- А куда же?
- В Вешенскую.
Григорий с досадой пожал плечами:
- Это называется - опять за рыбу деньги. Не подходит это мне.
Капарин посмотрел на него остро заблестевшими глазами:
- Вы меня не поняли, Мелехов. Могу я вам довериться?
- Вполне.
- Честное слово офицера?
- Честное слово казака.
Капарин глянул в сторону возившихся у стоянки Фомина и Чумакова и, хотя расстояние до них было порядочное и они никак не могли слышать происходившего разговора, понизил голос:
- Я знаю ваши отношения с Фоминым и другими. Вы среди них - такое же инородное тело, как и я. Меня не интересуют причины, заставившие вас пойти против Советской власти. Если я правильно понимаю, это - ваше прошлое и боязнь ареста, не так ли?
- Вы сказали, что вас не интересуют причины.
- Да-да, это к слову, теперь несколько слов о себе. Я в прошлом офицер и член партии социалистов-революционеров, позднее я решительно пересмотрел свои политические убеждения... Только монархия может спасти Россию. Только монархия! Само провидение указывает этот путь нашей родине. Эмблема Советской власти - молот и серп, так? - Капарин палочкой начертил на песке слова "молот, серп", потом впился в лицо Григория горячечно блестящими глазами: - Читайте наоборот. Прочли? Вы поняли? Только престолом окончится революция и власть большевиков! Знаете ли, меня охватил мистический ужас, когда я узнал об этом! Я трепетал, потому что это, если хотите, - божий перст, указывающий конец нашим метаниям...
Капарин задохнулся от волнения и умолк. Его острые, с тихой сумасшедшинкой глаза были устремлены на Григория. Но тот вовсе не трепетал и не испытывал мистического ужаса, услышав такое откровение. Он всегда трезво и буднично смотрел на вещи, потому и сказал в ответ:
- Никакой это не перст. Вы в германскую войну на фронте были?
Озадаченный вопросом, Капарин ответил не сразу:
- Собственно, почему вы об этом? Нет, непосредственно на фронте я не был.
- А где же вы проживали войну? В тылу?
- Да.
- Все время?
- Да, то есть не все время, но почти. А почему вы об этом спрашиваете?
- А я на фронте с четырнадцатого года и по нынешний день, с небольшими перерывами. Так вот насчет этого перста... Какой там может быть перст, когда и бога-то нету? Я в эти глупости верить давно перестал. С пятнадцатого года как нагляделся на войну, так и надумал, что бога нету. Никакого! Ежели бы был - не имел бы права допущать людей до такого беспорядка. Мы, фронтовики, отменили бога, оставили его одним старикам да бабам. Пущай они потешаются. И перста никакого нету и монархии быть не может. Народ ее кончил раз навсегда. А это, что вы показываете, буквы разные перевертываете, это, извините меня, - детская забава, не больше. И я трошки не пойму - к чему вы все это подводите? Вы мне говорите попроще да покороче. Я в юнкерском не учился и не дюже грамотный, хотя и офицером был. Ежели бы я пограмотнее был, может, и не сидел бы тут с вами на острове, как бирюк, отрезанный половодьем, - закончил он с явственно прозвучавшим в голосе сожалением.
- Это не важно, - торопливо сказал Капарин. - Не важно, верите вы в бога или нет. Это - дело ваших убеждений, вашей совести. Точно так же не имеет значения - монархист вы, или учредиловец, или просто казак, стоящий на платформе самостийности. Важно, что нас объединяет единство отношений к Советской власти. Вы согласны с этим?
- Дальше.
- Мы делали ставку на всеобщее восстание казаков, так? Она оказалась битой. Теперь надо выпутываться из этого положения. С большевиками можно бороться и потом и не только под начальством какого-то Фомина. Важно сейчас сохранить себе жизнь, поэтому я и предлагаю вам союз.
- Какой союз. Против кого?
- Против Фомина.
- Не понимаю.
- Все очень просто. Я приглашаю вас в сообщники... - Капарин заметно волновался и говорил уже, прерывисто дыша: - Мы с вами убиваем эту троицу и идем в Вешенскую. Понятно? Это нас спасет. Эта заслуга перед Советской властью избавляет нас от наказания. Мы живем! Вы понимаете, живем!.. Спасаем себе жизнь! Само собою разумеется, что в будущем при случае мы выступаем против большевиков. Но тогда, когда будет серьезное дело, а не такая авантюра, как с этим несчастным Фоминым. Согласны? Учтите, что это единственный выход из нашего безнадежного положения, и притом блистательный выход.
- Но как это сделать? - спросил Григорий, внутренне содрогаясь от возмущения, но всеми силами стараясь скрыть охватившее его чувство.
- Я все обдумал: мы сделаем это ночью, холодным оружием, на следующую ночь приезжает этот казак, который снабжает нас продуктами, мы переезжаем Дон - вот и все. Гениально просто, и никаких ухищрений!
С притворным добродушием, улыбаясь, Григорий сказал:
- Это здорово! А скажите, Капарин, вы утром, когда собирались в хутор греться... Вы в Вешки собирались? Фомин разгадал вас?
Капарин внимательно посмотрел на добродушно улыбавшегося Григория и сам улыбнулся, слегка смущенно и невесело:
- Откровенно говоря - да. Знаете ли, когда стоит вопрос о собственной шкуре - в выборе средств не особенно стесняешься.
- Выдали бы нас?
- Да, - честно признался Капарин. - Но вас лично я постарался бы оградить от неприятностей, если б вас взяли здесь, на острове.
- А почему вы один не побили нас? Ночью это легко было сработать.
- Риск. После первого выстрела остальные...
- Клади оружие! - сдержанно сказал Григорий, выхватывая наган. - Клади, а то убью на месте! Я зараз встану, заслоню тебя спиной, чтобы Фомин не видал, и ты кинешь наган мне под ноги. Ну? Не вздумай стрелять! Положу при первом движении.
Капарин сидел, мертвенно бледнея.
- Не убивайте меня! - прошептал он, еле шевеля белыми губами.
- Не буду. А оружие возьму.
- Вы меня выдадите...
По заросшим щекам Капарина покатились слезы. Григорий сморщился от омерзения и жалости, повысил голос:
- Бросай наган! Не выдам, а надо бы! Ну и хлюст ты оказался! Ну и хлюст!
Капарин бросил револьвер к ногам Григория.
- А браунинг? Давай и браунинг. Он у тебя во френче, в грудном кармане.
Капарин вынул и бросил блеснувший никелем браунинг, закрыл лицо руками. Он вздрагивал от сотрясавших его рыданий.