- Да нет! - засмеялся Льноволосый. - Есть уже зачатки социальных образований. Что и интересно. Узнаешь на собственной шкуре, что это такое. Заодно посмотришь на себя в юности, может, чего и вспомнишь.
- А как быть с глаголом? - уныло напомнил я.
- Каким глаголом? - не понял ангел.
- Которым жгут сердца.
- А, с этим! - Он хохотнул. - Глагол отменяется. С ним немного напутали.
- Не много ли путаницы? - всерьез обеспокоился я.
- Метод проб и ошибок. - Он скомандовал: - Подойди сюда!
Я повиновался.
- Ты должен знать язык этого народа. Раскрой рот! - приказал он. - Как там у вашего поэта: "И угль, пылающий огнем, вложил десницею кровавой". Хорошо! - От удовольствия его даже передернуло. - Так и сделаем.
И не успел я - для приличия - хлопнуть клювиком, как в его руке появился небольшой уголек, ало светящийся под легким ветром. Быстрым движением ангел швырнул его мне в рот и, не давая опомниться, стиснул стальной рукой мои невинные челюсти.
- Терпи! - властно сказал он.
Запахло паленым. Во рту болело и пекло.
- Сейчас пройдет, - с участием молвил мучитель.
И правда, все прошло. Давясь, я сплюнул под ноги черноту и в ярости прохрипел:
- А процедура была не такая теплая, хирург!
- То есть? - поднял бровь Льноволосый.
- "И жало мудрыя змеи в уста замершие мои вложил десницею кровавой", прокашлял я.
Пророк захохотал.
- Хочешь жало, пожалуйста, сейчас сделаем.
- Нет-нет! - испугался я. - Обойдемся без поэзии, знатоки вы в ней хоть куда.
- Не надо, так не надо, - равнодушно подвел итог ангел. - Живи, смотри, не кашляй, веди себя естественно. Люди тебя не тронут, еще и молиться будут. Скоро летнее солнцестояние, у них пройдут главные обряды, будет на что посмотреть, - недобро усмехнулся он и исчез.
"Три тысячи лет до новой эры, - застонал я. - Мама, ты родила меня заново!"
От юрты бежал мужчина средних лет.
- Господин, - он упал передо мной на колени, - прости нас, мы не знали, что ты жрец водяной Луны. Я буду служить тебе. Одежду уже доставили, и она ждет тебя.
- Где?
- Там. - Он указал на юрту. - Завтра после часа зайца начнется обряд. За тобой пришлют лошадь. Пойдем, господину нужно переодеться и подкрепиться.
Мы вошли в жилище. Старая женщина с дубленым коричневым блином вместо лица склонилась передо мной. Я поднял ее с колен и ласково погладил по голове.
- Спасибо, матушка, за ласку и почтение. Покажи мне, милая, где мое место.
- Здесь все твое, Мэн.
Это они так переделали мое имя. Женщина взяла меня за руку и подвела к куче разноцветных войлочных ковров, лежавших в углу. За ними виднелась смуглая копченая сковородка востроглазой детской мордашки.
- Здесь господин будет спать, - сказала старуха.
- А это кто? - показал я пальцем на лукавую луковицу.
- Это Ай, мой внучек. Подойди и поклонись господину, - приказала старушка.
Малыш бесстрашно выбрался из угла и старательно поклонился мне до пола.
- Здравствуй, Ай, - сказал я. - Сколько тебе годков?
Он не понял.
- Сколько тебе зим? - поправила бабка.
- Пять! - Мальчик смело выставил пятерню и улыбнулся.
- А мне сорок пять, - сказал я, беря в свою ладонь детские пальчики и легонько пожимая их.
- Не... Ты живешь без зим, все умирают, а ты живешь. Мне так бабушка говорила! - увидев в моих глазах вопрос, звонко воскликнул малыш и юркнул под панцирь старой черепахи.
"Во как! - изумился я. - Не хватало еще стать бессмертным".
Я переоделся в длинный черный кожаный балахон с золотой бляхой на груди, напоминавшей острые кривые рога. Принесли ужин: мясо с приправой из пахучих трав. В пиале дымился чай, в сотах истекал мед, желтел сыр, и еще что-то острое и жгучее лежало пучком зеленой травы. Ее клали в чай. Я наелся и прилег в своем личном углу. Тишина звенела. Ее можно было резать на мелкие кусочки, и в каждом кусочке обнаружился бы свой оркестрик с певцом. Певцы изнывали от неведомого мне восторга, и песни текли. "Спать", - звали они мои усталые члены. "Спать", - плавилось масло моего розового мозга. "Спать", шептала в углу тень, целуя разомлевшего ребенка. И я уснул. Но не надолго. Сон оборвался гомоном и криком. Было раннее утро, я стоял у входа в юрту. Человек три
дцать мужчин лежали у моих ног. Лбами в землю, руки вытянуты вперед.
- Встаньте, - приказал я.
Они вскочили.
- Вы знаете, кто я?
- Да, - закричали они, - ты жрец мертвых!
"Ничего себе! - ошалел я. - Так я местный Харон. Ну и сволочь эта сивая морда! Удружил, ничего не скажешь".
- Что вы хотите, люди? - спросил я в надежде, что они сами подскажут ответ.