Выстрел разрезает тишину, отдаётся звоном в ушах, сжимает сердце в тиски. Хоть бы не насмерть — единственное, о чём я мысленно молюсь. Мой приглушенный вскрик вырывается одновременно с лязгом дверей. Владимир их все же закрыл, и наш автомобиль мгновенно набирает скорость, удаляясь от стрелков.
Я смотрю в ужасе на футболку мужчины, где сбоку быстро разрастается красное пятно, но повторные выстрелы заставляют меня пригнуться и вернуться в реальность, упавшей тяжёлой ношей на мои плечи…
Рядом со мной сидит мой враг, о смерти которого я мечтала в течение нескольких последних месяцев. А теперь, когда я вижу кровавое пятно на его боку и понимаю, что он может умереть — я не хочу этого! Я не хочу, чтобы он умирал! И не только из-за произошедшего сегодня, что никак не укладывается в моей голове — когда я держала за спиной нож. Просто в этот самый момент я хочу, чтобы он жил, хочу без всякой логической на то причины.
Я не знаю причин, по которым он меня защищает. Понятия не имею, чего ему от меня надо. Я уже ничего не знаю кроме того, что сейчас я не желаю ему смерти. Он окончательно меня запутал. То я хочу его убить, то просто хочу его безумно, а теперь я хочу, чтобы он жил…
Чёрт возьми, я завишу от него во всех смыслах! Моё сердце трепещет в безумном ритме. Я не хочу его потерять. Я бы его мучила, наказывала за его поступок, издевалась… а потом прощала… и снова наказывала… но не убивала. Не могу! Не хочу…
— Вова, — умоляюще смотрю на него. Вижу, как белеют его пальцы, настолько сильно он сжимает руль. Он постоянно смотрит в зеркала заднего вида, виляет автомобилем, чтобы в нас было сложнее попасть.
Я сжимаю зубы от злости. Он молчит, никак на меня не реагируя. Я не собираюсь ждать, пока нас убьют. Хватаю пистолет, который спрятала за пояс джинсов, проверяю обойму и открываю окно. Планирую отстреливаться, пока они снова не начали палить по нам…
— Совсем спятила?! — рычит Вова и дёргает меня на себя. — Спрячься, пока цела.
Я закрываю окно и снова смотрю на него.
— Чем я могу… помочь тебе? — спрашиваю тихо, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. Настоящие…
Мужчина на секунду переводит на меня взгляд, в котором вновь читается искреннее удивление. Ещё большее удивление, чем раньше. Удивление сменяется болью, но не физической. Ему больно по какой-то другой причине.
— Просто не подставляйся под пули, — говорит Вова и снова сосредотачивается на происходящем вокруг.
Мужчина держит себя в руках, хотя я понимаю по увеличивающемуся красному пятну, что ему должно быть чертовски больно. Через несколько минут мы выезжаем на густо насыщенную автомобилями трассу. Думаю, здесь они уже не смогут стрелять по нам открыто. Они же не такие идиоты, чтобы открывать огонь на магистрали, пусть даже в сумерках. От фонарей достаточно света, к тому же можно попасть на видеофиксаторы.
Вова пристально всматривается в дорогу и виляет между автомобилями, не особо сбавляя скорость. Преследователи действительно больше не стреляют. Один раз прицельно выстрелили в Вову, и ещё дважды открывали огонь, пока мы выезжали со двора. Стреляли будто наугад, для видимости. На этом всё. Теперь они просто висят на хвосте, стараясь не отставать от нас. Передумали убивать, что ли?
Вдруг Вова делает резкий манёвр, выключает фары, и наш автомобиль исчезает в тёмном переулке. Мы съезжаем на просёлочную дорогу. Оборачиваюсь, чтобы убедиться, что мы оторвались. Кажется, они нас потеряли из виду.
— Ты как? — осторожно спрашиваю, безрезультатно пытаясь увидеть лицо Вовы, пока он медленно едет в темноте. Надеюсь, мы не разобьёмся.
— Жить буду, — отвечает он. Голос напряжённый, раздражённый, но рефлекторного страха мужчина у меня больше не вызывает. — Они не пытались меня убить, только хотели задержать. В противном случае я был бы уже мёртв, — делится предположениями Вова после небольшой паузы.
Он меня пытается успокоить или себя?
— Что ты искал? — спрашиваю, стараясь не думать о том, что нас ждёт впереди. «Нас»… Странно такое думать, не то что вслух произносить.
Вова игнорирует мой вопрос. Несколько минут мы едем в тишине, а потом мужчина останавливает машину. Хотелось бы знать зачем и понимать дальнейший план действий. Но я вижу, что ему бесполезно задавать вопросы. Если он захочет поделиться планами, сделает это сам. А если нет, из него тисками не вытащишь лишнего слова.
Владимир выходит из автомобиля и открывает багажник. Подсвечивая фонариком на телефоне, достаёт из багажника ящик. Отходит на несколько шагов и достаёт из кустов… номерные знаки. Похоже, он подготовился. Либо же для него это в порядке вещей, прятать в кустах запасные номерные знаки. Я подхожу к мужчине и предлагаю помощь, но Вова только раздражённо отмахивается от меня.
— Садись, — говорит мне, когда заканчивает возиться с табличкой.
— Куда мы поедем? — спрашиваю. Вова заводит автомобиль. Фары он оставляет выключенными. Кроме тихого шума мотора, ничто больше не указывает на то, что здесь кто-то прячется в темноте.
— Скоро узнаешь, — говорит мужчина.
Содержательный ответ…
— Тебе надо в больницу… — не хочу, чтобы он истёк кровью на моих глазах. Тёмная часть моей души, жаждущая мести, может, этому бы и обрадовалась, но моя тёмная сторона сейчас проигрывает.
— Не надо, — возражает. — Заживёт.
Чёрт. И почему он такой упрямый?
Автомобиль медленно едет в темноте. Я едва различаю очертания деревьев вокруг. Если у Вовы здесь тайник, тогда понятно, почему он так хорошо ориентируется. Очевидно, он знает этот путь как свои пять пальцев.
Через несколько минут мы выезжаем на асфальтированную дорогу. Владимир включает фары, и мы сливаемся с потоком автомобилей. Едем молча. Я постоянно бросаю взгляды на мужчину, чтобы убедиться, что с ним все в порядке.
В какой-то момент замечаю, что он прикрывает глаза и начинает клониться в сторону. Блять…
— Вова! — вскрикиваю и перехватываю руль, потому что мы начинаем съезжать со своей полосы прямо на другой автомобиль. Вова отпускает руль, едва я перехватываю инициативу, и откидывается назад в кресле.
— Съезжай, — говорит Вова осипшим голосом.
Не отрывая от дороги глаз, дабы ни в кого случайно не въехать, я съезжаю на обочину. Вова тормозит — немного резковато, но главное, что останавливает автомобиль.
— Ты идиот. Дурак упрямый, — шиплю на него, аккуратно задирая вверх одежду, чтобы осмотреть его рану. — Говорила же, что в больницу надо.
— Там они будут искать… в первую очередь… — вперемешку со стонами объясняет Вова.
Блять! И что мне теперь делать? За кровавым пятном я ничего не могу рассмотреть. Да и не врач я, и навыков оказания помощи при огнестрельных ранениях у меня точно нет!
— Оставь. Вбей адрес в навигатор, — говорит Вова, вяло отталкивая меня от себя.
Тянусь к навигатору. Владимир диктует адрес и объясняет, что там находится его дом, о котором никто не знает. Помогаю Вове пересесть на моё место, а сама сажусь за руль. Навигатор показывает, что ехать около сорока минут. Если поторопиться, уложусь в полчаса. Я пристёгиваю Вову ремнём безопасности. Как ни странно, он не противится, только бросает на меня слегка удивлённый взгляд. Сама тоже перестраховываюсь, фиксируя ремень безопасности, и на максимально допустимой скорости мчусь по навигатору.
Стараюсь не отвлекаться от дороги, но не могу — постоянно бросаю настороженные взгляды на Вову и волнуюсь за него. Боюсь, хоть и стараюсь контролировать свои эмоции. Со стороны кажется, будто он просто спит. Хоть бы выжил.
Эмоции… Кроме ненависти я не должна ничего испытывать… Но я больше не могу контролировать этот процесс.
Въезжаю в коттеджный городок и останавливаюсь на его окраине. Навигатор показывает, что мы на месте. Высоченный забор отделяет нас от цели. Склоняюсь над мужчиной и беру его лицо в свои ладони, надеясь, что он всего лишь спит.
— Вов, слышишь меня? Мы уже на месте. Вова?
Он медленно открывает глаза, громко глотает, а потом говорит, криво улыбаясь:
— Ещё живой. Просто уснул, — встряхивает головой, словно прогоняя дурной сон, и добавляет шёпотом: — Не дождёшься…
Хмыкаю на его слова. Если бы хотела его смерти, то выбросила бы посреди дороги как минимум. Или убежала ещё до того, как он сел в автомобиль. Или… другими словами, вариантов много. Но я бы точно не ждала, надеясь, что он сам тихонько отойдёт в мир иной.
Мужчина достаёт из кармана джинсов ключи и пульт. Нажимает на кнопку, и ворота медленно открываются. Въехав во двор, вижу в зеркале заднего вида, как ворота закрываются. Ещё несколько десятков метров мощёной дороги — и мы возле дома. Едва я паркую автомобиль, как Вова тянется к двери, открывает и выходит сам. Упрямства ему не занимать. Я выскакиваю следом и пытаюсь поддержать мужчину.
— Дойду, — говорит Вова и не позволяет себе помочь. Снова.
На всякий случай иду рядом и слежу за ним, готовясь поддержать в случае необходимости. Все это время запрещаю себе выпускать на волю эмоции, которые так и норовят вырваться наружу. Я же умею жить так: ничего не чувствовать. Быть такой же холодной и безразличной, как взгляд его голубых глаз. Мне сложнее что-то почувствовать. И так же просто оставаться ко всему безразличной, по привычке делая вид, что я такая же, как и все остальные: умею волноваться, расстраиваться, радоваться… А на самом деле не чувствовать ничего. Я потеряла способность испытывать эмоции. Я потеряла душу. И вот впервые за долгое время я начала что-то ощущать на самом деле… рядом с ним… с моим врагом…
Но все, что оживает внутри меня рядом с ним, вытесняет моя ненависть — если не к нему, так к себе. И холодный расчёт. Именно расчёт побуждает меня сейчас делать то, что я делаю. Ничего другого быть не может. У меня нет сердца. Я просто запуталась. Почувствовала обманчивую заботу обольстительного мужчины — и запуталась. Я женщина, и это нормально, что подсознательно я жажду мужской ласки, как и все остальные. Вот почему внутри меня замешательство. Скоро это пройдёт. Обязательно пройдёт…
Владимир держится. Слегка хромает. Видно, что из-за ранения в бок страдает вся левая половина тела. Но он упрямо идёт вперёд. Открывает дверь и пропускает меня внутрь. Не произнеся ни слова, направляется к кухне. Я иду следом, словно щенок, который, обретя хозяина, боится его потерять, поэтому не выпускает из поля зрения ни на минуту. В шкафчике Вова берет аптечку и идёт в ванную. Там большая душевая кабина с выступом для сидения и ванна — или это джакузи?
Мужчина снимает одежду, морщится от боли, когда цепляет рану. Я стою и смотрю на него, а он не обращает на меня внимания, словно меня здесь нет. Вова кладёт одежду и оружие на пол и заходит в душ. Все моё внимание сосредоточено на его левом боку, окрашенном в красный цвет. Вова садится на ступеньку, и я вынуждена поднять глаза выше, почувствовав его пронзительный взгляд на себе. Он смотрит на меня, смотрит прямо в душу, и чувство вины накрывает меня с головой.
Какого черта я чувствую себя виноватой? Почему я должна чувствовать вину, если предо мной убийца моих родителей, брата, убийца моей души? Я должна ненавидеть его и желать ему смерти. А вместо этого я сожалею, что его ранили, когда он защищал меня. Да если бы его даже убили, моя совесть не должна подавать признаков жизни. Что со мной происходит? Я теряю контроль…
Полностью теряю контроль… потому что подхожу к нему ближе и шепчу:
— Прости.
Что-то мелькнуло в его взгляде, словно радуга посреди зимы. Будто он увидел кусочек рая в аду. А потом снова стужа. Голубые глаза, пронзающие душу насквозь, выворачивают нутро, разрывают сердце на куски.
Мне хочется рыдать от безысходности. Мне хочется кричать навзрыд и рвать на голове волосы. Я схожу с ума. Я хочу его. Хочу быть с ним. И ненавижу его. И хочу убить его. И хочу обнять. И хочу бить его кулаками что есть мочи. Меня разрывает на части. Меня бросает в ледяную воду, а затем обжигает адским огнём. Внутри происходит миллион взрывов. Церберы когтями разрывают мою душу, кромсают её и подвергают невыносимым пыткам. Во мне настоящая война с сотнями жертв. Я переживаю апокалипсис, свой внутренний апокалипсис, но от этого не менее болезненный. Все это внутри меня…
А снаружи — я такая же, как была. Стою и смотрю. Возможно, он увидел мою внутреннюю войну, так же, как я вижу в его глазах борьбу двух разных личностей, две грани: человечности и жестокости, две противоположности.
Вова кивает мне, чтобы подошла.
И я иду, мысленно выдыхая с облегчением, когда вижу, как напряжение спадает и в его взгляде, и в его теле. Мужчина выглядит расслабленно, спокойно, словно с его плеч сняли тяжёлый груз. Впрочем, я чувствую то же самое…
Я подхожу и помогаю ему обработать рану. Плохо понимаю, что делаю, просто следую его указаниям… Потому что мои мысли совсем не поддаются контролю.
Я касаюсь его крепкого тела и выпуклых мышц руками и мысленно целую их… Целую? О, нет! Облизываю самым неприличным способом. Каждый кусочек его кожи, каждую часть его тела…
Каждое наше соприкосновение, каждый контакт — это столкновение двух галактик. Происходит неизбежный взрыв.
Финальный штрих: я накладываю повязку, стоя перед ним на коленях. А сама дышу глубоко, утопая в мужских феромонах. Я словно не медицинскую помощь оказываю, а занимаюсь прелюдией к бурному…
Я схожу с ума. Мои руки до сих пор лежат на его коже, а затем продолжают медленно путешествовать по телу вверх, вниз, жадно исследуя, кайфуя. Мой наркотик… Моё безумие…
— Ненавижу тебя… — шепчу, не поднимая глаз.