— Толя, у вас тут так дурно пахнет! — Рита вломилась в перевязочную, где Анисимов накладывал косметический шов на кожу лба женщине, на которую упало стекло с книжной полки.
В коридоре сидело несколько пациентов в очереди, а в смотровой лежал под капельницей парень в алкогольной коме, но он вышел на улицу с третьего этажа через балкон, а потому являлся профильным больным нейротравмы.
— Киса! Что ты здесь делаешь? — Анатолий был вовсе не рад видеть ее сейчас на работе.
— У меня к тебе срочное дело! Я звонила, между прочим! Тогда не могла говорить, устала слишком, а потом можно было и поинтересоваться, зачем я тебя разыскивала. Но тебе все равно. Да меня, блин, тошнит от этих запахов, неужели нельзя проветрить помещение!
— Рита, я работаю. Сейчас медсестра проводит тебя в ординаторскую, и ты там меня подождешь, хорошо?
— Сколько ждать прикажешь?
— В идеале, пока я не вернусь с работы завтра вечером. Но раз ты уже пришла, то посиди в ординаторской. Как только, так сразу.
Рита осталась недовольна, и еще эта девушка рядом с ее мужем. Они всего на мгновение встретились взглядами, но Рите показалось, что в глазах медсестры был упрек.
«Да кто она такая? Как она смеет?» — Рита не понимала почему какая-то медсестра может ее в чем-то упрекнуть. Да, пришла, а что оставалось, если вопрос надо решать срочно, а Анатолию до него никакого дела нет. Вот пришлось ей, беременной женщине, по темникам тащиться к мужу на работу. Дома-то его не застанешь, все отсутствует где-то, говорит, что работает. Когда люди работают, то у них есть деньги, а этот…
Ей стало себя невероятно жалко.
Как же так получилось, что она такая молодая, красивая, умная и талантливая осталась за бортом жизни? С первым мужем не повезло, чуть не померла, в аварию такую попала, теперь второй — не рыба не мясо. Разве такой судьбы она достойна? Разве рождена она для того, чтобы жить затворницей в однокомнатной квартире, из которой ее могут вышвырнуть в любую минуту, терпеть тошноту и все неудобства беременности? Ее ж разнесет вот-вот, и похожа она станет на каракатицу. От грустных мыслей из глаз полились слезы.
Вот такую заплаканную, с красными глазами, всхлипывающую и застал ее Толик.
— Киса, ну ты что? — Он подошел и обнял ее, а она его оттолкнула.
— Толя, меня тошнит от этих ужасных запахов, сядь подальше и окно открой.
Он приоткрыл окно. Сел напротив нее на стул. Внутри все кипело: незачем было являться к нему на работу, еще и выговаривать про не те ароматы. Не французский дом тут, а больница.
— Рассказывай, что привело тебя на ночь глядя в это ужасное место с противными запахами. Хлоркой пахнет, спиртом, перегаром, кровью и табаком. Людьми пахнет. Тут тебе не розарий. Киса, тебя никто не звал сюда, и все твои «Фу! Фу! Фу!» совершенно неуместны.
— Толь, но дело правда срочное. Ты сам заварил эту кашу. Я знаю, что ты был в музыкальном училище, знаю, что просил подыскать скрипку для меня. Я тронута твоей заботой. Если бы ты еще начатое до конца умел доводить… Так вот сегодня позвонила та женщина, с которой ты договаривался, и сообщила, что она нашла инструмент. Его нужно было срочно посмотреть, ты оперировал, тебя не было, а ехать одна я не решилась, попросила парня из перехода, и мы … Короче, это то, что надо. Завтра нужно дать ответ, мы не одни претенденты на эту скрипку.
— «Та женщина» учила тебя музыке, это твой педагог. — Толик не мог унять раздражения.
— Я не помню ее! Я ей благодарна, но вот тыкать мне моей проблемой вовсе не надо! Толечка, почему мы все время ссоримся? Я все бросила и пришла к тебе, а ты сидишь напротив, как истукан… Кто я для тебя? Только вместилище для твоего ребенка? Почему я больше не волную тебя? Вот и сейчас, я привела себя в порядок, я оделась как в театр на премьеру, я сижу в этой ужасной прокуренной ординаторской и ощущаю от тебя только негатив. Ты даже не хочешь меня, я располнела, знаю, и грудь увеличилась, но ведь тебе нравилась моя грудь.
— Сколько стоит скрипка?
— Толя, это «немец», настоящий «немец», домануфактурного периода, сделанный мастером в восемнадцатом веке, предположительно, одним из учеников Матиаса Клотца. «Grand Amati». Если бы ты слышал ее усиленное звучание при невероятной мягкости и нежности тембра! Толя, это полный восторг, мечта всей моей жизни.
— Сколько стоит скрипка? — Анатолий пытался сдержать раздражение.
— Они продают ее дешево, потому что не хотят оплачивать экспертизу.
— Сколько стоит скрипка?! — Толик уже выходил из себя.
— Семь тысяч условных единиц без смычка.
— А смычок сколько стоит?
— Я этим еще не занималась. Но, примерно, долларов двести. Толя, если у меня будет инструмент, я смогу работать. Ну уж по крайней мере на свои нужды я заработаю всегда.
— Может быть, ты сначала родишь? Киса, я не понимаю… На роды, на ребенка нужны деньги, ты же вытаскиваешь мои заначки, я не могу покрыть расходы на все твои “хочу”. С твоей амнезией надо тоже что-то делать. Я не готов вот так сразу выложить деньги за скрипку. А кредит — это кабала.
— Поговори с мамой. Пусть раскошелится. Толик, ты сам просил ту женщину помочь тебе купить инструмент для меня. Она согласна дать несколько уроков, направить, и я смогу играть. Я понимаю, что твой интеллектуальный уровень не позволяет понять мои потребности, ты и прекрасное несовместимы. С чем ты работаешь! Дрели, пилы, ну какая уж тут музыка… Да не сердись, шучу я, шучу.
Внутри у Толика кипело. Нет, не мог он разговаривать с ней дальше, а потому все это надо немедленно прекратить и решения оставить на потом. В конце концов, она носит его ребенка. Весомый аргумент, чтобы не взорваться.
— Я сейчас вызову такси, и ты поедешь домой, а когда я завтра вернусь с работы, мы поговорим и про скрипку, и про твои уроки. Дай мне время все обдумать. — Он старался выглядеть спокойным.
— Вот так-то лучше. Толечка, ты же любишь свою Кису? А он правда уже толкается, — она улыбнулась и показала на свой округлый живот. — Я не замечала, а после того, как ты сказал мне днем по телефону, стала наблюдать, и все точно так. Наш сын. Вот приложи руку, приложи, может быть, и ты почувствуешь.
Анисимов проводил жену до дороги, поймал попутку и, записав номер, расплатился вперед.
Только скрипки за неподъемные деньги ему сейчас и не хватало.
Вспомнил пору, когда он жил один, работал не так, как теперь, на износ, время оставалось на саморазвитие, на чтение специальной литературы, на кино, пусть раз в полгода, но все же.
Вспомнил, как приходил в тихую квартиру и мог спать столько, сколько требовал организм. И никакой постоянной стирки, уборки, готовки не было. А еще мама приезжала, и звонил он ей, когда хотел, и в отпуск в Москву ехал. А теперь, отпускные он попросит деньгами, а сам работать, работать и работать. Вон в поликлинику на полставки невропатологом зовут, так надо брать. И корректировать расписание в стационаре. Хорошо, что заведование Олегу досталось, теперь к месту не так привязан. Что ни делается, все к лучшему.
Это ж если кредит брать, то надо квартиру закладывать, а если не выплатит? Ну, допустим, продаст он ее, а сам с Ритой и ребенком к маме… И тут же понял, что к маме никогда с Ритой не поедет. Надо узнать у зама по хирургии, есть ли общежитие при больнице. Так сказать, запасной вариант.
Вернулся в приемный, а там Катя.
— Анатолий Сергеевич, вы бы прилегли, пока тихо. А я разбужу, если что.
Смотрит на него улыбается. Вот интересно, некрасивая же девчонка, а столько обаяния и взгляд теплый, доброта у нее в глазах. Невольно улыбнулся в ответ.
— Да, Катюша, сейчас лягу. Покурю только, подумаю, чаю выпью и… Надо мне решение одно принять. Ты лучше расскажи, как у тебя учеба?
— Ой, не знаю, Анатолий Сергеевич, может, и зря я в институт пошла, трудно. Теории много, зубрю, зубрю, а потом раз, и в голове пусто. Физколлоидная химия вообще мрак. Анатомия — это ужас, как можно все выучить, не пойму, в училище намного проще было.
— После третьего курса станет легче. Гарантирую. А если что непонятно или помочь нужно — обращайся.
— Спасибо, только у вас своих проблем хватает.