, просто выяснить, кто они и откуда. Сейчас придем в зимовье, и все станет ясно. Прихвати-ка, Павел, эти костомахи с собой, они у нас как вещественное доказательство будут, — начальственным тоном сказал Николай.
Павел недовольно поморщился, но поднял кости и, зажав их под мышкой, побрел вслед за Лошкаревыми.
Зимовье оказалось неподалеку от ельничка, на самом берегу реки. Свежих следов вокруг избушки не было — это подтверждало предположение Савелия, что охотники «убегли». Зимовье было новое, рубленное в прошлом году и крытое толем.
— Не наших охотников работа, — определил Евтей. — Рубили халтурно, паз не выбирали — бревна впритык, да и стропила не по-нашему сделаны.
— Это, однако, с верховьев охотники, из Кругликовского промхоза...
— Ну вот, видишь теперь сам, что нетрудно установить, чье зимовье, — торжествующе подхватил Николай. — Кругликовский промхоз известен, а промхозу известно, разумеется, кто охотится в этом зимовье, — вот тебе и все следствие!
— Видно, как шкуру сняли с тигра, так на другой день и смотались отсюда, — сказал Евтей, подходя к двери.
В зимовье оказалось чисто и уютно: с двух сторон возле стен нары; между ними — большое окно с двойной рамой; стол слева от двери, перед маленьким, как амбразура, оконцем. На стенах висело три полотенца; в щель бревна были воткнуты три зубные щетки и три ложки, на гвоздях над оконцем — три кружки. Три спальных мешка, лежащих на нарах, тоже свидетельствовали о том, что охотников в зимовье было трое.
Павел взял лежащий на нарах журнал «Огонек» и прочел вслух фамилию подписчика: «Федюков».
— Ну вот, пожалуйста, еще вам одна улика! — торжествующе сказал Николай. — Фамилия одного браконьера известна, остальные сами отыщутся...
— Это, конечно, сынок, ежели взяться теперь за энто дело — тут и искать нечего, сразу найдут. — Савелий повернулся к брату: — Ну чо, Евтеюшко, чо делать будем?
— Что делать? Печку вот сперва растопить надобно да чайку попить, — проворчал Евтей. — Холодище тут!
Около печки не было ни полена дров и ничего сухого для растопки. Выйдя из зимовья, Павел торопливо выбрал из поленницы сухих дров, настругал топором мелких щепок и, пока Евтей ходил с чайником на речку, затопил печь. Всегда относясь к чистоплотным охотникам с уважением, о хозяевах избушки он думал с презрением — не столько потому, что сорвали они отлов тигра, браконьерски убив его, сколько за то, что, уходя из тайги, не позаботились о том безвестном человеке, который может вольно или невольно забрести в их жилище. Они не сделали того, что обязан делать, выходя из тайги, каждый таежник — оставлять в жилище сухую растопку и спички, и, хотя бы небольшой, запас еды.
— Ну дак чо делать-то будем, Евтеюшко? — вновь повторил свой вопрос Савелий, когда избушка нагрелась и тигроловы, не раздеваясь, а лишь сняв шапки, уселись за стол пить чай. — Будем второго преследовать али бросим его?
— Я думаю, Савелий, овчинка выделки не стоит. — Евтей расстегнул шинель, пригладив бороду и усы, осторожно хлебнул из кружки горячий чай, слегка обжегшись, отодвинул кружку. — Сам посуди, брательник: лицензии у нас две, погонимся за этим тигром, допустим, благополучно отловим его, а второго тигра — все одно искать придется? Так не лучше ли у той тигрицы, которую найдем, не одного тигренка взять, а двух? А этот черт нам собак выведет из строя, чует мое сердце. Они ведь к зимовью на собачий лай пришли, не иначе.
— Значит, предлагаешь искать других?
— Предлагаю искать других. Не теряя времени, надо вернуться в поселок и там поспрашивать мужиков, может, кто и сообщит о следах: сейчас многие любители из тайги вышли, кто орехи бил, кто белковал — наверняка кто-то видел следы.
— А мне кажется, дядюшка, лучше бы нам выйти в Кругликово, там и справки наведем о следах. Заодно и в промхозе заявим о случившемся. Пускай этих браконьеров накажут как следует, чтобы и другим неповадно было. Ведь не оставим же мы это дело безнаказанным?
Евтей усмехнулся:
— Насчет браконьеров ты правильно, племяш, мыслишь — наказать их надобно и непременно. Да вот смотри, что выйдет из этого. — Евтей опять осторожно отхлебнул из кружки и, убедившись, что чай уже остыл, сделал несколько торопливых глотков. — Так вот, племяш, смотри, что выйдет. Во-первых, у нас лицензии на отлов только до Нового года действительны, а там неизвестно, продлят их или нет. Во-вторых, и у тебя отпуск не на год даден, а сколько мы еще за тиграми пробегаем, тоже неизвестно.
— У нас еще месяц в запасе.
— Погоди, не сбивай меня. Месяц — это не так уж много, пролетит — не заметишь. В-третьих, нам до Мельничного идти полтора дня, а до Кругликово — три дня. Вот уж два дня потеряем и силы потеряем. Да там, пока заявим да пока соберутся, раскачаются охотинспекторы, еще два дня, да придется вести их сюда и показывать — вот тебе еще три дня — неделя ушла? Ушла. Это, ежели гладко все пойдет, а то, может, и с задорами, тогда и не рад будешь, что ввязался в это дело.
— Что ж ты, дядюшка, предлагаешь оставить все безнаказанным? — спросил Николай.
— Пошто оставить? Не-ет, этого дела оставлять нельзя! — Евтей нахмурился. — Придем в Мельничное, сообщим егерю Беспалову — пущай нашими следами придет, удостоверится и сам этим делом занимается — это его кровная работа, а наше дело — сообщить куда следует и тигров побыстрей поймать.
— А пойдет ли Беспалов ишшо на чужую территорию — это ведь Кругликовский район, а не наш? — засомневался Савелий.
— Пусть попробует не пойти — за это ответит по всей строгости! Браконьерство он обязан пресекать в любом месте, где оно обнаружится, — другое дело, что разбирательство он передаст не в свой район, а в ихний.
— Ну и ладно тогда, это уж их дело, — удовлетворенно закивал Савелий. — Пушшай разбираются, да и наказали бы их. Сотня тигров осталась в тайге, а и тех без жалости стреляют.
Перед уходом Евтей сложил найденные кости тигра под окном избушки и загреб их снегом, снег притоптал, пояснил:
— Это вещественное доказательство. Скажем егерю, где кости лежат, ежели он пойдет сюда — откопает их, заодно и другие поищет на тропах, ежели этих мало окажется.
— Разумно, дядюшка, разумно, — похвалил Николай. — Из тебя бы вышел хороший следователь.
— Следователь, не знаю, вышел бы али нет, а вот воспитателем при тебе я мог бы стать — это уж точно, токо вместо уговоров взял бы на вооружение хороший сыромятный ремень...