И он выбросил вперед правую руку. Рука вспыхнула желтым огнем, который затрещал, как сало на сковородке, и стал расти.
- Сейчас я покажу, что делаю с теми, кто стоит на моем пути!
Я вырвал копье у стоящего рядом воина и бросился на Льноволосого.
- Сволочь! - заорал я. - Жареных ребятишек захотелось, пышных зрелищ! Соскучился по представлениям, скотина! Холодную кровь греешь!
Но огонь жарко ударил меня в грудь, опалил лицо и поднял в воздух. Одежда моя раздулась, как шар, и я беспомощно завис в метре над землей. Внизу под собой я увидел лицо ангела. Мне показалось, что голова его начала расти, но увеличивалась не голова, а глаза. Вот они стали больше лица, заполнили все пространство перед юртой, приблизили ко мне свое холодное пламя и в бешенстве уставились на меня. "Вон!" - услышал я зычный голос, идущий откуда-то с небес. Одежда на мне взорвалась и разлетелась на тысячи лоскутков, и в то же мгновение я взвился в небо. И вот уже стремительно мчусь в темноте, а подо мной, убегая, уменьшается раскаленная шафрановая луна и теряются огни жертвенных костров. И только белесый след, не обрываясь, тянулся вслед за мной. След судьбы. Свистел воздух, я влетал во что-то душное, парное, потом вылетал и несся дальше. И, наконец, когда стало казаться, что этот полет никогда не кончится, я пробил головой последний слой тугих облаков и выскочил в голубое небо. Над бескрайней равниной, покрытой ватными замками всевозможных форм и расцветок, далеко-далеко, на другом конце земли, обливая ее золотом и пурпуром, сияло солнце. Когда я увидел его сверкающий диск, в голове моей полыхнуло и взорвалось. И я умер! Опять!
А мое тело, подчиняясь законам земного тяготения, устремилось вниз по неведомой никому траектории, на встречу с предназначенным на земле местом. Огненная дуга моего падения бесшумно пронзила ночь, как шило, тело нырнуло в черную дыру спрессованного пространством времени и, проколов ее, разорвало время на тысячи кусков и кусочков. Годы и столетия, пыхнув разноцветным конфетти, весело разлетелись в разные стороны. Пространство развернулось, давая возможность выхода плененным солнечным лучам. Свет хлынул в мир, а моя душа - золотое с голубым на черном фоне - с визгом повернулась и умчалась в будущее. В ужасе и оцепенении стояли и смотрели на это люди. Но Льноволосый опять поднял руку, и позади них вспыхнул огромный факел жертвенного костра. Белая верблюдица, ополоумев, взвилась и, давя окружающих, бросилась прочь. Раздались крики боли, команды, все бросились ловить животное. А Льноволосый исчез. Навсегда!
Богиню тихо внесли в юрту.
Мое мертвое тело, прочертив небо падающей звездой, с грохотом врезалось в размокший край придорожной канавы на краю моего городка. Над ним была ночь, хлестал дождь, гремел гром - бушевала гроза. И тут же жаркая молния склонилась надо мной, как мать склоняется над больным сыном, пытаясь отыскать в его изможденном лице надежду на выздоровление. Склонилась, оглядела - и шипя, впилась в то, что еще было моим телом. И я закричал!
Отбой воздушной тревоги
Вы пробовали родиться в пламени ацетиленовой горелки? Или немного погреться в объятиях доменной печи? Нет? Так вот, с нежным жаром голубоглазой красавицы не может сравниться даже домна. Молния - не спичка, а взгляд - не стрела.
Боль завернула меня в тугие пеленки и, нежно баюкая, не отпускала из своих крепких рук. Перед глазами металось и билось черное пламя, и только раз пламя отступило, и мой уставший мозг заполнили холодные глаза Льноволосого.
- Жжет? - с издевкой спросил он.
- Немножко, - скромно ответил я. - А как вы? Наверное, много работы?
Глаза сверкнули.
- Твоими устами...
- Насчет уст... - тихо вышептал я. - Кто кричал? Ведь ребенок был мертв!
Лицо Льноволосого заполнило весь экран. Он улыбался.
- Это кричал маленький жрец. Для эффекта.
- Вот как! - обрадовался я. - Это правильно вы придумали, а теперь, если нетрудно, не могли бы вы исчезнуть? Для эффекта.
В голове полыхнуло голубым, голубое смазалось черным, накатила тяжелым катком боль и раздавила меня. Меня нашли утром. Я был без сознания. Одежда была разорвана на сотни ленточек, лицо обожжено. Говорили, что в меня ударила молния. Целую неделю я не приходил в себя, а когда пришел, долго не узнавал окружающих. Постепенно отошел, но стал заговариваться. Путал времена.
Врачи предоставили природе самой править бал и выписали меня домой. Память восстановилась, и оказалось, что полтора года жизни в степи вместились в одну ночь нашего времени. Когда я это понял, то даже не удивился. Хорошо еще, что ангел не перепутал столетия. Я понимал, что после фиаско в степи Льноволосый должен пробежать по всей цепи жертвоприношений, проверяя ее. И, значит, он должен побывать в Москве и посетить Тингу. Необходимо было срочно разыскать ее. Но как? Адрес я давно потерял. Ушли и растворились в суматохе подруги и приятели, знавшие ее. Ниточка оборвалась. Оставалось только ждать.
Так прошло три месяца. И однажды в какой-то газете я обнаружил странную заметку под заглавием "Смерч в Чертаново". В Москве то есть. В заметке со слов милиционера, старшины Синичкина Ивана Гаврилыча, рассказывалось о необычном природном катаклизме - смерче, который невесть откуда взялся посреди Чертанова. При этом старшина утверждал, что смерч спровоцировал молодой парень в черном пальто и широком клетчатом шарфе. Парень так неистово махал своим длиннющим шарфом, что в конце концов образовался смерч. "Он! - понял я. - Льноволосый! Не может без театральных эффектов". Значит, где-то там жила Тинга. Надо было срочно найти этого пресловутого старшину Синичкина. Может быть, след от него приведет к Тинге.
И я отправился в Чертаново.
Чертаново
Поезд нетерпеливо дрожит железной шкурой, как кот, пускает голубые искры. Усами раскачивает провода. Нервничает! Затем срывается на крик и, выбивая немудреную чечетку, очертя голову несется в гулкую темноту туннелей. Метро - элемент почты, где посылки - люди, плывущие по подземным рекам. Рано или поздно каждый из них будет доставлен к ногам своих получателей - к микрорайону, дому, квартире.
Тинга одной рукой придерживает сына, покачиваясь в такт несущемуся вагону, другой - книгу. Читает. В Москве осень, и она одета в черную кожаную куртку и серые брюки. Тепло укутанный малыш спокойно посапывает на коленях у мамы. Разбежавшийся поезд с воем вылетает в сверкающую огнями длинную залу подземной станции. Остановка. Тинга прячет книгу в полиэтиленовый пакет, поправляет очки в тонкой золотой оправе, подхватывает сына и вытекает в бурлящую пестроту уличных водоворотов. Часы на площади показывают восемь часов. Вечер. Кое-где уже горят фонари. Народу немного, и Тинга не торопясь шагает по чистой, тихой и безлюдной мостовой. "Как хорошо, когда вокруг тихо и пусто", - думает она.
- Мадам! - окликает ее кто-то. - Мадам, подождите! - И... трогает за плечо.
Тинга оборачивается. Перед ней приятный молодой человек в длинном черном пальто и с огромным шарфом, концы которого небрежно заброшены за спину. Голубые глаза пристально ее рассматривают. "Француз, наверное, думает Тинга, - вон целое шахматное знамя намотал себе на шею А где гвоздики?"
- Слушаю вас, - довольно строго начинает она, но молодой человек перебивает:
- Извините, мадам, что я остановил вас, но вы прошли поворот к вашему дому.
Тинга недоуменно осматривается. Действительно, она отшагала лишнюю сотню метров.
- Спасибо, - растерянно говорит она своему любезному кавалеру.
Но молодой блондин исчез. Растворился в сумраке улиц. "Пришел, как француз, а ушел, как англичанин", - весело думает женщина. Небольшой инцидент невольно ее заинтересовал. "Откуда он знает, где я живу?" недоумевает Тинга и направляется к своему дому. Пять минут ходу.
Поднявшись на четвертый этаж, молодая мама остановилась перед родной дверью, обитой черным дерматином. За ней спала квартира. Было слышно, как простуженно сипели настенные часы и звонко капала вода из крана. Тинга осторожно вошла в мирную тишину квартиры, сняла туфли и с сыном на руках на цыпочках скользнула в спальню.
Там она уложила ребенка в голубую кроватку, накрыла теплым одеялом, по темно-синему полю которого были вышиты серебряные звезды, солнце, смешной месяц с острым носом и летящий космический корабль, похожий на консервную банку, утыканную блестящими гвоздями. Малыш поворочался, почмокал сочными губками и затих. Тинга осторожно поцеловала его и вышла в гостиную. Включила торшер. Комната наполнилась мягкими розовыми тенями. Женщина разделась, убрала одежду в шкаф и полуобнаженная замерла, приложив палец к губам. "Откуда он знает, где я живу? - тревожно бился в ней вопрос. - Где я видела эти голубые глаза? Смотрит, как пытает!" Так ничего и не вспомнив, повернулась и ушла в ванную. Долго мылась и появилась в халате.
Вытирая полотенцем волосы, прошлепала к телевизору и включила его. С экрана в нее впились голубые глаза молодого человека. Она отшатнулась. "Так он актер! - разочарованно поняла она. - Из молодых. А похож был на француза, только без гвоздик". Она равнодушно вгляделась в экран, но картинка уже сменилась. Полились зловещие звуки. Хрипя от натуги, рычали трубы, грозно и однотонно били барабаны, перепугано ревел скот. "Не хватает только скрежета зубовного", - усмехнулась женщина. Мелькали лица, краски, что-то горело. "Пожар", - легкомысленно констатировала она. Показалась процессия. Среди толпы одетых во все черное мужчин, покачиваясь, плыла белая верблюдица. На ней кто-то сидел. Камера надвинулась, и стало видно, что это молодая женщина в белых легких одеждах, увешанная, как елка, золотыми ожерельями и разноцветными бусами. Лицо застыло холодной маской, а на голове сияли огромные золотые рога. На руках она держала спящего ребенка. "Царица, догадалась Тинга. - А куда делся француз? Опять испарился?" Процессия остановилась, и женщину с золотыми рогами осторожно спустили на землю. Тинга сонно смотрит на экран, зевает. "Титры я тоже пропустила, - жалеет она, так и не узнаю теперь имя своего голубоглазого спасителя. Откуда все же он знает, где я живу?" - опять встревожилась она. И, забыв выключить телевизор, сонно топает в спальню. "Красивые рога, - думает она. - Первобытные". - И, вспомнив месяц на детском одеяле, понимает, что это что-то связанное с луной.
Но думать неохота. Она снимает халат, надевает ночную рубашку и разбирает большую двуспальную кровать. В мягком свете небольшой настольной лампы кровать кажется темным островком, вишневой косточкой, плавающей в розовом сиропе. По углам уютно свернулись мягкие тени. Со вздохом усталого человека Тинга ложится в жидкую розовую тьму и блаженно вытягивается. "Спать, - шепчет она, - спать".
В гостиной телевизор показывает крупным планом лицо женщины с золотыми рогами. Оно бесстрастно. А руки медленно поднимают младенца. Немного помедлив, она бросает его в огонь. Слышен истошный крик ребенка. И тишина! За окном спальни ночь. А в небе загадочная луна, наклонившись, вглядывается в темные окна квартир - высматривает кого-то. Ищет и не находит.
12 часов ночи
Негромко бурчит телевизор. Сипя, бьют часы. Дверь в квартиру открывается, и входит невысокий молодой мужчина. На нем кожаная куртка, черные брюки, кроссовки и кепка в клеточку. Джентльменский набор среднестатистического москвича осенью 2000 года. Это муж Тинги. Сняв верхнюю одежду и потирая ладони, он заглядывает в комнату сына. Мальчик, раскинув руки, летит в сказочном сне. Поправив сбившееся одеяло, мужчина уходит в гостиную и убавляет звук телевизора.
На экране юрта в далекой Монголии. Несется табун лошадей. Закат повис, как рваное полотнище. К нему несутся кони. За ними табунщик. Это он. Но мужчина не узнает себя. "Сурово, - уважительно думает он. - Лавина! Все снесет". Освещенное закатом дикое лицо наездника пылает. В глазах азарт скачки и воля. "Укротитель, - завидует мужчина. - Этот пострашнее любой лавины". Он внимательно всматривается в мелькающие кадры и, наконец, вздохнув, выключает телевизор. Начинает стягивать с сухих плеч черный шерстяной свитер, но свитер зацепился за амулет. Это золотой шнурок с нанизанными на нем побрякушками, изображающими разные фазы луны. Кое-как выпутавшись из свитера, муж пытается развязать узелок на шнурке, но в это время раздается звонок в дверь. Часы показывают ноль часов двенадцать минут. Пожав плечами, мужчина идет в коридор и открывает дверь. За ней почтальон в униформе.
- Здравствуйте, - мягко приветствует служивый.
- Здравствуйте.
- Здесь живет Тинга Б.?
- Здесь! - отвечает муж. - А в чем дело?
- Ей телеграмма!
- От кого? - изумляется он.
Почтальон заглядывает в желтый листок бумаги и пожимает плечами:
- От Д. - друга, наверное.