Я остаюсь одна в комнате с двумя мужчинами, задача которых очевидна — причинить мне боль. И, боюсь, они с ней легко справятся. Смотрю на них, мычу в надежде достучаться…
Но они меня не слышат и слушать не хотят, иначе бы содрали этот проклятый скотч с моего лица. Один из них разминает свои пальцы, сплетая их между собой. На его лице ноль эмоций. Я понимаю, что его действия — это прелюдия, чтобы мой страх возрастал с каждой секундой.
Они оттягивают начало, смакуют мои эмоции, мою панику, мой взгляд, полный ужаса…
Мои глаза расширяются от жуткого предчувствия, потому что второй мужчина держит в руках что-то вроде горелки, струящейся жёлто-синим пламенем, и он идёт ко мне…
Я сопротивляюсь насколько могу, учитывая, что я связана по рукам и ногам. А потом боль затмевает все… Невыносимая, всеобъемлющая, адская боль… Взор застилает тьма. Помню свои крики, стоны, слезы… Беззвучную мольбу, чтобы всё это закончилось…
Но все только начинается…
Несколько минут длиной в целую вечность. Несколько красных жгучих отметок, оставленных на моей коже. И пытки наконец-то сменяются непродолжительным перерывом. Мужчины отходят, оставаясь в поле моего зрения. Они подкуривают сигареты, молчат и смотрят на меня. Взглядом залезают под кожу, проникают в мозг и играют на нервах, как гитарист-виртуоз на струнах.
Они ничего не спрашивают, ничего не требуют, и от этого становится ещё хуже. Потому что когда знаешь, что есть надежда на спасение, что можно что-то сделать, чтобы прекратить страдания — становится легче. Когда понимаешь, что скоро боль пройдёт — становится легче. Когда осознаешь, что на все есть своя причина — становится легче. Но когда оказываешься игрушкой в руках монстров на неопределённый срок — надежды нет, и от этого боль удваивается.
Я опускаю взгляд. Не доставлю им такого удовольствия. Не хочу, чтобы они меня сканировали, видели мой страх и боль и мучили ещё и болезненным ожиданием.
Но моим палачам это не нравится.
Молча, ничего не говоря, один из них подходит ко мне и, грубо схватив за подбородок, заставляет поднять голову. Но как только он отходит, я опускаю голову снова. Нет, я не скажу, что это храбрость из меня попёрла или упрямство лезет наружу. И даже не желание поиграть на их нервах. Просто от безысходности я дохожу до того состояния, когда хочу ускорить процесс. Я хочу, чтобы всё быстрее закончилось, что бы ни подразумевалось под словом «всё», потому что ожидание оказывается ещё более тяжёлым, угнетающим, ещё более пугающим, чем сам процесс.
Крепко зажмуриваюсь, когда мужчина, увидев, что я не слушаюсь, идёт ко мне шагом, в котором чувствуется чёткое раздражение.
В панике пытаюсь угадать, какое издевательство меня может ожидать, чтобы не было неожиданности, чтобы не было так страшно.
Но ничего не происходит, потому что открывается дверь, с грохотом ударяясь о стену. Вибрации волной сокрушают тишину, острым ножом разрезают мой страх, липкой субстанцией зависший в воздухе.
И я слышу знакомый голос…
— Вон отсюда! Я сам!
И сотрясаюсь от ещё большего шока.
Он пришёл. Но я не чувствую облегчения, потому что я помню слова «если Вовы нет…», и вывод, который я сделала — он допрашивает людей. Он — палач. И несмотря на то, что он меня защищал, я до сих пор не понимаю, что у этого человека творится в голове и чего от него ждать. И я не знаю, что ему известно и что рассказали ему «партнёры».
«Я сам…»
Он пришёл, чтобы поиздеваться надо мной, причинить мне ещё большую боль. Добить окончательно.
Или все же нет?
Не стоит зря тешить себя иллюзиями. Нужно готовиться к худшему. Хватит наступать на одни и те же грабли, доверяя людям. Никому нельзя верить, ведь каждый всего лишь преследует собственные интересы. Так же и Вова… Он знает, кто я. О чем-то догадывается, что-то можно было домыслить. И теперь игра продолжится, только уже на другом уровне.
Теперь я не секс-игрушка. Я игрушка для палача.
Я пока не смотрю на него. Слышу удаляющиеся шаги и звук закрывающейся двери.
Итак, мы здесь остались вдвоём. Слышу тяжёлое дыхание Вовы и даже представляю его в полной красе. Но взглянуть не решаюсь. Я боюсь ещё больше разочароваться.
Внезапный грохот заставляет меня вжаться в мой «трон». Невольно смотрю на источник шума и понимаю, что Вова швырнул со злости стул. Потом слышу его голос, совершенно лишённый эмоций:
— Посмотри на меня.
И я покорно поднимаю голову и смотрю. Я не могу не выполнить его приказ, потому что моё тело снова мне изменяет и подчиняется ему.
Мне больно. Мне страшно. Мне надоели эти игры. Я не выдержу пыток. Я ничего больше не хочу, только чтобы мне не причиняли боль. Настоящую боль…
Ожоги — это ещё мелочи, всего лишь разминка. Я понимаю, что они способны сделать из меня тряпку, которая будет ботинки им лизать, лишь бы они остановились. А этот ледяной взгляд голубых глаз уже причиняет боль, хотя Вова ещё ничего не сделал.
Я готова на всё, чтобы это закончилось, не успев начаться. Действительно на всё. Я явно переоценила свои возможности. Агент из меня получился бы никудышный. Первое же задание провалила бы с треском. Я слишком слабая.
Владимир быстро приближается. Я застываю. Конечно, в моем положении сложно сопротивляться, но я и не пытаюсь. Просто смотрю на него… и вспоминаю наши ночи…
Помню безумный секс и моё желание.
Вспоминаю, как я хочу его. И боюсь. И ненавижу. И все смешалось в бесноватом коктейле.
— Доигралась? — спрашивает, наклоняется и накрывает своей большой ладонью мою шею. Сжимает, мешая мне свободно дышать. Но я понимаю, что он пока что сдерживается и не выпускает на волю своего зверя.
Пока что…
Свободной рукой Вова срывает скотч с моего лица. Проводит пальцем по моим губам. Нежно. Я закрываю глаза, размышляя, что же он задумал. Хочет усыпить мою бдительность, прежде чем причинить новую боль?
Его палец скользит по моей шее, опускается на скулу и касается покрасневшей от удара Алекса кожи. На мгновение показалось, что он меня жалеет. Именно что показалось, потому что в следующее мгновение рука, которая только что ласкала моё лицо, с размаху ложится на мою вторую щеку. Я вскрикиваю, но не столько от боли, потому что удар оказался пока что лёгким, а скорее от неожиданности.
Вот он, настоящий Вова.
Но лучше уж он, чем кто-то другой. Я вдруг осознаю, что мне будет легче выдержать пытки, если палачом будет он. Потому что кроме агрессивных вспышек кровожадного зверя в его глазах я вижу и… любовь. Или хочу видеть. Должно быть какое-то объяснение тому, что он меня защищал, как и причина для того, что сейчас он причиняет мне боль.
Так же неожиданно, как нанёс обжигающий кожу удар, мужчина освобождает мои руки и ноги, подхватывает меня и перебрасывает через плечо.
— Самое время сопротивляться и паниковать, — тихо говорит, пока моё слабое и безвольное тело висит на нём, согнутое пополам.
Я не могу сопротивляться. Рефлексы отказывают. Я растеряна. Мне страшно. Но я… рада, что он рядом. Пожалуй, мой ум окончательно отшибло от его пощёчины, потому что я радуюсь тому, что он забирает меня. И неважно, куда. И плевать, что он только что меня ударил. И всё равно, что планирует со мной делать дальше. Он рядом — это главное, потому что моё тело отзывается трепетной дрожью и полной потерей собственной воли.
Неужели я думала, что злость и ненависть смогут вытеснить то безумное притяжение, которое я испытываю к этому мужчине? Странная жажда моего женского «я» принадлежать и повиноваться ему никуда не делась.
— Какого черта?! — рычит Алекс, когда Вова выносит меня из комнаты для допросов. Я не вижу Александра, потому что моя голова, как и руки, безвольно свисает вниз, словно я потеряла сознание. К примеру, от страха и шока. А спина Владимира становится всё более напряжённой. Его рука сильнее сжимает мои ноги.
— Такого, что я забираю её к себе, — фыркает в ответ Вова. — Вот эта пародия, которую вы тут устроили — для аматоров.
Я не понимаю, о чём он говорит. Но главное, что никто не пытается остановить Владимира, и он беспрепятственно несёт меня дальше. Вот только куда?..
Я больше не пытаюсь что-то понять. Такое впечатление, что моё тело действительно «потеряло сознание», а органы чувств ещё рефлекторно реагируют на раздражители вокруг и подают сигналы в мозг, совершенно не понимающий, что от него требуется. Другими словами, мой мозг отказывается переваривать информацию.
Вова несёт меня по коридору. Спускается по узкой лестнице ещё ниже. Останавливается и роется в кармане. Открывает замок и распахивает дверь. Закрывает. Делает ещё несколько шагов и кладёт меня на что-то мягкое — кажется, кровать. Делает это бережно. Слышу, как из его груди вырывается тихий стон, когда он меня опускает. Рана даёт о себе знать? А я уже было подумала, что он совсем не чувствует боли.
Я лежу тихо. Кажется, у меня шок, потому что даже если бы хотела пошевелиться, тело отказывается слушаться. Через несколько секунд шаги возвращаются. Пытаюсь дышать ровно, но не получается… Блять. Такое странное состояние, ведь я чётко ощущаю его взгляд на себе, хотя мои глаза закрыты. Я не выдерживаю и открываю глаза… и встречаюсь с его взглядом.
Моё дыхание окончательно сбивается, словно кто-то вытолкнул воздух из моих лёгких одним мощным ударом. Лицо Вовы находится аккурат напротив моего, затмевая весь мир. Он пристально всматривается в меня, но едва я поднимаю веки… мужчина атакует мои губы внезапным, настойчивым поцелуем. Это происходит настолько неожиданно, что меня будто бросает в огонь и в одночасье окунает в ледяную воду.
Я втягиваю воздух носом, выпускаю громкий стон и отвечаю на его поцелуй. Закрываю глаза от удовольствия. Моё тело ожило, потому что мой кукловод рядом. Он дёрнул за ниточки, сковавшие мою волю, и я снова принадлежу ему. Рука мужчины едва ощутимо прикасается к моему лицу, гладит щеку, пока его губы подминают мои, оттягивают в жадном, агрессивном поцелуе. Язык глубоко проникает внутрь, встречается с моим и сплетается с ним в своём особенном танце. Это не поцелуй, это чистый секс.
Мои руки оживают и обнимают Вову за шею. Я все ещё жду подвоха. Жду, что он снова ударит. Или сделает что-то другое, плохое. Открываю глаза, потому что хочу видеть его лицо, читать его эмоции… и вижу, куда он меня принёс.
И теперь я понимаю смысл слов, сказанных Владимиром Алексу, когда он меня забирал. По сравнению с этим местом, их комната для допросов действительно похожа на пародию для любителей. Потому что это помещение напоминает «рабочий кабинет» настоящего инквизитора средневековья…
Блять…