Мы подошли к площадкам, Дмитриева мне шепчет: "Посмотри, вон там Сантана, а это Розуолл тренируется. А это знаешь кто? Мария Буэно!" Мы ходили по стадиону, Аня с кем-то здоровалась, меня же не покидало ощущение, будто я попала в теннисный музей с живыми фигурами. Прошли годы, и я так же, как меня когда-то Аня, водила по стадиону своих девочек. Ничего не изменилось за это время. Правда, многие помещения перестроили, сделав их более комфортабельными, но их расположение не поменялось.
На Уимблдоне три женские раздевалки на трех этажах, и все его участницы распределены по ним строго по спискам. У входа в каждую раздевалку стоит женщина-полицейский, которой надо предъявлять пропуск. Новичков турнира определяют в раздевалку, которая находится в самом низу, как бы в полуподвале. Потом, если игрок набрал силу, у него уже есть победы, его переводят в среднюю раздевалку. Наконец, когда теннисист попал в число сеяных, он оказывается наверху, в элитной раздевалке. Все те годы, что я входила в число сильнейших, обслуживала раздевалку, точнее сказать, была в ней нашей помощницей, одна и та же женщина, миссис Уилки. Она стирала наши платья и чистила наши тапочки. Мы играли в резиновых тапочках с парусиновым верхом и специальной белой пастой их красили (дома пользовались зубным порошком, разбавляя его в воде). Паста была лучшим сувениром для наших оставшихся дома товарищей, тапочки с ее помощью выглядели белоснежными. Во время матча от травы тапочки теряли свой девственный вид, выйти в грязных на следующий матч считалось недопустимым. По строгим негласным правилам Всеанглийского теннисного клуба тапочки чистились каждый день.
Миссис Уилки, казалось, появилась на Уимблдоне в год его основания, причем не одна, а с мужем. Мистер Уилки был граундмен, то есть главный, кто отвечал за состояние травы на площадках. Домик супругов Уилки, типично английский, весь в розах, находился прямо на территории Уимблдона, рядом с первым кортом. Давным-давно супруги ушли на пенсию, так исчезла еще одна из традиций Уимблдона. Думаю, никому не придет в голову снести домик Уилки, даже при дефиците земли, или приспособить его для других целей, тем самым нарушить покой людей, которые так долго и так преданно служили турниру.
О миссис Уилки! Когда игрок расстроен, для него всегда находилась у вас чашечка кофе. Когда он пришел с матча, вы уже подготовили ванну. Ванна не только приятнее, чем душ, это еще и процедура восстановления. Миссис Уилки уже положила на табурет махровые голубые и розовые, ни в коем случае другого цвета, полотенца. Даже сейчас я помню ощущения, которые испытывала, растираясь после ванны этими полотенцами.
Если теннисистка выходила в финал, то к ней в раздевалку Всеанглийский клуб и его президент присылали два огромных букета. С ними ты выходишь на корт. Мужчинам-финалистам по традиции служащие выносили ракетки. В 1974 году перед финалом я загадала, что, если красный букет, стоящий в раздевалке, мой, я выиграю. Мне достался оранжево-желтый, Крис Эверт - красный.
Корты стригут каждые два дня, трава не должна превышать определенной высоты. Она как густая и очень упругая мочалка, невероятного переплетения, почти без пустот. Площадки украшаются цветами. Розы вьются по всем стенам. А вместе с ними, куда ни посмотришь, огромные шапки нарциссов - розовые, сиреневые, белые. Уимблдонские тона - зеленый и фиолетовый, все цветы имеют фиолетовый оттенок.
В раздевалках многие годы работал один и тот же врач, один и тот же массажист. Почему-то приятно, когда тебя спрашивают: "Ольга, в этом году тебя спина не мучает?" Вроде бы ты приехала в Англию к своему врачу.
На Уимблдоне спортсмены питаются не в ресторане, а в кафе. Раньше была королевская кухня, королева выбирала меню. Спиртное только в баре, в подавляющем количестве оно уничтожается журналистами. В игровой день приезжаешь на стадион в двенадцать, уезжаешь в девять вечера. И обед и ужин обычно проходили в этом кафе. Потом оно немного изменилось, но прежде я знала точно: во вторник будет курица в сметане с грибами в горшочке, в среду мясное ассорти с любимыми мною жареными помидорами, такими, какими их делают только в Англии. Невозможно забыть и яблочное пюре, которое подается к свинине. Меню повторялось, но в том не было ничего плохого, наоборот, Уимблдон выглядел еще более основательным и незыблемым.
Главное блюдо - традиционная уимблдонская клубника. Я думаю, что выведен специальный сорт, который поспевает к последней неделе июня. Я смотрела в Англии передачу, как выращивают, собирают и готовят клубнику к Уимблдону. Мимо розеточек с самой сладкой в мире клубникой пройти невозможно, один ее аромат чего стоит! Такого количества ягод я вообще нигде не видела. Для меня клубника и Уимблдон - одно целое.
Традиции традициями, но не зря Уимблдон всегда считался сильнейшим турниром в мире, потому что, как только в теннис вводились какие-то новшества, они принимались Уимблдоном. Например, в 1968 году начался "опен" теннис, Уимблдон стал открытым для всех - и любителей и профессионалов. Единственное, с чем Уимблдон не примирился, это цветная форма. Когда на телевидении начался теннисный бум, оно оказалось заинтересованным в том, чтобы теннисисты надели цветные рубашки, которые на экране смотрятся лучше. Все турниры ввели цветную форму, кроме Уимблдона. Правилами Уимблдона допускалось в белой форме не более тридцати процентов иного цвета, и только пастельных тонов. В одном из матчей у меня были телесного цвета складки на юбке. Такого же цвета и кружева на трусиках (раньше почти все теннисистки надевали трусики с кружевами). Игроков осматривали еще у раздевалки. Прежде всего организаторы проверяли туфли: не разрешается иметь на них шипы, портится трава. Проверили мои туфли, потом спросили: "Извините, как у вас под юбкой?" Я сказала: "Что?" - "Извините, не что, а какого цвета?" - "Цвета подкладки моей юбки". Человек, который отвечает за форму, сказал: "Оля, я к тебе хорошо отношусь, но столько цветного - это в послед-ний раз. Сейчас я не отправлю тебя переодеваться, но в будущем знай: трусики не белого цвета - нарушение наших правил". Рози Казалс судьи не пощадили, отправили обратно в раздевалку с центрального корта. Была такая теннисистка Валерия Зигенфуз, она вышла на игру в платье, которое состояло из белого лифа, дальше тело было обнажено, затем белая юбка. Судьи сочли, что в костюме слишком много не белого цвета. Валерия бросилась переодеваться, боясь, что ей могут поставить в протоколе "отказ".
Однако когда ввели новый счет, тай-брэки, желтые мячи - эти новшества сразу же перекочевали на Уимблдон.
В годы, когда играла я, "сетка" Уимблдона состояла из 128 мужчин и 96 женщин. Позже количество стало равным, что явилось результатом борьбы женщин за свои права. Единственное, что мы не отстояли, - это отбор. У женщин в нем принимают участие 64 теннисистки, у мужчин в два раза больше.
По классификации на турнир допускаются сто двенадцать игроков. Восемь мест дается Всеанглий-скому клубу, то есть ими распоряжается директорат по своему усмотрению. Для чего это нужно? Например, Маккинрой не захотел играть, не заявился. Естественно, директорат уговаривает Джона до последнего дня. Незаполненная заявка позволяет включить его в последний момент.
Один из победителей Уимблдона австралиец Патрик Кэш из-за операции пропустил много турниров и не попал в классификационные списки, или, как мы говорим, "на компьютер". Организаторы в знак уважения к Кэшу, игроку мирового класса, включили его, используя уайлд-карт, в списки, не заставляя играть отборочные соревнования, победителям которых выделены следующие восемь мест.
Теперь Уимблдон вместе с отборочными соревнованиями длится не две, а три недели.
Традиционно Уимблдон проводит два бала: бал открытия и бал закрытия. Бал открытия Уимблдона 1965 года, первый бал в моей жизни, где я себя чувствовала Наташей Ростовой и Золушкой одновременно, проходил в огромном зале Роял-Гарднер отеля, недалеко от Гайд-парка. Дамы пришли в вечерних платьях с обнаженными спинами, в меховых накидках, в бриллиантах. Можно себе представить восхищение девочки с Верхней Масловки, которая по книжкам знала, что такое было и у нас в стране, но до революции.
Это потом уже теннис стал большим бизнесом, и ведущие игроки, не желая терять напрасно ни одного дня в жизни, ни одной минуты, наверное, поэтому перестали посещать эти балы. А раньше мы их очень любили.
За последние годы многое изменилось в ритуале турниров. В 1987 году Анна Дмитриева, приехав с нами на Кубок Федерации в Канаду и увидев перед гостиницей поданный белый лимузин, страшно удивилась: "Это для кого?" - "Это для нас", - спокойно ответили Савченко и Пархоменко. "Ольга Васильевна, позвоните отсюда". - Лариса так настойчиво предлагала мне в машине телефонную трубку, будто у нее во Львове во дворе стоит такой же кадиллак и швейцар в белых перчатках открывает перед ней дверцу. Между прочим, я заметила, что девочки совершенно по-разному ведут себя на Западе и дома. В Москве им в голову не приходит, что кто-то может перед ними распахнуть дверцу такси, они спокойно сами открывают багажник машины и засовывают туда свои сумки. Зато усвоили, что в Нью-Йорке багажник открывает швейцар, он же укладывает чемоданы, а твое дело разместиться на заднем сидении. Советский человек был тем замечателен, что быстро приспосабливался и к плохому и к хорошему.
Но вернемся на бал. Первый торжественно открывал лорд-мэр вместе с президентом английской федерации тенниса, а последний начинался танцем новых чемпионов Уимблдона. Последний раз на балу я видела только совсем молодых спортсменов, которым все это еще интересно, и старых игроков, тех, кто живет воспоминаниями. И я помню легкое шуршание в зале - по какому-то тайному сигналу все официанты отходили и замирали вдоль стен, - в этот момент вносили какое-нибудь совершенно невообразимое яство. Например, холодный суп, который я терпеть не могла. Чем дороже ресторан, тем меньше порция. Я была еще ребенком и считала, сколько ягод мне положат. Если приносили клубнику, то на тарелке оказывалось четыре-пять штучек, если землянику - десять-двенадцать, но зато политых из серебряного кувшинчика сливками.
Первая, кто нарушил, на моей памяти, традицию бала закрытия, - Билли-Джин Кинг. В 1973 году из-за дождя финальный матч пар перенесли, и Ларри, муж Билли-Джин, сообщил, что Кинг хочет выиграть еще один финал, поэтому прийти не может. Ян Кодеш, победитель у мужчин, танцевал с женой президента федерации. Может, не Кинг была первой из чемпионов, кто не пришел на прощальный бал, но именно с нее эта традиция пошла на спад.
В субботу бал открытия, в воскресенье - между первой и второй неделями турнира - всех участников приглашали отдохнуть в аббатство, в двух часах езды от Лондона. В воскресенье перед Уимблдоном игроки отправлялись в богатый загородный клуб "Херлингем". Прием похож на парад теннисных мод. Как и сейчас, так и тогда любой более или менее заметный игрок - ходячая реклама теннисной продукции. Только сейчас получаешь деньги за то, что носишь рекламируемую форму, а раньше за форму платили игроки. В свое время на этом приеме нас поражала Лия Перриколе из Италии своими платьями с перьями или сверхъестественными подкладками, заставляющими нас ахать, охать и плакать от зависти. В "Херлингеме" можно было пострелять из лука, покататься на каноэ, поиграть в крикет, гольф или футбол. Под огромным дубом играл духовой оркестр, рядом подавали чай.
На трех кортах развертывались соревнования шутливых пар, совершенно не тех, которых увидят зрители через день, причем подбирали их так, чтобы партнеры оказались из разных стран. Метревели с Настасе всегда были зачинщиками футбольных баталий. Игроки общались и знакомились между собой и, кстати, могли потренироваться, так как корты в "Херлингеме" идеального качества. Там я научилась играть в мини-гольф.
Купить билеты на Уимблдонский турнир невозможно. Их можно только выиграть в лотерею, которая разыгрывается в феврале. Необходимо послать заранее заявку, и если ты человек счастливый, то у тебя есть шанс получить право выкупить билет. Это что касалось "сидячих" мест на центральном корте. Члены клуба имели преимущество в покупке билета - имела эту привилегию и я, если предварительно о своем желании сообщала письмом. За "стоячими" необходимо занять очередь в огромном хвосте, где настоящие болельщики проводят и ночи.
Когда в понедельник, в двенадцать, открывались ворота, надо было видеть, как вся огромная очередь летит сломя голову, чтобы занять хорошие места. Как-то раз я встретила в самолете знакомого, который возвращался из лондонской командировки домой. Он рассказывал, что, оказавшись в июне в Лондоне, не мог себе представить, что не попадет на Уимблдон. Билет на первую очередь он купить, конечно, не смог. Но спустя пять-шесть часов проник на стадион, поскольку часть людей уходит, и тогда запускают как бы вторую очередь, продавая за фунт использованное место.
Билеты на Уимблдоне очень дорогие. У игроков есть специальные места, но пропускают на них после внимательной проверки пропуска ("баджа"). В мою бытность игроком десять лет на контроле стояла одна и та же женщина-билетер (билетеров тоже, наверно, на Уимблдоне не меняют), которая знала всех игроков, как своих детей. И если я брала пропуск Дмитриевой, она легко могла определить, что я сижу по чужому пропуску. Передача своего пропуска другому все равно что добровольная дисквалификция, второго "баджа" уже не получишь, а на черном рынке он стоит баснословных денег, так как дает право на проход на все корты с ложами. Когда-то, очень давно, один польский теннисист продал свой "бадж" и был отлучен от Уимблдона на всю жизнь. Я не знаю фамилию того игрока, но его "страшной историей" мы всегда пугали наших спортсменов, впервые приехавших на Уимблдон. Мы не подозревали их в том, что они продадут свои пропуска, но очень боялись, что они их могут потерять.
Места теннисистов на трибуне находятся справа от королевской ложи. Не каждый раз там королева, но обычно кто-то из королевской семьи или приближенных присутствует на матче. Но в столетие Уимблдона, в 1977 году, сама королева награждала чемпионов. Обычно призы вручает ее муж, герцог Эдинбургский, или сестра королевы, принцесса Маргарита. Если турмен (человек, который выводит на корт и проверяет форму) тебе говорил, что надо сделать книксен, значит, в ложе кто-то из королевской семьи.
Помимо раздевалок, есть еще общая комната для мужчин и женщин - комната ожидания перед выходом на центральный и первый корты. Время простоя так дорого, что соперники сидят рядом в ожидании вызова. Ближе к концу предыдущего матча - а один только бог знает, когда он кончится, - следующую пару приглашают в эту комнату, где иногда по часу приходится сидеть нос к носу со своим предстоящим противником. Не знаю, как сейчас, но в свое время в этой комнате стояли ужасно жесткие скамейки, а может, они только казались такими? На столиках лежала масса журналов, а на стене висели удивительные часы, стрелки которых буквально танцевали. Возможно, такое впечатление создавалось в результате волнения перед матчем.
Наверное, легче перечислить тех знаменитостей, кто не побывал на Уимблдоне, чем тех, кто на нем присутствовал. Политические деятели, артисты, гонщики, кинозвезды, генералы, писатели - сейчас все играют в теннис.
От метро до Уимблдона идти довольно долго, около получаса. Правда, курсируют специальные автобусы, маршрутные такси. Как только выходишь из метро и до ворот стадиона - черный рынок. И на нем - тоже своеобразная традиция Уимблдона - по-моему, уже много лет спекулируют билетами одни и те же люди. Стоимость билетов на черном рынке растет баснословно. Я помню как просили пятьсот фунтов за пару билетов на центральный корт, теперь цена, конечно же, поднялась.
Каждый игрок, выступающий на Уимблдоне, имел два пригласительных билета. Затем через день давали еще и пропуск на центральный корт с местом. То есть в первую неделю турнира ты располагал тремя билетами. Известно, как много людей окружают игрока на большом турнире, и с этим организаторы считаются. Если ты сам играешь на центральном или первом корте Уимблдона, тебе полагается еще четыре билета на трибуну, правда, не на весь день, а только на один, твой матч. Никто никого не выгоняет, но все знают правила и покидают места, освобождая их для тренеров и родителей следующей пары.
Когда играла я, участников турнира обслуживал королевский парк машин, мы ездили на "роллс-ройсах". Потом нас пересадили на "остины", в конце концов бизнес в теннисе вступил в свои права и нам предоставляет машины та фирма, с которой организаторы подписали контракт. Автомобилями управляют девушки, они проходят конкурс, затем специальную подготовку и получают униформу. Многие идут в шоферы Уимблдона ради того, чтобы пообщаться с игроками, поболтать с ними. Девушки сменили за рулем малоразговорчивых строгих мужчин в форменных фуражках и белых перчатках. Многим поклонникам понятна страсть не только смотреть за игрой, но и перекинуться парой слов со звездами, тем более что игроки не всегда бывают в плохом настроении. Русские теннисисты долгое время вызывали большое удивление, особенно если они говорили по-английски, будто в машине заговорил медведь.
Раньше, если нужно было поехать с Уимблдона не в отель, а в какое-нибудь другое место, садился в машину и отправлялся куда хочешь. Теперь ты можешь сказать: "На Пиккадилли", а тебе ответят: "Нет, миссис, только в отель". Если ты живешь в официальном отеле турнира, то там взад-вперед снуют микроавтобусы. Говорят, мир стал богаче. Наверное, ровно настолько, чтобы поменять "Роллс-ройс" из королевского гаража на микроавтобус.
Корты Уимблдона идеальные. Их вычищают, подстригают, чуть ли не пылесосят, в общем следят за ними куда внимательнее, чем за ковром в собственной гостиной. Играть на траве сложнее, чем на любом покрытии, отскок меняется из-за того, что трава чуть вытаптывается. В начале второй недели по бокам корта мяч скачет быстрее, чем в центре, центр уже утоптали. Отскок от живой травы сильно отличается от чуть подвявшей. Меняется он и после дождя, хотя корты и закрывают. Мяч на траве, вопреки мнению многих, не скачет быстро, он скачет низко. В течение недели приходится приспосабливаться совсем к другому стилю игры, к совершенно другой работе ног. Если любое покрытие допускает какие-то шероховатости в технике, то трава Уимблдона не прощает даже малейшей ошибки.
Уимблдон полностью проверяет игрока. Здесь надо иметь сильную подачу, хорошо играть с лета и обладать прекрасным приемом мяча. Великие теннисисты те, кто побеждал на всех покрытиях.
Тому, кто любим на Уимблдоне прессой, обеспечена и любовь трибун. Игрок должен понравиться - это очень важно. Некоторые этого достигают легко и просто, другие думают, как это сделать? Мне кажется, молодые игроки, их психологи и тренеры высчитывают заранее первые шаги на долгой дороге теннисной карьеры. По вполне понятным причинам советские игроки шли по естественному пути. Наташа Зверева после матча в одной восьмой Уимблдона с Габриэлой Сабатини так провела свою пресс-конференцию, что она закончилась овацией. Обычно аплодисменты получают только победители Уимблдона. Наташа держала себя свободно, говорила искренне и очень простодушно. Тогда ей только исполнилось шестнадцать, много было наивного, впрочем, от Наташи еще долго ходили без ума все английские корреспонденты, и, как бы она ни играла, ничего плохого они о ней не писали.
Мне кажется, что и Маккинрой специально взял для своего ребенка английскую няньку, чтобы навести какой-то мост с английской прессой. Маккинрой выдающийся игрок, но с тяжелым характером, пресса его не жаловала. А это давит на психику, как бы ты ни был равнодушен к газетам. Крис Эверт любимица журналистов, Мартину Навратилову они просто обожали. А вот у Кинг всегда возникали проблемы с прессой.
Забеги центрального корта Уимблдона огромнейшие, трибуны так далеко, что зрителей совершенно не видно, но ты ощущаешь их дыхание. Настоящий игрок не может быть безразличен к реакции публики. Неправда, когда говорят об отключении от внешнего мира во время игры. Любой актер чувствует зал. Я, например, играла без зрителей хуже. Для чего тогда пять часов в день изматывать себя? Чтобы никто не видел результатов твоего труда? Я ждала и радовалась аплодисментам. Я не верю спортсменам, которые утверждают, что им все равно, как отреагирует публика на их игру. Другое дело, что волнения бывают разные.
Зритель Уимблдона необходим теннисисту так же, как артисту балета зритель Большого театра. Зрители здесь эрудированные, хорошо разбирающиеся во всех тонкостях и перипетиях игры. Обмануть английскую публику невозможно. Джо Дюри выиграла в 1987 году микст, но оставалась 85-й в мире: в конце первой сотни мира и первая в Англии - для британцев это, наверное, звучало ужасно.
Популярность Уимблдона все растет и растет. Уимблдон любит своих героев. На 100-летие турнира в 1977 году провели парад его победителей, участвовали Лакост, Баратра, Перри и другие. Рекордсменом по чемпионскому стажу тогда была Элизабет Райян, выигравшая девятнадцатый, и свой последний Уимблдон в 1934 году.
ОТКРЫТОЕ ПЕРВЕНСТВО США
"Ю.С. опен" - открытое первенство США - мое первое соревнование в Америке. В 1970 году меня взяли в команду, которая вновь после долгого перерыва участвовала в этом турнире. В те годы он проходил в Форест-Хилл - я уже об этом писала - и играли его на траве.
Турнир имел свои традиции, и американцы хотели если уж не обойти Уимблдон, то хотя бы сравняться с ним. Кое в чем они Уимблдон превзошли, став рекордсменами призового фонда. Если в то время на Уимблдоне он составлял миллион долларов, то на Форест-Хилле (или позже на Флешинг-Медоу) - полтора.
Наша команда была одной из немногих советских делегаций, что приезжали в те годы в США, поэтому к нам относились с определенным интересом, старались устроить нас получше. В дни предварительного турнира, накануне первенства, нас поселили в частных домах. Бассейн, кондиционер в доме - это еще можно было выдержать, но вентиляторы в саду!.. Самое невероятное, что владельцы дома от самого факта расселения советских спортсменов по их спальням были в восторге.
Хотя мы с Метревели и были партнерами, но иногда во мне поднималось возмущение вечной несправедливостью: "Ну почему Метревели опять все самое лучшее?" Перед поездкой в США Алик добился (как ему в те времена удалось, никто не знает), чтобы на турнир с ним поехала его жена. Американская федерация, которая нас пригласила на "Ю.С. опен", оплачивала нам не только жилье, но и дорогу, и питание. Дома каждого из нас на всю поездку снабдили семнадцатью с половиной долларами (!). Как-то Алика спросили журналисты, которые там все знают, что он будет делать, когда захочет пойти в кино с женой или выпить кока-колу. Алик прямо ответил, что в кино пойти не захочет, тем более пить кока-колу. Но в этой поездке я взяла маленький реванш.
Нас везли из аэропорта на трех машинах. Сперва мы подъехали к какому-то дому с колоннами. Выясняется, что здесь будет жить Метревели с женой. "А меня сейчас запихнут черт знает куда!" - подумала я с завистью. Подъезжаем к "нашему" дому. "Конечно, Алику всегда везет. У меня дом всего в один этаж и нет колонн". Входим - наш руководитель А.М.Пегов, Володя Коротков и мы с Мариной - и оказываемся сразу на третьем этаже. Дом стоит над обрывом. А когда я вошла в гостиную, то поняла, что нам повезло больше, - через окно я увидела пруд, а в нем плавали лебеди.
Нас пригласили на завтрак и спросили, что мы хотим? Я, к тому времени уже неплохо зная английский и выпендриваясь перед командой, которая скромно просила "милк", заказала "блюберри". И мне выложили в миску чернику огромных размеров, чуть ли не в сливу. Володя Коротков спросил: "Морозова, тебе не кажется, что для тебя это многовато?" Столовая, где нас кормили, оказалась метров в шестьдесят, да еще с окном во всю стену. Все, начиная с салфеток и кончая рисунком на обоях, было выдержано в одних, видимо, любимых тонах хозяйки. Перед столовой устроен плавательный бассейн с подсветкой. Бассейн у Алика отсутствовал, он приезжал поплавать к нам.
Если бы мы с Мариной забыли все свои вещи в Москве, то в нашей комнате, затянутой в розовое, нашли бы все необходимое. Рубашки, носочки, купальники, шампуни, духи. Правда, от страха мы ничего не трогали. Нет, не зря нам подсунули такую роскошь, думала я, организаторы, должно быть, старались вызвать у нас моральный шок.
Сам стадион Форест-Хилл не оказался для меня большой неожиданностью. Я давно изучила его по картинкам в теннисных журналах и книжках. Когда я впервые на него попала и увидела небольшой деревянный домик с высокой черепичной крышей, с чашей трибун вдалеке, у меня возникло ощущение, что я здесь уже была. Позже, играя на центральном корте Форест-Хилл, я не ощущала того уюта, что существовал на Уимблдоне. На кортах росла плохая трава, над ними все время пролетали самолеты. Чаша трибун подкова, внутри нее три корта, их использовали поочередно. Форест-Хилл - единственный стадион, где на разминку отводили всего лишь пятнадцать-двадцать минут перед матчем. Тренировались в разных клубах под Нью-Йорком, где была трава, только не на стадионе. Вся прелесть Форест-Хилл для меня сводилась к старинному домику под черепицей - "Клаб-хаус". Хозяйки клуба заботливые женщины, делали вкусный чай, приносили пирожки и пирожные.
В 1971 году наш матч с Крис Эверт был признан лучшим на первенстве США. Тогда впервые ввели буллиты при совершенно сумасшедших правилах: принимающий указывал, в какой квадрат бить подачу, победить можно было и с разницей в одно очко. Крис выиграла у меня по буллитам 5:3. Тогда ей было восемнадцать лет, мне двадцать два. Именно в тот год великая Буэно предложила мне играть с ней пару.