А как мы ехали в Париж?! Все содержимое холодильника нашего тренера, естественно, ехало с нами - это свое правило Нина Сергеевна соблюдала неукоснительно. Свертки и баночки Нины Сергеевны были сложены в авоську, которую вручили Ане Еремеевой. Потом решили, что в Париж с авоськой ехать неудобно, и переложили их в мою сумку. Как только прибыли в Шереметьево, Нина Сергеевна отправилась в буфет докупать еще и икры.
В Париже садимся на такси, переезжаем на вокзал, по-моему, Северный. Нина Сергеевна полностью в руках Ангелевича, он один говорит по-французски, все мы с открытым ртом смотрим на него. Он говорит "направо" - мы направо, "налево" мы налево, "прямо" - мы прямо. Нина Сергеевна спрашивает: "Адольф Ефимович, куда нам садиться?" Он покупает билеты, конечно, второго класса. "Туда". Мы, нагруженные сумками с провизией, влезаем в вагон. "Адольф Ефимович, я очень волнуюсь, здесь же и первый и второй класс, куда нам садиться?" - "Нина Сергеевна, не торопитесь, пожалуйста, я все выясню".
Подходит проводник, Адольф Ефимович спрашивает, правильно ли сели сюда с билетами второго класса. Тот согласно кивает головой. Мы восхищаемся вторым классом. Мягкие замечательные вишневые диваны, роскошные занавески. Что же делается в первом? Нина Сергеевна: "Девочки, размещаемся, и надо поесть". Только мы расселись, в купе заглядывает кондуктор. Мы не понимаем, отчего начал дергаться Адольф Ефимович, что происходит, и, не обращая внимания на муки Ангелевича, продолжаем поглощать бутерброды. В это время возникает спор не хватает пирожного, кто-то съел лишний бутерброд с икрой. Мы, три здоровые, веселые, жизнерадостные девицы, хохочем не умолкая. И явно мешаем сосредоточиться Адольфу Ефимовичу. Нина Сергеевна пытается его успокоить: "Ничего, не переживайте, детям надо покушать". В конце концов он не выдерживает: "Собирайтесь. Мы сели вместо второго в первый класс". Нина Сергеевна удручена: такой знающий человек и совершил такую ошибку. И снова начинается суматоха. Мы опять складываем сумки, ищем сброшенные туфли и при этом, естественно, продолжаем хохотать. Маленький Адольф Ефимович, как настоящий джентльмен, пытается схватить все чемоданы сразу, успеть найти и занять место во втором классе, а нас по-прежнему раздирает смех. Ангелевич один - чемоданов много. Наконец устраиваемся заново, Адольф Ефимович весь в поту. Нина Сергеевна: "Адольф Ефимович, вы теперь уверены, что нас отсюда не попросят?" Ангелевич в негодовании, мы же буквально катаемся от смеха. Со стороны мы, наверное, выглядим довольно глупо, но нам все очень нравится.
У Нины Сергеевны всегда были в запасе забавные истории. "Представляете, мы играем на первенстве страны... Нам тогда платили деньги за призовые места. Сразу наличными. Огромные деньги. Полторы тысячи рублей! Это не нынешние полторы тысячи. Спрятали деньги в чемоданы и с Борисом Новиковым отправились в Сухум. Едем через Тифлис, а там случались нападения бандитов на поезда. Положили вещи на верхнюю полку. Я говорю: "Боря, я иду в туалет, сейчас будет туннель, следи за моим чемоданом". Выхожу из туалета, а мой чемодан вытягивают в окно. Там же огромные деньги! Прощай, мой Сухум! Хорошо, что я вовремя выскочила. "Боря, куда же ты смотришь?" - "Я светил фонариком". Но оказалось, он светил на другой чемодан".
...Маленький городок Туке, поезд стоит минуту-полторы. Весь вагон уже знает: русские теннисистки едут играть турнир, и весь вагон переживает, как бы мы не проскочили свою станцию. Каждый считает своим долгом сказать: следующая станция - Туке. Мы говорим всем "мерси", а Адольфа Ефимовича, наверное, мучает мысль, как он успеет выкинуть все наши чемоданы. Выгрузились, спустились с платформы в длинный туннель, выходящий на привокзальную площадь. Мы тащимся с сумками, Нина Сергеевна шагает в кокетливо надвинутой на лоб шляпке, Ангелевич сгибается под грудой чемоданов, и в этот момент у Ани Красько рвется ручка у сумки - это по-следняя капля. Мы бьемся в истерике от смеха. Грохот, усиливаемый еще и эхом, сотрясает весь подземный переход. Мы не можем остановиться, Нина Сергеевна смеется вместе с нами. Адольф Ефимович ничего не понимает, он возмущен поведением Нины Сергеевны.
К счастью, мы выиграли Кубок Суабо.
В Туке случилась еще одна забавная история. Нину Сергеевну называли "дамой в шляпке". В каждой поездке я выбирала Нине Сергеевне новую шляпку, и она очень ценила мою внимательность. Рано утром, на следующий день после победы, мы уезжали на "Мерседесах" (устроил Адольф Ефимович) в Париж. Сказка. Возможно, Ангелевич боялся заказывать билеты на поезд, поэтому поехали на машинах. Только отъехали, Нина Сергеевна говорит: "Ах, где моя шляпка?" В Париж без шляпки! Нина Сергеевна такое представить себе не могла. Мы вернулись в Туке.
Нина Сергеевна ездила со мной на турниры всего три раза. Потом сказали, что сборной она как тренер не подходит, хотя все эти три года мы выигрывали Кубок. Но еще долго в Туке вспоминали "русскую даму в шляпке".
Теплякова радовалась каждому моему успеху, но не верила, что я могу, например, обыграть Гулагонг. И тем более не могла себе представить, что я обыграю Кинг. Достаточно было мне играть с Кинг хорошо, для нее это уже был праздник. В 1973 году она приехала на Уимблдон с туристами. Я играла матч за выход в 1/8 финала с Гулагонг. Нину Сергеевну прямо с аэродрома привезли на стадион посмотреть матч. Я ее провела и посадила на место тренера. Играли мы не на центральном и не на первом корте, а на втором, где место тренера на трибуне среди публики. Естественно, после каждого мяча я смотрела в сторону Нины Сергеевны. Вскоре на нее смотрел уже весь стадион, понимая, что между нами есть какая-то связь. Нина Сергеевна дышала этой атмосферой: я хорошо играю, она и я - одно целое. За нами следят трибуны Уимблдона. Для нее это была огромная радость.
Я проиграла матч, хотя вела в решающем сете 5:3 и счет в гейме был по тридцати. Двух мячей не хватило, чтобы обыграть Ивон в тот год. В верхней, самой лучшей раздевалке мне дали ванну, я лежала в ней и рыдала. Мне хотелось разорвать все красивые полотенца, что были уложены там стопкой, мне хотелось утонуть, так тяжело я переживала проигрыш. А когда вышла из раздевалки, Нина Сергеевна начала меня поздравлять. Я сказала: "Сколько можно просто хорошо играть?! Я уже не хочу хорошо играть, я хочу выигрывать!" Но все равно ее радость, что мы достигли такого уровня, была приятна.
Нина Сергеевна получала удовольствие от разрешения даже самых мелких забот. В то время на Уимбл-доне охрана турнира была несколько проще, чем сейчас. "Секьюрити" то ли боится, что кого-то украдут, то ли опасается террористов, но сейчас пройти в непредусмотренную твоим пропуском зону невозможно. А тогда я спокойно могла посадить в машину, которую давали игрокам, Нину Сергеевну, не являющуюся членом делегации. Тем самым она экономила целое состояние для советского туриста, два с половиной шиллинга, которые должна была бы потратить за проезд в метро до Уимблдона и обратно. Хотя для нее важнее было то, что она ехала на машине Всеанглий-ского теннисного клуба, которую присылают за игроками и тренерами. В эти минуты она себя чувствовала причастной к событиям Уимблдона.
Нам давали талоны на питание, у меня их скопилось много, часть сборной уже уехала, и их талончики остались у меня. Я подхватила Нину Сергеевну и повела ее перекусить, да еще в гостиную той раздевалки, где комната для суперигроков. Она говорит: "Оля, ведь бывают в жизни счастливые моменты, сколько же ты мне их устроила!" Мелочи жизни, глупости жизни, они ее радовали.
...Мы встретились с Ниной Сергеевной в 59-м, ей уже тогда было 55. Не могу сказать, кого она больше любила: меня или Дмитриеву. Наверное, мне была признательна, что я до конца не расставалась с ней, с другой стороны, Аня - ее "первая любовь". Аня вернулась и помогала ей, отношения между ними сложились довольно трогательные. Но вначале Нина Сергеевна страшно обижалась. Чувства оставленного тренера могут понять только те, кого бросили родные дети.
В Москве на "Динамо" проходил международный турнир на земляных кортах. Самые тяжелые матчи у Ани с Рязановой (как у меня потом с Крошиной). Мы, малыши, подавали мячи. Перед игрой Нина Сергеевна объясняла нам, как правильно надо это делать. Но когда наступил тяжелый момент матча, Аня устала, у нее началась одышка. Нина Сергеевна меня позвала: "Оля! Оля!" Я у задней линии она на трибуне. Я подлетаю, она шепотом: "Ходи медленно". И хотя полагалось подавать мячи вовремя, я делала невероятное, затягивая время, как могла. Однако Аня все равно проиграла.
Нина Сергеевна любила наших мужей, Аниного Митю и моего Витю, она их любила за то, что они принесли счастье в нашу жизнь. Витю, как мне кажется, она обожала. У него хорошее чувство юмора, и Нине Сергеевне нравилось, когда он с ней шутил.
Я ведь часто отсутствовала, и в то время, когда ей уже совсем стало плохо, Витя оказался для нее спасителем: продукты привозил он, разговаривал с ней он, звонил с последними новостями он. Витя никогда у Нины Сергеевны не тренировался, он был только моим спарринг-партнером. Разногласий не может избежать никакая семья. Однажды я решила проучить своего мужа. Нет, я не переехала к маме, я отправилась к Нине Сергеевне. "Он плохо себя ведет, делает то-то и то-то, будет звонить, не говорите, что я у вас". Она совершенно спокойно согласилась играть отведенную ей роль. Витя ей сразу же позвонил: "Нина Сергеевна, Оля у вас?" Она в ответ: "А где Оля? Витя, в чем дело? Ей завтра тренироваться". Витя растерялся, стал объяснять, что я куда-то ушла погулять. Нина Сергеевна положила трубку. "Оля, все получилось, как задумали". Мы уже были как подруги - не каждый тренер сумеет перейти в это качество. Нина Сергеевна сумела.
ВЗРОСЛЫЙ ТЕННИС
В 1969 году я впервые и довольно легко выиграла первенство СССР. С этого года и до моего ухода я возглавляла всесоюзную классификацию. У советской теннисной федерации существовало такое правило: неважно, как ты играл весь сезон за рубежом, но если ты побеждал во внутреннем чемпионате, ты автоматически становился первой ракеткой страны. Обычно это соответствовало реальной расстановке сил внутри страны, на чемпионатах СССР побеждал сильнейший. Но нет правил без исключений: в 1974 году, после финала Уимблдона, будучи сеяной второй на "Ю.С. опен" (Открытое первенство США), я растянула связки стопы, и мне пришлось отказаться от участия во всесоюзном первенстве. Выиграла его Крошина. Галина Акимовна Кондратьева, которая в то время занималась классификацией, радостно мне сообщила: "Оля, мы сделали исключение, теперь ты с Мариной Крошиной первая-вторая". Я поблагодарила ее: все же приятно, когда финалистку Уимблдона оставляют лидером во внутрисоюзной классификации. За одиннадцать лет на чемпионатах страны я завоевала двадцать две золотые медали.
При том, что мой отрыв от лучших теннисисток страны наметился в конце шестидесятых, на регулярные международные соревнования я еще претендовать не могла, хотя Дмитриева, родив второго ребенка, закончила играть в больших турнирах, а Бакшееву я уже обыгрывала постоянно. К тому же я была моложе всех, а у нас любили, чтобы лидерам за двадцать пять не переваливало. Парный финал Уимблдона, в который я попала с Метревели в 1968 году, дал мне уверенность, что я могу играть на равных с сильнейшими игроками мира и что Уимблдон всего лишь соревнование, пусть и великое. Если я вошла в финал пар, почему такое не может произойти в одиночном разряде?
С 1969 года в течение десятилетия на внутренних соревнованиях я почти не проигрывала. Мой календарь тогда выглядел так: четыре турнира дома зимой, потом сборная уезжала ранней весной на турниры в Каир и Александрию. В конце мая проходило первенство Франции, конец июня - Уимблдон, в августе я выступала на Московском международном турнире, осенью иногда попадала в Штаты. Но это событие относилось к разряду экстраординарных. Регулярные поездки за океан начались с 1971 года. В теннисе стали разыгрываться значительные денежные призы. Спорткомитету понравилось зарабатывать валюту, и нас, женскую часть сборной, посылали теперь для участия в серии турниров "Вирджиния слимз".
Но самым главным соревнованием для советских теннисистов считалось первенство Европы. В свое время европейская Федерация тенниса обратила самое серьезное внимание на свой чемпионат. Соцстраны всемерно поддерживали континентальную федерацию, мир переориентировался на профессиональный теннис, в Европе же его почти не знали и решили создать любительский противовес. Об отношении наших прежних спортивных руководителей к профессиональному спорту хорошо известно. Конечно, Советская федерация тенниса была самым активным сторонником европейского любительского чемпионата. Действительно, на первых порах первенство Европы для теннисистов было интересным. А для меня оно связано с первыми моими международными победами. В 1968 году я в паре с Зайгой Янсен, а в миксте с Владимиром Коротковым выиграла золотые медали. Абсолютной чемпионкой я стала, победив во всех трех разрядах, в 1971 году в Болгарии.
Чемпионаты Европы шли один за другим. Пары, миксты, одиночки - я старалась везде, где можно занять первое место. В конце концов, я собрала двадцать две золотые медали, из них шесть за одиночный разряд. На чемпионате Европы я победила Мартину Навратилову, тогда она была еще совсем девочкой, хотя уже и догоняла взрослых. Мы встретились с ней в 1/8 финала. Худенькая, серьезная, этакая девочка-мальчик в шортах, с очень умными глазами. У нее бэкхэнд (удар справа) был послабее, я под него села и, в общем, выиграла без больших трудов. 1973 год, значит, Мартине тогда уже исполнилось шестнадцать. Мы играли в Пескари, в Италии, и матч получился, по-моему, неплохой.
Вы еще не раз встретите английские названия теннисных элементов. Это естественно: теннис - игра, рожденная в Англии. Так вот что означает бэкхэнд. Фактически - это удар из-за спины. И если вы хоть немного знакомы с теннисом, то легко себе представите, что именно так вы начинаете свой удар по мячу слева. Это в том случае, если вы правша. Но если вы играете левой рукой, как, например, Мартина, то для вас это удар справа. Объясняя, как надо действовать, я не говорила своим игрокам: "Обрати внимание на его удар справа, учитывая, что противник левша". Мне было проще сказать: "Обрати внимание на его бэкхэнд или форхэнд".
В свою очередь форхэнд - это удар перед собой. Значит, для правши - удар справа, для левши - слева.
В книге упомянут и дропшот - падающий удар. Теннисисты так говорят об укороченном ударе, когда после него мяч опускается на стороне противника у сетки как бы обессиленный, не имеющий инерции для отскока.
Вы не раз прочтете и выражение "уайлд-карт", после некоторых раздумий я перевела этот термин как "свободная карта". Уайлд-карт имеет отношение к любому профессиональному теннисному турниру. Уайлд-карт означает свободные места в сетке соревнований, которыми распоряжаются сами организаторы, а не федерация. Распределение этих мест как бы и означает выдачу уайлд-карт.
На чемпионате Европы 1979 года в Сопоте я победила в финале Хану Мандликову из Чехословакии, которая считалась восходящей звездой, а я только-только родила Катеньку. Накануне Хана легко переиграла Наташу Чмыреву в полуфинале. Мне тридцать, сопернице двадцать, но она уже знакома со многими крупными финалами. Я, умирая от усталости, обыграла Мандликову 7:5 в решающем сете на одних, как говорится, морально-волевых качествах. На чемпионатах Европы ко мне, многократной победительнице, всегда подходили с большим почтением, которое еще подкреплялось тем, что я успешно играла и среди профессионалов.
Как бы серьезно европейские федерации ни относились к своему первенству, все же женский теннис Старого Света был слабее американского, большая часть теннисных турниров проходила на другом континенте. Но женщины более управляемые и дисциплинированные, чем мужчины, несмотря на отлаженные профессиональные турниры с большими денежными призами, они еще долго собирались на любительском чемпионате Европы в сильном, по международной классификации, составе. Для нас, советских теннисистов, эти соревнования были чрезвычайно важными. В теннисе нет чемпионата мира, и теннисисты могли рассчитывать на квартиры, звания и другие советские привилегии только за успехи на чемпионатах Европы.
Были победы не только на первенстве континента. У меня есть приз с открытого первенства Италии. После третьей победы мне оставили его навсегда. Первая победа в паре с Хант в 1972 году, вторая - на следующий год с Уэйд и третья - с ней же. Но какие еще имена выгравированы на этом кубке: Кинг, Эверт, Тернер, Казалс, Корт, Дюр.
Открытое первенство Франции один раз в паре я выиграла, еще два раза была в финале, парном и одиночном. Я играла пару в финале открытого первенства США, а позже и выиграла его с Мариной Крошиной. Выиграла турнир в 1972 году в Австралии. В Аргентине в 1973 году я победила во всех трех разрядах. В Аргентину мы попали, когда никто из советских граждан в эту страну не ездил, там установился фашистский режим. Мало этого, так еще и президентом теннисной федерации был генерал, начальник службы безопасности. В финале турнира в Буэнос-Айресе я победила Бетти Стове, вместе с ней выиграла парные состязания, победила и в миксте со Славой Егоровым. Мне вручили три медали, отлитые действительно из золота, что в спорте случается редко.
После турнира аргентинская федерация устроила прием на вилле своего президента. Из всей делегации - Колегорский, Лейус, Егоров, Морозова - я, как обычно, была единственной женщиной. В нашей команде я служила справочником и манекеном для семейных покупок, но тут, в Аргентине, оказалась в новом для себя качестве - светской дамы. Сперва нам показали замок генерала с тренажерным залом и кортом. Все шло хорошо, пока не начались танцы. Они, естественно, начались с танго, и президент федерации пригласил меня открыть бал. Мне легче было пять сетов сыграть, чем пройти с ним круг танго. Танцую, пот льет по спине, постоянно наступаю на генераль-скую штиблету и ловлю обращенные ко мне его вежливые, но осуждающие улыбки: "Что ж ты, девочка, нельзя же так..." Я танцевала всегда неплохо, а тут никак не могла понять, отчего мне так неудобно и трудно? На выручку пришел Лейус. Сразу же, после моего провала, он приглашает меня на танго, с ним у меня все получается, на ноги Томасу я не наступаю. Дело в том, что в Аргентине этот танец имеет совершенно другие движения, чем у нас. Когда мы с Лейусом остановились, розы к моим ногам не бросали, но аплодисменты я услышала, тем самым с помощью Лейуса свою репутацию спасла.
В те годы каждый выезд за границу, кроме нескольких традиционных турниров, казался счастливой случайностью. Это уже позже, если не было заявки на игрока за три месяца до начала турнира, его не включали в сетку. А тогда, когда большинство теннисистов составляли любители, таких правил не было, и русских, как всегда, в последний момент записывали в стартовый протокол. Моя высокая классификация и в то же время любительский статус позволяли организаторам закрывать глаза на мой неожиданный приезд. Официально профессионалом я так и не стала, до конца спортивной карьеры оставалась любителем, хотя к концу семидесятых почти все западные теннисистки получили профессиональный статус и обязаны были подчиняться строгим законам коммерческого спорта.
В те давние годы мы, наверное, больше играли ради результата, чем ради денег. Мы вместе обедали, развлекались, болтали, как болтают все девчонки. Такая жизнь сближает. Сейчас спортсмены разъединены: большие деньги - это хорошо, но не во всем.
Сан-Франциско, зима 1989 года, я сижу у корта, наблюдаю за тренировкой своих девочек. Ко мне подходит Рози Казалс и говорит: "Пошли!" Я даже не успела спросить куда. "Возьми у Зверевой ракетки, будешь меня разминать". Казалс тогда было сорок, но она еще играла в турнирах, правда, теперь только парные комбинации. И на центральном корте, перед матчем с Навратиловой, я ее разминаю. "Знаешь, Ольга, - говорит Рози, - все такие пижоны, никто лучше тебя мне не покидает". Наша разминка, как фильм ретро, она тут же собрала всех "бывших", кто оказался на этом турнире, и мы все получаем огромное удовольствие.
Я убеждена, что душевной близости между игроками в мою бытность спортсменкой было больше, и, скорее всего, оттого, что деньги в теннисе тогда платили маленькие. Для нас призовой фонд в десять-пятнадцать тысяч казался огромным. Может, и мне общаться с западными теннисными звездами было проще оттого, что в своих странах они выглядели не лучше, чем я в своей. И Кинг и я чаще всего носили джинсы, в многотысячных платьях и бриллиантах никто на приемы не приходил. Конечно, Наташе Зверевой было сложно подружиться с Сабатини или Граф, как мы дружили в свое время. По теннисной классификации они шли рядом, по уровню жизни между ними пропасть.
"Вначале, когда пришли эти невероятные деньги, - вспоминала Дюр, - в раздевалке началась невообразимая ругань. Кто-то у кого-то зажал очко, кому-то подсудили. И в конце концов пришли к общему мнению: если мы будем так ненавидеть друг друга из-за пары сотен долларов, жизнь станет черной, давайте все же решим, что будем делать дальше... Собрались и решили: теннис есть теннис - это работа, но когда ты в раздевалке, работа уже закончилась. Что произошло на корте - переживай одна, переживай в душе, а в раздевалке настроение свое не демонстрируй". Это черта профессионального отношения к спорту - контроль эмоций вне арены.
...Мои победы над сильнейшими начались с выигрыша у Гулагонг в Куинс-клабе. Я долго подбиралась к первой десятке, но никого из них обойти никак не могла. То три сета сыграю с Кинг, то три сета с Энн Джонс, то еще с кем-то, но никак не получалось выиграть у суперзвезды. Вот уже совсем близко, вроде хорошо играла, Нина Сергеевна радовалась, все радовались, но победы не приходили. Я уже говорила, как вся изрыдалась и истерзалась от горя, что никак не могу дожать Гулагонг в последнем сете. Спустя годы перед Уимблдоном женщины играли турнир в Исборне, мужчины в Куинс-клабе. А тогда в Куинс-клабе - где я в 1973 году вошла в финал крупного турнира - соревнования шли параллельно и женские и мужские. Для тренера сборной Сергея Сергеевича Андреева Алик Метревели всегда и во всем был на первом месте, и, когда полуфинал Алика совпал по времени с моим финалом с Ивон Гулагонг, Сергей Сергеевич, естественно, отправился смотреть, как играет Алик.
Так первый свой крупный турнир я выиграла при большом скоплении публики, но при полном отсутствии хотя бы одного советского болельщика, пусть и старшего тренера сборной. Я победила Ивон очень легко, а главное, добилась преимущества над игроком, даже не десятки, пятерки. И первая моя мысль: "Как жаль, что Колегорский года не дожил до этой победы на пути к серебряной вазе Уимблдона". Колегорский, ветеран советского тенниса, написал книгу и в ней спрашивал: "Когда советский теннисист выиграет Уимблдон?" Потом я подумала о том, как порадуется Нина Сергеевна, потом немножечко о себе, а потом уже побежала звонить домой.
В 1973 году я на Уимблдоне уже вошла в число сеяных игроков. Турнир для меня закончился на 1/4 финала, но это означало, что я среди первых восьми, то есть место среди лучших заняла по праву.
На следующий год в США, на престижном турнире, я обыграла Кинг. Еще не наступили времена, когда синтетический ковер, покрытие корта, перевозят из города в город, как это стало происходить позже на серии "Вирджиния слимз". Тогда было так: сегодня мы играем в зале, завтра на улице, послезавтра вновь возвращаемся под крышу. При такой требующей и большого универсализма, и умения быстро перестраиваться в моментальной "смене декораций" я выиграла свой первый турнир в Америке. Это произошло в Филадельфии.
Со мной вместе в США была Женя Бирюкова, выступили мы с ней вполне прилично в паре, но она проиграла отборочные соревнования одиночек в Сарасоте и не попала на турнир в Филадельфию. Ее тренер Спиридонов, он же руководитель "делегации", вынужден был отправить Женю на следующий день домой в Союз. Посадил он ее одну в самолет и пустил через всю Америку. Это безумное правило, при котором экономят копейки, а теряют в сотни, если не в тысячи раз больше, сохранялось в Госкомспорте долгие годы. Я ничего не могла сделать, чтобы задержать хоть на несколько дней Лейлу Месхи в Сеуле, когда она проиграла первой ракетке мира Штефи Граф. Не говоря уже о том, какая это моральная травма для самой Лейлы, но страдали и ее подруги, переживая за нее. Мы собирали Лейлу ночью, чтобы девочки не видели ее отъезда. К тому же при отсутствии спарринга только Месхи могла разминать Савченко и Звереву.
Прилетели мы вдвоем со Спиридоновым в Филадельфию. И я из жары, которая стояла в Сарасоте, попала в прохладную погоду Филадельфии, с медленных земляных кортов Сарасоты на быстрое покрытие Филадельфии. Вечером приехала, а на следующий день утром играть. Тренировалась в зале двадцать пять минут. В первом круге обыграла Мастхофф. В то время она была первым номером в ФРГ и сохраняла это звание еще лет пятнадцать. Хорошая и очень умная спортсменка, владеющая мощным, с хлыстом, ударом, с хорошим чувством мяча, куда ни пробьешь - она уже там. Мне, с моим стилем, играть против нее было трудно. Во втором круге побеждаю Бетти Стове, первый номер Голландии. Третий круг. Я беру верх над австралийкой Гурлей, которая накануне выиграла у Гулагонг.
Пресс-конференция после этого матча сделала меня довольно популярной у журналистов. Что же на ней произошло? Английский у меня тогда был безобразный, но от пресс-конференций я тем не менее не отказывалась. Мы сидим с Гурлей перед журналистами, по их мнению, две провинциалки, одна советская, другая австралийская. Гурлей живет в Тасмании, на острове у Австралийского материка. Пресса начинает мучить Гурлей, задавая ей один и тот же вопрос: "Откуда вы?" Она так тихо: "Из Тасмании". Корреспондент переспрашивает снова: "Что такое Тасмания?" Она сидит, совершенно пунцовая, никак не может объяснить, где Тасмания. В конце концов я не выдержала: "Извините, - говорю, - вам географию в школе преподавали?" Он: "Что вы этим хотите сказать?" Я: "В Советском Союзе все дети знают, что Тасмания не на Луне, это остров рядом с Австралией". Гурлей смотрела на меня, как на врача-исцелителя, а журналистов этой выходкой я расположила к себе, меня запомнили, и писали обо мне, в общем, всегда хорошо.
Полуфинал я играла с Рози Казалс. В этом матче публика показала настоящий американский характер. Они, как и москвичи, любят поболеть против своих, но только до определенного момента, наши же болеют против своих до конца. Когда я вышла на корт, меня бурно приветствовали. "Андер дог" - темная лошадка, девочка из России, к тому же еще и не имеющая шансов. У нас с Рози стиль одинаковый, она бегает как черт, и я не отстаю, публике это, конечно, нравится. Рози - подачу с выходом к сетке, и я так же. Она свечку бросит, и я свечку брошу. Нам аплодируют. Я выигрываю сет, все довольны, мне хлопают. Хлопают еще четыре гейма во втором сете, а потом уже перестают мне аплодировать. Я выиграла в решающем сете, когда трибуны уже вовсю поддерживали Казалс.
В финале я играла с Билли-Джин Кинг - лидером женского мирового тенниса. Кстати, и Казалс входила в десятку, я же была только на подступах к ней. Случилось так, что адвокат Ларри Кинг, тогда муж Билли-Джин, подсказал мне, как надо играть против его жены. Тренеры, которые ездили со мной, ничем мне помочь уже не могли.
Во время соревнований печатались протоколы с расширенной статистикой, у кого каких ударов больше, какой процент попадания, успешные первые подачи, в общем, массу сведений. Мало кто в нашей команде знал теннис на международном уровне, исключая, конечно, Семена Павловича Белиц-Геймана (святотатство даже подумать, что ты теннис знаешь лучше, чем он), и всю новую информацию о своих соперницах я черпала не из рассказов наших специалистов, а из протоколов и журнальных статей. В мире много теннисной прессы, и в ее обзорах подробно пишут о тактике каждого интересного или решающего матча. Поэтому, глядя на сетку соревнований - кто с кем как сыграл, я держала в уме собственную стратегию - как надо выстраивать борьбу против конкретного соперника.
И вот Ларри говорит мне: "А ты не хочешь сравнить свою статистику со статистикой Кинг?" Он, конечно, не сомневался в том, что шансов у меня все равно нет. Но я прислушалась к совету Ларри и обнаружила интересную вещь. Если процент попаданий второй подачи у меня оказался ненамного выше, чем у Кинг, то первая удавалась мне в этом турнире намного лучше. Такая информация дала кое-какие надежды. "Ну, - думаю, - при второй ее подаче (а она всегда почти у всех теннисистов слабее первой) я сумею остро атаковать".
Финальный матч стал одним из лучших в моей жизни. Первая победа в крупном турнире. И каких игроков обыграла! Почти всю десятку проверила!
В Филадельфии разгар весны, в городских скверах зацвела вишня. Я в голубом платьице вышла на улицу, душа моя от счастья буквально разрывалась. В тот день, на вечернем приеме, меня пригласили играть в одной команде с Кинг. Московской девочке с Масловки Оле Морозовой предлагают выступать в команде "Филадельфия флайерс", где основной спонсор Элтон Джон, второй - Дик Бутэрро, менеджер радио Филадельфии, а капитан и тренер команды - Фрэд Столли. "Оля, спрашивал Дик, - что надо сделать, к кому обратиться, чтобы тебя отпустили в Штаты. Хочешь, я пошлю телеграмму Брежневу? Если будешь играть, мы купим квартиру тебе, квартиру родителям, пригласим твоего мужа, твоего тренера, дадим медицинскую страховку, питание, машину и, конечно, будут гонорары". У меня крылья выросли от этого предложения, как от признания в любви, хотя я прекрасно понимала, что, если б со мной позвали бы и всех руководителей советского спорта с их женами, в те годы подобное приглашение было пустым звуком.