- Я и сам не старовер.
- Ну, и радуйся.
- Ты куда меня ведешь?
- К командиру. Иди ты, гад, а то я тебя...
Конвойный легонько ткнул Григория острием шашки. Тонко отточенное, холодное, стальное жало коснулось голой шеи Григория, как раз между воротником шинели и папахой, и в нем, как искра, на миг вспыхнуло чувство испуга, сменившееся бессильным гневом. Подняв воротник, вполоборота глянув на конвойного, он сказал сквозь зубы:
- Не дури! Слышишь? А то как бы я у тебя эту штуку не отобрал...
- Иди, подлюка, не разговаривай! Я тебе отберу! Руки назад!
Григорий шага два ступил молча, потом сказал:
- Я и так молчу, не ругайся. Подумаешь, дерьмо какое...
- Не оглядывайся!
- Я и так не оглядываюсь.
- Молчи, иди шибче!
- Может, рысью побечь? - спросил Григорий, смахивая с ресниц налипающие снежинки.
Конвойный молча тронул коня. Лошадиная влажная от пота и ночной сырости грудь толкнула Григория в спину, возле ног его конское копыто с чавканьем продавило талый снег.
- Потише! - воскликнул Григорий, упираясь ладонью в конскую гриву.
Конвойный поднял на уровень головы шашку, негромко сказал:
- Ты иди, сучий выб..., и не разговаривай, а то я тебя не доведу до места. У меня на это рука легкая. Цыц, и ни слова больше!
До самого хутора они молчали. Около крайнего двора конный придержал лошадь, сказал:
- Иди вот в эти ворота.
Григорий вошел в настежь распахнутые ворота. В глубине двора виднелся просторный, крытый железом дом. Под навесом сарая фыркали и звучно жевали лошади. Возле крыльца стояло человек шесть вооруженных людей. Конвойный вложил в ножны шашку, сказал, спешиваясь:
- Иди в дом, по порожкам прямо, первая дверь налево. Иди, не оглядывайся, сколько разов тебе говорить, в рот тебя, в печенку, в селезенку!
Григорий медленно поднимался по ступенькам крыльца. Стоявший у перил человек в буденовке и длинной кавалерийской шинели спросил:
- Поймали, что ли?
- Поймали, - неохотно ответил знакомый Григорию сиплый голос его конвоира. - Возле ветряка взяли.
- Секретарь ячейки или кто он такой?
- А хрен его знает. Какая-то сволочуга, а кто он такой - зараз узнаем.
"Либо это банда, либо вешенские чекисты мудрят, притворяются. Попался! Попался, как дурак", - думал Григорий, нарочно мешкая в сенях, пытаясь собраться с мыслями.
Первый, кого он увидел, открыв дверь, был Фомин. Он сидел за столом в окружении многих одетых в военное незнакомых Григорию людей. На кровати навалом лежали шинели и полушубки, карабины стояли возле лавки, рядком; здесь же на лавке в беспорядочную кучу были свалены шашки, патронташи, подсумки и седельные саквы. От людей, от шинелей и снаряжения исходил густой запах конского пота.
Григорий снял папаху, негромко сказал:
- Здравствуйте!
- Мелехов! Вот уж воистину степь широкая, а дорога узкая! Пришлось-таки опять увидеться! Откудова ты взялся? Раздевайся, садись, - Фомин встал из-за стола, подошел к Григорию, протягивая руку. - Ты чего тут околачиваешься?
- По делу пришел.
- По какому делу? Далековато ты забрался... - Фомин пытливо рассматривал Григория. - Говори по правде - спасался тут, что ли?
- Это - вся и правда, - нехотя улыбаясь, ответил Григорий.
- Где же тебя мои ребята сцапали?
- Возле хутора.
- Куда шел?
- Куда глаза глядят...
Фомин еще раз внимательно посмотрел Григорию в глаза и улыбнулся:
- Ты, я вижу, думаешь, что мы тебя словили и в Вешки повезем? Нет, брат, нам туда дорога заказанная... Не робей! Мы перестали Советской власти служить. Не ужились с ней...
- Развод взяли, - пробасил немолодой казак, куривший возле печи.
Кто-то из сидевших за столом громко засмеялся.
- Ты ничего про меня не слыхал? - спросил Фомин.
- Нет.
- Ну, садись за стол, погутарим. Щей и мяса нашему гостю!
Григорий не верил ни одному слову Фомина. Бледный и сдержанный, он разделся, присел к столу. Ему хотелось курить, но он вспомнил, что у него уже вторые сутки нет табака.
- Покурить нечего? - обратился он к Фомину.
Тот услужливо протянул кожаный портсигар. От внимания его не ускользнуло, что пальцы Григория, бравшие папиросу, мелко вздрагивали, и Фомин снова улыбнулся в рыжеватые волнистые усы:
- Против Советской власти мы восстали. Мы - за народ и против продразверстки и комиссаров. Они нам долго головы дурили, а теперь мы им будем дурить. Понятно тебе, Мелехов?