Снежана мечтала быть такой же.
***
Взгляд убийцы устремился в окно. Проклятый снег всё падал и падал. Улучшений в погоде не намечалось. А так хотелось увидеть сквозь холодную пелену что-то тёплое согревающее. Что-то, вызывающее душевный трепет, а не злость.
Рука сама потянулась к мобильному, сменила заставку. Экран заполнился ярким солнцем где-то на пляже Крыма.
Настроение не изменилось. Белая крупа набирала обороты, а в душе убийцы всё сильнее бурлила ненависть. Впрочем, так происходило не только зимой. Осень и даже весна ознаменовали приближение чувств, разрушающих сердце. Эмоций, от которых хотелось либо выть, либо убивать.
Глаза скользнули по столу, стенам, полу: никаких насекомых. Под рукой оказалась лишь муха. Уже давно дохлая. Легче не стало.
«Чтобы хоть как-то унять сверлящую боль, мне надо видеть, как ОНА страдает, слышать всхлипы. Чувствовать горячее предсмертное дыхание жертвы. Ощущать ЕЁ страх».
Сердце колотило по рёбрам, слизистую горла жгло, будто холод с улицы пробрался внутрь и теперь жалил с неистовой силой.
Крик, полный боли и страдания, едва не вырвался из груди, но сообразительности убийце хватало. Крик — неоправданный риск. Нет. Нельзя.
«Что ж… пока так…»
Пальцы сами легли на фото. Снимок женщины со светлыми волосами вновь занял место на стене. Ножа в руках на этот раз не было. Но убийце ничто не мешало рвать изображение ногтями.
Зубами.
В эту минуту чувство радости расплывалось по сердцу. Хотя бы на доли секунд становилось легче.
Убивать ЕЁ рано. Торопиться означало навредить. Навредить себе. И не получить долгожданное удовольствие в полной мере. Нескончаемые страдания и доведение почти до безумства. Как же без этого? Секунды ЕЁ жизни, мгновения должны были полниться жутким страхом, предчувствием катастрофы, неотвратимости смерти.
— Ты получишь сполна за всё, что сделала, но в своё время, — прошептали пересохшие губы.
Мысли кружили вокруг нового убийства. Знакомство, комплименты, предложение встретиться. Дальше имелись вариации. То, что предшествовало убийству и само убийство зависело от настроения. Васильеву хотелось задушить. Так и случилось. Мысль про воду пришла позднее. Сдержаться не удалось. Ванная недоангела представлялась тем самым ледяным озером. И Ангелина должна была уйти под воду.
ТОГО
ТРЕБОВАЛО
СЕРДЦЕ.
Глава 18
Андрей Гольцев стоял в очереди супермаркета «Карусель». По поручению Рукавицы ему следовало навестить Васильеву старшую и разузнать о татуировке её покойной дочери. Андрей решил не идти с пустыми руками и набрал целую корзину фруктов. Чего здесь только не было: апельсины, мандарины, яблоки двух сортов послаще и покислее, большая связка бананов и парочка лимонов. Жаль ему было женщину: дочь потеряла, мужа нет. Никого не осталось. Даже в больнице навестить некому. Андрей хорошо знал о страданиях брошенных стариков — сестра рассказывала. Она пять лет проработала в больнице: ухаживала за немощными, выносила утку, рассказывала сказки. Сестра была добрым человеком, и ему хотелось верить, что он тоже неплохой. И, пускай, Светлана Ильинична по рассказу совсем не подходила на роль старушки, Андрей не видел ничего странного в том, чтобы поддержать мать жертвы. В конце концов, разве полиция — это только поимка преступников? Нет, по мнению молодого сотрудника это была ещё и поддержка близких, родных. Посильная помощь каждому, кто нуждался.
Искренне веря в правильность своих рассуждений, Гольцев показал удостоверение сотруднице и двинулся к нужной палате. Она располагалась недалеко: со здоровыми ногами и лифт не нужен. Два пролёта, и он уже наверху.
Соседей у Васильевой было трое: два мужичка лет шестидесяти с тяжёлой одышкой, впалыми щеками и старушка, доживающая свой век большая бледная вся в отёках. Она спала, и её сон больше напоминал смерть. Старички смотрели в окно. Оба увидели там нечто любопытное и никак не отреагировали на посетителя.
Гольцеву стало не по себе. Очень неуютно и страшно. В стенах словно бродила смерть.
Он ненавидел больницы, но любил людей.
— Добрый день, Светлана Ильинична, — улыбнулся Андрей. — Я вам фруктов принёс. Почистить апельсинчик?
Женщина нехотя отвернулась от того же окна и невпопад заметила:
— Снег засыпает мечты.
— Что, простите?
— Зимой меня покинул муж. Зимой ушла моя Ангелиночка.
— А я зимой нашёл собаку, — Андрей попытался разбавить угрюмость Васильевой.
— Ангелиночка не любила собак, — грустно улыбнулась женщина. — А кошечек любила. Она хотела завести огромного кота. Таких по интернету показывают.
— Мейн-куны, — понял Гольцев. — Хорошие коты. Только дорогие. Мне лично не по карману.
— Ангелиночка могла купить. Только… я сердилась. — Слеза появилась в уголке глаза. Светлана Ильинична вяло смахнула её и более внимательно посмотрела на своего неожиданного посетителя.
— Вы, наверно, из полиции, — вздохнула Васильева.
— Ну, да. Угадали.
— А больше некому меня навестить, — печально заметила женщина. — Вы хотели что-то узнать?
Гольцев смутился. Несчастная мать вызывала исключительно положительные эмоции, и ему хотелось, как можно дольше откладывать неприятный разговор. Он понимал, придётся бередить свежую рану. И делать не хотел этого… вот так сразу.
— Пожалуйста, спрашивайте, что хотели и уходите. Я устала и хочу спать.
— Раз вы просите, — немного растерялся Андрей, — я начну. Но, может, всё-таки сначала фруктики? Моя мама говорит: лимонный чай спасает от любой хвори. Хотите, заварю?
— Тут нечем заваривать чай.
— Как же? — удивился Гольцев. — Я видел электрический чайник в коридоре. Можно вашу кружку? — протянул руку, улыбнулся.
Минуту Светлана Ильинична не решалась. Затем вздохнула и подала кружку: в больнице выдали её, ложку, а также халат.
— Вам с сахаром? Я захватил чайные пакетики и упаковку рафинированного сахара. Оставлю. Пусть будет.
— Почему вы так добры?
— Я не делаю ничего особенного. Подумаешь, напоить чаем.
Светлана Ильинична схватила его за руку, когда он уже собрался уходить:
— Вы точно вернётесь?
В глазах стояла мольба.