По плану убийцы все они должны были умереть соответствующим образом, но неправильная жертва требовала неправильного выхода гнева. Изначальная идея — убить посредством отравления, как в прошлый раз, но в иных декорациях, претерпевала вынужденные изменения. Так в ближайшем магазине за наличные был куплен самый простой платок из шифона. Долгие раздумья привели к тёмно-красному — цвету, идентичному платью жертвы на концерте.
Концерт…
Именно так называли выпускной экзамен.
Экзамен, окончившийся провалом.
Неприятные воспоминания, причиной которых стала и жертва, смыло из памяти сначала горячим кофе, взятым в пекарне неподалёку, а затем и сладостным предвкушением встречи с Гольцевой.
Маша…
Жалости она не вызывала, презрения, досады, ненависти тоже. Но затушить пламя доброты, так невовремя прорывающееся изнутри, стояло сейчас первоочередной задачей. С ним, ненужным чувством, столь близким на пути к сожалению, блондинка так и останется безнаказанной. Допустить такое? Нет. Сердце убийцы слишком долго терпело, выжидало. Надеялось на справедливость.
Нет. Убийству быть.
Маша приехала на такси. Она шла домой и ни о чём не подозревала. Не чувствовала надвигающейся опасности. И это раззадоривало убийцу. К тому же брат помешать не мог. Помощник. Звонок. Всё шло, как надо.
Шаг. Ещё один.
Снег. Несильный, но достаточный для того, чтобы в вечерние часы приближаться силуэтом. Нечётким, размытым. Опасным — если бы Маша умела читать мысли. Не сулящим ничего плохого — для простого человека, каким Гольцева и являлась.
Да. Она была простая. Обыкновенная. Непримечательная.
А жертва простой не была. Всегда блистала среди парней, подобно Ангелине и родилась в семье успешных предпринимателей, как Лиля.
Маша остановилась у двери подъезда.
Но зато у неё был тот же разрез глаз, цвет волос. Фигура.
Пора.
— Мария? Простите. Вы меня помните?
***
Гольцев не стал слушать ни Александру, ни Владимира Андреевича и сразу выскочил из квартиры. Он мчался по ступеням, не в силах ждать лифт; едва не поскользнулся, подбегая к машине. С трудом и тревогой, молотом бьющей в грудь, выехал со двора и рванул по заснеженной улице, лавируя в транспортном потоке, моля об одном: только бы успеть. Только бы спасти Машу.
Мобильный вновь ожил. Быстрый взгляд на экран. Звонила мама. Секунда раздумий. Андрей нажал громкую связь и чуть не врезался в «Пежо». Чудом увернулся. Кто виноват: он, думающий лишь о Маше, или водитель, проехавший под запрещённым знаком, значения не имело. В эту минуту важно было одно — успеть. И не сорваться. Не заставить маму волноваться. Не дать ей повода сходить с ума. Довольно его собственного безумия. Того, что сейчас царило внутри и страхом съедало все чувства, хватило бы и на двоих.
— Да, мам? Я за рулём. Что-то срочное?
— Срочное, Андрюшенька. Мне только что звонил мужчина. Он говорил… Андрюшенька, он говорил о Диме…
Гольцев резко дал по тормозам, и вновь едва не случилась авария. Спасло то ли счастье, то ли везение. Светофор засветил запрещённым светом, и, переведя дух от лихой езды, Андрей замер на месте. Спросил:
— Мама, кто звонил? Он представился? Что конкретно сказал?
— Ничего особенного. Что знает Диму и видел его. Он обещал подъехать и всё рассказать.
— Мама, не будь дурой! Никому не верь!
— Да как же… Ты что не понимаешь, как это важно? Речь ведь о твоём брате!
— Мама, не открывай!
— Да, я не дура! Мы встречаемся в кафе!
Машина сзади просигналила. Андрей вжал педаль газа.
— Я понимаю, ты обижаешься на брата. Но это неправильно. Он такой, и всё. Он не изменится. Я поэтому и позвонила, чтобы предупредить. Я ухожу.
— Мама!
— Мы будем в кафе «Алегро». У музыкальной школы. Не волнуйся.
— Мама!
Телефон пугающе замолк. Андрей хотел завыть от отчаяния. Школа располагалась по пути домой. В двух остановках.
Маша… Мама…
Больно билось в рёбра.
А снег продолжал спокойно падать.
***
Выбор. Пока Андрей судорожно принимал решение за кем ехать: сразу домой к сестре или в кафе к маме, Маша разговаривала с убийцей. Диалог длился недолго, но и за это время некая неправильность происходящего почувствовалась Гольцевой. Да, случалось, что пациенты выражали ей благодарность за стенами больницы, но делали это на улице, у входа или звонком по телефону, когда она, уставшая измотанная ложилась на диван и включала канал с мультиками. Так она отдыхала. Звонок поднимал настроение, возвращал силы и каждый раз подтверждал: она на своём месте. Всё не зря.
Что-то фальшивое прослеживалось в словах и движениях человека напротив. И Маша думала: надо уйти. Сказать: «Не за что. Берегите здоровье». Повернуться к подъездной двери и исчезнуть в недрах, пропахших кофе и уютом родного дома. Надо. Но Маша стояла и продолжала слушать. Вспоминать.
Не удавалось.
Голос, лицо казались чужими. И тоже какими-то неправильными. Словно в одном человеке жило две личности, однако, ни одна из них не нравилась Гольцевой.
— Я вас задерживаю. Простите. Вы, наверно, устали после смены и спешите домой, а тут я.
Маша выдохнула с облегчением, даже не скрывая этого. Вот и всё. Сейчас они расстанутся.
— А я вообще-то к сестре. Она тоже здесь живёт.
Смех.
— Ну, пойдёмте?
Улыбка в губах, но не в глазах. Хотя, в такую погоду сложно было утверждать с полной уверенностью — видимость была та ещё. Снег опускался прямо перед лицом. Ветер кружил Машиными волосами, ухудшая обзор.