Том 1. Стихотворения. Рассказы - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 2
Стихотворения
Не видно птиц. Покорно чахнет…
Не видно птиц. Покорно чахнетЛес, опустевший и больной.Грибы сошли, но крепко пахнетВ оврагах сыростью грибной.Глушь стала ниже и светлее,В кустах свалялася трава,И, под дождем осенним тлея,Чернеет темная листва.А в поле ветер. День холодныйУгрюм и свеж — и целый деньСкитаюсь я в степи свободной,Вдали от сел и деревень.И, убаюкан шагом конным,С отрадной грустью внемлю я,Как ветер звоном однотоннымГудит-поет в стволы ружья.1889
Седое небо надо мной…
Седое небо надо мнойИ лес раскрытый, обнаженный.Внизу, вдоль просеки лесной,Чернеет грязь в листве лимонной.Вверху идет холодный шум,Внизу молчанье увяданья…Вся молодость моя — скитаньяДа радость одиноких дум!1889
Один встречаю я дни радостной недели…
Один встречаю я дни радостной недели, —В глуши, на севере… А там у нас весна:Растаял в поле снег, леса повеселели,Даль заливных лугов лазурна и ясна;Стыдливо белая береза зеленеет,Проходят облака все выше и нежней,А ветер сушит сад, и мягко в окна веетТеплом апрельских дней…1889
Как дымкой даль полей закрыв на полчаса…
Как дымкой даль полей закрыв на полчаса.Прошел внезапный дождь косыми полосами —И снова глубоко синеют небеса Над освеженными лесами.Тепло и влажный блеск. Запахли медом ржи,На солнце бархатом пшеницы отливают,И в зелени ветвей, в березах у межи, Беспечно иволги болтают.И весел звучный лес, и ветер меж березУж веет ласково, а белые березыРоняют тихий дождь своих алмазных слез И улыбаются сквозь слезы.1889
В степи
Н. Д. Телешову
Вчера в степи я слышал отдаленныйКрик журавлей. И дико и легкоОн прозвенел над тихими полями…Путь добрый! Им не жаль нас покидать:И новая цветущая природа,И новая весна их ожидаетЗа синими, за теплыми морями,А к нам идет угрюмая зима:Засохла степь, лес глохнет и желтеет,Осенний вечер, тучи нагоняя,Открыл в кустах звериные лазы,Листвой засыпал долы и овраги,И по ночам в их черной темноте,Под шум деревьев, свечками мерцают,Таинственно блуждая, волчьи очи…Да, край родной не радует теперь!И все-таки, кочующие птицы,Не пробуждает зависти во мнеВаш звонкий крик, и гордый и свободный.Здесь грустно. Ждем мы сумрачной поры.Когда в степи седой туман ночует,Когда во мгле рассвет едва белеетИ лишь бугры чернеют сквозь туман.Но я люблю, кочующие птицы,Родные степи. Бедные селенья —Моя отчизна; я вернулся к ней,Усталый от скитаний одиноких,И понял красоту в ее печалиИ счастие — в печальной красоте.Бывают дни: повеет теплым ветром,Проглянет солнце, ярко озаряяИ лес, и степь, и старую усадьбу,Пригреет листья влажные в лесу,Глядишь — и все опять повеселело!Как хорошо, кочующие птицы,Тогда у нас! Как весело и грустноВ пустом лесу меж черными ветвями.Меж золотыми листьями березСинеет наше ласковое небо!Я в эти дни люблю бродить, вдыхаяОсинников поблекших ароматИ слушая дроздов пролетных крики;Люблю уйти один на дальний хутор,Смотреть, как озимь мягко зеленеет,Как бархатом блестят на солнце пашни,А вдалеке, на жнивьях золотых,Стоит туман, прозрачный и лазурный.Моя весна тогда зовет меня, —Мечты любви и юности далекой,Когда я вас, кочующие птицы,С такою грустью к югу провожал!Мне вспоминается былое счастье.Былыю дни… Но мне не жаль былого:Я не грущу, как прежде, о былом, —Оно живет и моем безмолвном сердце,А мир везде исполнен красоты.Мне и нем теперь все дорого и близко:И блеск весны за синими морями,И северные скудные поля,И даже то, что уж совсем не можетВас утешать, кочующие птицы, —Покорность грустной участи своей.1889
В туче, солнце заступающей…
В туче, солнце заступающей,Прокатился гулкий гром,Ангел, радугой сияющий,Золотым взмахнул крестом —И сорвался бурейy, холодом,Унося в пыли бурьян,И помчался шумно, молодоДымным ливнем ураган.1891
Свежеют с каждым днем и молодеют сосны…
Свежеют с каждым днем и молодеют сосны,Чернеет лес, синеет мягче даль, —Сдается наконец сырым ветрам февраль,И потемнел в лощинах снег наносный.На гумнах и в саду по-зимнему покойЦарит в затишье дедовских строений,Но что-то тянет в зал, холодный и пустой,Где пахнет сыростью весенней.Сквозь стекла потные заклеенных дверейГляжу я на балкон, где снег еще навален,И голый, мокрый сад теперь мне не печален, —На гнезда в сучьях лип опять я жду грачей.Жду, как в тюрьме, давно желанной воли,Туманов мартовских, чернеющих бугров,И света, и тепла от белых облаков,И первых жаворонков в поле!1892
Бушует полая вода…
Бушует полая вода,Шумит и глухо, и протяжно.Грачей пролетные стадаКричат и весело, и важно.Дымятся черные бугры,И утром в воздухе нагретомГустые белые парыНапоены теплом и светом.А в полдень лужи под окномТак разливаются и блещут,Что ярким солнечным пятномПо залу «зайчики» трепещут.Меж круглых рыхлых облаковНевинно небо голубеет,И солнце ласковое греетВ затишье гумен и дворов.Весна, весна! И все ей радо.Как в забытьи каком стоишьИ слышишь свежий запах садаИ теплый запах талых крыш.Кругом вода журчит, сверкает,Крик петухов звучит порой,А ветер, мягкий и сырой,Глаза тихонько закрывает.1892
Догорел апрельский светлый вечер…
Догорел апрельский светлый вечер,По лугам холодный сумрак лег.Спят грачи; далекий шум потокаВ темноте таинственно заглох.Но свежее пахнет зеленямиМолодой озябший чернозем,И струится чище над полямиЗвездный свет в молчании ночном.По лощинам, звезды отражая,Ямы светят тихою водой,Журавли, друг друга окликая,Осторожной тянутся гурьбой.А Весна в зазеленевшей рощеЖдет зари, дыханье затая, —Чутко внемлет шороху деревьев,Зорко смотрит в темные поля.1892
Соловьи
То разрастаясь, то слабея,Гром за усадьбой грохотал,Шумела тополей аллея,На стекла сумрак набегал.Все ниже тучи наплывали;Все ощутительней, свежейПорывы ветра обвевалиДождем и запахом полей.В полях хлеба к межам клонились…А из лощин и из садов —Отвсюду с ветром доносилисьНапевы ранних соловьев.Но вот по тополям и кленамХолодный вихорь пролетел…Сухой бурьян зашелестел,Окно захлопнулось со звоном,Блеснула молния огнем…И вдруг над самой крышей домаРаздался треск короткий громаИ тяжкий грохот… Все кругомЗатихло сразу и глубоко,Сад потемневший присмирел, —И благодатно и широкоВесенний ливень зашумел.На межи низко наклонилисьХлеба в полях… А из садовВсе так же звучно доносилисьНапевы ранних соловьев.Когда же, медленно слабея,Дождь отшумел и замер гром,Ночь переполнила аллеиБлагоуханьем и теплом.Пар, неподвижный и пахучий,Стоял в хлебах. Спала земля.Заря чуть теплилась под тучейПолоской алого огня.А из лощин, где распускалисьВо тьме цветы, и из садовЛились и в чащах отдавалисьВсе ярче песни соловьев.1892
Еще от дома на дворе…
Еще от дома на двореСинеют утренние тени,И под навесами строенийТрава в холодном серебре;Но уж сияет яркий зной,Давно топор стучит в сарае,И голубей пугливых стаиСверкают снежной белизной.С зари кукушка за рекоюКукует звучно вдалеке,И в молодом березнякеГрибами пахнет и листвою.На солнце светлая рекаТрепещет радостно, смеется,И гулко в роще отдаетсяНад нею ладный стук валька.1892
Ковыль
Что ми шумить, что ми звенить
давеча рано предъ зорями
Сл. о пл. Игор.I
Что шумит-звенит перед зарею?Что колышет ветер в темном поле?Холодеет ночь перед зарею,Смутно травы шепчутся сухие, —Сладкий сон их нарушает ветер.Опускаясь низко над полями,По курганам, по могилам сонным.Нависает в темных балках сумрак.Бледный день над сумраком забрезжил,И рассвет ненастный задымился…Что шумит-звенит перед зарею?Что колышет ветер в темном поле?Холодеет ночь перед зарею,Серой мглой подернулися балки…Или это ратный стан белеет?Или снова веет вольный ветерНад глубоко спящими полками?Не ковыль ли, старый и сонливый,Он качает, клонит и качает,Вежи половецкие колышетИ бежит-звенит старинной былью?II
Ненастный день. Дорога прихотливоУходит вдаль. Кругом все степь да степь.Шумит трава дремотно и лениво.Немых могил сторожевая цепьСреди хлебов загадочно синеет,Кричат орлы, пустынный ветер веетВ задумчивых, тоскующих полях.Да день от туч кочующих темнеет.А путь бежит… не тот ли это шлях,Где Игоря обозы проходилиНа синий Дон? Не в этих ли местахВ глухую ночь в яругах волки выли,А днем орлы на медленных крылахЕго в степи безбрежной провожалиИ клектом псов на кости созывали,Грозя ему великою бедой?— Гей, отзовись, степной орел седой!Ответь мне, ветер буйный и тоскливый!…Безмолвна степь. Один ковыль сонливыйШуршит, склоняясь ровной чередой…1894
Костер
Ворох листьев сухих все сильней, веселей разгорается,И трещит, и пылает костер.Пышет пламя в лицо; теплый дым на ветру развеваете;Затянул весь лесной косогор.Лес гудит на горе, низко гнутся березы ветвистые,Меж стволами качается тень…Блеском, шумом листвы наполняет леса золотистыеЭтот солнечный ветреный день.А в долине — затишье, светло от орешника яркого,И по светлой долине леснойТянет гарью сухой от костра распаленного, жаркого,Развевается дым голубой.Камни, заросли, рвы. Лучезарным теплом очарованный,В полусне я лежу у куста…Странно желтой листвой озарен этот дол заколдованный,Эти лисьи, глухие места!Ветер стоны несет… Не собаки ль вдали заливаются?Не рога ли тоскуют, вопят?А вершины шумят, а вершины скрипят и качаются,Однотонно шумят и скрипят…17. IX.95
Лес Жемчужникова
Когда на темный город сходит…
Когда на темный город сходитВ глухую ночь глубокий сон,Когда метель, крутясь, заводитНа колокольнях перезвон, —Как жутко сердце замирает!Как заунывно в этот час,Сквозь вопли бури, долетаетКолоколов невнятный глас!Мир опустел… Земля остыла…А вьюга трупы замела,И ветром звезды загасила,И бьет во тьме в колокола.И на пустынном, на великомПогосте жизни мировойКружится Смерть в веселье дикомИ развевает саван свой!1895
Счастлив я, когда ты голубые…
Счастлив я, когда ты голубыеОчи поднимаешь на меня:Светят в них надежды молодые —Небеса безоблачного дня.Горько мне, когда ты, опускаяТемные ресницы, замолчишь:Любишь ты, сама того не зная,И любовь застенчиво таишь.Но всегда, везде и неизменноБлиз тебя светла душа моя…Милый друг! О, будь благословеннаКрасота и молодость твоя!<1896>
Вьется путь в снегах, в степи широкой…
Вьется путь в снегах, в степи широкой.Вот — луга и над оврагом мост,Под горой — поселок одинокий,На горе — заброшенный погост.Ни души в поселке; не краснеютИз-под крыш вечерние огни;Слепо срубы в сумерках чернеют…Знаю я — покинуты они.Пахнет в них холодною золою,В печку провалилася труба,И давно уж смотрит нежилою,Мертвой и холодною изба.Под застрехи ветер жесткий дует,Сыплет снегом… Только он одинО тебе, родимый край, тоскуетПосреди пустых твоих равнин!Путь бежит, в степи метель играет,Хмуро сходит долгой ночи тень…О, пускай скорее умираетЭтот жуткий, этот тусклый день!1897
Три ночи
Старый сад всю ночь гудел угрюмо,Дождь шумел, и, словно капли слез,Падал он в холодный снег на землюС голых сучьев стонущих берез.По лесным трущобам и оврагам,По полям, пустынным и глухим,Первые весенние туманыРасползались медленно, как дым.И леса седой оделись мглою,На озерах поднялися льды,И долины грозно потемнелиОт свинцовой мартовской воды…А другая ночь — все победила:Ветер снес сырой туман с полей,Загорелись звезды, и в долинахЗашумели воды веселей.До зари кричали хлопотливоВ ближней роще черные грачи,Старый сад и тихую усадьбуОглашали стонами сычи.И темней ночное было небо —Издалека в темноте ночнойВеяло весенним ароматом,Веяло грядущею весной…И недолги были ожиданья:За день вся природа ожила!Вечер был задумчив и прекрасен,И заря, как летняя, тепла.А когда померк закат далекий,Вспомнилась мне молодость моя,И окно открыл я, и забылся,В сердце, грусть и радость затая.Понял я, что юной жизни тайнаВ мир пришла под кроном темноты,Что весна вернулась — и незримоВырастают первые цветы.1889–1897
Беру твою руку и долго смотрю на нее…
Беру твою руку и долго смотрю на нее,Ты в сладкой истоме глаза поднимаешь несмело:Вот в этой руке — все твое бытие,Я всю тебя чувствую — душу и тело.Что надо еще? Возможно ль блаженнее быть?Но Ангел мятежный, весь буря и пламя,Летящий над миром, чтоб смертною страстью губить,Уж мчится над нами!1898
На дальнем севере
Так небо низко и уныло, Так сумрачно вдали,Как будто время здесь застыло, Как будто край земли.Густое чахлое полесье Стоит среди болот,А там — угрюмо в поднебесье Уходит сумрак вод.Уж ночь настала, но свинцовый Дневной не меркнет свет.Немая тишь в глуши сосновой, Ни звука в море нет.И звезды тускло, недвижимо Горят над головой,Как будто их зажег незримо Сам ангел гробовой.1898
Плеяды
Стемнело. Вдоль аллей, над сонными прудами, Бреду я наугад.Осенней свежестью, листвою и плодами Благоухает сад.Давно он поредел, — и звездное сиянье Белеет меж ветвей.Иду я медленно, — и мертвое молчанье Царит во тьме аллей.И звонок каждый шаг среди ночной прохлады. И царственным гербомГорят холодные алмазные Плеяды В безмолвии ночном.1898
В пустынной вышине…
В пустынной вышине,В открытом океане небосклонаВосток сияет ясной бирюзой.В степной далиПогасло солнце холодно и чисто,Свеж, звонок воздух над землей,И тишина царит, —Молчание осеннего закатаИ обнаженных черных тополей…Как хороши пустынные аллеи!Иду на юг,Смотрю туда, где я любил когда-то,Где грусть моя далекая живет…А там встают,Там медленно плывут и утопаютВ глубоком океане небосклона,Как снеговые горы, облака…Как холодны и чисты изваяньяИх девственных алеющих вершин!Как хороши безлюдные равнины!Багряная листва,Покрытая морозною росою,Шуршит в аллее под моей ногой…Вот меркнет даль,Темнеет сад, краснее запад рдеет,В холодной и безмолвной красотеВсе застывает, медленно мертвея,И веет холод ночи па меня,И л стою, безмолвием объятый…Как хороша, как одинока жизнь!1898
Враждебных полон тайн на взгорье спящий лес…
Враждебных полон тайн на взгорье спящий лес.Но мирно розовый мерцает АнтаресНа южных небесах, куда прозрачным дымомНисходит Млечный Путь к лугам необозримым.С опушки на луга гляжу из-под ветвей,И дышит ночь теплом, и сердце верит ей, —Колосьям божьих нив, на гнездах смолкшим птицам,Мерцанью кротких звезд и ласковым зарницам,Играющим огнем вокруг немой землиПред взором путника, звенящего вдалиВалдайским серебром, напевом беззаботнымВ просторе полевом, спокойном и дремотном.1900
Затрепетали звезды в небе…
Затрепетали звезды в небе,И от зари, из-за аллей,Повеял чистый, легкий ветерВесенней свежестью полей.К закату, точно окрыленный,Спешу за ним, и жадно грудьЕго вечерней ласки ищетИ счастья в жизни потонуть.Не верю, что умру, устану,Что навсегда в земле усну, —Нет, — упоенный счастьем жизни,Я лишь до солнца отдохну!1900
Нет солнца, но свeтлы пруды…
Нет солнца, но светлы пруды,Стоят зеркалами литыми,И чаши недвижной водыСовсем бы казались пустыми,Но в них отразились сады.Вот капля, как шляпка гвоздя,Упала — и, сотнями иголЗатоны прудов бороздя,Сверкающий ливень запрыгал —И сад зашумел от дождя.И ветер, играя листвою,Смешал молодые березки,И солнечный луч, как живой,Зажег задрожавшие блестки,А лужи налил синевой.Вон радуга… Весело житьИ весело думать о небе,О солнце, о зреющем хлебеИ счастьем простым дорожить:С открытой бродить головой,Глядеть, как рассыпали детиВ беседке песок золотой…Иного нет счастья на свете.1900
Листопад
Лес, точно терем расписной,Лиловый, золотой, багряный,Веселой, пестрою стенойСтоит над светлою поляной.Березы желтою резьбойБлестят в лазури голубой,Как вышки, елочки темнеют,А между кленами синеютТо там, то здесь в листве сквознойПросветы в небо, что оконца.Лес пахнет дубом и сосной,За лето высох он от солнца,И Осень тихою вдовойВступает в пестрый терем свой.Сегодня на пустой поляне,Среди широкого двора,Воздушной паутины тканиБлестят, как сеть из серебра.Сегодня целый день играетВ дворе последний мотылекИ, точно белый лепесток,На паутине замирает,Пригретый солнечным теплом;Сегодня так светло кругом,Такое мертвое молчаньеВ лесу и в синей вышине,Что можно в этой тишинеРасслышать листика шуршанье.Лес, точно терем расписной,Лиловый, золотой, багряный,Стоит над солнечной поляной,Завороженный тишиной;Заквохчет дрозд, перелитаяСреди подседа, где густаяЛиства янтарный отблеск льет;Играя, в небе промелькнетСкворцов рассыпанная стая —И снова все кругом замрет.Последние мгновенья счастья!Уж знает Осень, что такойГлубокий и немой покой —Предвестник долгого ненастья.Глубоко, странно лес молчалИ на заре, когда с закатаПурпурный блеск огня и златаПожаром терем освещал.Потом угрюмо в нем стемнело.Луна восходит, а в лесуЛожатся тени на росу…Вот стало холодно и белоСреди полян, среди сквознойОсенней чащи помертвелой,И жутко Осени однойВ пустынной тишине ночной.Теперь уж тишина другая:Прислушайся — она растет,А с нею, бледностью пугая,И месяц медленно встает.Все тени сделал он короче,Прозрачный дым навел на лесИ вот уж смотрит прямо в очиС туманной высоты небес.О, мертвый сон осенней ночи!О, жуткий час ночных чудес!В сребристом и сыром туманеСветло и пусто на поляне;Лес, белым светом залитой,Своей застывшей красотойКак будто смерть себе пророчит;Сова и та молчит: сидитДа тупо из ветвей глядит,Порою дико захохочет,Сорвется с шумом с высоты,Взмахнувши мягкими крылами,И снова сядет на кустыИ смотрит круглыми глазами,Водя ушастой головойПо сторонам, как в изумленье;И лес стоит в оцепененье,Наполнен бледной, легкой мглойИ листьев сыростью гнилой…Не жди: наутро не проглянетНа небе солнце. Дождь и мглаХолодным дымом лес туманят, —Недаром эта ночь прошла!Но Осень затаит глубокоВсе, что она пережилаВ немую ночь, и одинокоЗапрется в тереме своем:Пусть бор бушует под дождем,Пусть мрачны и ненастны ночиИ на поляне волчьи очиЗеленым светятся огнем!Лес, точно терем без призора,Весь потемнел и полинял,Сентябрь, кружась по чащам бора,С него местами крышу снялИ вход сырой листвой усыпал;А там зазимок ночью выпалИ таять стал, все умертвив…Трубят рога в полях далеких,Звенит их медный перелив,Как грустный вопль, среди широкихНенастных и туманных нив.Сквозь шум деревьев, за долиной,Теряясь в глубине лесов,Угрюмо воет рог туриный,Скликая на добычу псов,И звучный гам их голосовРазносит бури шум пустынный.Льет дождь, холодный, точно лед,Кружатся листья по полянам,И гуси длинным караваномНад лесом держат перелет.Но дни идут. И вот уж дымыВстают столбами на заре.Леса багряны, недвижимы.Земля в морозном серебре.И в горностаевом шугае,Умывши бледное лицо,Последний день в лесу встречая,Выходит Осень на крыльцо.Двор пуст н холоден. В ворота,Среди двух высохших осин,Видна ей синева долинИ ширь пустынного болота.Дорога на далекий юг:Туда от зимних бурь и вьюг,От зимней стужи и метелиДавно уж птицы улетели:Туда и Осень поутруСвой одинокий путь направитИ навсегда в пустом боруРаскрытый терем свой оставит.Прости же, лес! Прости, прощай,День будет ласковый, хороший,И скоро мягкою порошейЗасеребрится мертвый край.Как будут странны в этот белый,Пустынный и холодный деньИ бор, и терем опустелый,И крыши тихих деревень,И небеса, и без границыВ них уходящие поля!Как будут рады соболя,И горностаи, и куницы,Резвясь и греясь на бегуВ сугробах мягких на лугу!А там, как буйный пляс шамана,Ворвутся в голую тайгуВетры на тундры, с океана,Гудя в крутящемся снегуИ завывая в поле зверем.Они разрушат старый терем,Оставят колья и потомНа этом остове пустомПовесят инеи сквозные,И будут в небе голубомСиять чертоги ледяныеИ хрусталем и серебром.А в ночь, меж белых их разводов.Взойдут огни небесных сводов,Заблещет звездный щит Стожар —В тот час, когда среди молчаньяМорозный светится пожар,Расцвет полярного сиянья.1900
На распутье
На распутье в диком древнем полеЧерный ворон на кресте сидит.Заросла бурьяном степь на воле.И в траве заржавел старый щит.На распутье люди начерталиРоковую надпись: «Путь прямойМного бед готовит, и едва лиТы по нем воротишься домой.Путь направо без коня оставит —Побредешь один и сир, и наг, —А того, кто влево путь направит,Встретит смерть в незнаемых полях…»Жутко мне! Вдали стоят могилы…В них былое дремлет вечным сном…«Отзовися, ворон чернокрылый!Укажи мне путь в краю глухом».Дремлет полдень. На тропах звериныхТлеют кости в травах. Три путиВижу я в желтеющих равнинах…Но куда и как по ним идти?Где равнина дикая граничит?Кто, пугая чуткого коня,В тишине из синей дали кличетЧеловечьим голосом меня?И один я в поле, и отважноЖизнь зовет, а смерть в глаза глядит…Черный ворон сумрачно и важно,Полусонный, на кресте сидит.1900
Вирь
Где ельник сумрачным стоитВ лесу зубчатым темным строем,Где старый позабытый скитМанит задумчивым покоем,Есть птица Вирь. Ее уборВесь серо-аспидного цвета.Головка в хохолке, а взорИсполнен скорбного привета.Она так жалостно поет,С такою нежностью глубокой,Что, если к скиту забредетСлучайно путник одинокий,Он не покинет те места:Лес молчаливый и унылыйИ скорбной песни красотаПолны неотразимой силы!И вот, когда в лесу пустомГорит заря, а ельник черныйСтоит на фоне золотомСтеною траурно-узорной,С какой отрадой ловит онВсе, что зарей еще печальней:Вечерний колокольный звон,Напевы женщин в роще дальней,И гул сосны, и ветеркаОднообразный шелест в чаще…Невыразима их тоска,И нет ее больней и слаще!Когда же лес, одетый тьмой,Сгустится к ней и тьма сольетсяС его могильной бахромой, —Вирь в темноте тревожно вьется,В испуге бьется средь ветвей,Тоскливо стонет и рыдает,И тем тоскливей, тем грустней,Чем человек больней страдает…1900
Последняя гроза
Не прохладой, не покоем,А истомою и зноемНочь с горячих пашен веет:Хлеб во мраке ночи зреет.Обступают осторожноНебо тучи, и тревожно,Точно жар и бред недуга,Набегает ветер с юга.Шелестя и торопливоВолны ветра ловит нива,Страстным шепотом приветаПровожает их, — и мнится:Ночь прощается тоскливоС лаской пламенного лета,Разметалась и томится…Блеск зарниц ей точно снится.Мрак растет над ней кошмаром,И когда всю степь пожаромКрасный сполох озаряет, —В поле чей-то призрак темный,Величавый и огромный,На мгновенье вырастает,Чьи-то очи ярко блещут,Содрогаясь от усилья,И раскинутые крыльяЗа плечом его трепещут.Как тот блеск ее пугает!Точно в страхе пробегаетЗнойный шелест по бурьяну…Быть большому урагану!Уж над этим смутным шумомВсе слышней, как за гороюДальний гром ворчит порою,Как в величии угрюмом.Потрясая своды неба,Он проходит тяжким гуломНад шумящим морем хлеба…Скоро бешеным разгуломВ поле ветер понесется.Скоро гром смелее грянет,Жутким блеском даль зажжется,Ночь испуганно воспрянет,Ночь порывисто очнется —И обильными слезамиВся тоска ее прольется!А наутро над полямиСолнце грустно улыбнется —Озарит их на прощанье,И на нивы, на селеньяЛяжет кроткое смиреньеТишины и увяданья.1900
В отъезжем поле
Сумрак ночи к западу уходит,Серой мглой над черной пашней бродит,По бурьянам стелется к земле…Звезды стали тусклы и далеки,Небеса туманны и глубоки,Но восток уж виден в полумгле.Лошади продрогли. Север дышитВетром ночи и полынь колышет…Вот и утро! В колеях дорогГрязь чернеет, лужи заалели…Томно псы голодные запели…Встань, труби в холодный, звонкий рог!1900
После половодья
Прошли дожди, апрель теплеет.Всю ночь — туман, а поутруВесенний воздух точно млеетИ мягкой дымкою синеетВ далеких просеках в бору.И тихо дремлет бор зеленый.И в серебре лесных озер —Еще стройней его колонны,Еще свежее сосен кроныИ нежных лиственниц узор!1900
Все темней и кудрявей березовый лес зеленеет…
Все темней и кудрявей березовый лес зеленеет;Колокольчики ландышей в чаще зеленой цветут;На рассвете в долинах теплом и черемухой веет, Соловьи до рассвета поют.Скоро Троицын день, скоро песни, венки и покосы…Все цветет и поет, молодые надежды тая…О весенние зори и теплые майские росы! О далекая юность моя!1900
Не угас еще вдали закат…
Не угас еще вдали закат,И листва сквозит узором четким,А под ней уж серебрится садСветом и таинственным, и кротким:Народился месяц молодой.Робко он весенними зорямиСветит над зеркальною водой,По садам сияя меж ветвями.Завтра он зарею выйдет вновьИ опять напомнит, одинокий,Мне весну, и первую любовь,И твой образ, милый и далекий…1900
Лес шумит невнятным, ровным шумом…
Лес шумит невнятным, ровным шумом…Лепет листьев клонит в сон и лень…Петухи в далекой караулкеРаспевают про весенний день.Лес шумит невнятным, тихим шумом…Хорошо и беззаботно мнеПа траве, среди берез зеленых,В тихой и безвестной стороне!1900
Еще утро не скоро, не скоро…
Еще утро не скоро, не скоро,Ночь из тихих лесов не ушла.Под навесами сонного бора —Предрассветная теплая игла.Еще ранние птицы не пели,Чуть сереют вверху небеса,Влажно-зелены темные ели,Пахнет летнею хвоей роса.И пускай не светает подольше.Этот медленный путь по лесам,Эта ночь — не воротится больше,Но легко пред разлукою нам…Колокольчик в молчании бораТо замрет, то опять запоет…Тихо ночь по долинам идет…Еще утро не скоро, не скоро.1900
Рассвет (Высоко поднялся и белеет…)
Высоко поднялся и белеетПолумесяц в бледных небесах.Сумрак ночи прячется в лесах.Из долин зеленых утром веет.Веет юной радостью с полей.Льется, как серебряное пенье,Звон костела, славя воскресенье…Разгорайся, новый день, светлей!Выйди в небо, солнце, без ненастья,Возродися в блеске и тепле,Возвести опять по всей земле,Что вся жизнь — день радости и счастья.1900
Родник
В глуши лесной, в глуши зеленой,Всегда тенистой и сырой,В крутом овраге под горойВьет из камней родник студеный:Кипит, играет и спешит,Крутясь хрустальными клубами,И под ветвистыми дубамиСтеклом расплавленным бежит.А небеса и лес нагорныйГлядят, задумавшись в тиши,Как в светлой влаге голышиДрожат мозаикой узорной.1900
Учан-Су
Свежее, слаще воздух горный.Невнятный шум идет в лесу:Поет веселый и проворный,Со скал летящий Учан-Су!Глядишь — и, точно застывая,Но в то же время ропот свой,Свой легкий бег не прерывая,Прозрачной пылью снеговойНесется вниз струя живая, —Как тонкий флер, сквозит огнем,Скользит со скал фатой венчальнойИ вдруг, и пеной и дождемСвергаясь в черный водоем,Бушует влагою хрустальной…1900
Зной
Горячо сухой песок сверкает.Сушит зной на камнях невода.В море — штиль, и ласково плескаетНа песок хрустальная вода.Чайка в светлом воздухе блеснула…Тень ее спустилась надо мной —И в сиянье солнца потонула…Клонит в сон и ослепляет зной…И лежу я, упоенный зноем.Снится сад мне и прохладный грот,Кипарисы неподвижным строемСтерегут там звонкий водомет.Старый мрамор под ветвями тисовМолодыми розами увит,И горит залив меж кипарисов,Точно синим пламенем палит…1900
Ночь и день
Старую книгу читаю я в долгие ночиПри одиноком и тихо дрожащем огне:«Все мимолетно — и скорби, и радость, и песни,Вечен лишь бог. Он в ночной неземной тишине».Ясное небо я вижу в окно на рассвете.Солнце восходит, и горы к лазури зовут:«Старую книгу оставь на столе до заката.Птицы о радости вечного бога поют!»1901
На высоте, на снеговой вершине…
На высоте, на снеговой, вершине,Я вырезал стальным клинком сонет.Проходят дни. Выть может, и донынеСнега хранят мой одинокий след.На высоте, где небеса так сини,Где радостно сияет зимний свет,Глядело только солнце, как стилетЧертил мой стих на изумрудной льдине.И весело мне думать, что поэтМеня поймет. Пусть никогда в долинеЕго толпы не радует привет!На высоте, где небеса так сини,Я вырезал в полдневный час сонетЛишь для того, кто на вершине.1901
В старом городе
С темной башни колокол унылоВозвещает, что закат угас.Вот и снова город ночь сокрылаВ мягкий сумрак от усталых глаз.И нисходит кроткий час покояНа дела людские. В вышинеГрустно светят звезды. Все земноеСмерть, как страж, обходит в тишине.Улицей бредет она пустынной,Смотрит в окна, где чернеет тьма…Всюду глухо. С важностью стариннойВ переулках высится дома.Там в садах платаны зацветают,Нежно веет раннею весной,А на окнах девушки мечтают,Упиваясь свежестью ночной,И в молчанье только им не страшенБлизкой смерти медленный дозор,Сонный город, думы черных башенИ часов задумчивый укор.1901
Облака, как призраки развалин…
Облака, как призраки развалин,Встали на заре из-за долин.Теплый вечер темен и печален,В темном доме я совсем один.Слабым звоном люстра отвечаетНа шаги по комнате пустой…А вдали заря зарю встречает,Ночь зовет бессмертной красотой.1901
На монастырском кладбище
Ударил колокол — и дрогнул сон гробниц,И голубей испуганная стаяВдруг поднялась с карнизов и бойницИ закружилась, крыльями блистая,Над мшистою стеной монастыря…О, ранний благовест и майская заря!Как этот звон, могучий и тяжелый,Сливается с открытой и веселойРавниной зеленеющих полей!Ударил колокол — и стала ночь светлей,И позабыты старые гробницы,И кельи тесные, и страхи темноты —Душа, затрепетав, как крылья вольной птицы,Коснулась солнечной поющей высоты!1901
Ночь (Ищу я в этом мире сочетанья…)
Ищу я в этом мире сочетаньяПрекрасного и вечного. ВдалиЯ вижу ночь: пески среди молчаньяИ звездный час над сумраком земли.Как письмена, мерцают в тверди синейПлеяды, Вега, Марс и Орион.Люблю я их теченье над пустынейИ тайный смысл их царственных имен!Как ныне я, мирьяды глаз следилиИх древний путь. И в глубине вековВсе, для кого они во тьме светили,Исчезли в ней, как след среди песков:Их было много, нежных и любивших,И девушек, и юношей, и жен,Ночей и звезд, прозрачно-серебрившихЕвфрат и Нил, Мемфис и Вавилон!Вот снова ночь. Над бледной сталью ПонтаЮпитер озаряет небеса,И в зеркале воды, до горизонта,Столпом стеклянным светит полоса.Прибрежья, где бродили тавро-скифы,Уже не те, — лишь море в летний штильВсе так же сыплет ласково на рифыЛазурно-фосфорическую пыль.Но есть одно, что вечной красотоюСвязует нас с отжившими. БылаТакая ж ночь — и к тихому прибою…Со мной на берег девушка пришла.И не забыть мне этой ночи звездной,Когда печь мир любил и для одной!Пусть я живу мечтою бесполезной,Туманной и обманчивой мечтой, —Ищу я в этом мире сочетаньяПрекрасного и тайного, как сон.Люблю ее за счастие слияньяВ одной любви с любовью всех времен!1901
Спокойный взор, подобный взору лани…
Спокойный взор, подобный взору лани,И все, что в нем так нежно я любил,Я до сих пор в печали не забыл,Но образ твой теперь уже в тумане.А будут дни — угаснет и печаль,И засинеет сон воспоминанья,Где нет уже ни счастья, ни страданья,А только всепрощающая даль.1901
За все тебя, господь, благодарю!
За все тебя, Господь, благодарю!Ты, после дня тревоги и печали,Даруешь мне вечернюю зарю,Простор полей и кротость синей дали.Я одинок и ныне — как всегда.Но вот закат разлил свой пышный пламень,И тает в нем Вечерняя Звезда,Дрожа насквозь, как самоцветный камень.И счастлив я печальною судьбой,И есть отрада сладкая в сознанье,Что я один в безмолвном созерцанье,Что всем я чужд и говорю — с тобой.1901
Высоко наш флаг трепещет…
Высоко наш флаг трепещет,Гордо вздулся парус полный, Встал, огромный и косой;А навстречу зыбью плещет,И бегут — змеятся волны Быстрой, гибкой полосой.Изумруд горит, сверкая,В ней, как в раковине тесной, Медью светит на борта;А кругом вода морскаяТак тяжка и полновесна, Точно ртутью налита.Ходит зыбкими буграми,Ходит мощно и упруго, Высоко возносит челн —И бегущими горамиПринимают друг от друга Нас крутые гребни волн.1901
Утро
Светит в горы небо голубое,Молодое утро сходит с гор.Далеко внизу — кайма прибоя,А за ней — сияющий простор.С высоты к востоку смотрят горы,Где за нежно-млечной синевойТают в море белые узорыОтдаленной цепи снеговой.И в дали, таинственной и зыбкой,Из-за гор восходит солнца свет —Точно горы светлою улыбкойОтвечают братьям на привет.1901
Полями пахнет, — свежих трав…
Полями пахнет, — свежих трав,Лугов прохладное дыханье!От сенокосов и дубравЯ в нем ловлю благоуханье.Повеет ветер — и замрет…А над полями даль темнеет,И туча из-за них растет,Закрыла солнце и синеет.Нежданной молнии игра,Как меч, блеснувшей на мгновенье,Вдруг озарит из-за бугра —И снова сумрак и томленье…Как ты таинственна, гроза!Как я люблю твое молчанье,Твое внезапное блистанье, —Твои безумные глаза!1901
Отрывок (В окно я вижу груды облаков…)
В окно я вижу груды облаков,Холодных, белоснежных, как зимою,И яркость неба влажно-голубого.Осенний полдень светел, и на северУходят тучи. Клены золотыеИ белые березки у балконаСквозят на небе редкою листвой,И хрусталем на них сверкают льдинки.Они, качаясь, тают, а за домомБушует ветер… Двери на балконеУже давно заклеены к зиме,Двойные рамы, топленные печи —Все охраняет ветхий дом от стужи,А по саду пустому кружит ветерИ, листья подметая по аллеям,Гудит в березах старых… Светел день.Но холодно, — до снега недалеко.Я часто вспоминаю осень юга…Теперь на Черном море непрерывноБушуют бури: тусклый блеск от солнца,Скалистый берег, бешеный прибойИ по волнам сверкающая пена…Ты помнишь этот берег, окаймленныйЕе широкой смежною грядой?Бывало, мы сбежим к воде с обрываИ жадно ловим ветер. Вольно веетОн бодростью и свежестью морской:Срывал брызги с бурного прибоя,Он влажной пылью воздух наполняетИ снежных чаек носит над волнами.Мы в шуме волн кричим ему навстречу.Он валит с ног и заглушает голос,А нам легко и весело, как птицам…Все это сном мне кажется теперь.1901
Морозное дыхание метели…
Морозное дыхание метелиЕще свежо, но улеглась метель.Белеет снега мшистая постель,В сугробах стынут траурные ели.Ночное небо низко и черно, —Лишь в глубине, где Млечный Путь белеет,Сквозит его таинственное дноИ холодом созвездий пламенеет.Обрывки туч порой темнеют в нем…Но стынет ночь. И низко над землеюУсталый вихрь шипящею змееюСкользит и жжет своим сухим огнем.1901
Жесткой, черной листвой шелестит и трепещет кустарник…
Жесткой, черной листвой шелестит и трепещет кустарник,Точно в снежную даль убегает в испуге.В белом поле стога, косогор и забытый овчарникТонут в белом дыму разгулявшейся вьюги.Дымный ветер кружит и несет в небе ворона боком.Конский след на бегу порошит-заметает…Вон прохожий вдали. Истомлен на пути одиноком,Мертвым шагом он мерно и тупо шагает.«Добрый путь, человек! Далеко ль до села, до ночлега?»Он не слышит, идет, только голову клонит…А куда и спешить против холода, ветра и снега?Родились мы в снегу, — вьюга нас и схоронит.Занесет равнодушно, как стог, как забытый овчарник…Хорошо ей у нас, на просторе великом!Бесприютная жизнь, одинокий над бурей кустарник.Не тебе одолеть в поле темном и диком!1901
Не устану воспевать вас, звезды!
Не устану воспевать вас, звезды!Вечно вы таинственны и юны.С детских дней я робко постигаюТемных бездн сияющие руны.В детстве я любил вас безотчетно, —Сказкою вы нежною мерцали.В молодые годы только с вамиЯ делил надежды и печали.Вспоминая первые признанья.Я ищу меж вами образ милый…Дни пройдут — вы будете светитьсяНад моей забытою могилой.И быть может, я пойму вас, звезды,И мечта, быть может, воплотится,Что земным надеждам и печалямСуждено с небесной тайной слиться!1901
Перед закатом набежало…
Перед закатом набежалоНад лесом облако — и вдругНа взгорье радуга упала,И засверкало все вокруг.Стеклянный, редкий и ядреный,С веселым шорохом спеша,Промчался дождь, и лес зеленыйЗатих, прохладою дыша.Вот день! Уж это не впервые:Прольется — и уйдет из глаз…Как эти ливни золотые,Пугая, радовали нас!Едва лишь добежим до чащи —Все стихнет… О, росистый куст!О, взор, счастливый и блестящий,И холодок покорных уст!1902
Лесная дорога
В березовом лесу, где распевают птицы,Где в шелковой траве сквозь темь лучи горятТемнеют холмики — могил забытых ряд,А под березами, как юные черницы,Смиренно елочки зеленые стоят.Был здесь когда-то скит, как говорят преданья,И десять девственниц, отрекшись от земли,В нем приняли обет святого созерцанья,Держали строгий пост и, как цветы, цвелиПод пенье божьих птиц и странников сказанья.Выл здесь дремучий бор, в народе говорят,Был долгий стан татар, в лесах кипели битвы;Потом был этот край спокоен и богат,И древний скудный скит и подвиги молитвыЗабылись, точно сон, уж много лет назад.Немало было снов, — зачем нам помнить их?И вот опять весна. В лесу все зеленеет,Лес сенокоса ждет, а небосклон синеетМеж белых облаков, среди вершин лесных,И на глазах трава в полдневном зное млеет.Пройдет моя весна, и этот день пройдет,По весело бродить и знать, что все проходит,Меж тем как счастье жить вовеки не умрет,Покуда над землей заря зарю выводитИ молодая жизнь родится и свой черед.Бежит зеленый лес, поют и свищут птицы,А вон и озеро, песчаный, белый скат…Пошел! И бубенцы играют и гремят,В колесах, как лучи, блестят на солнце спицы,И кружева теней но лошадям скользят…1902
Бродяги
На позабытом тракте к Оренбургу,В бесплодной и холмистой котловинеПольшей, глухой дороги на восток,Стоит в лугу холщовая кибиткаИ бродит кляча в путах. Ни душиНет на лугу, — цыган в кибитке дремлет,И девочка-подросток у дорогиСидит себе одна и равнодушно,С привычной скукой, смотрит на закат:На солнце, уходящее за пашню,На блеск лучей над темным косогором.Наморщив лоб от ветра, вся в лохмотьях,Она следит в безлюдье за холодным,Печальным солнцем, тенью от холмаИ алой пылью, веющей с дорогиИз-под копыт кобылы, — то молчит,То будто грезит, — что-то напевает…Какая глушь! Какая скудость жизни!Какие заунывные напевы!Вот вечереет, солнце в тучку село,Темнеет в котловине, ветер дует,И ночь идет… Пошли господь бродягамНе думать днем и не слыхать, как ночьюШатается в сухом бурьяне ветерИ что-то шепчет, словно в забытьи!Спи под кибиткой, девочка! Проснешься —Буди отца больного, запрягай —И снова к путь… А для чего, кто скажет?Жизнь, как могила в поле, молчалива.1902
Забытый фонтан
Рассыпался чертог из янтаря, —Из края в край сквозит аллея к дому.Холодное дыханье сентябряРазносит ветер по саду пустому.Он заметает листьями фонтан,Взвевает их, внезапно налетая,И, точно птиц испуганная стая,Кружат они среди сухих полян.Порой к фонтану девушка приходит,Влача по листьям спущенную шаль,И подолгу очей с него не сводит…В ее лице — застывшая печаль,По целым дням она, как призрак, бродит,А дни бегут… Им никого не жаль.1902
Мороз
Так ярко звезд горит узор,Так ясно Млечный Путь струится,Что занесенный снегом дворВесь и блестит и фосфорится.Свет серебристо-голубой,Свет от созвездий Ориона,Как в сказке, льется над тобойНа снег морозный с небосклона.И фосфором дымится снег,И видно, как мерцает нежноТвой ледяной душистый мех,На плечи кинутый небрежно,Как серьги длинные блестят,И потемневшие зеницыС восторгом жадности глядятСквозь серебристые ресницы.21. VII.03
Норд-остом жгут пылающие зори…
Норд-остом жгут пылающие зори.Острей горит Вечерняя звезда.Зеленое взволнованное мореЕще огромней, чем всегда.Закат в огне, звезда дрожит алмазом.Нет, рыбаки воротятся не все!Ледяно-белым, страшным глазомМаяк сверкает на косе.25. VIII.03
На окне, серебряном от инея…
На окне, серебряном от инея,За ночь хризантемы расцвели.В верхних стеклах — небо ярко-синееИ застреха в снеговой пыли.Всходит солнце, бодрое от холода,Золотится отблеском окно.Утро тихо, радостно и молодо.Белым снегом все запушено.И все утро яркие и чистыеБуду видеть краски в вышине,И до полдня будут серебристыеХризантемы на моем окне.VIII.03
Ковсерь
Мы дали тебе Ковсерь.
Коран.Здесь царство снов, На сотни верст безлюдныСолончаков нагие берега.Но воды в них — небесно-изумрудныИ шелк песков белее, чем снега.В шелках песков лишь сизые полыниРастит аллах для кочевых отар,И небеса здесь несказанно сини,И солнце в них — как адский огнь, Сакар.И в знойный час, когда мираж зеркальныйСольет весь мир в один великий сон,В безбрежный блеск, за грань земли печальной,В сады Джиннат уносит душу он.А там течет, там льется за туманомРека всех рек, лазурная Ковсерь,И всей земле, всем племенам и странамСулит покой. Терпи, молись — и верь.1903
Звезды горят над безлюдной землею…
Звезды горят над безлюдной землею,Царственно блещет святое созвездие Пса:Вдруг потемнело — и огненно-красной змееюКто-то прорезал над темной землей небеса.Путник, не бойся! В пустыне чудесного много.Это не вихри, а джинны тревожат ее,Это архангел, слуга милосердого бога,В демонов ночи метнул золотое копье,1903
Ночь Аль-Кадра
В эту ночь ангелы сходят с неба.
Коран. Ночь Аль-Кадра. Сошлись, слились вершины,И выше к небесам воздвиглись их чалмы. Пел муэззин. Еще алеют льдины,Но из теснин, с долин уж дышит холод тьмы. Ночь Аль-Кадра. По темным горным склонамЕще спускаются, слоятся облака. Пел муэззин. Перед Великим ТрономУже течет, дымись. Алмазная Река. И Гавриил — неслышно и незримо —Обходит спящий мир. Господь, благослови Незримый путь святого пилигримаИ дай земле твоей ночь мира и любви!1903
Далеко на севере Капелла…
Далеко на севере КапеллаПлещет семицветным огоньком,И оттуда, с поля, тянет ровным,Ласковым полуночным теплом.За окном по лопухам чернеетТень от крыши; дальше, на кустыИ на жнивье, лунный свет ложится,Как льняные белые холсты.1903
Там, на припеке, спят рыбацкие ковши…
Там, на припеке, спят рыбацкие ковши;Там низко над водой склоняются кистямиТемно-зеленые густые камыши;Полдневный ветерок змеистыми струямиПорой зашелестит в их потайной глуши,Да чайка вдруг блеснет сребристыми крыламиС плаксивым возгласом тоскующей души —И снова плавни спят, сияя зеркалами.Над тонким их стеклом, где тонет небосвод,Нередко облако восходит и глядитсяБлистающим столбом в зеркальный сон болот —И как светло тогда в бездонной чаше вод!Как детски верится, что в бездне их таитсяКакой-то дивный мир, что только в детстве снится!1903
Обрыв Яйлы. Как руки фурий…
Обрыв Яйлы. Как руки фурий,Торчит над бездною из скалКолючий, искривленный бурей,Сухой и звонкий астрагал.И на заре седой орленокШипит в гнезде, как василиск,Завидев за морем спросонокВ тумане сизом красный диск.1903
Канун Купалы
Не туман белеет в темной роще,Ходит в темной роще богоматерь,По зеленым взгорьям, по долинамСобирает к ночи божьи трави.Только вечер им остался сроку,Да и то уж солнце на исходе:Застят ели черной хвоей запад,Золотой иконостас заката.Уж в долинах сыро, пали тени,Уж луга синеют, пали росы,Пахнет под росою медуница,Золотой венец по роще светит.Как туман, бела ее одежда,Голубые очи точно звезды.Соберет она цветы и травыИ снесет их к божьему престолу.Скоро ночь — им только ночь осталась,А наутро срежут их косами,А не срежут — солнце сгубит зноем.Так и скажет сыну богоматерь:«Погляди, возлюбленное чадо,Как земля цвела и красовалась!Да недолог пек земным утехам:В мире Смерть, она и Жизнью правит».Но Христос ей молвит: «Мать! не солнце,Только землю тьма ночная кроет:Смерть не семя губит, а срезаетЛишь цветы от семени земного.И земное семя не иссякнет.Скосит Смерть — Любовь опять посеет.Радуйся. Любимая! Ты будешьУтешаться до скончанья века!»1903
Диза
Вечернее зимнее солнцеИ ветер меж сосен играют,Алеют снега, а в светлицеЯнтарные пятна мелькают.Мохнатые тени от сосен,Играя, сквозят позолотойИ по столу ходят; а ДизаВ светлице одна, за работой.На бронзу волос, на ланиты,На пяльцы и руки широкоВечернее льется сиянье,А думы далеко, далеко.Тяжелое зимнее мореГрохочет за фьордом в утесах,И стелется по ветру пенаИ стынет на снежных откосах;Качаются с криками чайкиИ падают в пену и тают…Но звонкой весенней слюдоюДавно уж откосы блистают!Пусть ночи пожарами светятИ рдеют закаты, как раны,Пусть ветер бушует, — он с юга,Он гонит на север туманы!Пусть милый далеко, — он верен…И вот на вечернее солнце,На снег, на зеленые ветвиОна загляделась в оконце.Забыты узоры цветные,Забыты точеные пяльцы,И тихо косою играютПрозрачные тонкие пальцы.И тихо алеют ланиты,Синяя, как снег, белизною,И взоры так мягки и ярки,Как синее небо весною.<1903>
Запустение
Домой я шел по скату вдоль Оки,По перелескам, берегам нагорным,Любуясь сталью вьющейся рекиИ горизонтом низким и просторным.Выл теплый, тихий, серенький денек,Среди берез желтел осинник редкий,И даль лугов за их прозрачной сеткойСинела чуть заметно — как намек.Уже давно в лесу замолкли птицы,Свистели и шуршали лишь синицы.Я уставал, кругом все лес пестрел,Но вот на перевале, за лощиной,Фруктовый сад листвою закраснел,И глянул флигель серою руиной.Глеб отворил мне двери на балкон,Поговорил со мною в позе чинной,Принес мне самовар — и по гостинойПолился нежный и печальный стон.Я в кресло сел, к окну, и, отдыхая,Следил, как замолкал он, потухая.В тиши звенел он чистым серебром,А я глядел на клены у балкона,На вишенник, красневший под бугром…Вдали синели тучки небосклонаИ умирал спокойный серый день,Меж тем как в доме, тихом, как могила,Неслышно одиночество бродилоИ реяла задумчивая тень.Пел самовар, а комната беззвучноМне говорила: «Пусто, брат, и скучно!»В соломе, возле печки, на полу,Лежала груда яблок; паутиныПод образом качалися в углу,А у стены темнели клавесины.Я тронул их — и горестно в тишиРаздался звук. Дрожащий, романтичный,Он жалок был, но я душой привычнойВ нем уловил напев родной души:На этот лад, исполненный печали,Когда-то наши бабушки певали.Чтоб мрак спугнуть, я две свечи зажег,И весело огни их заблестели,И побежали тени в потолок,А стекла окон сразу посинели…Но отчего мой домик при огнеСтал и бедней и меньше? О, я знаю —Он слишком стар… Пора родному краюСменить хозяев в нашей стороне.Нам жутко здесь. Мы все в тоске, в тревоге…Пора свести последние итоги.Печален долгий вечер в октябре!Любил я осень позднюю в России.Любил лесок багряный на горе,Простор полей и сумерки глухие,Любил стальную, серую Оку,Когда она, теряясь лентой длиннойВ дали лугов, широкой и пустынной,Мне навевала русскую тоску…Но дни идут, наскучило ненастье —И сердце жаждет блеска дня и счастья.Томит меня немая тишина.Томит гнезда немого запустенье.Я вырос здесь. Но смотрит из окнаЗаглохший сад. Над домом реет тленье,И скупо в нем мерцает огонек.Уж свечи нагорели и темнеют,И комнаты в молчанье цепенеют,А ночь долга, и новый день далек.Часы стучат, и старый дом беззвучноМне говорит: «Да, без хозяев скучно!Мне на покой давно, давно пора…Поля, леса — все глохнет без заботы…Я жду веселых звуков топора,Жду разрушенья дерзостной работы,Могучих рук и смелых голосов!Я жду, чтоб жизнь, пусть даже в грубой силе,Вновь расцвела из праха на могиле,Я изнемог, и мертвый стук часовВ молчании осенней долгой ночиМне самому внимать нет больше мочи!»1903
Одиночество (И ветер, и дождик, и мгла…)
И ветер, и дождик, и мгла Над холодной пустыней воды.Здесь жизнь до весны умерла, До весны опустели сады.Я на даче один. Мне темноЗа мольбертом, и дует в окно.Вчера ты была у меня, Но тебе уж тоскливо со мной.Под вечер ненастного дня Ты мне стала казаться женой…Что ж, прощай! Как-нибудь до весныПроживу и один — без жены…Сегодня идут без конца Те же тучи — гряда за грядой.Твой след под дождем у крыльца Расплылся, налился водой.И мне больно глядеть одномуВ предвечернюю серую тьму.Мне крикнуть хотелось вослед: «Воротись, я сроднился с тобой!»Но для женщины прошлого нет: Разлюбила — и стал ей чужой.Что ж! Камин затоплю, буду пить…Хорошо бы собаку купить.<1903>
Сумерки (Как дым, седая мгла мороза…)
Как дым, седая мгла морозаЗастыла в сумраке ночном.Как привидение, березаСтоит, серея, за окном.Таинственно в углах стемнело,Чуть светит печь, и чья-то теньНад всем простерлася несмело, —Грусть, провожающая день,Грусть, разлитая на закатеВ полупомеркнувшей золе,И в тонком теплом ароматеСгоревших дров, и в полумгле,И в тишине, — такой угрюмой,Как будто бледный призрак дняС какою-то глубокой думойГлядит сквозь сумрак на меня.1903
Полярная звезда
Свой дикий чум среди снегов и льдаВоздвигла Смерть. Над чумом — ночь полгода.И бледная Полярная ЗвездаГорит недвижно в бездне небосвода.Вглядись в туманный призрак. Это Смерть.Она сидит близ чума, устремилаНезрячий взор в полуночную твердь —И навсегда Звезда над ней застыла.1904
Развалины
Над синим портом — серые руиныОстатки древней греческой тюрьмыНа юг — морские зыбкие равнины, На север — голые холмы.В проломах стен — корявые оливыИ дереза, сопутница руин,А под стенами — красные обрывы И волн густой аквамарин.Угрюмо здесь, в сырых подземных кельях;Н весело тревожить сон темниц,Перекликаться с эхом в подземельях И видеть небо из бойниц!Давно октябрь, но не уходит лето:Уж на холмах желтеет шелк травы,Но воздух чист — и сколько в небе света, А в море нежной синевы!И тихи, тихи старые руины.И целый день, под мерный шум валов,Слежу я в море парус бригантины, А в небесах — круги орлов.И усыпляет моря шум атласный.И кажется, что в мире жизни нет:Есть только блеск, лазурь и воздух ясный, Простор, молчание и свет.1903–1904
Сапсан
В полях, далеко от усадьбы,Зимует просяной омет.Там табунятся волчьи свадьбы,Там клочья шерсти и помет.Воловьи ребра у дорогиТорчат в снегу — и спал на нихСапсан, стервятник космоногий,Готовый взвиться каждый миг.Я застрелил его. А этоГрозит бедой. И вот ко мнеСтал гость ходить. Он до рассветаВкруг дома бродит при луне.Я не видал его. Я слышалЛишь хруст шагов. Но спать невмочь.На третью ночь я в поле вышел…О, как была печальна ночь!Когтистый след в снегу глубокомВ глухие степи вел с гумна.На небе мглистом и высокомПлыла холодная луна.За валом, над привадой в яме,Серб маячила ветла.Даль над пустынными нолямиБыла таинственно светла.Облитый этим странным светом,Подавлен мертвой тишиной,Я стал — и бледным силуэтомУпала тень моя за мной.По небесам, в туманной мути,Сияя, лунный лик нырялИ серебристым блеском ртутиСлюду по насту озарял.Кто был он, этот полуночныйНезримый гость? Откуда онКо мне приходит в час урочныйЧерез сугробы на балкон?Иль он узнал, что я тоскую,Что я один? что в дом ко мнеЛишь снег да небо в ночь немуюГлядят из сада при луне?Быть может, он сегодня слышал,Как я, покинув кабинет,По темной зале в спальню вышел,Где в сумраке мерцал паркет,Где в окнах небеса синели,А в этой сини четко всталЧерно-зеленый конус елиИ острый Сириус блистал?Теперь луна была в зените,На небе плыл густой туман…Я ждал его, — я шел к ракитеПо насту снеговых полян,И если б враг мой от привадыВнезапно прянул на сугроб, —Я б из винтовки без пощадыПробил его широкий лоб.Но он не шел. Луна скрывалась,Луна сияла сквозь туман,Бежала мгла… И мне казалось,Что на снегу сидит Сапсан.Морозный иней, как алмазы,Сверкал на нем, а он дремал,Седой, зобастый, круглоглазый,И в крылья голову вжимал.И был он страшен, непонятен,Таинственен, как этот бегТуманной мглы и светлых пятен,Порою озарявших снег, —Как воплотившаяся силаТой Воли, что в полночный часНас страхом всех соединила —И сделала врагами нас.9.1.05
Русская весна
Скучно в лощинах березам,Туманная муть на полях,Конским размокшим навозомВ тумане чернеется шлях.В сонной степной деревушкеПахучие хлебы пекут.Медленно две побирушкиПо деревушке бредут.Там, среди улицы, лужи,Зола и весенняя грязь,В избах угар, а снаружиЗавалинки тлеют, дымясь.Жмурясь, сидит у амбараОвчарка на ржавой цепи.В избах — темно от угара.Туманно и тихо — в степи.Только петух беззаботноВесну воспевает весь день.В поле тепло и дремотно,А в сердце счастливая лень.10.1.05
Старик сидел, покорно и уныло…
Старик сидел, покорно и унылоПоднявши брови, в кресле у окна.На столике, где чашка чаю стыла,Сигара нагоревшая струилаПолоски голубого волокна.Был зимний день, и на лицо худое,Сквозь этот легкий и душистый дым,Смотрело солнце вечно молодое,Но уж его сиянье золотоеНа запад шло по комнатам пустым.Часы в углу своею четкой меройОтмеривали время… На закатСмотрел старик с беспомощною верой…Рос на сигаре пепел серый,Струился сладкий аромат.23. VII.05
В гостиную, сквозь сад и пыльные гардины…
В гостиную, сквозь сад и пыльные гардины,Струится из окна веселый летний свет,Хрустальным золотом ложась на клавесины,На ветхие ковры и выцветший паркет.Вкруг дома глушь и дичь. Там клены и осины,Приюты горлинок, шиповник, бересклет…А в доме рухлядь, тлен: повсюду паутины,Все двери заперты… И так уж много лет.В глубокой тишине, таинственно сверкая,Как мелкий перламутр, беззвучно моль плывет.По стеклам радужным, как бархатка сухая,Тревожно бабочка лиловая снует.Но фортки нет в окне, и рама в нем — глухая.Тут даже моль недолго наживет!29. VII.05
Осень. Чащи леса…
Осень. Чащи леса. Мох сухих болот.Озеро белесо. Бледен небосвод.Отцвели кувшинки, И шафран отцвел.Выбиты тропинки, Лес и пуст и гол.Только ты красива, Хоть давно суха,В кочках у залива Старая ольха.Женственно глядишься В воду в полусне —И засеребришься Прежде всех к весне.1905
Бегут, бегут листы раскрытой книги…
Бегут, бегут листы раскрытой книги,Бегут, струятся к небу тополя,Гул молотьбы слышней идет из риги,Дохнули ветром рощи и поля.Помещик встал и, окна закрывая,Глядит на юг… Но туча дождеваяУже прошла. Опять покой и лень.В горячем свете весело и сухоБлестит листвой под окнами сирень;Зажглась река, как золото; старухаНесет сажать махотки на плетень;Кричит петух; в крапиву за наседкойСпешит десяток желтеньких цыплят…И тени штор узорной легкой сеткойПо конскому лечебнику пестрят.1905
Все море — как жемчужное зерцало…
Все море — как жемчужное зерцало,Сирень с отливом млечно-золотым.В дожде закатном радуга сияла.Теперь душист над саклей тонкий дым.Вон чайка села в бухточке скалистой, —Как поплавок. Взлетает иногда,И видно, как струею серебристойСбегает с лапок розовых вода.У берегов в воде застыли скалы,Под ними светит жидкий изумруд,А там, вдали — и жемчуг, и опалыПо золотистым яхонтам текут.1905
Черные ели и сосны сквозят в палисаднике темном…
Черные ели и сосны сквозят в палисаднике темном:В черном узоре ветвей — месяца рог золотой.Слышу, поют петухи. Узнаю по напевам печальнымПоздний, таинственный час. Выйду на снег, на крыльцо.Замерло все и застыло, лучатся жестокие звезды,Но до костей я готов в легком промерзнуть меху,Только бы видеть тебя, умирающий в золоте месяц,Золотом блещущий снег, легкие тени березИ самоцветы небес: янтарно-зеленый Юпитер,Сириус, дерзкий сапфир, синим горящий огнем,Альдебарана рубин, алмазную цепь ОрионаИ уходящий в моря призрак сребристый — Арго.1905
Густой зеленый ельник у дороги…
Густой зеленый ельник у дороги,Глубокие пушистые снега.В них шел олень, могучий, тонконогий,К спине откинув тяжкие рога.Вот след его. Здесь натоптал тропинок,Здесь елку гнул и белым зубом скреб —И много хвойных крестиков, остинокОсыпалось с макушки на сугроб.Вот снова след, размеренный и редкий,И вдруг — прыжок! И далеко в лугуТеряется собачий гон — и ветки,Обитые рогами на бегу…О, как легко он уходил долиной!Как бешено, в избытке свежих сил,В стремительности радостно-звериной.Он красоту от смерти уносил!1905
Стамбул
Облезлые худые кобелиС печальными, молящими глазами —Потомки тех, что из степей пришлиЗа пыльными скрипучими возами.Был победитель славен и богат,И затопил он шумною ордоюТвои дворцы, твои сады, Царьград.И предался, как сытый лев, покою.Но дни летят, летят быстрее птиц!И вот уже в Скутари на погостеЧернеет лес, и тысячи гробницБелеют в кипарисах, точно кости.И прах веков упал на прах святынь.На славный город, ныне полудикий.И вой собак звучит тоской пустыньПод византийской ветхой базиликой.И пуст Сераль, и смолк его фонтан,И высохли столетние деревья…Стамбул, Стамбул! Последний мертвый станПоследнего великого кочевья!1905
Тонет солнце, рдяным углем тонет…
Тонет солнце, рдяным углем тонетЗа пустыней сизой. Дремлет, клонитГоловы баранта. Близок час:Мы проводим солнце, обувь скинемИ свершим под звездным, темным, синимМилосердным небом свой намаз.Пастухи пустыни, что мы знаем!Мы, как сказки детства, вспоминаемМинареты наших отчих стран.Разверни же, Вечный, над пустынейНа вечерней тверди темно-синейКнигу звезд небесных — наш Коран!И, склонив колени, мы закроемОчи в сладком страхе, и омоемЛица холодеющим песком,И возвысим голос, и с мольбоюВ прахе разольемся пред тобою,Как волна на берегу морском.1915
Ра-Озирис, владыка дня и света…
Pa-Озирис, владыка дня и света,Хвала тебе! Я, бог пустыни, Сет,Горжусь врагом: ты, побеждая Сета,В его стране царил пять тысяч лет.Ты славен был, твоя ладья воспетаБыла стократ. Но за ладьей воследШел бог пустынь, бог древнего завета —И вот, о Ра, плоды твоих побед:Безносый сфинкс среди полей Гизеха,Ленивый Нил да глыбы пирамид,Руины Фив, где гулко бродит эхо,Да письмена в куски разбитых плит.Да обелиск в блестящей политуре,Да пыль песков на пламенной лазури.1905
Тэмджид
Он не спит, не дремлет.
Коран.В тихом старом городе Скутари,Каждый раз, как только надлежитБыть средние ночи, — раздаетсяГрустный и задумчивый Тэмджид.На средине между ранним утромИ вечерним сумраком встаютДервиши Джелвети и на башнеДревний гимн, святой Тэмджид поют.Спят сады и спят гробницы в полночь,Спит Скутари. Все, что спит, молчит.Но под звездным небом с темной башниНе для спящих этот гимн звучит:Есть глаза, чей скорбный взгляд с тревогой,С тайной мукой в сумрак устремлен,Есть уста, что страстно и напрасноПризывают благодатный сон.Тяжела, темна стезя земная.Но зачтется в небе каждый вздох:Спите, спите! Он не спит, не дремлет,Он вас помнит, милосердый бог.<1905>
С острогой
Костер трещит. В фелюке свет и жар.В воде стоят и серебрятся щуки,Белеет дно… Бери трезубец в рукиИ не спеши. Удар! Еще удар!Но поздно. Страсть — как сладостный кошмар.Но сил уж нет, противны кровь и муки…Гаси, гаси — вали с борта фелюкиКостер в Лиман… И чад, и дым, и пар!Теперь легко, прохладно. ВыступаютТуманные созвездья в полутьме.Волна качает, рыбы засыпают…И вверх лицом ложусь я на корме.Плыть — до зари, но в море путь не скучен.Я задремлю под ровный стук уключин.<1905>
Призраки
Нет, мертвые не умерли для нас! Есть старое шотландское преданье,Что тени их, незримые для глаз, В полночный час к нам ходят на свиданье,Что пыльных арф, висящих на стенах, Таинственно касаются их рукиИ пробуждают в дремлющих струнах Печальные и сладостные звуки.Мы сказками предания зовем, Мы глухи днем, мы дня не понимаем;Но в сумраке мы сказками живем И тишине доверчиво внимаем.Мы в призраки не верим; но и нас Томит любовь, томит тоска разлуки…Я им внимал, я слышал их не раз, Те грустные и сладостные звуки!<1903–1905>
Неугасимая лампада
Она молчит, она теперь спокойна.Но радость не вернется к ней: в тот день,Когда его могилу закидалиСырой землей, простилась с вею радость.Она молчит, — ее душа теперьПуста, как намогильная часовня,Где над немой гробницей день и ночьГорит неугасимая лампада.<1903–1905>
Вершина
Леса, скалистые теснины —И целый день, в конце теснин,Громада снеговой вершиныИз-за лесных глядит вершин.Селений нет, ущелья дики,Леса синеют и молчат,И серых скал нагие пикиНа скатах из лесов торчат.Но целый день, — куда ни кинуВдоль по горам смущенный взор, —Лишь эту белую вершинуПовсюду вижу из-за гор.Она полнеба заступила,За облака ушла венцом —И все смирилось, все застылоПред этим льдистым мертвецом.<1903–1905>
Тропами потаенными
Тропами потаенными, глухими,В лесные чащи сумерки идут.Засыпанные листьями сухими,Леса молчат — осенней ночи ждут.Вот крикнул сыч в пустынном буераке…Вот темный лист свалился, чуть шурша…Ночь близится: уж реет в полумракеЕе немая, скорбная душа.<1903–1905>
В открытом море
В открытом море — только небо, Вода да ветер. ТяжелоИдет волна, и низко кренит Фелюка серое крыло.В открытом море ветер гонит То свет, то тень — и в облакаСквозит лазурь… А ты забыта, Ты бесконечно далека!Но волны, пенясь и качаясь, Идут, бегут навстречу мнеИ кто-то синими глазами Глядит в мелькающей волне.И что-то вольное, живое, Как эта синяя вода,Опять, опять напоминает То, что забыто навсегда!<1903–1905>
Сквозь ветви
Осень листья темной краской метит:Не уйти им от своей судьбы!Но светло и нежно небо светитСквозь нагие черные дубы,Что-то неземное обещает,К тишине уводит от забот —И опять, опять душа прощаетПромелькнувший, обманувший год!<1903–1905>
Судра
Жизнь впереди, до старости далеко,Но вот и я уж думаю о ней…О, как нам будет в мире одиноко!Как грустно на закате дней!Умершие оставили одежды —Их носит бедный Судра. Так и мнеОставит жизнь не радость и надежды,А только скорбь о старине.Мы проживем, быть может, не напрасно;Но тем больнее будет до концаС улыбкою печальной и безгласнойВлачить одежды мертвеца!<1903–1905>
Океаниды
В полдневный зной, когда на щебень,На валуны прибрежных скал,Кипя, встает за гребнем гребень,Крутясь, идет за валом вал, —Когда изгиб прибоя блещетЗеркально-вогнутой грядойИ в нем сияет и трепещетОт гребня отблеск золотой, —Как весел ты, о буйный хохотЗвенящий смех Океанид,Под этот влажный шум и грохотЛетящих в пене на гранит!Как звучно море под скаламиДробит на солнце зеркалаИ в пене, вместе с зеркалами,Клубит их белые тела!<1903–1905>
Черный камень Каабы
Он драгоценной яшмой был когда-то,Он был неизреченной белизны —Как цвет садов блаженного Джинната,Как горный снег в дни солнца и весны.Дух Гавриил для старца АвраамаЕго нашел среди песков и скал,И гении хранили двери храма,Где он жемчужной грудою сверкал.Но шли века — со всех концов вселеннойК нему неслись молитвы, я рекойТекли во храм, далекий и священный,Сердца, обремененные тоской…Аллах! Аллах! Померк твой дар бесценный —Померк от слез и горести людской!<1903–1906>
Гробница Сафии
Горный ключ по скатам и оврагам,Полусонный, убегает вниз.Как чернец, над белым саркофагомВ синем небе замер кипарис.Нежные, как девушки, мимозыЛьют под ним узор своих ветвей,И цветут, благоухают розыНа кустах, где плачет соловей.Ниже — дикий берег и туманный,Еле уловимый горизонт:Там простор воздушный и безгранный,Голубая бездна — Геллеспонт.Мир тебе, о юная! СмиренноЯ целую белое тюрбэ:Пять веков бессмертна и нетленнаНа Востоке память о тебе.Счастлив тот, кто жизнью мир пленяет.Но стократ счастливей тот, чей прахВеру в жизнь бессмертную вселяетИ цветет легендами в веках!<1903–1906>
Новый год
Ночь прошла за шумной встречей года…Сколько сладкой муки! Сколько разЯ ловил, сквозь блеск огней и говор,Быстрый взгляд твоих влюбленных глаз!Вышли мы, когда уже светалоИ в церквах затеплились огни…О, как мы любили! Как томились!Но и здесь мы были не одни.Молча шла ты об руку со мноюПо средине улиц. ГородокТочно вымер. Мягко веял влажныйТающего снега холодок…Но подъезд уж близок. Вот и двери…О, прощальный милый взгляд! «Хоть раз,Только раз прильнуть к тебе всем сердцемВ этот ранний, в этот сладкий час!»Но сестра стоит, глядит бесстрастно.«Доброй ночи!» Сдержанный поклон,Стук дверей — и я один. Молчанье,Бледный сумрак, предрассветный звон…<1906>
Из окна
Ветви кедра — вышивки зеленым Темным плюшем, свежим и густым,А за плюшем кедра, за балконом — Сад прозрачный, легкий, точно дым:Яблони и сизые дорожки, Изумрудно-яркая трава,На березах — серые сережки И ветвей плакучих кружева,А на кленах — дымчато-сквозная С золотыми мушками вуаль,А за ней — долинная, лесная, Голубая, тающая даль.<1906>
Змея (Покуда март гудит в лесу по голым…)
Покуда март гудит в лесу по голымСнастям ветвей, — бесцветна и плоска,Я сплю в дупле. Я сплю в листве тяжелым,Холодным сном — и жду: весна близка.Уж в облаках, как синие оконца,Сквозит лазурь… Подсохло у корней,И мотылек в горячем свете солнцаПрипал к листве… Я шевелюсь под ней,Я развиваю кольца, опьяняюсьТеплом лучей… Я медленно ползу —И вновь цвету, горю, меняюсь,Ряжусь то в медь, то в сталь, то в бирюзу.Где суше лес, где много пестрых листьевИ желтых мух, там пестрый жгут — змея.Чем жарче день, чем мухи золотистей —Тем ядовитей я.<1906>
Песня (Я — простая девка на баштане…)
Я — простая девка на баштане,Он — рыбак, веселый человек.Тонет белый парус на Лимане,Много видел он морей и рек.Говорят, гречанки на БосфореХороши… А я черна, худа.Утопает белый парус в море —Может, не вернется никогда!Буду ждать в погоду, в непогоду…Не дождусь — с баштана разочтусь,Выйду к морю, брошу перстень в водуИ косою черной удавлюсь.<1903–1906>
Детская
От пихт и елей в горнице темней,Скучней, старинней. Древнее есть что-тоВ уборе их. И вечером краснейСквозь них зари морозной позолота.Узорно-легкой, мягкой бахромойЛежит их тень на рдеющих обоях —И грустны, грустны сумерки зимойВ заброшенных помещичьих покоях!Сидишь и смотришь в окна из углаИ думаешь о жизни старосветской…Увы! Ведь эта горница былаКогда-то нашей детской!<1903–1906>
Донник
Брат, в запыленных сапогах,Швырнул ко мне на подоконникЦветок, растущий на парах,Цветок засухи — желтый донник.Я встал от книг и в степь пошел…Ну да, все поле — золотое,И отовсюду точки пчелПлывут в сухом вечернем зное.Толчется сеткой мошкара,Шафранный свет над полем реет —И, значит, завтра вновь жараИ вновь сухмень. А хлеб уж зреет.Да, зреет и грозит нуждой,Быть может, голодом… И все жеМне этот донник золотойНа миг всего, всего дороже!<1903–1906>
У шалаша
Распали костер, сумейРазозлить его блестящих,Убегающих, свистящихЗолотых и синих змей!Ночь из тьмы пустого садаДышит холодом прудов,Прелых листьев и плодов —Ароматом листопада.Здесь же яркий зной и свет,Тени пляшут по аллеям,И бегущим жарким змеям,Их затеям — счета нет!<1903–1906>
Эсхил
Я содрогаюсь, глядя на твоиЧерты немые, полные могучейИ строгой мысли. С древней простотойИзваян ты, о старец. БесконечноДалеки дни, когда ты жил, и мифомТеперь те дни нам кажутся. Ты страшенИх древностью. Ты страшен тем, что ты,Незримый в мире двадцать пять столетий,Незримо в нем присутствуешь доныне,И пред твоею славой легендарнойБессильно Время. — Рок неотвратим,Все в мире предначертано Судьбою,И благо поклоняющимся ей,Всесильной, осудившей на забвеньеДела всех дел. Но ты пред АдрастеейСклонил чело суровое с такимВеличием, с такою мощью духа,Какая подобает лишь богамДа смертному, дерзнувшему впервыеВосславить дух и дерзновенье смертных!<1903–1906>
У берегов Малой Азии
Здесь царство Амазонок. Были дикиИх буйные забавы. Много днейЗвучали здесь их радостные кликиИ ржание купавшихся коней.Но век наш — миг. И кто укажет ныне,Где на пески ступала их нога?Не ветер ли среди морской пустыни?Не эти ли нагие берега?Давно унес, развеял ветер южныйИх голоса от этих берегов…Давно слизал, размыл прибой жемчужныйС сырых песков следы подков…1903–1906
Золотой невод
Волна ушла — блестят, как золотые. На солнце валуны.Волна идет — как из стекла литые. Идут бугры волны.По ним скользит, колышется медуза, Живой морской цветок…Но вот волна изнемогла от груза И пала на песок.Зеркальной зыбью блещет и дробится, А солнце под водойПо валунам скользит и шевелится, Как невод золотой.1903–1906
Новоселье
Весна! Темнеет над аулом.Свет фиолетовый мелькнул —Игорный кряж стократным гуломОтветил на громовый гул.Весна! Справляя новоселье,Она веселый катит гром,И будит звучное ущелье.И сыплет с неба серебром.<1903–1906>
На обвале
Печальный берег! Сизые твердыниГранитных стен до облака встают,А ниже — хаос каменной пустыни,Лавина щебня, дьявола приют.Но нищета смиренна. ОдинокоОна ушла на берег — и к скалеПрилипла сакля… Верный раб пророкаДовольствуется малым на земле.И вот — жилье. Над хижиной убогойДымок синеет… Прыгает коза…И со скалы, нависшей над дорогой,Блестят агатом детские глаза.1903–1906
К востоку
Вот и скрылись, позабылись снежных гор чалмы.Зной пустыни, путь к востоку, мертвые холмы.Каменистый, красно-серый, мутный океанНа восток уходит, в знойный, в голубой туман.И все жарче, шире веет из степей теплынь,И все суше, слаще пахнет горькая полынь.И холмы все безнадежней. Глина, роговик…День тут светел, бесконечен, вечер синь и дик.И едва стемнеет, смеркнет, где-то между скал,Как дитя, как джинн пустыни, плачется шакал,И на мягких крыльях совки трепетно парят,И на тусклом небе звезды сумрачно горят.1903–1906
Путеводные знаки
Он ставит путеводные знаки.
Коран.Бог для ночных паломников в МогребеЗажег огни — святые звезды Пса.Привет тебе, сверкающая в небе Алмазно-синяя роса!Путь по пескам от Газы до АримаБог оживил приметами, как встарь.Привет вам, камни — четки пилигрима, В пустыне ведшие Агарь!Костями бог усеял все дороги,Как след гиен среди ущелий Ти.Привет вам, почивающие в боге, Нам проторившие пути!<1903–1906>
Мудрым
Герой — как вихрь, срывающий палатки,Герой врагу безумный дал отпор,Но сам погиб — сгорел в неравной схватке,Как искрометный метеор.А трус — живет. Он тоже месть лелеет,Он точит меткий дротик, но тайком.О да, он — мудр! Но сердце в нем чуть тлеет:Как огонек под кизяком.<1903–1906>
Зеленый стяг
Ты почиешь в ларце, в драгоценном ковчеге, Ветхий деньми, Эски,Ты, сзывавший на брань и святые набеги Чрез моря и пески.Ты уснул, но твой сон — золотые виденья. Ты сквозь сорок шелковДышишь запахом роз и дыханием тленья — Ароматом веков.Ты покоишься в мире, о слава Востока! Но сердца покорил Ты навек.Не тебя ль над главою пророка Воздвигал Гавриил?И не ты ли царишь над Востоком доныне? Развернися, восстань —И восстанет Ислам, как самумы пустыни, На священную брань!Проклят тот, кто велений Корана не слышит. Проклят тот, кто угасДля молитвы и битв, — кто для жизни не дышит, Как бесплодный Геджас.Ангел смерти сойдет в гробовые пещеры, — Ангел смерти сквозь тьмуВопрошает у мертвых их символы веры: Что мы скажем ему?<1903–1906>
Огромный, красный, старый пароход…
Огромный, красный, старый пароходУ мола стал, вернувшись из Сиднея.Белеет мол и, радостно синея,Безоблачный сияет небосвод.В тиши, в тепле, на солнце, в изумруднойСквозной воде, склонясь на левый борт,Гигант уснул. И спит пахучий порт,Спят грузчики. Белеет мол безлюдный.В воде прозрачной виден узкий киль.Весь в ракушках. Их слой зелено-ржавыйНарос давно… У Суматры, у Явы,В Великом океане… в зной и штиль.Мальчишка-негр в турецкой грязной фескеВисит в бадье, по борту, красит бак —И от воды на свежий красный лакЗеркальные восходят арабески.И лак блестит под черною рукой,Слепит глаза… И мальчик-обезьянаСквозь сон поет… Простой напев СуданаЗвучит в тиши всем чуждою тоской.VIII.06
Луна еще прозрачна и бледна…
Луна еще прозрачна и бледна,Чуть розовеет пепел небосклона,И золотится берег. Уж виднаТень кипариса у балкона.Пойдем к обрывам. Млеющей волнойВода переливается. И вскореИз края в край под золотой лунойЗатеплится и засияет море.Ночь будет ясная, веселая. Вдали,На рейде, две турецких бригантины.Вот поднимают парус. Вот зажглиСигналы — изумруды и рубины.Но ветра нет. И будут до зариОни дремать и медленно качаться,И будут в лунном свете фонариГлазами утомленными казаться.1906
И скрип и визг над бухтой, наводненной…
И скрип и визг над бухтой, наводненнойБуграми влаги пенисто-зеленой:Как в забытьи шатаются над нейКресты нагих запутанных снастей,А чайки с криком падают меж ними,Сверкая в реях крыльями тугими,Иль белою яичной скорлупойСкользят в воде зелено-голубой.Еще бегут поспешно и высокоЛохмотья туч, но ветер от востокаУж дал горам лиловые цвета,Чеканит грани снежного хребтаНа синем небе, свежем и блестящем,И сыплет в море золотом кипящим.1906
Проснусь, проснусь — за окнами в саду…
Проснусь, проснусь — за окнами, в саду,Все тот же снег, все тот же блеск полярный.А в зале сумрак. Слушаю и жду:И вот опять — таинственный, коварный,Чуть слышный треск… Конечно, пол иль мышь.Но как насторожишься, как следишьЗа кем-то, притаившимся у двериВ повисшей без движения портьере!Но он молчит, он замер. Тюль гардинСквозит в голубоватом лунном блеске,Да чуть мерцают — искорками льдин —Под люстрою стеклянные подвески.1906
Растет, растет могильная трава…
Растет, растет могильная траваЗеленая, веселая, живая,Омыла плиты влага дождевая,И мох покрыл ненужные словаПо вечерам заплакала сова,К моей душе забывчивой взывая,И старый склеп, руина гробовая,Таит укор… Но ты, земля, права!Как нежны на алеющем закатеКремли далеких синих облаков!Как вырезаны крылья ветряковЗа темною долиною на скате!Земля, земля! Весенний сладкий зов!Ужель есть счастье даже и в утрате.1906
Геймдаль искал родник божественный…
Геймдаль искал родник божественный. Геймдаль, ты мудрости алкал —И вот настал твой час торжественный В лесах, среди гранитных скал.Они молчат, леса полночные, Ручьи, журча, едва текут,И звезды поздние, восточные Их вещий говор стерегут.И шлем ты снял — и холод счастия По волосам твоим прошел:Миг обрученья, миг причастия Как смерть был сладок и тяжел.Теперь ты мудр. Ты жаждал знания — И все забыл. Велик и прост,Ты слышишь мхов произрастание И дрожь земли при свете звезд.1906
Дядька
За окнами — снега, степная гладь и ширь,На переплетах рам — следы ночной пурги…Как тих и скучен дом! Как съежился снегирьОт стужи за окном. — Но вот слуга. Шаги.По комнатам идет седой костлявый дед,Несет вечерний чай: «Опять глядишь в углы?Небось все писем ждешь, депеш да эстафет?Не жди. Ей не до нас. Теперь в Москве — балы».Смутясь, глядит барчук на строгие очки,На седину бровей, на розовую плешь…— Да нет, старик, я так… Сыграем в дурачки,Пораньше ляжем спать… Каких уж там депеш!1906
Новый храм
По алтарям, пустым и белым,Весенний ветер дул на нас,И кто-то сверху капал меломНа золотой иконостас.И звучный гул бродил в колоннах,Среди лесов. И по лесамМы шли в широких балахонах,С кистями, в купол, к небесам.И часто, вместе с малярами,Там пели песни. И Христа,Что слушал нас в веселом храме,Мы написали неспроста.Нам все казалось, что под этиПростые песни вспомнит онПорог и солнце в Назарете,Верстак и кубовый хитон.1907
Нищий
Возноси хвалы при уходе звезд.
Коран.Все сады в росе, но теплы гнезда —Сладок птичий лепет, полусон.Возноси хвалы — уходят звезды,За горами заалел Гермон.А потом, счастливый, босоногий,С чашкой сядь под ивовый плетень:Мир идущим пыльною дорогой!Славьте, братья, новый божий день!Дамаск, 1907
Каин
Баальбек воздвиг в безумии Каин.
Сирийск. предания.Род приходит, уходит, И земля пребывает вовек…Нет, он строит, возводит Храм бессмертных племен — Баальбек.Он — убийца, проклятый, Но из рая он дерзко шагнул.Страхом Смерти объятый, Все же первый в лицо ей взглянул.Жадно ищущий бога, Первый бросил проклятье ему.И, достигнув порога. Пал, сраженный, увидевши — тьму.Но и в тьме он восславит Только Знание, Разум и Свет —Башню Солнца поставит, Вдавит в землю незыблемый след.И глаза великана Красной кровью свирепо горят,И долины Ливана Под великою ношей гудят.Синекудрый, весь бурый, Из пустыни и зноя литой,Опоясан он шкурой, Шкурой льва, золотой и густой.Он спешит, он швыряет, Он скалу на скалу громоздит.Он дрожит, умирает… Но творцу отомстит, отомстит!<1906–1907>
Закон
Во имя бога, вечно всеблагого!Он, давший для писания тростник,Сказал: блюди написанное словоИ делай то, что обещал язык.Приняв закон, прими его вериги.Иль оттолкни — иль всей душою чти:Не будь ослом, который носит книгиЛишь потому, что их велят нести.<1906–1907>
Мандрагора
Цветок Мандрагора из могил расцветает,Над гробами зарытых возле виселиц черных.Мертвый соками тленья Мандрагору питает —И она расцветает в травах диких и сорных.Брат Каин, взрастивший Мандрагору из яда!Бог убийцу, быть может, милосердно осудит.Но палач — не убийца: он — исчадие ада,И цветок, полный яда, бог тебе не забудет!1906–1907
С обезьяной
Ай, тяжела турецкая шарманка!Бредет седой согнувшийся хорватПо дачам утром. В юбке обезьянкаБежит за ним, смешно поднявши зад.И детское и старческое что-тоВ ее глазах печальных. Как цыган,Сожжен хорват. Пыль, солнце, зной, забота..Далеко от Одессы на Фонтан!Ограды дач еще в живом узоре —В тени акаций. Солнце из-за дачГлядит в листву. В аллеях блещет море…День будет долог, светел и горяч.И будет сонно, сонно. ЧерепицыСтеклом светиться будут. ПромелькнетВелосипед бесшумным махом птицы.Да прогремит в немецкой фуре лед.Ли, хорошо напиться! Есть копейка,А вон киоск: большой стакан водыДаст с томною улыбкою еврейка…Но путь далек… Сады, сады, сады…Зверок устал, — взор старичка-ребенкаТомит тоской. Хорват от жажды пьян.Но пьет зверок: лиловая ладошкаХватает жадно пенистый стакан.Поднявши брови, тянет обезьяна,А он жует засохший белый хлебИ медленно отходит в тень платана…Ты далеко, Загреб!1906–1907
Александр в Египте
К оракулу и капищу СивахаШел Александр. Дыханием костраДул ветер из пустыни. Тучи прахаТемнили свет и рвали ткань шатра.Из-под шатра с верблюда, в тучах пыли,Он различал своих проводников:Два ворона на синих крыльях плыли,Борясь с косыми вихрями песков.И вдруг упали вихри. И верблюдыОстановились: медленно идетПесками змей, весь черный. ИзумрудыГорят на нем. Глаза — как мутный лед.Идет — и вот их двое: он, Великий,И змей, дрожащий в солнечном огне,Рогатый, мутноглазый, черноликий,Весь в самоцветах пышных, как в броне.«Склони чело и дай дорогу змею!» —Вещает змей. И замер царь… О да!Кто назовет вселенную своею?Кто властелином будет? И когда?Он, символ и зловещий страж Востока,Он тоже царь: кто ж примет власть богов?Не вы, враги. Грядущий бог далеко,Но он придет, друг темных рыбаков!<1906–1907>
Бог
Дул с моря бриз, и месяц чистым рогомСтоял за длинной улицей села.От хаты тень лежала за порогом,И хата бледно-белою была.Дул южный бриз, и ночь была тепла.На отмелях, на берегу отлогом,Волна, шумя, вела беседу с богом,Не поднимая сонного чела.И месяц наклонялся к балке темной,Грустя, светил на скалы, на погост.А бог был ясен, радостен и прост:Он в ветре был, и моей душе бездомной —И содрогался синим блеском звездВ лазури неба, чистой и огромной.7. VI.08
Саваоф
Я помню сумрак каменных аркад,В средине свет — и красный блеск атласаВ сквозном узоре старых царских врат,На золотой стене иконостаса.Я помню купол грубо-голубой:Там Саваоф, с простертыми руками,Над скудною и темною толпой,Царил меж звезд, повитых облаками.Был вечер, март, сияла синеваИз узких окон, в куполе пробитых,Мертво звучали древние слова.Весенний отблеск был на скользких плитах —И грозная седая головаТекла меж звезд, туманами повитых.28. VII.08
Долина Иосафата
Отрада смерти страждущим дана.Вы побелели, странники, от пыли,Среди врагов, в чужих краях вы были.Но вот вам отдых, мир и тишина.Гора полдневным солнцем сожжена,Русло Кедрона ветры иссушили.Но в прах отцов вы посохи сложили,Вас обрела родимая страна.В ней спят цари, пророки и левиты.В блаженные обители еяВсех, что в чужбине не были убиты,Сбирает милосердый судия.По жестким склонам каменные плитыСтоят раскрытой Книгой Бытия.20. VIII.08
Бедуин
За Мертвым морем — пепельные граниЧуть видных гор. Полдневный час, обед.Он выкупал кобылу в ИорданеИ сел курить. Песок как медь нагрет.За Мертвым морем, в солнечном тумане,Течет мираж. В долине — зной и свет,Воркует дикий голубь. На герани,На олеандрах — вешний алый цвет.И он дремотно ноет, воспеваяЗной, олеандр, герань и тамарикс.Сидит как ястреб. Пегая абаяСползает с плеч… Поэт, разбойник, гикс.Вон закурил — и рад, что с тонким дымомСравнит в стихах вершины за Сиддимом.20. VIII.08
Открыты окна. В белой мастерской…
Открыты окна. В белой мастерскойСледы отъезда: сор, клочки конверта.В углу стоит прямой скелет мольберта.Из окон тянет свежестью морской.Дни все светлей, все тише, золотистей —И ни полям, ни морю нет конца.С корявой, старой груши у крыльцаСпадают розовые листья.28. VIII.08
Художник
Хрустя по серой гальке, он прошелПокатый сад, взглянул по водоемам,Сел на скамью… За новым белым домомХребет Яйлы и близок и тяжел.Томясь от зноя, грифельный журавльСтоит в кусте. Опущена косица,Нога — как трость… Он говорит: «Что, птица?Недурно бы на Волгу, в Ярославль!»Он, улыбаясь, думает о том,Как будут выносить его — как сизыНа жарком солнце траурные ризы,Как желт огонь, как бел на синем дом.«С крыльца с кадилом сходит толстый поп.Выводит хор… Журавль, пугаясь хора,Защелкает, взовьется от забора —И ну плясать и стукать клювом в гроб!»В груди першит. С шоссе несется пыль,Горячая, особенно сухая.Он снял пенсне и думает, перхая:«Да-с, водевиль… Все прочее есть гиль».1908
Баба-Яга
Гулкий шум в лесу нагоняет сон — К ночи на море пал сырой туман.Окружен со всех с четырех сторон Темной осенью островок Буян.А еще темней — мой холодный сруб, Где ни вздуть огня, пи топить ее смей,А в окно глядит только бурый дуб, Под который смерть закопал Кощей.Я состарилась, изболелась вся — Десять сот годов берегу ларец!Будь огонь в светце — я б погрелася, Будь дрова в печи — похлебала б щец,Да огонь — в морях мореходу весть, Да на много верст слышен дым от лык…Черт тебе велел к черту в слуги лезть, Дура старая, неразумный шлык!<1906–1908>
Последние слезы
Изнемогла, в качалке задремалаПод дачный смех. Снесли небеса.Зажглась звезда. Потом свежее стало.Взошла луна — и смолкли голоса.Текла и млела в море полоса.Стекло балконной двери заблистало.И вот она проснулась и усталоПоправила сухие волоса.Подумала. Полюбовалась далью.Взяла ручное зеркальце с окна —И зеркальце сверкнуло синей сталью.Ну да, виски белеют: седина.Бровь поднята, измучена печалью.Светло глядит холодная луна.<1906–1908>
Христя
Христя угощает кукол на сговоре —За степною хатой, на сухих бахчах.Степь в горячем блеске млеет, точно море,Тыквы светят медью в солнечных лучах.Собрались соседки к «старой бабе» Христе,Пропивают дочку — чай и водку пьют.Дочка — в разноцветной плахте и в монисте,Все ее жалеют — и поют, поют!Под степною хатой, в жарком ароматеСпелого укропа, возятся в золеЖелтые цыплята. Мать уснула в хате,Бабка — в темной клуне, тыквы — на земле.<1906–1908>
Кружево
Весь день метель. За дверью у соседаСтучат часы и каплет с окон лед.У барышни-соседки с мясоедаПоет щегол. А барышня плетет.Сидит, выводит крестики и мушки,Бледна, как снег, скромна, как лен в степи.Темно в уездной крохотной избушке,Наскучили гремучие коклюшки,Весна идет… Да как же быть? Терпи.Синеет дым метели, вьются галкиНад старой колокольней… День прошел,А толку что? — Текут с окна мочалки,И о весне поет дурак щегол.1906–1908
Сенокос
Среди двора, в батистовой рубашке,Стоял барчук и, щурясь, звал: «Корней!»Но двор был пуст. Две пегие дворняжки,Щенки, катались в сене. Все синейНад крышами и садом небо млело,Как сказочная сонная река,Все горячей палило зноем тело,Все радостней белели облака,И все душней благоухало сено…«Корней, седлай!» Но нет, Корней в лесу,Осталась только скотница ЕленаДа пчельник Дрон… Щенок замял осуИ сено взрыл… Молочный голубь комомУпал ни крышу скотного варка…Везде открыты окна… А над домомТак серебрится тополь, так яркаЛиства вверху — как будто из металла,И воробьи шныряют то из зала,В тенистый палисадник, в бересклет,То снова в зал… Покой, лазурь и свет…В конюшне полусумрак и прохладно,Навозом пихнет, сбруей, лошадьми,Касаточки щебечут… И Ами,Соскучившись, тихонько ржет и жадноКосит спой глаз лилово-золотойВ решетчатую дверку… СтременамиЗвенит барчук, подняв седло с уздой,Кладет, подпруги ловит — и ушамиПрядет Ами, вдруг сделавшись стройнейИ выходя на солнце. Там к кадушкеСклоняется, — блеск, небо видит в нейИ долго пьет… И солнце жжет подушки,Луку, потник, играя в серебре…А через час заходят побирушки:Слепой и мальчик. Оба на двореСидят как дома. Мальчик босоногийСтоит и медлит… Робко входит в зал,С восторгом смотрит в светлый мир зеркал,Касается до клавиш фортепьяно —И, вздрогнув, замирает: знойно, странноИ весело в хоромах! — На балконОткрыта дверь, а солнце жарким светомЗажгло паркет, и глубоко паркетомЗеркальный отблеск двери отражен,И воробьи крикливою станицейПроносятся у самого стеклаЗа золотой, сверкающею птицей,За иволгой, скользящей, как стрела.8. VII.09
Собака
Мечтай, мечтай. Все уже и тусклейТы смотришь золотистыми глазамиНа вьюжный двор, на снег, прилипший к раме,На метлы гулких, дымных тополей.Вздыхая, ты свернулась потеплейУ ног моих — и думаешь… Мы самиТомим себя — тоской иных полей,Иных пустынь… за пермскими горами.Ты вспоминаешь то, что чуждо мне:Седое небо, тундры, льды и чумыВ твоей студеной дикой стороне.Но я всегда делю с тобою думы:Я человек: как бог, я обреченПознать тоску всех стран и всех времен.4. VIII.09
Могила в скале
То было в полдень, в Нубии, на Ниле.Пробили вход, затеплили огни —И на полу преддверия, в тени,На голубом и тонком слое пыли,Нашли живой и четкий след ступни.Я, путник, видел это. Я в могилеДышал теплом сухих камней. ОниСокрытое пять тысяч лет хранили.Был некий день, был некий краткий час,Прощальный миг, когда в последний разВздохнул здесь тот, кто узкою стопоюВ атласный прах вдавил свой узкий след.Тот миг воскрес. И на пять тысяч летУмножил жизнь, мне данную судьбою.6. VIII.09
Полночь
Ноябрь, сырая полночь. Городок,Весь меловой, весь бледный под луною,Подавлен безответной тишиною.Приливный шум торжественно-широк.На мачте коменданта флаг намок.Вверху, над самой мачтой, над сквозноюИ мутной мглой, бегущей на восток,Скользит луна зеркальной белизною.Иду к обрывам. Шум грознее. СветТаинственней, тусклее и печальней.Волна качает сваи под купальней.Вдали — седая бездна. Моря нет.И валуны, в шипящей серой пене,Блестят внизу, как спящие тюлени.6. VIII.09
Рассвет (Как стая птиц, в пустыне одиноко…)
Как стая птиц, в пустыне одинокоБелеет форт. За ним — пески, странаНагих бугров. На золоте востокаЧетка и фиолетова она.Рейд солнца ждет. Из черных труб «Марокко»Восходит дым. Зеленая волнаСтальною сажей, блестками полна,Качает мерно, плавно и широко.Вот первый луч. Все окна на бортуЗажглись огнем. Вот пар взлетел — и трубыПризывно заревели в высоту.Подняв весло, гребец оскалил зубы:Как нежно плачет колокол в портуПод этот рев торжественный и грубый!13. VIII.09
Полдень
Горит хрусталь, горит рубин в вине,Звездой дрожит на скатерти в салоне.Последний остров тонет в небосклоне,Где зной и блеск слились в горячем сне.На баке бриз. Там, на носу, на фонеСухих небес, на жуткой крутизне,Сидит ливиец в белом балахоне,Глядит на снег, кипящий в глубине.И влажный шум над этой влажной безднойКлонит в дрему. И острый ржавый нос,Не торопясь, своей броней железнойВ снегу взрезает синий купорос.Сквозь купорос, сквозь радугу от пыли,Струясь, краснеет киноварь на киле.14. VIII.09
Вечер
О счастье мы всегда лишь вспоминаем.А счастье всюду. Может быть, оноВот этот сад осенний за сараемИ чистый воздух, льющийся в окно.В бездонном небе легким белым краемВстает, сияет облако. ДавноСлежу за ним… Мы мало видим, знаем,А счастье только знающим дано.Окно открыто. Пискнула и селаНа подоконник птичка. И от книгУсталый взгляд я отвожу на миг.День вечереет, небо опустело.Гул молотилки слышен на гумне…Я вижу, слышу, счастлив. Все во мне.14. VIII.09
Мертвая зыбь
Как в гору, шли мы в зыбь, в слепящий блеск заката.Холмилась и росла лиловая волна.С холма на холм лилось оранжевое злато,И глубь небес была прозрачно-зелена.Дым из жерла трубы летел назад. В упругомКимвальном пенье рей дрожал холодный гул.И солнца лик мертвел. Громада моря кругомОбъяла горизонт. Везувий потонул.И до бортов вставал и, упадая, мерноШумел разверстый вал. И гребень, закипев,Сквозил и розовел, как пенное Фалерно, —И малахит скользил в кроваво-черный зев.9. VI.09
Сторож
И снова вечер, сухо позлатившийДороги, степь и удлинивший тень;И бледный лик, напротив солнца всплывший;И четко в ясном воздухе застывшийСреди бахчей курень.Стар сторож, стар! И слаб и видит плохо,А век бы жил!.. Так тихо в курене,Что слышен треск подсохшего гороха…Да что кому до старческого вздохаО догоревшем дне!<16.VIII.09>
Берег
За окном несла сияет пока я. А в избе — последняя твояВосковая свечка — и тесовая Длинная ладья.Причесали, нарядили, справили, Полотном закрыли бледный лик —И ушли, до времени оставили Твой немой двойник.У него ни имени, ни отчества, Ни друзей, ни дома, ни родни:Тихи гробового одиночества Роковые дни.Да пребудет в мире, да покоится! Как душа свободная твоя,Скоро, скоро в синем море скроется Белая ладья.<16.VIII.09>
Ночные цикады
Прибрежный хрящ и голые обрывыСтенных равнин луной озарены.Хрустальный звон сливает с небом нивы.Цветы, колосья, травы им полны,Он ни на миг не молкнет, но не будитБесстрастной предрассветной тишины.Ночь стелет тень и влажный берег студит,Ночь тянет вдаль свой невод золотой —И скоро блеск померкнет и убудет.Но степь поет. Как колос налитой,Полна душа. Земля зовет: спешитеЛюбить, творить, пьянить себя мечтой!От бледных звезд, раскинутых в зените,И до земли, где стынет лунный сон,Текут хрустально трепетные нити.Из сонма жизней соткан этот звон.10. IX.10
При дороге
Окно по ночам голубое.Да ветхо и криво оно:Сквозь стекла расплющенный месяцКак тусклое блещет пятно.Дед рано ложится, а внучкеНеволя: лежи и не спиДа думай от скуки. А долгиОсенние ночи в степи!Вчера чумаки проходилиПо шляху под хатой. БылаМорозная полночь. БлестелиКолеса, рога у вола.Тянулась арба за арбою,И месяц глядел как живойНа шлях, на шагавшие тени,На борозды с мерзлой ботвой…У Каспия тони, там хватитРаботы на всех — и давноУшла бы туда с чумаками,Да мило кривое окно.28. I.11
Гелуан (под Каиром)
Океан под ясною луной…
Океан под ясною луной,Теплой и высокой, бледнолицей,Льется гладкой, медленной волной,Озаряясь жаркою зарницей.Всходят горы облачных громад:Гавриил, кадя небесным Силам,В темном фимиаме царских вратБлещет огнедышащим кадилом.Индийский океан
25. I.11
Мелькают дали, черные, слепые…
Мелькают дали, черные, слепые,Мелькает океана мертвый лик:Бог разверзает бездны голубые,Но лишь на краткий миг.«Да будет свет!» Но гаснет свет, и сонный,Тяжелый гул растет вослед за ним:Бог, в довременный хаос погруженный,Мрак сотрясает ропотом своим.26. II.11
Ночлег
Мир — лес, ночной приют птицы.
Брамины.В вечерний час тепло во мраке леса,И в теплых водах меркнет свет зари.Пади во мрак зеленого навеса —И, приютясь, замри.А ранним утром, белым и росистым,Взмахни крылом, среди листвы шурша,И растворись, исчезни в небе чистом —Вернись на родину, душа!Индийский океан, II.11
Солнечные часы
Те часики с эмалью, что впотьмахБежали так легко и торопливо,Давным-давно умолкли. И крапиваРастет в саду на мусорных холмах.Тот маятник лучистый, что спесивоСоразмерял с футляром свой размах,Лежит в пыли чердачного архива.И склеп хранит уж безыменный прах.Но мы служили праведно и свято.В полночный час нас звезды серебрят,Дней солнце озлащает — до заката.Позеленел наш медный циферблат.Но стрелку нашу в диске циферблатаВедет сам бог. Со всей вселенной в лад.<1906–1911>
Без имени
Курган разрыт. В тяжелом саркофагеОн спит, как страж. Железный меч в руке.Поют над ним узорной вязью саги,Беззвучные, на звучном языке.Но лик сокрыт — опущено забрало.Но плащ истлел на ржавленой броне.Был воин, вождь. Но имя Смерть укралаИ унеслась на черном скакуне.1906–1911
Мужичок
Ельничком, березничком — где душа захочет —В Киев пробирается божий мужичок.Смотрит, нет ли ягодки? Горбится, бормочет,Съест и ухмыляется: я, мол, дурачок.«Али сладко, дедушка?» — «Грешен: сладко, внучек».«Что ж, и на здоровье. А куда идешь?»«Я-то? А не ведаю. Вроде вольных тучек.Со крестом да с верой всякий путь хорош».Ягодка по ягодке — вот и слава богу:Сыты. А завидим белые холсты,Подойдем с молитвою, глянем на дорогу,Сдернем, сунем в сумочку — и опять в кусты.1906–1911
Дворецкий
Ночник горит в холодном и угрюмомОгромном зале скупо и темно.Дом окружен зловещим гулом, шумомСтолетних лип, стучащихся в окно.Дождь льет всю ночь. То чудится, что кто-тоК крыльцу подъехал… То издалекаНесется крик… А тут еще забота:Течет сквозь крышу, каплет с потолка.Опять вставай, опять возись с тазами!И все при этом скудном ночнике,С опухшими и сонными глазами,В подштанниках и ветхом сюртучке!1906–1911
Памяти
Ты мысль, ты сон. Сквозь дымную метельБегут кресты — раскинутые руки.Я слушаю задумчивую ель —Певучий звон… Все — только мысль и звуки!То, что лежит в могиле, разве ты?Разлуками, печалью был отмеченТвой трудный путь. Теперь их нет. КрестыХранят лишь прах. Теперь ты мысль. Ты вечен.<1906–1911>
Ночь зимняя мутна и холодна…
Ночь зимняя мутна и холодна,Как мертвая, стоит в выси луна.Из радужного бледного кольцаГлядит она на след мой у крыльца,На тень мою, на молчаливый домИ на кустарник в инее густом.Еще блестит оконное стекло,Но волчьей мглой поля заволокло,На севере огни полночных звездГорят из мглы, как из пушистых гнезд.Снег меж кустов, туманно-голубой,Осыпан жесткой серою крупой.Таинственным дыханием гоним,Туман плывет, — и я мешаюсь с ним.И меркнет тень, и двинулась луна,В свой бледный свет, как в дым, погружена,И кажется, вот-вот и я поймуНезримое — идущее в дымуОт тех земель, от тех предвечных стран,Где гробовой чернеет океан,Где, наступив на ледяную Ось,Превыше звезд восстал Великий Лось —И отражают бледные снегаСтоцветные горящие рога.25. VII.12
Ночная змея
Глаза козюли, медленно ползущейК своей норе вечною сонной пущей,Горят, как угли. Сумрачная мглаСтоит в кустах — и вот она зажглаДва ночника, что зажигать дано ейЛишь девять раз, и под колючей хвоейВлачит свой жгут так тихо, что сова,Плывя за ней, следит едва-едваШуршанье мхов. А ночь темна в июле,А враг везде — и страшен он козюлеВ ночном бору, где смолк обычный шум:Она сосредоточила весь ум,Всю силу зла в своем горящем взгляде,И даже их, ежей, идущих сзади,Пугает яд, когда она в путиПомедлит, чтоб преграду обойти,Головку приподымет, водит жаломНад мухомором, сморщенным и алым,Глядит на пни, торчащие из ям,И светит полусонным муравьям.28. VII.12
В Сицилии
Монастыри в предгориях глухих,Наследие разбойников морских,Обители забытые, пустые —Моя душа жила когда-то в них:Люблю, люблю вас, келии простые,Дворы в стенах тяжелых и нагих,Валы и рвы, от плесени седые,Под башнями кустарники густыеИ глыбы скользких пепельных камней,Загромоздивших скаты побережий,Где сквозь маслины кажется синейВода у скал, где крепко треплет свежий,Соленый ветер листьями маслинИ на ветру благоухает тмин!1. VIII.12
Потомки пророка
Не мало царств, не мало стран на свете.Мы любим тростниковые ковры,Мы ходим не в кофейни, а в мечети,На солнечные тихие дворы.Мы не купцы с базара. Мы не рады,Когда вступает пыльный караванВ святой Дамаск, в его сады, ограды;Нам не нужны подачки англичан.Мы терпим их. Но ни одежды белой,Ни белых шлемов видеть не хотим.Написано: чужому зла не делай,Но и очей не подымай пред ним.Скажи привет, но помни: ты в зеленом.Когда придут, гляди на кипарис,Гляди в лазурь. Не будь хамелеоном,Что по стене мелькает вверх и вниз.VIII.12
Ритм
Часы, шипя, двенадцать раз пробилиВ соседней зале, темной и пустой,Мгновения, бегущие чредойК безвестности, к забвению, к могиле,На краткий срок свой бег остановилиИ вновь узор чеканят золотой:Заворожен ритмической мечтой,Вновь отдаюсь меня стремящей силе.Раскрыв глаза, гляжу на яркий светИ слышу сердца ровное биенье,И этих строк размеренное пенье,И мыслимую музыку планет.Все ритм и бег. Бесцельное стремленье!Но страшен миг, когда стремленья нет.9. VIII.12
Как дым пожара, туча шла…
Как дым пожара, туча шла.Молчала старая дорога.Такая тишина была,Что в ней был слышен голос бога,Великий, жуткий для землиИ внятный не земному слуху,А только внемлющему духу.Жгло солнце. Блеклые, в пыли,Серели травы. Степь ронялаБеззвучно зерна — рожь теклаКак бы крупинками стеклаВ суглинок жаркий. Тонко, вяло,Седые крылья распустив,Птенцы грачей во ржи кричали.Но в духоте песчаных нивТерялся крик. И вырасталиНа юге тучи. И листваВетлы, склоненной к их подножью,Вся серебристой млела дрожью —В грядущем страхе божества.10. VIII.12
Мушкет
Видел сон Мушкет:Видел он азовские подолья,На бурьяне, на татарках — алый цвет,А в бурьяне — ржавых копий колья.Черт повил в жгуты,Засушил в крови казачьи чубы.Эх, Мушкет! А что же делал ты?Видишь ли оскаленные зубы?Твой крестовый братВ Цареграде был посажен на кол.Брат зовет Мушкета в Цареград —И Мушкет проснулся и заплакал.Встал, жену убил,Сонных зарубил своих малюток,И пошел в туретчину, и былВ Цареграде через сорок суток.И турецкий ханОтрубил ему башку седую,И швырнули ту башку в лиман,И плыла она, качаясь, в даль морскую.И глядела в высь, —К господу глаза ее глядели.И господь ответил: «Не журись,Не тужи, Мушкет, — попы тебя отпели».VIII.13
Венеция
Восемь лет в Венеции я не был…Всякий раз, когда вокзал минуешьИ на пристань выйдешь, удивляетТишина Венеции, пьянеешьОт морского воздуха каналов.Эти лодки, барки, маслянистыйБлеск воды, огнями озаренной,А за нею низкий ряд фасадовКак бы из слоновой грязной кости,А над ними синий южный вечер,Мокрый и ненастный, но налитыйСиневою мягкою, лиловой, —Радостно все это было видеть!Восемь лет… Я спал в давно знакомойНизкой, старой комнате, под белымПотолком, расписанным цветами.Утром слышу, — колокол: и звонкоИ певуче, но не к нам взываетЭтот чистый одинокий голос,Голос давней жизни, от которойТолько красота одна осталась!Утром косо розовое солнцеЗаглянуло в узкий переулок,Озаряя отблеском от дома,От стены напротив — и опять яРадостную близость моря, волиОщутил, увидевши над крышей,Над бельем, что по ветру трепалось,Облаков сиреневые клочьяВ жидком, влажно-бирюзовом небе.А потом на крышу прибежалаИ белье снимала, напевая,Девушка с раскрытой головою,Стройная и тонкая… Я вспомнилКапри, Грациэллу Ламартина…Восемь лет назад я был моложе,Но не сердцем, нет, совсем не сердцем!В полдень, возле Марка, что казалсяПатриархом Сирии и Смирны,Солнце, улыбаясь в светлой дымке,Перламутром розовым слепило.Солнце пригревало стены Дожей,Площадь и воркующих, кипящихСизых голубей, клевавших зернаПод ногами щедрых форестьеров.Все блестело — шляпы, обувь, трости,Щурились глаза, сверкали зубы,Женщины, весну напоминаяСветлыми нарядами, раскрылиШелковые зонтики, чтоб шелкомОзаряло лица… В галерееЯ сидел, спросил газету, кофеИ о чем-то думал… Тот, кто молод,Знает, что он любит. Мы не знаем —Целый мир мы любим… И далеко,За каналы, за лежавший плоскоИ сиявший в тусклом блеске город,За лагуны Адрии зеленой,В голубой простор глядел крылатыйЛев с колонны. В ясную погодуОн на юге видит Апеннины,А на сизом севере — тройныеВолны Альп, мерцающих над синьюПлатиной горбов своих ледяных…Вечером — туман, молочно-серый,Дымный, непроглядный. И пушистоЗеленеют в нем огни, столбамиФонари отбрасывают тени.Траурно Большой канал чернеетВ россыпи огней, туманно-красных,Марк тяжел и древен. В переулках —Слякоть, грязь. Идут посередине, —В опере как будто. Сладко пахнутКрепкие сигары. И уютноВ светлых галереях — ярко блещутИх кафе, витрины. АнгличанеПокупают кружево и книжкиС толстыми шершавыми листами,В переплетах с золоченой вязью,С грубыми застежками… За мноюДевочка пристряла — все касаласьДо плеча рукою, улыбаясьЖалостно и робко: «Mi d'un soldo!»[1]Долго я сидел потом в таверне,Долго вспоминал ее прелестныйЖаркий взгляд, лучистые ресницыИ лохмотья… Может быть, арабка?Ночью, в час, я вышел. Очень сыро,Но тепло и мягко. На пьяцеттеКамни мокры. Нежно пахнет морем,Холодно и сыро вонью скользкихТемных переулков, от канала —Свежестью арбуза. В светлом небеНад пьяцеттой, против папских статуйНа фасаде церкви — бледный месяц:То сияет, то за дымом тает,За осенней мглой, бегущей с моря.«Не заснул, Энрико?» — Он беззвучно,Медленно на лунный свет выводитДлинный черный катафалк гондолы,Чуть склоняет стан — и вырастает,Стоя на корме ее… Мы долгоПлыли в узких коридорах улиц,Между стен высоких и тяжелых…В этих коридорах — баржи с лесом,Барки с солью: стали и ночуют.Под стенами — сваи и ступени,В плесени и слизи. Сверху — небо,Лента неба в мелких бледных звездах…В полночь спит Венеция, — быть может,Лишь в притонах для воров и пьяниц,За вокзалом, светят щели в ставнях,И за ними глухо слышны крики,Буйный хохот, споры и ударыПо столам и столикам, залитымМарсалой и вермутом… Есть прелестьВ этой поздней, в этой чадной жизниПьяниц, проституток и матросов!«Но amato, amo, Desdemona»,[2] —Говорит Энрико, напевая,И, быть может, слышит эту песнюКто-нибудь вот в этом темном доме —Та душа, что любит… За оградойВижу садик; в чистом небосклоне —Голые, прозрачные деревья,И стеклом блестят они, и пахнетСад вином и медом… Этот винныйЗапах листьев тоньше, чем весенний!Молодость груба, жадна, ревнива,Молодость не знает счастья — видетьСлезы на ресницах Дездемоны,Любящей другого…Вот и светлыйВыход в небо, в лунный блеск и воды!Здравствуй, небо, здравствуй, ясный месяц,Перелив зеркальных вод и тонкийГолубой туман, в котором сказкойКажутся вдали дома и церкви!Здравствуйте, полночные просторыЗолотого млеющего взморьяИ огни чуть видного экспресса,Золотой бегущие цепочкойПо лагунам к югу!30. V111.13
Могильная плита
Опять знакомый дом…
Огарев.Могильная плита, железная доска, В густой траве врастающая в землю, —И мне печаль могил понятна и близка, И я родным преданьям внемлю.И я «люблю людей, которых больше нет», Любовью всепрощающей, сыновней.Последний их побег, я не забыл их след Под старой, обветшалою часовней.Я молодым себя, в своем простом быту, На бедном их погосте вспоминаю.Последний их побег, под эту же плиту Приду я лечь — и тихо лягу — с краю.6. IX.13
Слово
Молчат гробницы, мумии и кости, — Лишь слову жизнь дана:Из древней тьмы, на мировом погосте, Звучат лишь Письмена.И нет у нас иного достоянья! Умейте же беречьХоть в меру сил, в дни злобы и страданья, Наш дар бессмертный — речь.7. I.15
Москва
Война
От кипарисовых гробницВзлетела стая черных птиц. —Тюрбэ расстреляно, разбито.Вот грязный шелковый покров,Кораны с оттиском подков…Как грубо конское копыто!Вот чей-то сад; он черен, гол —И не о нем ли мой оселРыдающим томится ревом?А я — я, прокаженный, радБродить, вдыхая горький чад,Что тает в небе бирюзовом:Пустой, разрушенный, немой,Отныне этот город — мой,Мой каждый спуск и переулок,Мои все туфли мертвецов,Домов руины и дворцов.Где шум морской так свеж и гулок!12. IX.15
В жарком золоте заката Пирамиды…
В жарком золоте заката Пирамиды,Вдоль по Нилу, на утеху иностранцам,Шелком в воду светят парусные лодкиИ бежит луксорский белый пароход.Это час, когда за Нилом пальмы четки,И в Каире блещут стекла алым глянцем,И хедив в ландо катается, и гидыПо кофейням отдыхают от господ.А сиреневые дали Нила к югу,К дикой Нубии, к Порогам, смутны, зыбкиИ все так же миру чужды, заповедны,Как при Хуфу, при Камбизе… Я привезЛук оттуда и колчан зелено-медный,Щит из кожи бегемота, дротик гибкий,Мех пантеры и суданскую кольчугу,Но на что все это мне — вопрос.13. IX.15
Что ты мутный, светел-месяц?
Что ты мутный, светел-месяц?Что ты низко в небе ходишь,Не по-прежнему сияешьНа серебряные снеги?Не впервой мне, месяц, видеть,Что окно ее высоко,Что краснеет там лампадкаЗа шелковой занавеской.Не впервой я ворочаюсьИз кружала наглый, пьяныйИ всю ночь сижу от скукиПод Кремлем с блаженным Ваней.И когда он спит — дивуюсь!А ведь кволый да и голый…Все смеется, все бормочет,Что башка моя на плахеТак-то весело подскочит!13. IХ.15
Васильевское
Шестикрылый
Мозаика в Московском соборе
Алел ты в зареве Батыя —И потемнел твой жуткий взор.Ты крылья рыже-золотыеВ священном трепете простер.Узрел ты Грозного юродаМонашеский истертый шлык —И навсегда в изгибах сводаЗастыл твой большеглазый лик.14. IX.15
Бегство в Египет
По лесам бежала божья мать.Куньей шубкой запахнув младенца.Стлалось в небе божье полотенце,Чтобы ей не сбиться, не плутать.Холодна, морозна ночь была,Дива дивьи в эту ночь творились:Волчьи очи зеленью дымились.По кустам сверкали без числа.Две седых медведицы в лугуНа дыбах боролись в ярой злобе,Грызлись, бились и мотались обе,Тяжело топтались на снегу.А в дремучих зарослях, впотьмах,Жались, табунились и дрожали,Белым паром из ветвей дышалиЗвери с бородами и в рогах.И огнем вставал за лесом мечАнгела, летевшего к Сиону,К золотому Иродову тропу.Чтоб главу на Ироде отсечь.21. Х.15
Малайская песня
L'eclair vibre sa fleche…
L. de Lisle[3]
Чернеет зыбкий горизонт,Над белым блеском острых волнЗмеится молний быстрый блескИ бьет прибой мой узкий челн.Сырой и теплый ураганПроносится в сыром лесу,И сыплет изумрудный лесСвою жемчужную красу.Стою у хижины твоей:Ты на циновке голубой,На скользких лыках сладко спишь,И ветер веет над тобой.Ты спишь с улыбкой, мой цветок.Пустая хижина твоя,В ненастный вечер, на ветру,Благоухает от тебя.Ресницы смольные смежив,Закрывши длинные глаза,Окутав бедра кисеей,Ты изогнулась, как лоза.Мала твоя тугая грудь,И кожа смуглая гладка,И влажная нежна ладонь,И крепкая кругла рука.И золотые позвонкиВисят на щиколках твоих,Янтарных, твердых, как кокос,И сон твой беззаботный тих.Но черен, черен горизонт!Зловеще грому вторит гром,Темнеет лес, и океанСверкает острым серебром.Твои уста — пчелиный мед,Твой смех счастливый — щебет птиц,Но, женщина, люби лишь раз,Не поднимай для всех ресниц!Ты легче лани на бегу,Но вот на лань, из тростников,Метнулся розовый огоньДвух желтых суженных зрачков:О женщина! Люби лишь раз!Твой смех лукав и лгал твой рот —Клинок мой медный раскаленВ моей руке — и метко бьет.Вот пьяные твои глаза,Вот побелевшие уста.Вздувает буря парус мой,Во мраке вьется блеск холста.Клинком я голову отсекВ единый взмах от шеи прочь,Косою к мачте привязал —И снова в путь, во мрак и ночь.Раскалывает небо гром —И озаряет надо мнойПо мачте льющуюся кровьИ лик, качаемый волной.23. I.16
Князь Всеслав
Князь Всеслав в железы был закован,В яму брошен братскою рукой:Князю был жестокий уготованЖребий, по жестокости людской.Русь, его призвав к великой чести,В Киев из темницы извела.Да не в час он сел на княжьем месте:Лишь копьем дотронулся Стола.Что ж теперь, дорогами глухими,Воровскими в Полоцк убежав,Что теперь, вдали от мира, в схиме,Вспоминает темный князь Всеслав?Только звон твой утренний, София,Только голос Киева! — ДолгаНочь зимою в Полоцке… ДругиеИзбы в нем, и церкви, и снега…Далеко до света, — чуть сереютМерзлые окошечки… Но вотСлышит князь: опять зовут и млеютЗвоны как бы ангельских высот!В Полоцке звонят, а он иноеСлышит в тонкой грезе… Что годаГорестей, изгнанья! НеземноеСердцем он запомнил навсегда.24. I.16
Кадильница
В горах Сицилии, в монастыре забытом,По храму темному, по выщербленным плитам,В разрушенный алтарь пастух меня привел,И увидал я там: стоит нагой престол,А перед ним, в пыли, могильно-золотая,Давно потухшая, давным-давно пустая,Лежит кадильница — вся черная внутриОт угля и смолы, пылавших в ней когда-то…Ты, сердце, полное огня и аромата,Не забывай о ней. До черноты сгори.25. I.16
У гробницы Виргилия
Дикий лавр, и плюш, и розы.Дети, тряпки по дворамИ коричневые козыВ сорных травах по буграм,Без границы и без краяМоря вольные края…Верю — знал ты, умирая,Что твоя душа — моя.Знал поэт: опять весноюБудет смертному даноЖить отрадою земною,А кому — не все ль равно!Запах лавра, запах пыли,Теплый ветер… Счастлив я,Что моя душа, Виргилий,Не моя и не твоя.31. I.16
Синие обои полиняли…
Синие обои полиняли,Образа, дагерротипы сняли —Только там остался синий цвет,Где они висели много лет.Позабыло сердце, позабылоМногое, что некогда любило!Только тех, кого уж больше нет,Сохранился незабвенный след.31. I.16
Лиман песком от моря отделен…
Лиман песком от моря отделен.Когда садится солнце за Лиманом,Песок бывает ярко позлащен.Он весь в рыбалках. Белым караваномСтоят они на грани вод, на той,Откуда веет ветром, океаном.В лазури неба, ясной и пустой,Та грань чернеет синью вороненойИз-за косы песчано-золотой.И вот я слышу ропот отдаленный:Навстречу крепкой свежести воды,Вдыхая ветер, вольный и соленый,Вдруг зашумели белые рядыИ, стоя, машут длинными крылами…Земля, земля! Несчетные следыЯ на тебе оставил. Я годамиБлуждал в твоих пустынях и морях.Я мерил неустанными стопамиТвой всюду дорогой для сердца прах:Но нет, вовек не утолю я муки —Любви к тебе! Как чайки на песках,Опять вперед я простираю руки.6. II.16
Зеркало
Темнеет зимний день, спокойствие и мракНисходят на душу — и все, что отражалось,Что было в зеркале, померкло, потерялось…Вот так и смерть, да, может быть, вот так.В могильной темноте одна моя сигараКраснеет огоньком, как дивный самоцвет:Погаснет и она, развеется и следЕе душистого и тонкого угара…Кто это заиграл? Чьи милые персты,Чьи кольца яркие вдоль клавиш побежали?Душа моя полна восторга и печали —Я не боюсь могильной темноты.10. II.16
Мулы
Под сводом хмурых туч, спокойствием объятых, —Ненастный день темнел, и ночь была близка, —Грядой далеких гор, молочно-синеватых,На грани мертвых вод лежали облака.Я с острова глядел на море и на тучи,Остановясь в пути, — и горный путь, виясьВ обрыве сизых скал, белел по дикой круче,Где шли и шли они, под ношею клонясь.И звук их бубенцов, размеренный, печальный,Мне говорил о том, что я в стране чужой,И душу той страны, глухой, патриархальной,Далекой для меня, я постигал душой.Вот так же шли они при Цезарях, при Реме,И так же день темнел, и вдоль скалистых кручЛепился городок, сырой, забытый всеми,И человек скорбел под оводом хмурых туч.10. II.16
Сирокко
Гул бури за горой и грохот отдаленныхПолуночных зыбей, бушующих в бреду.Звон, непрерывный звон кузнечиков бессонных.И мутный лунный свет в оливковом саду.Как фосфор, светляки мерцают под ногами;На тусклом блеске волн, облитых серебром.Ныряет гробом челн… Господь смешался с намиИ мчит куда-то мир в восторге бредовом.10. II.16
В Орде
За степью, в приволжских песках,Широкое алое солнце тонуло.Ребенок уснул у тебя на руках,Ты вышла из душной кибитки, взглянулаНа кровь, что в зеркальные соли текла,На солнце, лежавшее точно на блюде, —И сладкой отрадой стенного, сухого теплаПодуло в лицо твое, в потные смуглые груди.Великий был стан за тобой:Скрипели колеса, верблюды ревели,Костры, разгораясь, в дыму пламенелиИ пыль поднималась багровою тьмой.Ты. девочка, тихая сердцем и взором,Ты знала ль в тот вечер, садясь на песок.Что сонный ребенок, державший твой темный сосок.Тот самый Могол, о которомВо веки веков не забудет земля?Ты знала ли, Мать, что и яВосславлю его, — что не надо мне рая,Христа, Галилеи и лилий ее полевых,Что я не смиреннее их, —Атиллы, Тимура, Мамая,Что я их достоин, когда.Наскучив таиться за ложью,Рву древнюю хартию божью.Насилую, режу, и граблю, и жгу города?— Погасла за степью слюда,Дрожащее солнце в песках потонуло.Ты скучно в померкшее небо взглянулаИ, тихо вздохнувши, опять опустила глаза…Несметною ратью чернели воза,И синеющей ночи прохладой и горечью дуло.27VI.16
Цейлон
Окраина земли,Безлюдные пустынные прибрежья.До полюса открытый океан…Матара — форт голландцев. Рвы и стены,Ворота в них… Тенистая дорогаВ кокосовом лесу, среди кокосов —Лачуги сингалесов… Справа блеск.Горячий зной сухих песков и моря…Мыс Дондра в старых пальмах. Тут свежей,Муссоном сладко тянет, над верандойГостиницы на сваях — шум воды:Она, крутясь, перемывает камни,Кипит атласной пеной…Дальше — край,Забытый богом. Джунгли низкорослы,Холмисты, безграничны. Белой пыльюСлепит глаза… Меняют лошадей.Толпятся дети, нищие… И сноваГлядишь на раскаленное шоссе.На бухты океана. Пчелоеды,В зелено-синих перьях, отдыхаютНа золотистых нитях телеграфа…Лагуна возле Ранны — как сапфир.Вокруг алеют розами фламинги,По лужам дремлют буйволы. На нихСтоят, белеют цапли, и с жужжаньемСверкают мухи… Сверху, из листвы,Круглят глаза большие обезьяны…Затем опять убогое селенье,Десяток нищих хижин. В океане,В закатном блеске, — розовые пятнаНедвижных парусов, а сзади, в джунглях, —Сиреневые горы… Ночью в окнаГлядит луна… А утром, в голубомИ чистом небе — Коршуны Браминов,Кофейные, с фарфоровой головкой:Следят в прибое рыбу…Вновь дорога:Лазоревое озеро, в кольцоНа белой соли, заросли и дебри.Все дико и прекрасно, как в Эдеме:Торчат шины акаций, защищаяУзорную нежнейшую листву.Цветами рдеют кактусы, сереютСтволы в густых лианах… Как огонь,Пылают чаши лилии ползучей,Тьмы мотыльков трепещут… На полянеЛежит громада бурая: удав…Вот медленно клубится, уползает…Встречаются двуколки. Крыши их,Соломенные, длинно выступаютИ спереди и сзади. В круп бычков,Запряженных в двуколки, тычут палкой:«Мек, мек!» — кричит погонщик, весь нагой,С прекрасным черным телом… Вот пески,Пошли пальмиры, — ходят в синем небеИх веерные листья — распеваютПо джунглям петухи, но тонко, странно,Как наши молодые… В высотеКружат орлы, трепещет зоркий сокол…В траве перебегают грациозноПесочники, бекасы… На деревьяхСидят в венцах павлины… Вдруг бревномПромчался крокодил — шлеп в воду, —И точно порохом взорвало рыбок!Тут часто слон встречается: стоитИ дремлет на поляне, на припеке;Есть леопард, — он лакомка, он жрет,Когда убьет собаку, только сердце;Есть кабаны и губачи-медведи;Есть дикобраз — бежит на водопой,Подняв щетину, страшно деловито,Угрюмо, озабоченно…Отсюда,От этих джунглей, этих береговДо полюса открыто море…27. VI.16
Кончина святителя
И скрылось солнце жаркое в лесах,И звездная пороша забелела.И понял он: достигнувший предела,Исчисленный, он взвешен на весах.Вот точно дуновенье в волосах,Вот снова сердце пало и сомлело;Как стынет лес, что миг хладеет тело,И блещет светом пропасть в небесах.В епитрахили, в поручах, с распятьем,От скудного, последнего тепла,Навстречу чьим-то ледяным объятьям,Выходит он из темного дупла.Трава в росе. Болото дымом млечнымЛежит в лесу. Он на коленях. С Вечным.3. VII.16
Свет
Ни пустоты, ни тьмы нам не дано:Есть всюду свет, предвечный и безликий…Вот полночь. Мрак. Молчанье базилики,Ты приглядись: там не совсем темно,В бездонном, черном своде над тобою,Там на стене есть узкое окно,Далекое, чуть видное, слепое,Мерцающее тайною во храмИз ночи в ночь одиннадцать столетий…А вкруг тебя? Ты чувствуешь ли этиКресты по скользким каменным полам,Гробы святых, почиющих под спудом,И страшное молчание тех мест,Исполненных неизреченным чудом,Где черный запрестольный крестВоздвиг свои тяжелые объятья,Где таинство сыновнего распятьяСам бог-отец незримо сторожит?Есть некий свет, что тьма не сокрушит.1927
Дедушка в молодости
Вот этот дом, сто лет тому назад,Был полон предками моими,И было утро, солнце, зелень, сад,Роса, цветы, а он глядел живымиСплошь томными глазами в зеркалаБогатой спальни деревенскойНа свой камзол, на красоту чела,Изысканно, с заботливостью женскойНапудрен рисом, надушен,Меж тем как пахло жаркою крапивойИз-под окна открытого, и звон,Торжественный и празднично-счастливый,Напоминал, что в должный срокПойдет он по аллеям, где струитсяС полей нагретый солнцем ветерокИ золотистый свет дробитсяВ тени раскидистых берез.Где на куртинах диких роз,В блаженстве ослепительного блеска,Впивают пчелы теплый мед,Где иволга то вскрикивает резко,То окариною поет,А вдалеке, за валом сада.Спешит народ, и краше всех — она.Стройна, нарядна и скромна.С огнем потупленного взгляда22. VII.l6
Игроки
Овальный стол, огромный. Вдоль по залуПроходят дамы, слуги — на столеОгни свечей, горящих в хрустале.Колеблются. Но скупо внемлет балу.Гремящему в банкетной, и речамМелькающих по залу милых дамКруг игроков. Все курят. Беглым светомБлестят огни по жирным эполетам.Зал, белый весь, прохладен и велик.Под люстрой тень. Меж золотисто-смуглыхБольших колонн, меж окон полукруглых —Портретный ряд — вон Павла плоский лик.Вон шелк и груди важной Катерины.Вон Александра узкие лосины…За окнами — старинная МоскваИ звездной зимней ночи синева.Задумчивая женщина прижалаПлаток к губам; у мерзлого окнаСидит она, спокойна и бледна.Взор устремив на тусклый сумрак зала,На одного из штатских игроков,И чувствует он тьму ее зрачков.Ее очей, недвижных и печальных,Под топот пар и гром мазурок бальных.Немолод он, и на руке кольцо.Весь выбритый, худой, костлявый, стройный,Он мечет зло, со страстью беспокойной.Вот поднимает желчное лицо, —Скользит под красновато-черным кокомЛоск костяной на лбу его высоком, —И говорит: «Ну что же, генерал,Я, кажется, довольно проиграл? —Не будет ли? И в картах и в любовиМне не везет, а вы счастливый муж.Вас ждет жена…» — «Нет, Стоцкий, почему ж?Порой и я люблю волненье крови», —С усмешкой отвечает генерал.И длится штос, и длится светлый бал…Пред ужином, в час ночи, генералаЖена домой увозит: «Я устала».В пустом прохладном зале только дым,И столовых шумно, говор и расспросы.Обносят слуги тяжкие подносы,Князь говорит: «А Стоцкий где? Что с ним?»Муж и жена — те в темной колымагеСпешат домой. Промерзлые сермяги.В заиндевевших шапках и лаптях,Трясутся на передних лошадях.Москва темна, глуха, пустынна, — поздно.Визжат, стучат в ухабах подреза,Возок скрипит. Она во все глазаГлядит в стекло — там, в синей тьме морозной,кудрявится деревьев серых мглаИ мелкие блистают купола…Он хмурится с усмешкой: «Да, вот чудо!Нет Стоцкому удачи ниоткуда!»22. VII.1916
Конь Афины-Паллады
Запели жрецы, распахнулись врата — восхищенный Пал на колени народ:Чудовищный конь, с расписной головой, золоченый, В солнечном блеске грядет.Горе тебе, Илион! Многолюдный, могучий, великий, Горе тебе, Илион!Ревом жрецов и народными кликами дикий Голос Кассандры — пророческий вопль — заглушён.Последний шмель
Черный бархатный шмель, золотое оплечье,Заунывно гудящий певучей струной,Ты зачем залетаешь в жилье человечьеИ как будто тоскуешь со мной?За окном свет и зной, подоконники ярки,Безмятежны и жарки последние дни,Полетай, погуди — и в засохшей татарке,На подушечке красной, усни.Не дано тебе знать человеческой думы,Что давно опустели поля,Что уж скоро в бурьян сдует ветер угрюмыйЗолотого сухого шмеля!26. VII.16
Настанет день — исчезну я…
Настанет день — исчезну я,А в этой комнате пустойВсе то же будет: стол, скамьяДа образ, древний и простой.И так же будет залетатьЦветная бабочка в шелку —Порхать, шуршать и трепетатьПо голубому потолку.И так же будет неба дноСмотреть в открытое окноИ море ровной синевойМанить в простор пустынный свой.10. VI.16
Памяти друга
Вечерних туч над морем шла грядя,И золотисто-серыми столпамиСтояла безграничная вода.Как небеса лежавшая пред нами.И ты сказал: «Послушай, где, когдаЯ прежде жил? Я странно болен — снами,Тоской о том. что прежде был и бог…О, если б вновь обнять весь мир я мог!»Ты верил, что откликнется мгновенноВ моей душе твой бред, твоя тоска.Как помню я усмешку, неизменноТвои уста кривившую слегка.Как эта скорбь и жажда — быть вселенной,Полями, морем, небом — мне близка!Как остро мы любили мир с тобоюЛюбовью неразгаданной, слепою!Те радости и муки без причин,Та сладостная боль соприкасаньяДушой со всем живущим, что одинТы разделял со мною, — нет названья,Нет имени для них, и до сединЯ доносу порывы воссозданьяСвоей любви, своих плененных сил…А ты их вольной смертью погасил.И прав ли ты, не превозмогший теснойСудьбы своей и жребия творца,Лишенного гармонии небесной,И для чего я мучусь без концаВ стремленье вновь дать некий вид телесныйЧертам уж бестелесного лица.Зачем я этот вечер вспоминаю,Зачем ищу ничтожных слов, — не знаю.12. VIII.16
На Невском
Колоса мелкий снег взрывали и скрипели,Два вороных надменно пролетели,Каретный кузов быстро промелькнул,Блеснувши глянцем стекол мерзлых,Слуга, сидевший с кучером на козлах,От вихрей голову нагнул,Поджал губу, синевшую щетиной,И ветер веял красной пелеринойВ орлах на позументе золотом…Все пронеслось и скрылось за мостом,В темнеющем буране… ЗажигалиОгни в несметных окнах вкруг меня,Чернели грубо баржи на канале,И на мосту, с дыбящего коняИ с бронзового юноши нагого,Повисшего у диких конских ног,Дымились клочья праха снегового…Я молод был, беспечен, одинокВ чужом мне мире, сложном и огромном.Всю жизнь я позабыть не могОб этом вечере бездомном.27. VIII.16
Тихой ночью поздний месяц вышел…
Тихой ночью поздний месяц вышел Из-за черных лип.Дверь балкона скрипнула, — я слышал Этот легкий скрип.В глупой ссоре мы одни не спали, А для нас, для насВ темноте аллей цветы дышали В этот сладкий час.Нам тогда — тебе шестнадцать было, Мне семнадцать лет,Но ты помнишь, как ты отворила Дверь на лунный свет?Ты к губам платочек прижимала, Смокшийся от слез,Ты, рыдая и дрожа, роняла Шпильки из волос,У меня от нежности и боли Разрывалась грудь…Если б, друг мой, было в нашей воле Эту ночь вернуть!27. VIII.16
Помпея
Помпея! Сколько раз я проходилПо этим переулкам! Но ПомпеяКазалась мне скучней пустых могил,Мертвей и чище нового музея.Я ль виноват, что все перезабыл:И где кто жил, и где какая феяВ нагих стенах, без крыши, без стропил,Шла в хоровод, прозрачной тканью вея!Я помню только древние следы,Протертые колесами в воротах,Туман долин, Везувий и сады.Была весна. Как мед в незримых сотах,Я в сердце жадно, радостно копилИзбыток сил — и только жизнь любил.28. VIII.16
Компас
Качка слабых мучит и пьянит.Круглое окошко поминутноГасит, заливает хлябью мутной —И трепещет, мечется магнит.Но откуда б, в ветре к тумане,Ни швыряло пеной через борт,Верю — он опять поймает Nord.Крепко сплю, мотаясь на диване.Не собьет с пути меня никто,Некий Nord моей душою правит,Он меня в скитаньях не оставит,Он мне скажет, если что: не то!28. VIII.16
Капри
Проносились над островом зимние шквалы и буриТо во мгле и дожде, то в сиянии влажной лазури,И качались, качались цветы за стеклом,За окном мастерской, в красных глиняных вазах, —От дождя на стекле загорались рубины и алмазахИ свежее цветы расцветали на лоне морском.Ветер в раме свистал, раздувал серый пепел в камине,Градом сек по стеклу — и опить были ярки и синиСредиземные зыби, глядевшие в дом,А за тонким блестящим стеклом,То на мгле дождевой, то на водной синевшей пустыне,И золотой пустоте голубой высоты,Все качались, качались дышавшие морем цветы.Проносились февральские шквалы. Светлее и жарче сиялиАфриканские дали,И утихли ветры, зацвелиВ каменистых садах миндали,Появились туристы в панамах и белых ботинкахНа обрывах, на козьих тропинках —И к Сицилии, к Греции, к лилиям божьей земли.К ПалестинеПотянуло меня… И остался лини, пепел в каминеИ опустевшей моей мастерской,Где всю зиму качались цветы на синевшей пустыне мирской.30. VIII.16
Едем бором, черными лесами…
Едем бором, черными лесами.Вот гора, песчаный спуск в долину.Вечереет. На горе пред намиЛес щетинит новую вершину.И темным-темно в той новой чаще,Где опять скрывается дорога,И враждебен мой ямщик молчащий,И надежда в сердце лишь на бога,Да на бег коней нетерпеливый,Да на этот нежный и певучийКолокольчик, плачущий счастливо,Что на свете все авось да случай.9. IX.16
Первый соловей
Тает, сияет луна в облаках.Яблони в белых кудрявых цветах.Зыбь облаков и мелка и нежна.Возле луны голубая она.В холоде голых, прозрачных аллейПробует цокать, трещит соловей.В доме, уж темном, в раскрытом окне,Девочка косы плетет при луне.Сладок и нов ей весенний рассказ,Миру рассказанный тысячу раз.2. Х.16
Падучая звезда
Ночью, звездной и студеной,В тонком сумраке полей —Ослепительно-зеленыйРазрывающийся змей.О, какая ярость злая!Точно дьявол в древний мигНизвергается, пылая,От тебя, Архистратиг.30. Х.16
Старая яблоня
Вся в снегу, кудрявом, благовонном,Вся-то ты гудишь блаженным звономПчел и ос, завистливых и злых…Старишься, подруга дорогая?Не беда. Вот будет ли такаяМолодая старость у других!<1916>
Семнадцатый год
Наполовину вырубленный лес,Высокие дрожащие осиныИ розовая облачность небес:Ночной порой из сумрачной лощиныВъезжаю на отлогий косогорИ вижу заалевшие вершины,С таинственною нежностью, в упорДалеким озаренные пожаром.Остановись, оглядываюсь, да,Пожар! Но где? Опять у нас, — недаромВчера был сход! И крепко поводаНатягиваю, слушая неясный.На дождь похожий, лепет в вышине,Такой дремотно-сладкий и бесстрастныйК тому, что там и что так страшно мне.27. VI.17
Укоры
Море с голой степью говорило:«Это ты меня солончакамиИ полынью горькой отравила,Жарко дуя жесткими песками!Я ли не господняя криница?Да не пьет ни дикий зверь, ни птицаИз волны моей солено-жгучей,Где остался твой песок летучий!»Отвечает степь морской пустыне:«Не по мне ли, море, ты ходило,Не по мне ли, в кипени и сини,За волной волну свою катило?Я ли виновата, что осталась,В час, когда со мной ты расставалось,Белой солью кипень снеговая,Голубой полынью синь живая?»11. VIII.17
Роняя снег, проходят тучи…
Роняя снег, проходят тучи,И солнце резко золотитУмбрийских гор нагие кручи,Сухой кустарник и гранит.И часто в тучах за горамиОбрывки радуги цветут —Святые нимбы над главамиАнахоретов, живших тут.12. IX.17
Эпитафия
На земле ты была точно дивная райская птицаНа ветвях кипариса, среди золоченых гробниц.Юный голос звучал, как в полуденной роще цевница,И лучистые солнца сияли из черных ресниц.Рок отметил тебя. На земле ты была не жилица.Красота лишь в Эдеме не знает запретных границ.19. IХ.17
Воспоминание
Золотыми цветут остриямиУ кровати полночные свечи.За открытым окном, в черной яме,Шепчет сад беспокойные речи.Эта тьма, дождевая, сырая,Веет в горницу свежим дыханьем —И цветы, золотясь, вырастая.На лазурном дрожат основанье.Засыпаю в постели прохладной,Очарован их дрожью растущей,Молодой, беззаботный, с отраднойДумой-песней о песне грядущей.19. IХ.17
Ландыш
В голых рощах веял холод…Ты светился меж сухих,Мертвых листьев… Я был молод,Я слагал свой первый стих —И навек сроднился с чистой —Молодой моей душойВлажно-свежий, водянистый,Кисловатый запах твой!19. IX.17
Свет незакатный
Там, в полях, на погосте, В роще старых берез,Не могилы, не кости — Царство радостных грез.Летний ветер мотает Зелень длинных, ветвей —И ко мне долетает Свет улыбки твоей.Не плита, не распятье — Предо мной до сих порИнститутское платье И сияющий взор.Разве ты одинока? Разве ты не со мнойВ нашем прошлом, далеком, Где и я был иной?В мире круга земного, Настоящего дня,Молодого, былого Нет давно и меня!24. IX.17
Мы сели у печки в прихожей…
Мы сели у печки в прихожей,Одни, при угасшем огне,В старинном заброшенном доме,В степной и глухой стороне.Жар в печке угрюмо краснеет,В холодной прихожей темно,И сумерки, с ночью мешаясь,Могильно синеют в окно.Ночь — долгая, хмурая, волчья,Кругом все леса и снега,А в доме лишь мы да иконыДа жуткая близость врага.Презренного, дикого векаСвидетелем быть мне дано,И в сердце моем так могильно,Как мерзлое это окно.30. IX.17
Щеглы, их звон, стеклянный, неживой…
Щеглы, их звон, стеклянный, неживой,И клен над облетевшею листвой,На пустоте лазоревой и чистой,Уже весь голый, легкий и ветвистый…О, мука мук! Что надо мне, ему,Щеглам, листве? И разве я пойму,Зачем я должен радость этой муки,Вот этот небосклон, и этот звон,И темный смысл, которым полон он, Вместить в созвучия и звуки?Я должен взять — и, разгадав, отдать, Мне кто-то должен сострадать,Что пригревает солнце низким светомМеня в саду, просторном и раздетом. Что озаряет желтая листваВетвистый клен, что я едва-едва,Бродя в восторге по саду пустому,Мою тоску даю понять другому…— Беру большой зубчатый лист с тугимПурпурным стеблем, — пусть в моей тетрадиОстанется хоть память вместе с ним Об этом светлом вертоградеС травой, хрустящей белым серебром,О пустоте, сияющей над кленом Безжизненно-лазоревым шатром,И о щеглах с хрустально-мертвым звоном!3. X.17
Этой краткой жизни вечным измененьем…
Этой краткой жизни вечным измененьемБуду неустанно утешаться я, —Этим ранним солнцем, дымом над селеньем,В алом парке листьев медленным паденьемИ тобой, знакомая, старая скамья.Будущим поэтам, для меня безвестным,Бог оставит тайну — память обо мне:Стану их мечтами, стану бестелесным,Смерти недоступным, — призраком чудеснымВ этом парке алом, в этой тишине.10. Х.17
Как в апреле по ночам в аллее…
Как в апреле по ночам в аллее,И все тоньше верхних сучьев дым,И все легче, ближе и виднееПобледневший небосклон за ним.Этот верх в созвездьях, в их узорах,Дымчатый, воздушный и сквозной,Этих листьев под ногами шорох,Эта грусть — все то же, что весной.Снова накануне. И с годамиСердце не считается. ИдуМолодыми, легкими шагами —И опять, опять чего-то жду.10. Х.17
Звезда дрожит среди вселенной…
Звезда дрожит среди вселенной…Чьи руки дивные несутКакой-то влагой драгоценнойСтоль переполненный сосуд?Звездой пылающей, потиромЗемных скорбей, небесных слезЗачем, о господи, над миромТы бытие мое вознес?22. Х.17
В дачном кресле, ночью, на балконе…
В дачном кресле, ночью, на балконе…Оксана колыбельный шум…Будь доверчив, кроток и спокоен,Отдохни от дум.Ветер приходящий, уходящий,Веющий безбрежностью морской…Есть ли тот, кто этой дачи спящейСторожит покой?Есть ли тот, кто должной мерой меритНаши знанья, судьбы и года?Если сердце хочет, если верит,Значит — да.То, что есть в тебе, ведь существует.Вот ты дремлешь, и в глаза твоиТак любовно мягкий ветер дует —Как же нет Любви?9. VII. 18
И цветы, и шмели, и трава, и колосья…
И цветы, и шмели, и трава, и колосья,И лазурь, и полуденный зной…Срок настанет — господь сына блудного спросит:«Был ли счастлив ты в жизни земной?»И забуду я все — вспомню только вот этиПолевые пути меж колосьев и трав —И от сладостных слез не успею ответить,К милосердным Коленам припав.14. VII.18
Древняя обитель супротив луны…
Древняя обитель супротив луны,На лесистом взгорье, над речными водами,Бледно-синеватый мел ее стены,Мрамор неба, синий, с белыми разводами.А на этом небе, в этих облаках,Глубину небесную в черноту сгущающих, —Храмы в златокованых мелких шишаках,Райскою красою за стеной мерцающих.20. VII.18
На даче тихо, ночь темна…
На даче тихо, ночь темна,Туманны звезды голубыеВздыхая, ширится волна,Цветы качаются слепые —И часто с ветром, до скамьи,Как некий дух в эфирной плоти,Доходят свежие струиВолны, вздыхающей в дремоте.13. IX.18
Канарейка
На родине она зеленая…
БрэмКанарейку из-за моряПривезли, и вот онаЗолотая стала с горя,Тесной клеткой пленена.Птицей вольной, изумруднойУж не будешь — как ни пойПро далекий остров чудныйНад трактирною толпой!10. V.21
У птицы есть гнездо, у зверя есть нора…
У птицы есть гнездо, у зверя есть нора. Как горько было сердцу молодому,Когда я уходил с отцовского двора, Сказать прости родному дому!У зверя есть нора, у птицы есть гнездо. Как бьется сердце, горестно и громко,Когда вхожу, крестясь, в чужой, наемный дом С своей уж ветхою котомкой!25. VI.22
Радуга
Свод радуги — творца благоволенье,Он сочетает воздух, влагу, свет —Все, без чего для мира жизни нет.Он в черной туче дивное виденьеЯвляет нам. Лишь избранный творцом,Исполненный господней благодати, —Как радуга, что блещет лишь в закате, —Зажжется пред концом.15. VII.22
Морфей
Прекрасен твой венок из огненного мака,Мой Гость таинственный, жилец земного мрака.Как бледен смуглый лик, как долог грустный взор,Глядящий на меня и кротко и в упор,Как страшен смертному безгласный час Морфея!Но сказочно цветет, во мраке пламенея,Божественный венок, и к радостной странеУводит он меня, где все доступно мне,Где нет преград земных моим надеждам вешним.Где снюсь я сам себе далеким и нездешним,Где не дивит ничто — ни даже ласки той,С кем бог нас разделил могильною чертой.26. VII.22
Сириус
Где ты, звезда моя заветная, Венец небесной красоты?Очарованье безответное Снегов и лунной высоты?Где молодость, простая, чистая, В кругу любимом и родном,И старый дом, и ель смолистая В сугробе белом под окном?Пылай, играй стоцветной силою, Неугасимая звезда,Над дальнею моей могилою. Забытой богом навсегда!22. VIII.22
И вновь морская гладь бледна…
И вновь морская гладь бледнаПод звездным благостным сияньем,И полночь теплая полнаОчарованием, молчаньем —Как, господи, благодаритьТебя за все, что в мире этомТы дал мне видеть и любитьВ морскую ночь, под звездным светом.Засыпая, в ночь с 24 на 25.VIII.22
Зачем пленяет старая могила…
Зачем пленяет старая могилаБлаженными мечтами о былом?Зачем зеленым клонится челомТа ива, что могилу осенилаТак горестно, так нежно и светло,Как будто все, что было и прошло,Уже познало радость воскресеньяИ в лоне всепрощения, забвеньяНебесными цветами поросло?25. VIII.22
В полночный час я встану и взгляну…
В полночный час я встану и взглянуНа бледную высокую луну,И на залив под нею, и на горы,Мерцающие снегом вдалеке…Внизу вода чуть блещет на песке,А дальше муть, свинцовые просторы.Холодный и туманный океан…Познал я, как ничтожно и не новоПустое человеческое слово,Познал надежд и радостей обман,Тщету любви и терпкую разлукуС последними немногими, кто мил,Кто близостью своею облегчилНенужную для мира боль и муку,И эти одинокие часыБезмолвного полуночного бденья,Презрения к земле и отчужденьяОт всей земной бессмысленной красы.25. VIII.22
Мечты любви моей весенней…
Мечты любви моей весенней,Мечты на утре дней моих,Толпились как стада оленейУ заповедных вод речных:Малейший звук в зеленой чаще —И вся их чуткая краса,Весь сонм, блаженный и дрожащий,Уж мчался молнией в леса!26. VIII.22
Печаль ресниц, сияющих и черных…
Печаль ресниц, сияющих и черных,Алмазы слез, обильных, непокорных, И вновь огонь небесных глаз, Счастливых, радостных, смиренных, —Все помню я… Но нет уж в мире нас, Когда-то юных и блаженных!Откуда же являешься ты мне?Зачем же воскресаешь ты во сне, Несрочной прелестью сияя,И дивно повторяется восторг, Та встреча, краткая, земная,Что бог нам дал и тотчас вновь расторг?27. VIII.22
В гелиотроповом свете молний летучих…
В гелиотроповом свете молний летучихНа небесах раскрывались дымные тучи,На косогоре далеком — призрак дубравы,В мокром лугу перед домом — белые травы.Молнии мраком топило, с грохотом громаЛивень свергался на крышу полночного дома —И металлически страшно, в дикой печали,Гуси из мрака кричали.30. VIII.22
1885 год
Была весна, и жизнь была легка.Зияла адом свежая могила,Но жизнь была легка, как облака,Как тот дымок, что веял из кадила.Земля, как зацветающая новь,Блаженная, лежала предо мною —И первый стих, и первая любовьПришли ко мне с могилой и весною.И это ты, простой степной цветок.Забытый мной, отцветший и безвестный.На утре дней моих попрала смерть, как бог.И увела в мир вечный и чудесный!9. IX.22
Петух на церковном кресте
Плывет, течет, бежит ладьей,И как высоко над землей!Назад идет весь небосвод,А он вперед — и все поет.Поет о том, что мы живем,Что мы умрем, что день за днемИдут года, текут века —Вот как река, как облака.Поет о том, что все обман,Что лишь на миг судьбою данИ отчий дом, и милый друг,И круг детей, и внуков круг,Да вечен только мертвых сон,Да божий храм, да крест, да он.12. IX.22
Амбуаз
Что впереди? Счастливый долгий путь…
Что впереди? Счастливый долгий путь.Куда-то вдаль спокойно устремляетОна глаза, а молодая грудьЛегко и мерно дышит и чуть-чутьВоротничок от шеи отделяет —И чувствую я слабый ароматЕе волос, дыхания — и чуюБылых восторгов сладостный возврат…Что там, вдали? Но я гляжу, тоскуя,Уж не вперед, нет, я гляжу назад.15. IX.22
Встреча
Ты на плече, рукою обнаженной. От зноя темной и худой,Несешь кувшин из глины обожженной, Наполненный тяжелою водой.С нагих холмов, где стелются сухие Седые злаки и полынь,Глядишь в простор туманной Кумании. В морскую вечереющую синь.Все та же ты, как в сказочные годы! Все те же губы, тот же взгляд,Исполненный и рабства и свободы, Умерший на земле уже стократ.Все тот же зной и дикий запах лука В телесном запахе твоем,И та же мучит сладостная мука, — Бесплодное томление о нем.Через века найду в пустой могиле Твой крест серебряный, и вновь,Вновь оживет мечта о древней были. Моя неутоленная любовь,И будет вновь в морской вечерней сини. В ее задумчивой дали,Все тот же зов, печаль времен, пустыни И красота полуденной земли.12. Х.22
Опять холодные седые небеса…
«Опять холодные седые небеса,Пустынные поля, набитые дороги,На рыжие ковры похожие леса,И тройка у крыльца, и слуги на пороге…»Ах, старая наивная тетрадь!Как смел я в те года гневить печалью бога?Уж больше не писать мне этого «опять»Перед счастливою осеннею дорогой!7. VI.23
Только камни, пески, да нагие холмы…
Только камни, пески, да нагие холмы,Да сквозь тучи летящая в небе луна, —Для кого эта ночь? Только ветер, да мы,Да крутая и злая морская волна.Но и ветер — зачем он так мечет ее?И она — отчего столько ярости в ней?Ты покрепче прижмись ко мне, сердце мое!Ты мне собственной жизни милей и родней.Я и нашей любви никогда не пойму:Для чего и куда увела она прочьНас с тобой ото всех в эту буйную ночь?Но господь так велел — и я верю ему.1926
Ночь (Ледяная ночь, мистраль…)
Ледяная ночь, мистраль(Он еще не стих).Вижу в окна блеск и дальГор, холмов нагих.Золотой недвижный светДо постели лег.Никого в подлунной нет,Только я да бог.Знает только он моюМертвую печаль,Ту, что я от всех таю…Холод, блеск, мистраль.1952
«Дай мне сольдо!» (итал.).
«Я любил, люблю, Дездемона» (итал.).
Молния мечет свою стрелу…Л. де Лиль (франц.).