- По-моему, тебя тоже примут. Я уверен, - успокоил Марину Хлестаков, добрый, как всякий истинно талантливый человек. - Не надо нервничать!
- Немедленно перестань улыбаться, Марина! - прошептала Галька. - Это ужас! Ты все время улыбаешься, как будто ненормальная.
Но Марина не могла перестать улыбаться. Маленькая, к тому же в туфлях без каблуков, съежившаяся от волнения, самая незаметная, она ходила из угла в угол, улыбалась и что-то шептала себе под нос.
Назвали ее фамилию. Дальше все произошло очень быстро. Марина исполнила перед комиссией, которую она неясно разглядела, все, что ее попросили, и опять очутилась в приемной, и опять около нее стояли Галя, и Хлестаков, и девочка на роли "травести".
- Ну как? - спросила Галька.
- Никак, - с тупой улыбкой сказала Марина.
- Толстый, лысый кивал головой? - спросила "травести".
- Кажется, кивал, - сказала Марина.
- Прекрасный признак! - воскликнул Хлестаков и, заложив руки в карманы брюк, на пятках прошелся по комнате.
- Вас спрашивали, нуждаетесь ли вы в общежитии? - спросил кто-то.
- Спрашивали, - ответила Марина.
- Тоже неплохой признак, - сказал Марине самоуверенный красивый мальчик на роли обольстительных негодяев.
Марина слышала, как он читал отрывок из "Тихого Дона". Комиссии он понравился.
- Тебя примут, - сказала ему Марина.
- Не факт, - ответил мальчик, уверенный в успехе.
Через два часа объявили результаты экзамена. Хлестакова приняли, "травести", русалку приняли, мальчика, читавшего из "Тихого Дона", приняли.
Марину не приняли.
Марина устроилась на работу в областной гастрольный театр, правда, без заработной платы.
- Мне повезло, - рассказывала Марина дома, - главный режиссер сказал, что, может быть, мне дадут роль. Деньги я тоже буду получать. В поездках. А поездки бывают довольно часто. Почти все время.
Что могли сделать отец и мать? До какого возраста действуют родительские запрещения, кто это знает? А уговоры?
Скоро Марина начала участвовать в репетициях. Ей дали роль молодой колхозницы, которая произносит в пьесе несколько фраз. В двух актах ей надлежало с бодрым смехом пробежаться по сцене, сказав предварительно, что ей хочется влюбиться.
Марине никто не объяснил, как и что надо делать. Но ей доставляло наслаждение двигаться по настоящей сцене, быть одетой в непомерно большое, пахнущее клеем платье, садиться на шаткую бутафорскую скамью и рвать в задумчивости тряпочные цветы.
Дома, запершись в ванной, Марина кричала:
- Что за любовь такая? Объясните мне, пожалуйста. Как бы я хотела полюбить кого-нибудь. Полюбила бы я на всю жизнь такого "человека...
Мать пожимала плечами: странный - громкий, металлический - голос обнаружился у дочери. Отец смущенно улыбался за очками и говорил:
- Уж если она не стесняется так орать, значит, в ней что-то есть.
В театре Марину хвалили. Режиссер дал ей еще одну роль, побольше.
Так неожиданно началась актерская жизнь Марины.
Почему взял ее в труппу старый режиссер гастрольного театра? Этого он, наверно, и сам не знал. Может быть, пожалел, а может быть, была нужна молодая актриса на выходные роли. А может быть, поверил в ее будущее, рассмотрел в ней что-то, прочитал в глазах, в срывающемся голосе, уловил в резких и еще совсем неженских движениях. Вдруг на мгновение подумал, что гадкий утенок может стать лебедем. А может быть, вспомнил, что сам был молодым и тоже стучался в закрытые двери и молил судьбу послать одну, только одну удачу!
Весной Марина принесла домой новую афишу с объявлением набора в студию одного из московских театров.
Все повторялось. Как и в прошлом году, молодых людей, желающих посвятить свою жизнь театру, оказалось очень много. Опять были хорошенькие девушки, мальчики нервно расхаживали по приемной и бормотали стихи. Только не было Хлестакова и Галя была далеко, на практике.
К Марине подошел мальчик и, заикаясь, сказал:
- Зз-дравствуйте, я в-вас помню п-по прошлому году. М-меня опять не п-приняли.
Марина диковато посмотрела на него и ничего не сказала.
- Д-дефект речи, - пояснил мальчик, как будто еще нужны были пояснения. - Не п-принимают, гады!
Марина даже не улыбнулась: она понимала мальчика. Он был снедаем тою же неистребимой страстью, которая привела сюда и ее.
Молодой серьезный преподаватель внимательно слушал всех этих мальчиков и девочек. Он попросил Марину остаться.
- Я вас покажу кой-кому, - сказал он.
"Кое-кто" оказался толстым седым мужчиной, который сидел в одной из дальних комнат в глубоком кресле и, отдуваясь, пил боржом.
- Прекрасно! - сказал толстяк, выслушав шепот наклонившегося к его уху преподавателя, и допил залпом стакан боржома. - Читайте басню.
Марина прочитала коротенькую басню "Мышь и Крыса".
"Сильнее кошки зверя нет!" - этими словами кончалась басня, и Марина произнесла их с печальной убежденностью.
Отворилась дверь, в комнату вошли немолодая женщина и актер, которого Марина знала по кино. Они уселись в кресла в разных углах комнаты. Марину попросили прочитать еще что-нибудь.
Марина сказала негромко (себе или экзаменаторам?): "Я Наташа Ростова" и исполнила все тот же отрывок из "Войны и мира".
Кажется, на этот раз ей удалось стать Наташей Ростовой, потому что киноактер расплылся в улыбке, женщина задумалась. А толстяк, когда Марина кончила, прогудел вопросительно: "Молодец?" - и сам ответил: "Молодец".
Потом ее попросили спеть. В полном отупении Марина затянула: "Что стоишь, качаясь, тонкая рябина..." Пела она так плохо, громко и жалобно, что экзаменаторы рассмеялись и попросили пение прекратить. Марина замолчала. Потом сказала:
- Я могу что-нибудь другое спеть. Я могу...
- Не надо, - сказала женщина.
А толстяк пропыхтел: