У Крис Эверт прекрасный дом, где сразу видно, что она не только настоящая хозяйка, но и великолепная мать. По воскресеньям Крис натягивает по утрам кепку с козырьком, берет своих малышей и идет играть с ними в бейсбол. Она сама учит детей плавать, она ходит с ними на каток, единственный закрытый каток, который есть во Флориде. Она полностью посвящает жизнь своим детям. У нее в доме две няньки, но если Крис не в отъезде, не может такого быть, чтобы она сама не уложила детей спать.
Ее мужа зовут Энди Милз, он в прошлом спортсмен-горнолыжник. Красивая семья, типично американская. Она, как и прежде, популярная личность. У Эверт два турнира в Америке, куда она не только отдала свое имя, но и где она главный организатор. Один "Эверт кап", второй - это то, что у американцев называется селебрити - турнир для знаменитостей, все деньги, на нем заработанные, Эверт отдает в благотворительные фонды.
Ее жизнь полна: она ведет дом, она комментирует на телевидении большие турниры. Мы часто с ней встречаемся или на первенстве Франции, или на Уимбл-доне. А вот на "Ю.С. опен" Крис не приезжает, хотя именно этот турнир она очень часто выигрывала. И не приезжает потому, что он совпадает с началом учебного года, а детей нужно подготовить после лета к школе.
На родном для нее первенстве США Крис Эверт можно увидеть только на каком-нибудь приеме и только один день, это все, что она может себе позволить. Наверное, Крис прекрасно понимает: у нее много денег, она по-прежнему популярна, но жить необходимо в тех рамках, которые соединяют, а не разводят семью. И что интересно, сейчас в их доме стала появляться Штефи Граф, тоже живущая во Флориде, соседка Крис. Долгое время Штефи жила в одиночестве, стараясь не иметь ничего общего ни с Крис Эверт, ни с Мартиной Навратиловой, а теперь они вместе делают барбекю, что для американцев показатель истинной дружбы. У каждой женщины, выступающей на высоком профессиональном уровне, рано или поздно наступает момент, когда теннис постепенно отходит на второй план. То есть он все еще занимает главенствующее место в жизни, но умный игрок уже понимает, что строительство отношений с людьми не менее важное занятие. Невероятная борьба за лидерство в мировой десятке в конце концов рано или поздно обязательно перейдет если не в нормальное, то в ровное общение. Перейдет в хорошо накрытый стол, в веселье, в совместные выезды в горы, а может, просто в посещение кино. С годами начинаешь понимать, что интересная встреча с друзьями не менее ценна, чем какая-то очередная победа.
Крис, как и раньше, очень следит за собой, она всегда элегантна и всегда изысканно одета. Она создала теннисную академию и назвала ее не "Крис Эверт академи", хотя имя Крис знаменито на весь теннисный мир, а "Эверт академи". В это название входит вся их теннисная семья Эверт. Недавно ее отцу, руководителю Академии, исполнилось семьдесят лет, и он ушел на пенсию.
У Крис замечательный отец, и о нем стоит сказать несколько слов. На протяжении многих лет он свои уроки давал за гроши. Даже тогда, когда Крис уже стала суперзвездой и его уроки ценились во Флориде больше, чем у кого-либо. Но он всю свою жизнь работал в одном и том же публичном, то есть открытом для всех клубе, не переходя в дорогой и престижный.
Что же сделало из Крис Эверт звезду и чемпионку? Начну свой рассказ издалека. Я теперь часто играю ветеранские турниры с прежними звездами, наше соперничество на корте продолжается. Сейчас даже организован женский профсоюз прежних теннисных знаменитостей, и я одна из его членов. Однажды на нашу теннисную клинику, то есть на открытый урок тенниса, съехалось довольно много людей. В этот день шел проливной дождь, и мы не знали, что с ними делать. В конце концов кому-то пришла идея собрать их вместе и рассказать им наши истории, пока эти истории и мы сами еще интересны любителям тенниса. Всем нам, конечно, задавали вопросы. Когда дело дошло до меня, первый вопрос: как мне путешествовалось с кагэбэшниками? Всех это почему-то страшно интересовало. У Навратиловой спрашивают одно, у Шрайвер - другое. И наконец: "Крис, почему ты стала чемпионкой? В твоей семье все дети хорошо играли, а чемпионкой стала ты?" Действительно, все Эверты, в общем, довольно-таки успешно выступали. Крис ответила так: "Мне кажется, в нашей семье существовал определенный баланс. Нормы поведения, заложенные в доме, как ни странно, очень важны для будущих успехов. У меня очень серьезный папа и замечательная добрая мама. Она настоящая мама и жена и всегда относилась к спорту именно так, как истинная женщина и должна относиться к спорту". И дальше Крис рассказывает о своем телефонном звонке домой из Парижа - я еще вернусь к этому позже, когда буду писать про Катю. Так почему же все-таки чемпионкой из всех Эвертов стала именно Крис?
Однажды я стала участницей небольшого семейного инцидента. Мы играли показательный турнир в Японии (надо заметить, что женщины всегда играют показательный турнир с такими же эмоциями, как соревнования), я в паре с сестрой Крис - Джинни Эверт против нее и Мартины Навратиловой. Уже не помню, кто что сделал, кто принес решающее очко, но Крис на этих посиделках рассказывала: "Звонит Джинни домой и говорит маме: мама, мы с Ольгой выиграли у Крис и Мартины!" Наша мама удивленно: "Ты шутишь!" Но если продолжить рассказ, то все дело заключалось в том, что Крис в этот день сама маме не позвонила, а со своей сестрой не разговаривала неделю. Чемпионские амбиции проявляются далеко не у всех даже в одной, отдельно взятой семье.
Каждое время имеет не только своих героев, но и свою талантливую теннисистку. Есть то, что воспитать в человеке невозможно, то, что приходит только с годами, мы называем это качество опытом. Если можно так выразиться: опыт - это тренированное предвидение. Суперчемпионки, которых труднее всего обыграть, рождаются с таким даром. Это относится и к Крис Эверт, и к Наташе Зверевой, и к Мартине Хингис.
Отцы и у Наташи и у Крис были их личными тренерами, но сами по себе они совершенно разные люди. У Наташи после взросления обнаружились совсем не простые отношения с папой, а у Крис они сохранялись на протяжении всей карьеры довольно близкими. Я прекрасно знаю историю дочки и папы - Наташи Зверевой и Марата Николаевича, потому что она вся прошла перед моими глазами. Папа Эверт дал своей дочери все, что мог, чтобы она стала чемпионкой, но не хотел и не собирался погружаться в ее жизнь. Он одинаково любил всех своих детей, любил жену, любил свою семью - и я видела, что счастье всей семьи было главным для него. Он не хотел купаться в славе своей знаменитой дочери. А многие родители, и это замечание, на мой взгляд, касается и Марата Николаевича Зверева, в своих знаменитых детях видят частицу своей собственной славы. Такое мировоззрение мешает им самим, но в первую очередь мешает их детям, потому что в отношениях "родитель - ребенок" происходит перенапряжение и, как следствие, чаще всего неправильный анализ. Нередко отцы-тренеры добиваются больших успехов со своими детьми, чаще с дочерьми, но рано или поздно наступает момент, когда девочку надо от себя отпустить. У Крис Эверт отец сам играл на высоком уровне, поэтому обладал огромным опытом - и как спортсмен, и как тренер. Возможно, это и помогло ему выбрать правильный стиль отношений, и он находился в тени, стараясь лишний раз не вылезать перед "огнями рампы". Джимми Эверта прежде очень редко можно было встретить на крупных турнирах, сейчас он, кстати, на них бывает чаще, чем тогда, когда играла Крис. Везде все видят только Ника Боллитери, который без конца о себе рассказывает, и невольно создается впечатление, что Эверт воспитал только одну свою дочь, а Ник всех остальных: и Селеш, и Курникову, и Пирс, и Сампраса, и Агасси, и Курье... - список конца не имеет. Как и когда он успел совершить такой тренерский подвиг, я не понимаю. Даже в фигурном катании, где у Тани Тарасовой десятки чемпионов, но всех она с рождения воспитать не могла, а вот Ник "сумел". Самое интересное, что люди его откровения воспринимают как истину, и только профессионалы понимают, что такое в принципе нереально. У Ларисы Дмитриевны Преображенской занималось очень много учеников и очень хороших: Лена Гранатурова, которая выигрывала первенство Советского Союза, Юлия Кошеварова, Вика Мильвидская, но все-таки суперчемпионка одна - Аня Курникова. Такая, как Аня, у Ларисы Дмитриевны за сорок лет одна-единственная, а у Ника Боллитери, по его словам, десятки.
Возвращаясь к теме родителей, предупреждаю: будьте осторожны. У Марата Николаевича получилось так, что дочь его переросла. Она со временем знала уже больше о теннисе, чем он, а потом стала знать больше и о жизни людей с миллионным счетом в американском банке. Поэтому, мне кажется, в конце концов они как тренер и ученица расстались. И этот момент оказался невероятно трагическим для Марата Николаевича, хотя расстались они всего лишь в своей профессии, не как дочь с отцом. Я повторю: Наташа переросла отца, а он не нашел в себе сил это признать. Печально. Наблюдая за их ситуацией и рядом и со стороны, я могу утверждать, что из-за того, что он так долго не отпускал от себя дочь, Наташа не достигла своего потолка.
Время ушло, она так и не нашла тренера, который мог бы ее довести до самых верхних ступеней в мировой классификации. Она выиграла, может быть, больше всех парных турниров в мире, но она обладала таким потенциалом, что могла и в одиночных выиграть не меньше. Ее нынешнее материальное положение прекрасно, ее уважают как игрока, но все считают: Наташа Зверева - нераскрывшийся талант.
Моей вины в судьбе Наташи нет, мне было сложно, да и просто невозможно идти против отца. Когда я ушла из сборной команды Советского Союза, предложения со стороны Наташи Зверевой, чтобы я стала ее личным тренером, не поступило, а потом уже началась такая мешанина в стране, что все разбежались по своим углам. Теперь это звучит смешно, но когда Лариса Савченко пришла в раздевалку с согнутой спиной, судорожно хватаясь за сумку, я подошла к ней с такими словами: "Лариса, я тебе дам последний раз бесплатный совет, не играй так много турниров". Но ее моя шутка даже не рассмешила, настолько болела спина. Нужно быть очень сильным человеком и тем более не советским, чтобы в тот момент, когда ты только-только начинаешь зарабатывать настоящие деньги, подумать еще и о том, что не мешает заплатить и тренеру. Все западные правила и ценности усвоены моментально, но тут родное воспитание почему-то неизживаемо: тренер - значит, бесплатный. Понять, что Морозова, Лепешин или кто-то еще могут повести дальше, что сделает игрока еще богаче, не получается.
Я восторгаюсь Нуриевым. Когда он остался во Франции, ему балетная труппа Гранд-опера предложила подписать контракт на три года, Нуриев же подписал контракт всего на несколько месяцев. Он заработал первые деньги и сразу уехал... к преподавателю, который научил его одному из балетных элементов, упущенных в свое время в ленинградском училище. Вероятно, он за эти уроки заплатил хорошие деньги, так как не думаю, чтобы кто-нибудь на Западе занимался бы с солистом балета бесплатно. И лишь уничтожив пробел в танце, Нуриев уехал в Англию, где с Марго Фонтейн, звездой английского балета, которая на протяжении двадцати лет открывала сезоны Королевского балета, он начал исполнять фантастические партии. Вместе они стали суперзвездами. Я как советский человек, узнав о таком факте биографии Нуриева, была потрясена. Во-первых, в те времена уже остаться на Западе - удел или очень сильных, или сумасшедших. Не знаю, чего в нем было больше? И второе. Какую надо иметь силу воли, чтобы отказаться от огромного гонорара - для советского человека вообще немыслимого - и заставить себя уехать в другую страну, при этом заплатить свои первые деньги только за то, чтобы стать еще лучше. Никому из наших спортсменов пока не суждено пойти на такое. Наверное, нет той нуриевской силы, а может, и легкого сумасшествия, что всегда присуще гениям.
Мы играли очередной ветеранский турнир во Флориде, в сказочном местечке, Саделбрук, рядом с Тампой. Первое, что я увидела, когда въехала на территорию стадиона, Крис уже тренируется. В Садельбруке расположена академия Гарри Хофмана, и она занималась с одной из его девочек, восходящей звездой американского тенниса. Там прошел замечательный турнир, где собралась исключительно наша публика. То есть те, кто болел за нас, были нашими поклонниками лет двадцать-тридцать назад. Они захотели вновь с нами встретиться, скорее всего для того, чтобы еще раз пережить острые ощущения из своей молодости. Я во Флориде всегда играла не блестяще, к тому же еще Крис нас всех придавливала своим авторитетом: Флорида - ее штат. Она в нем любимица всех и каждого, и, что греха таить, похоже, именно "на Эверт" и собралась большая часть публики.
Она и родилась во Флориде в городе Фортлотордейли. И хотя мы играли в Тампе, все равно, она же девочка из Флориды. Матч закончился, я ей уступила и говорю: "Крис, как же ты здорово сыграла". Она: "Оля, ты же знаешь, мне теннис легко не дается, я должна работать". Великая Крис Эверт по сей день занимается теннисом по два часа. Она утром, после того как отвозит детей в школу, сама едет на тренировку. Как я понимаю, она занимается не только теннисом, но и в джим-зале, для того чтобы быть все время в форме.
Когда мы с этим турниром переместились в Бокаратон, где сейчас дом Эверт, то Крис - это стало уже традицией - пригласила всех нас к себе в гости. Дом у нее одноэтажный, но очень большой, очень красивый и абсолютно американский. Высота одной из комнат, мне кажется, метров десять, поэтому в ней огромная стена. А вдоль этой стены витрины, в них все ее кубки. Эверт выиграла три раза турнир Хилтон хэд, и ей, как это принято, отдали саму вазу, главный приз. У меня тоже есть тарелка из Австралии, с турнира, который я выиграла три раза. И, между прочим, еще есть дома тарелка с первенства Италии, я его тоже три раза в паре выиграла. Так вот, у Крис Эверт таких трехкратных побед очень много. Мы с Бетти Стове подошли к очередной витрине: "Посмотри на эти призы, сказала я, - мы такого не выигрывали".
Когда входишь в ее дом, понимаешь, он достоин Крис Эверт, другой и не должен быть у такой чемпионки. Но что приятно, повсюду разбросаны игрушки. Дом шикарный, мебель дорогая, люстры хрустальные, а везде натыкаешься на игрушки, то есть дом живой и детям в нем позволяют оставаться детьми. Когда Крис нас встречала, на руках у нее вертелся ее младший сынишка. И выглядела эта картинка не нарочито, а абсолютно естественно. Я у нее спросила: "Крис, а как ты их троих укладываешь?", она отвечает: "Иногда приходится спать в комнате старших, потому что они боятся. Мы с Сэнди меняемся. Одна ночь его, следующая моя". Я в ужасе: "А куда девать третьего?" - "Иногда приходится спать с ним вместе". Такая обычная жизнь матери, отца, их детей, этой семьи, где все любят друг друга.
Она стала другой, нежнее, что ли. У нее даже взгляд стал мягче. Дети открыли другую, не спортивную, а женственную часть ее характера. И это ее только украсило. Как и все, что бы с ней не происходило.
И СНОВА... ТРИ ИМЕНИ
Не конец 1991 года и Беловежская пуща, а уже 1989-1990 годы расчленили страну, где мы родились. Время не только намечало новые границы - стали разрываться отношения и между людьми. В той обостренной ситуации многие неожиданно стали проявляться совсем с иной стороны. Пусть я перестала возглавлять сборную СССР, пусть я уехала работать в Англию, но мои друзья остались моими друзьями навек. Известно выражение: не хочешь терять друзей, не давай им ни денег, ни советов в любви. Случилась довольно неприятная история, когда Теймураз Какулия, мой товарищ, прекрасный тренер, человек, помогавший мне создать сборную команду страны, единственный тренер Лейлы Месхи - порвал с ней все отношения. Я оказалась в сложном положении. Я хорошо отношусь к Лейле и как к девочке (а теперь уже маме двух малышей), и как к игроку, достигшему высоких результатов, но не могу сбрасывать со счетов и дружбу с Тимуром, причем с юных лет. Порой дело доходило до абсурда, нельзя, чтобы разговор с одним увидел второй. Мне казалось, это травмировало их обоих. Когда Тимур просил меня как-то вмешаться, я отказалась - мне было сложно разобраться в произошедшем.
Может быть, каждый по-своему из них и прав и виноват в одинаковой степени. Наступили новые времена, к которым никто из нас не был готов. Если бы существовал контракт между Месхи и Какулией, стандартная вещь для Запада, не возникла бы между ними и ссора. Существовал бы сейчас Советский Союз, у них бы тоже не было проблем.
Я думаю, вал коммерции, который нас накрыл, не дал времени для осмысления. Теперь и я считаю, что контракт должен быть обязательно, он сразу упрощает отношения. Конечно, можно потом сказать: "Ой, я попросила сто долларов, а надо было триста". Ну что ж, это твои сложности, значит, ты неправильно составила свой контракт. Любые действия должны быть профессиональны.
Кстати, пару лет назад в Англии мой контракт пересматривался. Я села изучать его со своим адвокатом, уже упомянутым ранее Филом Де Печиотто, и он мне говорит: "Оля, давай рассуждать логически, на что мы согласны". - Я говорю: "Вот этот пункт - реальный, потому что нельзя больше просить, а вот этот нереальный". - "Я с тобой согласен, в делах должна быть реальность". Дальше, видя мое положительное отношение к размеру цифр или убедив меня, что эти величины правильные, Фил вел контракт к подписанию.
Но разрыв с любимой ученицей - не единственное несчастье, обрушившееся на Тимура. То, что с ним случилось, ударило нас как громом среди ясного неба. Тимур плохо себя чувствовал, у него все чаще и чаще болела спина. У всех нас, бывших спортсменов, очень часто болят спины, и порой не знаешь, то ли это мышцы потянуты, то ли позвоночник не в порядке? Однажды в Москве Тимур приехал к нам домой и сказал, что ему посоветовали сделать анализы в Англии. Действительно, в Англии анализы делают качественно. "Давай как-то это организуем", - попросил меня Какулия. Мы вместе приехали на турнир перед Уимбл-доном - это был Истборн, пришли к врачу турнира посоветоваться. Тот сразу предложил Тимуру сделать то-то и то-то, а во время Уимблдона обещал уже дать ответ.
Шел 1990 год. Июнь. Первый год, когда Витя впервые выехал со мной за границу и сразу на Уимблдон. Мы жили не в гостинице, а снимали маленький дом. Сидим вечером, пьем чай, с нами жилплощадь делила Аня Дмитриева с сыном Митей, как вдруг открывается дверь и передо мной встает Джорджина Кларк. Кто такая Джорджина Кларк? Она от WTA работает директором на различных турнирах, в том числе руководила раз и московским, а на Уимблдоне жила около меня. Что же происходит, если она, англичанка, пришла, не предупредив, вечером ко мне домой? Правда, Джорджина пыталась мне позвонить, но ей сказали, что мой телефон отключен. Она передала, чтобы я срочно позвонила врачу Уимблдона. Я звоню, и тот мне объясняет: "Какулия должен завтра же улетать в Москву, у него в любой момент может треснуть позвоночник". Мы в шоке. Оказывается, у Теймураза что-то вроде кисты, огромный нарост на позвоночнике. Я села. Сижу и думаю, сразу сто пятьдесят мыслей в голове. Смотрим с Аней друг на друга, встать невозможно, потому что, если встанем, надо идти, искать Тимура. Какулия жил в гостинице. Но где его гостиница? Отель у него такого уровня, что в номере нет телефона. А завтра Месхи играет матч. Как сказать ему: "Не поднимай ничего, никаких тяжестей"? Он же каждый день берет с собой теннисную сумку. И я должна ему сказать диагноз накануне первого матча Лейлы на Уимблдоне!
Как я понимаю, когда мы утром все встретились на кортах, на моем лице столько всего оказалось написано, что мои девицы хором заголосили: "Ольга Васильевна, что случилось?" Я ответила им, что ничего. Но Тимура я не могла обманывать. Правда, начала я с другого: "Тимур, я пойду посмотрю, как там у нас с обратными билетами?" Хорошо, что в тот день Уимблдон посетил тогдашний представитель Аэрофлота в Лондоне, Виктор Илюхин, с которым у нас сложились дружеские отношения. Я к Илюхину: "Тимурику нужно срочно сделать билеты обратно в Москву" (времена стояли советские, значит, с билетами существовал постоянный напряг, да и летать разрешали только Аэрофлотом). Объяснила ситуацию. Илюхин: "О чем ты говоришь? Мы отправим его, как только вы скажете, и машину за ним пришлем". Оставалось самое трудное - объявить диагноз Тимурику. Как я его из себя, отведя Тимура в сторону, сумела выдавить, не знаю, как и не знаю понял ли он до конца, о чем я лепечу, но, наверное, понял, во всяком случае его лицо после разговора со мной выражало еще больший ужас, чем мое. Лейла Месхи проиграла матч сразу. Конечно, я виновата в том, что не смогла скрыть своего страха, из-за чего пострадала Лейла. Но рисковать по сути дела жизнью человека я тоже не могла. Какулия на следующий день улетел в Москву, Лейла еще осталась играть пару.
В Москве Тимур сразу лег в больницу, и ему требовалось специальное лекарство, которого в Совет-ском Союзе, естественно, не было. Той осенью в столице первый раз проходил женский международный турнир. Накануне я позвонила своему другу в Англию, попросила его, чтобы он взаймы купил это лекарство. Рецепт я выслала в Лондон, без него мой английский приятель ничего не мог сделать. Естественно, русский рецепт надо переписать. Поехали к тому же самому врачу в Уимблдоне. Что может быть в жизни важнее, чем друзья? Доктор переписал наш рецепт на английский. Наш друг Джон Томпсон купил лекарство. Но теперь полагалось найти возможность передать его в Москву. А в те годы это не так-то легко было сделать. Бдительные таможенники отбирали все, что могли отобрать. Я звоню в WTA, спрашиваю, кто из медиков приезжает в Москву на турнир. Выясняется, летит такая-то, и ей вручают лекарство для Какулии. Наконец препарат попадает в Москву, но самое главное, он помогает Тимуру, тот стал лучше себя чувствовать. В конце концов Тимур поправился и даже поехал работать на Кипр, а сейчас вновь тренирует в Тбилиси, хотя со здоровьем у него не блестяще.
Тимуру старались помочь многие, но важнее всего оказалась помощь Шамиля Тарпищева, который организовал для Какулии немалую материальную помощь. Попав на больничную койку, Тимур, конечно, нуждался. Чем мы можем зарабатывать? Только двумя способами: или сами играем, или подкидываем тем, кто играет. У меня так удачно сложилось, что мне не пришлось кидать "чайникам" мячи. Во всяком случае пока. Но мало ли что может случиться. Тогда я буду работать обычным тренером. Сейчас тренер и за границей, и у нас это не тот, который хорошо и правильно говорит, а хорошо и правильно показывает. Тимуру так работать сейчас сложно. Когда мы виделись последний раз, он рассказал мне, что организовал свою школу, несколько молодых ребят-тренеров, те, что учились у него, ему помогают. В общем как-то жизнь наладилась. В прошлом году Тимур уже выглядел неплохо, правда опирался на палочку. Он постоянно должен проходить курс лечения, причем очень недешевый курс.
Марине Крошиной в спортивной жизни не очень повезло. Не повезло с украинской федерацией, с тренером, который ее вырастил, не повезло и с послед-ним наставником, Владимиром Камельзоном. Но причина этих невезений, как мне кажется, заложена все-таки была в том, что она боролась больше за материальную сторону жизни, нежели за творческую, к которой она тяготела куда как больше.
Для Марины явно был более подходящ теннис на земляном корте, но она всегда играла на траве, где чувствовала себя неуютно. И в жизни у нее получалось в общем-то так же, как и в теннисе. Хотя она и побеждала на детском Уимблдоне, естественно, на траве, но по большому счету ее стихия - грунт. Но Марина никогда не играла первенство Франции, потому что туда посылали на две недели, а командировка на Уимблдон занимала четыре. Угадайте с первого раза, где суточные больше? Возможно, я и ошибаюсь, но мне казалось, что и ее муж, и Камельзон в этом отношении на нее немного давали, хотя, что спорить, конечно, Уимблдон престижнее, чем первенство Франции.
Сейчас, как тренер с большим стажем, я понимаю, что, если бы Марине делали специальный график, предусматривающий игру на земле, не сомневаюсь, на ее долю пришлось бы значительно больше побед. Но в наши годы поехать в один год туда и туда считалось слишком жирно. Я одна играла и на первенстве Франции, и на Уимблдоне. А Марине разрешалось выбирать что-то одно.
Ее теннис сильно отличался от моего. Мой стиль считался модным, атакующим, с выходами к сетке, зато Марина имела самое ценное в теннисе качество предвидение. Может, природа, компенсируя свои просчеты, награждает этой способностью "медленных" игроков. Я пишу медленных в кавычках, потому что скорости "медленного" профессионала для обычного любителя колоссальные. Игра Марины аналогична игре Хингис, конечно, не в таких идеальных пропорциях, но она, как и Мартина, демонстрировала такое же изумительное чувство мяча. Я вспоминаю, как с ней играла: только замахнешься, она уже там, куда ты собиралась послать мяч. Я это помню как никто, потому что довольно долго Марина считалась единственной моей соперницей в стране и в классификации стояла под номером "два".
Передо мной обложка английского теннисного журнала, на ней крупно Хингис, я в ее лице вижу черты Марины, пожалуй, даже не черты, а просто сходство. Они и в жизни очень похожи, обе с одинаковыми странными, не сходящими с лица улыбками. Даже ногой Мартина "подгребает" точно так же, как это делала Марина.
Марина Крошина ничего не дорабатывала до конца. А возможно, ее неправильно направляли, как знать. Но она всегда оставалась интересным мастером, и легко сыграть против нее никогда не получалось. Марина - творческая натура, она часто грезила, другими словами, ее посещало невероятное количество идей, которые трудно назвать реальными. Если на корте чувство реальности она никогда не теряла, то в жизни ничего похожего не получалось. Что я сейчас о ней знаю? Знаю, что она пригласила к себе в Киев ученицу из Владивостока, причем взяла ее к себе домой. Потом эта ученица куда-то исчезла, а Марина уехала за границу. Я с ней пару раз встречалась на турнирах, она мне немного о себе рассказала, и я по ее словам сделала для себя такой вывод. Проблема Марины с девочкой состояла в том, что мы очень часто невольно в учениках повторяем себя. Мне повезло, я работала в сборной с самыми разными теннисистками, не было какой-то одной. Повезло и им, потому что я знала, как надо работать. Не то чтобы я в своей молодости тренировалась столько, сколько Курникова, нет, в мое время так себя не мучили. Но в то же время я прошла школу настоящего ежедневного нелегкого труда и понимала, как это необходимо. Я дружила с Уэйд, общалась с Кинг, которые умели "пахать", как никто, и, естественно, свое умение трудиться, как могла, старалась передать девочкам в сборной. У Марины обязательное желание работать в характере отсутствовало. Естественно, она не могла его требовать от своей девочки. И все оказалось впустую, потому что без умения истязать себя - чемпион не получается. Чему бы ты не научил, что бы не передал, но если нет фундамента из трудолюбия, никакой талант наверх не пробьется.
Еще раз замечу, что все это в области моих предположений. Правильную характеристику можно дать человеку только в том случае, если с ним вместе работаешь. А с того момента, как я перестала играть, отношения у нас с Мариной дальше не сложились. И все выводы по поводу ее ученицы я сделала из того, прежнего опыта нашего общения.
Марине всегда хотелось писать книги, картины, заниматься каким-то более романтическим делом, чем потеть на корте. Правильнее сказать, она желала оставаться прежде всего женщиной и, похоже, ей это удавалось лучше всего. Мечты у Марины были такие домашние, такие женские. Я всегда видела ее пушистой красивой кошечкой, в розовом пеньюаре лежащую на розовом диване, и которую все время хочется погладить.
Давно я ее не встречаю. Живя на Украине, сложно находиться в орбите большого тенниса. Москва вся горела и горит теннисом, а на Украине подобного бума нет, и это тоже причина, отчего она как тренер, как звезда потерялась. Жалко. Кстати, Марина единственная моя подруга из молодости, с кем я уже много лет не виделась. Почти всех довольно регулярно встречаю, знаю, что происходит с Аней Красько, ей нелегко жить в Ленинграде, вернее в Петербурге. Знаю, что происходит у всех, с кем играла. Лиля Карпова работает в Италии. Женя Бирюкова тоже в Италии. У Лены Гранатуровой маленькие дети, она трудится в Москве. Роза Исланова воспитывает двух будущих суперзвезд, точнее одну суперзвезду уже воспитала: Марата Сафина. Я в курсе дел и старшего для меня поколения - Лены Слепченко, Гали Бакшеевой, Тиу Партас-Киви много работала в Финляндии, но вернулась в Эстонию. А ее дочка - она постарше Кати - с родителями обратно не приехала, сказала: "Вы меня сначала вырвали из Эстонии, теперь хотите наоборот..." Жизнь есть жизнь, у каждого в ней своя судьба, а вот Марина как-то совсем ушла от меня.
А вот дальнейшая судьба Ивон Гулагонг оказалась и необычной и интересной. Ивон очень долго жила в Америке. Сразу после того как она разорвала со своим тренером и вышла замуж, Ивон переехала в Америку. А потом, лет пять назад, она вдруг вспомнила, что в ней течет кровь австралийских аборигенов, что у нее долг перед своей маленькой нацией, и уехала в Австралию. Ивон помогает аборигенам, а всем другим рассказывает об их жизни. У нее невероятно красивая дочь, которая сейчас тоже на пути к славе, правда, дороги с мамой у них разные. Дочь - неплохая актриса и, возможно, станет кинозвездой. Во всяком случае, девочка талантлива, играет в театре. Хотя муж Ивон англичанин с русской кровью, он тоже уехал вслед за женой в Австралию. Ивон выпустила книгу - не о теннисе, не о своей жизни, а о жизни аборигенов, об их проблемах. Ее, как и прежде, преследуют травмы, последний раз, когда мы играли ветеран-ский турнир в Америке, она порвала ахиллесово сухожилие.
Что касается денег, то с ними не густо, хотя она и была двукратной чемпионкой Уимблдона. Даже знаменитая Гулагонг не смогла себя теннисом обеспечить на всю оставшуюся жизнь, речь не идет о миллионах, какие есть, например, у Селеш или Пирс. Ивон выиграла один Уимблдон до рождения дочки, второй - после рождения. Гулагонг - единственная теннисистка, которая в таком порядке дважды выиграла Серебряную тарелку. Причем, если первый раз она победила в 1971 году, то второй - спустя почти десятилетие, в 1980-м. Теперь можно с уверенностью сказать: Ивон стала неповторимой страницей в истории тенниса.
IV. ТУРНИРЫ ВЕТЕРАНОВ
Когда я начинала играть в теннис, то, конечно, по молодости лет не представляла, что теннис станет делом всей моей жизни. Но я никак не могла предполагать, что и соревнования со мной не расстанутся так долго. Я попрощалась с мировым теннисом, как теперь понимаю, довольно рано - в 28 лет. Я вынуждена была уйти из спорта, так как играть только внутри страны уже не представляло для меня интереса, а дорогу за рубеж теннисистам из-за Московской Олимпиады закрыли, о чем я уже писала. На умном языке это называется исчезновением мотивации. Стоило себя держать в диком режиме, чтобы стать не 20-кратной, а 30-кратной чемпионкой Советского Союза? В те годы мой возраст считался нормальным для прощания. В СССР действовал негласный закон: спортсменка в 28-30 лет должна была уйти. По тем меркам я даже еще и задержалась. Жизнь и судьба и Кинг, и Уэйт, и Навратиловой доказывают, что ранний уход - это неправильно. Самый яркий пример - феноменальное физическое состояние Навратиловой. Я любовалась Мартиной даже в ее 38 и думала: "Боже мой, зачем же я себя уговаривала, что не могу играть, не могу двигаться. Это же глупо. Посмотри, Оля, что она делает, посмотри, как она играет". Мартина в 35 лет обыгрывала двадцатилетнюю Монику Селеш.
Повторюсь, но в те времена, когда я играла, призовые фонды очень сильно отличались от нынешних, понятно, что в меньшую сторону, и мои тогдашние подружки по теннису, все как одна еще работают, кроме двух суперзвезд - Крис Эверт и Вирджинии Уэйд, которые как бы прошли с нами по скромной дороге того тенниса, но все-таки успели захватить и рассвет, который начинался в размерах сумм призовых денег. Даже те первые супергонорары, конечно, все равно не сравнимы с теперешними, но во всяком случае они позволяли лучшим теннисисткам своим мастерством заработать нормальные деньги на нормальную жизнь. В большинстве случаев девушки, которые до начала восьмидесятых входили в двадцатку и даже располагались в конце первой десятки, должны сейчас работать, иначе денег на пристойный дом и хорошие наряды не хватает. Бетти Стове долго трудилась, и только после того, как она закончила тренировать Мандликову, накопления позволили ей уйти от каждодневной работы. Франсуаз Дюр, у которой двое детей, тоже до сих пор на кортах, правда она менеджер. Не из-за того, что она жадная на деньги, просто в них есть необходимость. Когда у тебя дети, расходов же намного больше. А уж Бетти и Френки куда больше ездили в свое время по турнирам, чем я. Так что у меня другого варианта и не предвиделось, как все, оставив спорт, я продолжала работать.
Почти на каждом турнире Большого шлема в знак уважения к тем профессионалам, которые сделали большой теннис таким по-настоящему большим, а также уважая привязанность зрителей-ветеранов, преданных своим кумирам, на этих состязаниях с огромными, в несколько миллионов долларов призами, начали проводиться и соревнования для бывших звезд. В какой-то степени они дали и кумирам возможность немного подработать. Интерес к "старой гвардии", естественно, ослаб, но, как ни странно, не сильно. Все же их имена звучали очень громко. Это же те первые теннисисты, которые появились на телевизионном экране. Сейчас мы видим и ATP-туры, и WTA-туры, их показывают по нескольким программам чуть ли не каждый день. А ведь все начиналось с трансляции только Уимблдона и "Ю.С. опен", на этом знакомство с теннисом на телевидении заканчивалось. Почему и я, советская, из этой обоймы не выпала? Потому что так мало тогда показывали теннисисток, что запомнить их труда не составляло. Все, кто хорошо играл на Уимблдоне, сразу попадали в разряд знаменитостей, других возможностей прославиться на телеэкране у теннисистов не существовало.
Когда меня пригласили играть ветеранские турниры, я была одновременно и поражена, и заинтересована. Я еще ходила совсем свеженькой, мне только-только стукнуло тридцать пять. Именно с этой цифры они начинают. Кстати, сейчас она выглядит смешной, потому что Мартина в 39 лет играла в основной сетке "Ю.С. опен". В феврале 1999 года, когда мне уже исполнилось пятьдесят, я выходила на корт против Джиджи Фернандес, которая за год до нашей исторической встречи выступала на первенстве США и еще совсем недавно с Наташей Зверевой выигрывала турниры Большого шлема. Конечно, я оказалась немножко в шоковом состоянии, разница в 15 лет все же в теннисе чувствуется.
Мое участие в турнирах ветеранов произошло неожиданно. Я приехала со своими девочками на первенство США, приехала с ужасными болями в спине, поскольку травм я получила немало, особенно в конце моей спортивной карьеры. Подходит ко мне Вирджиния Уэйд: "Оля, ты не хочешь сыграть в нашем турнире?", а тогда я о нем и знать ничего не знала. Я заинтересовалась: "А чего это такое?", она предлагает: "Давай сыграем, узнаешь". И мы тут же, "с листа", составили с ней пару и дошли до финала. Сейчас я уже могу признаться, а тогда я не имела права даже думать о призе, то есть о деньгах. Я, профессионал, не могла за свою работу получать деньги, поскольку носила гордое звание "советский тренер". Но тут их полагалось брать! И тогда я страшно испугалась, ведь я выиграла, попав в финал, огромную, по сравнению с моими суточными, сумму денег. Чтобы вывести меня из этого дурацкого состояния и дать возможность получить приз, мне купили "Роллекс". Через пару лет после своего дебюта в турнире ветеранов я уехала в Англию, а там на досуге после недолгих размышлений поняла, что сколько меня будут приглашать в них участвовать, столько я и буду играть.
Должна заметить, что, лишь побывав в двух ролях - игрока и тренера, ты понимаешь разницу между одним и другим. Когда ты игрок, все двери перед тобой открыты, когда тренер - в лучшем случае половина оказывается "на замке". Не могу утверждать, что деньги, которые я выиграла в ветеранских турнирах, могут кардинально изменить мою жизнь. Иное дело - билеты, которые я как игрок получаю, плюс пропуск "всюду", который мне выдают в дирекции турнира Большого шлема. И неважно, что отныне я игрок, выступающий среди ветеранов. Все равно по-другому себя чувствуешь, когда понимаешь, что у тебя всегда есть два билета на трибуны центрального корта, и ты не ходишь как попрошайка, не вымаливаешь у всех своих знакомых, работающих на турнире, лишний билетик. Ходить и просить так утомительно и тяжело, что я вздрагиваю, как про это вспоминаю. Зато теперь я полноценный член теннисного сообщества.
К тому же приятно находиться в кругу друзей, с которыми ты не виделась годами. Вот, например, появилась среди нас Мима Яшовец, с которой я недавно играла пару. Яшовец - первая до Селеш известная югославская теннисистка. В свое время Мима выиграла первенство Франции. Мы с ней так давно не виделись, когда расстались она была не замужем, а сейчас у нее уже взрослый ребенок. Ивон Гулагонг я не видела лет сто, она явилась на турнир с младшим ребенком и мужем. Приехала Керри Мелвил, ее я не встречала еще дольше, чем Ивон. И так приятно, что мы все соединились! Например, Бетти Стове, Франсуаз Дюр и я, поскольку мы и европейцы и тренеры, то видимся часто. Пересекаться с Кинг и с Эверт труднее, они американки, но большинство популярных ветеранских турниров проходит в США, так что и с ними мы довольно регулярно общаемся. О своих ровесницах я ничего не знала много лет. И вдруг они рядом! Рядом Пегги Майкл, выигравшая Уимблдон в паре с Ивон Гулагонг. Рядом... Все они - это не только игроки, это не только твои друзья, это твоя жизнь, твоя молодость.
Я регулярно выступаю в ветеранских турнирах. Как ни странно, мои результаты в них вполне приличные. Я уже упоминала о том, что в свое время "Филип Моррис", знаменитый табачный концерн, первым увидел в организации женских теннисных турниров свой шанс на увеличение популярности, а нам, теннисисткам, участие такого спонсора давало возможность неплохо жить. "Филип Моррис" довольно интересно организовал тур и для ветеранов. Сначала за год проходило всего четыре ветеранских турнира "Вирджиния слимс" - это название продукции "Филип Моррис", - потом их стало шесть. "Вирджиния слимс" имели и иную форму проведения соревнований, чем обычный теннисный турнир. Турнир "Вирджиния слимс" проходил за два-три дня. В первый год "Филип Моррис" устроил в зале перед теннисом на целый день концерт джазовой и поп-музыки, причем тоже ветеранов, но сцены. На следующий вечер приходил наш черед. На мой взгляд, такое сочетание превращало теннис (не знаю, как насчет музыки) в оригинальное развлечение. "Филип Моррис" добавлял к собранной за билеты сумме точно такое же количество денег, после чего передавал их в фонд борьбы со СПИДом. Мы и в этой части программы принимали участие, ездили в госпитали, навещали больных, конечно, больше всех этим занимались Кинг и Навратилова. Но и я в какой-то степени оказалась задействована. Потом музыку убрали, ибо такое сочетание влетало устроителям в копеечку.