Десятый том Полного собрания сочинений и писем И. С. Тургенева включает художественные произведения, созданные писателем в последние годы его жизни, а также переводы из Г. Флобера, критику и публицистику конца 1850-х — 1880-х годов.
В первый раздел тома вошли «Отрывки из воспоминаний — своих и чужих» («Старые портреты», «Отчаянный»), «Песнь торжествующей любви», «Клара Милич», «Перепелка» и «Стихотворения в прозе». В это время Тургенев, будучи уже зрелым и законченным мастером, искал новых и новых художественных путей, еще небывалых в его творчестве, новых методов проникновения в глубину психики человека, в неизведанный мир его чувств и переживаний. Выражением этих исканий явились и «Песнь торжествующей любви» — совершенно своеобразное, в новом для писателя стиле произведение, плохо понятое современниками, — и «Клара Милич» — психологический этюд, как бы завершающий собою линию так называемых таинственных повестей 1870-х годов. Этюды совершенно иного стиля и плана из области социальной психологии далекого и недавнего прошлого, где продуманность и отточенность каждой детали достигает высшего совершенства, мы видим в «Отрывках из воспоминаний — своих и чужих». Здесь в первом отрывке — «Старые портреты» — выразился в последний раз глубокий интерес Тургенева к социально-психологическим явлениям XVIII века, ощущаемый уже в «Записках охотника», а во втором отрывке — «Отчаянный» — нашел свое завершение тип «дворянского отщепенца», давший когда-то Петра Петровича Каратаева, Чертопханова, Веретьева, но в лице Миши Полтева духовно измельчавший и разложившийся. Всё это свидетельствует о том, что творческие силы писателя ко времени его болезни и смерти не только не были исчерпаны, не шли на убыль, но были оборваны на пороге новых достижений.
Вместе с тем Тургенев ясно чувствовал и понимал, что его жизненные, физические силы клонятся к концу. Ожидание приближающейся смерти, о которой он так много думал с молодых лет, влекло его к размышлениям о смысле жизни и смерти, о проявлениях личной и общественной психологии, о прошлом и настоящем человеческого общества, к размышлениям на темы искусства и морали, к попыткам прозрения в будущее и т. д. Эти размышления, подводившие итог всему жизненному опыту, всему философскому, нравственному, общественному развитию писателя, нашли выражение в совершенно своеобразном, единственном в своем роде в русской литературе, цикле «Стихотворений в прозе», или, как называл их сам автор, «Senilia» — старческие раздумья. Эти маленькие, глубоко личные и одновременно обобщенно философские, полные художественной прелести, лирические произведения, из которых около двух пятых (32 из 83) остались неизданными при жизни Тургенева и увидели свет лишь почти через полстолетия после его смерти, в настоящем издании подвергнуты всестороннему исследованию в текстологическом, жанровом, стилистическом и историко-литературном отношениях.
Второй раздел включает переводы «Легенды о св. Юлиане Милостивом» и «Иродиады» Г. Флобера, а также незавершенное предисловие к этим переводам. Интерес Тургенева к своеобразным тематическим и стилистическим опытам его друга Г. Флобера, а также и его желание испытать свои силы в труднейшем художественном задании передачи их на русский язык выразились в этих переводах, имевших в глазах русского писателя важное самостоятельное творческое значение.
Третий раздел составляют статьи и рецензии 1859–1881 гг. (см. о них во вступительной статье к этому разделу).
В четвертом разделе («Корреспонденции») содержится, в частности, газетное сообщение об оперном творчестве композитора В. Н. Кашперова и о постановке его оперы «Мария Тюдор» в Милане (1860); атрибуция этой заметки, как несомненно написанной Тургеневым, вместе с тем решает и вопрос о статье «Сочинения Д. В. Давыдова» («Отечественные записки», 1860), ошибочно приписанной Тургеневу М. О. Гершензоном (см. об этом: Т, Сочинения, т. 12, с. 524–525).
Пятый раздел составляют предисловия, особый вид литературно-критических выступлений Тургенева. Они написаны преимущественно к переводам на иностранные языки наиболее значительных произведений русских писателей (предисловия к французским переводам «Мцыри» Лермонтова, «Двух гусаров» Л. Н. Толстого, к английскому переводу «Истории одного города» Салтыкова-Щедрина) или, наоборот, к переводам на русский язык произведений зарубежных писателей (предисловия к роману М. Дюкана «Утраченные силы», к «Германии» Г. Гейне и др.).
В шестой раздел — Приложения — входят конспекты «Старых портретов», «Отчаянного», «Песни торжествующей любви» и первоначальная редакция «Образчика старинного крючкотворства».
Из произведений настоящего тома в издание 1880 года (т. 1) — последнее, подготовленное к печати целиком самим Тургеневым, — вошли лишь переводы двух легенд из Флобера. Другие произведения — «Отрывки из воспоминаний — своих и чужих», «Песнь торжествующей любви», «Клара Милич», «Стихотворения в прозе» (первый раздел) — были включены в т. 9 «посмертного» издания сочинений Тургенева (Глазунова, 1883). Однако эта публикация не может служить основой для текста настоящего тома, так как не все произведения были пересмотрены самим автором. Те из них, которые он сам успел подготовить, напечатаны по этому источнику в предшествующих томах настоящего издания. Остальные же (перечисленные выше) предназначались Тургеневым для следующего, десятого тома нового издания (см. письмо его к А. В. Топорову от 9 (21) января 1883 г.) или для девятого — по усмотрению издателя («…или, может быть, Глазунов пожелает присоединить всё это к 9-му тому, который довольно тонок? Это от него зависит?» — писал Тургенев в том же письме). Глазунов так и поступил, но нет никаких данных, которые указывали бы на участие Тургенева в подготовке этих вещей к печати (см.: Клеман М. К. Рудин. К истории создания. — В кн.: И. С. Тургенев. Рудин. Дворянское гнездо. Academia, М.; Л., 1933, с. 459–464; Т, СС, т. 8, с. 555–556; наст. изд., т. 5, с. 384). Поэтому перечисленные выше произведения печатаются по первым публикациям.
Что же касается статей и рецензий, корреспонденции и предисловий, то Тургенев почти никогда не включал их в издания своих сочинений (не считая предисловий к изданиям 1865, 1874 и 1880 годов, имевших временное значение и не повторявшихся). Исключение составляют те из них, которые вошли в том 1 издания И. И. Глазунова (1883 г.), появившийся после смерти Тургенева, но были отобраны, очевидно, им самим. А именно: «Пергамские раскопки» и <Предисловие к публикации «Из пушкинской переписки. Три письма»>. В связи с этим статьи и рецензии, корреспонденции и предисловия печатаются также по первым публикациям.
Тексты произведений, входящих в настоящий том, подготовили и комментарии к ним составили: М. П. Алексеев («О книге А. Больца»); М. П. Алексеев, Н. В. Алексеева («Стихотворения в прозе»); А. И. Батюто (<Предисловие к «Стихотворениям А. А. Фета, 1856 г.»>); И. А. Битюгова («Перепелка», «Образчик старинного крючкотворства. Письмо к издателю <„Русского архива“>», <Предисловие к «Дневнику девочки» С. Буткевич>); Г. Я. Галаган («Krilof and his Fables. By W. R. S. Ralston»); Г. Я. Галаган, Л. С. Никитина (<Предисловие к французскому переводу повести Л. Н. Толстого «Два гусара»>, <Предисловие к очерку А. Бадена «Un roman du comte Tolstoï» («Роман графа Толстого»)>); М. И. Гиллельсон (<Перевод «Демона» на английский язык>); Т. П. Голованова (От переводчика. <Предисловие к переводу «Украинских народных рассказов» Марко Вовчка>, <О композиторе В. Н. Кашперове>); Р. М. Горохова, Г. Ф. Перминов («Первое представление оперы г-жи Виардо в Веймаре»); П. Р. Заборов («Легенда о св. Юлиане Милостивом», «Иродиада», «Предисловие <к переводу романа Максима Дюкана „Утраченные силы“>»); Н. В. Измайлов (<Предисловие к французскому переводу стихотворений Пушкина>, <Новые письма А. С. Пушкина. От издателя>, <Предисловие к публикации: «Из пушкинской переписки. Три письма»>, <Предисловие к французскому переводу неизданной главы из «Капитанской дочки»>); Е. И. Кийко («Обед в Обществе английского Литературного фонда. (Письмо к автору статьи „О Литературном фонде“)», <Предисловие к изданию сочинений 1865 г.>, «Предисловие <к переводу „Волшебных сказок“ Шарля Перро>», <Предисловие к изданию сочинений 1874 г.>); Д. М. Климова, Т. А. Лапицкая (<Предисловие и послесловие к очерку И. Я. Павловского «En cellule. Impressions d’un nihiliste» («В одиночном заключении. Впечатления нигилиста»)>); Л. И. Кузьмина (Заметка <о статуе Ивана Грозного М. Антокольского>); Ю. Д. Левин («History of a Town. Edited by M. E. Saltykoff»); Н. Н. Мостовская (<Предисловие к переводам повестей Г. Флобера «Легенда о св. Юлиане Милостивом» и «Иродиада»>); Н. Н. Мостовская, Г. Ф. Перминов («Пятьдесят недостатков ружейного охотника и пятьдесят недостатков легавой собаки», «Пергамские раскопки»); А. Б. Муратов («Песнь торжествующей любви», примечания); Л. Н. Назарова («Старые портреты», «Отчаянный», «Клара Милич», <Предисловие к французскому переводу «Драматических произведений Александра Пушкина»>, «Предисловие <к изданию Сочинений 1880 г.>»), Л. Н. Назарова, Г. Ф. Перминов («Из-за границы. Письмо первое»); Н. С. Никитина (<Предисловие к французскому переводу поэмы М. Ю. Лермонтова «Мцыри»>); Т. И. Орнатская (<Предисловие к «Русским народным сказкам в стихах» А. Брянчанинова»; М. Б. Рабинович («Alexandre III», <Письма о франко-прусской войне>); Л. И. Ровнякова (<Предисловие к немецкому переводу «Отцов и детей»>, <Предисловие к переводу книги Г. Гейне «Германия. Зимняя сказка»>); Г. В. Степанова (Предисловие <к переводу «Очерков и рассказов» Леона Кладеля>); Е. М. Хмелевская (<Предисловие к очерку Н. В. Гаспарини «Фио-рио»>, «Песнь торжествующей любви» — текст и конспекты).
Редакторы тома Н. В. Измайлов, Л. Н. Назарова.
Вводная статья к примечаниям написана Н. В. Измайловым при участии Л. Н. Назаровой. Вступительная заметка к «Статьям и рецензиям» — Л. Н. Назаровой.
В подготовке тома к печати принимали участие Е. М. Лобковская и Т. Б. Трофимова.
Алексеев — Алексеев М. П. И. С. Тургенев — пропагандист русской литературы на Западе. — В кн.: Труды Отдела новой русской литературы Института русской литературы (Пушкинский Дом). М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1948. Вып. 1, с. 37–80.
Антокольский — Марк Матвеевич Антокольский. Его жизнь, творения, письма и статьи / Под ред. В. В. Стасова. СПб.; М.: изд. т-ва М. О. Вольф, 1905.
Грузинский — Грузинский А. Е. И. С. Тургенев. Личность и творчество. М., 1918.
Клеман — Клеман М. К. И. С. Тургенев — переводчик Флобера. — В кн.: Флобер Г. Собр. соч.: В 10 т. М.; Л., 1934. Т. 5.
Куприевич — Купрпевич А. А. «Стихотворения в прозе» Тургенева и «Диалоги» Леопарди. — В кн.: Minerva. Сборник, изданный при историко-филологической семинарии Высших женских курсов в Киеве. Киев, 1913. Вып. 1.
Поляк — Поляк Л. М. История повести Тургенева «Клара Милич». — В кн.: Творческая история. Исследования по русской литературе / Под ред. Н. К. Пиксанова. «Никитинские субботники». М., 1927.
Сакулин — Сакулпн П. Н. На грани двух культур. И. С. Тургенев. М., 1918.
Успенский — Успенский Г. И. Полн. собр соч. М.: Изд. АН СССР, 1940–1954. Т. 1–14.
Шаталов — Шаталов С. Е. «Стихотворения в прозе» И. С. Тургенева. Арзамас, 1961.
Flaubert, Correspondance — Flaubert G. Œuvres complètes. Correspondance. Nouvelle édition augmentée. Pàris: L. Conard, 1926–1930, séries I–IX.
Flaubert, Correspondance. Suppl. — Flaubert G. Œuvres complètes. Correspondance. Supplément (1830–1880). Paris, 1954. T. 1–4.
I. Старые портреты*
Конспект рассказа. Хранится в отделе рукописей Bibl Nat, Slave 77; описание см.: Mazon, p. 92; фотокопия: ИРЛИ, Р. I, оп. 29, № 230.
Черновой автограф предисловия к рассказу в форме письма к М. М. Стасюлевичу — приложение к письму, адресованному П. В. Анненкову, от 19 ноября (1 декабря) 1880 г. Хранится в ЦГАЛИ, ф. 7, оп. 1, № 29, л. 70.
Наборная рукопись (беловой автограф). 26 страниц авторской пагинации. К стр. 1 подклеен листок бумаги, представляющий собой беловой автограф предисловия к рассказу с подписью «И. Т.» Хранится в частном собрании в Москве. После текста подпись: Ив. Тургенев — и помета: Буживаль (близ Парижа). Ноябрь 1880.
Авторизованная копия. Хранится в отделе рукописей Bibl Nat, Slave 77; описание см.: Mazon, p. 92; фотокопия — ИРЛИ, Р. I, оп. 29, № 230. После текста подпись: Ив. Тургенев — и помета: Буживаль (близ Парижа). Ноябрь 1880.
Порядок, 1881, 1 (13) января, № 1, и 5 (17) января, № 4. Заглавие: «Старые портреты. (Отрывки из воспоминаний — своих и чужих)». Перепечатано отдельным изданием: Отрывки из воспоминаний — своих и чужих. Ив. Тургенева. СПб., 1881. Вып. 1. 31 с.
Впервые опубликовано в газете «Порядок», 1881, № 1 и 4, с подписью и датой: Ив. Тургенев. 30 октября 1880.
Печатается по тексту первой публикации с устранением явных опечаток, не замеченных Тургеневым, а также со следующими исправлениями по наборной рукописи и авторизованной копии:
Стр. 10, строка 40: «навыкат» вместо «навыкате»
Стр. 17, строка 32: «Тоболеев» вместо «Толобеев»
Одно из самых ранних упоминаний о рассказе содержится в письме М. М. Стасюлевича к А. Н. Пыпину от 7 (19) сентября 1880 г. из Парижа. Стасюлевич писал: «Вчера был у меня Тургенев и сообщил, что к 1 октября он закончит свои Воспоминания, за которые теперь засел; это очень любопытно. Эти воспоминания, конечно, он отдает мне, но не „Вестнику Европы“. Этою шарадою кончаю…» (ГПБ, ф. 621, архив А. Н. Пыпина, ед. хр. 831, л. 58–59).
Однако несмотря на категоричность утверждений Тургенева, приводимых Стасюлевичем в данном письме, следует полагать, что к началу сентября 1880 г. относится лишь замысел рассказа. Работа же над конспектом и текстом протекала в основном, как видно из дальнейших писем Тургенева, в конце октября — начале ноября 1880 г.
С самого начала рассказ предназначался для первого номера новой газеты «Порядок», основанной Стасюлевичем. Это подтверждается и письмом Тургенева к нему от 1 (13) октября 1880 г., в котором писатель сообщал: «Отрывок из „Воспоминаний (свое и чужое)“ Вы непременно получите к 1-му № „Порядка“; я уже первых две странички набросал». О том, что он работает над «Старыми портретами», Тургенев писал также П. В. Анненкову, но уже значительно позднее, 29 октября (10 ноября) 1880 г., из Буживаля: «…я остаюсь здесь еще неделю, быть может, больше; хочу попытаться — не поможет ли мне одиночество, — буду ли я в состоянии работать, — я обещал Стасюлевичу крошечную статейку <…> да не знаю, справлюсь ли я даже с этой крошкой» (там же). Об окончании работы над рассказом, который написан был им «с великим трудом», Тургенев писал И. П. Маслову 11 (23) ноября 1880 г., подчеркивая, что для этого он «две недели просидел в деревне совершенно один».
Ко времени окончания работы над рассказом относится и запись А. Н. Луканиной в ее воспоминаниях о Тургеневе, написанных в форме дневника, от 30 ноября н. ст. 1880 г. Мемуаристка передает рассказ Тургенева о прототипах Алексея Сергеича и Маланьи Павловны Телегиных: «Был у меня старик дядя; родился он при Елизавете, а сам был человек екатерининских времен[123] <…> Жена его родилась тоже чуть не при Елизавете. Этот мой дядя был человек <…> очень своеобразный, вот почему мне и вздумалось описать эту чету»[124] (Луканина А. Н. Мое знакомство с И. С. Тургеневым. — Сев Вестн, 1887, № 3, с. 72. Ср.: Гутьяр Н. Предки И. С. Тургенева. — Рус Ст, 1907, № 12, с. 657). С. И. Лаврентьевой Тургенев рассказывал о «Старых портретах»: «…у меня давно были небольшие наброски, которые я теперь только обработал» (Лаврентьева С. И. Пережитое. (Из воспоминаний). СПб., 1914, с. 140–141).
Первоначально Тургенев составил конспект. В нем он кратко изложил содержание будущего рассказа и, кроме того, сообщил основные биографические сведения о чете Телегиных (первоначально им дана была фамилия Лачиновы)[125]. Точно указаны в конспекте даты рождения и смерти старичков. Фамилия сумасшедшего князя Л. в конспекте раскрыта полностью: «Сумасш<едший> кн<язь> Львов, который у них живет». Характеризуя Алексея Сергеича, Тургенев кратко отметил в конспекте, что у него — «обожание Екатерины, анекдоты о ней». В окончательном тексте рассказа эта фраза была развернута в эпизод перед портретом императрицы работы Лампи («Полубог был, не человек!» и т. д.), в воспоминания о личной встрече Телегина с Екатериной II, а также в рассказанный им анекдот (об электрических искрах, которые сыпались с волос императрицы при их расчесывании).
Если в жизни Алексея Сергеича главный интерес был сосредоточен на Екатерине II, бесконечных разговорах и воспоминаниях о ней, то такую же роль для Маланьи Павловны играл граф А. Г. Орлов-Чесменский. В окончательном тексте рассказа она вспоминает о трех своих встречах с Орловым: во время одного из устроенных им кулачных боев на Ходынском поле, когда она была еще девушкой, затем в день ее свадьбы и, наконец, на балу у Орлова, куда она приехала вместе с мужем. В конспекте совсем нет первого из этих эпизодов, а два других соединены в один, содержащий указание на то, что Орлов был посаженым отцом Маланьи Павловны на ее свадьбе с Алексеем Сергеичем — деталь, которая не вошла в текст рассказа. Значительное место уделено в конспекте описанию одежды старичков Телегиных, причем изображение костюма Алексея Сергеича почти не содержит отличий от текста рассказа. В описании же наряда Маланьи Павловны имеются черты, которые в текст рассказа Тургенев включил в несколько видоизмененной форме. Совсем не вошли в текст «Старых портретов» следующие детали из конспекта, связанные с обликом Маланьи Павловны: («Орл<ов> замеч<ает>, что колец — la Reine de Hongrie!») (см. с. 373).
Полностью черновой автограф рассказа неизвестен. Сохранился лишь черновик предисловия к нему (см. выше, с. 393). В черновике вместо слов: «На это намекает — и — чужих» — содержится следующий текст: «Продолжение этих отрывков будет зависеть от приема, который окажет „Старым портретам“ публика. Памятуя известный пример архиепископа Гренадского в „Жиль Блазе“ — я буду рад ее одобрению, но сумею также принять к сведению ее критику» (письмо к М. М. Стасюлевичу — приложение к письму, адресованному П. В. Анненкову, от 19 ноября (1 декабря) 1880 г.). О наборной рукописи Тургенев писал Анненкову 14 (26) ноября 1880 г. из Парижа: «…я наконец переехал сюда, рассказец свой кончил, больше половины уже переписал <…> Вы в будущий вторник или в середу получите рекомендованное письмо с оным рассказцем, который Вы извольте прочесть и возвратить, сообщив свое мнение вообще — и отдельные замечания в особенности. Всё это, разумеется, будет принято к сведению».
Авторская правка в наборной рукописи, в общем незначительная, вносит уточнения или дополнения в текст.
Авторизованная копия была изготовлена, вероятно, «в предви-деньи возможного перевода на французский язык» (см. письмо Тургенева к Стасюлевичу от 25 ноября (7 декабря) 1880 г.). На первом листе ее, несколько выше заглавия «Старые портреты», написано по-французски: «Vieux portraits». Она имеет отличия от наборной рукописи и, по-видимому, переписывалась с чернового автографа.
Наборная рукопись «Старых портретов» была отправлена Анненкову, жившему в это время в Баден-Бадене, вместе с письмом от 19 ноября (1 декабря) 1880 г. Ответ Анненкова неизвестен. О впечатлении, которое произвели на него «Старые портреты», можно судить на основании письма к Стасюлевичу от 21 ноября (3 декабря) 1880 г., написанного сразу же после прочтения рассказа. «Поздравляю Вас с подарком, крупным бриллиантом изумительной отделки, <…> назначенным Вам из кабинета И. С. Тургенева. Я сейчас отсылаю ему обратно в Париж рассказ его „Старые портреты“, подтверждающий название, данное его автору Юлианом Шмидтом — „Король новеллы“. Не хочет стареть Тургенев, и новый его рассказ так же свеж и прелестен, как будто писан до подагры и до возведения в сан Оксфордского доктора. Увидите сами» (Стасюлевич, т. 3, с. 393). 22 ноября (4 декабря) 1880 г. Тургенев, получив от Анненкова не дошедший до нас отзыв (в целом весьма положительный), обстоятельно отвечал своему критику по поводу одного его замечания: «Теперь насчет кучерка. В действительности эта история именно так совершилась и закончилась (я даже имени (Ивана) не переменил). Это еще, однако, не доказательство: действительность кишит случайностями, которые искусство должно исключать; но мне на ум приходит тот факт, что почти никогда русский убийца сам с собою не кончает — особенно в крестьянском сословье, в Европе же сплошь да рядом. Боюсь, как бы не дать самоубийце Ивану европейский колорит. Но так как я Вашему критическому чувству почти слепо верю — то я намерен, прежде чем отослать свою штуку Стасюлевичу, дать себе дня два, три на размышление — а там и решусь — так или иначе».
На основании этого письма Тургенева можно предположить, „что Анненков советовал писателю сделать Ивана Сухих не только убийцей своего барина, но и самоубийцей. По-видимому, не совсем точно поняв мысль Тургенева и полагая, что речь идет вообще о самоубийствах среди крестьян, Анненков в письме от 5 (17) декабря 1880 г. указывал писателю на то, что «при крепостном праве топились не только мужчины, но женщины и дети — поминутно». Не настаивая, однако, на изменении концовки «Старых портретов», он кончал письмо заключением: «Впрочем, что бы Вы ни сделали с Иваном или ничего бы не сделали с ним — рассказу Вашему до этого дела нет: он всё останется превосходным, как был» (см. в сб.: Роль и значение литературы XVIII века в истории русской культуры. М.; Л., 1966, с. 378).
Совет Анненкова сделать Ивана Сухих не только убийцей, но и самоубийцей, остался нереализованным, и Тургенев отправил «Старые портреты» Стасюлевичу, по-видимому, 28 ноября (10 декабря) 1881 г. (см. письмо Тургенева к Стасюлевичу от 25 ноября (7 декабря) 1881 г.) без каких бы то ни было существенных изменений.
Начало рассказа появилось в № 1 новой газеты Стасюлевича «Порядок» от 1 января 1881 г.[126], после чего наступил перерыв в печатании, обеспокоивший автора. В связи с этим Тургенев 8 (20) января 1881 г. писал Стасюлевичу: «…я получил 2-й и 3-й N-а „Порядка“ — и несколько был удивлен тем, что ни в том, ни в другом не нашел второй половины „Старых портретов“. Рассеченный таким образом, этот маленький очерк должен в глазах читателя потерять и то неважное значенье, которое мог бы еще иметь. Вероятно, у Вас были на это свои соображенья — но я надеюсь, что ко времени прибытия настоящего письма Маланья Павловна уже успела сделать свой книксен читателю».
4 (16) января 1881 г. Анненков, прочитав в «Порядке» начало «Старых портретов», писал Тургеневу: «Ваша вещь напечатана, кажется, без ошибок. Я еще раз перечел ее и нахожу, что в печати она еще как будто эффектнее» (ИРЛИ, ф. 7, № 13, л. 21–21 об.).
Тургенева весьма интересовали отклики друзей, а также печатные отзывы о его рассказе. С. Ромм в своих мемуарах рассказывает: «4 февраля <н. ст. 1881 г.> состоялся концерт <…> в русском художественном клубе <в Париже>. Тургенев прочел „Два старые портрета“ — глубоко прочувствованно. Когда он кончил, никто не аплодировал в продолжение нескольких секунд, затем раздались единодушные рукоплескания, долго не смолкавшие» (Из далекого прошлого. Воспоминания об И. С. Тургеневе. — ВЕ, 1916, № 12, с. 117). Таково было мнение русских, находившихся в это время в Париже и присутствовавших на концерте. Но еще до этого Тургенев, желая узнать, что скажет о «Старых портретах» П. Л. Лавров, послал ему 26 января (7 февраля) 1881 г. свою «статейку в 2-х фельетонах». А Я. П. Полонскому он писал в тот же день: «…радуюсь, что мои „Старички“ тебе понравились».
Еще 2 (14) января 1881 г. писатель просил А. В. Топорова выслать ему в Париж «те N-а „Нового времени“, „Голоса“ и „Молвы“, в которых будет что-нибудь сказано о <…> „Старых портретах“». В ответ на это Топоров отправил Тургеневу номер «Голоса», в котором был помещен положительный отзыв о «Старых портретах». «Отзыв „Голоса“ мне приятен, — писал Тургенев Топорову 13 (25) января 1881 г., — так как я имел причины предполагать, что мои „старички“ потерпели фиаско». Рецензент «Голоса», в частности, писал о героях рассказа (Алексее Сергеиче и Маланье Павловне Телегиных): «Они стоят пред нами живые в этих медальонах, начертанных романистом. Эти два типа далекой уж старины не прибавят „нового слова“ к речи, с которою обращался г. Тургенев к русскому обществу, но они, без сомнения, увеличат число „тургеневских“ типов. Невозможно в рассказе более простом, по-видимому, сосредоточить более мастерства отделки, не говоря о наблюдательности, без которой в произведении не было бы жизни и свежести <…> старички вышли очень характерны». В заключение критик «Голоса» писал: «Как на особо поразительные места, укажем на воспоминания Алексея Сергеича о дворе Екатерины II и Маланьи Павловны о ее встречах с Алексеем Орловым, о ее венчании» (Голос, 1881, № 8, 8 (20) января).
Топоров же прислал Тургеневу и другой печатный отклик, рецензию В. Ч. <В. В. Чуйко>, опубликованную в «Новостях и Биржевой газете». В своем роде это «настоящая жемчужина, — писал Чуйко, — в которой множество сокровищ самой тонкой наблюдательности великого художника, хотя в ней нет никаких претензий на разрешение каких бы то ни было „задач“. Это действительно не более как отрывки, клочки воспоминаний давно прошедшего, воспоминаний лиц, виденных авт<ором> когда-то и оставшихся в его памяти». По мнению критика, старички Телегины по мере чтения «так живо рисуются в уме читателя, все мельчайшие подробности так характерно определяют их, что перед вами точно восстает давно прошедшая жизнь с такою роскошью красок, с таким обилием форм, с такою полнотою, что <…> вы невольно удивляетесь таланту, который так всецело умеет воскрешать прошлое» (Новости и Биржевая газета, 1881, № 14, 16 января).
Тургенева не мог не обрадовать этот отзыв В. В. Чуйко; но в то же время писатель обратил внимание и на начало его рецензии, где холодный (по мнению рецензента) прием критикой «Старых портретов» ставился в прямую зависимость от неблагоприятного впечатления, которое создалось «в печати и отчасти в обществе известным письмом И. С. Тургенева к г. Боборыкину по поводу подписки на памятник Флоберу». Об этом Тургенев с горечью сообщал Анненкову; последний же, возвращая выписку из «Новостей» и стремясь успокоить Тургенева, писал ему о той части публики, у которой «Старые портреты» имеют «положительный и большой успех». По его мнению, «голоса из нее <публики> то там, то сям прорываются, как, например, в этом отрывке из „Новостей“» (5 февраля н. ст. 1881 г. — ИРЛИ, ф. 7, № 13, л. 27 об.).
Сочувственно писала о «Старых портретах» и газета «Орловский вестник», выразив надежду «подробно познакомить читателей» «с содержанием этого нового увлекательного произведения нашего знаменитого поэта» (Орловский вестник, 1881, № 3, 6 (18) января).
Сдержанно отозвался о рассказе анонимный рецензент «Нового времени», который в разделе статьи, посвященном «Порядку», охарактеризовал «Старые портреты» как «нечто анекдотическое, но по обыкновению хорошо написанное» (Новое время, 1881, издание второе, № 1741, 2 (14) января).
Из журналов откликнулась на рассказ «Русская мысль». Тургенева мог вполне удовлетворить отзыв С. А. Венгерова, который в обзоре «Русская литература в 1881 году», упомянув о «Старых портретах» и «Песни торжествующей любви», отмечал, что оба эти произведения «написаны превосходно». По мнению Венгерова, в «Старых портретах» нарисована «необыкновенно яркая жанровая картинка из времен крепостного права, когда даже в самом „милом“ и „добром“ барине сидела такая огромная доза азиатского самодурства <…> Написан рассказ необыкновенно колоритно и „сочно“, как говорят художественные критики, детали отделаны замечательно тщательно». Венгеров указывав и на то, что «Старые портреты» могут быть названы «новою главою „Записок охотника“, и притом одною из лучших» (Рус Мысль, 1882, № 3, с. 59–60).
Но сам Тургенев замыслил нечто иное; он предполагал, что в случае успеха, большого, настоящего успеха «Старых портретов» у публики и в печати, он сможет создать и опубликовать новый цикл рассказов. Это явствует из письма его к Анненкову от 22 ноября (4 декабря) 1880 г., в котором писатель сообщал: «У меня в голове готовых еще несколько подобных студий: пожалуй, теперь они и увидят свет. В начале моей карьеры успех „Хоря и Калиныча“ породил „Записки охотника“; было бы чудно́, если бы „Старые портреты“ оказались тоже плодовитыми — под конец этой самой карьеры».
Анненков, стремясь поддержать идею Тургенева, подчеркивал в письме к нему 15 (27) января 1881 г., что успех «обнаружится» вполне «только с продолжением этих очерков», что «надо продолжать писать очерки» (ИРЛИ, ф. 7, № 13, л. 23–23 об.). Самый подзаголовок к «Старым портретам» в первопечатном тексте («Отрывки из воспоминаний — своих и чужих») давал основание рассматривать рассказ (или очерк) как начало нового цикла, задуманного Тургеневым. Это было замечено и другими критиками. Так, В. В. Чуйко прямо писал в своей рецензии: «Пока мы имеем только первый отрывок под заглавием „Старые портреты“; это дает нам право надеяться, что после этого первого отрывка последуют другие и за старым портретом мы увидим новые» (Новости и Биржевая газета, 1881, № 14, 16 января).
Задуманный Тургеневым цикл включил рассказ «Отчаянный». Сохранился также перечень действующих лиц третьего рассказа — «Учителя и гувернеры» (см. наст. изд., т. 11). Но продолжить и завершить начатое помешала Тургеневу тяжелая болезнь, приведшая его к смерти.
Писателю хотелось, чтобы его рассказ поскорее появился и во французском переводе (см. письмо к Стасюлевичу от 25 ноября (7 декабря) 1880 г.) Однако французский перевод «Старых портретов», выполненный Э. Дюран-Гревилем, был напечатан в еженедельном журнале «La Revue politique et littéraire» лишь 14 и 28 мая 1881 г. (№ 20 и № 22; сообщил Ж.-В. Арменжон). В № 20 заглавие «Vieux portraits» сопровождено двумя подзаголовками: «Souvenirs d’enfance» («Воспоминания детства») и «I. Téléguine et Pavlovna» («I. Телегин и Павловна»). Вторая часть рассказа напечатана в № 22 журнала под названием «II. Ivan Soukhikh» («II. Иван Сухих»). Э. Дюран-Гревиль, переводя «Старые портреты», выпустил эпизод, касающийся «убеждений» Маланьи Павловны и, в связи с этим, ее реакции на упоминание о Шешковском (см. примеч. к с. 21). Переводчик снабдил французский текст «Старых портретов» значительным количеством подстрочных примечаний, составленных им с помощью Тургенева.
При жизни писателя был опубликован также чешский перевод рассказа, осуществленный И. Пенижеком. Под названием «Staré podobizny» он появился в десятом номере журнала «Limit» за 1882 год (см.: Гонзик Иржи. О ранних переводах И. С. Тургенева на чешский язык. — Т сб, вып. 3, с. 209).
В сознании последующих поколений «Старые портреты» были заслонены другими, более значительными произведениями Тургенева, и о них обычно упоминалось лишь в общих работах, посвященных творчеству Тургенева в целом. Сохранился поздний отзыв Л. Н. Толстого об этом рассказе в записи А. Б. Гольденвейзера от 29 апреля 1900 г.: «А. М. Сухотин <…> прекрасно прочитал „Старые портреты“ Тургенева. Лев Николаевич не помнил этой вещи и очень ею восхищался. Он сказал: — Только после всех этих новых, которых читаешь, действительно ценишь Тургенева» (Гольденвейзер А. Б. Вблизи Толстого. М., 1959, с. 62).
Из советских исследователей значительное внимание уделил «Старым портретам» Л. П. Гроссман в статье «Портрет Манон Леско». Он указал на связь главы XIX «Нови» (о Фомушке и Фимушке) со «Старыми портретами», где изображена такая же «старенькая чета». Подчеркнув, что «Старые портреты» в целом — «шедевр», Л. П. Гроссман писал, что здесь «непревзойденный изобразитель смерти Тургенев дает, быть может, свою лучшую в этом роде страницу, описывая кончину старенького Телегина <…> Даже в щемящей сцене умирания <…> продолжает переливаться всеми лучами и красками праздничный мир наивных старомодных любезников. Словно сама пляска смерти, приближаясь к ним, покорно приняла легкий ритм менуэта» (Гроссман Л. Собр. соч. в 5-ти т. М., 1928. Т. 3. Тургенев, с. 32–33). Интересные наблюдения содержатся и в статье В. М. Головко «Тема „частного“ человека в позднем творчестве И. С. Тургенева», где герои «Старых портретов» рассматриваются в сопоставлении не только с Фомушкой и Фимушкой из «Нови», но и с героями незавершенного произведения «Старые голубки» (см.: Шестой межвузовский тургеневский сборник. Курск, 1976, с. 139–153 [Научные труды Курского гос. пед. ин-та, т. 59 (152)]).
…портрет императрицы Екатерины II — портрета Лампи… — Лампи (Lampi) Иоганн Баптист (1751–1830) — австрийский художник-портретист. Жил и работал в России в 1792–1798 гг.; один из наиболее известных его портретов — Екатерины II — хранится в Эрмитаже.
…он только с 1812 года перестал пудриться. — Обычай для дворян носить пудреный парик или пудрить волосы, заплетенные в косичку, модный при Екатерине II и строго обязательный при Павле I, был оставлен с воцарением Александра I в 1801 г.
…в сером «реденготе»… — Редингот (от франц. redingote, англ. riding coat — сюртук для верховой езды) — длинный сюртук особого покроя.
…со «шпанским» табаком… — Дорогой испанский табак (из испанской Вест-Индии).
…карлик, по прозвищу Янус, или Двулицый… — В древнеримской мифологии Янус — божество времени, которое изображалось с двумя лицами, обращенными в противоположные стороны (одно — в прошлое, другое — в будущее).
…на первом же куртаге… — Куртаг — приемный день во дворце.
…«Посмотри, Адам Васильевич…» — Адам Васильевич — Олсуфьев (1721–1784), сенатор, член коллегии иностранных дел, статс-секретарь Екатерины II.
…словно он и точно в случай попал. — То есть стал любимцем, фаворитом Екатерины II.
А теперь возвратимся к прежнему. — Перефразировка выражения, употребляемого в «Житии протопопа Аввакума» (1620? — 1682). Более точно это выражение приведено в главе V романа «Дым» (см. наст. изд., т. 7, с. 272 и 552).
…не признающим властей мартинистом… — Мартинисты — одна из ветвей масонства; религиозно-философское учение, названное по имени португальского мистика Мартинеца де Пасквали (Martinez de Pasqualis, ум. в 1779 г.). Многие ошибочно связывали учение это с именем французского теософа Сен-Мартена (1743–1803). Получило большое распространение в конце XVIII века в России. Противники масонов видели в мартинистах вольнодумцев, безбожников и врагов существующего строя, что в действительности не соответствовало их учению.
…по рундучкам ног не отстаивали… — Рундук — крыльцо, мощеное возвышение (см.: Преображенский А. Г. Этимологический словарь русского языка). Здесь это слово употреблено, однако, в значении прихожих, передних.
…сиднями сидели, каждый на своей чети…— Четь — старинная мера земли, 40×30 саженей.
…им что цимлянское, что понтак — всё едино… — Цимлянское — шипучее вино, которое производится на берегах нижнего Дона (в станице Цимлянской). Понтак — вероятно, красное французское вино — Понтэ-Канэ.
…в пудраманте сидя… — Пудромантель (пудрамант) — род накидки, полотняного плаща, который надевали, когда причесывались и пудрились.
Камерфрау проводит гребнем… — Камерфрау (от немецкого Kammerfrau) — камеристка (служанка), состоящая при комнатах императрицы.
…лейб-медика Роджерсона… — Роджерсон (Rogerson) Иван Самойлович (Иоганн Джон Самуил) (1741–1823) — лейб-медик Екатерины II, шотландец по происхождению, живший в России в 1765–1816 годы и лечивший весь придворный и чиновный Петербург.
…ведь ты ~ о случайных людях речь заводишь? — См. примечание к с. 10.
…получил воспитание в иезуитском коллегиуме… — Иезуитские коллегии («коллегиумы») — средние учебные заведения, усиленно насаждавшиеся католической церковью в России (преимущественно в южных и западных областях) в XVIII — начале XIX в.
И шли те кони ~ знаменитейших заводов царя Ивана Алексеича… — Иван V Алексеевич (1666–1696) — сын царя Алексея Михайловича от первой жены (Милославской). Вступил на престол совместно с братом Петром I в 1682 г. В начале их царствования коннозаводство и особенно коневодство были «на значительной степени развития», — пишет И. Мердер в «Историческом очерке русского коневодства и коннозаводства» (СПб., 1868, с. 36), — упоминая, в частности, об «обширных государственных или, вернее, придворных конских заводах».
…звал Микромэгасом (волтеровские воспоминания!)… — Микромегас — герой одноименной повести Вольтера, входящей в цикл его «философских повестей». Имя этого героя образовано из двух греческих слов: микрос — малый и мегас — великий. Алексей Сергеич Телегин читал произведения Вольтера в русских переводах, о которых см.: Языков Д. Д. Вольтер в русской литературе. — Древняя и новая Россия, 1878, № 9, с. 70–79. Провинциальных русских вольтерьянцев Тургенев изобразил также в рассказе «Мой сосед Радилов», в повестях «Три портрета», «Часы» и в романе «Дворянское гнездо» (см. наст. изд., т. 3, с. 56; т. 4, с. 86; т. 9, с. 99–100 и т. 6, с. 30, 419).
…Иринарх Тоболеев… — Тоболеевы — фамилия крепостных В. П. Тургеневой; в частности, камердинером писателя в течение многих лет был Дмитрий Кириллович Тоболеев (см.: Т, ПСС и П, Письма, т. V, с. 311, 640, 745). Та же фамилия упоминается в рассказе «Бурмистр» из «Записок охотника» (наст. изд., т. 3, с. 134).
…высоком крагене вокруг шеи… — Краген — воротник на застежках (от голл. kraag).
…прюнелевых башмаках на красных каблучках… — «В течение всего XVIII века <…> дамы ходили в туфлях на более или менее высоких каблуках <…> Знатные дамы носили в парадных случаях <…> туфли на красных каблуках» (см.: Русский костюм. 1750–1830. Вып. 1. / Под ред. В. Рындина. М.: ВТО, 1960, с. 16).
Петров день 1789 года! ~ кулачный бой, устроенный Орловым. — Кулачные бои, происходившие в присутствии страстного охотника до них графа А. Г. Орлова (1737–1808), пользовались особенной известностью. «Перед боем привозили целыми возами кожаные рукавицы; сбирались партиями фабричные с разных фабрик, целовальники и мясники. Случались и из купцов, в лисьих шубах, и даже из господ» (Русские народные картинки. Собрал и описал Д. Ровинский. СПб., 1881. Кн. V, с. 221). О кулачном бое между крепостными А. Г. Орлова см.: Рус Ст, 1877, № 2, с. 319–320. Описание забав А. Г. Орлова дано также в рассказе «Однодворец Овсяников» (наст. изд., т. 3, с. 63).
…шляпа а-ля бержер де Трианон… — Как у трианонской пастушки (Трианон — увеселительный павильон французских королей в Версальском парке).
Экипажи цугом… — Цуг (от немец. Zug) — запряжка лошадей гуськом, в две или три пары, присвоенная только дворянам; чем выше они были рангом, тем большее количество пар лошадей (две или три) могли запрягать цугом.
…скороход графа Завадовского… — Скороход — слуга, сопровождавший пешком экипаж своего господина. — Граф Завадовский — Петр Васильевич (1738–1812), фаворит Екатерины II; при Александре I — министр народного просвещения.
…и предику какую сказал! — Предика (от франц. prédication) — проповедь.
…георгиевский кавалер: турку сжег! — Речь идет о морском сражении в 1770 г. при Чесме (в Эгейском море), где турецкий флот был уничтожен русской эскадрой под водительством графа А. Г. Орлова, названного за это Чесменским.
…упомянул об известном Шешковском… — Шешковский Степан Иванович (1720–1794) — начальник Тайной канцелярии при Екатерине II. П. А. Радищев писал, что Шешковский «исполнял свою должность с ужасною аккуратностью и суровостью. Он действовал с отвратительным самовластием <…> без малейшего снисхождения и сострадания <…> Наказание знатных особ он исполнял своеручно <…> В С.-Петербурге у него было много дела всякий день, однако же он был посылаем и в другие города». П. А. Радищев упоминает далее, что в 1790-х годах Шешковский был послан Екатериной II в Москву. «Вся Москва вострепетала», — добавляет он (Рус Ст, 1870, № 12, с. 637–638; см. также: Рус Ст, 1874, № 8, с. 781–784). Пушкин иронически называл Шешковского «домашним палачом кроткой Екатерины» и записал рассказ о том, как Потемкин, «встречаясь с Шешковским, обыкновенно говаривал ему: „Что, Степан Иванович, каково кнутобойничаешь?“ На что Шешковский отвечал всегда с низким поклоном: „Помаленьку, ваша светлость!“» (Пушкин, т. 11, с. 16, т. 12, с. 173).
…в самый 1848 год, который, видно, смутил даже его. — События, связанные с революционным движением 1848 года во Франции, Тургенев описал в очерках «Наши послали!» (1874) и «Человек в серых очках» (1879) («Литературные и житейские воспоминания» — наст. изд., т. 11). См. также письмо к П. Виардо, написанное из Парижа около (после) 3 (15) мая 1848 г.
…завязавши оселом шею… — Осел — накидная петля из веревки, аркан (от осилить, совладать, поймать).
…в ковровых пошевнях. — Пошевни — широкие сани, розвальни, покрытые ковром.
…раскроил ему голову одним ударом. — Ср. с рассказом «Про холопа примерного, Якова верного» из главы «Пир на весь мир» поэмы Некрасова «Кому на Руси жить хорошо» (см.: Назарова Л. Н. И. С. Тургенев в работе над «Старыми портретами»… — В сб.: Роль и значение литературы XVIII века в истории русской культуры. Л., 1966, с. 377). Ср. также с описанием смерти Талагаева в последнем рассказе Тургенева «Une fin» («Конец») — наст. изд., т. 11.
II. Отчаянный*
«Отчаянный (втор<ой> очерк)» — первоначальный конспект рассказа. 3 с. Хранится в отделе рукописей Bibl Nat, Slave 77; описание см.: Mazon, p. 92–93; фотокопия — ИРЛИ, Р. I, оп. 29, № 342.
«Отчаянный. Из воспоминаний — своих и чужих». Наборная рукопись (автограф). 39 с. Хранится в рукописном отделе ИРЛИ, ф. 293, архив М. М. Стасюлевича, оп. 3, № 134; описание см.: ПД, Описание, с. 17, № 45. Подпись: Ив. Тургенев. Буживаль, ноябрь, 1881.
«Отчаянный. Из воспоминаний — своих и чужих». Корредаурные гранки ВЕ с правкой Тургенева. 10 полос. Хранятся в рукописном отделе ИРЛИ, ф. 293, архив М. М. Стасюлевича, оп. 3, № 134; описание см.: ПД, Описание, с. 17, № 46. Подпись: Ив. Тургенев. Буживаль, ноябрь 1881.
ВЕ — 1882, № 1, с. 37–56.
Впервые опубликовано: ВЕ, 1882, № 1, с подписью и пометой: Ив. Тургенев. Буживаль, ноябрь 1881.
Печатается по тексту ВЕ, с устранением явных опечаток, не замеченных Тургеневым, а также со следующими исправлениями по другим источникам:
Стр. 30, строки 40–41: «невозможно знать» вместо «невозможно узнать» (по наборной рукописи).
Стр. 31, строка 37: «то и решился я» вместо «то я решился» (по наборной рукописи).
Стр. 32, строка 19: «скоро опять» вместо «скоро» (по наборной рукописи).
Стр. 32, строки 33–34: «Он отправлялся на Кавказ» вместо «Он отправился на Кавказ» (по наборной рукописи).
Стр. 35, строка 16: «саженей десять глубины» вместо «сажень десять глубины» (по наборной рукописи).
Стр. 35, строки 41–42: «довольно неправдоподобна» вместо «неправдоподобна» (по корректуре ВЕ).
Стр. 35, строка 44: «и руки» вместо «и рука» (по наборной рукописи).
Стр. 36, строка 25: «отъявился» вместо «явился» (по наборной рукописи).
Стр. 38, строка 8: «смотрел» вместо «посмотрел» (по наборной рукописи и корректуре ВЕ).
Стр. 40, строки 13–14: «…чух-чух-чух! На́чики-чикалды, чух-чух-чух!» вместо «…чук-чук-чук! На́чики-чикалды, чук-чук-чук!» (по наборной рукописи и корректуре ВЕ).
Стр. 41, строка 12: «не горе, не судьба жестокая» вместо «не горе, судьба жестокая» (по наборной рукописи),
По-видимому, первое упоминание о работе над рассказом содержится в письме Тургенева к М. М. Стасюлевичу от 14 (26) октября 1881 г., где сообщалось: «Тружусь над „Отчаянным“ — и надеюсь выслать его через неделю для помещения в „Порядке“». Об окончании рассказа Тургенев писал Я. П. Полонскому 8 (20) ноября 1881 г., указывая, что это «этюдец вроде „Старых портретов“». В обоих письмах речь идет о черновом автографе, нам не известном. Но еще до начала работы над ним Тургенев составил конспект рассказа. Этот конспект с отдельными набросками к нему содержит сравнительно небольшое количество зачеркнутых слов и вообще авторской правки. Некоторые фразы и отдельные слова написаны на полях. В конце л. 2 нарисован мужской профиль (по-видимому, автопортрет) и несколько раз воспроизведена подпись писателя (в том числе однажды по-немецки). Конспект не датирован Тургеневым, но из письма к Стасюлевичу от 14 (26) октября известно, что в это время Тургенев уже писал свой рассказ (черновой автограф). А работа над конспектом и отдельными набросками к нему должна была предшествовать написанию рассказа. Это подтверждается, в частности, и тем, что некоторые детали и эпизоды, намеченные в конспекте, не вошли в окончательный текст рассказа. Так, например, в конспекте упоминалось о том, что у Миши Полтева были старший брат и сестра, о которых ничего не говорится в рассказе. Нет в рассказе и намеченного в конспекте эпизода со скачкой Миши на бешеной лошади и др. Учитывая все это, можно предположить, что конспект составлялся в первой половине октября ст. ст. 1881 г.
В отличие от окончательного текста рассказа в конспекте герой назван «Михаил Алек. Т.», что легко расшифровывается как «Михаил Алек<сеевич> Т<ургенев>», поскольку писатель не скрывал, что прототипом Миши Полтева был этот его двоюродный брат (об этом подробнее см. ниже, с. 406). В конспекте сказано также о том, что Миша Полтев «влюблялся и в него влюблялись», что он для женщин «готов на всякие отчаянности». В противоположность этому в тексте рассказа подчеркнуто, что хотя Миша «умел возбуждать» в женщинах «сожаление», он не был «Ловласом» и унаследовал от своих родителей «холодную кровь». Наиболее существенным отклонением окончательного текста рассказа от его конспекта является следующее. В рассказе содержатся некоторые намеки на интерес Миши к социальным проблемам, — см., например, его реплики в адрес афериста (гл. V) или размышления «о бедности, о несправедливости, о России» (гл. IV); последним в конспекте соответствуют слова: «Тоска бедности, несправедливость, Россия… Что тебе за дело до России? — А без этого нельзя». Но конспект в другом месте характеризует того же Мишу Полтева многозначительными словами: «…самоистребление, но без содержания и идеала, а был бы идеал — герой и мученик». Таким образом, в конспекте более определенно было подчеркнуто, что «отчаянные» типа и времени Миши Полтева действительно «не походили» на «нынешних отчаянных», т. е. представителей народовольческой молодежи, как это и утверждал в самом начале главы 1 рассказчик — старик П. В целом же сопоставление конспекта с окончательным текстом рассказа позволяет сделать вывод, что уже в конспекте в основном были намечены и сюжет рассказа, и характер главного героя.
В письме к Стасюлевичу от 23 ноября (5 декабря) 1881 г. Тургенев сообщал, что он заканчивает переписку «Отчаянного» и к 1 (13) декабря 1881 г. рассказ «прибудет» в Петербург. «Поместить его конечно, лучше в „Вестнике Европы“, — писал Тургенев далее — и просил: <…> к заглавию все-таки следует прибавить: „Из воспоминаний своих и чужих“». Переписывая рукопись для набора, Тургенев в то же время и правил ее, то вписывая над строками отдельные слова и фразы, то зачеркивая их, иногда вставляя вместо них другие. Реже он вписывал на полях наборной рукописи отдельные слова и фразы, вносящие в текст какие-то разъяснения или дополнения. Так, против текста: «А затем — не желаю» (с. 38) Тургенев вписал: «Аферист даже [руки] руками развел» (этим подчеркнуто его удивление словами Миши Полтева, который, копая на кладбище ямку, объявил «аферисту», что не желает больше жить). Ниже вписана еще одна фраза, мысленно обращенная героем в адрес «афериста»: «На, мол, тебе, землеед!» Этот человек, ограбивший не только Мишу Полтева, но и своих крестьян, очевидно, чем-то напомнил Тургеневу помещика из его же собственного незавершенного рассказа «Землеед», с которым расправились крепостные, «заставив его скушать фунтов 8 отличнейшего чернозема» (см. наст. изд., т. 3, с. 389).
Предварительно, как это бывало всегда, Тургенев 28 ноября (10 декабря) 1881 г. отправил рукопись на отзыв Анненкову. А в письме к Стасюлевичу от 2 (14) декабря 1881 г. он уже сообщал: «Анненков остался очень доволен „Отчаянным“». Действительно, 30 ноября (12 декабря) 1881 г. Анненков писал Тургеневу, что тот создал «прелестнейшую вещицу», в которой «ни одного знака препинания переставить нельзя — так целостно она сколочена…», и предсказывал рассказу «мгновенный и колоссальный успех» (ИРЛИ, ф. 7, № 13, л. 53). Он сделал лишь одно замечание — о неправдоподобности эпизода с пребыванием пьяного М. Полтева в ручье, замерзшем за ночь. В наборную рукопись Тургенев, однако, не успел внести исправление по этому замечанию Анненкова, так как спешил отправить ее Стасюлевичу (см. ниже).
8 (20) декабря 1881 г. Тургенев уже получил гранки набора рассказа для «Вестника Европы» (см. его письмо к Стасюлевичу от 9 (21) декабря 1881 г.). На первой полосе гранок отмечено: «Корректура автора». Авторская правка в основном выразилась здесь в исправлении опечаток. Но кое-где писатель внес дополнения и поправки, разъясняющие или уточняющие смысл. На десятой полосе о вдове Миши Полтева сказано, что она была «в одежде дворовой женщины». Между тем далее оказывалось, что она дочь дьячка и, следовательно, не могла быть так одета. Тургенев произвел в этой фразе необходимое исправление: заменил слова «дворовой женщины» словом «мещанки» (см. с. 44), т. е. городской женщины. На поле пятой полосы был вписан новый текст, а именно: «(правда, эта легенда довольно неправдоподобна, но по ней можно судить, на что считали Мишу способным)… Итак: раз на Кавказе» (с. 35). Тургенев сделал это в ответ на замечание Анненкова в его письме от 30 ноября (12 декабря) 1881 г. Критику показался невероятным эппзод в главе IV, где говорится, что вокруг пьяного Миши Полтева, свалившегося в ручей «нижнею частью туловища», в течение ночи (дело происходило зимой) намерзла ледяная кора. По поводу этого места рассказа Анненков писал: «…пребывание его (Миши) в реке со льдом, который за ночь образовался вокруг его ног и туловища, показалось мне несколько деланным и изобретенным» (ИРЛИ, ф. 7, № 13, л. 53 об.). В ответ Тургенев писал Анненкову 1 (13) декабря 1881 г.: «Легенда о намерзшем льде не мною выдумана; но Вы правы — надо либо ее выключить, либо оговориться об ее неправдоподобии». И действительно, 9 (21) декабря 1881 г. Тургенев писал Стасюлевичу: «Вчера вечером прибыли корректурные листы — а сегодня утром отправляются к Вам, тщательно исправленные — и с маленькой необходимой прибавкой на втором листе. Поручаю Вашему благосклонному вниманию такие опечатки, как, напр<имер>: дурного предмета — вместо: другого, полтавские цыгане — вместо: полтевские и т. д.» Говоря здесь о «необходимой» прибавке к тексту рассказа, Тургенев, несомненно, имел в виду добавление, сделанное им после замечания Анненкова, что подтверждается и более ранним письмом его к Стасюлевичу (от 2 (14) декабря 1881 г.). В нем писатель прямо указывал, что в «Отчаянном» «есть один параграф, который следует, по замечанию Анненкова, либо оговорить, либо исключить вовсе». В публикации ВЕ это было учтено — в текст рассказа вставлена фраза, написанная Тургеневым в корректурных гранках ВЕ.
В письме к Тургеневу от 30 ноября (12 декабря) 1881 г. Анненков, между прочим, указывал: «Я почти догадываюсь об оригинале, с которого Вы списали этот тип», и далее подчеркивал типичность героя рассказа в следующих словах: «Я его видел, да думаю, что у нас на всем пространстве империи каждый его видел — на свой век в том или другом образе. Он всеобщий племянник — от этого, думаю, он и будет принят у нас с восторгом всеми нашими дядями. Любопытно мне особенно, как-то отнесутся за границей к нему — поймут ли там этот изумительно русский тип и какое выведут из него заключение?» (ИРЛИ, ф. 7, № 13, лл. 53–54). «Вы угадали, — отвечал Тургенев Анненкову 1 (13) декабря 1881 г., — оригинал, с которого я списал его, был мой племянник Миша Тургенев. Я и имя Миши ему оставил». Писатель выражал надежду, что тип героя, который оказался «ясным» для Анненкова, будет понят в России. Что же касается других стран, то Тургенев опасался, что там «увидят в нем одно безобразие и варварство». Прототипом Миши Полтева был двоюродный брат И. С. Тургенева — Михаил Алексеевич Тургенев[127], сын Алексея Николаевича Тургенева, родного брата отца писателя (см.: Боткин и Т, с. 288, 343). С. Г<уревич> в «Воспоминаниях о И. С. Тургеневе» также приводит его слова о том, что «тип „Отчаянного“ взят почти целиком с натуры»; «„это мой племянник, и он в своей жизни проделал почти всё, что я описал“, — говорил Тургенев. По его мнению, этот тип „человека дворянской среды, внутренне неудовлетворенного…“ — и есть начало всех дальнейших наших бед…» (Заря, 1883, № 207, 25 сентября).
Упоминания о М. А. Тургеневе, которому писатель постоянно принужден был помогать материально, встречаются в ряде писем Тургенева, относящихся к 1869 г. (см.: Т, ПСС и П, Письма, т. VII, с. 264–265, и т. VIII, с. 70, 95, 140). Но еще 30 сентября (12 октября) 1860 г. Тургенев благодарил Анненкова за помощь тому же «беспутному двоюродному братцу» и добавлял такую его характеристику: «Этот сумасшедший брандахлыст, прозванный у нас в губернии Шамилем, прожил в одно мгновение очень порядочное имение, был монахом, цыганом, армейским офицером, — а теперь, кажется, посвятил себя ремеслу пьяницы и попрошайки. Я написал дяде, чтобы он призрел этого беспутного шута в Спасском». Так за 20 лет до создания рассказа «Отчаянный» Тургенев как бы наметил план этого произведения и дал очерк прототипа его героя[128].
Писатель с нетерпением ждал отзывов об «Отчаянном» со стороны друзей и знакомых. Так, Ж. А. Полонской он писал 20 декабря 1881 г. (1 января 1882 г.): «Анненков остался им <рассказом> очень доволен — по слухам тоже Кавелин… Не знаю, что скажут прочие…» По-видимому, какое-то замечание о рассказе было сделано Я. П. Полонским; отвечая ему, Тургенев писал 28 января (9 февраля) 1882 г.: «Насчет эпитета „зверский“, который поразил тебя в „Отчаянном“, скажу, что тут нет противоречия (впрочем, на деле было так). Он <Миша Тургенев> был добряк — а в крови его было нечто дикое и животное, скорей звериное, чем зверское. Логика противоречий!» Речь идет здесь о главе II рассказа, где дано описание внешности героя.
Придавая особое значение типу Миши Полтева, Тургенев объяснял Ж. А. Полонской в письме к ней от 4 (16) января 1882 г.: «Я постарался вывести <…> тип, который нахожу знаменательным в соотношении с некоторыми современными явлениями». То же самое писал Тургенев и Полонскому 8 (20) января 1882 г. О том, какое именно соотношение героя «Отчаянного» с «современными явлениями» усматривал в своем рассказе автор, говорится в воспоминаниях Н. М. «Черты из парижской жизни И. С. Тургенева», где приведены слова писателя: «Мне приписывают враждебное намерение унизить современную протестующую молодежь, связав ее генетически с моим „Отчаянным“, — говорил однажды Иван Сергеевич <…> — Я просто нарисовал припомнившийся мне из прошлого тип. Чем же я виноват, что генетическая связь сама собой бросается в глаза, что мой „Отчаянный“ и нынешние — два родственные типа, только при различных общественных условиях: та же бесшабашность, та же непоседливость и бесхарактерность и неопределенность желаний…» Н. М. рассказывает далее, что присутствующие оспаривали мнение Тургенева, считая, что герой «Отчаянного» «просто недоросль из дворян времен крепостного права — не более» (Рус Мысль, 1883, № 11, с. 319). О таком же споре с писателем по поводу героя «Отчаянного» рассказывает и И. П<авловский> в «Воспоминании об И. С. Тургеневе» (Русский курьер, 1884, № 199, 21 июля). М. О. Ашкинази в статье «Тургенев и террористы» передает содержание разговора о своем романе с Тургеневым: «Вот вы выдумали эту сцену, — сказал мне Иван Сергеевич, — а ведь это факт, реальный факт… В начале шестидесятых годов Серно-Соловьевич подал, как герой вашего романа, Александру II записку о бедственном положении крестьян, и в ту же ночь Третье отделение засадило его в крепость… Как же после этего молодежи не прийти в отчаяние!..» По утверждению Ашкинази, Тургенев «особенно настаивал на отчаянии нигилистов. Может быть, он в это время уже задумывал свой рассказ „Отчаянный“?» (Революционеры-семидесятники, с. 196–197). См. также: Лавров П. Л. И. С. Тургенев и русское общество (там же, с. 68–69).
Тургенев неоднократно выступал в Париже с чтением «Отчаянного». Вспоминая об одном таком чтении, происходившем на квартире у писателя, В. В. Верещагин пишет: «Этот же самый рассказ я слышал из уст И. С. и он произвел на меня несравненно большее впечатление, чем в чтении. Я знал, что Тургенев хорошо рассказывает, но в последнее время он был всегда утомлен и начинал говорить как-то вяло, неохотно, только понемногу входя в роль, оживляясь. В данном случае, когда он дошел до того момента, где Мишка ведет плясовую целой компании нищих, И. С. встал с кресла, развел руками и начал выплясывать трепака, да ведь как выплясывать! <…> Я просто любовался им и не утерпел, захлопал в ладоши, закричал: „Браво браво, браво!» И он, по-видимому, не утомился после этого, по крайней мере, пока я сидел у него, продолжал оживленно разговаривать…» (Верещагин В. В. Очерки, наброски, воспоминания, с. 132).
О другом чтении «Отчаянного» А. П. Боголюбов 2 (14) января 1882 г. сообщал А. Н. Пыпину: «…вчера был дан музыкально-литературный вечер в О-ве русских художников, Rue Tilsit, 18, в доме б<арона> Г. О. Гинцбурга, с участием m-me Viardot <…> А Иван Сергеевич Тургенев прочел два стихотворения — „Пророков“ Лермонтова и Пушкина — и свой только что ныне появляющийся рассказ <…> „Отчаянный“. Конечно, как m-me Viardot, так и Ив<ан> Серг<еевич> вызвали долгий и восторженный взрыв рукоплесканий. Вечер удался вполне»[129]. Именно по поводу этого вечера запрашивал Тургенева Анненков в письме от 12 (24) января 1882 г.: «Вы, слышно, читали в парижском художническом клубе „Бешеного“. Ну, как понравился? <…> Напишите» (ИРЛИ, ф. 7, № 13, л. 55 об. — 56). Отвечая Анненкову лишь через месяц, 13 (25) февраля 1882 г., Тургенев писал: «Читал я своего „Отчаянного“ (не „Бешеного“) в нашем кружке с успехом <…> В России критика отнеслась к „Отчаянному“ неблагосклонно; а здешние „иллегальные“ обиделись. Повторилась в малом виде история Базарова».
Тургенев был не совсем точен, говоря о неблагосклонном отношении к «Отчаянному» русской критики. В действительности дело обстояло несколько иначе. С художественной стороны рассказ в большинстве отзывов был оценен положительно. Так, например, Арс. И. Введенский писал, что «Отчаянный» «производит впечатление в высшей степени целостное и живое» (Порядок, 1882, № 1, 1 (13) января). Анонимный рецензент «Голоса» в «Литературной летописи» отмечал, что «портрет» Миши Полтева «принадлежит к числу наиболее удачных из тех, какие выходили из-под пера Тургенева. Он совсем живой; забыть его, раз на него взглянув, невозможно. Вообще вся серия рассказов, названная автором „Из воспоминаний своих и чужих“, из которой в прошлом году появился уже рассказ „Старички“[130], обещает быть собранием законченных очерков» (Голос, 1882, № 2, 7 (19) января). «Мастерство художника, превосходный язык, рельефность рисовки выразились и тут так же ярко, как в произведениях лучшей поры художественной деятельности г. Тургенева». — писал об «Отчаянном» и В-в в «Критических очерках» (Неделя, 1882, № 3, 17 января). Как «крупное литературное явление» аттестовал произведение Тургенева рецензент «Одесского листка» (1882, № 4, 6 (18) января). И даже В. П. Буренин указывал, что «Отчаянный» «написан с тем образцовым изяществом и тою выразительною простотою, какие читатели привыкли находить у автора „Отцов и детей“» (Новое время, 1882, № 2106, 8 (20) января).
Однако многие из критиков выступили против сближения героя с современной молодежью, которое они усмотрели в рассказе Тургенева. «„Отчаянность“ Миши Полтева — явление темперамента, а явление позднейшего „отчаяния“ никак нельзя объяснять полтевскою „жаждою самоистребления“», — писал, например, рецензент «Голоса»; по его мнению, «слова о России вложены в уста Полтеву совершенно искусственно, едва ли не для придания рассказу большего интереса…» (Голос, 1882, № 2, 7 (19) января).
Против стремления Тургенева «объяснить некоторые явления нашей жизни отчаянностью» выступил и Д. Н. Мамин-Сибиряк в неопубликованной статье «Последний рассказ И. С. Тургенева». «Мы, просматривая <…> длинный ряд вышибленных из обыкновенной колеи людей, ничего не видим в них отчаянного, а, наоборот, это люди, как все люди, с той разницей, что это необыкновенно честные натуры, любящие, нежные. Во все времена таких людей легионы, и они проходят совершенно незамеченными, если их не выдвинут на сцену какие-нибудь исключительные обстоятельства. Вот как для романиста, так равно для психолога, социолога и всякого простого смертного и важно выяснить именно этот решающий момент, когда такие люди говорят „не могу“ и превращаются в отчаянных. Для различных натур, темпераментов, условий воспитания, общественного положения этот момент наступает в разное время <…> Но, во всяком случае, самой интересной в этом отношении является такая постановка вопроса, когда в отчаянного человека превращается не какой-нибудь оглашенный или пропойца, а самый заурядный смертный», — писал Мамин-Сибиряк. По его мнению, «вот именно этого-то вопроса и не решено, и новое произведение Тургенева является только неудачной попыткой в этом направлении» (Гос. архив Свердловской области, ф. 136, оп. 1, № 8; см, также: Назарова Л. Н. Тургенев и Д. Н. Мамин-Сибиряк. — Т сб, вып. 4, с. 221).
Таким образом, некоторые из современников Тургенева обратили внимание главным образом на то, о чем писатель упомянул лишь вскользь, указывая на некоторое психологическое сходство между неясной тоской и дикими порывами Миши Полтева и настроениями народовольческой молодежи, находившейся в начале 1880-х годов в состоянии тяжелого кризиса.
Критики, подчеркивавшие в «Отчаянном» и ставившие в упрек Тургеневу это мнимое сопоставление, не заметили того, что составляло основной пафос рассказа — глубоко отрицательного отношения писателя к пережиткам крепостнического барства, выродившегося и разложившегося в таких своих представителях, как Миша Полтев.
При жизни Тургенева рассказ был переведен на многие западноевропейские языки, причем французский и немецкий переводы появились почти одновременно с оригиналом. Еще 28 ноября (10 декабря) 1881 г. Тургенев просил Стасюлевича прислать ему «две корректуры» из «Вестника Европы» «для переводческих целей». Об этом писатель снова напоминал ему же в письмах от 2 (14) и 9 (21) декабря, а 10 (22) и 16 (28) декабря 1881 г. сообщал, что французский перевод «Отчаянного» появится в «Revue politique et littéraire» и немецкий — в «Deutsche Rundschau» после выхода в свет первой книжки «Вестника Европы». Французским переводчиком рассказа был Э. Дюран-Гревиль, которого об этом просил сам Тургенев 16 (28) декабря 1881 г.: «Вот маленький этюд, который служит продолжением „Старых портретов“ <…> Не возьмете ли Вы на себя труд перевести его, как и предыдущий? Там есть несколько трудных мест, но я всегда в вашем распоряжении». Перевод «Отчаянного» появился во втором номере «Revue politique et littéraire» (1882, 14 января).
Во Франции «Отчаянный» имел успех; это известно, в частности, из письма Тургенева к Анненкову от 13 (25) февраля 1882 г., в котором писатель сообщал: «Французским lettrés эта вещь понравилась; Тэн меня даже сконфузил своими комплиментами». О том, что «Отчаянный» «произвел эффект» в Париже и что в нем «видят нечто вроде исторического документа», Тургенев шгсал также Полонскому 28 января (9 февраля) 1882 г.
Немецкий перевод, напечатанный в «Deutsche Rundschau» (1882, Bd. 30, Februar, S. 289–305), был выполнен известным переводчиком произведений Тургенева Л. Кайслером. В 1883 г. в Митаве вышел авторизованный немецкий перевод «Отчаянного» под названием «Poltjew» («Der Verzweifelte») вместе с переводами «Песни торжествующей любви», «Клары Милич» и «Стихотворений в прозе» («Четыре последних произведения», переводчик Э. Юргенс). См. об этом: Dornacher K. Bibliographic der deutschsprachigen Buchausgaben der Werke J. S. Turgenevs 1854–1900. — Pädagogische Hochschule «Karl Liebknecht». Potsdam Wissenschaftliche Zeitschrift. Jg. 19 / 1975. H. 2, S. 288.
Английский перевод «Отчаянного» под заглавием «Desperate» был напечатан в «Cosmopolitan», 1888, V, № 4, p. 335–344 (см.: Yachnin R., Stam David H. Turgenev in English. A Checklist of Works by and about him. New York, 1962, p. 26).
Польский перевод под названием «Ze swoich i cudzych wspomień» <«Из своих и чужих воспоминаний»>, без заглавия «Отчаянный», был напечатан в газете «Nowiny» (1882, № 27, 30–32, 34, 37–39, 41–42), выходившей в Варшаве (см.: Лугаковский В. А. Русские писатели в польской литературе. Вып. 3. Тургенев. СПб., 1913, с. 20).
Чешскому переводчику И. Пенижеку, в ответ на его запрос, Тургенев 9 февраля н. ст. 1882 г. сообщил о своем согласии на перевод «Отчаянного». Однако перевод, сделанный И. Пенижеком, в печати не появился (см.: Гонзик Иржи. О ранних переводах И. С. Тургенева на чешский язык. — Т сб, вып. 3, с. 210). Но в том же 1882 г. был опубликован перевод (под заглавием «Zoufalec»), осуществленный П. Дурдиком, известным чешским переводчиком произведений русских писателей. Он был напечатан в № 16 журнала «Světozor» (см.: Пизл Ф. Список чешских переводов, сочинений И. С. Тургенева и статей о нем, изданных на чешском языке — Каталог выставки в память И. С. Тургенева в императорской Академии наук. СПб., 1909, с. 308).
Про поэта Языкова кто-то сказал — беспредметный восторг… — Возможно, Тургенев вспоминает суровую оценку поэзии Н. М. Языкова, которая встречается у Белинского, в частности в его статье «Русская литература в 1844 году» (Белинский, т. 8, с. 451–461).
…спустил их вчера в банчишко. — Банк, или штосс, — вид азартной карточной игры, в которой одно лицо (банкомет) ставит определенную сумму денег против всех остальных игроков (понтёров).
…вечерком в Сокольники — Цыгане поют… — Знаменитый московский хор цыган Ильи Соколова (современника Пушкина) исполнял преимущественно старые русские песни. После смерти его руководителя, в 1848 г., хор перешел к И. В. Васильеву. Его слушателями бывали А. Н. Островский, А. А. Фет, А. А. Григорьев, Л. Н. Толстой, И. С. Тургенев (см.: Глумов А. Н. Музыка в русском драматическом театре. М., 1955, с. 248; Штейнпресс Б. К истории «цыганского пения» в России. М., 1934, с. 12).
…Поль де Кок! — Кок Поль де (Paul de Kock Charles, 1794–1871) — французский писатель, очень популярный в России в 1830-1840-х годах среди невзыскательных, малокультурных читателей.
…в Троицкую Сергиеву лавру… — Троице-Сергиева лавра находилась в Сергиевом Посаде (ныне г. Загорск Московской области).
…из тех писем, которыми он впоследствии наделял меня. — П. В. Анненков сообщал писателю 5 (17) сентября 1860 г. из Петербурга о его двоюродном брате М. А. Тургеневе: «…явился ко мне какой-то плачущий и голодный (по его уверению) Тургенев с Кавказа. Он Вашим именем просил денег, а для такого имени отказа не имею. Хорошо ли я сделал, дав ему 40 р. — не знаю…» К своему письму Анненков приложил следующую записку: «Добрейший и многоуважаемый Иван Сергеевич, попал в Петербург не вовремя, не застал Вас; не без добрых людей, m-r Анненкову угодно было выручить меня, одолжив мне 40 р. сер. Не забудьте душевно Вам преданного, а мне позвольте добраться до Спасского. Ваш М. Тургенев» (Труды ГБЛ, вып. 3, с. 99).
…на карту поставить — пароли́ пэ… — Пароли пе (франц. paroli) — учетверенная ставка в азартной карточной игре.
…Мишу за ноги к задку саней, как Гектора к колеснице Ахиллеса! — В книге XXII «Илиады» Гомера речь идет об единоборстве Гектора с Ахиллесом. После победы Ахиллес трижды объезжает вокруг стен Трои, волоча тело убитого Гектора, привязанное за ноги к колеснице.
…хождение — по семи Семионам… — Вероятно, это выражение М. Полтева восходит к народной русской сказке «Семь Семионов» (см. варианты ее в издании: Народные русские сказки А. Н. Афанасьева / Под ред. М. К. Азадовского, Н. П. Андреева, Ю. М. Соколова. М., 1936. Т. 1, № 145–147).
….и кончая берейторами… — Берейтор (от немецкого bereiten — объезжать лошадь) — служитель, обучающий верховой езде и выезжающий верховых лошадей.
И не думайте, чтобы он был или воображал себя Ловласом… — Ловлас (Ловелас) — герой романа С. Ричардсона (1689–1761) «Клариса Гарлоу» (1747–1748), имевшего огромный успех. В романе изображена трагическая судьба девушки, соблазненной аристократом Ловласом, повесой и бретером, имя которого как соблазнителя стало нарицательным.
…плясали галопад… — Галопад (от франц. galop, galopad) — быстрый танец в 2/4; впервые появился в 1825 г.
…он играл в пикет… — Пикет (франц. piquet) — старинная коммерческая (неазартная) карточная игра.
…по письменной части — он знал прекрасно… — О прототипе Миши Полтева, М. А. Тургенева, писатель 24 декабря 1868 г. (5 января 1869 г.) сообщал П. В. Анненкову, что тот «до сих пор <…> был писцом в каком-то сельском обществе».
Песнь торжествующей любви (MDXLII)*
Конспект первой редакции. 4 с. почтовой бумаги. Хранится в отделе рукописей Bibl Nat, Slave 77; описание см.: Mazon, p. 93; фотокопия — ИРЛИ, Р. I, оп. 29, № 343. Впервые опубликовано: Mazon, p. 150–153.
Конспект второй редакции конца повести, под заголовком: «Конец». 1 с. почтовой бумаги. Хранится в отделе рукописей Bibl Nat, Slave 77; описание см.: Mazon, p. 93; фотокопия — ИРЛИ, Р. I, оп. 29, № 343. Впервые опубликовано: Mazon, p. 153–154.
Черновой автограф первой редакции, от начала повести до конца первой главы. 2 с.; датировано 21 октября (2 ноября) 1879 г. Хранится в отделе рукописей Bibl Nat, Slave 77; описание см.: Mazon, p. 93; фотокопия — ИРЛИ, Р. I, оп. 29, № 343.
Беловой автограф первой редакции. Полный текст. 24 с.; после текста подпись и помета: Ив. Тургенев. Париж. Апрель 1881. Хранится в отделе рукописей Bibl Nat, Slave 77; неполное описание см.: Mazon, p. 93; фотокопия — ИРЛИ, Р. I, оп. 29, № 343. Отдельные варианты опубликованы: Mazon, p. 155.
Беловой автограф второй редакции конца повести, от слов: «Действительно: окно спальни…» (с. 61) — до конца. 10 с.; после текста подпись и помета: Ив. Тургенев. С. Спасское-Лутовиново. Июнь. 1881. Хранится в отделе рукописей Bibl Nat, Slave 77; описание см.: Mazon, p. 93; фотокопия — ИРЛИ, Р. I, оп. 29, № 343.
Наборная рукопись. Полный текст. 39 с.; после текста подпись и помета: Ив. Тургенев. С. Спасское-Лутовиново — Июнь, 1881. Хранится в ИРЛИ, ф. 293, оп. 3, № 135; описание см.: ПД, Описание, с. 17, № 44.
Страница из наборной рукописи (23), первоначальная редакция от слов: «…платье мокро от дождя» до «Фабий хотел было…» (с. 58–59). Хранится в отделе рукописей Bibl Nat, Slave 77; описание см.: Mazon, p. 93; фотокопия — ИРЛИ, Р. I, оп. 29, № 343.
ВЕ — 1881, № 11, с. 5–24.
Впервые опубликовано: ВЕ, 1881, № 11, с подписью и пометой: Ив. Тургенев. С. Спасское-Лутовиново, июнь 1881.
Печатается по тексту ВЕ.
Работа над «Песнью торжествующей любви» была начата Тургеневым в 1879 г. Замысел повести отражен в конспекте первой редакции, написанном почти без помарок и совпадающем в основных чертах с сюжетом будущего произведения; не совпадают имена героев (Фабий назван Альберто) и конец. В конспекте повесть завершалась смертью Валерии и Муция.
Приступая к реализации своего замысла, Тургенев написал на черновом автографе: «Начато в Буживале в воскресенье 2 ноябр. / 21 акт. 1879 г. Кончено —». Работа в то время осталась незавершенной.
Черновой автограф содержит значительное число поправок и вставок в основном стилистического характера. Необычный для Тургенева жанр требовал особого повествовательного ритма и простоты, которая должна была создать иллюзию объективного и подлинного рассказа и погрузить читателя в мир «старинной итальянской рукописи». Его поправки — не только поиски точного и нужного слова, но и перестановки слов, различные варианты синтаксической структуры фразы. И хотя начало повести уже в 1879 г. приобрело близкий к окончательному тексту стилистический вид (беловой автограф первой редакции и наборная рукопись в основном совпадают с верхним слоем чернового автографа), Тургенев оставил работу, едва набросав две страницы. Ему в то время, вероятно, еще не совсем было ясно, в какую конкретную форму воплотится замысел в целом.
Писатель вновь вернулся к повести лишь через полтора года. 1 (13) марта 1881 г. он писал М. М. Стасюлевичу: «Неожиданное известие! Оставьте в апрельском №-е „Вестника Европы“ 20 страничек для некоторого фантастического рассказа Вашего покорного слуги, который (рассказ) Вы получите от сегодняшнего числа через 15 дней».
Текст белового автографа, состоящий из семи глав, довольно точно развил конспект 1879 г., лишь Альберто получил имя Фабио. Однако вскоре автор перечеркнул написанный финал повести, набросал конспект другого окончания второй редакции конца, а затем заново написал еще четыре главы белового автографа второй редакции, внеся при этом некоторые уточнения и изменения в предшествующий текст, Повесть в новой редакции, вновь подписанной и датированной июнем 1881 г., после чтения друзьям[131], в сентябре была отправлена Стасюлевичу и напечатана в ноябрьском номере «Вестника Европы» за 1881 г.
Беловой автограф проясняет характер художественных исканий Тургенева. В письме к Стасюлевичу от 11 (23) сентября 1881 г. Тургенев называет свое произведение «италиянским пастиччио» и сообщает о стремлении к тому, чтобы «тон был выдержан до малейших подробностей». В черновом автографе уже были начаты поиски соответствующего тона стилизации; теперь они продолжаются. Появление вводной фразы о «великолепных» феррарских герцогах, «покровителях искусств и поэзии» (в главе I), призвано было воссоздать колорит итальянской жизни XVI века. Подобные, очень обобщенные, исторические сведения содержатся и в других главах «Песни».
В ряде случаев намеченная в конспекте фабула повести не совпадает с реализованным в 1881 г. сюжетом. Таков, например, эпизод, следующий вслед за описанием первой тревожной ночи. В конспекте — Муций, встретившись утром с Валерией и Альберто, снова рассказывает о своих приключениях, и Альберто лишь за ужином спрашивает друга о его ночной игре; следует рассказ о красавице, в которую Муций «якобы был влюблен в Индии» и которая «не хотела сделаться его женою и умерла». Валерия, а затем Альберто уходят, а ночью «то же самое повторяется» (эту фразу Тургенев в конспекте вычеркнул). На следующий день, после возвращения Муция из Феррары (Альберто «весь день находится в смутном состоянии духа»), Муций снова рассказывает свои истории. Валерия «остается дольше, чем накануне, хотя и замечает, что А<льберто> finge». Такое построение сюжета, предполагавшее более медленное развитие действия и большее привнесение в повесть восточного колорита, влекло за собой и несколько иную психологическую мотивировку поведения героев. Валерия — может быть, невольно, но явно — отвечала на чувство Муция, Альберто ревновал и т. д. В 1881 г. Тургенев иначе осуществил этот эпизод: Муций не повторяет своих рассказов, Фабий отбрасывает всякую возможность ревнивых подозрений, а Валерия со страхом ждет исхода начавшихся таинственных событий. Таким образом, хотя фабула «Песни торжествующей любви» в основном определилась в 1879 г., конкретное содержание произведения еще только вырисовывалось перед Тургеневым. Потребовалось около двух лет поисков и раздумий, прежде чем повесть приобрела окончательный вид.
Наиболее сильному изменению подвергся конец повести. Новый финал изменял акценты произведения. Первоначальный вариант его не отменялся, а входил в повесть как возможный исход событий (см. главу IX окончательной редакции). Здесь сохранены слова: «Пронзительно закричал — упала на землю» (с. 61). Но если в первом варианте белового автографа они означали смерть Муция и Валерии, то теперь эти слова говорят лишь о вероятности такого финала. На Фабия Валерия произвела впечатление человека, только что спасенного от неминучей смерти. И сама героиня воспринимает исход, как избавление. «Слава богу, всё кончено… Но как я устала!» — говорит она «с блаженной улыбкой» (с. 62).
Новый конец повлек за собой и новую правку текста, законченную в июне 1881 г. Правка эта не большая, но весьма существенная. Вставки на полях и зачеркивания носят двоякий характер. С одной стороны, Тургенев продолжает работу над стилем повести и насыщает ее новыми поэтико-историческими подробностями, с другой — вносит в описание важные частности, создавая новую редакцию отдельных сцен.
Он вычеркивает, например, такие стилистически инородные для повести обороты, как «должно заметить, что», заменяет или переставляет слова. Насколько были важны для Тургенева эти изменения, свидетельствует его внимательное отношение к замечаниям Стасюлевича. «Как я уже Вам писал, — насчет неологизмов, если таковые встретятся, — Вы имеете carte blanche», — напоминал он своему редактору в письме от 24 сентября (6 октября) 1881 г. Показательны с точки зрения работы над стилем повести добавления однотипных придаточных предложений в том месте, где писатель повествует о чудесах Востока. Сухой пересказ названий стран, которые посетил герой, заменяется благодаря этому наивно-поэтическим рассказом о виденном. Повторяемость однообразных предложений, уточняющих скупые наименования стран, придает рассказам Муция поэтически точный и экзотический колорит, который мог вполне соответствовать представлениям человека давних времен о далеких и странных землях. Тем естественнее становились последующие слова писателя о впечатлении, которое произвели сами рассказы на Валерию и Фабия. Аналогично по своему смыслу и другое добавление: «ночью в лесах — жертв».
Восточный колорит вносил в «Песнь» новые психологические мотивировки, объясняющие смутное состояние героев, и, придавая повести выдержанность тона, делал ее вместе с тем таинственной, странной. Той же цели служили и другие позднейшие вставки в текст. Так, на поля белового автографа первой редакции Тургенев внес пространную и очень важную фразу об ожерелье, «полученном Муцием от персидского шаха за некоторую великую и тайную услугу» (ср. приписку об ожерелье в конце конспекта второй редакции). Когда Муций «возложил» это ожерелье на шею Валерии, «оно показалось ей тяжелым и одаренным какой-то странной теплотой». Вводя в текст эту фразу и говоря затем о желании Валерии бросить ожерелье «в самый наш глубокий колодезь» (с. 64), Тургенев еще раз указал на возможность объяснить состояние героини игрой воображения, возбужденного необычностью всего, о чем говорит Муций, и в частности — странной историей ожерелья. «Что Валерия велит бросить ожерелье в „самый наш глубокий колодезь“ — вовсе не опечатка — а женская черта, — писал Тургенев А. В. Топорову 22 ноября (4 декабря) 1881 г., — она бы хотела бросить эту вещь на дно моря — а если возможно, еще глубже». Вместе с тем Тургенев не подвергает сомнению правдоподобность рассказа Муция, и поэтому само ожерелье приобретает непонятный магический смысл.
Меняется в новой редакции и описание первого сна Валерии. В нем исчезают прежде подчеркнутые грубость и самодовольство Муция, призванные иллюстрировать идею насильственного подчинения воли. Всю сцену сна, очень важную в композиции «Песни», но в первой редакции белового автографа слишком прямолинейную, Тургенев сильно сокращает, вычеркивая всё, что ранее придавало ей конкретность. Безысходность подчинения воли отходила на задний план, уступая место неопределенной таинственности происходящего.
Эту же таинственность призван усилить введенный при переделке белового автографа текст («Отвечай же! — в спальню» — с. 59). По свидетельству Я. П. Полонского, вставка долго не удавалась Тургеневу. Он хотел написать стихи, которые были бы «бессмысленны и в то же время загадочны»[132]. Слова Полонского подтверждаются рукописными материалами (ср. беловой автограф первой редакции, наборную рукопись и страницу из наборной рукописи (23); последний автограф представляет собою промежуточную между беловым автографом и наборной рукописью редакцию этой страницы текста. Тургенев дважды переписал в наборной рукописи 23-ю с., прежде чем ему удалось найти удовлетворявшее его четверостишие).
Новый финал повести видоизменил также функцию слуги Муция. По первоначальному замыслу «Песни» немой слуга-малаец оказывался воплощением злой, но малодейственной силы. Он «злобно» взирает на происходящее, но совершенно беспомощен, когда Фабий убил Муция. В окончательном тексте повести Тургенев подробно описывает процесс оживления Муция: малаец становится лицом чудодейственным. При этом самая возможность оживить Муция оказывается подготовленной: писатель вводит в главу VI весьма важную фразу, указывающую, на «великую [странную] силу» малайца.
Все эти изменения свидетельствуют о том, что Тургенев сознательно устранял в «Песни торжествующей любви» возможность какого-либо ответа или определенного суждения о происходящем. Писатель оставляет загадку, стремится сохранить и даже подчеркнуть неясность.
Тургенев мало рассчитывал на сколько-нибудь положительную оценку своей новой повести. Еще 1 (13) марта 1881 г., сообщая Стасюлевичу о скором окончании своего «фантастического рассказа», он вскользь добавил: «Наперед Вам говорю, что ругать его будут лихо… Но ведь мы с Вами — обстрелянные птицы». В письмах к друзьям писатель называет свою повесть «легонькой чепухой», «вещью незначительной».
Оценки Полонского и Анненкова (оба познакомились с «Песнью» до ее появления в печати), хотя и были весьма высокими, всё же не поколебали предположения Тургенева, что легенда разделит участь других его фантастических произведений. Анненков писал Стасюлевичу 3 октября 1881 г.: «Должен Вам сказать, что по форме, т. е. по рассказу, это маленький шеф дёвр. Такого мастерства в изложении не много и у него самого. Ну, а по гипнотическому своему содержанию он должен сделаться предметом великих насмешек всего нашего зверинца, да, судя по эпиграфу, автор ничего другого не ожидает <…>[133] Полагаю, не очень много будет у рассказа читателей, похожих на меня» (Стасюлевич, т. 3, с. 396). Опасения Полонского совпадали с суждениями Анненкова. Полонский не советовал «печатать „Песнь“, не сопровождая ее другим очерком в прежнем роде». Он боялся, что публика окажется совершенно равнодушной к «Песни» (письмо Тургенева к Ж. А. Полонской от 4 (16) января 1882 г.). Прислушавшись к совету Полонского, Тургенев в письме к Стасюлевичу от 24 сентября (6 октября) 1881 г. просил его опубликовать в газете «Порядок» другой рассказ — «Отчаянный». «Мне кажется, — писал Тургенев, — что читатели, увидев нечто в прежней моей манере, меньше подвергнутся искушению признать во мне сбрендившего человека».
Но опасения Тургенева и его ближайших литературных советников не оправдались: «Песнь торжествующей любви» была довольно благосклонно встречена критикой. После появления первых откликов в печати писатель с приятным удивлением констатирует: «Сколько мне известно, мою италиянскую легенду бранят меньше, чем я мог ожидать» (письмо к Я. П. Полонскому от 8 (20) ноября 1881 г.). д в конце месяца, 24 ноября (6 декабря), убедившись, что первые положительные отзывы не единичны, пишет Ж. А. Полонской: «Неожиданная судьба моей италиянской новеллы! В России ее не только не ругают, но даже хвалят…»
Вокруг «Песни» разгорелась полемика. Многих удивляла необычность сюжета, никак не связанного с злободневными вопросами (особенно в виду события 1 марта 1881 г.); отмечалось также, что новая повесть совершенно не похожа на всё ранее написанное писателем, «…очень милая сказка Тургенева, — писал, например, М. М. Антокольский, — жаль только, что это подражание есть шаг назад <…> А все-таки большое спасибо Тургеневу: он первый показал, что нам теперь лучше всего забыться, спать, бредить в фантастическом сне»[134].
Одним из первых на новое произведение Тургенева откликнулся В. П. Буренин. Для него поэтичность «Песни», необыкновенно удачное слияние в ней «самого глубокого реализма с самым странным фантастическим содержанием» послужили поводом к провозглашению идеи «чистого искусства». Восхищаясь тонкостью обработки далекого от современности сюжета «с мистической подкладкой», критик восхвалял автора за то, что тот, «отложив в сторону современную действительность, с ее тупыми и шарлатанскими злобами дня, дал читателям изящную поэму, не имеющую никакого отношения к героям и деяниям нашего времени» (Новое время, 1881, № 2045, 6 (18) ноября).
Буренину ответила киевская «Заря». В «Литературной заметке» М. Супина (М. И. Кулишера) говорилось, что «новелла Тургенева — вещь очень скучная и пустая, хотя и отделана мастерски» (Заря, Киев, № 251, 14 (26) ноября). По мнению критика, легенда не имеет абсолютно никакого смысла, а есть не более чем порождение праздной фантазии художника[135]. На статью в «Заре» тотчас откликнулись «Новости». В общем обзоре текущей литературы (1881, № 306, 18 (30) ноября) рецензент говорил о своем полном несогласии с мнением Кулишера, а через два дня газета публикует подробную статью В. В. Чуйко. Но Чуйко, как и Буренин, по существу ограничил свой разбор указанием на «необыкновенные красоты» этого «загадочного» и необычного для Тургенева произведения. Объявляя, что задача повести «воскресить дух и жизнь прошлого», и сравнивая «Песнь» с итальянскими хрониками Стендаля и легендами Флобера, рецензент «Новостей» недоумевал, почему писатель «на фоне итальянского Возрождения рисует нам картину странного мистицизма, напоминающую некоторые „aberration“ <заблуждения> современных нам спиритов и любителей таинственного» (Новости, 1881, № 308, 20 ноября (2 декабря)).
Отклики на «Песнь» были довольно разноречивыми. Одни обращали внимание на то, что Тургенев остается прежде всего «певцом любви», и говорили о «соприкосновении» поэзии повести с философией любви Шопенгауэра (Неделя, 1881, № 46, с. 1533–1536); другие видели в ней «легкий эскиз, набросанный в свободное время, при другой, более капитальной работе», и утверждали, что «нет надобности придавать ему какое-нибудь серьезное значение и делать из него выводы об упадке или неупадке таланта нашего романиста» (СПб Вед, 1881, № 316, 17 (29) декабря); третьи считали, что легенда представляет собою не более чем чисто литературную попытку «оживления» старых литературных форм (новелла эпохи Возрождения) и старого содержания (романтизм с его фантастикой), и при этом делали вывод о «космополитичности» повести (Мир, Харьков, 1881, № 11, с. 148–150).
Критика рассуждала о «превосходном образном языке», «музыке речи», «безукоризненно отделанной мозаичной работе» и сочувственно писала об авторе, «который в дни торжествующей злобы и ненависти, в дни, полные тревог и печали, нашел в своей лире звуки для песни торжествующей любви» (Дело, 1882, № 1, с. 98); говорила о непонятности идеи произведения и сетовала на отсутствие в нем проблем, «точно будто действительность не представляет достаточно задач серьезных, увлекающих, стоящих разбора», «точно будто нет в живом мире образов достаточно поразительных, чтобы не было необходимости усиливать их чем-то недосказанным, туманным, бесформенным» (Рус Вед, 1884, № 258). Порою суждения о «Песни» принимали анекдотическую форму. «Кстати, представьте: одна русская дама пресерьезно уверяла меня, что в России разгадали настоящее значение „Песни торж<ествующей> любви“, — писал Тургенев П. В. Анненкову 24 декабря 1881 г. (5 января 1882 г.). — Валерия — это Россия; Фабий — правительство; Муций, который хотя и погибает, но всё же оплодотворяет Россию, — нигилизм; а немой малаец — русский мужик (тоже немой), который воскрешает нигилизм к жизни! Какова неожиданная аллегория!?»
Эти разноречивые мнения вызвали статью Арс. И. Введенского, в которой была сделана попытка ответить оппонентам Тургенева и определить значение его произведения для современности. Излагая мнение критики о новой тургеневской повести, Введенский говорил, что «Песнь» «не имеет, по-видимому, решительно никакого отношения к нашему тревожному времени», да и невозможно требовать от писателя удовлетворения чьих-либо желаний видеть повесть той или иной. Он напоминал, что Тургенева много бранили и тогда, когда он писал о современных героях, и писал с сочувствием. Исходя из этого, критик защищал право писателя на изображение фантастического, особенно если оно «так идет той эпохе», и рассматривал повесть как произведение «в флоберовском роде». Если же, по словам Введенского, убрать фантастический элемент, то обнаружится главное достоинство произведения: оно — в тонком психологическом анализе и превосходных частностях; фантастика лишь углубляет этот психологизм. Это делает тургеневскую «сказку» современной, но не в злободневном, а в общечеловеческом смысле. Оценив «Песнь торжествующей любви» как психологическое, а не социальное или политическое произведение, Введенский точнее других критиков объяснил замысел Тургенева: недаром статья вышла из круга «Вестника Европы» (см.: Порядок, 1881, № 313, 13 (25) ноября).
С резкой критикой «Песни» выступил в «Отечественных записках» Н. К. Михайловский. Отвечая тем, кто увидел в этом произведении лишь «чистую поэзию», он заявлял, что если даже художник «захочет отдаться исключительно на волю своего влечения к прекрасному, то нравственный элемент все-таки бессознательно войдет в его работу, но войдет в том грубом, сыром виде, в каком он носится в окружающей художника среде». Не соглашаясь с критиками «Нового времени» и «Новостей», доказывая, что писатель, если он служит только чистой красоте, форме, неизбежно заключает в эту форму «очень низменное содержание», Михайловский задался целью раскрыть этот тезис на примере «Песни торжествующей любви». В полемическом задоре он свел свои рассуждения к тому, что это произведение — «очень скудная история из области низменных инстинктов, поль-де-коковский анекдот, который решительно не стоило вставлять в такую блистающую роскошью фантазии рамку» (Отеч Зап, 1881, № 12, с. 199–198).
Любопытным отзвуком критических суждений о «Песни» является начатый под непосредственным их впечатлением рассказ Н. С. Лескова «Богинька Рунькэ». Это — попытка оправдать фантастику легенды, указав на жизненность изображаемого. Лесков написал лишь вступление, в котором речь шла о споре вокруг новой тургеневской повести. Большинство участников спора, сравнивая ее «с подобными же по жанру произведениями» Флобера, находили, что это чисто поэтическое произведение, в котором Тургенев «превзошел» французского писателя. Но «один из желчных людей» (возможно, Лесков имеет в виду Михайловского) назвал повесть «торжеством [прелюбодеяния] разврата». Лишь кто-то из присутствовавших, «хранивший до сих пор молчание», в доказательство реальности тургеневского сюжета рассказал «ужасный случай в подобном роде», представляющий собой «мордовское предание». Этот-то случай и должен был составить содержание «Богиньки Рунькэ»[136].
Несколько особо стоит отзыв газеты «Страна» (Лукьянов Л. <Л. А. Полонский>. «Торжествующая любовь». Посвящается Тургеневу). По форме он представляет собою интимную переписку девушки и юноши и содержит тщательный разбор психологического состояния Валерии. Тургенева живо заинтересовала и эта переписка, и содержащийся в ней разбор повести. Он писал Л. Полонскому 29 декабря 1881 г. (10 января 1882 г.): «Сейчас прочел в № 152 „Страны“ Вашу переписку по поводу моей „Песни торжествующей любви“. Нечего и говорить, что из всех критиков, разбиравших эту небольшую вещь, Вы один „попали в точку“ — и сказали настоящее слово. Но скажите, Ваша корреспондентка — настоящее или вымышленное лицо? Если вымышленное, поздравляю Вас с таким вымыслом; если настоящее — поздравляю Вас с такой корреспонденткой». «Корреспондентка» Л. Полонского могла привлечь внимание писателя потому, что она испытывает тот же, что и героиня «Песни», невольный страх перед неведомым, не желая даже верить, в возможность реального истолкования таинственных событий, и просит своего друга разрешить волнующий ее психологический вопрос: «как должно понимать то, что на самом деле произошло с Валериею». В ответе на это недоумение заключен смысл рассуждений и объяснений Л. Полонского, которые сводятся к следующему. Фантастика «Песни» не является простым украшением стиля; в ней нашла свое выражение «общечеловеческая мысль», что естественность безотчетного проявления чувства есть одна из самых несомненных закономерностей жизни. Человек всегда испытывает «возможность иного, вовсе не безмятежного, не „клятвенного“, но неотразимого, иногда преступного, ломающего жизнь счастья». Стремление (хотя и слепое) к такому счастью и изображается в лице Валерии, в которой проснулась «неудовлетворенная потребность ее души» — любить не по привычке, а по велению чувства. С этим же связано противопоставление Муция и Фабио (Страна, 1881, № 152, 24 декабря, с. 5–7).
Несмотря на разноречие в оценках, большинство критиков признало поэтичность повести. Это и позволило Тургеневу сказать, что его новое произведение имело «неожиданный, чуть не огромный успех…» (письмо к Ж. А. Полонской от 4 (16) января 1882 г.). Еще большим, чем в России, оказался успех «Песни» за границей. В ноябре 1881 г. ее перевод появился сразу в двух немецких изданиях[137], а также — во французском[138]. Французский перевод «Песни» был сделан Тургеневым и П. Виардо (см.: Чайковский П. И. Переписка с Н. Ф. фон Мекк. М.; Л., 1963. Ч. 3, с. 425–426; Подъем, 1965, № 1, с. 145).
В 1882 г. повесть была издана и затем неоднократно переиздавалась) в Америке[139], а в 1884 г. — в Дании[140]. В письмах к друзьям писатель часто говорил о популярности своей «Песни». «…в России ее не ругали — а здесь в Париже даже находят, что я ничего лучшего не написал! Вот уж точно — „не знаешь, где найдешь, где потеряешь“», — пишет он Стасюлевичу 23 ноября (5 декабря) 1881 г., а на следующий день Ж. А. Полонской: «…во Франции меня пресерьезно уверяют, что я ничего лучшего не написал…». 9 (21) декабря 1881 г. Тургенев сообщает Стасюлевичу о предложениях европейских издательств: «Вследствие моей „Песни“ меня a la lettre бомбардируют запросами отовсюду», — а 28 января (9 февраля) 1882 г. уведомляет Я. П. Полонского: «Тэну обе мои вещи („Песнь“ и „Отчаянный“) очень понравились».
В конце XIX века были созданы либретто и написана музыка двух опер на основе тургеневского сюжета. Опера В. Н. Гартевельда, впервые поставленная в 1895 г. в Харькове, неоднократно затем (до 1909 г.) ставилась в Москве и во многих провинциальных театрах[141]. Опера А. Ю. Симона (либретто Н. Н. Вильде) шла в 1897 г. в Большом театре; партию Фабио пел Л. В. Собинов[142].
В советском литературоведении «Песнь торжествующей любви» обычно рассматривается в общем ряду так называемых «таинственных повестей» Тургенева («Сон», «Клара Милич» и др.)[143]. Ряд специальных работ посвящен сопоставлению «италиянской хроники» с многочисленными произведениями западноевропейской и русской литературы (новеллы эпохи Возрождения, Стендаль, Мериме, Флобер, Гофман и др.)[144].
(MDXLII). — Эта цифра указывает, что действие легенды происходит в 1542 году. Ряд исторических имен и указаний на события, появляющийся затем на страницах «Песни торжествующей любви», призван подкрепить достоверность сообщаемого. Однако некоторые из этих имен и событий не вполне согласуются с указанной датой (см. ниже: «архитектор Палладио», «новый папа» и т. п.).
«Wage Du zu irren und zu träumen!» — Эпиграф взят из стихотворения Шиллера «Текла».
Около половины XVI-го столетия… — Первоначально «Песнь торжествующей любви» начиналась иначе. «В середине сороковых годов…» Тургенев исправил эти слова по совету Стасюлевича, но ввел дату в подзаголовок — MDXLII. Согласившись, что точное указание времени действия противоречит тону «старинной итальянской рукописи», он писал своему редактору 11 (23) сентября 1881 г.: «„Сороковые“ годы можно заменить: около „половины“ или „середины“ — (памятуя дантовское in mezzo del camin и т. д.)…» Тургенев имеет в виду первый стих «Божественной комедии» Данте: «Nel mezzo del cammin di nostra vita» («В середине нашего жизненного пути»).
…в Ферраре (она процветала ~ искусств и поэзии)… — Расположенный близ устья реки По, на торговом пути из Болоньи в Венецию, город Феррара в XV–XVI веках становится одним из крупнейших центров поздней ренессансной культуры. При дворе герцогов д’Эсте находились выдающиеся писатели (Маттео Боярдо, Людовико Ариосто), художники, архитекторы и скульпторы (Тициан, Джулио Романо, Джакопо Сансовино, Франческо дель Косса, Козимо Тура, Эрколе да Феррара, Леон Баттиста Альберти). В начале XVI века в Ферраре появился один из первых в Европе сеетских театров.
…герцога Феррарского, Эркола — Лукреции Борджиа… — Феррарский герцог Эрколе II (1505–1559) вступил в правление в 1535 г. Он был сыном Лукреции Борджиа (1480–1519), дочери папы Александра VI и сестры известного тирана Цезаря Борджиа. Бесхарактерная и слабовольная, Лукреция стала игрушкой жестокой и коварной политики своего брата, пытавшегося создать в Италии сильное, объединенное единой монархической властью государство. С этой целью он дважды выдавал Лукрецию замуж; Альфонсо I д’Эсте, отец Эрколе II, был ее третьим мужем. В Ферраре Лукреция окружила себя поэтами, художниками; Ариосто посвятил ей одну из октав своего «Неистового Роланда».
…дочери французского короля Людовика XII. — Речь идет о Ренате Французской (Renée de France, 1510–1575), выданной в 1528 г. замуж за будущего Феррарского герцога Эрколе II. В результате этого династического брака Феррара заручалась поддержкой Франции: не прекращавшиеся более полувека войны за Италию между Испанией, Францией и Священной Римской империей («итальянские войны», 1494–1559) грозили маленькому феррарскому герцогству потерей самостоятельности. В Ферраре Рената Французская объединила вокруг себя не только известных ученых и артистов. Ее двор долгое время служил убежищем протестантам, среди которых был Кальвин.
…по рисунку Палладия… — Андреа Палладио (1508–1580) — крупнейший архитектор и теоретик архитектуры позднего Возрождения, создавший знаменитые и классические в своем роде здания в Виченце и Венеции. Популярность Палладио началась со времени постройки Базилики в Виченце (начала строиться в 1549 г.).
…живой бог, по имени Далай-Лама — глазами. — Далай-лама — верховное духовное лицо, воплощающее одно из наиболее почитаемых божеств — Авалош-Китешвары. Считается неумирающим, так как после смерти душа его, по представлениям буддистов, переселяется в одного из мальчиков, родившихся в момент его смерти, которого и избирают новым Далай-ламой.
…индийские брамины… — жрецы, составляющие высшую касту в Индии. Ср. стихотворение в прозе «Брамин» (с. 185). Своими сведениями об Индии Тургенев во многом был обязан Джеймсу Лонгу (см.: Алексеев М. П. Тургенев и Джеймс Лонг. — Т сб, вып. 1, с. 312–315).
…ширазским вином… — Шираз — город на юге Персии, известный своими широкими торговыми связями.
…изобразив ее с атрибутами святой Цецилии. — Цецилия — католическая святая, давшая обет девственности, покровительница музыки и музыкантов. Большей частью изображалась сидящею у органа, в белом платье, золотом венце и с лилией в руке. Образ этот не случаен в «Песни». Валерия, напоминавшая Фабию святую Цецилию, до встречи с Муцием олицетворяла собою душевную гармонию. Эта-то душевная гармония, «равновесие сил», как любил говорить Тургенев, нарушается внезапно проснувшимся чувством.
…знаменитый Луини — в Феррару… — Бернардино Луини (ок. 1480–1532) — художник — один из наиболее даровитых последователей Леонардо да Винчи. Известен преимущественно как автор фресок.
…читать Ариоста — по Италии… — Людовико Ариосто (1474–1533) провел жизнь при дворе феррарского герцога Альфонсо I д’Эсте. Созданная им в 1505–1532 гг. поэма «Неистовый Роланд» поставила его в ряд крупнейших поэтов позднего Возрождения. Кроме «Неистового Роланда» Ариосто создал для театра герцога несколько комедий.
…о немецком походе, об императоре Карле… — Тургенев имеет в виду один из эпизодов «итальянских войн» (см. выше). Феррарское герцогство было теснейшим образом связано с политикой пап и неизбежно оказывалось в самой гуще политических превратностей этой многолетней, почти непрекращавшейся войны. Однако о каком именно «немецком походе» говорит Муций, не совсем ясно. Возможно, речь идет о франко-имперской войне (1536–1538 или 1542–1544 гг.), события которой развертывались, главным образом, на территории Франции. Но не исключено, что Тургенев имеет в виду и так называемую Шмалькальденскую войну (1546–1548) или поход императора Священной Римской империи Карла V против союза немецких протестантских князей (Шмалькальденского союза), возникшего с целью оградить свою политическую и религиозную независимость от абсолютистских притязаний Карла.
…съездить в Рим, посмотреть на нового папу. — Не ясно, какого «нового» папу имел в виду Тургенев. Правивший в 1542 г., когда происходит действие повести, папа Павел III Фарнезе (1534–1549) вступил на папский престол задолго до отъезда Муция из Феррары. С именем Павла III связана попытка упрочить положение католической церкви, авторитет которой сильно пошатнулся в Италии после понтификата Льва X Медичи (1513–1521) и его сына Клемента VIII (1523–1534). Павел III начал борьбу с гуманизмом не только в самой Италии, но и за ее пределами, положив начало тому этапу в истории Западной Европы, который получил название контрреформации. В 1540 г. он официально учредил орден иезуитов, а в 1542 г. (в этот год происходит действие «Песни») — центральный инквизиционный трибунал в Риме, по образцу испанского.
…в виде рогатой тиары… — Тиара — древний головной убор египетских фараонов и других восточных царей; эпитет «рогатый» указывает на могущество и власть, которую имеет лицо, носящее тиару.
«После смерти». Наборная рукопись, 74 с.; после текста подпись и помета: Ив. Тургенев. Буживаль. Август. 1882. Хранится в ИРЛИ, ф. 293, оп. 3, № 136; описание см.: ПД, Описание, с. 17, № 47.
Клара Милич (После смерти)*
«После смерти». Корректурные гранки ВЕ. Полный текст первой корректуры с правкой Тургенева. 25 полос; после текста подпись: Ив. Тургенев. Хранится в ИРЛИ, ф. 293, оп. 3, № 136; описание см.: ПД, Описание, с. 17, № 48.
Корректурные гранки ВЕ. Часть текста второй корректуры с пометами М. М. Стасюлевича и правкой Тургенева. Хранится в ИРЛИ, ф. 293, оп. 3, № 136; описание см.: ПД, Описание, с. 17, № 48.
ВЕ, 1883, № 1, с. 13–62.
Впервые опубликовано: ВЕ, 1883, № 1, с подписью и пометой: Ив. Тургенев. Буживаль, Октябрь. 1882.
Печатается по тексту ВЕ с устранением явных опечаток, не замеченных Тургеневым, а также со следующими исправлениями по другим источникам:
Стр. 103, строка 16: «похужел и в личике осунулся» вместо «похудел и в личике осунулся» (по наборной рукописи).
Стр. 110, строка 35: «стыдно» вместо «стыдно» (по наборной рукописи).
Стр. 111, строки 28–29: «у вас чудесные яблоки!» вместо «у вас чудные яблоки» (по наборной рукописи).
Замысел повести относится к началу декабря 1881 г. Об этом свидетельствуют следующие строки письма Тургенева к Ж. А. Полонской от 20 декабря 1881 г. (1 января 1882 г.): «Презамечательный психологический факт — сообщенная Вами посмертная влюбленность Аленицына! Из этого можно бы сделать полуфантастический рассказ вроде Эдгара По». Однако к созданию произведения (не рассказа, а повести) Тургенев приступил значительно позднее, о чем известно из его письма к М. М. Стасюлевичу от 14 (26) августа 1882 г. Писатель сообщал: «…несколько дней тому назад я принялся за повесть <…>, да с тех пор так ретиво пишу, что настрочил уже половину (а во всей повести будет листа три печатных) и если так продолжится, то к Вашему приезду сюда (в конце будущей недели?) вся штука будет готова — и, если окажется годной, можно будет пустить ее в январской книжке». Вскоре работа над черновым автографом повести была закончена: 23 августа (4 сентября) 1882 г. Тургенев уже писал М. Е. Салтыкову, что «со скуки намарал какую-то небольшую вещицу», которая будет напечатана в «Вестнике Европы».
О том, что «вчера» (т. е. 3 (15) сентября) он «окончил» переписывание повести «После смерти», которая «на днях отправится <…> на суд и рассмотрение» П. В. Анненкова, Тургенев писал последнему 4 (16) сентября 1882 г. (ср. с письмом к Ж. А. Полонской от 11 (23) сентября 1882 г., в котором он также сообщал, что «переписал» повесть и на днях пошлет ее Анненкову «на суд и просмотр»), Анненков не замедлил прочитать наборную рукопись и 19 сентября (1 октября) 1882 г. послал Тургеневу свой отзыв, в начале которого с восхищением восклицал: «Мастер чудный! Пишу Вам под впечатлением только что прочитанной превосходной Вашей повести». Критик советовал Тургеневу «смело» посылать это произведение в печать «без всяких поправок, ибо тут нет ни одной фальшивой черты, никакого пробела и никакого преувеличения или чересчур сильного размаха фантазии». В заключение Анненков проницательно отмечал, что «самая искренняя вера в реальность галлюцинаций Аратова не покидает читателей, между тем как под ними он чувствует всё время невидимую струю натурального объяснения дела. Это и составляет премудрость художника» (Лит Насл, т. 73, кн. 1, с. 421).
Наборная рукопись состоит из 74 листов, которые пронумерованы до цифры 73 (цифра 16 — ошибочно на двух листах). Как это часто бывало у Тургенева, он и в этом случае, переписывая рукопись набело, вносил в нее довольно многочисленные исправления. Авторская правка сводилась к тому, что писатель зачеркивал отдельные слова и вписывал сверху другие, просто вычеркивал слова и даже фразы, наконец, вписывал поверх строк или на полях слова и фразы, добиваясь уточнения или большей выразительности.
Так, после слов: «погруженный в книги» (с. 68), Тургенев на полях вписал текст: «Он чуждался женщин — сдерживала прирожденная стыдливость», который как бы подготовлял читателя к тому, что уединенная жизнь Аратова будет прервана, что ему суждено испытать чувство любви. На л. 16 bis писатель заменил нейтральное слово «Так», зачеркнув его, фразой «С таким же увлеченьем» (с. 77). В другом месте — там, где рассказывается, как Аратов прочитал известие о смерти Клары («И вот однажды, пробегая „Московские ведомости“»), Тургенев после слова «пробегая» вставил над строкой: «уже не совсем свежие» (с. 86), чтобы подчеркнуть, что герой с некоторым опозданием узнал о данном событии. Это нужно было для всего дальнейшего хода повествования о разговоре Аратова с Купфером, от которого он слышит подробности смерти Клары, о поездке героя в Казань для свидания с матерью и сестрой Клары и пр. Еще ниже, где речь идет о том, как Аратов, уже охваченный чувством «посмертной влюбленности», внимал рассказу Купфера о Кларе и «требовал всё больших да больших подробностей», Тургенев перед приведенными словами вставил слова, усиливающие их смысл, а именно: «слушавший его с пожирающим вниманием» (с. 89). В рассказ о свидании Аратова с сестрой Клары в Казани, во фразу «горькое горе сказывалось в этой улыбке» Тургенев после слова «горькое» вставил слова «не переболевшее», усиливающие изображение скорби Анны, утратившей горячо любимую сестру (см. с. 97). Перед текстом «Голос перервался у Анны — в эту клевету» (с. 100) вписано несколько фраз, принадлежащих Анне, в которых подчеркивались положительные черты Клары («И кого бы она здесь полюбила — Ее отвергнуть… ее…»), в особенности ее чистота. Это было нужно особо отметить ввиду того, что и у Аратова одним из характерных качеств была именно его чистота.
29 сентября (11 октября) 1882 г. писатель сообщал Стасюлевичу: «На днях пошлю я Вам <…> рукопись моей повести „После смерти“». А 7 (19) октября Тургенев писал ему же, что наборная рукопись была вручена в Петербурге лично жене Стасюлевича, о чем известил писателя возвратившийся в Париж его посланный. Редактор «Вестника Европы» на л. 1 наборной рукописи зачеркнул заглавие «После смерти» и сверху синим карандашом написал: «Клара Милич», пометив тут же: «Заглавие изменено автором во время печатан<ия>». 4 (16) ноября 1882 г. Стасюлевич послал Тургеневу корректурные гранки «Вестника Европы», полный текст.
9 (21) ноября 1882 г. писатель сообщал Стасюлевичу, что посылает ему обратно «тщательно выправленную корректуру повести», что «опечаток оказалось очень мало…» Сохранились 25 гранок этой первой корректуры (весь набранный текст), которые Стасюлевич послал Тургеневу. В левом углу 1-й гранки рукою автора написано: «Исправив опечатки, печатать. — Ив. Тургенев». Ниже он же обозначил: «1883 г.»
Посылая Тургеневу корректуру (полосы 9 и 12), Стасюлевич сделал два замечания. Он отчеркнул на полях полосы 9 слова Клары, обращенные к Аратову при их свидании (см. с. 83 и с. 84), и написал: «Вот подлинные слова Клары!!» Против слов Аратова: «догадался — как вы выразились…» (с. 83) — Стасюлевич написал: «NB. Этого слова догадался она не выражала; всё сказанное ею подчеркнуто вы<ше>»[145]. Тургенев согласился с редактором и сделал вставку: «в вашем письме» (с. 83).
На полосе 12, в абзаце «Нет, не с актером, а с актрисой — Москвы никогда не покинет!» (с. 88–89), Стасюлевич подчеркнул в трех местах слово «что» и на полях написал: «NB. Что ничем не управляется; тут пропущена фраза вроде следующей: „Далее Купфер сообщил Аратову, что и т. д.“». Тургенев принял предложение Стасюлевича и буквально повторил его фразу, т. е. написал на полях: «Далее Купфер сообщил Аратову» (с. 89) (см. также письмо Тургенева к Стасюлевичу от 11 (23) ноября 1882 г., которое начинается словами: «…возвращаю Вам <…> присланные отрывки корректур»).
31 декабря 1882 г. (12 января 1883 г.) Тургенев записал в своем дневнике: «Повесть моя должна завтра появиться в „Ве<стнике> Е<вропы>“ — а 15-го в „Nouvelle Revue“ под заглавием: „Après la mort“…» (Лит Насл, т. 73, кн. 1, с. 394). Действительно, во французском переводе повесть была напечатана под заглавием «После смерти», которое писатель дал ей первоначально в русском оригинале. О том, что заглавие «Клара Милич» было предложено Стасюлевичем, свидетельствуют как письма самого Тургенева, так и его современников. В частности, Анненков с возмущением писал Тургеневу 7 (19) декабря 1882 г., узнав, очевидно, из его же письма, неизвестного, о намерениях редактора «Вестника Европы»: «Негодую на Стасюлевича за перемену заглавия Вашей повести. Глупее этого ничего сделать нельзя. Не подумал, осел, что именные заглавия выражают намерение автора представить тот или другой тип, а тут не в типе дело, а в редком и замечательном психическом явлении» (ИРЛИ, ф. 7, № 13, л. 89 об.).
О том же вспоминает в своих мемуарах, написанных в форме дневника, А. Н. Луканина. В записи от 23 декабря 1882 г. она приводит слова Тургенева о том, что М. М. Стасюлевич «нашел это заглавие <„После смерти“> слишком „lugubre“ <„мрачным“> и изменил — назвал рассказ именем этой женщины (Клара Милич)» (Сев Вестн, 1887, № 3, с. 80).
Однако из более ранних писем Тургенева к М. М. Стасюлевичу (от 11 (23), 12 (24) и 14 (26) ноября 1882 г.) явствует, что он сам дал согласие на изменение заглавия, т. е. пошел навстречу предложению редактора «Вестника Европы», хотя первоначальное заглавие («После смерти») более соответствовало основному замыслу писателя — показать «посмертную влюбленность».
В основе повести Тургенева лежит жизненная история. Это обстоятельство неоднократно подчеркивалось в его письмах. Так, например, Ж. А. Полонской он сообщал 17 (29) октября 1882 г.: «Мысль этой повести явилась мне после того, как Вы мне рассказали об Аленицыне (кстати, что он — жив? и посещает Вас?) и Кадминой». С Владимиром Дмитриевичем Аленицыным (1846–1910), магистром зоологии, Тургенев встречался у Я. П. и Ж. А. Полонских. Что же касается Кадминой, то по поводу нее Тургенев писал той же Полонской еще 20 декабря 1881 г. (1 января 1882 г.): «Я, помнится, видел раз эту Кадмину на сцене (когда она была еще оперной певицей; у ней было очень выразительное лицо)». Но лично с Кадминой Тургенев знаком не был, на что он указывал в письме к Л. Б. Бертенсону от 19 (31) января 1883 г.
Евлалия Павловна Кадмина (1853–1881), молодая талантливая певица (контральто), окончив Московскую консерваторию, в которой она была стипендиаткой Н. Г. Рубинштейна, сначала (с 1873 г.) с большим успехом пела на сцене Большого театра. Ее выступления (в частности, в «Иване Сусанине» и «Руслане и Людмиле» Глинки, «Русалке» Даргомыжского, «Опричнике» Чайковского, «Рогнеде» Серова) были тогда положительно оценены П. И. Чайковским[146]. В течение сезона 1875 / 76 года Кадмина была солисткой Мариинскога театра в Петербурге, а затем уехала на два года в Италию[147] для совершенствования вокального мастерства. По возвращении оттуда Кадмина выступала в Киеве, Харькове и Одессе сначала на сценах оперных театров, а затем перешла в драму. 4 ноября 1881 г. талантливая артистка покончила жизнь самоубийством, приняв яд при исполнении роли Василисы Мелентьевой в одноименной пьесе А. Н. Островского, во время спектакля на сцене драматического театра в Харькове[148].
В. Д. Аленицын, увидев однажды Кадмину, влюбился в нее. После смерти артистки любовь его приняла форму психоза[149]. По свидетельству других мемуаристов, Аленицын влюбился в Кадмину только после ее смерти[150]. Вся эта жизненная драма в то время имела шумный резонанс. Тургеневу рассказывали о самоубийстве Кадминой и посмертной влюбленности в нее Аленицына не только Полонская, но также М. Г. Савина и Л. Ф. Нелидова. Об этом свидетельствует, в частности, письмо Тургенева к Савиной от 17 (29) сентября 1882 г., в котором писатель благодарил ее за предложение «достать фотографию Кадминой» и прибавлял далее: «Теперь она <фотография> мне не нужна», так как повесть уже «окончена и переписана»[151]. Л. Ф. Нелидова в своих мемуарах «Памяти И. С. Тургенева» пишет: «Помню длинный разговор о том, в какой мере и каким путем художник может пользоваться действительностью как материалом для своего литературного творчества. Тургенев разрешил этот вопрос наглядным примером, написав „Клару Милич“. Я долго не знала, с какой целью он подробно и настойчиво расспрашивал меня о моем знакомстве с А<леницыным>, с певицей К<админой>. Те же вопросы предлагал он также Ж. А. Полонской. А затем мы обе прочли прекрасную повесть — и узнавали и не узнавали свои рассказы в художественном их претворении» (ВЕ, 1909, № 9, с. 225–226).
Наконец, можно предположить, что Тургеневу было известно (в пересказе кого-либо из знакомых) первое из художественных произведений, посвященных Е. П. Кадминой, — драматическая сцена с двумя действующими лицами (Она и Он), которая под заглавием «Я жду. Еще есть время (Дорогой памяти незабвенной артистки)» и за подписью *** была напечатана в киевской газете «Заря» (1881, № 286, 30 декабря)[152]. Заключительная реплика героини — «Не хотел любить меня живую, так мертвую полюбишь, может быть» — явно перекликается с изображенной Тургеневым «посмертной влюбленностью» Аратова в Клару.
Л. Поляк, подробно рассмотрев вопрос о прототипах в этом произведении, в заключение указывает, что Кадмина «послужила действительным прототипом Клары Милич — она была не только исходным пунктом для Тургенева при создании Клары, но в своих основных чертах, конечно творчески преображенных, перешла в художественный образ». Что же касается В. Д. Аленицына, то при создании образа Аратова он «являлся только исходным пунктом и контаминировался в творческой фантазии Тургенева с другими образами» (Поляк, с. 237, 232).
Что касается истории взаимоотношений Клары Милич и Аратова, то она целиком вымышлена Тургеневым (Кадмина не знала даже о существовании Аленицына)[153].
Как известно, многие из последних произведений Тургенева («Старые портреты», «Отчаянный», «Стихотворения в прозе») до появления их в печати читались в Париже (обычно самим автором) на литературно-музыкальных вечерах, устраиваемых им и П. Виардо. На одном из таких вечеров, который состоялся, очевидно, в конце ноября 1882 г., были прочитаны «первые главы» повести «Клара Милич», что, по мнению автора, «должно было показаться публике так же скучным, как и „Стихотворения в прозе“» (см. письмо Тургенева к Ж. А. Полонской от 2 (14) декабря 1882 г.).
Неизвестно точно, кто именно присутствовал на этом чтении, но можно предположить, что там был, в частности, В. В. Верещагин, с которым Тургенев постоянно общался в Париже в последние годы жизни. В своей книге, вышедшей в свет после смерти Тургенева, художник писал: «Судя по последним работам, включая сюда и „Клару Милич“, надобно думать, что вряд ли талант автора „Отцов ц детей“ поднялся бы до прежней высоты» (Верещагин В. В. Очерки, наброски, воспоминания. СПб., 1883, с. 132).
Однако мнения читателей, в том числе и представителей литературного мира, были иного рода.
Вскоре после появления произведения в печати Тургенев получил ряд откликов на него со стороны друзей. Так, Ж. А. Полонская в недатированном письме (по-видимому, от февраля 1883 г.) сообщала автору: «Ваш рассказ „Клара Милич“ я прочла в ночь после первого дня нового года. Он мне очень понравился и произвел на меня сильное впечатление; долго я уснуть не могла <…> Аленицын пробежал Ваш рассказ, узнал Кадмину и остался недоволен — нашел, что Вы ее не поняли и не могли понять и что, кроме его, никто не только не поймет, но и не вправе ее понять, сам же он пишет драму „Актриса“, где он ее выставил будто так, как следует <…> досадует на меня, — зачем я Вам писала о Кадминой, так как Кадмина его собственность» (Звенья, т. 8, с. 247).
Анненков 6 февраля н. ст. 1883 г. снова писал Тургеневу с восхищением: «Перечел „Клару Милич“, еще раз облизался и остаюсь при прежнем мнении. Дело совсем не в разительном сходстве портрета с несчастной Кадминой, чем, кажется, всего более занята публика, а в психическом процессе, вызванном ее страстью у человека, не распознавшего ее при жизни» (ИРЛИ, ф. 7, № 13, л. 95–96). О том, что многие из современников склонны были видеть в повести Тургенева лишь изображение трагической судьбы этой артистки, свидетельствует категорический ответ писателя одному из них (Л. Б. Бертенсону) от 19 (31) января 1883 г.: «История Кадминой (лично с которой, т. е. с Кадминой, я знаком не был) послужила мне только толчком к написанию моей повести. Биография Клары (Милич) мною вымышлена, а также и отношения ее к Аратову — типу, сохранившемуся в моей памяти еще со времен молодости».
Повесть произвела вполне благоприятное впечатление на некоторых из современных Тургеневу писателей. Так, Стасюлевич в письме к жене от 12 (24) сентября 1883 г. сообщал, что Гончаров «говорил о Тургеневе без горечи и очень хвалил его „Клару Милич“» (Стасюлевич, т. 3, с. 235). О восторженном отношении к этому произведению Н. С. Лескова рассказывает его сын, А. Н. Лесков:
«Я помню появление „Клары Милич“. В течение 2–3 месяцев отец никому не давал проходу и со всеми говорил только о новой тургеневской повести.
— Вы не читали „Клары Милич“?
Отрицательный ответ вызывал в нем чувство, смешанное из сострадания к вашему невежеству и глубокого недоумения» (Лесков А. Н. Н. С. Лесков по воспоминаниям сына. — Вестник литературы, 1920, № 7 / 19, с. 6).
Другой младший современник Тургенева, И. А. Бунин, вспоминая о том, как символисты в конце восьмидесятых годов «утверждали, что в те годы русская литература „зашла в тупик“, стала чахнуть, сереть, ничего не знала кроме реализма, протокольного описывания действительности», восклицал: «Но давно ли перед тем появились, например, „Братья Карамазовы“, „Клара Милич“, „Песнь торжествующей любви“?» (Бунин И. А. Воспоминания. Париж, 1950, с. 21).
Первые печатные отклики на повесть Тургенева были также положительными. И писатель имел все основания записать 15 (27) января 1883 г. в своем дневнике: «Повесть моя появилась и в Петербурге и в Москве — и, кажется, и там и тут понравилась. Чего! даже Суворин в „Новом времени“ расхвалил» (Лит Насл, т. 73, кн. 1, с. 398). Действительно, Незнакомец (А. С. Суворин), назвав это произведение «перлом», отмечал далее, что образ Клары Милич навеян Кадминой, которая подверглась идеализации под пером писателя, и что понять ее «глубокий талант <…> заставить жалеть об этом таланте, которого ждала лучезарная слава, об этой женщине, которая соединила в себе лучшие дары артистки, мог только большой талант и такой искренний гуманист, как Тургенев» (Новое время, 1883, № 2460, 3 января).
Арс. И. Введенский также причислил повесть к «поэтическим перлам, свидетельствующим о полной еще силе поэтического таланта автора» (Голос, 1883, № 6, 6 января).
В. В. Чуйко в «Литературной хронике», подобно Суворину, упомянул о Кадминой. Он также находил, что ее портрет у Тургенева «несколько идеализирован и почти наверное в нем существуют черты, не существовавшие в оригинале». Одно из замечаний критика показывает, что он совершенно не понял замысла писателя. По мнению Чуйко, повесть можно было бы кончить самоубийством Клары Милич, и тогда в ней было бы «больше художественного единства и даже, может быть, больше правды» (сцены «галлюцинаций и таинственных видений» он считал «вводными»). В заключение Чуйко все же писал, что повесть эта является «высоко поэтическим созданием» и принадлежит «к лучшим произведениям Тургенева». Особо отмечал он, что в «Кларе Милич» «форма изумительна и язык изящен в высшей степени» (Новости и Биржевая газета, 1883, № 6, 8 (20) января).
Несомненные литературные достоинства и руку мастера, «не утратившего своей творческой силы под бременем пройденного жизненного пути», усматривал в повести Тургенева и анонимный рецензент «Одесского листка». Вспомнив о Кадминой, которая летом 1881 г. выступала в Одессе на драматической сцене, он справедливо писал: «Конечно, Клара — далеко не точный портрет Кадминой, изображенный реалистом, старающимся сделать верную копию действительности; это создание художника, проникающего в сердце, умеющего читать в душе» (Одесский листок, 1883, № 6, 9 (21) января).
Вполне сочувственным оказался и отзыв, автором которого был А. М — в (А. П. Милюков)[154], отмечавший, что, «несмотря на некоторую эксцентричность в характере лиц и фантастическую исключительность в развязке рассказа, он приковывает к себе читателей своими подробностями и самостоятельностью взгляда, свойственного истинному дарованию» (СПб Вед, 1883, № 18, 18 января).
В отличие от газетных откликов оказались суровыми мнения о повести Тургенева критиков радикальных журналов. Так, в «Журнальных заметках» «Дела» выступил М. П. (М. А. Протопопов), обвинявший Тургенева в увлечении спиритизмом (1883, № 2, Современное обозрение, с. 33).
Критик «Русского богатства». Созерцатель (Л. Е. Оболенский), в статье, озаглавленной «Обо всем. (Критические этюды)», в шутовском тоне излагал содержание «Клары Милич»; повесть сравнивалась им с «Фаустом» Тургенева и предпочтение отдавалось последнему, где налицо «живая, светлая правда» и «поэзия деталей» (Рус бог-во, 1883, № 2, с. 464).
В защиту Тургенева от нападок критика «Русского богатства» выступил в «Неделе» П. М. (П. О. Морозов). Вполне сочувственно отнесясь к повести Тургенева, он усматривал в ней дальнейшее развитие темы, затронутой в «Песни торжествующей любви». По его мнению, «любовь Аратова к Кларе, вполне осознанная им только после утраты этой женщины, до тех пор любимой бессознательно, — то же торжествующее чувство, всецело захватывающее человека, с каким мы встретились в первой новелле» (Неделя, 1883, № 10, 6 марта, столб. 316).
Как уже указывалось выше, Тургенев, собираясь взяться за разработку темы «посмертной влюбленности», предполагал сначала написать рассказ «вроде Эдгара По» (см. с. 424). Однако тургеневские методы ввода в повествование «таинственного» иные, нежели у американского писателя. По мнению Л. В. Пумпянского, «Тургенев тщательно стушевывает таинственный характер явления, растворяет его в рассказе, обставляет рядом чужеродных элементов (например, комически-бытовых), вообще пользуется целым аппаратом средств для сплава таинственной части рассказа с нейтральным материалом» (Т, Сочинения, т. 8, с. XIII). Пумпянский отмечает, что у Тургенева почти всегда налицо введение элементов второго, естественного толкования таинственного явления. В качестве примера исследователь приводит конец XVIII главы повести «Клара Милич», где даются два толкования («таинственное» и естественное) причины нахождения в руке Аратова (после его кончины) пряди волос Клары.
Основная сюжетная линия повести взята Тургеневым из жизни. Но мотив любви после смерти, любви, которая сильнее смерти, занимал писателя и ранее, отчасти в «Несчастной» (1868), «Фаусте» (1855) и в заключительных строках романа «Отцы и дети» (1861) (см.: Поляк, с. 240).
Замысел повести «Клара Милич» возник у Тургенева независимо от Э. По, хотя у этого писателя подобные мотивы также имеются в ряде произведений («Элеонора», «Морэлла», «Леди Лигейя» и др.). Л. Поляк, сопоставив повесть Тургенева с рассказами Э. По, приходит к справедливому выводу, именно: наличие общих мотивов у обоих писателей (посмертная любовь, галлюцинация) не позволяет, однако, говорить о литературном влиянии Э. По на Тургенева, ибо этому препятствует «противоположность их стиля, отсутствие композиционного сходства» (Поляк, с. 244)[155].
Нет также оснований сближать «Клару Милич» с драмой Кальдерона «Любовь после смерти» (1651). Кроме заглавия и имени героини (у Кальдерона она названа доньей Кларой Малек), повесть Тургенева, первоначально названная им «После смерти», не имеет ничего общего с произведением испанского драматурга[156]. Значительно ближе «Клара Милич» (отчасти по сюжету, а также по общей тональности и сходству некоторых деталей) к рассказу французского писателя Вилье де Лиль Адана (Villiers de L’Isle-Adam A., 1840–1889)[157] под названием «Véra» (по имени героини)[158]. Это был оригинальный прозаик, произведения которого наполнены странными видениями и снами. С. И. Родзевич в статье «Тургенев и символизм» первым указал на элементы сходства между «Кларой Милич» и «Верой» Вилье де Лиль Адана. В то же время он отметил, что, хотя «иррациональная» стихия нашла в последней повести Тургенева «достаточно яркое выражение», с нею «соединяется доля врожденного скептицизма», чего не наблюдается в «Вере» Вилье де Лиль Адана[159].
«Клара Милич» связана с рядом более ранних произведений Тургенева. В последней повести писателя нашла отражение старая его мысль о воздействии на человека таинственных сил, лежащих вне его, в природе (ср. с «Поездкой в Полесье», «Фаустом», «Призраками»). Это не мистицизм в обычном его понимании, но некое «двоемирие», ведущее свое начало от романтизма.
По мнению Г. А. Бялого, «таинственное» у Тургенева (в частности, и в «Кларе Милич») связано с интересом писателя к «положительному», эмпирическому естествознанию (см.: Бялый Г. Тургенев и русский реализм. М.; Л., 1962, с. 209–213, 220–221).
Еще при жизни Тургенева его повесть была переведена на ряд западноевропейских языков.
Так, 15 января 1883 г. повесть появилась во французском переводе под заглавием «Après la mort» в «Nouvelle Revue». В этом французском переводе имеется пассаж, которого нет в русском тексте. После абзаца на с. 312, который оканчивается фразой: «Oh! ce baiser» (в оригинале: «О, этот поцелуй» — с. 115), следует текст: «Il y a des gens, pensait-il encore, qui, s’ils apprenaient tout ceci, me prendraient pour un fou. Si ces gens savaient quelle sérénité règne à présent dans mon esprit! Et il souriait de nouveau» («Существуют люди, — думал он еще, — которые сочли бы меня безумным, если бы узнали всё это. Если бы эти люди представляли себе, какое спокойствие царит сейчас в моем уме! И он снова улыбался»). Чем объясняется это отличие французского перевода от текста, напечатанного в «Вестнике Европы» и печатавшегося с тех пор во всех изданиях Сочинений Тургенева, сказать трудно. В конце повести во французском переводе (с. 314) опущена фраза, имеющаяся в русском тексте: «Смерть! Смерть, где жало твое?»
26 ноября (8 декабря) 1882 г. Тургенев, посылая Л. Пичу корректурные листы французского перевода, с которого тот должен был сделать перевод на немецкий язык, писал: «1.) Немецкий перевод не должен появляться до 15 января; 2.) о своем переводе Вы не должны ничего сообщать — ни заглавия, ни содержания и т. д. Во всем прочем сам перевод в полном Вашем распоряжении. „Berliner Tageblatt“ запрашивал меня об этом. Я отослал этого господина к Вам».
Л. Пич, ознакомившись с текстом французского перевода, указал на допущенную писателем ошибку, а именно: обыкновенную фотографию (глава XIV) технически невозможно превратить в стереоскопическую. 13 (25) декабря 1882 г. Тургенев, отвечая Л. Пичу, писал ему: «Вы правы, я сделал изрядную ошибку со стереоскопом. В оригинале этого теперь, к сожалению, исправить нельзя. В переводе Вы легко можете это сделать. Например, вместо того, чтоб самому изготовлять стереоскопический снимок, Аратов может приобрести его у фотографа (Клара, будучи актрисой, снялась так в Москве — в той же позе, что и на фотографии), или же сестра вместо фотографии дает Аратову стереоскопический снимок. Предоставляю Вам, как говорят, carte blanche на этот счет». Появился ли в «Berliner Tageblatt» перевод повести Тургенева, осуществленный Л. Пичем, установить не удалось из-за отсутствия номеров этой газеты за 1883 г. в библиотеках Москвы, Ленинграда и Риги. Но в марте того же года был напечатан другой немецкий перевод повести. Он вышел в Мюнхене отдельным изданием: Turgenjew J. Klara Militsch. Novelle. Deutsch von Wilhelm Henkel.
На английском языке под заглавием «Clara Militch» повесть впервые была опубликована в «The independent» (1884, XXXVI, oct. 9, 16, 23, p. 1306–1308, 1338–1340, 1370–1372). См. об этом: Yachnin R. and Stam David H. Turgenev in English. A Checklist of Works by and about him. New York, 1962, p. 26.
Под заглавием «Klára Miličova» был опубликован в 1883 г. и чешский перевод повести, выполненный И. Пенижеком (см.: Pižl F. Список чешских переводов сочинений И. С. Тургенева и статей о нем, изданных на чешском языке. — Каталог выставки в память И. С. Тургенева. Составили Ф. А. Витберг и Б. Л. Модзалевский. 2-е изд. СПб., 1909, с. 306).
Перевод «Клары Милич» на болгарский язык был напечатан в пловдивской газете «Марица» (1883, №№ 461 и 464). В сербском переводе Милана Данина повесть появилась в 1884 г. под названием «Клара Милиhева» (см.: Чуич Г. Т. Русская литература на сербском языке. — Труды Воронежского гос. ун-та. Воронеж, 1926. Т. 3, с. 124). В 1880-х годах она была издана и на румынском языке (см. об этом в статье: Валериу Чобану. Творчество Тургенева в Румынии. — Румынско-русские литературные связи второй половины XIX — начала XX века. М., 1964, с. 122).
Повесть Тургенева вдохновила композитора А. Д. Кастальского на создание в 1909 году оперы в четырех действиях под заглавием «Клара Милич»[160]. При этом отрывок (строфа XLV) из поэмы Тургенева «Андрей» (1846) положен был композитором в основу романса Клары Милич, а стихотворение «Весенний вечер» (1843) послужило текстом дуэта. Исполняемая в первом действии охотничья песня также была написана на слова стихотворения Тургенева — восьмого отрывка («Перед охотой») из цикла «Деревня» (1846) (см.: наст. изд., т. 1, с. 63). Наконец, в качестве мелодекламационного номера в оперу был введен текст одного из стихотворений в прозе — «Сфинкс» (1878). Впервые опера «Клара Милич» была поставлена в Москве 11 ноября 1916 г. В одной из рецензий на этот спектакль к достоинствам оперы критик (Вл. Держановский) относил ее инструментовку. «Сильным драматическим напряжением, — писал он, — отмечена смерть Клары», есть «интересные подробности» «в свидании Клары с Аратовым на бульваре. Но всё это меркнет перед <…> романсами, в законченной, выразительной и лаконичной музыке которых воплотился образ несчастной, безумной Клары» (Утро России, 1916, № 316, 12 ноября).
…прозвище получил «инсектонаблюдателя». — «Наблюдателя за насекомыми».
…по методе Парацельсия. — Речь идет о знаменитом швейцарском враче и естествоиспытателе Парацельсе (Paracelsus) Теофрасте Бомбасте (1493–1541), который упоминается также в романе «Отцы и дети» (глава XX).
Имя «чернокнижника» он — знаменитого Брюса… — Имеется ввиду Брюс Яков Вилимович (1670–1735) — один из самых просвещенных сподвижников Петра I, который вскоре после смерти последнего «удалился от службы» и «со страстью» предался науке. И. Е. Забелин в статье «Библиотека и кабинет графа Я. В. Брюса» указывает, что «едва ли не в это время он <Брюс> утвердил за собою в народе имя величайшего чернокнижника, предсказателя и вообще колдуна, делавшего чудеса. До сих пор еще ходят эти предания и в самой Москве, а особенно в околотке его подмосковной» (Летописи русской литературы и древности, издаваемые Николаем Тихонравовым. М., 1859. Т. I, отд. III, с. 29; см. также: Пекарский П. Наука и литература в России при Петре Великом. СПб., 1862. Т. I, с. 289–290).
…английский кипсэк — Гюльнар и Медор… — Кипсэк (англ. Keepsake) — альбом с гравюрами, подарочное издание для дам. Гюльнара и Медора — героини поэмы Байрона «Корсар» (1814).
…к постройке Храма Спасителя… — Строительство этого храма в Москве (в ознаменование спасения от нашествия Наполеона в 1812 г.) продолжалось более 30 лет и было закончено в 1883 г.
…брал аккорды с уменьшенной септимой… — Имеются в виду так называемые уменьшенные септаккорды — диссонирующие созвучия, служившие излюбленным средством для характеристики остродраматических ситуаций в операх XVIII–XIX веков. С середины XIX века широкое пользование уменьшенными септаккордами стало считаться избитым приемом.
…фантазию Листа на вагнеровские темы… — Речь идет об одном из переложений Листа на темы из опер Вагнера. Пианистическая эффектность фантазий Листа требовала виртуозных качеств от исполнителя.
…Рашель она или Виардо?.. — Рашель (Rachel), настоящее имя Элиза Феликс (1820–1858) — знаменитая французская трагическая актриса, гастролировавшая в России в 1850-х годах (в Петербурге — в 1853 г., в Москве — в начале 1854 г.). Тургенев видел Рашель, в частности, в пьесе г-жи Жирарден «Клеопатра» в Париже в 1847 (см.: Т, ПСС и П, Письма, т. I, с. 270–271, 573). О выступлениях Рашели в «Баязете» Расина упоминается в романе «Новь» (глава XXVI). В данном случае вопрос заключается в том, является ли эта девушка (Клара Милич) драматической или оперной артисткой (но с драматическим талантом, как П. Виардо).
…щедринский очерк… — Возможно, имеется в виду один из очерков «Современной идиллии» Салтыкова-Щедрина; они печатались в 1877–1878 гг. в «Отечественных записках» (действие повести Тургенева происходит весной 1878 г.).
Это была девушка ~ даровитая — сказывалась во всем. — О сходстве между этим портретом Клары Милич и внешностью Е. П. Кадминой см.: Анненский Иннокентий. Книга отражений. М., 1979, с. 41.
…романс Глинки: «Только узнал я тебя…» — Написан в 1834 г. на слова «Романса» А. А. Дельвига (1823); первая строфа его:
…романс Чайковского: «Нет, только тот, кто знал свиданья жажду…» — Написан в 1869 г. на слова Гёте в переводе Л. А. Мея (1857); первая строфа:
Тургенев впервые слышал этот романс, вероятно, 16 марта 1871 г. в Москве на концерте из произведений Чайковского (см.: Шольп А. Е. И. С. Тургенев и «Евгений Онегин» Чайковского. — Т сб, вып. 1, с. 171). Е. Ардов (Апрелева) рассказывает о том, что П. Виардо исполняла этот романс «со свойственной ей страстью, выразительностью и безукоризненной дикцией» в 1875 г. на одном из литературно-музыкальных утренников, устраивавшихся Тургеневым в пользу русской библиотеки в Париже (из воспоминаний об И. С. Тургеневе. — Рус Вед, 1904, № 18, 18 января). О том, что знаменитая певица пела этот романс и в более поздние годы, свидетельствует также Г. А. Лопатин (см.: Революционеры-семидесятники, с. 131). Исполнение Кларой Милич одного из романсов Чайковского не случайно. Тургеневу, очевидно, было известно, что прототипу его героини, Е. П. Кадминой, Чайковский посвятил свой романс «Страшная минута», написанный им на собственный текст (см.: Глумов А. Н. Музыка в русском драматическом театре. М., 1955, с. 394).
…в письме Татьяны послушаешь. — Тургенев заставляет свою героиню после исполнения ею романса Чайковского выступить с декламацией. В предшествующей главе повести он подчеркнул, что Клара Милич «и поет превосходно, и декламирует, и играет». Писателю было известно, что прототип его героини — Е. П. Кадмина сначала была оперной артисткой, а затем перешла в драматическую труппу. Возможно также, что, заставляя Клару Милич читать с эстрады письмо Татьяны, Тургенев знал, что Кадмина однажды (15 апреля 1873 г.) с большим успехом прочитала его же на вечере в Московской консерватории (см.: Московская консерватория. 1866–1966. М., 1966, с. 100).
…роман Вальтера Скотта: «Сен-Ронанские воды…» — «St.-Ronan’s Well» (1823); французский перевод напечатан был в Париже в 1824 г. и вскоре появился в книжных лавках Петербурга и Москвы. В 1828 г. издан был русский перевод под заглавием, указанным Тургеневым. Отклики на этот роман В. Скотта есть у Пушкина; о нем же писал, высоко его оценивая, Белинский. «Сен-Ронанские воды» — роман из жизни современной Англии (единственный среди исторических романов В. Скотта). Главная сюжетная линия его — трагическая судьба Клары Моврай (правильнее — Моубрей) и ее возлюбленного Тирреля.
«Цыганка» (Аратов не мог придумать худшего выражения) — что она ему? — «Цыганкой» мать писателя, В. П. Тургенева, называла Полину Виардо. На то, что внешний облик знаменитой певицы «близок, быть может, не случайно, к облику Клары Милич», указывает С. И. Родзевич в статье «Тургенев и символизм» (Родзевич С. И. Тургенев. К столетию со дня рождения. 1818–1918. Статьи. I. Киев, 1918, с. 130).
…Красов — Клара Мобрай! — Имеется в виду стихотворение В. И. Красова (1810–1854) «Клара Моврай» (1839), написанное после чтения романа Вальтера Скотта «Сен-Ронанские воды». Тургенев цитирует его не точно. У Красова заключительные строки:
(см.: Красов В. И. Стихотворения. М., 1859, с. 111, а также примечания В. В. Гуры в кн.: Красов В. И. Стихотворения. Вологда, 1959, с. 160–161).
«С великим прискорбием ~ страшного поступка». — Этот отрывок (с незначительными изменениями) был включен Н. Н. Соловцовым-Федоровым в его драму «Евлалия Рамина», впервые поставленную в Москве на сцене «Нового театра» Лентовского 10 февраля 1884 г. Героиня пьесы (ее прообразом также была Кадмина) решается на самоубийство (отравление), услышав газетное известие о гибели Милич.
— Помнится, в «Груне» Островского. — Пьесы под таким названием у Островского нет. Может быть, речь идет о драме «Не так живи, как хочется» (1855), в которой одну из героинь зовут Груша (то же самое, что и Груня — уменьшительное от имени Аграфена). Эта пьеса могла запомниться Тургеневу, так как в свое время на ее появление в «Москвитянине» (1855, т. V) откликнулся «Современник» в «Заметках о журналах», автором которых был Некрасов (напечатаны без подписи. — Совр, 1856, № 2, отд. V, с. 211). Тургенев, несомненно, читал тогда этот номер журнала, в котором, кстати, была напечатана вторая часть его романа «Рудин». Кроме того, он знал и оперу А. Н. Серова «Вражья сила» (1867), написанную на сюжет драмы Островского. А в период создания повести Тургеневу, возможно, было известно, что Е. П. Кадмина с успехом выступала в драмах Островского «Гроза» и «Бесприданница».
…а какое выразительное лицо! — В письме к Ж. А. Полонской от 7 (19) декабря 1881 г. Тургенев вспоминал, что у прототипа Клары Милич, Е. П. Кадминой, также «было очень выразительное лицо».
Ему снилось: Он шел по голой степи — заалел венок из маленьких роз. — См. стихотворение в прозе «Встреча. Сон» (1878), при жизни Тургенева не опубликованное. Сны вообще играют значительную роль в развитии сюжета и характеристиках героев многих произведений Тургенева (см.: «Накануне», гл. XXXIV, «Первая любовь», гл. XXI, «Призраки», «История лейтенанта Ергунова», «Несчастная», гл. XX, «Сон», «Старые портреты», «Песнь торжествующей любви»). Не случайно в одном из писем к П. Виардо 1849 г. Тургенев, удивляясь реальности ощущений, испытанных им во сне, сказал: «…жизнь есть сон, и сон есть жизнь» (Т, ПСС и П, Письма, т. I, с. 366, 493), перефразируя название драмы Кальдерона «Жизнь есть сон» (1631–1632). См. также: Петровский М. Таинственное у Тургенева. — В сб.: Творчество Тургенева / Под ред. И. П. Розанова и Ю. М. Соколова. М., 1920, с. 81–83.
…дворник их о чем-то ~ Как бы не подальше куда-нибудь!» — Имеется в виду ссылка в Сибирь. Аресты и последующая ссылка молодежи, особенно студенчества, были обычным явлением в 1870-е годы, в частности, в Москве (см.: Ткаченко П. С. Московское студенчество в общественно-политической жизни России второй половины XIX века. М., 1958, с. 123). Об этих событиях прямо говорится в начале главы XIV — см. размышления Платониды Ивановны.
…Разве не сказано в библии: «Смерть, где жало твое?» — По поводу этого места П. В. Анненков писал Тургеневу 1 октября н. ст. 1882 г.: «Справьтесь, пожалуйста, кажется, ни в одном Евангелии нет восклицания: „Смерть, где твое жало?“, а только в каком-то гимне или проповеди» (ИРЛИ, ф. 7, № 13, л. 84 об.). Действительно, в Евангелии нет этого изречения — оно содержится в «Слове Иоанна Златоуста», произносимом во время пасхальной заутрени, и взято из Библии (Книга пр. Осии, гл. 13, ст. 14).
А у Шиллера — sollen leben! — Близкую по смыслу строку см. в стихотворении Шиллера «Siegesfest» (1803): «Und die Todten dauern immer» («А мертвецы продолжают жить», в переводе Жуковского — «Жизнь отживших неизменна»).
…у Мицкевича: «Я буду любить — по скончании века!» — У Мицкевича эта мысль выражена в заключительных строках стихотворения «Разговор» («Rozmowa», 1825):
Ср. с письмом к М. М. Стасюлевичу от 22 июня (4 июля) 1876 г., где последняя строка стихотворения приведена в более близком к оригиналу переводе: «до конца света и после конца света».
…один английский писатель — «Любовь сильнее смерти!» — Тургенев, видимо, ошибся. Словами: «L’amour est plus fort que la Mort, a dit Salomon…» («Любовь сильнее смерти, сказал Соломон…») — начинается рассказ «Véra» («Вера») французского писателя Вилье де Лиль Адана, впервые опубликованный в «Semaine Parisienne» 7 мая 1874 г.
…пробежали легкими арпеджиями… — Арпеджио (итал. arpeggio — «как на арфе») — исполнение звуков аккорда вразбивку, большей частью начиная с нижнего тона. Применяется при игре на арфе, фортепьяно и других музыкальных инструментах.
…стклянку яду — И в газетах об этом было! — Прототип Клары Милич — Е. П. Кадмина, отравившись на сцене Харьковского театра во время спектакля, умерла не в театре, а дома, через несколько дней (см.: Заря, Киев, 1881, № 250, 13 ноября).
Называли мне эту пьесу… в ней является обманутая девушка... — Возможно, имеется в виду «Бесприданница» Островского, впервые поставленная в Москве на сцене Малого театра 10 ноября 1878 г. и в Петербурге — 22 ноября того же года (роль Ларисы здесь исполняла М. Г. Савина). В таком случае Тургенев допускает анахронизм: Е. П. Кадмина выступала в этой драме позднее, в 1881 г.
…верил в шиллеровский «мир духов». — Может быть, имеется в виду незаконченный роман Шиллера «Духовидец» (1789).
Перепелка*
«Рассказы и сказки для детей. Ив. Тургенева. I. Перепелка. Буживаль. 1882». Черновой автограф рассказа хранится в отделе рукописей: Bibl Nat, Slave 78, лл. 173–176; описание см.: Mazon, p. 99; фотокопия (неполная, 3 с.) — ИРЛИ, Р. I, оп. 29, № 268.
Рассказы для детей И. С. Тургенева и графа Л. Н. Толстого. С картинками академиков В. М. Васнецова, В. Е. Маковского, И. Е. Репина и В. И. Сурикова. М.: Изд. П. А. Берс и Л. Д. Оболенского, 1883, с. 9–19.
Впервые опубликовано в сборнике: Рассказы для детей. М., 1883, с подписью: Ив. Тургенев (ценз. разр. 10 декабря 1882 г.); изд. 2-е — М., 1886.
Печатается по тексту первой публикации.
В января 1881 г. С. А. Толстая обратилась к Тургеневу с просьбой написать что-либо для журнала «Детский отдых», издававшегося ее братом П. А. Берсом. Ответив согласием, Тургенев писал ей 27 января (8 февраля) 1881 г.: «…постараюсь это сделать как можно скорее. Я, вероятно, воспользуюсь тем рассказом об умирающей перепелке, на который намекает граф». Тургенев имел в виду случай на охоте, о котором он рассказал Полине Виардо в письме из Куртавнеля от 28 июля (9 августа) 1849 г. «Знаете ли вы, — писал Тургенев, — что куропатки отлично разыгрывают представления? Они очень хорошо умеют притворяться, будто они ранены, будто они насилу летают, они кричат, они пищат, и всё это, чтобы заманить за собою собаку и отвлечь ее от места, где находятся их птенцы. Материнская любовь третьего дня чуть не обошлась очень дорого одной из них: она так превосходно сыграла свою роль, что Султан схватил ее. Но так как он perfect gentleman[161], то он только смочил ее своею слюной и вырвал у нее несколько перьев; я возвратил свободу этой отважной матери и слишком хорошей актрисе». Видимо, то же Тургенев позднее сообщил и Л. Н. Толстому, который увидел в этом зерно сюжета будущего рассказа для детей. С. И. Лаврентьева, познакомившаяся с Тургеневым в мае 1881 г., вспоминая одну из своих бесед с ним, писала: «Вот я обещал Толстому, — говорил Тургенев, — написать что-нибудь для „Детского отдыха“, да и то не знаю, когда соберусь. Разве расскажу один случай, поразивший меня в детстве, когда охотник подстрелил птицу, и она, лежа у меня на руке, смотрела на меня таким взглядом, будто спрашивала: „За что же это?“»[162]
Сохранившийся в Париже черновой автограф свидетельствует о том, что у Тургенева возник замысел отдельного цикла «Рассказов и сказок для детей», который он собирался открыть «Перепелкой», помеченной цифрой «I»[163]. Черновой автограф, как позволяют судить имеющиеся у нас в фотокопии отрывки, изобилует тонкой стилистической правкой, но существенных отличий от основного текста не содержит. Ряд сокращений и вычеркиваний свидетельствует о том, что Тургенев стремился выдержать повествование о гибели перепелки в строгих и лаконичных тонах. (Например, на с. 121 после слова «пожертвовала» было зачеркнуто: «Очень я тут задумался». На той же стр. вместо «Отец удивился» было: «Отец удивился и спросил: — Ты ее хочешь так близко похоронить?»).
Датирован автограф 23 сентября (5 октября) 1882 г. Затем он был, по всей вероятности, перебелен Тургеневым. Окончательно рассказ был завершен во второй половине октября 1882 г. 19 (31) октября 1882 г. Тургенев предуведомлял Л. Н. Толстого: «На днях вышлю Вам прекоротенький рассказец „Перепелка“ — помните, я обещался написать его для детского журнала». И, наконец, 26 октября (7 ноября) 1882 г. Тургенев выслал Толстому «Перепелку» с сопроводительным письмом: «Вот Вам, милый Лев Николаевич, тот небольшой рассказ, который я обещал графине для детского журнала, издаваемого ее братом. Если бы этот журнал уже прекратился, то Вы можете, буде рассказ окажется годным, отдать его в какой-нибудь другой детский журнал». Вслед за этим С. А. Толстая обратилась к Тургеневу с предложением о включении «Перепелки» в издаваемый ее братом и Л. Д. Оболенским сборник рассказов Толстого и Тургенева для детей. Тургенев отвечал ей 10 (22) ноября 1882 г.: «…не только согласен на Ваше предложение, но искренне рад чести явиться вместе с рассказами Льва Николаевича, хотя подобное соседство и опасно для моего рассказца».
«Перепелка» была напечатана вместе с рассказами Л. Н. Толстого «Кавказский пленник», «Бог правду видит, да не скоро скажет» и «Чем люди живы» (последний публиковался также впервые). Иллюстрировать сборник взялись В. М. Васнецов, В. Е. Маковский, И. Е. Репин и В. И. Суриков. Узнав об этом, Тургенев писал Л. Н. Толстому 15 (27) декабря 1882 г.: «Моей „Перепелке“ Вы делаете слишком большую честь, снабжая ее рисунками таких художников, как Васнецов и Суриков. Она только тем и хороша, что послужила материалом для их таланта».
Получив в начале января 1883 г. уже изданную книгу, тяжело больной Тургенев благодарил Толстого в письме от 8 (20) января 1883 г.: «Милый Лев Николаевич, хотя я еще принужден прибегать к помощи чужой руки, но не хочу откладывать своего спасибо за присланный Вами прекрасный подарок. Издание прекрасно, и рисунки тоже. Моей „Перепелке“ оказана большая честь; поблагодарите от меня князя Оболенского, от которого я получил очень любезное письмо». Позднее Л. Н. Толстой в трактате «Что такое искусство?» (1897–1898) вспоминал о тургеневском рассказе и иллюстрациях к нему как о чем-то едином: «…Васнецов нарисовал к рассказу Тургенева „Перепелка“ — картину, в которой изображен спящий с оттопыренной верхней губой мальчик и над ним, как сновидение — перепелка. И эта картинка есть истинное произведение искусства» (Толстой, т. 30, с. 146).
Вскоре после выхода рассказа в свет появился перевод его на польский язык в газете «Kraj» (1883, № 46 — «Przepiórka»). Е. Дюран-Гревиль перевел его на французский язык; этот перевод был напечатан уже после смерти писателя, 8 сентября н. ст. 1883 г., в «Revue politique et littéraire» (p. 293–295) с подстрочным примечанием: «Этот маленький рассказ является последним рассказом Тургенева, опубликованным в России. Этот рассказ был написан по просьбе его друга графа Л. Толстого для сборника, предназначенного для детей, и появился на русском языке в Санкт-Петербурге несколько месяцев назад. В нем мы вновь находим ту особую утонченность чувств и то трогательное сострадательное отношение к животным, которые составляют очарование некоторых его стихотворений в прозе, опубликованных нами в конце прошлого декабря» (перевод с французского). Этот перевод был, вероятно, знаком немецкому критику и историку литературы, другу Тургенева Юлиану Шмидту» когда он писал посвященную памяти Тургенева статью, предназначенную для русской печати. В этой статье строки, характеризующие Тургенева-пейзажиста, как бы прямо навеяны одним из его последних рассказов. «Всюду, — писал Ю. Шмидт, — Тургенев подмечал художественные образы, но самый богатый материал доставлял ему лес, который он, как страстный охотник, изучил во всех его типах. Тургенев не был пейзажистом по профессии; во время своих путешествий он много насмотрелся красот, природы, но истинно чувствовал он только родную природу <…> Он изучал ее не как праздный гуляющий, а как охотник. Каждый звук в природе должен быть понятен охотнику, малейшее дрожание ветки, дуновение ветерка, каждая мимолетная тень может выдать присутствие добычи. Охотник должен привыкнуть к напряженности всех чувств — он обязан одинаково внимательно слушать, видеть, обонять. Голос каждой птицы знаком ему, он чувствует к каждой из них искренний интерес, что, однако, не мешает ему убивать их. Охотничьи картины Тургенева возбуждают безусловное доверие: все чувства его действуют одновременно, и изображаемый им ландшафт перестает быть просто картиной; от него веет живой действительностью. А как чудно хороши бывают иногда эти мимолетные световые воздушные картины!» (Новое время, 1883, № 2704, 8 (20) сентября).
Косвенный отзыв о рассказе содержится и в воспоминаниях С. А. Толстой, написанных много лет спустя, к двадцатой годовщине смерти Тургенева. «Когда он был уже очень болен, — вспоминала С. А. Толстая, — он прислал мне маленькую фотографическую карточку с его подписью и написал мне доброе ласковое письмо. В то же время Иван Сергеевич прислал мне свой прелестный рассказ „Перепелка“, который он мне подарил для сборника детских рассказов, издаваемого моим братом» (Орловский вестник, 1903, № 224, 22 августа). В. В. Стасов, сообщая в письме к Н. А. Римскому-Корсакову от 6 августа 1903 г. о своем впечатлении от рассказа Мопассана «Любовь» писал «…что это за прелестный маленький бриллиантик, эта последняя вещица, — история застреленного чирка, птички-самки, и плачущего и стонущего над нею чирка, птички-самца, настоящий чудесный pendant к прелестной же вещице Тургенева „Перепелка“» (Римский-Корсаков Н. Полн. собр. соч. М., 1963. Т. 5, с. 436).
Вспоминал картину, воспроизведенную в тургеневской «Перепелке», в связи с собственными охотничьими наблюдениями — случаем с не улетевшей от раненой вороны другой птицей, — и М. М. Пришвин: «Быть может, эта раненая ворона была дочерью, и, как обыкновенно, мать прилетела к ребенку своему для защиты, как у Тургенева описана тетеревиха-матка: раненая, вся в крови прибежала на манок. Так постоянно бывает в куриной породе» (Пришвин М. М. Собр. соч. М., 1956. Т. 3, с. 425). Зарисовки, сделанные Тургеневым как будто непосредственно во время охотничьих блужданий, Пришвин называет «открытием им нового мира», когда «поэт» дает «сигнал» другому человеку и тот «повернет свои глаза в ту сторону, куда раньше он не смотрел» (там же, с. 568)[164].
Черновые автографы шестидесяти восьми стихотворений в прозе, без заглавия, составляющие четыре группы в большой тетради среди автографов других произведений 1874–1879 годов: 1) 1 стихотворение, 1 с.; 2) 13 стихотворений, 6 с.; 3) 4 стихотворения, 2 с.; 4) 50 стихотворений, 38 с. с авторской пагинацией «1-40» (ошибочно пропущены цифры 37 и 38). Хранятся в отделе рукописей Bibl Nat, Slave 86; описание см.: Mazon, p. 80, 83; фотокопии — ИРЛИ, Р. I, оп. 29, № 258, 326, 262, 248.
«Я шел среди высоких гор…» — черновой первоначальный автограф. 1 с. почт. бум. Хранится в отделе рукописей Bibl Nat, Slave 78; описание см.: Mazon, p. 95; фотокопия — ИРЛИ, Р. I, оп. 29, № 234.
Черновой автограф стихов для «Двух четверостиший». Первоначальный набросок на обрывке листа почт. бум. Хранится в отделе рукописей Bibl Nat, Slave 77; описание см.: Mazon, p. 101; фотокопия — ИРЛИ, Р. I, оп. 29, № 241.
Беловой автограф восьмидесяти трех перенумерованных стихотворений, без заглавия, с предисловием «К читателю» и перечнем названий стихотворений под заглавием «Сюжеты». Тетрадь, 131 с. текста с авторской пагинацией «1-135» (ошибочно пропущены цифры 124–129 и не учтены первые 2 с.: «К читателю» и «Сюжеты»). Хранится в отделе рукописей Bibl Nat, Slave 96; описание см.: Mazon, p. 90–91; фотокопии — ИРЛИ, Р. I, оп. 29, № 316.
Перебеленные автографы на отдельных листах (с текстом на обеих сторонах) стихотворений: «Деревня», 2 с.; «Роза», 2 с.; «Лазурное царство (Сон)» и «Христос (Сон)», 2 с. Хранятся в отделе рукописей Bibl Nat, Slave 77; описание см.: Mazon, p. 89–90; фотокопии — ИРЛИ, Р. I, оп. 29, № 246, 245, 243.
«Senilia. [40] 50 стихотворений в прозе». Наборная рукопись; каждое стихотворение на отдельном листе (некоторые листы заполнены текстом и на обороте), без авторской пагинации; объединены и сброшюрованы в тетрадь с нумерацией по листам «1-55» (л. 2 — заглавие, л. 3 — «К читателю», л. 4 — перечень названий 40 стихотворений, л. 5-55 — текст 50-ти стихотворений). Хранится в ИРЛИ, собрание П. Я. Дашкова, ф. 93, оп. 2, № 260.
Корректура (гранки на папиросной бумаге) «Вестника Европы» с авторской правкой, 25 л. Гранки наклеены на чистые листы тетради вслед за наборной рукописью с нумерацией «56-106».
Письма к Стасюлевичу от 14 (26) августа, 17 (29) сентября, 29 сентября (11 октября), 3 (15) октября, 4 (16) октября, 13 (25) октября, 14 (26) октября 1882 г. с поправками к тексту «Стихотворений в прозе».
ВЕ, 1882, № 12, с. 473–520.
Первая часть стихотворений (см. с. 125–172) впервые опубликована: ВЕ, 1882, № 12, под заглавием: «Стихотворения в прозе И. С. Тургенева» и с предисловием «От редакции»; эта часть печатается по журнальному тексту с перечисленными ниже исправлениями по наборной рукописи и другим рукописным источникам, а также по письмам Тургенева к М. М. Стасюлевичу. В этом же разделе печатается (по наборной рукописи) и стихотворение «Порог» (с. 147–148), не помещенное в ВЕ по цензурным соображениям.
Вторая часть стихотворений (с. 173–189), при жизни автора не публиковавшихся, печатается по беловому автографу.
Исправления в первой части стихотворений:
Стр. 123, название цикла: «Senilia. Стихотворения в прозе» вместо «Стихотворения в прозе» (по наборной рукописи).
Стр. 125, строки 1–6[43]: «К читателю» вместо «От редакции» (по беловому автографу и наборной рукописи).
Стр. 125, строка 3: «июня» вместо «июля» (по черновому и беловому автографам и перебеленным автографам на отдельных листах).
Стр. 125, строка 20: «дверями» вместо «дверьми» (по черновому и беловому автографам, перебеленным автографам на отдельных листах и наборной рукописи).
Стр. 128, строка 30: «что старушка» вместо «что эта старушка» (по черновому и беловому автографам и наборной рукописи).
Стр. 129, строка 3: «страшная неистовая буря» вместо «страшная буря» (по беловому автографу и наборной рукописи).
Стр. 129, строка 14: «махнет на него» вместо «махнет» (по беловому автографу и наборной рукописи).
Стр. 130, строка 18: «было ни темно, ни светло» вместо «не было ни темно, ни светло» (по черновому и беловому автографам).
Стр. 132, строка 11: «А нищий ждал» вместо «А нищий всё ждал» (по черновому и беловому автографам и наборной рукописи).
Стр. 132, строка 3: «Ты всегда говорил правду» вместо «„Услышишь суд глупца…“ Ты всегда говорил правду» (по черновому и беловому автографам и наборной рукописи).
Стр. 134, строки 19–20: «голоском» вместо «голосом» (по наборной рукописи).
Стр. 135, строка 36: «круча» вместо «кручь» (по Письмам к Стасюлевичу).
Стр. 136, строки 14–15: «армячишко на эти богатырские плеча» вместо «армячишка на эти богатырские плечи» (по черновому и беловому автографам и наборной рукописи).
Стр. 137, строка 36: «Злюка» вместо «Злюк» (по черновому я беловому автографам).
Стр. 137, строки 42–43: «не меняя ни манеры» вместо «не меняя манеры» (по черновому и беловому автографам).
Стр. 138, строка 45: «и юноши» вместо «а юноши» (по черновому и беловому автографам и наборной рукописи).
Стр. 141, строка 75: «Сообрази» вместо «Вообрази» (по черновому и беловому автографам и наборной рукописи).
Стр. 142, строка 16: «ринулся» вместо «кинулся» (по черновому и беловому автографам и наборной рукописи).
Стр. 143, строки 1, 10–11 и 20: «Черепа», «черепов» и «черепа» вместо «Черепья», «черепьев» и «черепья» (по Письмам к Стасюлевичу).
Стр. 144, строка 27: «Вольно ж» вместо «Вольно же» (по черновому и беловому автографам и наборной рукописи).
Стр. 144, строки 30 и 45: «Петра́» вместо «Пётра» (по черновому и беловому автографам и наборной рукописи).
Стр. 144, строка 41: «Митряй» вместо «Митрий» (по черновому и беловому автографам и наборной рукописи).
Стр. 146, строка 1 (заглавие): «Памяти Ю. П. Вревской» вместо «Памяти Ю. П. В-вской» (по корректуре ВЕ).
Стр. 150, строка 14: «а богатство» вместо «и богатство» (по беловому автографу и наборной рукописи).
Стр. 152, строка 13: «небо» вместо «море» (по черновому автографу).
Стр. 160, строки 49–50: «я видел, как опустились и повисли ее руки, как окаменели ноги» вместо «я видел, как окаменели ее ноги» (по черновому и беловому автографам).
Стр. 162, строка 3: «в него» вместо «на него» (по черновому и беловому автографам).
Стр. 162, строки 3–4: «веселый день» вместо «весенний день» (по беловому автографу и наборной рукописи).
Стр. 165, строка 2: «в 1805 году» вместо «в 1803 году» (по беловому автографу и наборной рукописи).
Стр. 172, строка 3: «следующую» вместо «следующее» (по беловому автографу и наборной рукописи).
Стр. 177, строка 29: «Август, 1877» вместо «Август, 1878» (по черновому автографу).
Стр. 178: вставлены в двух случаях даты — «Январь, 1878» (по черновому автографу).
Первые черновые записи стихотворений 1877–1879 годов находятся в одной из тетрадей автографов Тургенева. В ней они еще не сформированы в единый цикл и разбросаны группами на листах между другими его произведениями, написанными в основном в середине и во второй половине 1870-х годов. На первом листе тетради — оглавление, составленное самим Тургеневым. В разных местах перечня произведений, содержащихся в этой тетради, трижды упоминаются: «6 страниц Posthuma», «2 стр. ½ Posthuma» и «40 стр. Posthuma»[44]. «Posthuma» (лат. — «Посмертные») — первое заглавие цикла стихотворений, говорящее о том, что эти произведения не предназначались к печати при жизни автора. Это заглавие возникло после записи стихотворений в тетради, так как в самих черновиках оно нигде не встречается, но уже здесь есть определение этого нового жанра: «Стихотворения без рифмы и размера»[45], отмеченное на полях перед стихотворением «Сон 1-й».
Раньше других, судя по датам, была написана группа стихотворений «2 стр. ½ Posthuma», в которую вошли черновые тексты стихотворений «Дрозд I» и «Дрозд II», датированные августом 1877 г. Позднее на полях рукописи были записаны стихотворения «Соперник» и «Мне жаль…».
Следующая группа стихотворений — 6 страниц Posthuma — заключала в себе сначала только восемь стихотворений без заглавий (каждое из них было обозначено крестиком и отделялось одно от другого пробелами), шесть из них датировано. Позднее над крестами некоторых стихотворений появились заглавия. К этой группе стихотворений относятся: Без гнезда, Кубок, без заглавия <Чья вина> — все три датированы январем 1878 г.; без заглавия и без даты <Деревня>; [Сон 1-й] Старуха (Сон), без даты; без заглавия <Разговор>; Враг и друг, февраль 1878; «Услышишь суд глупца и смех толпы холодной», февраль 1878. Судя по почерку и цвету чернил, стихотворения записывались: сначала первые три и, возможно, четвертое и пятое; потом «Разговор»; наконец — седьмое и восьмое. Позднее, карандашом, была поставлена нумерация около трех стихотворений: (1) Без гнезда, (2) Кубок, (3) Старуха. Помимо этих восьми стихотворений, на полях, более мелким почерком, позднее были набросаны еще пять: Нищий, Близнецы, Собака, Проклятие, Довольный человек; все они датированы февралем 1878 г. Наиболее трудными для чтения являются черновые тексты «Деревни» и «Старухи».
В оглавлении Тургенева не помечено одно стихотворение, без даты, набросанное отдельно, на оставшейся половине страницы после заключительных строк рассказа «Сон», который — как помечено тут же автором — был закончен 5 (17) мая 1876 г. Это стихотворение, написанное вслед за стихотворениями «Дрозд. I. II», сначала, видимо, не имело и заглавия, так как надпись Сон 1-й <Встреча> сделана явно позднее. Тургенев думал им открыть серию «снов», судя по спискам, набросанным на полях тетради (см. с. 449).
Последняя группа — 40 стр. Posthuma — черновики остальных пятидесяти стихотворений 1878–1879 годов. Ниже приводится перечень стихотворений в порядке их записи. В 1878 году записаны 34 стихотворения. С датой апрель: без заглавия <Дурак>, без заглавия <Чернорабочий и Белоручка>, Черепья, Пир у Верховного Существа, Восточная легенда; без даты: Конец света (Сон); апрель-май: Два двустишия <Два четверостишия>; май: Роза в грязи <Роза>, Гад, Щи; апрель-май: Necessitas — Vis — Libertas (Барельеф), [Воробей] Герой, Последнее свидание, Фантазия <Посещение>, Житейское правило <«Хочешь быть…»>; май: Порог, Насекомое (Сон); апрель: Маша!; июнь: Писатель и критик, С кем спорить; июль: Корреспондент, Старик, Два богача; август: Видение <Два брата>, Спасское; сентябрь: Б. Ю. П. В. <Памяти Ю. П. Вревской>, [авг.], Спасское — Париж; декабрь: Я шел среди высокихгор…, без заглавия <Песочные часы>, Христос (Сон), Нимфы, Когда меня не будет…, Сфинкс, Эгоист (2 редакции). Следующие 16 стихотворений записаны в 1879 году. С датой май: Милостыня, Камень, Голубь <Голуби>[46], Завтра… завтра…; нюнь: Я встал ночью…, Лазурное царство; август: Сон <Природа>, Повесить его! «Что я буду думать…»; сентябрь: «Как хороши, как свежи были розы…»; без даты: «Когда я один»; ноябрь: Стой! без заглавия <Мы еще повоюем, Н. Н., Морское плавание>; внизу страниц без даты и без заглавия — <Монах> и <К***>; без даты — «О моя молодость!..»
На полях рукописи есть наброски неосуществленных замыслов. На с. 7, около текста «Двух двустиший» <«Два четверостишия»>, написано заглавие и одна строка: <1 нрзб.>. «Я еще не похоронен заживо, как он… но я» <не закончено>. На с. 21 рядом со стихотворением «Б. Ю. П. В.» <«Памяти Ю. П. Вревской»> записан следующий текст, обведенный рамкой: «NB. Можно будет сделать когда-нибудь фантастический рассказ о человеке, убившем жену и которого потом преследует ее тень, привидение, которое он сам никогда не видел, но которое видят другие… Это должно довести его до отчаяния, до самообвинения, до самоубийства… Я видел такой сон, — из него можно нечто сделать».
Среди пачек других рукописей Тургенева есть два черновика, имеющих отношение к рукописям «Стихотворений в прозе»: первый черновой набросок стихотворения «Я шел среди высоких гор…» и черновик с вариантами стихов для «Двух четверостиший».
Черновые рукописи «Стихотворений в прозе» дают богатый материал для изучения их творческой истории, потому что все эти произведения очень тщательно отрабатывались писателем именно в черновиках. Не говоря уже об огромной работе стилистического характера, можно наблюдать, как первоначально скупая схема отражения какого-либо реального бытового факта обрастала фразами, сообщающими стихотворению особое настроение и глубокое смысловое обобщение. Той же цели служили и приписки заключительных фраз ко многим стихотворениям, сделанные позднее, уже после даты или рядом с датой (например, в стихотворении «Морское плавание», где конец увеличивался постепенно, в три приема, отчего содержание его все более приобретало окраску и настроение всего цикла «Senilia»). При всей тщательности стилистического и смыслового усовершенствования стихотворений, план и композиция каждого из этих маленьких произведений устанавливались сразу же и не менялись; каждое из них представлялось автору замкнутым и единым художественным целым.
Благодаря черновикам можно судить и о более точных датах, впоследствии измененных, некоторых стихотворений (см. ниже).
Последнее стихотворение в прозе в черновом автографе было помечено ноябрем 1879 г. С этого времени наступает перерыв в полтора года: следующая группа стихотворений появилась только в июне 1881 г. Однако писатель не перестает о них думать, — именно в это время он переписывает их набело. В парижском архиве Тургенева (Slave 96) сохранилась большая тетрадь, посвященная исключительно «Стихотворениям в прозе» (беловой автограф). Она содержит в себе 83 стихотворения: 68, переписанных из чернового автографа, за 1877-79 годы и 15 новых, из которых семь написано в июне 1881 г., пять — в июне 1882 г., одно в октябре и два в ноябре 1882 г. Эта большая тетрадь особенно ценна для исследователей творчества Тургенева, являясь единственным полным собранием «Стихотворений в прозе», составленным самим автором в том порядке, какой представлялся ему в то время наиболее совершенным. По этой тетради, строго следуя композиции, определенной Тургеневым, «Стихотворения в прозе» впервые напечатал Шарль Саломон в переводе на французский язык в книге: Tourguénev. Poèmes en prose. Première traduction intégrale publiée dans l’ordre du manuscrit original autographe avec des notes par Charles Salomon. Gap. 1931. Там же в послесловии дано подробное описание de visu всей рукописи.
На первом листе тетради есть помета рукой Тургенева: «Эта книга куплена 12 фев. / 31 янв. 1878 в Париже»; тот же текст повторен и на французском языке. Вслед за ним, на другом листе, идет авторское обращение «К читателю». Над обращением в качестве эпиграфа цитировалась строка из стихотворения Шиллера «Текла» (см. комментарий, с. 476). Затем следуют 130 страниц текста стихотворений с авторской нумерацией «1-135», а в конце тетради — 23 чистых листа. Заглавия еще нет, но рукопись представляет собой законченный цикл «Стихотворений в прозе»; возможно, уже в 1880 году Тургенев мыслил видеть эти стихотворения напечатанными отдельной книгой, так как в этом варианте обращения «К читателю» было: «не читай этой книжки <курсив ред.> сподряд…»
На обороте первого листа Тургенев составил перечень стихотворений под заглавием «Сюжеты». Этот интересный документ нельзя считать оглавлением к тетради беловых автографов, потому что стихотворения здесь записаны в иной последовательности; вместе с тем он не является и списком стихотворений, составленным по черновой тетради, так как здесь нарушен хронологический порядок их написания. Впервые этот лист был воспроизведен фототипическим способом в указанной выше книге Ш. Саломона и к нему была дана расшифровка текста во французском переводе, не везде правильная.
Ниже приводится перечень стихотворений в порядке их авторской нумерация.
Сюжеты
1. Черный дрозд, 1, 2
2. Без гнезда
3. Кубок
4. Чья вина?
5. На распутье (Гсркулес)
6. Завидово
7. Деревня (Стихотворения в прозе) Февраль 1878 1, 2
8. Разговор (две горы)
9. Памяти Ю. В.
10. 9 фев(раля) 1821
11. Два друга (Смерть, кот(орая) приходит примирить)
12. Умирающая мать
13. Нищий (руку пожал)
15. Черепья
16. [К Н. Н. (?)] Гад
16. Капля
17. Форум (с головой Цицерона)
18. Нимфы
19. Соперник
20. Мне жаль…
21. Собака
22. Враг и друг
23. Услышишь суд глупца…
24. Проклятие
25. Довольный человек.
26. Близнецы
27. Извозчик («Маша» ночью).
28. Роза
29. Воробей (защ(ищает) де т(ей)
30. Елисейские поля (беспечальная)
31. Фантазия (Серо-розовая летучая мышь)
32. Порог
33. Дурак (рец(ензент))
34. Спла — [Право] — Свобода — Необходимость
35. Восточная легенда. Пир у Верховного Существа
36. Белоручка и Чернорабочий
37. Восточная легенда
38. [Двустишие] [Четверостишие] Два четверостишия
39. Щи
40. Писатель и критик
41. Два плода
42. Эгоизм и добродетель (Виардо)
43. Русский язык
44. С кем спорить?
45. Корреспондент
46. Старик
47. Два богача
48. О моя молодость!!!
49. Vagitus
50. Любовь и голод
51. [Уходящая жизнь] Песочные часы
52. Сфинкс
53. Бедняк
54. Камень
55. Завтра, завтра!
56. Я встал ночью…
57. Природа.
58. Повесить его!
59. Что я буду думать…
60. Как хороши, как свежи были розы…
61. Светляк
62. Стой!
63. Уистити
64. Молитва
65. Двойник
66. Пришитые крылья (?)
67. Перепелка
68. Встреча близ сада, 18-й и 20-й в.
Сны
1. Старуха
2. Лазурное царство
3. Конец света
4. Женщина
5. Христос
6. Арабески
1. Дорога к солнцу
2. Планета
3. Насекомое
Пейзажи
1. Морское плавание (Переезд в Англию из Гамбурга)
2. Тучи и белый голубь (в Спасском)
В этом перечне записано 80 названий стихотворений (если считать, что названия «Дрозд. 1.2» и «Деревня. 1.2» включают каждое по два стихотворения, что в «Арабесках» помечено два стихотворения под одним номером, что под № 66 написано два названия и что, вместе с тем, одно стихотворение повторяется дважды под разными наименованиями — «Морское плавание» и «Уистити»). Тургенев перенес из чернового автографа в перечень прежде всего названия стихотворений 1877–1879 годов, но не в порядке их создания; не вошли сюда следующие шесть названий: Житейское правило («Хочешь быть…»); К*** («То не ласточка…»); «Я шел среди высоких гор…»; «Когда меня не будет…» — все 1878 года; «Мы еще повоюем» и «Монах» — 1879 года. Пропуск их в перечне трудно объяснить. Девять стихотворений записаны под названиями, которые в черновом автографе не встречаются, но легко угадываются. Так, название: 11. Два друга (Смерть, которая приходит примирить) — соответствует содержанию стих. «Последнее свидание»; 27. Извозчик — стих. «Маша!»; 30. Елисейские поля (беспечальная) — вероятно, стих. «Н. Н.»; 42. Эгоизм и добродетель (Виардо) — стих. «Эгоист»; 49. Vagitus <Крик> — стих. «У-а… У-а!..»; 50. Любовь и Голод — стих. «Два брата»; 53. Бедняк — стих. «Милостыня»; 63. Уистити — стих. «Морское плавание»; Тучи и белый голубь… (Пейзажи, 2) — «Голуби». Кроме стихотворений 1877–1879 годов, в список вошли и три стихотворения 1881–1882 годов, которые впервые были записаны в тетради беловых автографов: 43. Русский язык; 49. Vagitus <У-а… У-а!>; 64. Молитва.
Большой интерес представляют 14 названий стихотворений, рукописи которых не обнаружены и которые большей частью, по-видимому, говорят о неосуществленных замыслах писателя. Это: 5. На распутье (Герк<улес>); 6. Завидово; 7. Деревня. 2. 10. 9 фев. 1821; 1.2. Умирающая мать; 16. Капля; 17. Форум (с головой Цицерона); 41. Два плода; 61. Светляк; 66. Пришитые крылья (?). Две птичьи смерти; 67. Перепелка; 68. Встреча близ сада, 18-й и 20-й в. Из раздела «Сны»: 6. Арабески. 1) Дорога к солнцу. 2) Планета. В этом списке встречается знакомое заглавие — «Перепелка». «Рассказ об умирающей перепелке», упоминаемый Тургеневым в письме от 27 января (8 февраля) 1881 г. к С. А. Толстой, вероятно, сначала в замыслах Тургенева и в его устных рассказах существовал как стихотворение в прозе: во всяком случае он близко примыкает и по теме и по настроению к циклу, почему Тургенев и внес его в этот список (как рассказ он возник позднее — автограф датируется 23 сентября (5 октября) 1882 г.). С замыслами под № 5 и 6 мы встречаемся еще в черновиках 1877–1878 годов. На полях страницы с записью «Сна 1-го» <Встреча> находится следующий список: «Черный дрозд. I. <Черный дрозд>. II. Завидово (два лица). Геркулес». Едва ли возможно будет раскрыть содержание всех этих замыслов, — известные до сих пор рукописные материалы и переписка Тургенева не содержат на этот счет каких-либо данных. Однако упоминания о них или пересказ их содержания могут встретиться в мемуарах. Так, Я. П. Полонский в своих воспоминаниях («И. С. Тургенев у себя, в его последний приезд на родину») передает устные рассказы Тургенева, — в частности, «Капля жизни» и о планете (ср. в перечне — «Капля» и «Планета»).
Заслуживает внимания и попытка писателя выделить некоторые из стихотворений в разделы: «Сны» и «Пейзажи». Списки под названием «Сны» мы встречаем дважды на полях его черновых рукописей. В первый раз список из трех снов («Сон 1-й», «Лазурь» и «Конец света») дан на полях черновика «Сон 1-й»; второй раз — из четырех снов («Встреча», «Лазурное царство», «Старуха», «Насекомое») — на полях черновика «Старуха». В перечне мы встречаемся уже со списком из восьми снов.
Названия большей части стихотворений в списке отмечены крестиками; Тургенев ставил их, видимо, около названий тех стихотворений, которые им были уже написаны или переписаны в тетрадь. Крестиков нет прежде всего у тех стихотворений, которые так и остались для нас неизвестными: у № 5, 6, 10, 12, 16, 17, 41, 61, 66 (два названия), 67, 68. Исключением являются два названия «Арабесок», замысел которых, вероятно, был реализован, но рукописи их до нас не дошли. Названия «Черный дрозд. 1.2» отмечены двумя крестиками, — как два самостоятельных произведения, оба переписанные в тетрадь. Напротив, около названия «Деревня. 1.2» стоит только один крестик, свидетельствующий о том, что второе стихотворение под тем же заглавием осталось неосуществленным замыслом автора. Нет крестиков около двух стихотворений, существующих тут же, в беловой рукописи: 43. Русский язык (июнь 1882 г.) и 49. Vagitus <У-а… У-а!..>, (ноябрь 1882 г.). Очевидно, когда создавался перечень, они еще не были записаны. Из трех стихотворений 1881–1882 годов только одно — 64. «Молитва» (июнь 1881 г.) — сопровождено крестиком — к этому времени оно было уже написано.
Перечень названий Тургенев начал составлять раньше переписывания стихотворений из черновой тетради в беловую, судя по тому, что некоторые стихотворения носят еще свои первоначальные названия. Список составлялся в несколько приемов. Доведя его до 30-го, а потом до 38-го номера и записав в разделе «Сны» пять стихотворений, а в разделе «Пейзажи» — два, Тургенев в правом верхнем углу пометил: «6 апр. [45] 47 ст<ихотворений>». Это было, видимо, 6 апреля 1880 г. Потом, разными почерками в три приема, записи велись уже на свободных местах листа. Перечень продолжался, судя по названиям более поздних стихотворений, и в 1881 году[47]. Можно предположить, что переписка стихотворений набело также началась с первой половины 1880 года.
В беловом автографе стихотворения в прозе все перенумерованы и записаны в следующем порядке: 1. Деревня. 2. Старуха (Сон), 3. [Женщина] Встреча (Сон). 4. Нищий. 5. Соперник. 6. Мне жаль… 7. Разговор. 8. Собака. 9. Враг и друг. 10. «Услышишь суд глупца и смех толпы холодной…» (Пушкин). 11. Довольный человек. 12. [Манфред] Проклятие. 13. Близнецы. 14. Дрозд. I. 15. Дрозд. II. 16. Без гнезда. 17. Кубок. 18. Чья вина? 19. Дурак. 20. Чернорабочий и Белоручка (Разговор). 21. Пир у Верховного Существа. 22. Черепья. 23. Восточная легенда. 24. Конец света (Сон). 25. Два четырехстишия. 26. Роза. 27. Маша! 28. Necessitas, Vis, Libertas (Барельеф). 29. Воробей. 30. Последнее свидание. 31. Житейское правило («Хочешь быть спокойным…»). 32. [Фантазия] Посещение. 33. Порог. 34. Насекомое (Сон). 35. Гад. 36. Щи. 37. Писатель и критик. 38. С кем спорить? 39. Корреспондент. 40. Старик. 41. «О моя молодость! О моя свежесть!» (Гоголь). 42. К ***. 43. Два богача. 44. Два брата. 45. Памяти Ю. П. В. 46. «Я шел среди высоких гор…» 47. Когда меня не будет… 48. Христос (Сон). 49. Песочные часы. 50. Нимфы. 51. Эгоист. 52. Сфинкс. 53. Милостыня. 54. Камень. 55. Голуб[ь]и. 56. Завтра! Завтра! 57. Я встал ночью… 58. Лазурное царство (Сон). 59. Природа (Сон). 60. Повесить его! 61. «Как хороши, как свежи были розы…» 62. Что я буду думать… 63. Когда я один… (Двойник). 64. Н. Н. 65. Морское плавание (Пейзаж). 66. Монах. 67. Стой! 68. Мы еще повоюем! 69. Путь к любви. 70. Фраза. 71. Простота. 72. Брамин. 73. Ты заплакал. 74. Любовь. 75. Молитва. 76. Истина и Правда. 77. Куропатки. 78. [Stoβseufzcr] Nessun maggior dolore. 79. Русский язык. 80. Попался под колесо. 81. Житейское правило («Если вы желаете…»), 82. У-а… У-а!.. 83. Мои деревья.
Переписывая свои стихотворения в прозе с черновиков в тетрадь беловых автографов и тем самым впервые создавая цикл, Тургенев не разместил их по разделам. Стихотворения, значащиеся в Перечне под рубрикой «Сны», были включены в общий хронологический ряд с подзаголовком «Сон», так же как и «Морское плавание» с подзаголовком «Пейзаж».
В основном в тетради беловых автографов был соблюден хронологический порядок следования стихотворений (под каждым из них была поставлена дата, как и в черновом автографе), но в самом начале цикла были сделаны отступления. Сначала Тургенев переписал тринадцать стихотворений, созданных им в феврале 1878 г., стихотворения «Дрозд I и II» (1877 г.); дальше переписаны три стихотворения от января 1878 г. и затем, начиная с апреля 1878 г., идут стихотворения в хронологическом порядке. Однако Тургенев изменил здесь даты некоторых стихотворений.
По-видимому, эти переделки были вызваны заботой Тургенева об эстетическом восприятии будущими читателями всего цикла в целом. Об этом говорят отступления от хронологического принципа в начале рукописи, даже с изменением первоначальных дат; на это же указывают и замечания на полях о расположении некоторых стихотворений в композиции всего цикла (см. комментарий к стихотворениям «Близнецы», «Посещение», «Насекомое», «Гад»).
Мыслями о том, как будет выглядеть цикл «Стихотворений в прозе» в печати, объясняется и дальнейшая работа Тургенева над усовершенствованием, т. е. непосредственно над текстом этих произведений. Здесь впервые даны заглавия стихотворениям: «Деревня», «Чья вина?», «Разговор», «Дурак», «Чернорабочий и Белоручка», «Житейское правило» (1878 г.), «К***», «Песочные часы», «Мы еще повоюем!», «Н. Н.», «Морское плавание», «Монах». Получили другие заглавия стихотворения: «Встреча», «Роза», «Воробей», «Посещение», «Два брата», «Голуби», «Природа». Очень немногие стихотворения были переписаны почти без правки. В большую же часть текстов Тургенев продолжал вносить — чернилами, а затем карандашом — довольно многочисленные поправки стилистического характера, в частности, уничтожил случайно получившиеся ритмы стиха и рифмы. Очень существенны различные вставки в текст, способствовавшие созданию общего настроения для всего цикла при всем разнообразии его тематики (интересны, например, вставки в стихотворениях «Собака», «Порог», «Эгоист», «Что я буду думать…», «Монах»). Большой правке, как и в черновике, снова подверглась «Деревня».
Всё сказанное выше относится к первой, бо́льшей части рукописи — к стихотворениям 1877–1879 годов, которые в тетради в 130 страниц заняли 117 страниц текста. После перерыва в полтора года, с июня 1881 г. Тургенев стал записывать в эту тетрадь новые стихотворения — тетрадь с беловыми автографами с этого времени получила вид черновой рукописи. В июне 1881 г. Тургенев написал семь стихотворений (№ 69–75), дошедших до нас в единственной редакции, за исключением «Молитвы», отделкой которой Тургенев усиленно занимался, подготавливая ее к печати.
Еще целый год не вписывал Тургенев в тетрадь беловых автографов ни одного произведения. В июне 1882 г. он записал пять новых стихотворений в прозе (№ 76–80), над которыми, особенно над «Истиной и Правдой», он много работал, но только одно из них, «Русский язык», было напечатано при жизни писателя.
В августе 1882 г. Тургенев обещал Стасюлевичу дать «Стихотворения в прозе» в его журнал. Писатель стал активно готовить их, и в беловой тетради появились еще три стихотворения: 81. «Житейское правило» (октябрь); 82. «У-а… У-а!..» (ноябрь); 83. «Мои деревья» (ноябрь). Над этими стихотворениями Тургенев тщательно работал, особенно над последними двумя, которые испещрены поправками. Он явно готовил их к печати, но при его жизни им (№ 82 и 83) не суждено было увидеть свет.
На последней странице рукописи карандашом обозначено: «1883!» — однако под этим годом уже ничего не было написано.
Три отдельных листа со стихотворениями «Деревня», «Роза», «Лазурное царство» и «Христос», сохранившиеся в парижском архиве Тургенева, представляют собой перебеленные автографы из беловой тетради с небольшой правкой, после которой «Лазурное царство» и «Роза» не имеют разночтений с наборной рукописью; в «Деревне» сохраняются самостоятельные варианты с некоторым сокращением текста белового автографа; стихотворение «Христос» имеет небольшие разночтения с окончательным текстом. Эти автографы являются промежуточным звеном между текстами беловой тетради и наборной рукописи. Возможно, они были приготовлены для каких-нибудь переводов на иностранные языки.
Появление «Стихотворений в прозе» в печати было следствием настойчивых просьб к Тургеневу со стороны редактора «Вестника Европы» М. М. Стасюлевича, посетившего писателя в Буживале 31 июля (12 августа) 1882 г. Сам Стасюлевич подробно рассказал об этой встрече:
«Среди разговора я спросил Тургенева, не читал ли он в английских газетах приятное известие, будто он дописывает большой роман. Он энергически отрицал этот слух. <…> „Впрочем, — прибавил он, подумав: — хотите я докажу вам на деле, что я не только не пишу романа, но и никогда не буду писать!“ Затем он наклонился и достал из бокового ящика письменного стола портфель, откуда вынул большую пачку написанных листков различного формата и цвета. На выражение моего удивления: что это такое может быть? — он объяснил, что это нечто вроде того, что художники называют эскизами, этюдами с натуры, которыми они потом пользуются, когда пишут большую картину. Точно так же и Тургенев, при всяком выдающемся случае, под живым впечатлением факта или блеснувшей мысли, писал на первом попавшемся клочке бумаги и складывал всё в портфель. „Это мои материалы, — заключил он: — они пошли бы в дело, если бы я взялся за большую работу; так вот, чтобы доказать вам, что я ничего не пишу и ничего не напишу, я запечатаю всё это и отдам вам на хранение до моей смерти“. Я признался ему, что я все-таки не хорошо понимаю, что это такое за „материалы“, и просил его, не прочтет ли он мне хоть что-нибудь из этих листков. Он и прочел сначала „Деревню“, а потом „Машу“. Мастерское его чтение последней подействовало на меня так, что мне не нужно было ничего к этому присоединять; он прочел еще две-три пьесы. — Нет, И. С. — сказал я ему: — я не согласен на ваше предложение; если публика должна ждать вашей смерти для того, чтобы познакомиться с этою прелестью, то ведь придется пожелать, чтобы вы скорей умерли; на это я не согласен; а мы просто напечатаем всё это теперь же. — Тут он мне объяснил, что между этими фрагментами есть такие, которые никогда или очень долго еще не должны увидать света: они слишком личного и интимного характера. Прения наши кончились тем, что он согласился переписать только те, которые он считает возможными для печати; и действительно, недели через две прислал мне листков 50, тщательно и собственноручно переписанных им, как это всегда бывало с его рукописями. При обратном моем проезде, когда я был у него 5[48] сентября <1882> в последний раз, Тургенев выразил сомнение относительно только одной пьесы, особенно замечательной <„Порог“>, и потом кончил тем, что в корректуре вынул ее и заменил другою»[49].
Тургенев прислал Стасюлевичу сначала не пятьдесят, а только сорок стихотворений, сопроводив, их перечнем на отдельном листе, а затем, вместе с письмом от 5 (17) августа 1882 г., послал «еще десяток», «для укомплектования полсотни», а именно: «Собака», «Нищий», «Услышишь суд глупца…», «Последнее свидание», «Два богача», «Корреспондент», «Стой!», «Монах», «Мы еще повоюем!», «Русский язык»[50].
В том же письме Тургенев просил Стасюлевича перечесть стихотворения, а затем переслать всю рукопись Анненкову, — «так как, — пишет Тургенев, — без его окончательного рассмотрения я до сих пор ничего не печатал и впредь не намерен». В Буживале 3 (15) сентября 1882 г. состоялось второе свидание Тургенева со Стасюлевичем. А на другой день после встречи и заключительной беседы со Стасюлевичем Тургенев писал Анненкову, что «Стихотворения в прозе» он передал в «Вестник Европы» «с непременным условием, чтобы они были посланы Вам и чтобы Вы разрешили следующие вопросы: a) следует ли их вообще печатать? b) следует ли выставить мое имя? c) если печатать, то какие выкинуть? Это было мое conditio sine qua non <обязательное условие>. Стасюлевич согласился…»
В архиве М. М. Стасюлевича сохранился чистовой автограф стихотворений в прозе на отдельных листах (наборная рукопись) и корректурные гранки с авторской правкой. Впоследствии все листы вместе с гранками были подклеены и переплетены в отдельную книгу в том порядке, в каком они напечатаны в «Вестнике Европы». Рукопись начиналась с титульного листа, на котором цикл впервые получил заглавие, данное ему автором — «Senilia».
О заглавии «Стихотворения в прозе» в трудах о Тургеневе нередко сообщались неверные или неточные сведения: некоторые исследователи ошибочно считали, что оно было дано не самим Тургеневым, а М. М. Стасюлевичем[51]. Рукописи Тургенева дают возможность проследить, как это заглавие менялось и когда оно возникло.
Ни в черновом, ни в беловом автографах заглавия цикла не было. Правда, уже в черновом автографе мы встречаем наименование его. В оглавлении к большой тетради чернового автографа, очевидно в 1879 г., Тургенев называет свои стихотворения «Posthuma» («Посмертные»). В этой же тетради, на полях черновика «Сон 1-й», он указал на их жанровый признак: «Стихотворения без рифм и размера». Очевидно, уже после того, как Тургенев решил печатать цикл в «Вестнике Европы», в черновом автографе на полях наброска «Деревни» он написал: «Сор<ок> стих<отворений> в прозе». Однако на заглавном листе рукописи, посланной им для набора в «Вестник Европы» (наборная рукопись), было тщательно и узорно выведено: «Senilia», а ниже — «40 стихотворений в прозе» в качестве подзаголовка (цифра «40» Стасюлевичем переправлена на «50»)[52].
В письме к Анненкову из Буживаля от 4 (16) сентября 1882 г. Тургенев засвидетельствовал, что стихотворения в прозе он озаглавил сперва «Posthuma», потом «Senilia», но что Стасюлевич желал бы дать им название «Зигзаги». Заглавие «Зигзаги» действительно некоторое время упоминалось в переписке Тургенева. В письме к А. Н. Пыпину от 31 июля (12 августа) 1882 г., рассказывая о стихотворениях в прозе, Стасюлевич, между прочим, объяснил, почему он выдумал для них заглавие «Зигзаги»: «…и все-таки я Вам не дал полного понятия об этих „зигзагах“, которые коротки как молнии и как молния внезапно освещают пред Вами громадные перспективы» (Лит Насл, т. 73, кн. 1, с. 410)[53]; в этом же письме Стасюлевич, однако, сообщил также, что эти «листки, наброски, зигзаги, силуэты» «сам Тургенев называет <…> — „Стихотворения в прозе“».
Разрешение на заглавие «Стихотворения в прозе» Тургенев дал в своем письме к Стасюлевичу от 29 сентября (11 октября) 1882 г.: «Со всеми Вашими предложениями насчет заглавия и т. д. вполне согласен». Во французском переводе, появившемся в декабре 1882 г., цикл был назван «Petits poèmes en prose». Однако в письме к Л. Пичу от 13 (25) декабря 1882 г. мы находим опять два названия. «За последние четыре года, — пишет Тургенев, — не написав ничего более или менее значительного и длинного, я набросал целый ряд „Маленьких стихотворений в прозе“ (так как, к сожалению, я совсем не поэт) на отдельных листках. О напечатании их я никогда не думал. Но вот до моего русского издателя дошли какие-то слухи о них — и он уговорил меня дать ему около пятидесяти этих „Senilia“ (таково, собственно, было их название) для его журнала — конечно, строжайшим образом очистив их от всего автобиографического и личного <…> Собственно говоря, это не что иное, как последние тяжкие вздохи (вежливо выражаясь) старика». В 1883 г. при жизни Тургенева в переводах существовали одновременно оба названия; например, сборник, изданный в Лейпциге, назывался «Senilia», а в Бреславле — «Gedichte in Prosa». В настоящем издании сохранено двойное название, которое было дано самим Тургеневым в наборной рукописи.
Кроме заглавия цикла, долго обсуждавшегося между Тургеневым и Стасюлевичем, перед публикацией «Стихотворений в прозе» возникали и другие вопросы. Так, например, Стасюлевич, видимо, хотел сначала печатать стихотворения без заглавий, о чем узнаём из письма Тургенева к нему от 17 (29) сентября 1882 г.: «Кстати <…> не лучше ли оставить заглавия стихотворений? А то выходит немного стадно. — В случае нужды — их можно уничтожить на корректурах». Заглавия стихотворений Стасюлевич сохранил, зато предложил Тургеневу, вместо его обращения «К читателю», напечатать предисловие «От редакции» (см. комментарий на с. 476).
Переписывая стихотворения из тетради беловых автографов в наборную рукопись, Тургенев внес в текст незначительные исправления.
В журнале стихотворения были распределены в хронологическом порядке по двум разделам: «I. 1878-й год» (перед стихотворением «Деревня») и «II. 1879–1882 гг.» (перед стихотворением «Камень»). К стихотворениям «Житейское правило», «Враг и друг» и «Пир у Верховного Существа» даты были поставлены произвольно (см. об этом в комментариях к каждому из этих стихотворений).
Стасюлевич отправил Тургеневу в Буживаль корректуру «Стихотворений в прозе» 27 сентября (9 октября) 1882 г. (см.: Стасюлевич, т. 3, с. 209). Одновременно гранки были отправлены и Анненкову в Баден-Баден, и тот прислал 2 (14) октября Тургеневу восторженный отзыв о стихотворениях: «Общий их характер просто ослепил меня: темные кружки пошли в глазах, а из этих кружков стал выделяться удивительно симпатичный образ автора — что за гуманность, что за теплое слово, при простоте и радужных красках, что за грусть, покорность судьбе и радость за человеческое свое существование. Вы написали себе панегирик, Иван Сергеевич, этими стихотворениями и очень ошиблись, думая, что в них нет ничего личного, субъективного. Личное-то в них и играет первую и самую блестящую роль; личное-то и составляет их parfum <аромат> и прелесть. Некоторые из рассказов мне показались бессодержательными или я их не понял. Таковы „Соперник“ и „Конец света“, но сохрани Вас бог дотронуться до них или выкинуть их: весь чудный аккорд будет нарушен, они необходимы в нем, как, пожалуй, неправильности в ином лице, которые составляют часто его красоту. Да и за один их язык они должны остаться там, где стоят, — и от них несется та же очаровательная нота, как и от всех других». Сделав несколько мелких замечаний частного характера (они приведены ниже в комментариях к отдельным стихотворениям), Анненков заканчивал свой отзыв наблюдением, что Тургенев злоупотребляет подзаголовком «Сон»: «Или всё сон, или ничего не сон в этих стихотворениях, и нет причин награждать одни из них извинительной надписью, а другие нет. Во всяком случае они, повторяю, представляют оригинальное и обаятельное явление в высшей степени, и я жду с любопытством, какое впечатление произведут они на нашу публику» (ИРЛИ, ф. 7, ед. хр. 13, л. 85–86).
Получив это письмо, Тургенев ответил 5 (17) октября 1882 г. Анненкову: «Ваш отзыв о моих „Стихотворениях“ меня искренне обрадовал и — успокоил. Теперь я уже не сомневаюсь в том, что следовало их напечатать». В тот же день, когда было написано письмо Тургеневу с приведенным отзывом, Анненков написал и Стасюлевичу: «Хочу Вас поблагодарить за эту ткань из солнца, радуги, алмазов, женских слез и благородной мужской мысли, которая называется „Стихотворения в прозе“ и которую Вы мне переслали. Я уже писал о ней автору…» (Стасюлевич, т. 3, с. 406).
Письмом от 3 (15) октября Тургенев известил Стасюлевича о том, что он получил корректурные листы «Стихотворений в прозе». На следующий же день, вместе с своим письмом, он отправил корректуру обратно. В этом и следующих письмах Тургенев сообщает Стасюлевичу о заменах, произведенных им в тексте, и о выправленных опечатках. Сохранившаяся корректура с правкой Тургенева показывает, что писатель выполнил все предложения Анненкова, в частности вычеркнул подзаголовок «Сон» у стихотворений «Старуха», «Насекомое», «Лазурное царство», «Христос» и «Природа» (о других исправлениях текста и связанной с этим перепиской со Стасюлевичем см. комментарии к отдельным стихотворениям).
Еще декабрьский номер «Вестника Европы» не вышел в свет, как Стасюлевич начал просить Тургенева прислать ему для печати следующие пятьдесят стихотворений, на что писатель ответил ему 5 (17) ноября 1882 г.: «…я едва ли буду в состоянии выслать Вам скоро вторую полсотню (сперва надо посмотреть, как публика проглотит первую) — так как бо́льшая часть этих „Стихотворений в прозе“ — характера автобиографического, то есть неудобного к публикации». Однако в то же время, 18 (30) октября, Тургенев пишет А. В. Топорову, что к последнему тому своих сочинений, которые тогда печатались, он приложит ряд произведений «и „Стихотворения в прозе“ — в хронологическом порядке. (Также будет прибавлено, если я что-нибудь еще напишу в 83-м году.)». Позднее, 15 (27) июля 1883 г., Тургенев обещал И. И. Глазунову, что он доставит в X том своих сочинений «и продолжение стихотворений в прозе». Однако в т. IX Сочинений 1883 г. «Стихотворения в прозе» были перепечатаны без изменений из «Вестника Европы»[54].
В конце 1920-х годов проф. А. Мазон, получивший доступ к бумагам Тургенева, хранившимся у наследников П. Виардо, нашел среди них рукописи «Стихотворений в прозе». Помимо тех, которые были напечатаны самим Тургеневым в «Вестнике Европы» или сообщены им Стасюлевичу («Порог», «С кем спорить»), рукописи содержали еще 31 стихотворение (Mazon, p. 35–36, 83, 89–91, 100, 101).
Первое сообщение о находке этих рукописей и перечень неопубликованных отрывков А. Мазон дал в небольшой статье: «Подлинный текст стихотворений в прозе И. Тургенева», напечатанной в 1927 г. в Праге, в сборнике в честь проф. В. Тилле[55]. Два года спустя французский перевод этих не известных ранее «Стихотворений в прозе», сделанный Шарлем Саломоном непосредственно с рукописи (до опубликования русского подлинника), А. Мазон напечатал со своей вводной статьей в журнале «Revue des Deux Mondes»[56]. Вскоре увидели свет и русские тексты указанных стихотворений, получивших произвольное название «новых»: они напечатаны отдельной книгой параллельно с французскими переводами, выполненными Ш. Саломоном, и со вступительной статьей А. Мазона[57].
Это издание вызвало к себе большой интерес как за рубежом, так и у нас и поставило перед необходимостью выпустить издание всего цикла «Стихотворений в прозе». Выполнение этой задачи, однако, замедлилось.
Первую попытку в этом отношении предпринял тот же Ш. Саломон, напечатавший в небольшом количестве экземпляров все 83 «Стихотворения в прозе» по беловому автографу, в собственных французских переводах, с описанием их рукописей и ценными, хотя и немногочисленными, примечаниями[58]. Французский читатель получил хороший перевод этого цикла произведений Тургенева. Ш. Саломон, бывший выдающимся переводчиком, вместе с А. Мазоном и его сотрудниками проделал огромную работу но прочтению рукописей ни разу не публиковавшихся стихотворений. Пользуясь, однако, черновыми рукописями Тургенева, переводчик несколько мест в них прочел неправильно, вследствие чего в истолковании и комментировании отдельных «стихотворений в прозе» утвердились некоторые искажения, из французских изданий перешедшие также в русские.
В 1931 г. под редакцией Б. В. Томашевского вышло отдельное издание «Стихотворений в прозе». В этом издании впервые объединены как те стихотворения, которые были опубликованы самим Тургеневым, так и «Новые стихотворения в прозе», извлеченные А. Мазоном из рукописей. Тексты их опубликованы в том порядке и в том их прочтении, какое было дано в названном выше французском издании 1930 года[59].
Современники свидетельствуют, что Тургенев долгое время держал в тайне свои «Стихотворения в прозе» и не готовил к печати до тех пор, пока они не сложились в целый цикл. Лишь немногие из его друзей знали об этих его произведениях. Летом 1881 г., в Спасском, Тургенев прочел пять стихотворений в прозе Я. П. и Ж. А. Полонским, — какие именно — остается неизвестным; с какими-то стихотворениями он познакомил также М. Г. Савину; о существовании их вскоре после того узнали в Буживале П. Л. Лавров[60], затем М. М. Стасюлевич. Познакомил он с некоторыми из них и своих зарубежных друзей. Л. Пич вспоминал, что в последние годы своей жизни, когда Тургеневым всё сильнее овладевала старческая тоска, «он написал много поэтических видений, воспоминаний и аллегорий глубоко пессимистического содержания, замечательных то грандиозной смелостью, то увлекательной грацией рисунка. Он называл эти произведения „Senilia“»[61].
В сентябре — ноябре 1882 г., пока шла подготовка рукописи «Стихотворений» к набору, о существовании цикла стало известно довольно широкому кругу литераторов; некоторым из них Стасюлевич давал рукопись на короткое время для ознакомления. А. Ф. Кони вспоминает, что он был одним из тех, кто имел рукопись в своих руках осенью 1882 г. «Рукопись дана была мне поздно вечером до утра, и я провел всю ночь, читая и несколько раз перечитывая эти чудные вещи, в которых не знаешь, чему больше удивляться — могучей ли прелести русского языка или яркости картин и трогательной нежности образов. Я высказал всё это в письме к Стасюлевичу <…> а он, как оказалось, послал мое письмо в подлиннике Тургеневу»[62].
В сентябре 1882 г. Стасюлевич ездил в деревню к К. К. Арсеньеву, видимо имея при себе рукопись «Стихотворений в прозе» и читал их хозяину. «Вчера, — писал Тургенев Стасюлевичу 17 (29) сентября 1882 г., — я получил Ваше письмо из деревни Арсеньева и очень обрадовался его отзыву <…> Он человек с верным и тонким вкусом. Желаю, чтобы его предсказанья хотя отчасти оправдались». В тот же день Тургенев извещал М. Г. Савину, что она, вероятно, сможет прочесть в декабрьской книжке «Вестника Европы» «штук пятьдесят тех „Стихотворений в прозе“, из которых я Вам сообщил два, три в Спасском. Только не те, которые я Вам сообщил. Эти, как слишком личные, исключены совершенно». Об этом Тургенев написал тогда же и Ж. А. Полонской.
Чем ближе становился срок выхода декабрьской книжки «Вестника Европы», где «Стихотворения» должны были появиться, тем отчетливее было нетерпение Тургенева, всё чаще задававшего и себе и своим корреспондентам один и тот же тревожный вопрос: что скажет о них публика?
«Стасюлевич и его кружок очень довольны моими „Стихотворениями», — писал Тургенев Ж. А. Полонской 4 (16) октября 1882 г., — посмотрим, что скажет публика», и снова, в письме к ней от 17 (29) октября: «„Стихотворениями в прозе“ редакция „В(естника) Е(вропы)“ кажется весьма довольной. Посмотрим, что публика скажет?» Говоря то же самое о «Стихотворениях в прозе» в письме к А. В. Топорову от 5 (17) ноября 1882 г., Тургенев прибавлял: «Очень уж эти „Стихотворения“ не подходят к тому, что она (публика) привыкла читать», и снова ему же 7 (19) декабря 1882 г.: «Надеюсь, что хотя некоторые из них Вам понравятся. Публика и критика отнесутся к ним или равнодушно, или презрительно, но я от этого не запла́чу».
В ноябре 1882 г. Тургенев разрешил Д. В. Григоровичу прочитать некоторые стихотворения в прозе на вечере в пользу Литературного фонда. По этому поводу он вел переписку с разными лицами. Д. В. Григоровичу он писал 13 (25) ноября 1882 г.: «Что касается до прочтения Вами некоторых моих „Стихотворений в прозе“ — то, разумеется, я лучшего чтеца и желать не могу, и мне остается благодарить Вас. Стасюлевич просил моего разрешения, и я, понятное дело, не мог не согласиться, хотя и думаю, что эти „Стихотворения“ вовсе не пригодны для публичного чтения. Они могут иметь некоторый успех только в интимном кругу»[63].
Публичное чтение нескольких «Стихотворений в прозе» Д. В. Григоровичем не состоялось, и Тургенев радовался этому, так как был уверен, что они покажутся «скучными» и не произведут никакого впечатления. Тургенев пытался объясниться по этому поводу с Д. В. Григоровичем, по-видимому, не зная еще, что отмена чтения произошла по инициативе именно Григоровича, которому «Стихотворения в прозе» не понравились не только в рукописи, но и в печати, в появившейся книжке «Вестника Европы». «Насчет самих „Стихотворений“, — писал ему Тургенев 3 (15) декабря 1882 г., — я нимало не ослеплен: нечего и говорить, что они не годятся для публичного чтения, они могут понравиться только самому тесному кружку литературных любителей <…> Некоторые из этих „Стихотворений“ останутся, надеюсь, в памяти нескольких десятков читателей; надо всеми пройдет игривое перо Буренина и др. — и „река времен в своем теченьи“ унесет в лоно забвенья эти легонькие листки…»
«О мнении публики и критики еще ничего не известно, — записал Тургенев в своем дневнике 5 (17) декабря 1882 г. — Григорович сказал Полонскому, что он в них ничего не понимает, — другими словами, что они ему не нравятся. То же самое, по всем вероятиям, скажет и публика»[64].
Когда «Стихотворения в прозе» появились в декабрьской книжке «Вестника Европы» 1882 года, к Тургеневу чаще начали поступать отзывы о них читателей. В ответ на сообщенный ему отзыв М. М. Ковалевского Тургенев писал Стасюлевичу 8 (20) декабря 1882 г.: «Мнение Ковалевского о „Ст<ихотворениях> в пр<озе>“ очень для меня лестно. Подобные мнения — подобных людей — важны; а публика — en gvos <вообще> — и критика — en grossier <грубо говоря> — могут говорить, что им угодно». «Благодарю вас за дружеский привет и доброе слово по поводу моих „Ст<ихотворений> в пр<озе>“. Ваше одобрение служит мне ручательством в том, что их стоило напечатать», — писал Тургенев В. П. Гаевскому 17 (29) декабря 1882 г. Получено было также письмо от Ж. А. Полонской, которая сообщала ему 6 (18) — 7 (19) декабря 1882 г.: «Ваши стихотворения в прозе я читала и перечитывала с великим наслаждением. Невольно они переносили меня в Ваше Спасское, в то время, когда Вы сами нам читали их. Невольно припоминались и Ваше лицо, и Ваши речи…» (Звенья, т. 8, с. 244). С некоторым удивлением и недоверием воспринял Тургенев известие, сообщенное ему Д. В. Григоровичем. — о том, что о «Стихотворениях» с «одобрением и похвалой» отозвался Гончаров. Тургенев писал об этом Ж. А. Полонской и А. В. Топорову (письма от 12 (24) декабря 1882 г. и 28 декабря 1882 г. / 9 января 1883 г.); последнему он прибавлял «от себя», что похвала Гончарова «вероятно, доказательство слабого их успеха в публике». Напротив, искренне обрадовался Тургенев сочувственному отзыву Л. Н. Толстого (к сожалению, это письмо до нас не дошло). Толстому Тургенев ответил 15 (27) декабря 1882 г.: «Ваше письмо доставило мне большую радость. Во-первых, мне очень приятно, что некоторые из моих „Ст<ихотворений> в пр<озе>“ Вам понравились[65]; а главное: я снова почувствовал, что Вы меня любите и знаете, что и я Вас люблю искренне». А в своем дневнике (запись от 31 декабря 1882 г. / 12 января 1883 г.) Тургенев, подводя первые итоги впечатлениям от его нового произведения, особо выделял отзыв Л. Н. Толстого: «Стихотворения в прозе имели больше успеха, чем я ожидал — если не в публике вообще, то в кружках de lettrés <просвещенных людей>». Далее записано в скобках: «Очень меня порадовало одобрение Льва Толстого» (Лит Насл, т. 73, кн. 1, с. 394).
Сразу же по выходе в свет книжки «Вестника Европы» со «Стихотворениями в прозе» стали появляться отклики на них в периодической печати. В «Новостях и Биржевой газете» отмечалось уже на другой день: «Многие из этих „заметок“ превосходны по мысли и языку, полны поэзии и глубоко западают в душу»[66]. В «Голосе» появилась статья Арс. Введенского, в которой, между прочим, говорилось: «„Стихотворения“ И. С. Тургенева — действительно стихотворения, проникнутые гуманною мыслью, которая постоянно и неумолчно звучит в каждом отрывке, если не считать нескольких „осенних отрывков“. Конечно, эти мелкие отрывки, уже по самому характеру и складу своему, не могут иметь того огромного значения, которое свойственно его произведениям, посвященным анализу общественной жизни. Но и короткие отзвуки душевной жизни поэта, выражающиеся в чрезвычайно поэтических, целостных, западающих в душу образах, не пройдут бесследно в душе читателя и вызовут чувства, не совсем обычные в наше беспощадное время». Критику особенно понравились стихотворения «Нищий», «Щи», «Деревня»; с похвалой отозвался он о необычной форме этих произведений: «Сам язык, известный, гармонический, образный тургеневский язык — производит впечатление скорее стихов, чем прозы…»[67]. Небольшую статью неизвестного критика, озаглавленную «Поэтические искры И. С. Тургенева», поместила также газета «Одесский листок»; в статье, между прочим, были следующие слова: «Нужно ли говорить об эстетической жажде, с которой бросится каждый к страницам „Вестника Европы“, на которых рассыпаны поэтические искры маститого художника, — искры дышат поэзией и глубиною мысли; нужно ли говорить о том высоком наслаждении, которое испытывает читатель, любуясь этими мимолетными набросками, этими художественными отрывками, от которых веет бодростью, свежестью, молодостью великого бессмертного таланта и глубоко любящего сердца»[68].
При жизни Тургенева появилось еще несколько более подробных разборов «Стихотворений в прозе», но они не отличались проницательностью, а временами были тенденциозными и несправедливыми. В статье о последних произведениях Тургенева Н. Невзоров назвал «Стихотворения в прозе» «калейдоскопом, составленным из разнообразных по величине и качеству бриллиантов»; по его мнению, «необычайная сила выраженных в этом калейдоскопе мыслей и чувств производит впечатление скорее стихов, чем прозы. Это — то элегии, то басни, то эпиграммы». Далее Невзоров сделал краткий обзор стихотворений, разбив их на четыре произвольно выбранные им группы: «1. стихотворения, в которых отразилась духовная физиономия Ивана Сергеевича как поэта-художника; 2. стихотворения, в которых он со свойственною ему тонкостью ума подмечает разные черты нашего общества, клеймя их ядовитой эпиграммой; 3. стихотворения, в которых поэт рисует картины приближающейся смерти, и наконец 4. стихотворения, в которых он всею силою своей души выражает симпатию к родному краю и заботится о благе народном». Вместе с тем критик выделил несколько «стихотворений», признанных впоследствии особо знаменитыми, и впервые сопоставил некоторые из них с другими произведениями Тургенева или современной ему литературы. Слова из стихотворения «Воробей» — «Только ею, только любовью держится и движется жизнь» — напомнили ему «одно из последних произведений Л. Н. Толстого» — «Чем люди живы»; основную мысль «Разговора» он в близкой формулировке нашел в «Довольно» Тургенева; отрывок «Чернорабочий и белоручка» сопоставлен критиком с тем эпизодом «Нови», где Нежданов рассказывает Марианне о своей деятельности по распространению агитационных брошюр вроде «Сказки о четырех братьях»; в параллель к «Двум четверостишиям» приведена цитата из полемической заметки Тургенева по поводу «Отцов и детей»[69].
Отзыв о «Стихотворениях в прозе» Л. Е. Оболенского, включенный в его критические заметки «Обо всем» в «Русском богатстве» за 1883 г., крайне тенденциозен. Возмущенный единодушными похвалами, которыми новое произведение было встречено читателями, Оболенский ставит вопрос, заслуживают ли прославления «Стихотворения в прозе» Тургенева («маститого ветерана»), и приходит к мысли, что они сильно переоценены: «Конечно, — говорит он, — эти наброски имеют известное художественное достоинство; они сделаны рукой опытной, сделаны эффектно, с привычным умением в двух-трех словах отчеканить мысль, чувство, образ»; однако именно эти мысли и образы критику глубоко чужды. Так, например, по его мнению, «чуть не в каждом отрывке автор вспоминает о своей грядущей близкой смерти <…> сделать мысль о смерти своей idee fixe, так конвульсивно, так судорожно трепетать от ужаса при ее приближении, это — явление вовсе не нормальное, это характеризует особый тип душевного склада, особую нравственную консистенцию, не возбуждающую чересчур глубокого эстетического впечатления в читателях». С другой стороны, Оболонскому казалось, что Тургенев, каким он предстает в «Стихотворениях», «не верит в будущее родной страны и родного народа. Здесь, у нас на Руси, всё возбуждает в нем только желчь и отрицание: и народ, и критики, обидевшие его, и всякие дураки, которые, по его словам, прославились тем, что кричали о новизне, и молодежь, которая не оценила его. Невольно удивляешься этому нравственному противоречию: человек не верит в жизнь и всё же с ужасом цепляется за нее холодеющими руками»[70].
Другие критики тех же лет воспринимали «Стихотворения в прозе» не столь одноцветно и тенденциозно; А. Незеленов, например, встречавшийся с Тургеневым и обменявшийся с ним несколькими письмами, в своих публичных чтениях о покойном писателе в 1883–1884 гг. утверждал (вслед за Стасюлевичем), что «Стихотворения в прозе» — это «небольшие заметки, в поэтической форме высказанные мысли, чувства, из которых, как из зерна, могли потом развиться целые произведения или эпизоды произведений», и что они очень противоречивы по своим мыслям и отраженным в них чувствованиям: «Самые разнородные настроения духа писателя нашли здесь, как и следовало ожидать, свое выражение, свой отзвук: здесь и мрачные <…> мечты и надежды, и любовь к родине, и сомнения в русском обществе, и мысли о себе самом и своей судьбе»[71].
Своеобразным откликом на «Стихотворения в прозе» была серия пародий, появившихся в журнале «Стрекоза» с таким примечанием от редакции: «Печатая эти, не лишенные остроумия, безделки, мы смотрим на них, как на безобидную пародию, напоминающую, конечно, только заголовками и внешнею формою своею, превосходные и возвышенные мечты и сказки маститого беллетриста». Пародированные стихотворения имеют следующие названия: «Товарищ», «Прохожий», «Рассказ без названия», «Свет не без добрых людей, или Парусиновые панталоны», «Стой!», «Молитва», «Деревня» и «Русский язык». В этих пародиях, используя тургеневские «стихотворения», пародист высмеивает отрицательные социальные и политические явления русской действительности[72].
«Стихотворения в прозе» ввели новый прозаический жанр малой формы в русскую литературу. Написанные в подражание Тургеневу произведения этого рода появлялись в русской литературе двух последующих десятилетий XIX века. Я. П. Полонский свой отрывок «Две фиалки» сам определил в подзаголовке как «Стихотворение в прозе»[73]; два стихотворения в прозе без заглавия напечатаны в собрании сочинений Я. П. Полонского: они носят на себе явные следы воздействия Тургенева[74]. В середине 1880-х годов старший сын Н. Г. Чернышевского, Александр Николаевич, пробовавший свои силы как поэт, несомненно под влиянием Тургенева пытался создавать «стихотворения в прозе» и посылал их отцу в Астрахань на критику. В двух ответных письмах (от 18 февраля и 5 марта 1885 г.) Чернышевский сопоставлял их с тургеневскими, отзываясь о последних резко отрицательно («…у нас вздумали хвалить „Стихотворения в прозе“ Тургенева. Похвалы им — „пленной мысли раздраженье“, — мысли, пленной раболепством к таланту Тургенева. Так немцы восхищались всякими пустяками, какие печатал Гёте. Ни одно из тургеневских „Стихотворений в прозе“ не стоило бы того, чтобы быть напечатанным») и, кстати, формулируя свои возражения против этого жанра вообще, как противозаконного с точки зрения теории литературы и «слишком наивного для нашего времени»[75]. Стихотворения в прозе писал также, отчасти, возможно, под влиянием Тургенева, В. М. Гаршин; такую форму приобрели, например, его автобиографические признания[76]. Впоследствии тургеневской манере «Стихотворений в прозе» подражал К. Д. Бальмонт[77]. И. А. Бунин в своих прозаических стихотворениях, которые занимают немаловажное место в его творчестве, даже тематически иногда был близок Тургеневу[78]. Цикл (как и у Тургенева), состоящий из 26-ти небольших стихотворений в прозе под заглавием «Autopsia», сохранился (в автографе) в архиве Иннокентия Анненского[79], и др.
В восприятии читателей 1870-90-х годов стихи и проза потеряли значительную часть своих различий. Делались попытки переложить стихами некоторые произведения Тургенева: С. А. Андреевский переложил «Довольно», и Стасюлевич послал текст на утверждение Тургенева, на что, впрочем, Тургенев ответил отказом[80]. В стихотворении «Бал королевы», известном в четырех вариантах, С. Я. Надсон переложил в стихи вставную новеллу из повести Тургенева «Первая любовь». Колебания в выборе стихотворной и прозаической формы повествования испытывал также В. М. Гаршин: известный его рассказ, приближающийся к стихотворению в прозе, — «Attalea princeps» (1880), в первоначальной редакции имел стихотворную форму[81]. Поэтому нас не должно удивлять, что вскоре после появления тургеневских «стихотворений в прозе» их начали перелагать в стихи, имеющие размер, а иногда и рифму. Так, в 1884 г. А. А. Марков, пользуясь текстами Тургенева как прозаическими подстрочниками, придал — очень примитивно — метрическую и строфическую форму следующим произведениям: «Старуха», «Собака», «Нимфы», «Черепья», «Как хороши, как свежи были розы…», «Камень», «Роза», «Мы еще повоюем», «Русский язык», «Разговор», «Посещение», «Воробей», «Нищий», «Старик»[82]. Стараясь придать тургеневскому «стихотворению» устойчивый метр, перелагатель должен был отточенные тургеневские фразы пополнять дополнительными, вялыми, ненужными словами, подбирая рифмы. Известны и другие, еще более беспомощные, переложения «Стихотворений в прозе» Тургенева, опубликованные К. И. Олениным, В. А. Мониным, Н. Муромцевой[83]; совершенно бесплодной затеей оказалась попытка передать «триолетами» два «Стихотворения в прозе» Тургенева: «Necessitas, Vis, Libertas» и «Воробей»[84].
Столь же ошибочной оказалась попытка сделать стихотворения в прозе более удобными для декламации с эстрады с помощью музыкального сопровождения. В начале XX века этот жанр, «мелодекламация», для которого писалась музыка иллюстративного характера, был в моде, но музыка лишь нескольких «мелодекламаций», написанных на тексты Тургенева, поднималась несколько выше крайне посредственного уровня. Таковы были мелодекламации, написанные в 1903 Г. А. С. Аренским для чтения их В. Ф. Комиссаржевской в сопровождении симфонического оркестра (изданы в 1904 г.), но артистка неоднократно декламировала «Стихотворения в прозе» Тургенева («Как хороши, как свежи были розы…», «Лазурное царство» и «Нимфы») с музыкой Аренского, транскрибированной для рояля[85]. Мелодекламация на текст Тургенева «Сфинкс» написана была А. Д. Кастальским и включена в его оперу «Клара Милич» (1907)[86].
Современники Тургенева были уверены в том, что, несмотря на его подчеркнутое внешнее равнодушие к «Стихотворениям в прозе», писатель всё же придавал большое значение этому циклу своих произведений. Один из первых русских критиков «Стихотворений в прозе», Н. Невзоров, замечал по этому поводу, что Тургенев, по крайней мере, явно желал их широкого распространения, потому что «он одновременно с русским подлинником поместил их разом в двух иностранных журналах — во французском и немецком»[87].
Особый интерес имеет французский перевод тридцати «Стихотворений в прозе», осуществленный самим Тургеневым в сотрудничестве с П. Виардо и помещенный в двух номерах парижского журнала «Revue politique et littéraire» за 1882 год под заглавием «Petits poèmes en prose»[88]. В дневнике Тургенева есть запись от 5 (17) декабря 1882 г. о выходе в свет первых пятнадцати «Стихотворений в прозе» в переводе, сделанном «с помощью Полины»[89]. На этот перевод Тургенев не раз ссылался в своих письмах. Так, в письме к Л. Пичу от 13 (25) декабря 1882 г. он сообщал, что этот перевод сделан им с «помощью г-жи Виардо» и что достоинством его является то, что «он, по крайней мере, очень точен». Тургенев предлагал Пичу прислать оттиск перевода на тот случай, если бы у него возникла охота передать стихотворения по-немецки, — хотя, прибавлял Тургенев, — «такой перевод уже начал появляться в „St.-Petersburger Zeitung“». Об оригинале стихотворений Тургенев заметил в том же письме: «Я никогда не придавал им особенного значения и мало говорил о них. Эти маленькие наброски годятся лишь для немногих; для широкой массы — особенно в России — они трын-трава». Через два дня, посылая оттиск из французского журнала своему английскому приятелю В. Рольстону с очевидным намерением соблазнить его перспективой опубликовать английский перевод «Стихотворений в прозе», Тургенев прикрывался, однако, напускным безразличием к судьбе их среди иностранных читателей, утверждая, в частности, нечто противоположное тому, что перед тем написал Л. Пичу: Тургенев считал их «слишком русскими для европейского вкуса» и выражал сомнение в том, что «эти маленькие вещички могут понравиться английской публике». «…Перевод их на французский язык, — говорит автор, — сделанный m-me Виардо, был напечатан согласно ее желанию, не моему. Только после выхода его из печати я начал думать, что она была права, а не я».
В парижском архиве Тургенева сохранилась рукопись французского перевода «Стихотворений в прозе», с которой производился набор для «Revue politique et littéraire», и черновые материалы к ней. Изучение всех этих» рукописей приводит к неопровержимому заключению, что Тургенев принимал самое близкое участие в создании этих переводов, то диктуя их, то переписывая собственной рукой, то правя корректуры, — и делая всё это еще до появления в «Вестнике Европы» их русского подлинника[90].
В № 25 «Revue politique et littéraire» за 1882 г. помещено пятнадцать «Стихотворений в прозе», пронумерованных римскими цифрами, в следующем порядке: «Разговор», «Деревня», «Посещение», «Маша», «Старуха», «Восточная легенда», «Природа», «Морское плавание», «Конец света», «Пир у Верховного существа» (Uue Fête chez le bon Dieu), «Сфинкс», «Воробей», «Нимфы», «Лазурное царство», «Щи» (это заглавие дано в транскрипции «Stchi» и с пояснительным подзаголовком: «Soupe aux choux», т. е. «Суп из капусты»). В следующем номере, вышедшем 23 декабря, напечатано еще пятнадцать стихотворений в прозе с продолжающейся нумерацией (от XVI до XXX). Это — «Милостыня», «Как хороши, как свежи были розы…», «Два четверостишия», «Нищий», «Стой!», «Что я буду думать», «Два голубя», «Два брата», «Эгоист», «Мы еще повоюем!», «Повесить его!», «Два богача», «Насекомое», «Собака», «Враг и друг». Стоит отметить, что № 26 названного журнала открылся обращением к читателям от редакции, в котором, между прочим, шла речь и о «Стихотворениях в прозе». Извещая читателей, что редакция не была в состоянии приступить к напечатанию обещанного романа А. Гревилля, редактор писал далее: «Вместо того мы печатаем сегодня пятнадцать новых „Маленьких стихотворении в прозе» Тургенева. Наши читатели найдут в них то же очарование, тот же сплав поэзии и изящества, что и в первых пятнадцати. Мы можем сказать вам, как возникли эти тонкие фантазии (ces fantaisies délicates), пронизанные личными переживаниями. Тургенев имеет обыкновение отмечать время от времени замечания, мысли и образы, которые подсказывает или приносит ему текущая жизнь; очень интересно наблюдать за тем, как в сознании писателя эти замечания и мысли преображаются в живописные рассказы и волнующие описания. Тургенев набрасывает свои эскизы для фиксации испытанного впечатления, мимоходом, как это делает художник, когда им завладевает какая-либо мысль или его поражает какое-либо зрелище. Потребовались длительные и неотступные просьбы, чтобы Тургенев согласился предоставить нам некоторое их количество. Он удержал у себя другие, имеющие слишком интимный, личный характер. Он писал одному из своих друзей (дальше следует текст обращения „К читателю“ Тургенева)». Редакционная заметка кончалась следующим замечанием: «Первоначальным заглавием рукописи было „Senilia“. Это заглавие было бы выбрано плохо, если бы оно осталось. Более удачное — „Стихотворения в прозе“ заимствовано из только что цитированного письма».
Нетрудно заметить, что данное предисловие соответствует тому, которое предпослано первой публикации их подлинника в «Вестнике Европы» М. М. Стасюлевичем. Очевидно, Э. Юнг, редактор «Revue politique et littéraire», воспользовался кое-какими данными, предоставленными ему, как и Стасюлевичу, Тургеневым или П. Виардо. Что касается французских переводов, то они заключают в себе некоторые подробности, отсутствующие в общеизвестном русском первопечатном тексте «Стихотворений». Характер этих отличий заставляет предположить, что переводы делались Тургеневым и П. Виардо по беловому автографу (а не по наборной рукописи). Так, в стихотворении «Деревня» вслед за фразой: «Безветрие, теплынь… воздух — молоко парное!» — во французском тексте напечатано: «Tout est doux, caressant: rien ne dort ni ne veut dormir», что соответствует черновому и беловому автографам: «Всё мягко, ласково [чутко], ничего не спит и спать не хочет». В том же стихотворении после слов: «красавица была в свое время» — во французском тексте читаем: «Elle en a vu de dures, mais ses souffrances ne l’ont pas brisée». Эта фраза находит себе полное соответствие в беловом автографе, где содержится впоследствии отброшенная фраза: «Потрудилась … что говорить! а не изнурилась». Лишь в редких случаях отличия французского текста от русского не находят себе обоснований ни в черновой рукописи, ни в беловой. Некоторые изменения, внесенные Тургеневым в перевод, сделаны были им в иптересах французских читателей. Так, в стихотворении «Сфинкс», во фразе: «Да это ты, Карп, Сидор, Семен, ярославский, рязанский мужичок, соотчич мой, русская косточка!» — имя Карпа заменено Егором во избежание созвучия с французским «саг», а непереводимая «русская косточка» искусно передана французским «mon sang et ma moelle russe». Прочие особенности французской редакции «Стихотворений в прозе» оговорены ниже — в комментариях к отдельным стихотворениям.
Французские переводы тридцати стихотворений в прозе были воспроизведены в томике «Последних произведений» Тургенева, напечатанных издательством Ж. Этцеля в Париже в 1885 г.[91], а в 1887 г. переводы стихотворений «Чернорабочий и Белоручка» и «Порог» напечатал И. Павловский в своих «Воспоминаниях о Тургеневе»[92].
В 1883 г. появилось четыре немецких перевода «Стихотворений в прозе», и с первым из них, В. Генкеля, Тургенев еще успел познакомиться. Л. Пичу он писал 11 (23) февраля 1883 г.: «Что касается моих стихотворений в прозе, то в Лейпциге у Дункера вышел их перевод, сделанный В. Генкелем, и озаглавленный „Senilia“. Перевод довольно верный, но, конечно, не без неизбежных промахов. Сразу же на первой странице лошади „ржут“, вместо того чтобы „фыркать“ и т. д. — но, как я уже сказал, это неизбежно…» Последующие немецкие переводы принадлежали К. Юргенсу, Р. Левенфельду и В. Ланге[93].
Рано появились также переводы английский[94], датский и шведский[95]. Первые чешские переводы с разрешения Тургенева, полученного переводчиком И. Пенижеком, печатались первоначально в журналах (Krakonoš, 1883, Květy, 1883) и в том же году выпущены были отдельной книгой; перевод сделан по тексту «Вестника Европы» и воспроизводит не только все «Стихотворения в прозе», но и предисловие к ним[96]. В том же году появилось два сербохорватских перевода «Стихотворений»[97] и несколько венгерских[98]. К началу XX века этот цикл произведений Тургенева прочно вошел в мировую литературу.
Изучение «Стихотворений в прозе» началось поздно и далеко еще не закончено. Первые исследователи Тургенева пытались проследить истоки этого жанра в его собственном творчестве или указывали аналогии в русской литературе. Подводя итоги первым наблюдениям в этой области, сделанным критиками Тургенева, А. Е. Грузинский писал, что «по основным свойствам своего дарования, побудившим его начать творчество со стихов, он всегда был склонен к интенсивному лирическому переживанию отдельных моментов и к его кристаллизации в законченной форме. Поэтому в его произведениях с давних пор встречались места, очень разнообразные по тону и содержанию, которые все могли бы войти в „Senilia“. Укажем одушевленную страницу о молодом счастье из „Поездки в Полесье“, там же картинку стрекозы, сидящей на конце тонкой ветки, и вызванные ею мысли о законе жизни; место „О молодость, молодость!“ в конце „Первой любви“, там же вполне законченный и отделанный рассказ Зинаиды о вакханках и девушке; аллегорию жизни во вступлении к „Вешним водам“. Иногда в крупных вещах Тургенева, как „Призраки“ и „Довольно“, легко выделить целый ряд отдельных стихотворений в прозе»[99].
«Призраки» и «Довольно» чаще других произведений Тургенева сопоставлялись с его «Стихотворениями в прозе». Так, Г. А. Бялый прямо утверждал, что именно «Призраками» и «Довольно» «подготовлена была и самая форма отрывков, эпизодов, размышлений и лирических монологов, вполне законченных каждый в отдельности и связанных друг с другом единством мысли и построения»; вообще, по мнению того же исследователя, «по содержанию, стилю и тону многие стихотворения в прозе представляют собою как бы ответвление прежних крупных произведений Тургенева. Иные восходят к „Запискам охотника“ („Щи“, „Маша“, „Два богача“), иные к любовным повестям („Роза“), иные к романам. Так, „Деревня“ напоминает главу XX „Дворянского гнезда“, а „Порог“, „Чернорабочий и белоручка“ связаны с „Новью“; стихотворения в прозе, развивающие тему бренности жизни, тяготеют к „Довольно“; персонифицированные фантастические образы смерти („Насекомое“, „Старуха“) ведут свое начало от „Призраков“»[100]. Из образцов в русской литературе, которым мог следовать Тургенев, указывалось на некоторые страницы Гоголя — знаменитую «Тройку» в конце I тома «Мертвых душ», лирические картины природы в «Майской ночи» или ритмизованные отрывки из «Страшной мести»[101]. Обращалось внимание и на более ранние опыты создания русской лирической прозы, например у Карамзина[102]; утверждалось даже, будто бы идею создания небольших лирических фрагментов Тургеневу подал Л. Н. Толстой, что представляется спорным[103]. Не отрицая законности некоторых из названных выше сближений, следует, однако, признать, что вопрос о жанре «стихотворений в прозе» ими нисколько не проясняется, поскольку эти сопоставления делались по преимуществу по тематическому признаку и не принимали во внимание ни исторически сложившиеся формы поэзии и прозы, ни жанровые отличия в пределах одной художественной прозы: наличие даже текстового сходства между отрывками из того или иного произведения Тургенева и каким-либо «стихотворением в прозе» не объясняет возникновения жанра, к которому последние относятся. «Нам кажется, — писал по этому поводу Е. В. Петухов, — что эти сопоставления решительно ничего не выясняют в вопросе о генезисе тургеневских „Стихотворений в прозе“, поскольку они являются продуктом личного лирического настроения автора и, как отдельные произведения, имеют очень мало общего с лирическими отступлениями Гоголя, входящими в состав его большой „поэмы“, и тем менее — с морально-тенденциозными рассказами в педагогической книге Л. Толстого»[104].
Не менее общими и также имевшими в виду прежде всего не жанровое сходство, но идейную близость были делавшиеся исследователями сопоставления отдельных «стихотворений в прозе» Тургенева с «Диалогами» Леопарди, произведениями Гейне, Шопенгауэра, Э. Т. А. Гофмана и др.[105]
Из всех параллелей, указанных к «Стихотворениям в прозе», важнее вбего те, которые ведут нас во французскую литературу, так как во Франции возник и самый термин, которым воспользовался Тургенев, и создано было наибольшее количество произведений, близких к его «Senilia» в жанровом отношении[106].
Жанр лирического «стихотворения в прозе» в том смысле, в каком этот термин употреблялся в XIX веке, был детищем романтизма. Родоначальником нового жанра во Франции считается Алоизиюс Бертран (1807–1841), автор книги «Гаспар из Тьмы. Фантазии в манере Рембрандта и Калло» (1842)[107], который, однако, этим термином еще не пользуется, говоря лишь о «новом жанре прозы». В современном смысле термин «стихотворение в прозе» вошел в употребление только после появления «Маленьких стихотворений в прозе» (Petits poèmes en prose) Шарля Бодлера (они возникли между 1855 и 1865 гг.), полное собрание которых отдельным изданием вышло в свет в 1869 г. в четвертом томе его посмертного «Полного собрания сочинений».
Термин «poème», избранный Бодлером, был компромиссным, закрепляющим новую жанровую промежуточную область между романтическими вольностями и присущими классицизму строгими разграничениями понятий «поэзия», «поэма» и «проза». Определение «маленькие» (petits) в применении к «стихотворениям в прозе» было употреблено Бодлером, видимо, для того, чтобы подчеркнуть, что под обозначением «poèmes» следует понимать «стихотворения», а не «поэмы». В посвящении своей книги Арсену Уссе — литератору, пробовавшему свои силы в этом же роде, Бодлер прямо ссылался на вдохновивший его эксперимент Алоизия Бертрана и на то, какие удобства представляет форма этого рода:
«Мы можем прервать в любой момент я — свои мечтания, вы — просмотр рукописи, читатель — свое чтение, ибо я не связываю своенравной воли его бесконечной нитью сложнейшей интриги. Выньте любой позвонок, и обе части этого капризно извивающегося вымысла соединятся между собой без малейшего затруднения <…> Я должен сделать вам маленькое признание. Перелистывая по меньшей мере в двадцатый раз знаменитую книгу Алоизия Бертрана „Гаспар из Тьмы“, <…> я набрел на мысль — попытаться сделать нечто в том же роде, применив к изображению современной жизни или, вернее, духовной жизни одного современного человека тот самый прием, который был применен им к описанию жизни былых времен, столь странной для нас и столь живописной. Кто из нас не мечтал в часы душевного подъема создать чудо поэтической прозы, музыкальной без ритма и без рифмы, настолько гибкой и упругой, чтобы передать лирические движения души, неуловимые переливы мечты, содроганья совести?» Книгу Бодлера «Маленькие стихотворения в прозе» составляют 50 небольших фрагментов, полных то лиризма, то иронии и сарказма, тематически близких к его же стихотворному сборнику «Цветы зла». Их, однако, должно было быть много больше — Бодлер думал довести их общее количество до сотни.
Большинство, исследователей Тургенева было убеждено, что «Маленькие стихотворения в прозе» Бодлера были ему хорошо известны, хотя Тургенев нигде не упоминает эту книгу[108], ставшую знаменитой только в конце XIX века, когда прозаические «стихотворения» малой формы стали жанром популярным и широко распространившимся[109].
Сопоставления отдельных «стихотворений в прозе» Бодлера и Тургенева, делавшиеся неоднократно, не представляются убедительными[110], речь может идти только об отдаленном сходстве отдельных мотивов у французского и русского писателей и более всего о жанровой (и до известной степени стилистической) близости их произведений.
В 1918 г. Л. П. Гроссман опубликовал свою работу о «Стихотворениях в прозе», озаглавив ее «Последняя поэма Тургенева»[111]. Автор выдвинул здесь тезис, что, несмотря на кажущуюся отрывочность отдельных стихотворении тургеневского цикла, он представляет собою стройное композиционное целое: «Это строго согласованное, сжатое тисками трудной, искусной и совершенной формы, отшлифованное и законченное создание представляет в своем целом поэму о пройденном жизненном пути…» Однако дальше Гроссман высказывает произвольную мысль, будто в стихотворениях разработан ряд тем, из которых каждой посвящено по три отдельных этюда. Главные из этих «триптихов»: Россия, Христос, Конец света. Рок. Природа, Любовь, Смерть, Безверие. Первая часть работы Гроссмана, в которой он пытается установить ритмы в тургеневской прозе, вызвала споры и опыты дальнейшей разработки затронутого вопроса[112].
За последнее время явно повысился интерес к «Стихотворениям в прозе» Тургенева и ни одна монография о нем не обходится без более или менее полного их разбора. Следует отметить и ряд защищенных диссертаций и статей, посвященных изучению жанра, композиции, художественных особенностей «Стихотворений в прозе»[113].
К читателю*
Впервые обращение «К читателю» было написано в качестве предисловия к «Стихотворениям в прозе» в тетради беловых автографов (1880). Оно предшествовало тексту всех 83 стихотворений. рад обращением в беловом автографе — эпиграф: «Wage Du zu irren und zu träumen…» («Дерзай заблуждаться и мечтать…») — строка из стихотворения Шиллера «Текла» (1802). Эта строка, очевидно, была дорога Тургеневу, и он повторял ее несколько раз в качестве цитаты или эпиграфа. В последующей рукописи (наборная рукопись) Тургенев эпиграф снял — вероятно, потому, что уже поставил его к рассказу «Песнь торжествующей любви» (см. с. 47).
Обращение «К читателю» было передано Тургеневым М. М. Стасюлевичу вместе с первыми сорока стихотворениями в прозе, которые предполагалось напечатать в «Вестнике Европы». Однако Стасюлевич дал вместо него предисловие «От редакции», в которое включил строки из обращения «К читателю» в виде цитаты из письма Тургенева к нему, хотя это письмо в действительности не было написано. В письме от 14 (26) августа 1882 г. Тургенев среди других вопросов, о которых ему нужно было поговорить со Стасюлевичем «при свидании», упоминает и «предисловие» к стихотворениям в прозе. А 29 сентября (11 октября), соглашаясь на предложения Стасюлевича, Тургенев писал: «В предисловии от редакции я бы желал изменить одно слово: вместо „богатую“ коллекцию — я предложил бы: „целую“ коллекцию». В корректуре Стасюлевич выполнил просьбу писателя.
Деревня*
Первое из стихотворений в прозе, которым в беловой рукописи и в русских прижизненных изданиях открывается вся их сюита, «Деревня» неоднократно сопоставлялась с циклом лирических стихотворений Тургенева, напечатанных в «Современнике» 1847 г. — в той же книге, где появился первый рассказ из будущих «Записок охотника»[165]. Начальное стихотворение этого цикла, имеющее то же заглавие («Деревня»), открывается картиной сельской природы, родной ему орловщины.
Нетрудно заметить, что близость «Деревни» 1878 г. к одноименному произведению, написанному за тридцать лет перед тем, — преднамеренная. Об идеализирующей тенденции, которой проникнута представленная здесь картина русской деревни, свидетельствуют слова, первоначально написанные Тургеневым, но затем им отброшенные. В середине фразы: «О довольство, покой, избыток» — в черновике читаем: «глухой, зажиточной, вольной деревни!»; в концовке после слов «и думается мне» в черновике — «будь так везде». С односторонностью этого изображения связано, по-видимому, и намерение посвятить деревне не одно, а два стихотворения в прозе (в перечне стихотворений беловой рукописи стояло — «Деревня 1.2»). Тургенев прекрасно понимал, что за три десятилетия, протекших между обоими произведениями, русская деревня из крепостной стала «вольной», но столь же далекой от идиллии, какою она была и в период создания «Записок охотника». Между тем в 1878 г. Тургенев искусственно подбирал светлые краски, чтобы подчеркнуть именно идиллический колорит живописуемой им картины — «довольство, покой, избыток русской вольной деревни». Более правдоподобную картину русской деревни той поры Тургенев дал за десятилетие перед тем в письме к брату Н. С. Тургеневу от 16 (28) июля 1868 г. («Крыши все раскрыты, заборы повалились, нигде не видать нового строения, за исключением кабаков <…> Пыль стоит везде как облако <…> Только и видишь людей, спящих на брюхе плашмя врастяжку, — бессилие, вялость и невылазная грязь и бедность везде. Картина невеселая — но верная»), а также в 1874 г. в стихотворении, написанном Тургеневым от имени своего героя Нежданова в романе «Новь» (см.: наст. изд., т. 9, с. 328–329).
С «Деревней» 1878 г. имеет общее также изображенная в романе «Дворянское гнездо» (1858) картина безмятежной жизни, которую наблюдает Лаврецкий: здесь жизнь казалась ему «погруженной в ту тихую дрему, которой дремлет всё на земле, где только нет людской, беспокойной заразы». «… В других местах на земле кипела, торопилась, грохотала жизнь; здесь та же жизнь текла неслышно, как вода по болотным травам…» (наст. изд., т. 6, с. 63, 65). Как свидетельствует концовка «Деревни», стихотворение выросло из того же противопоставления. Во всех редакциях, особенно в черновой, «Деревня» подвергалась тщательной стилистической правке.
…крест на куполе Святой Софии в Царь-Граде… — Имеются в виду события русско-турецкой войны, когда русские войска, заняв в январе 1878 г. Адрианополь, готовились к вступлению в Константинополь («Царь-Град»).
Разговор*
В первопечатном тексте «Разговора» в «Вестнике Европы» слова эпиграфа («Ни на Юнгфрау — не бывало человеческой ноги») заключены в кавычки, т. е. эпиграфу придан вид цитаты; источник ее, однако, неизвестен. Ш. Саломон во французском издании «Стихотворений» «обратил внимание на то, что если указанные слои» взяты из какого-нибудь путеводителя по Швейцарским Альпам, то он мог быть издан не позже самого начала XIX века, так как восхождение на вершины, о которых идет речь у Тургенева, совершено было — на Финстерааргорн в 1810 г., на Юнгфрау в 1811 г., т. е. задолго до того, как Тургенев видел эти горы, путешествуя но Швейцарии в 1840 г. Источником «Разговора», по мнению того же Саломона, могло быть следующее место в «Письмах русского путешественника» Карамзина (Лаутербруннен, 29 августа 1789 г.), где описан вид на Юнгфрау лунной ночью: «Светлый месяц блистает на вершине Юнгферы, одной из высочайших Альпийских гор, вечным льдом покрытой. Два снежные холма, девическим грудям подобные, составляют его корону. Ничто смертное к ним не прикасалося; самые бури не могут до них возноситься; одни солнечные и лунные лучи лобызают их нежную округлость; вечное безмолвие царствует вокруг их — здесь конец земного творения!» И далее: здесь «смертный чувствует свое высокое определение, забывает земное отечество <…> смотря на хребты каменных твердынь, ледяными цепями скованных и осыпанных снегом, на которых столетия оставляют едва приметные следы». Более правдоподобным представляется, что, сочиняя эпиграф к «Разговору», Тургенев вспомнил драматическую поэму Байрона «Манфред» (1817), которую он, несомненно, перечитывал в конце 1870-х годов (см. далее «Проклятие», «У-а… У-а!»): действие «Манфреда» развертывается в Швейцарских Альпах, в частности именно на «горе Юнгфрау» (акт I, сцена 2); третья сцена II акта сосредоточена «на вершине горы Юнгфрау» и открывается следующими словами, которые могли внушить Тургеневу эпиграф к «Разговору»:
«Пирамиды Шрекгорна и Финстераагорна» упомянуты в книге Сенанкура «Оберон» (1804), о которой идет речь в «Дворянском гнезде» (наст. изд., т. 6, с. 88, 425). У Сенанкура также противопоставляется «однообразное убожество равнин» с «тяжкоя, душной и беспокойной атмосферой человеческого общества» — «безмолвным вершинам гор», «где небо как бы раздвигает свои пределы, где воздух спокойнее, где время замедляет свой бег, а жизнь постоянна и незыблема, здесь вся природа являет куда больший порядок, куда более осязаемую завершенность и непреходящее единство» (письмо 700).
Тургеневу было также хорошо известно стихотворение А. де Мюссе «К Юнгфрау» («Chansons à mettre en musique»); в нем идет речь об ощущениях путешественника, которому удалось бы достигнуть вершины Юнгфрау.
Приведенные сопоставления значительно уменьшают вероятность догадки, что «Разговор» Тургенева возник под воздействием двух прозаических диалогов Леопарди: «Геркулес и Атлант» и «Домовой и гном» (см.: Куприевич, с. 7–12).
Л. Семенов в особой заметке «„Спор» Лермонтова и „Разговор“ Тургенева» пытался обосновать еще одно предположение о зависимости «Разговора» от Лермонтова: Юнгфрау и Финстерааргорн ведут между собою беседу подобно Казбеку и Шату (Семенов Л. Лермонтов и Лев Толстой. М., 1914, с. 439–441; Гершензон М. О. Письма к брату. М., 1927, с. 109). Пессимистические выводы Тургенева о судьбах человека и всего земного шара см. в его произведениях «Призраки» и «Довольно» (Винникова И. А. Об идейных истоках «Призраков» и «Довольно» И. С. Тургенева (Тургенев и Шопенгауэр в 60-е гг. XIX в.). — Вопросы славянской филологии. К V Международному съезду славистов. Саратов, 1963, с. 93).
Из черновых рукописей Тургенева видно, что «Разговор» был задуман как беседа горных вершин Юнгфрау и Веттергорн (также высокая гора в Бернском кантоне Швейцарии), впоследствии замененной Фонстерааргорном.
Старуха*
Л. Пич в своих воспоминаниях о Тургеневе обращает внимание на то, что многие из «стихотворений в прозе» представляли собой литературную обработку его снов. Таково же, по его словам, и происхождение стихотворения «Старуха», «в котором так наглядно изображается неизбежность смерти». «Однажды летом, — свидетельствует Л. Пич, — в Берлине, проведя вечер с Юлианом Шмидтом и мною, он нам рассказал этот сон. У нас выступил холодный пот. Я записал тогда же слышанный мною рассказ и напечатал его в фельетоне „Schlesische Zeitung“ под заглавием „Сон“» (Иностранная критика о Тургеневе. СПб., 1884, с. 178). Хр. Гасде принадлежит первая научная публикация этого фельетона, напечатанного, как она установила, в «Силезской газете» 15 августа 1878 г. (Beiträge und Skizzen zum Werk Turgenevs (Slavische Beiträge, B. 116). München. 1977, S. 109). См. об этом: Тиме Г. А. Работы немецких славистов о И. С. Тургеневе. — Русская литература, 1979, № 2, с. 188. Вероятно, именно этот фельетон имел в виду Тургенев в своем письме к Пичу от 26 сентября (8 октября) 1878 г.: «Вы правильно пересказали мой „Сон“; меня только немного удивляет то, что Вы сочли его стоящим внимания любезной публики. Но, о ужасный друг, Вы низвергаете на меня целый поток комплиментов!» Этот фельетон значительно расходился в художественном отношении со стихотворением Тургенева, которое тщательно им нравилось и в черновой и в беловой рукописях. Первоначально в черновой рукописи это стихотворение действительно имело заглавие «Сон 1-й», тут же переделанное на «Старуха. Сон». В черновой рукописи оно не датировано, но было записано в группе стихотворений января — февраля 1878 г. Встреча с Л. Пичем произошла 6 августа 1878 г. Лишь в корректуре «Востинка Европы» Тургенев сам снял подзаголовок «Сон», учитывая замечание П. В. Анненкова (см. выше, с. 455–456).
Соперник*
Стихотворение набросано на полях черновика «Черный дрозд. 1» с большими вставками и поправками, как одно из «видений» бессонных ночей Тургенева. Вероятно, «соперник» — реально существовавшее лицо, кто-то из друзей Тургенева в 1840-50-е годы. Точных данных для указания его имени нет.
«Услышишь суд глупца…»*
Заглавие заимствовано Тургеневым из стихотворения Пушкина «Поэту» (1830):
Стихотворение «Услышишь суд глупца…» переработано болгарским поэтом П. Р. Славейковым (см.: Велчев В. Тургенев в Болгарии. — Годишник на Софийский университет, 1961. Т. IV, 3, с. 133–135).
Но есть удары — по самому сердцу. — Всё стихотворение отражает враждебное отношение к Тургеневу читателей разных общественных слоев после выхода в свет романа «Новь» (1877). Тургенев предвидел неблагоприятные отзывы о своем романе; Я. П. Полонскому он, например, писал (11 (23) ноября 1876 г.), что ждет неминуемых ударов от критиков всех направлений: «Никакого нет сомнения, что, если за „Отцов и детей“ меня били палками, за „Новь“ меня будут лупить бревнами — и точно так же с обеих сторон». Особенно больно уязвило Тургенева неприязненное отношение к «Нови» русской молодежи. В черновом автографе строки 11–12 читались так: «И честные, хорошие, молодые души отворачиваются от него». О том же говорят и строки 14–17.
Тургенев датировал свое стихотворение февралем 1878 г. К этому же времени относятся его энергичные заявления об отказе от литературного творчества. Так, редактору журнала «Правда», просившему о сотрудничестве, Тургенев 7 (19) февраля 1878 г. ответил, что прием, который встретили в публике его последние произведения, заставил его прекратить литературную деятельность: «… как бы то ни было, я положил перо и уж больше за него не возьмусь».
А. Луканина в воспоминаниях о Тургеневе приводит выдержку из своего дневника, в котором (под 30 марта 1878 г.) записано, что Тургенев советовал ей не обращать внимания на критику и цитировал стихотворение Пушкина «Поэту» (Луканина А. Мое знакомство с Тургеневым. — Сев Вестн, 1887, № 2, с. 57).
…проклинали путешественника, принесшего им картофель… — Первые известия о картофеле проникли в Европу из Америки в середине XVI века, в 1584 г. он был привезен в Ирландию, через два года — в Англию. В 1716 г. картофель появился в Швеции, в России — во время Семилетней войны; здесь он распространялся довольно медленно и встречал противодействие даже в начале XIX века. Эти сведения сообщаются в статье А. О. Подвысоцкого «Водворение и распространение картофеля в Архангельской губернии в 1765–1865 гг.» (Рус Ст, 1879, № 9, с. 85–100), которая могла быть известна Тургеневу еще до публикации стихотворений в прозе.
«Бей меня! но выслушай!» — говорил афинский вождь спартанскому. — Слова Фемистокла Еврипиаду перед морской победой греков над персами при Саламине. Эту фразу, ставшую крылатой, приводит Плутарх (Изречения царей и полководцев. Фемистокл, 3–5). Ср.: Ашукин Н. С., Ашукина М. Г. Крылатые слова. 3-е изд. М., 1966, с. 45.
Довольный человек*
Этому стихотворению Тургенев намеренно отвел место в непосредственном соседстве с «Услышишь суд глупца…» и выставил под ним ту же дату (февраль 1878), так как оно выросло из той же досады и даже враждебности Тургенева к его критикам при чтении их отзывов о «Нови». Характерно, что это стихотворение записано на полях рядом со стихотворением «Услышишь суд глупца…» и на одном листе со стихотворением «Враг и друг». А. Луканина сообщает, что Тургеневу приходилось быть «мишенью гнуснейших сплетен», и она удивлялась «грязной изобретательности лиц, пускавших их в ход» (Сев Вестн, 1887, № 3, с. 78). Реальный повод создания данного стихотворения неизвестен; неясным остается также лицо, которое он имел в виду, создавая эту сатирическую характеристику.
Уж не возложили ли на его шею твой красивый осьмиугольный крест, о польский король Станислав! — Имеется в виду орден св. Станислава третьей степени, с которого обычно начиналось награждение русских чиновников. Орден св. Станислава, присоединенный к русским императорским орденам после 1831 года, учрежден был в Польше при короле Станиславе Понятовском в память краковского епископа Станислава, убитого в XI в. королем Болеславом в церкви во время богослужения; в XIII в. Станислав был причислен к святым и признан патроном Польши (см.: Спасский И. Г. Иностранные и русские ордена до 1917 года. Л., 1963, с. 69, 71 и табл. 38).
Житейское правило*
Стихотворение направлено против досаждавших Тургеневу критиков. Очень вероятно, что здесь подразумевался Б. М. Маркевич, как и в стихотворении «Гад», исключенном из цикла ввиду его большей прозрачности и сходства с лицом, которое Тургенев изображал с сильной неприязнью. — см. ниже, с. 520. «Житейское правило» сначала не входило в число пятидесяти стихотворений, посланных в «Вестник Европы». Тургенев отправил его позднее, одновременно с выправленной им корректурой, вместо изъятого «Порога» (см. письмо Стасюлевичу от 4 (16) октября 1882 г.). Однако в письме к нему же от 13 (25) октября Тургенев просит выкинуть «Порог», не заменяя его вновь присланным стихотворением («оно по тону не подходит к прочим»). И всё же «Житейское правило» было напечатано, причем с неправильной датой: вместо «октябрь 1882» в беловой рукописи — «апрель 1878» (дата другого «Житейского правила» — см. ниже, с. 520) и поэтому помещено хронологически неверно, в ряду стихотворений 1878 года.
Как и все стихотворения 1881–1882 годов (за исключением «Молитвы» и «Русского языка», находившихся в наборной рукописи «Вестника Европы»), «Житейское правило» имеет только один автограф, записанный в черновом виде в тетради беловых автографов. По сравнению с этим автографом в «Вестнике Европы» текст резче и острее: например, вместо «пьяница» стало — «ренегат», вместо «лакей… просвещения» — «лакей… социализма».
В. И. Ленин в своих полемических статьях не раз вспоминал это стихотворение в прозе и приводил из него отдельные фразы (см.: Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 6, с. 11, 14, 15, 22; полный свод этих упоминаний см.: Ипполит И. Ленин о Тургеневе. М., 1934, с. 11, 20–21).
Конец света (сон)*
Воображение молодого Тургенева не раз поражали картины гибели мира, распространенные в русской романтической литературе 1830-х и 1840-х годов. Сам Тургенев перевел и напечатал в «Петербургском сборнике» (1846) стихотворение Байрона «Тьма» («The Darkness», 1816), в котором представлено постепенное угасание человечества на леденеющей земле:
(наст. изд., т. 1, с. 53, 458). Тургеневу были известны также многие русские произведения на ту же тему: «Последний день» А. В. Тимофеева (1835); ходившие в рукописях отрывок «Стихи о наводнении» (1827–1832 гг.), приписывавшийся декабристу А. И. Одоевскому, и мрачная поэма В. С. Печерина «Торжество смерти» (1834) о разрушении «древней столицы» мстительной водной стихией; грозная картина наводнения и гибели в неумолимой пучине в рассказе В. Ф. Одоевского «Насмешка мертвеца» (Русские ночи, 1844) и т. п. Может быть, сложившаяся у нас в XIX веке традиция истолковывать наводнение как политическое возмездие, восходящая к «Медному всаднику» Пушкина и ко второй части «Фауста» Гёте, подсказала комментаторам тургеневского «Конца света» истолкование этого стихотворения как аллегорического изображения. Еще бо́льшее значение для подобного же понимания «Конца света» имели строки, помещенные Герценом в «Колоколе» (1 ноября 1861 г.): «Прислушайтесь, благо тьма не мешает слушать: со всех сторон огромной родины нашей, с Дона и Урала, с Волги и Днепра, растет стон, поднимается ропот; это — начальный рев морской волны, которая закипает, чреватая бурями, после страшного утомительного штиля». В соответствии с этой традицией объяснял П. Н. Сакулин и тургеневское стихотворение в прозе (см.: Сакулин, с. 91; ср.: Шаталов, с. 25–27; Бобров Е. А. Мелочи из истории русской литературы. Тема о наводнении, — Русский филологический вестник, 1908, № 1–2, с. 282–286). Однако понимание «конца света» как политической аллегории неисторично и совершенно неправдоподобно. В последние годы жизни Тургенев особенно протестовал против подобного рода произвольных и надуманных истолкований его произведений. Л. Нелидова (Памяти Тургенева. — ВЕ, 1909, № 9, с. 221), утверждая, что Тургенев «решительно отвергал всё мистическое», с некоторым удивлением сообщала, что «в то же время он охотно и много говорил о … светопреставлении. <…> он рассказывал, как он воображает себе светопреставление. Я вспомнила эти разговоры, когда читала два стихотворения в прозе на эту тему». Следует напомнить также, что и в стихотворении в прозе «Дрозд» (I) упоминаются волны, уносящие человеческую жизнь, и что еще ранее в прологе к «Вешним водам» дана картина водной, морской стихии — враждебной и неумолимой по отношению к человеку (см.: наст. изд., т. 8, с. 255–256).
Вполне реальная картина всеобщей гибели, данная в «Конце света», однако, не исключает творческих воздействий на Тургенева современной ему литературы. Незадолго до создания этого произведения Тургеневу, несомненно, стали известны «Poésies philosophiques» Луизы Аккерман, получившие широкую известность после статьи об этой книге в «Revue des Deux Mondes» (1874, t. III, 15 mai, p. 241–262). Среди стихотворений Л. Аккерман обращало на себя внимание большое стихотворение «Потоп» («Le Déluge») с эпиграфом из эпилога к «Страшному году» В. Гюго: «Ты думаешь, что я морской прилив, а я — потоп». У Аккерман: «Мы хотели света, а волны потопа создадут мрак. Мы мечтали о гармонии, а вот наступает хаос. И в этом приливе ненависти и дикой ярости самыми счастливыми будут те, которых поглотят волны».
Почти в то же самое время, когда Тургенев создавал «Конец света», А. А. Фет написал стихотворение «Никогда» (напечатано в журнале «Огонек» 1879, № 9), в котором представлена гибель земли:
Это стихотворение Фет в рукописи послал Л. Н. Толстому, и они долго спорили между собой, обсуждая его во всех подробностях. Л. Толстой, между прочим, утверждал, что в его семье с интересом прочли «Никогда», потому что тревожно следили по газетам за внезапно вспыхнувшей осенью 1878 г. в Астраханской губ. эпидемией чумы. А. Фет в письме к Л. Н. Толстому от 3 февраля 1879 г. сопоставлял свое стихотворение «Никогда» с «Тьмой» Байрона (Толстой Л. Н. Переписка с русскими писателями. В 2 т. М., 1978. Т. 2, с. 45).
Маша*
Стихотворение «Маша», датированное апрелем 1878 г., сложилось значительно ранее: подробная запись его со слов Тургенева сохранилась в дневнике Э. Гонкура под 21 ноября 1875 г. Как в пересказе Э. Гонкура, так и в тексте Тургенева рассказ о ночном извозчике отнесен к юношеским воспоминаниям автора. До нас дошел относящийся к концу 1840-х годов незавершенный набросок Тургенева под заглавием «Ванька» (первоначальное название — «Разговор»), в котором должна была быть рассказана задушевная беседа с извозчиком зимней ночью (см.: наст. изд., т. 1, с. 415, 416, 561). Тема эта привлекала в те годы многих писателей (Н. Полевой, М. Погодин, Н. Некрасов, Г. И. Успенский) и к середине века стала даже традиционной в русской литературе[167]. Но словам Э. Гонкура, Тургенев рассказал свою историю в подтверждение мысли, что «порою совсем необразованные люди находят выражения истинно шекспировской силы». «В Петербурге, — рассказывал Тургенев, — существуют небольшие коляски с одной лошадью в упряжке; их можно нанимать за небольшую цену; и я пользовался ими, когда был молод. В такой коляске вы сидите позади кучера, его затылок совсем близко от вас; я беседовал с кучером. Кучерами на этих колясках бывают обычно крестьяне, приезжающие на несколько месяцев в столицу, — но вообще-то крестьяне редко уезжают из дома <…> Итак, я сел в коляску и, как я вам уже сказал, разговорился с кучером. Путь был дальний. Он стал рассказывать о своей жене, которая недавно умерла. Русские, как правило, не склонны к нежным чувствам, но в его словах о жене звучала необычайная нежность. — „Ну и что же с вами было, когда вы вошли в ее комнату?“ — спросил я его. — „Я взял ее за руку и назвал по имени!“ И Тургенев произносит по-русски уменьшительное от имени Мария. — „Ну, а потом?“ — „О, потом я совершил что-то очень глупое! Я сел на пол возле ее кровати <…>“. И, сделав такой жест рукой, как если бы он ударял ладонью о землю, этот крестьянин добавил: — „И я сказал: откройся, ненасытная утроба!“ — „А еще потом?“ — „Потом я лег спать и заснул“»[168].
Важнейшее отличие пересказа Гонкура от текста «Маши» — в том, что в последнем извозчик возвращается в деревню уже после похорон жены и произносит свой монолог в пустой горнице избы. В черновом автографе заглавие написано со знаком восклицания: «Маша!»; в перечне стихотворений в прозе («Сюжеты») в беловом автографе заглавие рассказа иное: «Извозчик» и добавлено: («Маша» ночью). Во французском переводе (Revue politique et littéraire, 1888, № 25, p. 771) сохранено заглавие «Macha», а в тексте встречается также русское слево «isvostchik» (объясненное в примечании: «cocher de traineau», т. е. «кучер на санях»). В предшествующем номере того же журнала (№ 24, р. 755–762) напечатан рассказ В. Гаршина «Ночь» в переводе Э. Дюран-Гревиля, центральный эпизод которого — разговор с извозчиком зимней ночью. Несомненно, что этот рассказ был рекомендован для помещения в «Revue» Тургеневым.
Дурак*
В черновом автографе заглавия нет. В перечне названий («Сюжеты») в тетради беловых автографов оно названо: «Дурак (рец<ензент>)». Во всех рукописях и в тексте, посланном Тургеневым М. М. Стасюлевичу в качестве наборной рукописи, содержатся следующие строки: «Кончилось тем, что издатель распространенного журнала <в первоначальном варианте чернового автографа — „известный издатель известного журнала“> предложил дураку заведовать у него критическим отделом». Учитывая нападки русской реакционной критики на Тургенева в эти годы, современники могли принять это стихотворение за памфлет на какое-то определенное лицо. Так, вероятно, воспринял его и Стасюлевич, обратившийся к Тургеневу с просьбой о замене заглавия и цитированных выше строк. Возвращая корректуру, Тургенев ответил Стасюлевичу 14 (20) октября 1882 г.: «Посылаю Вам обратно „Дурака“ с изменением. Так гораздо лучше — тем более, что никакого у меня личного намека не было. Но заглавие полагаю оставить». В сохранившихся гранках (корректура «Вестника Европы») рукою Тургенева заменены упомянутые выше строки.
Восточная легенда*
Этому стихотворению в прозе Тургенев придал форму восточного аполога, широко распространенную как в западноевропейских, так и в русской литературах в конце XVIII — начале XIX веков. Условная рамка «восточной» повести, басни или сказки представляла известные удобства для писателей, стремившихся иносказательно изложить какую-либо морально-дидактическую идею или как-нибудь намекнуть на то, о чем по тем или иным обстоятельствам неудобно было говорить открыто. Подобные повести, нередко являвшиеся переделками с французского, например, из Вольтера, Мармонтеля или «Восточных басен» («Fables orientales») в прозе Флориана, — писали у нас М. Херасков, И. Крылов, А. Измайлов, И. И. Дмитриев, А. Бенитцкий и другие[169]. Многие из этих повестей усваивали мотивы из сказок «1001 ночи», ставшие весьма популярными после знаменитого, выполненного А. Галланом (1704), французского перевода этой книги, непрерывно переиздававшейся в XVIII и XIX веках. Из этого источника и последующих его адаптаций заимствованы были имена и отдельные мотивы, в частности, сильно идеализированные арабским фольклором образы багдадского халифа Гарун-ар-Рашида (786–809) и не менее знаменитого его визиря — Джафара Бармекида, весьма мало похожие на реальных исторических лиц (Крымский А. История арабов и арабской литературы. М., 1912. Ч. 2, с. 145, 157–158). Из французского, английского или русского источника Тургенев заимствовал имя героя своей «Восточной легенды», мы не знаем; характерно, однако, что в черновом автографе имя визиря имеет написание Гиафар, лишь позднее всюду измененное на Джиаффар, как он обычно именовался в русских источниках. Возможно, что в соответствии с традициями восточного аполога Тургенев написал свою легенду для того, чтобы высмеять какой-либо конкретный факт русской придворной жизни, изображая своего героя, отличавшегося, по его словам, «благоразумием и обдуманностью» среди своих сверстников; однако попытки расшифровать этот намек (ср.: Шаталов, с. 37, 103) пока еще не привели к сколько-нибудь правдоподобным результатам.
«Восточная легенда» Тургенева сюжетно совпадает с произведением классика казахской поэзии Абая Кунанбаева поэмой «Масгуд» (1887); вся первая часть этой поэмы представляет собою пересказ стихотворения в прозе Тургенева; это тем более вероятно, что на рукописи легенды Абая ее издателями было помечено: «Тургеневтен» (из Тургенева). Однако у обоих произведений мог быть и общий источник из арабских легендарных сюжетов (см.: Ахметов З. А. «Восточная легенда» Тургенева и «Масгуд» Абая Кунанбаева. — Т сб, вып. 3, с. 163–165; а также: Озеров Л. А. «Стихотворения в прозе» Тургенева. — Мастерство русских классиков. М., 1909, с. 212). Вторая часть «Масгуда» принадлежит Абаю: Масгуд становится визирем и мудрым советником халифа, но их мудрость и власть беспомощны и жалки перед толпой народа, напившегося вредоносной воды (см. перевод поэмы и кн.: Кунанбаев Абай. Собр. соч. в 1 т. М., 1954, с. 297–302).
Два четверостишия*
В первоначальном замысле «Двух четверостиший», записанном со слов Тургенева в 1874 г. Н. А. Островской, речь шла о двух «цивилизаторах» в некоей фантастической стране. В «Воспоминаниях» Н. А. Островской устная импровизация Тургенева записана в следующем виде:
«Была дикая страна. Жители в ней были — как звери, даже религии не имели. Явились туда два цивилизатора. Один из них начал с того, что стал проповедовать религию — религию прекрасную, религию любви, милосердия, всепрощения. Его не слушали, смеялись над ним, считали сумасшедшим. Товарищ его был много ниже его и по уму, и по характеру, но хитрее, лукавее. Он прислушивался к его словам, запоминал и через несколько времени сам стал проповедовать то же самое, но при этом популярничая, опошляя прекрасные мысли. Над ним не смеялись, у него нашлись даже последователи. Один из этих последователей был человек ловкий — он догадался: распустил слух, что новый проповедник — пророк, настоящий пророк, и что у него огромная жемчужина вместо пупка! Тогда весь народ, вся чернь уверовала… Выстроили храм неведомому богу, лжепророка произвели в главные жрецы, его первых последователей сделали также жрецами, и посыпались на них деньги, приношения… А тот, первый-то проповедник, с ужасом увидал, что его благородные мысли искажаются… Он пробовал возражать, возражал публично; на него напали, как на богохульника, заковали в цепи, судили и приговорили к казни. На площади перед храмом толпа; у преддверья храма на тропе сидит главный жрец. Посреди площади воздвигнут костер. На костер тащат несчастного; чернь ругается над ним, бросает в него камнями… Вот его втащили, привязали, дрова подожгли! Чернь рукоплещет; жрецы поют хвалебные гимны всемогущему существу, а главный жрец, подняв руки к небу, восхваляет бога милости, бога любви!..» (Т сб (Пиксанов), с. 119). И. С. Розенкранц в статье «О происхождении некоторых „Стихотворений в прозе“ И. С Тургенев»» (Slavia, 1933, Ročn. XII, Seš. 3–4, s. 387), справедливо указавший на этот устный рассказ Тургенева как на источник, из которого четыре года спустя выросли «Два четверостишия», отмечал: «Когда Тургенев придавал окончательную форму данному стихотворению, он изменил содержание, но основа осталась та же: и там и здесь мы имеем двух лиц, из которых один является автором, другой же заимствует тему (проповедник — Юний, лжепророк — Юлий). В обоих случаях остается победителем второй — исказитель мыслей первого».
Процесс создания «Двух четверостиший», растянувшийся на несколько лет, имел, очевидно, несколько этапов и в результате от первоначального замысла в окончательном тексте этого произведения остались очень немногие подробности. «Дикая страна», в которой сначала сосредоточено было его действие, превратилась в некий гипертрофически цивилизованный город, жители которого превыше всего любили поэзию. Этому фантастическому городу придан условный античный колорит с намеками на античный Рим (имена Юния и Юлия, упоминание «ликторов» с их «жезлами»). Сложнее стал конфликт между поэтами-соперниками и восприятием их стихотворений толпой «любителей поэзии». Черновой автограф позволяет проследить, как складывалось у Тургенева это представление о двух поэтах и как менялся текст стихотворения, становившегося поводом для конфликта. Первоначально Тургенев назвал свой отрывок «Двустишием» (затем — «Два двустишия»), так как строка: «Друзья! Товарищи! Любители стихов!» — являлась первоначально обращением к слушателям, а самое стихотворение было более кратким и состояло из двух строк (третья и четвертая окончательного текста). Потом Тургенев вписал вторую строку стихотворения, а затем двустишие превратил в четверостишие, сделав обращение первой строкой. На одном из разрозненных листков чернового первоначального автографа Тургенев записал черновик стихотворения, по которому можно проследить последовательность превращения двустишия в два двустишия и затем в два четверостишия. Существенно также, что в конце чернового текста своего стихотворения в прозе Тургенев проставил и другую дату: «Апрель — май 1878 г.» — и записал в качестве эпиграфа следующие стихи:
Это — стихи 65–66 из стихотворения Шиллера «Идеалы» (Die Ideale, 1795), записанные, очевидно, по памяти, с небольшим изменением (у Шиллера не «schönste», а «heil’ge» Kränze): «Я видел священные венки славы, Оскверненные на презренных лбах» (Gedichte von Schiller. Stuttgart, 1867, S. 154). В широко известном у нас вольном переводе «Идеалов» Жуковского (под заглавием «Мечты», 1812) приведенные стихи звучат так:
В беловом автографе цитата из Шиллера исчезла — возможно, потому, что Тургенев уже напоминал эти стихи по другому, вполне конкретному поводу в письмах к друзьям и опасался, как бы они не стали своего рода ключом к истолкованию «Двух четверостиший».
В письме к Я. П. Полонскому из Парижа от 11 (23) январи 1878 г. Тургенев делился с ним впечатлениями о тех откликах, которые смерть Некрасова вызвала в русской печати. «Ты знаешь мое мнение о Некрасове; и потому говорить о нем не стану. Пускай молодежь носится с ним. Оно даже полезно, так как, в конце концов, те струны, которые его поэзия <…> заставляет звенеть, — струны хорошие. Но когда г. Скабичевский, обращаясь к той же молодежи, говорит ей, что она права, ставя Некрасова выше Пушкина и Лермонтова, — и говорит это, „не обинуясь“, я с трудом удерживаю негодование, и только повторяю стихи Шиллера» (см. выше)[170].
Тургенев следил за откликами на эту статью, вырабатывая вместе с тем и собственную оценку деятельности Некрасова, с которым он виделся незадолго до его смерти (см. далее: «Последнее свидание»). Было бы, разумеется, неправильно видеть прямое отражение указанных выше событий в «Двух четверостишиях». Однако можно предположить, что именно в начале 1878 года, когда Тургенев приступил к переработке своего стихотворения в прозе, два «цивилизатора» превратились в двух поэтов, и в сознании писателя возникла новая формула, определившая смысл данного отрывка словами «седовласого старца», обращенными к «бедному поэту» Юнию: «Ты сказал свое — да не вовремя; а тот не свое сказал — да вовремя. Следовательно, он прав — а тебе остаются утешения собственной твоей совести»[171].
Воробей*
В черновом автографе было другое заглавие: «Герой» и другая дата. «Апрель — май 1878». И в черновом и в беловом автографах Тургенев тщательно стилистически правил текст.
По записи Д. П. Маковицкого от 27 декабря 1904 г. Л. Н. Толстой был озабочен получением у Глазунова, издателя сочинений Тургенева, для воскресного «Круга чтения» двух стихотворений в прозе, особенно понравившихся ему, «Воробей» и «Морское плавание», которые и были напечатаны в этом издании (Лит Насл, т. 90, кн. 1, с. 114 и 489). Н. Невзоров утверждал, что строки стихотворения: «Только ею — движется жизнь» напоминают ему «Чем люди живы» Толстого (см.: Невзоров Н. И. С. Тургенев и его последние произведения: «Стихотворения в прозе» и «Клара Милич». Казань, 1883, с. 10).
Черепа*
Историю создания «Черепов» проясняют воспоминания Н. А. Островской: «Вот еще какая болезнь у меня была, — рассказывал Тургенев Островской, — целые месяцы преследовали меня эти скелеты; как сейчас помню, это было в Лондоне, — пришел я в гости к одному пастору. Сижу я с ним и с его семейством за круглым столом, разговариваю, а между тем мне всё кажется, что у них через кожу, через мясо, вижу кости, череп… Мучительное эти было состояние. Потом прошло…» (Т сб (Пиксанов), с. 78). Основу болезненных представлений, в свою очередь, составили, впечатления от произведений литературы и искусства, не один раз пережитые Тургеневым. Не останавливаясь на традиционных от средних веков «плясках смерти», изображение которых Тургенев многократно видел на картинах и гравюрах, укажем лишь несколько произведений русской литературы, в которых встречается тот же мотив и которые он мог удерживать в своей памяти. Среди стихотворений декабриста А. И. Одоевского есть стихотворение «Бал», впервые напечатанное в альманахе «„Северные цветы“ на 1831 год» и содержащее, между прочим, такие строки:
Тот же мотив обработан в рассказе В. Ф. Одоевского «Бал», напечатанном в альманахе «Новоселье» (1833) и вошедшем потом в цикл «Русские ночи» (1844): «Свечи нагорели и меркнут в удушливом паре. Если сквозь колеблющийся туман всмотреться в толпу, то иногда кажется, что пляшут не люди… в быстром движении с них слетает одежда, волосы, тело… и пляшут скелеты, постукивая друг о друга костями…» В популярных в России «Записках доктора» Гаррисона содержится рассказ «Сон» (СПб., 1835. Т. 6, с. 139–214), героиня которого видит во сне, что она танцует на балу с молодым человеком, который не дает ей отдохнуть. «Наконец, — рассказывает она, — совершенно выбившись на сил, я подняла на него умоляющий взор, и вдруг мне показалось, что глаза его становятся глубже и глубже, щеки бледнеют, губы страшно и отвратительно морщатся, и я очутилась в объятиях скелета». Повествователь объясняет этот сон воспоминанием о «танце смерти» — фреске в подземелье Дублинской церкви. В IX «Ямбе» О. Барбье (в переводе А. Подолинского — Литературная газета, 1841, № 41) читаем:
Тот же мотив встречается в «Атта Троле» Г. Гейне (гл. 21) и во многих других произведениях русских и западноевропейских писателей.
В рукописях заглавие данного стихотворения — «Черепья». На необычность этого написания обратил внимание М. М. Стасюлевич, и в письме к нему от 14 (26) октября 1882 г. Тургенев поспешил исправить случайно проскользнувший в текст диалектизм: «… черепья вместо черепа́ — орловское словцо. У нас говорят: воронья, вместо вороны и т. д. — конечно, надо черепа́». Несмотря на это в первопечатном тексте «Вестника Европы» было напечатано: «Черепья».
Чернорабочий и белоручка (разговор)*
В этом диалоге, озаглавленном в перечне («Сюжеты») белового автографа (с. 448) «Белоручка и Чернорабочий», обозначение «чернорабочий» возникло первоначально по контрасту со словом «белоручка» и имеет в виду обобщенного представителя «физического труда» (а не труда тяжелого или неприятного), противопоставленного представителю труда «умственного», т. е. к физической работе непривычного. Не случайно, по-видимому, во всех автографах Тургенев писал Чернорабочий и Белоручка с большой буквы, подразумевая, что образы эти — типические. Строку 28 он в рукописях писал: «Один год спустя» и «Год спустя». Стихотворение написано приблизительно в то же время, что и «Порог». Тургенев одновременно показывал оба этих стихотворения (еще до их непечатания) П. Л. Лаврову и другим представителям русской эмиграции в Париже (см.: Революционеры-семидесятники, с. 74). То, что пропагандистское слово революционеров не всегда правильно доходило до народных масс, видно из собственных признаний агитаторов. Так, например, С. М. Кравчинский писал Вере Засулич: «Народ тоже живет своей умственной жизнью. В нем тоже происходят свои умственные движения. Какой-нибудь отставной солдат, баба еле грамотная увлекает за собою толпы, проповедуя белиберду, от которой ему (народу), в сущности, ни тепло ни холодно. Мы же, представители самых жизненных процессов, мы проходим непонятые, неуслышанные» (Красный архив, 1926, т. 19, с. 196). Ср. рассказ Нежданова Марианне о своей пропагандистской деятельности (гл. XXIX «Нови», наст. изд., т. 9, с. 322–323).
Первый французский перевод «Чернорабочего и Белоручки» напечатал (под заглавпем «L’homme de peine et l’homme aux mains blanches») И. Павловский в своих «Воспоминаниях о Тургеневе» (Souvenirs sur Tourguéneff. Paris, 1887, p. 244–245).
Роза*
В черновом автографе это стихотворение называлось «Роза в грязи», в перечне («Сюжеты») беловой рукописи — «Роза (павшая в грязь)», Среди многочисленных исправлений стилистического характера Тургенев в черновом автографе сделал много перемен, связанных с тем, что сначала это событие происходило летом, в жаркий вечер июня, а потом писатель перенес его ближе к осени, на август, что больше подходило и к настроению всего рассказа.
Памяти Ю.П. Вревской*
Заглавие данного стихотворения в рукописях Тургенева несколько раз менялось: Тургенев пробовал различные варианты сокращения имени женщины, памяти которой оно было посвящено. В черновом автографе было «Б. Ю. П. В.»; в перечне «Сюжеты» — «Памяти Ю. В.». В рукописи, приготовленной для набора, он остановился на сокращенном заглавии: «Памяти Ю. П. В.». П. В. Анненков в письме с отзывом о «Стихотворениях» советовал Тургеневу: «Почему бы, кажется, не привести имени Вревской целиком? Ведь это трогательная надгробная надпись — кого может привести она в соблазн?» После этого Тургенев писал М. М. Стасюлевичу 4 (16) октября 1882 г.: «Анненков также полагает, что можно пропечатать полное имя Ю. П. Вревской. Однако я с этим не вполне согласен. — Как Вы?» В корректуре сам Тургенев всё же раскрыл инициалы, хотя в «Вестнике Европы» почему-то появилось компромиссное заглавие — «Памяти Ю. П. В-вской»: по-видимому, Стасюлевич признал раскрытие их еще несвоевременным.
Баронесса Юлия Петровна Вревская (урожд. Варпаховская, 1841–1878) семнадцатилетней девушкой вышла замуж за генерала И. А. Вревского, вскоре убитого на Кавказе (1858). Тургенев был с нею знаком с 1873 г. и состоял в переписке вплоть до ее гибели. Летом 1874 г. Вревская приезжала к Тургеневу в Спасское и гостила там пять дней. В день отъезда Вревской Тургенев писал ей: «…в моей жизни с нынешнего дня одним существом больше, к которому я искренне привязался, дружбой которого я всегда буду дорожить, судьбами которого я всегда буду интересоваться». Тургенев виделся с Вревской также в 1875 г. — в Карлсбаде и в 1877 г. — в Петербурге. Характер своих отношений к Вревской Тургенев подробно обрисовал в письме к ней от 26 января (7 февраля) 1877 г., которое им самим с полным основанием названо «достаточно откровенной исповедью». Это письмо позволяет предположить, что он думал и о себе, говоря в тексте данного произведения о двух-трех людях, которые «тайно и глубоко любили ее». Последний раз Тургенев встретился с Вревской в конце мая 1877 г. на даче Я. П. Полонского в Павловске (под Петербургом), перед отъездом ее на Балканы в действующую армию, куда она отправлялась добровольно в качестве сестры милосердия (Ободовский К. П. Рассказы об И. С. Тургеневе. — ИВ, 1893, № 2, с. 359). 24 января (5 февраля) 1878 г. Ю. П. Вревская умерла от тифа в госпитале в г. Бяле (Болгария) и была там же похоронена. «К несчастью, слух о милой Вревской справедлив, — извещал Тургенев П. В. Анненкова из Парижа 11 (23) февраля того же года. — Она получила тот мученический венец, к которому стремилась ее душа, жадная жертвы. Ее смерть меня глубоко огорчила. Это было прекрасное, неописанно доброе существо. У меня около 10 писем, написанных ею из Болгарии. Я Вам когда-нибудь их покажу. Ее жизнь — одна из самых печальных, какие я знаю»[172].
Военно-исторический музей в болгарском городе Плевен издал в 1958 г. брошюру с материалами и документами о жизни и смерти Ю. П. Вревской. Среди них напечатан русский текст стихотворения в прозе Тургенева, выдержки из его писем к ней и посвященное ее памяти стихотворение Я. П. Полонского «Под красным крестом» (1878). В черновом автографе данное стихотворение Тургенев датировал августом — сентябрем 1878 г. (Спасское — Париж); очевидно, оно написано в Спасском под воздействием охвативших писатели воспоминаний о ее приезде сюда, а окончательно отделано им по возвращении в Париж.
Последнее свидание*
Тургенев описывает здесь посещение им тяжело больного Некрасова на его петербургской квартире, состоявшееся в начале июня ст. ст. 1877 г.[173] Эта встреча Тургенева с Некрасовым была первой после разрыва их отношений в начале 1860-х годов, завершившегося взаимной многолетней неприязнью, и последней перед смертью Некрасова, умершего полгода спустя (27 декабря ст. ст. 1877 г.). В письме к М. М. Стасюлевичу от 24 мая 1877 г. А. Н. Пыпин сообщил, что Некрасов, узнав о приезде Тургенева в Петербург (известие об этом появилось на другой день после его приезда в «С.-Петербургских ведомостях», 1877, № 142, с. 102), просил передать ему, что всегда любил его. На предложение Пыпина повидаться с Тургеневым Некрасов ответил согласием и просил назначить встречу на 25 мая; однако состоялась она на неделю позже и в присутствии не Стасюлевича, как предполагалось, а П. В. Анненкова, приехавшего с Тургеневым. Узнав о смерти Некрасова. Тургенев писал Анненкову 9 (21) января 1878 г.: «… вместе с ним умерла бо́льшая часть нашего прошедшего и нашей молодости. Помните, каким мы его с Вами видели в июне?» Незадолго до того, 1 (13) января 1878 г., Тургенев писал в Петербург А. В. Топорову: «С немалым огорчением узнал я о смерти Некрасова; надо было ее ожидать и даже удивительно, как он мог так долго бороться. Никогда не выйдет у меня из памяти его лицо, каким я его видел нынешней весною». О безнадежном положении Некрасова Тургенев знал уже раньше из писем того же Топорова, хлопотавшего о примирении обоих писателей. По этому поводу Тургенев сообщал Ю. П. Вревской 18 (30) января 1877 г.: «Я бы сам охотно написал Некрасову: перед смертью всё сглаживается — да и кто из нас прав, кто виноват? <…> Но я боюсь произвести на него тяжелое впечатление: не будет ли ему мое письмо казаться каким-то предсмертным вестником». Отголосок слов «перед смертью всё сглаживается» мы находим и в «Последнем свидании» («Смерть нас примирила»). В статье о смерти Гоголя (1852) Тургенев писал, что «смерть имеет очищающую и примиряющую силу: клевета и зависть, вражда и недоразумения — всё смолкает перед самою обыкновенною могилой». В перечне («Сюжеты») беловой рукописи заглавие этого стихотворения записано так: «Два друга» («Смерть, кот<орая> приходит примирить»). Дата в рукописях: «Апрель-май 1878».
Очевидицей встречи Тургенева с Некрасовым была жена больного поэта. Запись ее рассказа была напечатана (Евгеньев В. Зинаида Николаевна Некрасова. — Жизнь для всех, 1915, № 2, с. 337–338). «Тургенев, — рассказывала она, — с цилиндром в руках, бодрый, высокий, представительный, появился в дверях столовой, которая прилегала у нас к передней. Взглянул на Николая Алексеевича и застыл, пораженный его видом. А у мужа по лицу страдальческая судорога прошла; видимо, невмоготу ему было бороться с приступами невыразимого душевного волнения… Поднял тонкую исхудавшую руку, сделал ею прощальный жест в сторону Тургенева, которым как бы хотел сказать, что не в силах с ним говорить… Тургенев, лицо которого также было искажено от волнения, молча благословил мужа и исчез в дверях. Ни слова не было сказано во время этого свидания, а сколько перечувствовали оба!» Ч. Ветринский (см.: Тургенев и Некрасов. Заметки к их биографиям. — В кн.: Огни. История. Литература. Пг., 1916. Кн. 1, с. 283–284) справедливо заподозрил точность некоторых деталей рассказа З. Н. Некрасовой, в частности — ее утверждение, что Тургенев первый захотел повидать больного поэта, да и сам Тургенев в «Последнем свидании» утверждает обратное.
Порог*
Стихотворение «Порог» Тургенев отдал М. М. Стасюлевичу вместе с другими «стихотворениями в прозе», предназначавшимися к опубликованию в «Вестнике Европы». «Порог», видимо, сразу же вызвал у Стасюлевича опасения цензурного характера. В наборной рукописи он сделал карандашом несколько исправлений: 1) вставил подзаголовок «Сон»[174]; 2) легкими штрихами наметил исключение фраз: «„Готова ли ты на преступление?“ — Девушка потупила голову… „И на преступление готова“»; 3) на полях рядом с двумя последними фразами поставил две нотабены (NB) и сделал еле заметные исправления: вместо «проскрежетал» — «говорил», вместо «принеслось откуда-то в ответ» — «раздалось с другой стороны». Вероятно, Стасюлевич сообщил Тургеневу об этих заменах, но писатель с ними не согласился, считая, что лучше выбросить всё стихотворение, чем менять в нем отдельные строки. 29 сентября (11 октября) 1882 г. Тургенев писал Стасюлевичу: «В случае, если Вы найдете нужным исключить одно или два стихотворения (как, напр., „Порог“, в котором я не хотел бы, чтобы последние слова были изменены) — то я Вам пошлю один отрывок под заглавием „Нашим народникам“, который, мне кажется, не худо было бы поместить вместе с другими». Сомнения относительно возможности увидеть «Порог» в печати у Тургенева, однако, усиливались в связи с опасениями цензурного характера, высказывавшимися разными лицами, читавшими это стихотворение в рукописи. Так, например, в одно из писем к Тургеневу Стасюлевича вложен был восторженный отзыв А. Ф. Кони обо всем цикле, читанном им еще до набора, вместе с замечаниями об отдельных стихотворениях, в частности, вероятно, и о «Пороге», названном Кони «разговором Судьбы с русской девушкой»[175]. Отвечая на это письмо, Тургенев писал Стасюлевичу 13 (25) октября 1882 г.: «… вчера вечером пришло Ваше письмо, и первым моим делом — просить Вас выкинуть „Порог“ <…> Через этот „порог“ Вы можете споткнуться… Особенно, если его пропустят. А потому лучше подождать». На другой день (в письме к Стасюлевичу от 14 (26) октября), посылая поправки к нескольким «стихотворениям», Тургенев снова, настойчиво и тревожно, возвращался к «Порогу»: «И повторяю просьбу: исключить „Порог“. А то я не буду спокоен». Считая исключение «Порога» делом решенным, Тургенев еще раньше (3 (15) октября), извещая Стасюлевича о получении корректур, писал: «Вместе с ними Вы получите одно новое стихотворение взамен „Порога“, — если, как оно следует ожидать, придется его выкинуть»[176].
По мнению П. Л. Лаврова, слышавшего «Порог» в чтении Тургенева летом 1882 г., это «стихотворение» «не вошло и не могло войти в состав того, что было напечатано в „Вестнике Европы“» (Революционеры-семидесятники, с. 68). Когда П. В. Анненков, также читавший «Стихотворения в прозе» по рукописи, не обнаружил «Порога» в публикации «Вестника Европы», он предположил, что изъятие произошло вследствие вмешательства цензуры, так как, — писал он тому же Стасюлевичу 4 (16) декабря 1882 г., — он не нашел здесь отрывка «о барышне, объявленной преступницей и святой в одно и то же время. Да оно, устранение это, и понятно — ибо упрощает сомнение, кто прав из двух голосов, а это спокойнее».
Текст «Порога» в списках, восходящих к автографу, бывшему в руках у Стасюлевича, стал обращаться в публике. По одному из этих списков «Порог» был напечатан вместе с прокламацией «Народной воли», написанной П. Ф. Якубовичем-Мельшиным ко дню похорон Тургенева 27 сентября 1883 г. в Петербурге. Листок назывался: «И. С. Тургенев» и имел дату: «СПб., 25 сентября 1883 г.»; в нем давалась высокая оценка общественного значения творчества Тургенева. «Для нас важно, — говорилось здесь, — что он <Тургенев> служил русской революции сердечным смыслом своих произведений, что он любил революционную молодежь, признавая ее „святой“ и самоотверженной». Прокламация-некролог и «Порог» были напечатаны на листе хорошей бумаги в нелегальной типографии «Народной воли» М. П. Шибалиным, приятелем Якубовича[177].
Несмотря на то, что траурное шествие за гробом Тургенева сопровождал усиленный наряд полиции, а на Волковом кладбище и среди публики рыскало свыше ста наблюдательных агентов охранки, народовольцам всё же удалось распространить прокламацию с текстом «Порога»[178]. Современники оставили свидетельства, что во время похорон «раскидывались подпольные листки. Между прочим, в них было помещено стихотворение в прозе „На пороге“ (sic), якобы долженствовавшее быть напечатанным в „Вестнике Европы“ и уже набранное в корректуре, в каковом виде и было добыто редактором подпольного листка» (Баландин А. И. Записка Н. М. Горбова о похоронах И. С. Тургенева. — Научные доклады высшей школы. Филологические науки. М., 1962, № 3, с. 140). Сведения об этой «прокламации» проникли вскоре даже в подцензурную печать: прозрачный намек на «Порог» сделан в «Петербургских письмах» в журнале «Русская мысль» (1883, кн. 11, с. 35). Вторая публикация «Порога» в русской нелегальной печати появилась в «Вестнике Народной Воли» (Женева, 1884, № 2).
В русской легальной печати «Порог» полностью был напечатан в 1905 г., сначала в журнале (Венгеров С. Тургеневский «Порог». — Рус Бог-во, 1905, № 11–12, с. 155–157) и затем отдельным изданием (Тургенев И. С. Неизданное стихотворение в прозе «Порог». СПб., 1906, изд. библиотеки «Светоча» под ред. С. А. Венгерова). До этого времени «Порог» неоднократно печатался и распространялся нелегально[179]. Изданный С. А. Венгеровым текст вызвал несколько откликов. Н. Гутьяр в заметке «По поводу стихотворения в прозе Тургенева „Порог“» (ИВ, 1906, № 6, с. 1045–1047) высказал ошибочное мнение относительно неточности опубликованного текста и для сопоставления предлагал другой текст, переданный ему «несколько лет назад одним из почитателей Тургенева» и произвольно названный «старой редакцией». Н. Гутьяр считал, что в общеизвестном тексте «Тургенев оправдывает „преступление“ ради хороших целей» и что это будто бы противоречит его «высоконравственным убеждениям». Он имеет в виду то место, где на вопрос: «Готова ли ты на преступление?» — девушка отвечает, потупив взор: «И на преступление готова». Хотя этих фраз действительно нет в черновом наброске «Порога» (в черновом автографе есть другие интересные варианты)[180], но они уже есть в беловом автографе, куда вписаны позднее карандашом самим Тургеневым, и в рукописи для набора. Столь же произвольны суждения Н. Гутьяра относительно художественного значения обеих редакций, поддержанные в особом редакционном примечании «Исторического вестника» (с. 1047).
С нашей точки зрения, напротив, «редакция» Гутьяра, ни одна строка которой не имеет себе соответствий ни в черновом, ни в беловом автографах Тургенева, представляет собой, по-видимому, неудачный обратный перевод с какого-либо иностранного перевода «Порога»[181].
Предположение, что редакция является «обратным переводом», может быть подтверждено тем, что «Порог» получил широкое распространение за рубежом в кругах русской революционной эмиграции и рано напечатан был в переводах. Первый и точный перевод «Порога» на французский язык, вероятно, с листовки «Народной Воли» сделан писательницей-социалисткой, другом П. Л. Лаврова В. Н. Никитиной и опубликован в ее статье «Poésie inédite de Tourguéneff» в «La Justice», 1883, 21 октября (см. об этом: Лит Насл, т. 87, с. 514, 516, 602). И. Павловский в своих воспоминаниях о Тургеневе (Pavlovsky Isaac. Souvenirs sur Tourguéneff. Paris, 1887, p. 246–248) приводит собственный перевод «Порога» на французский язык («Le setuil»). Еще раньше перевода Павловского появился английский перевод, приведенный С. М. Степняком-Кравчинским в его книге «The Russian Storm-Cloud or Russia in her relations to Neighbouring Countries» (London, 1886), которая сначала печаталась в лондонском журнале «Time» в 1885 г. Переводу «Порога» предшествовали такие строки: «Я хочу привести как образец русского суждения поэтическое изображение глубоко трагического положения русского человека, преданного своей родине; оно дано нашим великим романистом Иваном Тургеневым в его стихотворении в прозе под названием „Порог“». И в заключение: «Вы, конечно, не найдете это стихотворение в прозе в подцензурном собрании сочинений Ивана Тургенева. Оно появилось в подпольной печати, и П. Лавров, которому автор летом 1882 г. в Буживале прочел свой „Порог“, подтверждает его подлинность»[182]. В немецком переводе «Порог» («Die Schwelle») и первый раз появился в октябре 1890 г. — в органе немецкой социал-демократической партии «Neue Zeit»; спустя семь лет новый перевод «Порога» опубликован был в журнале немецких работниц, издававшемся под ред. К. Цеткин («Die Gleichheit», 1898, № 27); третий раз «Порог» был напечатан в центральном органе немецкой с.-д. партии «Vorwärts», 1905, № 42 (см.: Спижарская Н. В. «Порог» Тургенева и немецкое революционное движение. — Орл сб, 1960, с. 509–514). На болгарском языке «Порог» появился еще ранее, сначала в журнале «Искра», 1889, № 2, в переводе К. В. Друмева, затем в 1894 г., в приложении к переводу с английского книги Дж. Кеннана «Сибирь и ссылка», изданном в г. Рущуке («Прагът»). По свидетельству В. Велчева (Тургенев в Болгарии. — Годишник на Софийския университет. 1961. Т. LVI, 9, с. 752, 755–756), болгарские переводы сделаны по русскому тексту, напечатанному в прокламации 1883 г. (ср.: Велчев В. П. Тургенев в Болгарии. — Орл сб, 1960, с. 411, 415).
В связи с этим следует напомнить указание В. Богучарского (Былое, 1905, № 5, с. 295–296), что «в революционной среде „Порог“ был уже известен… в 1883 и даже в 1882 г.» (ср.: Мицкевич С. Тургенев и революционное народничество. — Литературный критик, 1934, № 9, с. 185–186) и что с этим стихотворением в прозе был знаком С. Степняк-Кравчинский, писавший в своей книге «Подпольная Россия» (1883) о первом большом процессе революционных народников — «процессе 50-ти»: «Даже те, которые враждебно относились к революционерам, были поражены их изумительной готовностью к самопожертвованию. Да это святые! — восклицали все, кому удалось присутствовать на этом памятном суде» (Степняк-Кравчинский С. Подпольная Россия. М., 1960, с. 34–35). В этих словах действительно отразилась последняя строчка «Порога».
Так как дата написания «Порога» (май 1878) стала известна лишь после 1905 г., высказывались различные, и в том числе ошибочные, предположения о поводах для его создания. Так, например, думая, что оно было создано Тургеневым в первой половине 1881 г., П. Л. Лавров, а также Н. С. Русанов высказывали догадку, что оно внушено писателю судьбой С. Перовской (см.: Революционеры-семидесятники, с. 8–13, 67–68, 295). В недавнее время высказано было предположение, что «Порог» близок к агитационной подпольной листовке, выпущенной петербургской вольной типографией в 1878 г. по случаю покушения В. И. Засулич на генерала Трепова 24 января 1878 г. Вся вторая часть этой листовки — «панегирик русской героической девушке, имя которой названо в конце», — пишет А. И. Никитина и отмечает, что «Порог» также «явно навеян образом Веры Засулич. Тургенев был в эти годы в Петербурге, присутствовал на одном из судебных заседаний (приговор был вынесен 31 марта (12 апреля) 1878 г.), и официальные лица даже опасались беспорядков в суде, чтобы не осрамиться перед лицом И. С. Тургенева. Весьма вероятно, что именно в это время прокламация могла быть передана Тургеневу. Как бы то ни было, близость стихотворения Тургенева и листовки ощущается в форме изложения, в интонационном строе, в стиле и в содержании. Мрачный перечень испытаний, ожидающих девушку на избранном ею пути, и сближает „Порог“ с названным выше сочинением» (Из истории русской революционной поэзии 1870-х годов. — Уч. зап. Ленингр. гос. пед. ин-та им. А. И. Герцена. Л., 1963. Т. 245, с. 21–22). «Страшен и велик твой подвиг, и немногие могут вместить его, — говорится, между прочим, в указанной листовке. — Но слава русскому народу, что в нем нашлась хоть бы одна, способная на такой поступок. Страшна и славна твоя участь. Тебя ждут допросы „с пристрастием“, пытки, и никто не услышит стонов твоих. Тебя ждут поругания и нравственные пытки <…> Тебя ждет суд палачей, который будет издеваться над тобой. Тебя ждет бесчеловечный судебный приговор. Ты сознательно пошла на все эти муки. Ты приняла еще горшую муку, решившись обрызгать кровью человека свои руки. Прими дань уважения, потомство причислит тебя к числу немногих светлых имен». Несмотря на известное сходство в ситуациях и во фразеологии прокламации и «Порога», едва ли можно доказать, что стихотворение Тургенева написано исключительно под впечатлением процесса В. Засулич, а не имеет в виду более обобщенный образ русской девушки, беззаветно преданной революционному делу. Помимо того, уже давно обращено внимание на близость «Порога» к той сцене романа «Накануне» (конец XVIII главы), в которой Инсаров как бы допрашивает Елену, готова ли она на подвиг, а она отвечает ему чистосердечной исповедью, которая одновременно служит также признанием в любви. Находили параллели в образах Марианны из «Нови» и героини «Порога» (см.: Белецкий А. В мастерской художника слова. — В кн.: Белецкий А. Избранные труды по теории литературы. М., 1964, с. 123; Лекция А. В. Луначарского о Тургеневе. (Предисловие и комментарий Вал. Щербины). — Русская литература, 1961, № 4, с. 56). Интересно сопоставлена с девушкой из «Порога» Машурина («Новь»)[183].
Посещение*
Заглавие этого произведения, основанного на поэтическом перевоплощении житейского случая («Проникла в дом летучая мышь…» — перечень названий «Стихотворений в прозе» под заглавием «Сюжеты»), установилось не сразу; первоначально оно было названо «Фантазия». Близость ситуации «Посещения» к описанной в стихотворении «Насекомое» (при всем различии их настроенности и эмоциональной окраски), замеченная Тургеневым, вызвала на полях тетради белового автографа его отметку для себя — о необходимости при построении всего цикла поставить эти произведения подальше одно от другого. В «Стихотворениях в прозе» Тургенев несколько раз возвращался к горькой мысли о том, что вдохновение — случайная и редкая гостья писателя-старика и что оно посещает только молодых поэтов. «Посещение» датировано автором 1878 годом, а приблизительно год спустя Л. Ф. Нелидова (Маклакова) записала импровизацию Тургенева на эту тему, слышанную ею в Петербурге, и напечатала этот текст (вместе с двумя другими замыслами писателя) под заглавием «Поцелуй» (ВЕ, 1909, № 9, с. 231–232). В «Посещении» «богиня фантазии» случайно навестила писателя, а затем «полетела к молодым поэтам»; в «Поцелуе» ей соответствует «муза-вдохновительница», которая дарит поэтов-прозаиков «неполным даром вдохновения» и бережет свои поцелуи «беспечному, вдохновенному певцу-стихотворцу». В автографах писателя имеется много вариантов к отдельным словам и фразам.
Necessitas, Vis, Libertas (барельеф)*
Заглавие этого отрывка (русское) в перечне названий «Стихотворений в прозе» («Сюжеты») дано Тургеневым в вариантах: Сила — [Право] — Свобода. — Необходимость; в рукописях оно написано по-латыни — может быть, из цензурных опасений и во избежание произвольных и нежелательных злободневных применений этого девиза. Подзаголовок «Барельеф», вероятно, внушен был Тургеневу близким общением его с М. М. Антокольским (см. ниже, с. 508, примечание к стихотворению «Христос»), в творчестве которого был ряд «барельефов», в том числе и «сюжетных» и воплощавших в скульптурных образах абстрактные понятия. В черновом автографе дата: апрель 1878.
Милостыня*
В перечне названий «Стихотворений в прозе» («Сюжеты») заглавие — «Бедняк». В черновом автографе стихотворение датировано маем 1879 г., но, начиная с белового автографа, во всех его автографах и в ВЕ стоит дата: «Май 1878». Во всех рукописях «Милостыня» записана Тургеневым между стихотворениями «Сфинкс» и «Камень»; первое из них помечено декабрем 1878 г., второе — маем 1879 г. Из этого следует, что верна дата «Май 1879» («Милостыня» не могла быть написана раньше стихотворения «Сфинкс»); ошибка возникла механически при переписке произведений в беловом автографе, поскольку предыдущее стихотворение датировалось 1878 годом. Во всех автографах — тщательная стилистическая правка.
О понимании Тургеневым образа Христа см. в комментарии к стих. «Христос» (с. 508).
Насекомое*
В черновом и беловом автографах это стихотворение сопровождено подзаголовком «Сон», в перечне названий «Стихотворений в прозе» под заглавием «Сюжеты» оно помещено в разделе «Сны». Переписывая стихотворение для печати (наборная рукопись), Тургенев подзаголовок отбросил; так оно и было набрано, без подзаголовка. Но в гранках Тургенев сначала восстановил его на полях, а потом опять вычеркнул тут же; в ВЕ стихотворение появилось без подзаголовка. С определением места стихотворения «Насекомое» в цикле у Тургенева тоже наблюдаются колебания. В черновом автографе хронологически оно записано между «Порогом» и «Машей». В беловом автографе «Насекомое» под № 34 получило место после «Посещения» (№ 32) и «Порога» (№ 33); вслед за ним было переписано стихотворение «Гад» (№ 35), но эта композиция не удовлетворила автора. К тексту «Посещения», в котором говорится о светлом гении — фантазии, в виде большой птицы посетившей писателя, Тургенев сделал сбоку приписку: «NB. № 32 подальше от № 34», а около заглавия стихотворения «Гад» тоже пометил: «подальше от № 34-го». Возможно, определяя для печати (ВЕ) другое местоположение стихотворения «Насекомое» в цикле, М. М. Стасюлевич руководствовался дополнительными указаниями самого Тургенева.
Щи*
В стихотворении «Щи», так же как и в стихотворении «Два богача», мир богачей, бар, противопоставляется миру бедных, нищих крестьян, причем симпатии писателя-гуманиста на стороне последних. Одинаковое горе, казалось бы, должно было сблизить двух матерей, но социальное неравенство рождает бездну между женщинами, и одна мать, которая некогда пережила такое же горе, «не понимает и никогда не поймет другую» (см.: Величкина И. И. Крестьянская Россия в «Стихотворениях в прозе» И. С. Тургенева. — Вопросы русской литературы (Уч. зап. Моск. гос. пед. ин-та им. В. И. Ленина, № 389). М., 1970, с. 271).
Л. А. Озеров в статье «„Стихотворения в прозе“ И. С. Тургенева» пишет, что «здесь в концентрированном виде передано всё существенное, что есть в деревенских рассказах и повестях Тургенева: его пристальное внимание к человеческому достоинству русского крестьянина, к его душевному миру. В этой миниатюре бытовая зарисовка приняла характер притчи, малого жанра сатирической или поучительной литературы, бытовавшей в России в XVII–XVIII и в начале XIX века» (см. в сб.: Мастерство русских классиков, М., 1969, с. 163).
Лазурное царство*
Стихотворение «Лазурное царство» тематически связано с несколькими строками повести Тургенева «Яков Пасынков» (1855), герой которой в предсмертном бреду рассказывает о привидевшемся ему царстве «лазури, света, молодости и счастья»: «Что это? — заговорил он вдруг, — посмотри-ка: море… всё золотое, и по нем голубые острова, мраморные храмы, пальмы, фимиам…» (наст. изд., т. 5, с. 79). На близость этих строк повести к позднейшему стихотворению в прозе указал впервые П. Н. Сакулин (Сакулин, с. 101). Это стихотворение, вероятно, было связано с воспоминаниями стареющего писателя о его молодых годах, когда перед ним и его друзьями расстилалось впереди «лазурное», светлое море жизни.
И. М. Гревс (Тургенев и Италия. Л., 1925, с. 99) усмотрел в «Лазурном царстве» «истинный, хотя и претворенный собственною его зиждительной фантазиею», отклик на сонет Данте, обращенный к Гвидо Кавальканти, где поэт высказывает желание перенестись с друзьями и возлюбленными на корабль, который плавал бы по лазурному морю, покорный их желаниям.
«Лазурное царство», распространенное различными антологиями, пользовалось широкой популярностью в России, служило материалом для мелодекламаций с эстрады (под музыку А. С. Аренского, 1904 г., см. выше).
Стихотворение во всех автографах имело подзаголовок «Сон», вычеркнутый в корректуре ВЕ самим Тургеневым по совету Анненкова; на полях черновика стихотворения «Сон 1-й» (Встреча), в списке под названием «Сны», оно упоминается вторым номером с другим заглавием: «Лазурь (море Сиц<илии>)». И в черновом и в беловом автографах — многочисленная правка стилистического, характера. Дата обоих автографов — июнь 1878.
Два богача*
В стихотворении «Два богача» — тема социального неравенства. Один богач — миллионер, всё богатство другого — доброта, бескорыстие, человечность. В обездоленном, нищем мужике Тургенев показывает благородство и красоту души (см. подробнее: Величкина И. И. Крестьянская Россия в «Стихотворениях в прозе» И. С. Тургенева, с. 270–271).
богача Ротшильда… — Ротшильды — династия богатейших европейских банкиров, живших во Франции, Германии и Англии. Барон Д. Ротшильд (1792–1868) считался самым богатым человеком Франции; после его смерти главой парижского банкирского дома был барон Альфонс Ротшильд (1827–1905). В банке Ротшильдов у Тургенева был свой счет; с представителями этого дома он вел переписку по поводу своих картин.
Старик*
Стихотворение «Старик» в Т, СС датировано не июлем, как в первопечатном тексте, а июнем 1878 г. (видимо, по наборной рукописи) и помещено перед стихотворением «Два богача». Однако это «исправление» принять нельзя: при неясности написания даты в беловом автографе и наборной рукописи она совершенно четко выписана в черновом автографе: «Июль 1878» (см. ниже комментарий к стихотворению «Корреспондент»).
Корреспондент*
В Т, СС (т. 8, с. 598) Б. В. Томашевский пишет, что дата этого стихотворения вызвала у него сомнение, так как «Корреспондент» «в черновой тетради датирован не июлем, а июнем» (ошибка объясняется сходством написания букв «л» и «н»). Но если можно сказать, что дата к тексту «Корреспондента» в черновом автографе действительно неясна, то в беловом автографе написано совершенно ясно: «Июль 1878». Кроме того, порядок следования записи текстов стихотворений — «Корреспондент», «Старик» и «Два богача» — в тетрадях чернового автографа и в беловом автографе один и тот же; поэтому датировка «Корреспондента» июлем решает вопрос о датировке и последующих двух стихотворений, написанных позже.
От болтовни и нескромности сотрудников газетной прессы, особенно реакционной, Тургенев имел в эти годы много неприятностей. Этим можно объяснить его несколько ироническое и пренебрежительное отношение к ним. Так, в письме к Л. Н. Толстому от 1 (13) октября 1878 г. Тургенев, говоря о Рольстоне как серьезном и хорошем литераторе, прибавил: «не какой-нибудь корреспондент или фельетонист».
Два брата*
Сначала это стихотворение имело еще два заглавия: «Видение» в черновом автографе и «Любовь и Голод» в перечне («Сюжеты») белового автографа. Первоначальная черновая рукопись очень сложна для чтения по количеству поправок, вставок на полях и между строк в три слоя — чернилами, карандашом и по карандашу опять чернилами; весь последний абзац приписан позднее, после даты, и тоже дважды переделывался чернилами и карандашом. Дата в черновой рукописи: «Авг. 1878. Спасское».
Эгоист*
Стихотворение имеет две черновые редакции в одной и той же тетради. Впервые, более кратко, оно записано в самом конце страницы, под стихотворением «Видение» <«Два брата»> с большим количеством поправок. Текст разбросан по свободным местам страницы. Первоначальная редакция отличается более резкой характеристикой «эгоиста». Например, к абзацу «Не ведая за собой — самим собою» печатного текста в первом черновом автографе было два варианта: «а. Он требовал уважения, ни разу за всю свою жизнь он не снисходил ни к одной слабости — он [ничего] никого никогда не любил и ничего [значит] [следовательно] потому не понимал. б. Он беспощадно требовал уважения [от низших] к нему, не ведая слабостей, он не ведал снисхождения». Три фразы совсем не попали в окончательный текст; они набросаны в нижнем уголке и в конце предыдущей страницы: «Его холодная кровь ни разу не согрелась и не взыграла, [Он никогда не отвечает ничем] Он ничего не любил — зачем же ему было увлекаться! Считая себя великим философом, он [однако] [трусил] боялся смерти — и» <…> Вместо слов печатного текста «особы — столь примерной» в черновике было: «особы — столь ничтожной», и т. п. Второй раз Тургенев переписал весь текст на предыдущей странице чернового автографа — на полях, рядом со стихотворением «Два богача». Запись эта дает вторую расширенную редакцию, ближе к печатному тексту; и здесь Тургенев усиленно правит стихотворение, зачеркивая и заменяя отдельные фразы и слова, делая значительные вставки в текст. В беловом автографе Тургенев продолжил свою работу над стихотворением: есть поправки и одна большая вставка («И в то же время — его собственному» (см. текст, с. 156).
В перечне названий «Стихотворений в прозе» под заглавием «Сюжеты» стихотворение названо «Эгоизм и добродетель» с пометой в скобках: «Виардо». Это добавление дает ключ к раскрытию лица, которое имеется в виду. Видимо, Тургенев думал о Луи Виардо (1800–1883), муже Полины Виардо (Гарсиа). С семьей Виардо Тургенев был тесно связан и жил вместе в течение нескольких десятилетий. Луи Виардо — писатель, искусствовед, историк, художественный критик (см. о нем: Т, ПСС и П, Письма, т. I, с. 654–655; Zviguilsky Alexandre. Louis Viardot (1800–1883). — T, Nouv corr inéd, t. 2, p. XIII–XXXV).
Пир у верховного существа*
В печатном тексте стихотворение датируется (по наборной рукописи) декабрем 1878 г. Однако в черновом автографе оно впервые записано между стихотворениями «Черепья» <«Черепа»> и «Восточная легенда», которые датируются апрелем 1878 г. В тетради белового автографа, с которой переписывались стихотворения для печати, дата не указана; по-видимому, в наборной рукописи Тургенев поставил ее по памяти, не обращаясь к черновику.
Наименование «Верховное Существо» (у Тургенева оба слова написаны с большой буквы) дано автором, очевидно, из-за опасений вмешательства цензуры. Во французском переводе 1882 года, сделанном самим Тургеневым с помощью Полины Виардо, заглавие: «Le bon Dieu» («Господь бог»).
В воспоминаниях Б. Фори «Тургенев в доме Виардо» отражен, видимо, ранний замысел этого стихотворения в прозе: «Однажды у господа бога явилась мысль устроить большой пир на небесах. Все Добродетели были приглашены — явились и большие, и маленькие. Можно представить себе, как очарователен был этот вечер, раз сами ангелы исполняли чудеснейшую музыку. Господь бог был в восторге, видя, как веселятся его гости. Вдруг он заметил в углу две большие Добродетели, которые смотрели друг на друга, как лица совершенно незнакомые. Господь бог сразу понял. Он подошел к этим Добродетелям и, взяв каждую за руку, представил их друг другу: „Благодарность“, — назвал он одну; „Благодетельность“, — прибавил он о другой. Обе эти большие Добродетели раскланялись, удивленно глядя друг на друга. Впервые с тех пор как мир существует — а существует он давно — встретились Благодетельность и Благодарность; и то для этого потребовалось, чтобы у господа бога явилась мысль созвать их в небесах на большой пир» (Лит Насл, т. 76, с. 494).
Сфинкс*
Образное выражение «загадка сфинкса», восходящее к античным преданиям и применяемое к чему-либо непонятному или трудно разрешимому (по древнегреческой мифологии, загадку сфинкса разгадал Эдип, сын фивского царя Лая и Иокасты), было широко распространено в русской литературе уже в первой половине XIX века (подобно тому, как и самое изваяние сфинкса было тогда очень популярно в русском прикладном искусстве). Мы находим это выражение в известном четверостишии Пушкина о Дельвиге, направленном ему «при посылке бронзового сфинкса» (1829), и в статье В. Г. Белинского (1842) о романе Н. Кукольника («деятельность Кукольника вовсе не сфинксова загадка, для решения которой был бы нужен новый Эдип»). Популяризации этого образа в русской поэзии содействовало стихотворение Г. Гейне «Das ist der alte Märchenwald» («Этот старый сказочный лес»), служившее прологом к 3-му изданию «Книги песен» (1839), много раз переводившееся на русский язык (первый раз в «Отечественных записках» — июль 1856 г.) — иногда под заглавием «Сфинкс», — в котором есть строки:
Образ сфинкса не оставлял Тургенева на всем протяжении его литературной деятельности. Уподобление России сфинксу в первый раз встречается у Тургенева в его письме к П. Виардо от 4 (16) мая 1850 г. из Куртавнеля: «Россия подождет — эта огромная и мрачная фигура, неподвижная и загадочная, как сфинкс Эдипа. Она поглотит меня немного позднее. Мне кажется, я вижу ее тяжелый, безжизненный взгляд, устремленный на меня с холодным вниманием, как и подобает каменным глазам. Будь спокоен, сфинкс, я вернусь к тебе, и тогда ты можешь пожрать меня в свое удовольствие, если я не разгадаю твоей загадки! Но оставь меня в покое еще на несколько времени! Я возвращусь к твоим степям!» Об этом же Тургенев вновь вспоминает в письме к В. Делессер от 16 (28) июля 1864 г. из Баден-Бадена: «Мои раздумья часто шли в том же направлении, что и ваши — и сфинкс, который будет всегда перед всеми возникать, смотрел на меня своими неподвижными, пустыми глазами, тем более ужасными, что они отнюдь не стремятся внушить вам страх. Мучительно не знать разгадки; еще мучительнее, быть может, признаться себе в том, что ее вообще нет, ибо и самой загадки не существует вовсе». Ср. стихотворение Ф. И. Тютчева, написанное в августе 1869 г.:
Стихотворение «Сфинкс» есть также у Я. П. Полонского; Тургенев писал о нем автору 6 (18) декабря 1879 г.: «Твое стихотворение Сфинкс недурно — но как-то холодновато и отзывается деланностью».
Указанные параллели не исключают возможности предположить, что стихотворение Тургенева генетически связано с упоминаемым Герценом «неразгаданным сфинксом русской жизни». В главе XXX четвертой части «Былого и дум» Герцен писал о двух противоположных разгадках, которые давали этой неразрешимой задаче западники и славянофилы: «Чаадаев и славяне <славянофилы> равно стояли перед неразгаданным сфинксом русской жизни, — сфинксом, спящим под солдатской шинелью и под царским надзором; они равно спрашивали: „Что же из этого будет? Так жить невозможно: тягость и нелепость настоящего очевидны, невыносимы — где же выход?“ — „Его нет“, — отвечал человек петровского периода, исключительно западной цивилизации, веривший при Александре в европейскую будущность России. <П. Я. Чаадаев> <…> „Выход за нами, — говорили славяне, — выход в отречении от петербургского периода, в возвращении к народу, с которым нас разобщило иностранное образование, иностранное правительство; воротимся к прежним нравам!“» Далее, подробнее характеризуя пристрастия славянофилов «к старинным неуклюжим костюмам», Герцен приводит анекдот о «мурмолке» К. Аксакова: «„Во всей России, кроме славянофилов, никто не носит мурмолок. А К. Аксаков оделся так национально, что народ на улицах принимал его за персиянина“, — рассказывал, шутя, Чаадаев». Хотя эта же шапка — «мурмолка» упомянута была Тургеневым в выпущенной впоследствии сатирической XXVIII строфе его поэмы «Помещик» (наст. изд., т. 1, с. 478), но очень вероятно, что именно приведенные слова Герцена внушили Тургеневу заключительные строки данного стихотворения в прозе («… не довольно надеть мурмолку, чтобы сделаться твоим Эдипом, о всероссийский сфинкс»). Во французском переводе (Revue politique et littéraire, 1882, № 25, p. 774) вместо слова «мурмолка», непонятного французам, прямо сказано: «славянофильский колпак» (un bonnet de slavophile).
Нимфы*
В первой части этого произведения (до слов: «Мне вспомнилось это сказание») Тургенев воспроизводит в собственной поэтической обработке предание, сохраненное Плутархом в 17-й главе его трактата «Об ошибочности оракулов». Плутарх рассказывает о риторе Эмилиане, который в царствование императора Тиберия отправился на корабле в Италию. Во время плавания по Ионическому морю, мимо островов, однажды, когда ветер стих, путешественники, находившиеся на палубе, услышали громкий голос, несшийся со стороны островов; этот голос «с такой силой звал некоего Фамуса, что все были крайне поражены. А этот Фамус был египетский лоцман, которого мало кто знал <…>. Два раза он не откликался, на третий зов откликнулся. Тогда голос еще громче крикнул ему: „Когда ты поравняешься с островом Паладесом, возгласи, что умер Великий Пан!“ Все путешественники в испуге обсуждали, следует ли повиноваться повелению или нет. Фамус же решил, что если на высоте Паладеса сильный ветер, то он минует его молча; но если удержит их затишье, то он исполнит услышанное приказание голоса. Когда корабль приблизился к острову Паладесу, ветер спал <…> Тогда Фамус поднялся на возвышение кормы и, обратившись лицом к земле, крикнул: „Умер великий Пан!“ Едва он вымолвил это, как послышались с берега стенанья, как будто сетовало и плакало несколько человек». Плутарх прибавляет, что в Риме всё случившееся дошло до сведения Тиберия, «который, призвав к себе корабельщика, пришел к убеждению в истинности рассказа» (Арсеньев Н. С. Плач по умирающем боге. — Этнографическое обозрение, 1912, № 1–2, с. 2–3). Светоний также утверждал, что во времена Тиберия часто были слышны в лесах восклицания «Великий Пан умер!» (Энциклопедический лексикон. Изд. А. Плюшара. СПб., 1839, т. 16, с. 396). По рассказу Плутарха, римские жрецы при Тиберии истолковали предание о Пане, боге греческой мифологии, покровителе стад и пастбищ, а позднее — всей природы, в том смысле, что он не обладал бессмертием богов, так как рожден был от Гермеса и смертной женщины, Пенелопы. Ранние христианские писатели истолковали предание о смерти Пана по-своему, как свидетельство гибели язычества перед наступлением христианства. Вслед за отцами церкви такое толкование дал преданию Ф. Рабле, подробно изложивший его в «Гаргантюа и Пантагрюэле» (кн. IV, гл. 28). Возглас «Умер Великий Пан» стал крылатым выражением, употреблявшимся впоследствии для обозначения не только заката эллинской культуры, но и вообще завершения какого-либо исторического периода (Ашукин Н. С., Ашукина М. Г. Крылатые слова. Литературные цитаты. Образные выражения. 3-е изд. М., 1966, с. 682–683).
Приведенные справки существенно корректируют утверждение французского исследователя Э. Омана, полагавшего, что «мысль и образы» стихотворения «Нимфы» навеяны несколькими отдельными местами «Германии» Гейне, которые русский писатель будто бы «сплавил в одну картину» (Haumant E. Ivan Tourguénief. Paris, 1906). «Действительно, мы находим у Гейне и веселый хоровод нимф, и вакханок с Дианой во главе, и пугливый страх античных богов перед христианством с его символом — крестом», — пишет по этому поводу А. Е. Грузинский, но справедливо отмечает далее, что эти картины находятся у Гейне не в поэме «Германия», а в отдельных его прозаических статьях и в поэме «Атта Троль»; «следует, однако, сказать, что нигде у Гейне мы не встретим ничего подобного той цельной картине, которую дал Тургенев» (Грузинский, с. 231). Сходной точки зрения придерживался И. С. Розенкранц (О происхождении некоторых стихотворений в прозе И. С. Тургенева. — Slavia, 1933, Ročn. XII, Seš. 3–4, p. 489): «Сходство между Гейне и Тургеневым можно отметить только во второй половине „Нимф“ <…>. И у Гейне и у Тургенева мы можем найти веселый хоровод нимф и вакханок, предводительствуемый богиней Дианой, страх античных богов перед христианством (у Гейне это выражено звуками церковного колокола, у Тургенева символом — крестом, который увидела богиня Диана <…>. Но надо полагать, что данное стихотворение в прозе создано независимо от Гейне, случайные же совпадения можно, пожалуй, объяснить невольными реминисценциями прочитанного».
Сходство «Нимф» с произведениями Гейне явно преувеличено; известные аналогии к «Нимфам» можно усмотреть у Г. Гейне в сценарии балета «Богиня Диана» (1848) и в работе «Боги в изгнании» (1853), но в обоих произведениях Гейне пытается изобразить «подземную Элладу» в рамках немецкого средневековья; а в главе 18 сатирико-полемической поэмы Гейне «Атта Троль» Диана («величавая богиня») появляется «среди призраков полночных» как злая сила. Возглас о «смерти великого языческого Пана» Герцен приводит в «Былом и думах» (ч. 1, гл. 6) со ссылкой именно на Гейне, имея в виду строки, которые находятся в его памфлете «Людвиг Берне» (кн. 2). В памяти Тургенева, несомненно, сохранялся и «хор нимф в честь Великого Пана» во второй части «Фауста» Гёте.
В черновом автографе — обилие вариантов стилистического характера; Тургенев тщательно отшлифовывал каждую фразу.
Враг и друг*
В черновом автографе стихотворение датируется февралем 1878 г. и записано на одном листе со стихотворениями «Услышишь суд глупца…» и «Довольный человек». В тетради белового автографа дата не обозначена, но «Враг и друг» вписан там девятым по счету среди стихотворений, написанных в феврале 1878 г. Тем самым и устанавливается его правильная дата. В наборной рукописи Тургенев сам дату не поставил, она приписана карандашом чужой рукой, что и определило место стихотворения в композиции всего цикл», без воли автора. Однако в корректуре «Вестника Европы» Тургенев дату не исправил, и стихотворение было напечатано в том порядке, какой ему назначил М. М. Стасюлевич. Между тем это стихотворение отражает настроение Тургенева в феврале 1878 года (см. примечания к стих. «Услышишь суд глупца…» и «Довольный человек»). В черновом автографе много вариантов к отдельным словам и фразам; правка продолжалась в беловом автографе и в наборной рукописи.
Христос*
Во всех авторских рукописях заглавие этого стихотворения в прозе имело подзаголовок «Сон» (за несколько лет перед тем в рассказе «Живые мощи» Тургенев изобразил сон Лукерьи о Христе). Ознакомившись со стихотворением «Христос» по тексту, предназначенному для публикации в «Вестнике Европы», Анненков писал Тургеневу 2 (14) октября 1882 г.: «В чудном рассказе „Христос“ меня кольнула прибавка „Сон“. Какой же это сон, когда это лучезарное видение? Тут нечего просыпаться, а только констатировать исчезновение видения» (ИРЛИ, ф. 7, ед. хр. 13, л. 86). Тургенев согласился с Анненковым и, посылая обратно корректуру «Стихотворений», писал Стасюлевичу 4 (16) октября 1882 г.: «По совету Анненкова я у иных стихотворений отнял заглавие „Сон“; особенно „Христос“ сделался у меня видением». В корректуре Тургенев для этого не только вычеркнул подзаголовок, но и произвел в конце стихотворения некоторые исправления. Вместо слов в наборной рукописи: «и я проснулся» — он написал: «и я пришел в себя», слова «Только проснувшись» заменил словами: «Только тогда».
Стихотворение «Христос» возникло у Тургенева, вероятно, в связи с широко обсуждавшейся в те годы философами и историками проблемой реально-исторической личности Христа. Начатое трактатом немецкого богослова Д. Штрауса («Жизнь Иисуса»), настаивавшего на реально-историческом объяснении возникновения христианской мифологии, обсуждение этой проблемы получило новый толчок благодаря книге Э. Ренана («Жизнь Иисуса», 1864), стремившегося написать реалистическую биографию Христа, и противовес каноническим евангельским текстам. Хотя такая точка зрения вступала в явное противоречие с церковной ортодоксией, она широко отразилась в русском искусстве и литературе 1870-х годов.
Произведения, в которых делалась попытка создать художественный образ Христа, были Тургеневу хорошо известны. Еще в 1850-х годах он видел, например, знаменитую картину А. Иванова «Явление Христа народу», созданную не без воздействия указанной книги Штрауса, которую в юности читал и Тургенев, знал картину И. Н. Крамского «Христос в пустыне» и полемику этого художника с М. М. Антокольским, создавшим скульптуру «Христос перед судом народа» (1875). Эта скульптура, в которой Антокольский, по его собственным словам, пытался изобразить Христа «как можно проще, покойнее, народнее», была создана в 1878 г., т. е. как раз в год, когда была организована всемирная выставка скульптуры в Париже (см.: Антокольский, с. 75, 125, 175, 373; см. также: Кузьмина Л. И. Тургенев и М. М. Антокольский. — Т сб, вып. 5, с. 395–397). Тургенев в это время общался с Антокольским и принимал самое горячее участие в выставке его работ. Об этом свидетельствует его письмо Антокольскому от 7 (19) апреля 1878 г. с обещанием подобрать для горельефа его работы «Последний вздох» цитату из евангельского текста по латинской Библии. Восхищение этой скульптурой Тургенев не раз высказывал в своих письмах, называя ее вещью «бессмертной» (письмо к М. М. Стасюлевичу от 11 (23) февраля 1878 г.) и признаваясь в письме к П. В. Анненкову от 7 (19) февраля 1878 г.: «Давно ни одно произведение искусства так сильно на меня не действовало! Это вполне гениальная вещь». Тургеневу были хорошо известны также образы Христа, как они представлялись другим русским писателям-современникам, в частности Ф. Достоевскому («Мальчик у Христа на елке», 1876), Л. Н. Толстому и Н. С. Лескову («Христос в гостях у мужика», 1881).
Камень*
В примечании к французскому переводу этого стихотворения Ш. Саломон высказал предположение, что оно возникло в связи с мыслями Тургенева о М. Г. Савиной, которая исполнила в 1879 г. роль Верочки в «Месяце в деревне» и с которой Тургенев в том же году читал сцену из «Провинциалки» (см.: Tourguénev. Роèmes en prose. Première traduction intégrale publiée dans l’ordre du manuscrit original autographe avec des notes par Charles Salomon. Gap, 1931, p. 123). А. Е. Грузинский с большим правдоподобием догадывался, что в стихотворении «Камень» Тургенев «поэтически передает отрадные впечатления от своей поездки в Россию весной 1879 г. Тогда он несколько раз публично читал в Петербурге и в Москве свои произведения, и каждое его выступление неизменно встречалось дружными чествованиями многочисленных слушателей; в частности, стихотворение, по-видимому, говорит о женской учащейся молодежи, которая тогда горячо приветствовала любимого романиста от имени всех русских женщин» (Грузинский, с. 230).
Чествования Тургенева начались в Москве, сразу же по его приезде туда, 15 февраля, о чем он сам писал 20 февраля (4 марта) А. В. Топорову: «… в четверг мне здешние молодые профессора давали обед с сочувственными „спичами“ — а третьего дня в заседании любителей русской словесности студенты мне такой устроили небывалый прием, что я чуть не одурел — рукоплескания в течение 5 минут, речь, обращенная ко мне с хоров, и пр. и пр. Общество меня произвело в почетные члены. Этот возврат ко мне молодого поколения очень меня порадовал, но и взволновал порядком». Затем 4 марта состоялся литературно-музыкальный вечер в пользу недостаточных студентов Московского университета, где появление Тургенева было встречено стоя и долгими громовыми рукоплесканиями, от имени студентов произнесена была приветственная речь и поднесен ему большой лавровый венок. Были и еще встречи Тургенева с учащейся молодежью и у него в гостинице, и на квартире сестер Калиновских и др. Встречи с молодежью продолжались в Петербурге в марте 1879 г. «Чтения, овации и т. д. продолжаются и здесь, как в Москве», — писал Тургенев Л. Я. Стечькиной 14 (26) марта 1879 г. из Петербурга. По свидетельству современников, «Молодежь шла к Тургеневу вереницами. У него в номере нередко появлялись депутации за депутациями» (Стечькин Н. Я. Из воспоминаний об И. С. Тургеневе. СПб., 1903, с. 20–21). Особенно горячо приветствовали Тургенева 15 марта на литературно-музыкальном вечере в пользу недостаточных слушательниц Женских педагогических курсов, где ему преподнесли два венка — от этих курсов и от Высших женских курсов (Бестужевских). На чтении в пользу Литературного фонда 16 марта Тургенев получил венок и адрес от слушательниц Медицинских курсов. Его также приглашали на литературно-музыкальный вечер с благотворительной целью студенты Петербургского университета и студенты Горного института; от этих выступлений Тургенев отказался, так как его встречи с молодежью вызвали неудовольствие правительственных кругов[185].
Голуби*
В перечне «Сюжеты» стихотворение названо «Тучи и белый голубь», с добавлением в скобках «в Спасском», и помещено в разделе «Пейзажи». В черновом автографе «Голуби» датированы маем 1878 г.; эту дату Тургенев поставил и в беловом автографе, но потом переправил ее на 1879 г. и поместил стихотворение при переписке в тетради среди других стихотворений, датирующихся маем 1879 г. Помета в перечне: «в Спасском» — говорит о том, что этот «пейзаж» навеян воспоминанием о Спасском-Лутовинове, а не указывает на место его написания: Тургенев в мае 1878 г., равно как и в мае 1879 г., находился за границей. В «Яснополянских записках» Д. П. Маковицкого (12 июня 1909 г.) говорится о чтении Л. Н. Толстому некоторых стихотворений в прозе Тургенева. О стихотворении «Два голубя» Толстой сказал: «Это хорошо». — «И Л<ев> Н<иколаевич> добавил, что у Тургенева описания природы художественны. В этом он мастер» (Лит Насл, т. 90, кн. 3, с. 438).
Природа*
Мысль о «равнодушной природе», сияющей вечной красой «у гробового входа», могла быть внушена Тургеневу стихотворением Пушкина. Тот же круг представлений получил отражение и в письме Тургенева к П. Виардо от 16 (28) июля 1849 г., где, рассуждая на тему «что же такое эта жизнь», Тургенев, между прочим, писал: «Эта штука — равнодушная, повелительная, прожорливая, себялюбивая, подавляющая — это жизнь, природа или бог; называйте ее как хотите <…>, но не поклоняйтесь ей ни за ее величие, ни за ее славу!» Сходные мысли высказаны Тургеневым в «Поездке в Полесье» (1857): «Мне нет до тебя дела, — говорит природа человеку, — я царствую, а ты хлопочи о том, как бы не умереть» (наст. изд., т. 5, с. 130).
Неоднократно высказывалось предположение, что, создавая свое произведение, Тургенев находился в известной зависимости от прозаического диалога итальянского поэта Джакомо Леопарди «Исландец и Природа», в котором в ответ на слова исландца-путешественника о разрушительной работе Природы против человека Природа, олицетворенная в образе гигантской женщины, лицо которой прекрасно и в то же время ужасно, отвечает ему с удивлением: «Может быть, ты думаешь, что мир был создан ради вас? Так знай же, что в своем творчестве, в своих порядках и в своей деятельности, за очень немногими исключениями, я всегда имею в виду нечто совсем другое, а вовсе не счастье и страдание людей. Когда я поражаю кого-нибудь каким бы то ни было способом и каким бы то ни было средством, я не замечаю этого <…> Также я не знаю обыкновенно и того, что я благодетельствую вам или даю вам радость. И я делаю все эти вещи и всегда работаю отнюдь не для того, чтобы помогать вам и давать вам счастье, как вы думаете…»[186]
А. И. Белецкий указал также на два стихотворения из цикла «Философских поэм» французской поэтессы Луизы Аккерман: «Природа к Человеку» (1867) и «Человек к Природе» (1871), представляющие интересную аналогию как к диалогу Леопарди, который Л. Аккерман много раз читала, так и к «Природе» Тургенева. Белецкий нашел здесь «одни и те же мысли, выраженные в сходных словах; но у Тургенева — декоративное обрамление (сон, подземная храмина), которого нет у поэтессы, дающей два монолога вместо сжатого тургеневского диалога; у Тургенева человек отдает почтительный поклон Природе, не говорит, а лепечет свои слова, только собирается возражать; у поэтессы он бросает Природе в ответ на звуки ее железного голоса гневные проклятия, пророча ее конечную гибель» (Творч путь Т, с. 151). Создавшийся у Тургенева образ Природы — «величавая женщина в волнистой одежде зеленого цвета» — не оставлял его и позже. В 1880 г., в Спасском, рассказывая детям Я. П. Полонского сказку «Самознайка», Тургенев описывал сумрачный грот в заброшенном саду и сидящую в нем «зеленую женщину» или фею (Бродский Н. Замыслы И. С. Тургенева. М., 1917, с. 49).
В черновом автографе стихотворение озаглавлено «Сон»; в беловом автографе, наборной рукописи и в корректуре ВЕ — «Природа (Сон)». В ВЕ стихотворение напечатано без подзаголовка, однако в начале его осталось: «Мне снилось», а в конце: «И я проснулся». В черновом автографе были варианты. Вместо: как ему дойти — и счастья — было: как дойти ему до возможного счастья? до новой мудрости и власти? Вместо: темные грозные глаза — было: а. большие, тусклые и тупые глаза б. [длинные] темные, зоркие, грозные глаза. Вместо: Женщина — брови — было: Женщина опустила было [голову] свои глаза — но тут подняла их снова; вместо: человеческие слова — было: Пустые человеческие слова, и др.
«Повесить его!»*
В тексте стихотворения внимание М. М. Стасюлевича привлекло употребленное Тургеневым сравнение: «а сам бел, как глина!» В ответ на его сомнения Тургенев писал 3 (15) октября 1882 г.: «…„бел, как глина“ — у нас в Орле говорят — только про побледневшего (с испуга) человека, ибо такая белизна смахивает, точно, на глину. Впрочем, и это можно переменить». Однако на следующий день, посылая обратно правленую корректуру, Тургенев писал ему: «„бел, как глина“ — я оставил». См. также: наст. изд., т. 9, с. 80 («Часы»).
Аустерлиц — городок в Моравии, близ которого войска Наполеона выиграли сражение с союзными армиями Австрии и России 2 декабря 1805 г.
«Как хороши, как свежи были розы…»*
Как свидетельствует черновой автограф, Тургенев первоначально хотел дать другую концовку стихотворению. Оборвав наполовину заключительную цитату «Как хороши, как свежи…», Тургенев стал писать дальше: «Нет, не стану думать о розах», но, не закончив фразу, зачеркнул ее и дописал цитату: «были розы», очевидно, не желая нарушать общий меланхолический тон стихотворения.
Стихотворение, первая строка которого дала заглавие данному произведению и повторяется затем несколько раз в его тексте в качестве лейтмотива, принадлежит И. П. Мятлеву и было впервые напечатано в 1835 г. под заглавием «Розы». Начальная строфа его читается так:
Первый раз на это стихотворение, начальная строка которого долгие годы звучала в памяти Тургенева, указал А. Ф. Кони в заметке «Певица Полина Виардо Гарсия» (Рус Ст, 1884, май, с. 403). Впоследствии Н. А. Янчук в «Литературных заметках» (Известия ОРЯС, 1907, кн. 4, с. 251–255), процитировав полностью это стихотворение по рукописному альбому 1840-х годов, напомнил о том, что строка, популяризированная Тургеневым, стала крылатой фразой и заглавием для вдохновленных им произведений скульптуры и музыки. Так озаглавлена, например, скульптура В. А. Беклемишева (Третьяковская галерея в Москве), изображающая молодую женщину с розой на коленях. На ту же тургеневскую тему с варьирующимся лейтмотивом («Как хороши тогда, Как свежи были розы», «Как хороши теперь, Как свежи эти розы» и т. п.) в 1886 г. написал стихотворение К. Р. («Новые стихотворения К. Р.». 2-е изд. СПб., 1900, с. 11–12). Популярность этой фразы-цитаты в словесном обиходе подтверждает В. В. Маяковский («Писатели мы») (см.: Ашукин Н. С., Ашукина М. Г. Крылатые слова. М., 1955, с. 250–251).
Ланнеровский вальс. — Вальсы И. Ф. К. Ланнера (1780–1843), дирижера, скрипача и композитора, были по манере близки к вальсам Штрауса-старшего и завоевали популярность благодаря мелодичной выразительности и изяществу. В повести «Ася» Тургенев упоминает звуки старинного ланнеровского вальса: «…я почувствовал, что все струны сердца моего задрожали в ответ на те заискивающие напевы» (наст изд., т. 5, с. 156). Вальс Ланнера упомянут также в поэме А. Григорьева «Видения» (1846):
Морское плавание*
В черновой рукописи заглавия не было. В перечне названий «Стихотворений в прозе» («Сюжеты») это стихотворение упомянуто дважды: в одном месте под заглавием «Уистити», в другом, где оно отнесено в раздел «пейзажей», «Морское плавание», с добавлением в скобках: «переезд в Англию из Гамбурга», что соответствует начальным словам произведения. В черновом тексте стихотворение заканчивалось описанием вида застывшего моря; конец (строки 37–50) — о капитане и обезьянке — был приписан позднее, ниже даты: «пейзаж» превратился в стихотворение лирико-философского содержания.
Из признания Тургенева его французским друзьям, записанного в дневнике Э. Гонкура под 1 февраля 1880 г., явствует, что в основу «Морского плавания» Тургенев положил воспоминание юности. На обеде, устроенном перед поездкой в Россию, на котором присутствовали, кроме Гонкура, Доде и Золя, Тургенев говорил, что «его тянет вернуться на родину труднообъяснимое чувство потерянности — чувство, испытанное им, когда в дни ранней юности он плыл по Балтийскому морю на пароходе, со всех сторон окутанном пеленой тумана, и единственной его спутницей была обезьянка, прикованная цепью к палубе» (Goncourt Edmond et Jules de. Journal-Mémoires de la vie littéraire. Paris, 1959. T. 3, p. 59; Гонкур Э. и Ж. де. Дневник. М., 1964. Т. 2, с. 275).
Стихотворение «Морское плавание» очень нравилось Л. Н. Толстому; он напечатал его в своем «Круге чтения» и неоднократно вспоминал (см.: «Яснополянские записки» Д. П. Маковицкого. — Лит Насл, т. 90, кн. 1, с. 114; кн. 2, с. 79; кн. 3, с. 438).
Н.Н.*
Кого Тургенев имел в виду, выставляя инициалы вместо заглавия, остается не раскрытым. Возможно, впрочем, что автор в данном случае не обращался к конкретному лицу. В черновом автографе заглавия не было; после слов: равнодушным вниманием — было: Ты ничего не ищешь и ни от чего не уклоняешься. В авторском перечне («Сюжеты» в беловой рукописи) это стихотворение, очевидно, отмечено под номером 30 под заглавием: «Елисейские поля (беспечальна)». Слово «беспечальна», выделенное Тургеневым для памяти, как опорное в целой характеристике, может быть, ведет нас к тому описанию Елисейских полей (в греческой мифологии — часть загробного мира, где находятся праведники), которое дается в «Одиссее» (перевод В. «Жуковского, песнь 4, стихи 565–568):
Говоря о «важных звуках глюковских мелодий» (в черновой рукописи варианты: «задумчивые звуки», «сладостные звуки»), Тургенев имеет в виду оперу X. В. Глюка «Орфей» (1774), одно из действий которого происходит в «Елисейских полях». Эта опера была возобновлена в Париже в конце 1850-х годов и имела большой, длительный успех (в 1859–1861 гг. ставилась 150 раз) прежде всего благодаря П. Виардо, исполнявшей главную партию. О «благородных звуках „Орфея“» Тургенев вспоминал в письме к П. Виардо от 15 (27) марта 1868 г.; позднее (14 (26) июня 1872 г.) Тургенев писал В. В. Стасову: «Я восторгаюсь от глуковских речитативов и арий не потому, что авторитеты их хвалят — а потому, что у меня от первых их звуков навертываются слезы…»
Стой!*
Заглавие представляет собою реминисценцию известных слов в последнем монологе Фауста Гёте («Фауст», ч. II, д. 5): «Мгновению мог бы я сказать: остановись же, ты так прекрасно!» Эти слова Тургенев вспоминал неоднократно: в поэме «Андрей» (ч. II, строфа X) он с горечью утверждал, что человек, хотя и «владыко мира», но
В «Довольно» Тургенев, напротив, утверждал: «Красоте не нужно бесконечно жить, чтобы быть вечной, — ей довольно одного мгновения». Давняя традиция связывает возникновение стихотворения «Стой!» с П. Виардо. Об атом свидетельствовала, например, Л. Нелидова, упоминая, как в том же 1879 г. Тургенев «превосходно и с увлечением» рассказывал об исполнения П. Виардо знаменитых оперных ролей (Нелидова Л. Памяти И. С. Тургенева. — ВЕ, 1909, № 9, с. 224). А. Луканина вспоминает о музыкальном собрании, состоявшемся у Виардо 15 (27) мая 1879 г. Когда г-жа Виардо спела «И сладко, и больно» Чайковского, Тургенев «совершенно воодушевился: „Замечательная старуха какая!“ <…> И действительно, когда m-me Виардо поет, она — сама жизнь, сама страсть, само искусство. Она не чужое передает, она сама как будто свое переживает» (Сев Вестн, 1883, № 3, с. 65). И. Павловский также вспоминает об одном из утренников у Виардо в 1879 г.: «Г-жа Виардо сначала спела один из русских романсов. Ее голос, не слишком сильный и несколько жесткий, обеспечил ей лишь посредственный успех. Тургенев, бывший некогда свидетелем триумфов великой артистки, казалось, всё еще находился под чарами своих воспоминаний. Он испытывал самый искренний восторг. Его глаза сверкали; пряди седых волос падали на его лоб. Он аплодировал сильнее и дольше всех остальных. Он обращался лицом к публике и непрестанно повторял: „О! что за старуха! О! что за старуха!“»[187].
Французский перевод этого стихотворения в прозе под заглавием «Arrête» самим Тургеневым помещен в «Revue politique et littéraire», 1882, № 26, p. 812; первоначальная (более дословная) редакция этого перевода сохранилась в парижском архиве Тургенева в рукописи, писанной не его рукой, вместе с копией русского текста (также, не почерком Тургенева)[188].
Монах*
В черновом автографе нет ни заглавия, ни даты. В беловом автографе, готовя стихотворение к печати, Тургенев значительно его расширил. Так, в начале стихотворения добавил фразу: «Он их не чувствовал, стоял — и молился». В конце приписал два предпоследних абзаца. От слов: «Мое я мне»… до слов — «не так постоянно».
Молитва*
«Молитва» была впервые записана Тургеневым в беловой рукописи под № 75, последней в ряду других шести коротких стихотворений (см. ниже) июня 1881 года философского характера — записей отдельных мыслей «для себя». Из них лишь стихотворение «Молитва», выправив его стилистически, Тургенев послал Стасюлевичу для печати в группе пятидесяти стихотворений 1878-79 годов. После слов «Что есть истина?» в беловой рукописи было (потом зачеркнуто): «да кстати вспомнит изречение, что всякий человек есть ложь».
В письме к Е. Е. Ламберт от 26 августа (8 сентября) 1864 г. Тургенев признавался: «… я не христианин, в Вашем смысле, да, пожалуй, и ни в каком…» «Молитва» подтверждала полное равнодушие писателя к христианской религии и ко всем формам обрядности, и, несмотря на пропуск стихотворения цензурой, оно получило соответствующую оценку в России в официальных кругах. Вскоре после появления всего цикла «Стихотворений в прозе» в «Вестнике Европы» заметка о «Молитве» была доставлена К. П. Победоносцеву. В письме от 13 (25) декабря 1882 г. С. А. Рачинский спрашивал Победоносцева, читал ли он «Стихотворения в прозе» Тургенева, и прибавлял: «Какая виртуозная стилистика — и какое мальчишеское содержание! Читаешь — и краснеешь за автора. Прилагаю заметку по поводу одного отрывка („Молитва“), особенно меня возмутившего» (Лит Насл, т. 73, кн. 1, с. 411).
Тут Шекспир придет ему на помощь. — Тургенев приводит цитату из трагедии «Гамлет» (д. 1, сц. 5) в переводе Н. А. Полевого (1837); как ходовая крылатая фраза эта цитата неоднократно употреблялась Тургеневым (см., например, «Дым», гл. II).
«Что есть истина?» — Цитата из евангельского текста (Евангелие от Иоанна, 18, 37), рассказывающего о допросе Иисуса Пилатом. Этот вопрос Пилата Иисусу остался без ответа.
Русский язык*
М. М. Стасюлевич, делясь впечатлениями от чтения «Стихотворений в прозе» по рукописи, писал А. Н. Пыпину (13 (25) августа 1882 г.), что они невелики по объему и что, например, «Русский язык» имеет величину «ровно в пять строк, но, — прибавлял он, — это золотые строки, в которых сказано более, чем в ином трактате; с такой любовью мог бы Паганини отозваться о своей скрипке» (Лит Насл, т. 73, кн. 1, с. 410–411). Так как «Русский язык» заключал всю серию «стихотворений в прозе», опубликованных в «Вестнике Европы» 1882 г., и долгое время считался последним звеном составляющего их цикла, то современники считали эти «слова о нашем родном языке лебединой песнью Тургенева» (Звенья, т. 1, с. 506).
Связь судеб русского народа с его языком не раз отмечалась Тургеневым. Так, в письме к Е. Е. Ламберт от 12 (24) декабря 1859 г. он писал о русском языке: «… для выражения многих и лучших мыслей — он удивительно хорош по своей честной простоте и свободной силе. Странное дело! Этих четырех качеств — честности, простоты, свободы и силы нет в народе — а в языке они есть… Значит, будут и в народе». Тем современникам, которые скептически относились к будущему России, Тургенев — по воспоминаниям Н. В. Щербаня — говорил: «И я бы, может быть, сомневался в них <…> — но язык? Куда денут скептики наш гибкий, чарующий, волшебный язык? Поверьте, господа, народ, у которого такой язык, — народ великий» (Рус Вестн, 1890, № 7, с. 12–13). По свидетельству С. И. Лаврентьевой (Пережитое. Из воспоминаний. СПб., 1914, с. 142), Тургенев говорил с нею о «нашем прекрасном богатом языке», «который до времен Петра был так тяжел и который с Пушкина развился так богато, сложился так поэтично». «По тому самому, — прибавлял Тургенев, — я верю, что у народа, выработавшего такой язык, должно быть прекрасное будущее». Н. А. Юшкова в письме к В. Микулич (Л. И. Веселитской), вспоминая о встрече с Тургеневым в Петербурге в 1880 г., также рассказывала: «Любовь к родине ярко выразилась у него в его любви к самому художественному произведению русского народа, к русскому языку» (Звенья, т. 1, с. 506).
Стихотворение в прозе «Русский язык» приобрело широкую популярность. «Русский язык, как справедливо заметил Тургенев, — писал П. И. Чайковский 26 августа ст. ст. 1888 г., имея в виду это стихотворение в прозе, — есть нечто бесконечно богатое, сильное и великое» (Дни и годы П. И. Чайковского. Летопись жизни и творчества. М.; Л., 1940, с. 452). По словам К. Д. Бальмонта (1918), Тургенев «спел такой гимн русскому языку, что он будет жить до тех пор, пока будет жить русский язык, значит всегда» (Т и его время, с. 23). Ср. статью Бальмонта «Русский язык», в которой стихотворение Тургенева он называет «благоговейной молитвой» (Русские записки, 1924, т. 19, с. 231). Об этом «подлинном гимне». Г. О. Винокур заметил, что он «известен каждому русскому школьнику и вошел в ежеминутное сознание русского грамотного человека» (Русский язык. М., 1945, с. 187–188).
Под воздействием Тургенева создано стихотворение словенского поэта второй половины XIX века, А. Ашкерца (Рыжова М. И. Стихотворение Антона Ашкерца «Русский язык». — Международные связи русской литературы. М.; Л., 1963, с. 396–397).
Встреча (сон)*
В червовом автографе это стихотворение под заглавием «Сон 1-й» без даты, но записанное до январских стихотворений 1878 года, со вставками и большой правкой было набросано на том же листе, что и конец рассказа «Сон» (1876 г.): Включенное впоследствии в беловой автограф под № 3, оно получило название «Женщина», потом переправленное на «Встреча (Сон)». Стихотворение это должно было открывать задуманный Тургеневым цикл из стихотворений под названием «Сны», куда оно и было внесено дважды первым по счету, судя по спискам на полях черновиков, а также в перечне «Сюжеты» беловой рукописи.
Рядом с заглавием стихотворения в беловом автографе Тургенев пометил: «Употр<ебить> в повесть». Действительно, в повести «Клара Милич (После смерти)» оно пересказано, с сокращениями и изменениями стилистического характера, как сон, привидевшийся Аратову (см. в этом томе с. 93).
Проклятие*
Первоначальное заглавие «Проклятие» в черновом автографе Тургенев в беловой рукописи изменил на «Манфред», но потом зачеркнул его и восстановил прежнее. Слова: «Да будут без сна — собственным адом» — должны восприниматься как вольный перевод четырех стихов из того «заклинания» (incantation), которое в драматической поэме Байрона таинственный Голос произносит над Манфредом, лишившимся чувств (акт I, сц. 4). В оригинале «Заклинание» имеет 7 строф (по 10 стихов каждая); Тургенев пересказывает лишь начальные стихи второй строфы:
и заключительные стихи строфы шестой:
Перевод приведенных стихов не сразу дался Тургеневу; в черновике он ближе к подлиннику: «Да будут ночи твои без сна, да вечно чувствует твоя душа мое незримое присутствие, [да] будь [она] [твоим] собственным своим адом». В беловом автографе к слову «чувствует» были варианты: а «знает», б «осознает». А последняя строка звучала так: «да будет она собственным своим адом».
В юности, по свидетельству самого Тургенева (письмо к А. В. Никитенко от 26 марта (7 апреля) 1837 г.), он перевел «Манфреда» полностью, но перевод этот не сохранился. Собственный ранний опыт Тургенева — драматическая поэма «Сте́но» (1834) имеет эпиграф из «Манфреда», и в ней многое навеяно этим произведением Байрона. Автобиографическое значение имеют слова, вложенные Тургеневым в уста Лежневу («Рудин», гл. VI): «Вы, может, думаете, я стихов не писал? Писал-с, и даже целую драму сочинил в подражание „Манфреду“. В числе действующих лиц был призрак с кровью на груди, и не с своей кровью, заметьте, а с кровью человечества вообще». Еще более критически Тургенев отзывался о байроновском Манфреде в старости, когда он писал, например, Л. Фридлендеру (письмо от 14 (26) декабря 1878 г.) об этом герое: «…мне лично мало симпатичный чудак…» В этом письме Тургенев приводит цитату из «Манфреда» в английском подлиннике, поэтому можно предположить, что он перечитывал его в том же году, когда было написано «Проклятие». «Манфреда» Тургенев вспоминает также в стихотворении «У-а… У-а!» (с. 187–189).
Близнецы*
В беловой рукописи, где это стихотворение значится под № 13, рядом с заглавием Тургенев сделал отметку: «NB. Подальше от 12-го», т. е. от стихотворения «Проклятие», вероятно потому, что в каждом из них говорится о споре между близкими людьми, хотя и содержание и сущность обоих рассказов имеют мало общего.
Дрозд I*
В черновом автографе сначала написано другое заглавие (здесь же и зачеркнутое): Черный дрозд. Стихотворение подверглось очень тщательной стилистической правке со множеством больших вставок в тексте. Под стихотворением — инициалы: «И. Т.» и дата (8 июля 1877 г.), которая является наиболее ранней из всех стоящих под отдельными стихотворениями цикла. Недаром перечень стихотворений («Сюжеты») в беловом автографе начинается именно с этого названия: «Дрозд. 1.2». К тому же это единственная полная дата, в которой отмечены не только год, месяц и число, но даже час (6¼ утре) и место его создания (Les Frênes, Буживаль), что приближает данный отрывок к дневниковой записи. Вероятно, эта запись связана с каким-то особенно памятным для Тургенева днем. Трудно сказать определенно, о каком сердечном увлечении идет здесь речь (в словах «я, бедный, смешной, влюбленный, личный человек…»); скорее всего он вспоминал о Ю. П. Вревской, с которой виделся в конце мая того же года (см. выше, с. 491). В черновом автографе над заглавием был эпиграф:
Этот эпиграф был потом отброшен Тургеневым. Метафора о «холодных волнах», уносящих в безбрежный океан человеческую жизнь, встречается и в других произведениях Тургенева (см. выше «Конец света»).
Дрозд II*
В черновом автографе вместо заглавия стояла цифра II. Оба стихотворения («Дрозд» I и II), судя по цвету чернил и почерку, были записаны одновременно, хотя поправки и вставки были сделаны не сразу. Там же дата стихотворения была исправлена — «Август, 1878» на «Август 1877 года». В беловике восстановлен 1878 год. Между тем стихотворение едва ли могло быть написано после фактического завершения русско-турецкой войны, заключения Сан-Стефанского мирного договора (19 февраля (3 марта) 1878 г.) и соглашения с Англией (18 (30) мая 1878 г.). Напротив, именно в августе 1877 г. Тургенев с чрезвычайной остротой воспринимал ряд поражений, нанесенных русским войскам турками, и огромные жертвы, которые война потребовала от русского народа. Слова стихотворения: «Тысячи моих братий, собратий гибнут теперь там, вдали, под неприступными стенами крепостей; тысячи братий, брошенных в разверстую пасть смерти неумелыми <в черновике: безмозглыми> вождями» — имеют близкие параллели в письмах Тургенева, писанных им в августе 1877 г. Так, П. Л. Лаврову он писал 22 июля (3 августа): «Не могу скрыть, что до безумия огорчен нашим поражением в Турции: вот что значит поручать великим князьям армии — точно игрушки детям! Но чем провинились наши бедные солдаты, которых башибузуки прирезывали, как баранов?» То же горькое чувство отражено в письмах Тургенева к П. В. Анненкову от 1 (13) августа 1877 г. и к Я. П. Полонскому от 14 (26) августа 1877 г.: «… мне ужасно скверно на душе — по милости наших неслыханных глупостей на Востоке — и мне хотелось бы забиться в какую-либо нору, чтобы не видеть никого и ничего не слышать!» Приведенные цитаты позволяют считать, что исправление даты, сделанное Тургеневым в черновом автографе, имело полное основание. В черновом автографе вместо слов: «Что это? Слезы… или кровь?» написано — «Что это? Мои слезы или та родная кровь?»
Без гнезда*
Стихотворение развертывает в поэтическую картину одно из излюбленных Тургеневым уподоблений, которым он пользовался на протяжении всей своей жизни — в лирических стихотворениях («Гроза промчалась»; 1844, стих 25; «Один, опять один я»; 1844, стихи 47–48), в прозаических произведениях («Дневник лишнего человека», «Накануне», гл. XXVII) и письмах разных лет (свод цитат из всех этих произведений и писем см.: Т, ПСС и П, Письма. т. 1, с. 41). В цикле стихотворений в прозе отрывок «Без гнезда» занимал одно из первых мест и по времени написания и в перечнях, составлявшихся Тургеневым для себя. В черновой рукописи, после заглавия «Без гнезда», написано карандашом: (I). В перечне названий «Стихотворений в прозе» под заглавием «Сюжеты» (см. выше, с. 447) оно поставлено на втором месте, после «Дрозд I и II». В беловой рукописи эти стихотворения шли в одной группе: «Дрозд I. II», «Без гнезда», «Кубок», «Чья вина?» (последние три датируются январем 1878 г.). Во всех этих стихотворениях отражено угнетенное, душевное состояние, вызванное смертями разных близких Тургеневу людей: «… нравственно я хуже, чем калека, — пишет он Я. Полонскому 2 (14) января 1878 г., — я совсем старик; ко всему охладел — и только воспоминания о прежних друзьях и временах немного шевелят меня» (ср. другие письма этого месяца).
Житейское правило*
Во всех автографах это стихотворение датируется Тургеневым апрелем 1878 г. Под таким же названием и с той же датой в «Вестнике Европы» было напечатано другое стихотворение, на самом деле написанное в октябре 1882 г. (см. выше, с. 133–134).
Гад*
В этом отрывке Тургенев, несомненно, метил в Б. М. Маркевича, романиста и реакционного публициста, этого «клеврета ренегата» (так он назван в одном из конспектов «Нови»), в течение нескольких лет ведшего клеветническую кампанию против Тургенева в газетах, возглавлявшихся М. Н. Катковым[190]. Узнав себя в памфлетическом портрете, данном Тургеневым в «Нови», Маркевич собирался вызвать Тургенева на дуэль (см. наст. изд., т. 9; с. 511), о чем сказано и в данном отрывке. В письмах второй половины 1870-х годов, когда их вражда достигла крайнего напряжения, Тургенев не скупился на резкие определения Маркевича, называя его «мерзавцем», «допрыгавшимся до помойной ямы, которая так давно звала его в свои объятия» (письмо к М. М. Стасюлевичу от 1 (13) марта 1875 г.), и «гадиной» (в письме к А. С. Суворину от 14 (26) февраля 1875 т.).
Писатель и критик*
Стихотворение имеет явно автобиографическую основу. Характеризуя своего «критика», Тургенев имел в виду прежде всего В. П. Буренина, критика и публициста газеты «Новое время», на страницах которой он резко отзывался о последних произведениях Тургенева. В частности, Буренин нападал на Тургенева за то, что он «забыл родной язык» и что его писания пестрят галлицизмами (см. в этом томе с. 533)[191].
…известна ли вам басня о лисе и кошке? — Тургенев имеет в виду басню Лафонтена (кн. IX; басня 14).
Гомер пустил на вечные времена своего Ферсита… — Ферсит (в русской традиции чаще — Терсит) изображен в «Илиаде» как наглый и злой крикун, которого Одиссей ко всеобщему восторгу осыпал ударами, когда он поносил Агамемнона (песнь II, стихи 212–222). Начало этого эпизода в переводе Н. И. Гнедича читается так:
С кем спорить…*
Впервые опубликовано в кн.: XXV лет. 1859–1884. Сборник, изданный комитетом общества для пособия нуждающимся литераторам и ученым. СПб., 1884, с. 272, со следующим примечанием редактора (В. П. Гаевского): «Сообщено, по нашей просьбе, М. М. Стасюлевичем, с объяснением обстоятельств, при которых эта шутка Тургенева была получена из Буживаля, в октябре 1882 г. Редактор „Вестника Европы“ нашел, что одно из „Стихотворений в прозе“, напечатанных в журнале (декабрь, 1882)[192], легко могло быть истолковано как личный намек, и сообщил свое опасение их автору. Тургенев, отрицая это, заключает свое письмо от 14 (26) октября 1882 г. таким образом: „В доказательство, что я не делаю намеков, — а говорю прямо, прилагаю <…> одно стихотвореньице — не для печати, разумеется, а чтобы сорвать с Вас улыбку“» — и затем непосредственно следует текст самой шутки. «В. В. Стасов, с согласия которого печатается „стихотвореньице“, — добавлял В. П. Гаевский, — обещает когда-нибудь рассказать в своих воспоминаниях о знакомстве с покойным и тот случай, который, очевидно, пришел на память Тургеневу, горячо поспорившему с ним по какому-то чисто художественному вопросу». Через несколько лет, публикуя свои воспоминания о Тургеневе, В. В. Стасов снова воспроизвел весь текст этого стихотворения в прозе и сопроводил его следующим своим замечанием: «Несмотря однако же на такой строгий приказ другим, сам Тургенев никогда его не исполнял в отношении к самому себе, и много лет своей жизни проспорил со мною и до и после этого своего „Стихотворения в прозе“. Наши письма служат тому доказательством <…> Ни Тургеневу, ни мне молчание вовсе не казалось великим благом, и мы при каждом новом случае, почтя при каждом новом свидании или письме втягивались в ярые, долгие споры. Худого от этого для нас не вышло» (Стасов В. В. Двадцать писем Тургенева и мое знакомство с ним. — Сев Вестн, 1888, № 10, с. 145–146).
Впоследствии «С кем спорить?» по первопечатному тексту воспроизвел М. О. Гершензон (Рус Пропилеи, т. 3, с. 53), но в состав всего цикла оно не включалось и печаталось лишь в приложении или в комментариях на том основании, что Тургенев сообщил его Стасюлевичу «не для печати». Однако стихотворение «С кем спорить?», набросанное Тургеневым в черновике одновременно с другими стихотворениями этого года, было переписано им набело в тетрадь белового автографа со всеми стихотворениями под № 38, между «Писатель и критик» и «О моя молодость!..» Поэтому у нас есть все основания печатать его в основном корпусе на точно определенном самим Тургеневым месте.
Многолетнее знакомство Тургенева с В. В. Стасовым, длившееся с 1869 г. до смерти Тургенева, отражено в их переписке (сохранилось двадцать писем Тургенева к Стасову и всего лишь четыре письма Стасова к Тургеневу; см.: Т сб, вып. 1, с. 446–453). При встречах и в письмах Тургенев и Стасов то мирно беседовали друг с другом, то вступали в яростные споры, касавшиеся русской музыки, изобразительного искусства и литературы. Так как они придерживались зачастую противоположных точек зрения на развитие русского искусства и литературы, для возникновения ожесточенного спора между ними достаточно было незначительного повода, а самый спор приводил к охлаждению и разрыву. Наиболее враждебными были отношения Тургенева и Стасова между 1875 и 1880 годами. «Впрочем — к чему спорить? — писал Тургенев Стасову 16 (28) августа 1875 г. о дискуссии, возникшей между ними по поводу проекта памятника Пушкину, предложенного М. М. Антокольским для Москвы. — У меня до сих пор краска стыда жжет лицо, когда я вспоминаю, что мы, старые, седые люди, могли до крику, до изнеможения спорить — о чем? О пиэдестале! Одни русские в целом мире способны впасть в такое пустое младенчество! Сошлись — и давай жевать сухую траву, да еще задыхаться и сверкать глазами во время жевания». На то же пятилетие, к которому относится стихотворение «С кем спорить?», пришлись также три весьма враждебные статьи Стасова против Тургенева, напечатанные (под псевдонимом) в «Новом времени» в 1877, 1878 и 1879 гг.[193], а также несправедливый выпад против Тургенева в воспоминаниях Стасова об училище правоведения, напечатанных в «Русской старине» 1880 года.
В своей «Художественной автобиографии», которая должна была служить вступительной главой к книге «Разгром» и вместе с тем итогом его критической деятельности, Стасов утверждает: «Споры, т. е. обмен мнений и притом со специально нападательским характером, всегда были не только моей потребностью, но просто страстью» (Каренин Вл. Владимир Стасов. Л., 1927. Ч. I, с. 120). Это подтверждает, что в стихотворении «С кем спорить?» Тургенев, говоря о Стасове-спорщике, представлял себе его как своего рода типическое обобщение спорщика, в своем увлечении по-своему истолковывающего слова противника.
«О моя молодость! О моя свежесть!»*
Заглавие представляет собою слегка измененную цитату из «Мертвых душ» Гоголя (ч. 1, гл. 6). Приведя эту концовку на память, Тургенев имел, конечно, в виду и всю предшествующую лирическую тираду: «Прежде, давно, в лета моей юности, в лета невозвратно мелькнувшего моего детства, мне было весело подъезжать в первый раз к незнакомому месту <…> Теперь равнодушно подъезжаю ко всякой незнакомой деревне <…> то, что пробудило бы в прежние годы живое движенье в лице, смех и немолчные речи, то скользит теперь мимо, и безучастное молчание хранят мои недвижные уста. О моя юность! о моя свежесть!»
К ****
Тургенев писал П. Виардо 4 (16) ноября 1852 года: «Как вам понравится этот конец одной старой русской песни (дело идет об убитом молодце, который лежит „под кустом“):
Дальше Тургенев цитирует продолжение песни — о том, как «увиваются» и плачут около убитого мать, сестра и жена[194]. «Вы не поверите, — продолжает Тургенев, — сколько поэзии, свежести и нежности в этих песнях; я пришлю вам некоторые из них в переводе».
Похожую по содержанию песню, начинающуюся словами: «Ах ты, поле, поле чистое», с описанием убитого молодца и плачем над ним матери, сестры и жены, Тургенев мог прочесть в «Собрании русских стихотворений из сочинений лучших стихотворцев российских и из многих русских журналов, изд. В. Жуковским». М., 1810. Ч. 2, с. 312, № XI. Там есть и следующие строки: «Не ласточки увивалися Вкруг родима тепла гнездышка, Увивается тут матушка» <…> и т. д.
С другой стороны, Н. В. Измайлов в комментариях к письму Тургенева к П. Виардо (Т, ПСС и П, Письма, т. II, с. 454–455) утверждает, ссылаясь на А. И. Соболевского, что эта песня была известна в различных вариантах в разных местах России, а также «бытовала в местах, окружавших Спасское», и, возможно, Тургенев «записал ее текст непосредственно от крестьян-исполнителей».
Однако работа писателя в черновой рукописи, варианты отдельных слов и фраз показывают, что в стихотворении «К ***» Тургенев взял только зачин давно ему известной и полюбившейся песни и потом уже в беловой рукописи постарался на свой лад стилизовать это стихотворение под старую народную песню, вложив туда другое содержание и продолжив ее применительно к неизвестному адресату. Возможно, что здесь идет речь о дочери Тургенева Полине, воспитывавшейся в семье Виардо и вышедшей замуж за Г. Брюэра (Т, ПСС и П. Письма, т. II, с. 400).
Я шел среди высоких гор…*
Из всех «стихотворений в прозе» настоящее является единственным, не соответствующим этому видовому наименованию, так как оно представляет собою лирическое стихотворение в прямом смысле этого слова, имеющее свой размер (четырехстопный ямб, которым Тургенев широко пользовался в ранний период своего поэтического творчества) и перекрестные рифмы. Однако принадлежность его к общему циклу стихотворений в прозе — по положению в рукописи — сомнений не вызывает, и это еще усиливает загадку его происхождения. Впервые (черновой автограф) оно было набросано на почтовом листе бумаги с довольно большим количеством поправок отдельных слов и строк; время его возникновения неизвестно. Затем Тургенев переписал его в тетрадь с черновиками (без поправок, но как прозаическое, т. е. без разделения на стихотворные строки; строфы отделялись друг от друга красными строками), между стихотворениями «Памяти Ю. П. Вревской» и «Песочные часы» с датой: «Декабрь 1878». Наконец, переписывая с черновиков все 83 стихотворения в прозе в беловую тетрадь, Тургенев включил туда и это произведение (под № 46), снова разделенное на строки и строфы, между стихотворениями «Памяти Ю. П. Вревской» и «Когда меня не будет». В черновом автографе, кроме более мелких разночтений, были колебания в написании строки: «Едва себя я сознавал» — а) Я утопал… я исчезал… б) Я не желал… не вспоминал… в) Я ничего не понимал… После строки «Мне целый мир принадлежал!» в черновике следовала целая строфа, потом зачеркнутая:
Несмотря на то, что во всех других произведениях цикла, готовя их к печати, Тургенев тщательно отделывал текст, устраняя из него все случайно рифмующиеся созвучия и тем самым сознательно добиваясь впечатления, что они созданы «в прозе», рифмованное и ритмически упорядоченное стихотворение «Я шел среди высоких гор» было им самим вставлено в общий корпус цикла.
В качестве предположения, требующего дальнейших подтверждений, можно высказать догадку, что это стихотворение, не блещущее особыми достоинствами, было дорого Тургеневу по каким-либо субъективным причинам: «высокие горы», может быть, указывают на швейцарский пейзаж (и, следовательно, на воспоминания молодости), несколько раз возникавший в сознании Тургенева именно в «стихотворениях в прозе», — см. выше «Разговор», «Проклятие» и ниже «У-а… У-а!»
Когда меня не будет…*
Из всех стихотворений в прозе, не опубликованных Тургеневым при жизни, данное стихотворение чаще других служило примером того, что многие лирические отрывки цикла сам писатель не мог напечатать по причинам их глубоко интимного характера. А. Мазон отметил, что оно «без сомнения посвящено Полине Виардо» (Mazon, p. 35, Мазон, с. 41). То же утверждают новейшие биографы П. Виардо (Розанов А. Полина Виардо-Гарсиа. Изд. 2-е дополн., Л., 1973, с. 155; Fitzlyon A. The Prire of Genins. A life of Pauline Viardot. London, 1964, p. 449). О существовании этого стихотворения было известно еще раньше из устных сообщений, опубликованных в кн.: Гревс И. М. История одной любви. М., 1927, с. 260. Это «посмертное» письмо представляет большой интерес для биографии Тургенева, так как указывает на одну из причин его глубокой привязанности к Полине Виардо, — на их интеллектуальную близость и общую их любовь к искусству в широком смысле слова.
Песочные часы*
В черновом автографе заглавия нет, в перечне «стихотворений в прозе» («Сюжеты»), составленном Тургеневым, этот лирический отрывок назван иначе — «Уходящая жизнь». В черновом тексте олицетворение Смерти, держащей в своей костлявой руке песочные часы, отождествлено с «безжалостной фигурой Времени». Эти образы ведут нас к аллегорическому и мифологическому языку XVIII века, в таинства которого Тургенев был посвящен в детские годы книгой «Емблемы и символы» Н. Максимовича-Амбодика (см. наст. изд., т. 6, с. 39–40). В европейском искусстве нового времени Хронос (греч. — олицетворение времени), иногда отождествлявшийся с Сатурном, изображался в виде старца с крыльями и косой в руках, что позволяло объединить этот образ с олицетворением Смерти, изображавшейся с тем же атрибутом — косой; другим атрибутом Хроноса были песочные часы — символ быстротечности и ограниченности времени. Фигуру умирающего Хроноса с выпавшей из рук косой, возле которой стоят песочные часы, Тургенев, несомненно, видел на знаменитой предсмертной гравюре английского художника XVIII века В. Хогарта, неоднократно воспроизводившейся под заглавием «Finis» (Конец; подлинное название — «Низменное, или Падение возвышенного»), 1764.
Когда я один… (Двойник)*
В черновом автографе заглавия нет, в перечне названий «стихотворений в прозе» («Сюжеты») заглавие — «Двойник». В беловой рукописи слово «Двойник» стало подзаголовком и приписано позднее. Ш. Саломон во французском издании «Стихотворений в прозе» (с. 132) делает глухую ссылку: «Сравни А. де Мюссе. La nuit du décembre». Стихотворение «Декабрьская ночь», написанное А. де Мюссе в ноябре 1835 г., представляет собою длинный диалог поэта с «Видением» («La Vision»), неотступно следовавшим за ним на всех путях жизни от юношеских лет. В заключительных стихах на вопрос поэта «Кто ты?» Видение отвечает:
Путь к любви*
Это — первое стихотворение 1881 г., написанное Тургеневым после долгого перерыва (все предшествующие датируются 1877–1879 гг.). В отличие от более ранних произведений, переписывавшихся в беловую тетрадь с черновиков, «Путь к любви» и последующие стихотворения 1881–1882 годов записаны были прямо в эту тетрадь и дошли до нас в единственной редакции.
За весь год лишь в июне 1881 года Тургенев написал семь стихотворений: 69. Путь к любви. 70. Фраза. 71. Простота. 72. Брамин. 73. Ты заплакал… 74. Любовь. 75. Молитва. Все они резко отличаются от стихотворений 1877-79 годов. Кроме «Молитвы», выправленной и напечатанной самим Тургеневым, это очень короткие записи на отвлеченные вопросы, наброски мыслей философского характера, не предназначавшиеся к печати. «Неизданные „Ст<ихотворения> в пр<озе>“, — писал Тургенев Б. А. Чивилеву 17 (29) декабря 1882 года, — неизвестны даже самым близким мне людям. Они предназначены на сожжение после меня, вместе с моим дневником». Стихотворения «Фраза», «Простота», «Ты заплакал…» не имеют вариантов, в стихотворении «Путь к любви» последняя, важная для смысла стихотворения фраза, была приписана позднее.
Брамин*
«Индийские брамины», т. е. люди, принадлежащие к высшей жреческой касте, упомянуты также в повести «Песнь торжествующей любви» (см. выше, с. 52). Слово «Ом» у индусов — священное слово, употребляемое при торжественном воззвании, при утверждении чего-либо, в молитвах и заклинаниях. Впервые слово это появляется в «Упанишадах», где ему приписывается особое могущество, и оно объявляется заслуживающим глубочайшего размышления; в позднейшее время слово «Ом» (санскр. «Аум») обозначало индийскую троицу: А — посвящено богу Вишна, У — Шиве, М — Браме. Нет сомнения, что Тургенев в это время чувствовал большой интерес к индийским религиям и, в частности, к буддизму. «Веды» и «Пураны» упоминаются в романе «Дым» (см.: наст. изд., т. 7, с. 258). См. далее «Попался под колесо» (с. 187).
Истина и правда*
Целый год Тургенев не писал стихотворений в прозе. В июне 1882 г. он записал в свою беловую тетрадь под № 76 «Истину и Правду». Этому стихотворению в беловой рукописи предшествует стихотворение «Молитва», в котором ставятся вопросы того же плана — о религии, боге, человеческом разуме, истине. Рукопись «Истины и Правды» испещрена многочисленными поправками. Судя по почерку, Тургенев не раз возвращался к этой рукописи, правя ее то чернилами, то карандашом, но так и не довел своих поправок до конца. Характер исправлений дает возможность заметить, что вопросы, первоначально поставленные Тургеневым, он пытался из абстрактно-философских сделать социально-философскими, не забывая, однако, о необходимости считаться с цензурными условиями. Очевидно, Тургенев не оставлял мысли напечатать это стихотворение; поэтому искал лучших возможностей сделать доступными дли печати заключительные строки стихотворения, но оно осталось не отделанным до конца.
Приводим варианты заключительных строк стихотворения. После слов: «Правда и Справедливость!» зачеркнуто: «А Истина пребывает там, на небе, в вечности… Она пребывает в царстве законов <1 нрзб — знания?>… Там, где человеческого нет ничего». После слов: «и умереть согласен» — зачеркнуто: «А за Истину?» Вместо конца: «На знании Истины — в этом блаженство?» было: «На знании Истины вся жизнь построена, но [люди-то живут для Правды] жить можно только для Правды и умереть за нее! а как это „обладать Истиной?“ — Так вы не верите в бессмертие души?»
Куропатки*
Написано в начале предсмертной болезни Тургенева, причинившей ему тяжелые физические страдания и в следующем году приведшей его в могилу. Сохранились четыре «Скорбных листа» — дневниковых записей о ходе болезни Тургенева (Mazon, p. 176–178), которые он вел вскоре после того, как набросал стихотворение «Куропатки», — со 2 августа по 25 октября (н. ст.) 1882 г.
Nessun Maggior Dolore*
Заглавие — полустишие из «Божественной комедии» Данте («Ад», V, 121–123), представлявшее ходовую цитату, употреблявшуюся и в русской литературе без перевода со времен Пушкина и П. А. Вяземского. Цитата заимствована из эпизода о Паоло и Франческе и представляет собою начало рассказа тени Франчески о своей судьбе:
<И она сказала мне: «Нет большей скорби, чем вспоминать о счастливых временах в несчастии; твой учитель знает это»>. Первоначально отрывок был назван в рукописи немецким заглавием: «Stoßseufzer» («Тяжкий вздох»); так в письме к Л. Пичу от 13 (25) октября 1882 г. Тургенев характеризовал ему все свои «Senilia».
Попался под колесо*
Заглавие связано с образом «колесницы Джаггернаута», несколько раз упоминавшейся Тургеневым. См., например, слова Паклина в романе «Новь», гл. IV, и самого Тургенева в его письме к А. Ф. Отто-Онегину от 9 (21) октября 1872 г.: «…что за охота подражать индийским факирам, которые бросаются под колесо Джаггернаутовой колесницы? Те, по крайней мере, полагают, что, будучи раздавлены, попадают прямо в божественную «нирвану», но мы, не разделяющие подобного образа мнения, будем просто раздавлены — и баста»[196].
У-а… у-а!*
В перечне названий «Стихотворений в прозе» под заглавием «Сюжеты» это стихотворение отмечено под названием «Vagitus». (лат. «Крик»). Рукопись имеет «большое количество авторских поправок стилистического характера; некоторые сделаны позднее, другими чернилами. Фраза: «Я проживал тогда в Швейцарии…» и свидетельство: «Байрон был моим идолом, Манфред моим героем» — указывают, что в основе этого отрывка лежит воспоминание юности Тургенева. В «Манфреде» Байрона вторая сцена I акта, местом действия которого является гора Юнгфрау, заканчивается попыткой героя броситься со скалы в пропасть, но его удерживает Охотник за сернами. О Манфреде см. выше — «Разговор» и «Проклятие».
Мои деревья*
Стихотворение впервые опубликовано по рукописи в оригинале и во французском переводе в каталоге парижских рукописей Тургенева (Mazon, p. 35–36), откуда перепечатано в издании: Т, Сочинения, т. 10, с. 349.
В стихотворении, если судить о нем по рукописи, речь идет о каком-то знакомце Тургенева еще по его студенческим годам. В автографе после слов «и на похвальбу больного» Тургенев начал было писать: «това<рища>», но не закончил этого слова и зачеркнул его, по-видимому, потому, что этот человек уже был слишком далек от него по духу, образу мыслей и привычкам.
Н. С. Никитина в своей статье «О реальной основе „стихотворения в прозе“ И. С. Тургенева „Мои деревья“» (Русская литература, 1982, № 1, с. 176–180) убедительно доказывает, что Тургенев имел здесь в виду историка, театрального деятеля и, в дальнейшем, директора Эрмитажа С. А. Гедеонова (1815–1878). С ним Тургенев учился в Петербургском университете, потом встречался в литературно-театральных кругах в Петербурге и за границей и написал отрицательную рецензию на пьесу Гедеонова «Смерть Ляпунова» (см. наст. изд., т. 1, с. 236–250).
Стихотворение записано последним под № 83 в беловой тетради. После него стояло подчеркнутое: «1883!», но под этим годом уже ничего не написано.
<Предисловие к переводам повестей Г. Флобера «Легенда о св. Юлиане Милостивом» и «Иродиада»>*
Печатается по тексту первой публикации: ВЕ, 1877, № 4, с. 603, с подписью Иван Тургенев.
В собрание сочинений впервые включено: Т, Сочинения, т. 11, с. 646 (в примечаниях).
Автограф неизвестен.
Написанное в форме письма к редактору «Вестника Европы» М. М. Стасюлевичу, предисловие Тургенева к сделанному им переводу двух повестей Г. Флобера явилось своеобразной рекомендацией их русскому читателю.
Вместе с тем Тургенев изложил в нем свое понимание творчества французского писателя[197].
Замысел предисловия возник у Тургенева в связи с завершением перевода «Легенды о святом Юлиане Милостивом» и с намерением писателя перевести вторую повесть Флобера, «Иродиаду» (см. наст. том, с. 220). 17 февраля (1 марта) 1877 г. Тургенев писал по этому поводу Стасюлевичу: «Мне бы очень хотелось, чтобы обе эти легенды появились в апрельской книжке <ВЕ> — с небольшим предисловием от моего лица».
Однако предисловие предваряло лишь перевод «Легенды о св. Юлиане Милостивом». Перевод «Иродиады» был опубликован в майской книжке «Вестника Европы».
27 февраля (11 марта) 1877 г. Тургенев отправил Стасюлевичу из Парижа письмо вместе с «небольшим предисловием к флоберовским легендам», датированным февралем 1877 г.
Как перевод повести Флобера, так и предисловие Тургенева вызвали критические отклики. Отрицательная оценка предисловия была высказана в статье Тора (псевдоним В. П. Буренина) «Литературные очерки», напечатанной в «Новом времени» (1877, № 397, 8 (20) апреля). По словам Буренина, «краткой запиской» «к какому-то любезнейшему М. М.» Тургенев «сбивает читателей с толку». «При всей великости авторитета Ив. С. Тургенева, — писал критик, — читателям отнюдь не подобает верить ему на слово <…>, следует, напротив, вместо бессознательного аханья и восхищения <…> отнестись несколько скептически к „поэме в прозе“ г. Флобера» (Н Вр, 1877, № 397, 8 (20) апреля). На выпады Буренина Тургенев ответил письмом в редакцию газеты «Наш век» от 11 (23) апреля 1877 г. В ответной статье, направленной против Тургенева, Буренин вновь обратился к его предисловию, обвинив Тургенева в том, что он «поразился разнообразными красотами легенды, „гармонически стройной ее поэзией“, не указывая, в чем заключаются эти прелести и эта поэзия» (Н Вр, 1877, № 418, 29 апреля (11 мая)).
Пусть они взглянут — как на переданную прозой поэму… — выражение, текстуально совпадающее с некоторыми формулировками чернового автографа незаконченной рецензии Тургенева на русский перевод «Искушения святого Антония» Флобера (1874) (см. наст. изд., т. 11).
…«love’s labour lost». — Игра слов: «Love’s labour lost» («Бесплодные усилия любви») — заглавие комедии Шекспира.
Легенда о св. Юлиане Милостивом (Гюстава Флобера)*
«Легенда о св. Юлиане Милостивом». Наборная рукопись (беловой автограф). 50 л.; после текста помета: (с французского Г. Флобера перевел Ив. Тургенев). Хранится в ИРЛИ, ф. 293, оп. 3, № 132; описание см.: ПД, Описание, с. 16, № 41.
ВЕ, 1877, № 4, с. 603–628.
Т, Соч, 1880, т. 1, с. 381–412.
Впервые опубликовано: ВЕ, 1877, № 4, с подписью: Г. Флобер.
Печатается по тексту Т, Соч, 1880 с учетом списка опечаток, приложенного к тому 1 названного издания, с устранением явных опечаток, не замеченных Тургеневым, а также со следующими исправлениями по другим источникам текста:
Стр. 194, строки 1–2: «Легенда о св. Юлиане Милостивом» вместо «Католическая легенда о Юлиане Милостивом» (по наборной рукописи).
Стр. 195, строка 12: «или заставлял» вместо «и заставлял» (по наборной рукописи и ВЕ).
Стр. 197, строка 32: «скончаньем» вместо «окончаньем» (по наборной рукописи и ВЕ).
Стр. 199, строки 23–24: «биглей» вместо «битлей» (по наборной рукописи и ВЕ).
Стр. 202, строка 40: «Наступала ночь» вместо «Наступила ночь» (по наборной рукописи и ВЕ).
Стр. 204, строка 30: «становятся неясными» вместо «становились неясными» (по наборной рукописи и ВЕ).
Стр. 206, строка 6: «избавлял королев» вместо «избавлял королей» (по наборной рукописи и ВЕ).
В письме к Тургеневу от 3 октября н. ст. 1875 г. Гюстав Флобер сообщил, что он оставляет затянувшуюся и ставшую для него слишком мучительной работу над романом «Бувар и Пекюше» и, «чтобы чем-нибудь заняться», намерен написать «небольшую повесть», легенду, изображенную на одном из витражей Руанского собора (Flaubert, Correspondance. Suppl. 3, p. 212–213). Однако и это сравнительно небольшое произведение потребовало от Флобера огромных усилий (см. его письмо к Тургеневу от 21 октября н. ст. 1875 г. — там же, с. 224): «La légende de Saint-Julien l’Hospitalier» («Легенда о святом Юлиане Странноприимце») была завершена лишь около 18 февраля н. ст. 1876 г. (см. там же, с. 238, 243). Вскоре Тургенев ознакомился с повестью, и тогда же, по-видимому, у него возникла мысль сделать ее известной русскому читателю, — мысль, продиктованная преклонением перед творчеством французского писателя и глубокой личной симпатией к нему, а также стремлением, оказать ему некоторую материальную поддержку. 9 (21) марта 1876 г. Тургенев сообщил о своем намерении М. М. Стасюлевичу: «Я забыл Вам сказать, что Флобер написал преоригинальную легенду („La légende de St-Julien l’Hospitalier“. Она мне до того понравилась, что я рещился ее перевести (она прекоротенькая: 20 или 25 стран., не более). Я думаю представить Вам ее в „Вестник Европы“; но мы еще об этом переговорим». Стасюлевич ответил не сразу: в памяти у него была еще свежа долгая переписка с Тургеневым в связи с предполагавшейся публикацией в его журнале русского перевода философской драмы Флобера «Искушение святого Антония», от которой ему в конце концов пришлось отказаться из боязни неминуемых цензурных затруднений (об этом см.: Мостовская Н. Н. Тургенев об «Искушении святого Антония». — Т сб, вып. 3). Тургенев понял это и в письме от 23 марта (4 апреля) 1876 г., напоминая Стасюлевичу о своем предложении, отметил: «…ее <легенду Флобера> можно прочесть в женском пансионе — так она нравственна!»
Получив согласие Стасюлевича, Тургенев принялся за работу и предполагал выполнить ее в короткий срок: в письме к Стасюлевичу от 8 (20) апреля 1876 г. он обещал ему привезти легенду Флобера «самолично»; поездка же его намечалась на май — июнь. Но в Россию Тургенев привез, в лучшем случае, лишь черновые наброски перевода — и в собственное обещание представить повесть в октябрьский выпуск «Вестника Европы» уже тогда едва ли верил, хотя и успокаивал всячески на этот счет Флобера (см. письма к нему Тургенева от 6 (18) июня и 22 июня (4 июля) 1876 г.). Всё лето и осень 1876 г. он с необычайной интенсивностью трудился над романом «Новь», возвращаясь к «Святому Юлиану» изредка и ненадолго (письма от 27 июля (8 августа) и 11 (23) августа 1876 г.). Так обстояло дело до конца 1876 г. Испытывая чувство неловкости перед Флобером, Тургенев принужден был даже несколько исказить настоящее положение вещей: «„Вестник Европы“ уведомил меня, что он не может поместить „Св. Юлиана“ с указанием моего имени раньше моего романа ввиду обещания не печатать ничего мной написанного или подписанного до появления этого сочинения», — писал он Флоберу 27 октября (8 ноября) 1876 г., а в письме к Стасюлевичу от 30 октября (11 ноября) 1876 г. просил «не выдавать его».
Через два с половиной месяца 13 (25) января 1877 г. Тургенев писал Стасюлевичу: «На днях Вы <…> получите переведенную мною легенду Флобера. Хорошо бы, если б она успела попасть в мартовскую книжку». Но работа подвигалась медленно, и уже очень скоро Тургенев начал сомневаться в том, что сдержит обещание, хотя Стасюлевич и подтвердил свое намерение «втиснуть» Флобера в мартовскую книжку, даже если перевод придет в самую последнюю минуту (см. письмо Тургенева к нему от 22 января (3 февраля) 1877 г.). 28 января (9 февраля) 1877 г., окончательно убедившись в том, что, несмотря на усиленную работу, он всё же не успеет переписать легенду к намеченному сроку, Тургенев попосил оставить для нее место в апрельском номере (см. письмо от 28 января (9 февраля) 1877 г.).
Перевод повести Флобера появился в апрельской книжке «Вестника Европы» под заглавием, предложенным Стасюлевичем, который стремился обезопасить свой журнал от возможных придирок цензуры: «Католическая легенда о Юлиане Милостивом», вместо бывшего в наборной рукописи и вполне соответствующего французскому — «Легенда о св. Юлиане Милостивом». Цензурный вариант заглавия был сохранен и в издании 1880 года. При публикации «Легенды» в журнале она была снабжена предисловием Тургенева в виде письма к М. М. Стасюлевичу. Предисловие это было снято в издании Т, Соч, 1880 (см. его в наст. т., с. 193).
Долгая работа Тургенева над переводом сравнительно короткого произведения объяснялась параллельной работой писателя над «Новью» и тем, что к стоявшей перед ним задаче Тургенев отнесся с необычайной добросовестностью; он с огромной настойчивостью стремился «передать краски и тон подлинника» (письмо от 18, 21 февраля (2, 5 марта) 1877 г.), иными словами — воссоздать на русском языке так восхитившую его легенду во всем ее художественном своеобразии.
Наиболее ценный материал, относящийся к работе Тургенева над переводом, мог бы дать его черновой автограф, но он до нас не дошел. Однако немалый интерес с этой точки зрения представляет и беловая (она же наборная) рукопись, весьма рельефно отражающая напряженную работу Тургенева на ее заключительном этапе. Переписывая набело в сущности уже совершенно готовый перевод, Тургенев вносит в него все новые и новые поправки. Он устраняет пропуски (в текст вписан ряд слов) и повторения, избавляется от буквализмов, перестраивает фразы и т. д.; иначе говоря, добивается большей стилистической точности, большего соответствия оригиналу (об этом см. подробнее: Клеман, с. 136–137).
Эту работу Тургенев не прекратил и после появления легенды в печати. Правда, отчасти этому способствовал критический отзыв о переводе, опубликованный в газете «Новое время» (от 8 (20) апреля 1877 г., № 897), автором которого был В. П. Буренин. В целом глубоко несправедливый как по отношению к Флоберу («писать поэмы с таким содержанием и складом в наши дни можно только из праздного аматерства в искусстве», «ненужная, бесполезная и праздная работа»), так и по отношению к Тургеневу, которого, не стесняясь в выражениях, он обвинял в слабом владении русским литературным языком, отзыв Буренина содержал, однако, и несколько справедливых конкретных замечаний, подсказанных ему В. В. Стасовым: речь шла о допущенных Тургеневым галлицизмах[198]. Больно задетый этой чрезвычайно резкой критикой, Тургенев ответил Буренину специальным письмом в редакцию газеты «Наш век» (19 апреля ст. ст. 1877, № 48), в котором заявил о своем отказе «входить» с ним «в препирательство <…> насчет достоинств самого произведения», но с некоторыми его поправками принужден был согласиться. Об этом свидетельствует и окончательный текст перевода (Т, Соч, 1880), где наиболее существенные из отмеченных Бурениным погрешностей журнального текста устранены (см.: Клеман, с. 137).
Вместе с тем, рядом суждений Буренина писатель пренебрег ввиду несогласия с ним, а отнюдь не в силу убежденности, что перевод не нуждается в дальнейшем совершенствовании: при подготовке издания 1880 г. он не только выправил вкравшиеся в журнальный текст и давно им замеченные опечатки, но и внес множество новых исправлений, не желая «оставить ни одного пятнышка» на этой так «старательно отчеканенной» вещи. «Изо всей моей литературной карьеры, — признавался Тургенев Стасюлевичу в письме от 29 марта (10 апреля) 1877 г., — я ни на что не гляжу с большей гордостью — как на этот перевод. Это был tour de force <чудо мастерства — франц.> заставить русский язык схватиться с французским — и не остаться побежденным. Что бы ни сказали читатели — я сам собой доволен и глажу себя по головке».
Действительно, не лишенный погрешностей и просто ошибок, а также отклонений от текста оригинала (об этом см.: Клеман, с. 141)[199], тургеневский перевод верно передавал общий дух старинного сказания, чертами которого наделил свою повесть Флобер (см.: Веселовский А. Н. Легенда об Евстратии-Юлиане и сродные с ней. Известия ОРЯС, 1901, т. 6, кн. 2, с. 14–16; Реизов Б. Г. Творчество Флобера. М., 1955, с. 476–479). Ориентируясь на русскую житийную литературу и в то же время на былину, Тургенев с замечательным мастерством, кстати, неоднократно отмечавшимся современниками, а также некоторыми поздними исследователями его творчества[200], «транспонировал» для русского читателя «средневековую» легенду о жестоком человеке, совершившем тяжкое и бессмысленное преступление, раскаявшемся и искупившем свою вину праведной жизнью и служением людям.
Иродиада (Гюстава Флобера)*
Черновой автограф. 40 с. Хранится в отделе рукописей Bibl Nat, Slave 77; описание см.: Mazon, p. 89; фотокопия — ИРЛИ, Р. I, оп. 29, № 244.
ВЕ, 1877, № 5, с. 258–288.
Т, Соч, 1880, т. 1, с. 413–450.
Впервые опубликовано: ВЕ, 1877, № 5, с подзаголовком: Вторая легенда. Перевел И. С. Тургенев — и подписью: Гюстав Флобер.
Печатается по тексту Т, Соч, 1880 с учетом списка опечаток, приложенного к т. 1 названного издания, с устранением явных опечаток, не замеченных Тургеневым, а также со следующими поправками по другим источникам текста:
Стр. 231, строка 7: «Давида» вместо «Давида» (по черновому автографу).
Стр. 241, строка 20: «Птолемаиды» вместо «Птоломаиды» (по черновому автографу и ВЕ).
Стр. 242, строка 28: «повторяли» вместо «повторили» (по черновому автографу и ВЕ).
Завершив «Легенду о св. Юлиане», Флобер погрузился в работу над «Простым сердцем» («Un cœur simple»), второй из трех задуманных им повестей. Через полгода повесть, была готова (см.: Flaubert, Correspondance, s. 7, p. 339), и 17 августа н. ст. 1876 г. он сообщил об этом Тургеневу. В том же письме Флобер просил Тургенева поскорее приехать к нему в Круассе и ознакомиться с произведением, имея при этом в виду и его перевод на русский язык для последующей публикации в «Вестнике Европы» (Flaubert, Correspondance. Suppl. 3, p. 274).
Тургеневу повесть «Простое сердце» пе понравилась, переводить ее сам он не захотел, так как еще не выполнил обещания относительно «Святого Юлиана», и начал подыскивать для нее переводчика, предполагая затем перевод отредактировать и поставить под ним свое имя (см. письмо его к Флоберу от 7 (19) декабря 1876 г.).
Так же он собирался поступить и с другой повестью этого цикла — «Иродиада» («Hérodias»), над которой Флобер трудился с августа 1876 г. по февраль 1877 г. (см.: Flaubert, Correspondance, s. 7, p. 341; Suppl. 3, p. 313). Однако в действительности всё получилось иначе. От публикации «Простого сердца», предвидя цензурные осложнения, Тургенев отказался вовсе (см. письмо к Стасюлевичу от 17 февраля (1 марта) 1877 г.). Что же касается «Иродиады», то повесть эта привела его в восторг, и он решил не только добиться ее появления в «Вестнике Европы», но и взяться за ее перевод. 1 (13) февраля 1877 г. он сообщил М. М. Стасюлевичу: «Флобер вернулся на днях из Руана (где у него дом) в Париж — и привез другую легенду — „Иродиаду“, которую он мне прочел — и которая меня поразила как совершенный chef-d’æuvre! Я непременно хочу перевести и ее».
В письме к Стасюлевичу от 17 февраля (1 марта) 1877 г. Тургенев уже извещал его о ходе работы и снова характеризовал повесть — с точки зрения ее возможного восприятия в России: «„Иродиаду“ я начал переводить — и надеюсь доставить Вам ее через 10 дней — положим, две недели (это последний срок!) — т. е. около 8-го марта <…> Я уверяю Вас, что это прелесть — хотя, конечно, не во вкусе Буренина и Ко».
Первоначально Тургенев надеялся, что оба его перевода будут помещены в апрельской книжке «Вестника Европы», и даже просил об этом Стасюлевича (там же). Однако вскоре он понял, что «Иродиада» «не поспеет к апрельской книжке» и «придется ее тиснуть в майской» (письмо от 27 февраля (11 марта) 1877 г.). 7 (19) марта 1877 г. Тургенев сообщил Стасюлевичу, что он непременно получит «Иродиаду» через две недели; 12 (24) марта известил его, что «2-я легенда Флобера уже подвигается к концу»; 15 (27) марта подтвердил это известие, а две недели спустя повторил его вновь: «„Иродиада“ (перевод которой представил такие трудности, что, без хвастовства скажу — не знаю, кто бы лучше меня это сделал) переписывается по ночам и приближается к концу». Наконец, 29 марта (10 апреля) 1877 г., уже почти завершив работу, он с уверенностью назвал точный срок ее получения в редакции «Вестника Европы»: «Ослепительную по краскам „Иродиаду“ вы получите через 3 дня после 1-го апреля — т. е. 4-го или 5-го числа. Времени для печатания хватит за глаза».
Таким образом, в отличие от перевода «Святого Юлиана», работа над которым растянулась почти на год, перевод «Иродиады» отнял у Тургенева всего около двух месяцев. Это не означает, однако, что Тургенев «переводил ее «поспешно или менее тщательно. Сохранившийся в Национальной библиотеке (Париж) черновой автограф перевода свидетельствует о большой и подчас весьма мучительной работе. Особенно это касается дескриптивной части произведения, изобилующей историческими и археологическими подробностями, — пространных описаний Махерусской цитадели, ее подземелий и высеченных в скале конюшен, великолепного зала, где происходит пиршество в честь тетрарха, и т. д. В равной мере относится это и к обоим эпизодам, в которых фигурирует Саломея, прежде всего к ее танцу в финальной сцене. Многочисленные и притом неоднократные замены отдельных слов и целых фраз, колеблющаяся орфография имен, вопросы и другие пометы на полях, — всё это характеризует напряженные поиски Тургенева-стилиста.
В то же время речь флоберовских героев давалась русскому писателю со значительно большей легкостью; страницы, где она преобладает, несут на себе сравнительно мало серьезных исправлений и даже помарок, но относится это преимущественно к речи, стилистически почти не окрашенной. В тех же немногих случаях, когда прямой речи в повести Флобера придан ярко выраженный исторический колорит, работа переводчика вновь усложнялась. Так, например, обстояло дело с заклинаниями Иоаканама во второй главе повести, стилизованными под «речи древних пророков». Первоначально Тургенев передал их с большой осторожностью, опасаясь перенасытить русский текст архаизмами (этому принципу он следовал на протяжении всего перевода), но постепенно, пробуя различные — лексические и синтаксические — средства, он все усиливал библейское звучание фрагмента (об этом см. подробнее: Заборов П. Р. Из творческой лаборатории Тургенева-переводчика («Ироднада» Г. Флобера). — В кн.: Тургенев и его современники. Л., 1977, с. 129–135).
В целом свою задачу Тургенев и на этот раз выполнил весьма удачно, хотя ему и здесь не удалось избежать некоторых неточностей и ошибок. Правда, самая грубая из них (перевод слова «fille» как «сын»), которую обычно с укоризной отмечают критики (см.: Клеман, с. 148; Чуковский К. И. Высокое искусство. М., 1964, с. 51), вероятно, была вызвана опиской Флобера в изготовленной им для Тургенева копии «Иродиады». Особенностями этой не дошедшей до нас копии объясняются и некоторые другие кажущиеся погрешности перевода (об этом см. подробнее: Клеман, с. 139).
Однако, как это было и со «Святым Юлианом», Тургенев в дальнейшем, уже после выхода французского издания в свет (сборник «Trois contes» зарегистрирован в «Bibliographie de la France» 5 мая 1877 г.), не внес в свой перевод соответствующих исправлений, да и вообще подверг его минимальной правке, ограничившись улучшением всего лишь нескольких незначительных деталей. Он был явно удовлетворен результатом своего труда.
Литературно-критическая деятельность Тургенева в конце 1859-х — начале 1880-х годов не была столь интенсивной, как в более ранний период его творчества. В 1840-х годах и до середнни 1850-х годов Тургенев писал в основном такого рода рецензии, которые фактически являлись статьями. Они имели существенное значение для понимания как литературно-эстетических воззрений самого писателя, так и, в известной степени, позиций «Современника», в котором Тургенев сотрудничал в то время.
Иной, нередко случайный, характер имеют статьи и рецензии, относящиеся к рассматриваемому периоду. Статей в собственном смысле этого слова в конце 1850-х — начале 1880-х годов Тургенев написал всего четыре («Обед в Обществе английского Литературного фонда», 1858; «Пятьдесят недостатков ружейного охотника и пятьдесят недостатков легавой собаки», 1876; <Предисловие к переводам повестей Г. Флобера «Легенда о св. Юлиане Милостивом» и «Иродиада»>, 1877; «Alexandre III», 1881).
Статьи, написанные в этот период, обычно очень невелики по размеру, но разнообразны в жанровом отношении. Это — краткие отзывы Тургенева об английских переводах произведений русских писателей (Крылова, Салтыкова-Щедрина, Лермонтова)[114] и о книге немецкого писателя А. Больца, отклик на произведение искусства (о статуе Ивана Грозного М. М. Антокольского), театральная рецензия («Первое представление оперы г-жи Виардо в Веймаре»).
Неоднократно делались попытки доказать принадлежность Тургеневу ряда рецензий, относящихся к 1859 г. и помещенных в «Отечественных записках» с подписью «Т. Л.» (на «Очерки и рассказы И. Т. Кокорева», «Провинциальные воспоминания» И. Селиванова и роман Г. В. Кугушева «Постороннее влияние»)[115]. Неубедительность этих атрибуций достаточно обоснована Г. В. Степановой и Н. Н. Мостовской[116].
Имеются свидетельства самого Тургенева, а также его современников о задуманных, но оставшихся неосуществленными литературно-критических произведениях. В частности, из письма Тургенева к Е. М. Феоктистову от 11 (23) ноября 1860 г. известно, что писатель обещал в «Русскую речь» (изд. Е. В. Салиас и Е. М. Феоктистова) статью «Русские в Париже», в которой собирался изобразить своих соотечественников «если не с сатирической, то с критической точки зрения». Эта статья, однако, не была написана Тургеневым.
О том, что в журнале «Русское слово» будет опубликована в 1860 г. статья «Кольцов и Берне»[117], задуманная Тургеневым, извещала редакция этого журнала (см.: Рус Сл, 1860, № 3, первая страница обложки). Эту статью Тургенев также не написал. «„Кольцов и Берне“ — даже не начат», — сообщал он Е. М. Феоктистову 19 (31) июля 1860 г.
На обложке одной из парижских тетрадей Тургенева сделан перечень его работ, который по содержанию может быть датирован 1871 г. В этом списке наряду с художественными значатся и литературно-критические произведения, задуманные Тургеневым, но не написанные им. К их числу относятся следующие (под номерами 3, 4 и 6 в списке): статья о «дроздах», Приметы для Вас<ильева>[118] и Письмо о «Princesse Georges»[119] (см.: Bibl Nat, Slave 86; фотокопия — ИРЛИ, Р. I, оп. 29, № 254).
В течение нескольких лет Тургенев собирался обработать в форме статьи свои лекции о Пушкине, прочитанные в Петербурге в 1860 г. Частично эти лекции были использованы писателем в 1862 г. в предисловии к французскому переводу драматических произведений поэта (см. наст. том, с. 333–338; «История русской критики», т. 1, М.; Л., 1958, с. 523), а в 1869 г. в «Воспоминаниях о Белинском» (наст. изд., т. 11). Тем не менее Тургенев не оставлял намерения написать статью о Пушкине, о чем свидетельствует, в частности, его письмо к М. М. Стасюлевичу от 21 января (2 февраля) 1878 г. Замысел этой статьи в какой-то мере был осуществлен в речи Тургенева по поводу открытия памятника Пушкину в Москве в 1880 г. (наст. изд., т. 12). Среди неосуществленных статей Тургенева 1875–1880 гг. три он собирался посвятить французским писателям. О его статье о бр. Гонкурах, предназначавшейся для «Вестника Европы», известно из письма к Э. де Гонкуру от 5 (17) мая 1875 г. В другом письме — к М. М. Стасюлевичу от 15 (27) июля 1876 г. — Тургенев обещал для того же журнала статью о Жорж Санд. А для «Нового обозрения» предполагал написать статью о подписке на памятник Флоберу, о чем писал 1 (13) декабря 1880 г. А. И. Урусову, принимавшему деятельное участие в создании этого журнала.
Наконец, в начале 1881 г. Тургенев собирался написать статью-некролог, посвященную Ф. М. Достоевскому и А. Ф. Писемскому (первый из них умер 21 января, второй — 23 января). Об этом неосуществленном замысле известно из писем Тургенева к А. Н. Пыпину от 4 (16) и 6 (18) февраля 1881 г. Еще об одном нереализованном замысле писателя — статье о М. А. Бакунине см.: Окунев Б. Г. Тургенев и литературный сборник «Отклик» (Русская литература, 1968, № 1, с. 186–187).
Обед в обществе Английского литературного фонда*
Впервые опубликовано: Б-ка Чт, 1859, № 1, отд. II, с. 81–86, с подписью: Ив. Тургенев.
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Соч, 1891, т. 10, с. 232–239.
Автограф неизвестен.
Печатается по тексту первой публикации.
В 1857 г. А. В. Дружинин предложил образовать в России Общество для пособия нуждающимся литераторам и ученым. Свою точку зрения на характер деятельности такого Общества он изложил в статье, напечатанной в «Библиотеке для чтения» (1857, № 11, отд. 3, с. 1–28). Желая заручиться поддержкой широкой публики, Дружинин 10 (22) августа 1858 г. обратился к Тургеневу с просьбой рассказать русским читателям о существовавшем уже английском литературном фонде: «На днях читал я где-то, что Вы, в бытность свою в Лондоне, присутствовали на обеде учредителей literary fund <…> Не возьметесь ли Вы, в свободный вечер, описать (в виде частного письма, путевой заметки и т. п.) обед, на котором Вы были <…> Мне помнится, что прошлый год Вас интересовала мысль о нашем литературном фонде. Теперь она начинает осуществляться, и толчок со стороны такого лица, как Вы, еще более подготовит публику к знакомству с вопросом» (Т и круг Совр, с. 213–214).
В ответном письме от 25 августа (6 сентября) 1858 г. Тургенев сообщил, что он исполнит просьбу Дружинина. «Я рад содействовать успеху такого доброго дела, каково основание Фонда у нас, писал он, — и мне еще приятнее было бы, если б Фонд этот основался дружным и бескорыстным участием литераторов, а не по милости какого-нибудь капризного мецената».
Литературный фонд был учрежден в Петербурге в 1859 г. Устав Общества был составлен А. П. Заблоцким-Десятовским и К. Д. Кавелиным. 8 (20) ноября 1859 г. Тургенев в числе прочих был избран членом первого комитета Общества, председателем которого стал Ег. П. Ковалевский. На протяжении своей жизни Тургенев восемь раз избирался членом комитета и неизменно принимая участие в литературных чтениях в пользу Общества. Первое литературное чтение происходило 10 января ст. ст. 1860 г., в зале Пассажа. Тургенев выступил с речью «Гамлет и Дон-Кихот». Деятельность Дружинина в качестве основателя Литературного фонда охарактеризована Тургеневым в статье «Памяти А. В. Дружинина» (см. наст. изд., т. 12)[201].
…обед — на котором я присутствовал… — Обед этот состоялся 23 апреля ст. ст. 1858 г. в лондонском ресторане «Freemason’s Tavern» (см.: Mérimée, II, 8, p. 514).
…какой-то джентльмен… — Официальной датой создания Литературного фонда считается 18 мая 1790 г., когда благодаря энергичным действиям Давида Вильямса (им же выдвинута была еще в 1773 г. самая мысль об этом) удалось собрать необходимый капитал для создания фонда. С 1818 года Литературный фонд стал называться Королевским литературным фондом (Royal Literary Fund).
…под председательством лорда Пальмерстона… — Пальмерстон (Palmerston) Генри Джон Темпл (1784–1865) — английский консервативный государственный деятель, премьер-министр с 1855 по 1865 г. (за исключением 1858–1859 гг.).
…г-на Монктона Мильнса… — Монктон Милнс (Milnes) лорд Хаутон (1809–1885) — английский политический деятель и поэт, с которым Тургенев познакомился в 1856 г. во время своего пребывания в Лондоне (см. письмо Тургенева к Милнсу от 28 февраля (12 марта) 1858 г. и примеч. к нему; см. также: Партридж М. Новые материалы для изучения круга английских друзей Тургенева. — В кн.: Сравнительное изучение литератур. Л., 1976, с. 441–449).
…г-на Ривса… — Тургенев, очевидно, имеет в виду английского журналиста Генри Рива (Henry Reeve, 1813–1895), который был издателем «Эдинбургского обозрения» с 1855 по 1895 г.
Теккерей (Thackerey) — Уильям Мейкпис (1811–1863), английский романист. Тургенев был представлен Теккерею во время его пребывания в Лондоне в мае 1857 г. (см.: письмо Тургенева к П. В. Анненкову от 27 июня (9 июля) 1857 г.).
Диккенса тоже не было… — О взаимоотношениях Чарлза Диккенса с комитетом Королевского литературного фонда см.: Fielding K. J. Dickens and the Royal Literary Fund — 1858. — The Rewiew of English Studies, v. 6, N 24, October 1955, p. 383–394.
Комитет возразил ему брошюрой (по-английски: памфлетом) … — Речь идет о специальной брошюре, вышедшей под названием: Royal Literary Fund. A Summary of Facts, Drown from Records of the Society, and Issued by the Committee in Answer to Allegetions Contained in a Pamphlet entitled «The Case of Reformers of the Literary Fund: Stated by Charles W. Dilke, Charles Dickens and John Forster». Together with a Report of the Proceedings at the last Annual Meeting, March 12, 1858 <Королевский литературный фонд. Материалы, извлеченные из отчетов Общества и изданные Комитетом в ответ на заявления, содержащиеся в памфлете под названием «Дело о реформаторах Литературного фонда. Изложение Чарлза У. Дилка, Чарлза Диккенса и Джона Форстера». Вместе с протоколами последнего годичного собрания, 12 марта 1858>.
…по милости последней войны… — Речь идет о Крымской войне 1853–1856 гг., одним из главных организаторов которой был Пальмерстон, требовавший захвата Севастополя и отторжения ряда областей Российской империи.
Дизраели (Disraeli) — Бенджамин, с 1876 г. лорд Биконсфилд (1804–1881) — английский консервативный государственный деятель и писатель, Тургенев познакомился с ним во время пребывания в Лондоне в мае 1857 г. (см.: письмо Тургенева к П. В. Анненкову от 27 июня (9 июля) 1857 г.).
Фан де Вейер — Сильвен (1802–1874); занимал пост посланника в Лондоне с 1832 до 1867 г.
…наследник громадного именья герцогов Бриджватерских… — На обеде Литературного фонда присутствовал, очевидно, маркиз Стеффорд (Stafford), наследник герцога Бриджватерского.
…за излишнюю угодливость соседнему правительству подать в отставку… — После покушения на жизнь Наполеона III, произведенного в январе 1858 г. итальянцем Орсини, Пальмерстон, будучи премьер-министром, предложил провести в Англии билль о заговорах, угрожавший прежде всего деятелям революционной эмиграции, пользовавшимся в Англии правом убежища. Недовольство, возникшее внутри страны в связи с тем, что в действиях Пальмерстона усмотрели, с одной стороны, сервилизм по отношению к Наполеону III, а с другой — посягательство на демократические свободы, вынудило его уйти в отставку.
…королевы Виктории… — Виктория (1819–1901) была королевой Великобритании с 1837 по 1901 г.
…о принце Альберте… — Альберт (Франц Август Карл Эммануил) (1819–1861) — муж королевы Виктории с 1840 г.
…Фокс, Питт и Шеридан… — Тургенев называет имена английских политических и государственных деятелей, прославившихся ораторским мастерством: Фокс (Fox) Чарлз Джеймс (1749–1806); Питт (Pitt) Младший, Уильям (1759–1806); Шеридан (Sheridan) Ричард Брински (1751–1816), автор комедии «Школа злословия» (1777).
Известный геолог Мурчисон… — Родерик Импи Мурчисон (Murchison) (1792–1871), баронет, один из авторов капитального труда по геологии Европейской части России («The Geology of Russia in Europe and the Ural mountains», 1845); во время Крымской войны выступал в защиту России и против войны с ней.
Кризи — написал небольшую книжку о самых замечательных сражениях, начиная с Марафона. — Эдвард Шеферд Кризи (1812–1878) — профессор истории Лондонского университета. Книга, которую имеет в виду Тургенев, вышла первым изданием в 1851 г. в Лондоне под названием: «Fifteen Desisive Battles of the World». В районе древнегреческого поселения Марафон 13 сентября 490 г. до н. э. произошло сражение, в котором греческие войска под командованием полководца Мильтиада победили более многочисленную персидскую армию.
…пришлось ему отвечать небольшим заученным спичем… — Проспер Мериме писал по этому поводу 8 мая н. ст. 1858 г.: «Меня пригласили на обед Литературного фонда, под председательством лорда Пальмерстона; в момент, когда нужно было идти, я получил предупреждение, что должен быть готов произнести речь, так как предполагается, что имя мое будет названо в тосте за литературу европейского континента. Я говорил глупости на плохом английском языке в течение доброй четверти часа, перед сборищем трех сотен литераторов или считающих себя таковыми» (Mérimié, II, 8, p. 514–515).
…даже щедростью не походил он на Мецената… — Гай Цильний Меценат, римский государственный деятель I в. до н. э., щедрый покровитель поэтов. Так, он спас Вергилия от разорения, а Горацию подарил одно из своих поместий. Имя Мецената стало нарицательным.
Гарпагон — главное действующее лицо комедии Мольера «Скупой» (1668).
Заметка <О статуе Ивана Грозного М. Антокольского>*
Впервые опубликовано: СПб Вед, 1871, 19 февраля, № 50; с подписью: Ив. Тургенев.
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Соч, 1891, т. 10, с. 239–243.
Автограф неизвестен.
Печатается по тексту первой публикации.
Знакомство Тургенева с М. М. Антокольским произошло 14 (26) февраля 1871 г. в Петербурге, в мастерской скульптора, только что завершившего в глине скульптуру «Иван Грозный». В тот же день в письме к П. Виардо он восторженно отозвался как о скульптуре, так и о ее создателе.
Об обстоятельствах первой встречи с Тургеневым рассказал и Антокольский в своих записках «Из автобиографии»: «Наконец, дождался великого дня, когда бросил стек и сказал: „Довольно“. В этот день первый, кто пришел в мастерскую, был И. С. Тургенев. Я сейчас узнал его по фотографической карточке, имевшейся у меня в альбоме. „Юпитер!“ — было первое мое впечатление. Его величественная фигура, полная и красивая, его мягкое лицо, окаймленное густыми серебристыми волосами, его добрый взгляд имели что-то необыкновенное; он напоминал дремлющего льва: одним словом, Юпитер. Я глазам своим не верил, что передо мною стоит — нет, вернее, что я стою перед Иваном Сергеевичем Тургеневым. Я боготворил его…» (Антокольский, с. 953).
Статья о скульптуре «Иван Грозный» была написана Тургеневым 18 февраля (2 марта) 1871 г. и на следующий день напечатана в «С.-Петербургских ведомостях» (№ 50). Первым по времени откликом на это произведение была статья В. В. Стасова в № 44 «С.-Петербургских ведомостей» от 13 февраля ст. ст. 1871 г. под названием «Новая русская скульптура», где критик назвал скульптуру Антокольского «капитальным художественным произведением», которое, по его мнению, «начинает собою новую эру русской скульптуры».
Начало популярности скульптуры «Иван Грозный» сам автор связывает с появлением в печати откликов на нее Тургенева и Стасова: «…после посещения И. С. Тургенева появилась его сочувственная заметка, возбудившая немало интереса. В. В. Стасов тоже горячо откликнулся. И затем народ хлынул в маю мастерскую» (см.: Антокольский, с. 953). О том же свидетельствует ученик Антокольского И. Я. Гинцбург, который в это время жил вместе со скульптором и помогал ему в работе над его новым произведением — «лепил орнаменты на кресле <Ивана Грозного> по рисункам академика Солнцева» (Гинцбург И. Я. Статуя Ивана Грозного. — Искусство, 1936, № 2, с. 122). Вслед за статьями Тургенева и Стасова в газетах и журналах появился целый ряд отзывов о скульптуре Антокольского. В подписанном «Гамаббит» (псевдоним А. Е. Ландау) «Петербургском письме» была упомянута «Заметка» Тургенева (см.: День, 1871, № 12, 19 марта). Вопросы, поставленные в «Заметке» Тургенева, занимали и корреспондента «С.-Петербургских ведомостей» (1871, № 64, 5 (17) марта; см. также № 46 от 15 февраля за тот же год).
Знакомство Тургенева со скульптурой Антокольского послужило началом их многолетней дружбы. Существует немало свидетельств того, что Тургенев высоко ценил творчество Антокольского; одно из них — воспоминания П. А. Кропоткина, который писал: «…когда он <Тургенев> увидал в Антокольском действительно великого художника, он с восторгом говорил о нем. „Я не знаю, встречал ли я в жизни гениального человека или нет, но если встретил, то это был Антокольский“, — говорил мне Тургенев» (Кропоткин П. А. Записки революционера. М., 1966, с. 376), О скульптуре «Последний вздох» («Голова Христа на кресте», 1878) Тургенев писал 11 (23) февраля 1878 г. М. М. Стасюлевичу: «Это вещь бессмертная». Антокольскому Тургенев заказал надгробный памятник для могилы Н. В. Ханыкова (см. письмо к Антокольскому от 21 июня (3 июля) 1879 г.).
Тургенев, в свою очередь, был для Антокольского высшим авторитетом и первым советчиком в вопросах искусства: с ним скульптор обсуждал вопрос о возможно лучшем размещении своей скульптуры на Всемирной выставке в Париже в 1878 г. (см. письмо от 7 (19) апреля 1878 г.); его просил отредактировать различные деловые бумаги и письма (см. письма от 7 или 14 (19 или 26) января 1879 (?) г.; 7 (19) января 1881 г.); к нему обращался с просьбой выбрать наиболее удачный библейский текст к горельефу «Последний вздох» (см. письмо от 7 (19) апреля 1878 г.).
Большое значение придавал Антокольский своей работе над бюстом Тургенева. «…первая моя работа в Париже будет бюст Тургенева», — писал он С. И. Мамонтову 23 сентября 1877 г. (Антокольский, с. 330). В процессе работы над бюстом между скульптором и писателем возникали серьезные споры об искусстве (см. письмо от 7 или 14 (19 или 26) января 1879 (?) г.). Их связывало, кроме того, большое общее дело по популяризации русского искусства во Франции: именно Тургенев и Антокольский в 1877 г. явились инициаторами и главными организаторами Общества взаимного вспоможения и благотворительности русских художников в Париже (см.: Кузьмина Л. И. Тургенев и «Русская касса взаимного вспоможения в Париже». — Т сб, вып. 3, с. 254–261).
4 (16) сентября 1883 г., сообщая в письме к Стасову о смерти Тургенева, Антокольский писал: «Многие потеряли в нем многое, а я больше всех» (Антокольский, с. 513).
…царь с ног до головы… — Слова Лира из 6 сцены IV акта трагедии Шекспира «Король Лир» (1608).
…родился в 1842 году… — Неточность: М. М. Антокольский родился 21 октября 1843 г.
В 1864 году — получил серебряную медаль. — За горельеф из дерева «Еврей-портной, вдевающий у окна нитку в иголку» (1864) Антокольский получил малую серебряную медаль от Академии художеств (см.: Антокольский, с. XII и 908).
Первым, вполне серьезным — «Христос и Иуда»… — Имеется в виду барельеф «Поцелуй Иуды» (1867), первый экземпляр который приобрел И. Н. Крамской (см.: Антокольский, с. 925).
…он получил заказ — из бронзы. — Александр II, посетив мастерскую Антокольского, заказал скульптуру бронзовый отлив «Ивана Грозного» для Эрмитажа (см.: Антокольский, с. XXII).
…фигура Вольтера в Париже — тоже из мрамора. — Статуя Вольтера работы Ж. А. Гудона (1781) известна во многих вариантах: один из них, подаренный скульптором родственникам Вольтера, был передан ими театру Comédie-Fransaise в Париже, другой — отправлен в Россию (хранится в Государственном Эрмитаже в Ленинграде).
History Of A Town. Edited by M.E. Saltykoff, St.-Petersburg, 1870*
Впервые опубликовано: The Academy (Лондон), 1871, № 19, March 1, p. 151–152, с подписью: Ivan Tourguéneff. Перепечатано: Рус Пропилеи, т. 3, с. 219–222. Первый русский перевод: Книжки Недели, 1897, апрель, с. 8–10[202].
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. 12, с. 169–172.
Автограф неизвестен.
Печатается по тексту первой публикации.
Отношение Тургенева к М. Е. Салтыкову-Щедрину претерпело значительную эволюцию. В пору издания сатириком «Губернских очерков» (1856–1857) взгляд Тургенева на его творчество был резко отрицательным. «…если г. Щедрин имеет успех, — писал Тургенев 8 (20) марта 1857 г. Е. Я. Колбасину, — то, говоря его словами, писать уже не для че. Пусть публика набивает себе брюхо этими пряностями». На следующий день он сообщал П. В. Анненкову свое впечатление от «Губернских очерков»: «А г. Щедрина я решительно читать не могу <…> Это грубое глумление, этот топорный юмор, этот вонючий канцелярской кислятиной язык…» (см. также письма к В. П. Боткину от 17 февраля (1 марта) 1857 г. и к Л. Н. Толстому от 25 ноября (7 декабря) 1857 г.).
В 1860-е годы отношение Тургенева к Щедрину постепенно меняется; он признает значение творчества сатирика и пишет в «Воспоминаниях о Белинском» (1869), перечисляя лучших писателей этого времени: «Как бы порадовался он <Белинский> поэтическому дару Л. Н. Толстого, силе Островского, юмору Писемского, сатире Салтыкова, трезвой правде Решетникова!» (наст. изд., т. 11).
«История одного города» с первых же ее очерков вызвала восхищение Тургенева. 27 января (8 февраля) 1870 г. он писал Анненкову: «Во втором нумере „Отечественных записок“ я уже успел прочесть продолжение „Истории одного города“ Салтыкова и хохотал до чихоты. Он нет, нет, да и заденет меня[203]; но это ничего не значит: он прелестен». В письме к И. П. Борисову от 1 (13) апреля 1870 г. Тургенев называет «Историю одного города» «преуморительной вещью».
В том же году в письме от 30 ноября (12 декабря) к Салтыкову, который прислал ему «Историю одного города», Тургенев высказал некоторые суждения, получившие в дальнейшем развитие в английской статье: «Душевно благодарю Вас за память обо мне и за великое удовольствие, которое доставила мне Ваша книга: прочел я ее немедленно. Не говоря уже о прочих ее достоинствах, эта книга в своем роде драгоценный исторический материал, который ни одним нашим будущим бытописателем обойденным быть не должен. Под своей резко сатирической, иногда фантастической формой, своим злобным юмором напоминающей лучшие страницы Свифта, „История одного города“ представляет самое правдивое воспроизведение одной из коренных сторон российской физиономии…»
В 1870-1880-е гг. Тургеневу были уже вполне ясны масштабы творчества Салтыкова-Щедрина, которому он писал 9 (21) апреля 1873 г.: «Вы отмежевали себе в нашей словесности целую область, в которой Вы неоспоримый мастер и первый человек», и 12 (24) сентября 1882 г.: «…Вы Салтыков-Щедрин, писатель, которому суждено было провести глубокий след в нашей литературе — вот Вас и ненавидят — и любят, смотря кто». «Как сатирик он не имеет себе равного», — говорил Тургенев М. М. Ковалевскому о Салтыкове-Щедрине (Минувшие годы, 1908, № 8, с. 14), а в разговоре с С. Н. Кривенко в 1881 г. заметил о сатирике: «Знаете, что мне иногда кажется: что на его плечах вся наша литература теперь лежит» (Революционеры-семидесятники, с. 236).
15 (27) мая 1879 г. Тургенев прочел на литературно-музыкальном утре в пользу русской колонии в Париже «Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил»[204], а в 1881 г. явился инициатором издания трех сказок Салтыкова-Щедрина во французском переводе[205].
27 февраля ст. ст. 1871 г., встретясь с Салтыковым-Щедриным в Петербурге на вечере в пользу французов, раненных во франко-прусской войне, Тургенев подарил ему оттиск своей статьи из «The Academy». Этот эпизод настолько запомнился Салтыкову-Щедрину, что в конце жизни он рассказывал о нем Л. Ф. Пантелееву[206].
Информация об опубликовании в «The Academy» «небольшой статейки И. С. Тургенева по поводу книги Салтыкова (Щедрина) „История одного города“» появилась в «Русском архиве» (1872, № 3–4, столб. 776–777).
Krilof And His Fables. By W.R.S. Ralston. Third edition, greatly enlarged*
Впервые опубликовано: The Academy, 1871, № 28, 15 july, p. 345, с подписью: Tourguéneff. Русский перевод: Книжки Недели, 1899, декабрь, с. 13–15; Рус Арх, 1902, кн. 3, с. 569–570. Перепечатано: Рус Пропилеи, т. 3, с. 222–225.
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. 12, с. 172–173.
Автограф неизвестен.
Печатается по тексту и датируется по времени первой публикации.
Третье издание книги «Krilof and his Fables. By W. R. S. Ralston of the British Museum. Third edition, greatly enlarged» вышло в 1871 г., в Лондоне, Замысел перевода басен Крылова на английский язык возник у Рольстона, по-видимому, в 1868 г., когда он в журнале «Good words» (1868, № 1, 4, 7) опубликовал ряд статей о русском баснописце. В письмах к Рольстону от 26 сентября (8 октября) и 19 ноября (1 декабря) 1868 г. Тургенев горячо одобрил это намерение Рольстона. Ознакомившись с книгой Рольстона, Тургенев дал высокую оценку ей в письме к переводчику от 22 января (3 февраля) 1869 г. и высказал ряд мыслей, позднее развитых им в рецензии: «Я только что с большим вниманием и живейшим интересом прочел любезно присланный Вами том Крылова. Он великолепен и не оставляет желать лучшего — ни в смысле перевода, ни с точки зрения издания… Точные и изящные переводы с русского на английский так редки, что на них необходимо обращать внимание публики». Высокую оценку получил перевод в английской и русской критике[207]. Этот успех обусловил два переиздания книги. Готовясь к 3-му изданию, Рольстон писал Я. К. Гроту: «Я перевел более 50 басен Крылова и надеюсь вскоре предпринять дополненное издание без иллюстраций <…>, испортивших книгу» (ЛО Архива АН СССР, ф. 137, оп. 3, ед. хр. 793, л. 12).
…у него больше оригинальной выдумай, чем у Лафонтена. — Лафонтен (1621–1695) — французский баснописец, соединивший в своем басенном творчестве античные образцы с народной традицией.
…добавленные им в этот сборник басни лишь послужили его украшением. — В специальном предисловии к 3-му изданию Рольстон отмечал, что количество переведенных басен в этом издании по сравнению с каждым из предыдущих увеличено на 55. Среди вновь включенных басен были «Лев и Волк», «Обезьяны», «Ягненок», «Крестьянин и лисица», «Крестьянин и змея», «Парнас», «Лебедь, рак и щука».
Коротенькое предисловие — сделаны добросовестно и даже с любовью. — Помимо «Предисловия к 3-му изданию», переводам предшествовало общее предисловие, в котором Рольстон, давая высокую оценку басен Крылова, останавливается на прозаической форме собственных переводов басен в отличие от формы стихотворной, бытовавшей в Западной Европе. Автор одной из рецензий на перевод Рольстона писал по этому поводу: «Ни один читатель не может не признать, что г. Рольстон поступил мудро, решив передавать в переводе точный смысл оригинала, не жертвуя смыслом басен в угоду ритма и рифм» (The Athenaeum, 1869, № 2154, 6 february, p. 204). До перевода Рольстона были известны прозаические переводы нескольких басен Крылова на английский язык, выполненные Сатерлендом Эдвардсом (см.: Edvards Sutherland. The Russians at home: unpolitical sketches. London, 1861), Текст ряда басен Рольстон сопроводил объяснительными примечаниями исторического и этнографического характера.
…Пишущий эти строки — никогда не собирался поведать миру. — О встрече с Крыловым Тургенев вспоминает также в очерке «Гоголь», включенном в состав «Литературных в житейских воспоминаний» (см. наст. изд., т. 11).
Мы слышали от очевидца — продолжал спокойно сидеть под ней. — Этот же факт отмечается как реальный П. А. Плетневым (см.: Плетнев П. А. Жизнь и сочинения И. А. Крылова. — В кн.: Крылов И. Полное собрание сочинении. СПб., 1847, т. 1, с. 71 и в книге «Из жизни русских писателей. Рассказы и анекдоты». СПб., 1882, с. 83).
О книге А. Больца*
Впервые опубликовано: СПб Вед, 1871, № 278, 6 октября, с подписью: Ив. Тургенев. Перепечатано: Рус Пропилеи, т. 3, с. 226.
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. 12, с. 175.
Автограф неизвестен.
Печатается по тексту первой публикации.
Книга, рецензированная Тургеневым, имела следующее заглавие: Lehrgang der russischen Sprache für Schul-Privat-und Selhstunterricht, von A. Boltz. 4-te Auflage. Berlin, 1871. Автором ее является Аугуст Константин Больц (p. 1819). Свою педагогическую деятельность он начал в Гамбурге в Торговой школе, затем жил некоторое время в Петербурге, преподавая немецкий язык в военно-учебных заведениях. В 1852 г. Больц вернулся на родину и получил должность преподавателя русского языка в военной школе в Берлине. В том же году первым изданием вышел в свет его учебник русского языка, неоднократно затем переиздававшийся (последнее, пятое издание этого учебника вышло в 1884 г.). Эта книга являлась первым опытом приложения метода Робертсона к изучению русского языка иностранцами. «Д-р Август Больц, преподаватель в одном из кадетских корпусов в Берлине, учит своих соотечественников русскому языку тем же способом, какой издавна употребляется в Париже Робертсоном и у нас многими учителями в отношении к преподаванию английского языка, — отмечалось в газете „С.-Петербургские ведомости“ в рецензии на первое издание учебника Больца. — …учащиеся по методе Робертсона с самого первого урока читают, переводят, учат наизусть выбранный текст, составляют десятки новых фраз, пишут и сочиняют на иностранном языке» (СПб Вед, 1853, № 119, 31 мая, с. 489–490). В первом издании учебника Больца за основу упражнений принят был русский текст «Тамани» Лермонтова, в последующих — отрывки из «Повестей Белкина» Пушкина. В книге дается сначала дословный перевод русского текста, потом перевод литературно обработанный; отдельные слова русского текста становятся также материалом для различных грамматических и стилистических экспериментов. Больц много переводил с русского языка. В 1855 г. в Берлине в его переводе вышел второй том «Записок охотника» Тургенева (2-е изд., 1858), значительно уступавший по своим литературным достоинствам переводу первого тома, выполненному А. Видертом.
В переводе Больца вышло также «Слово о полку Игореве», с комментарием и словарем к древнерусскому тексту (Berlin, 1854); при подготовке переиздания этого труда ему оказывал помощь Ф. И. Буслаев, прислав переводчику свою «Историческую хрестоматию» (1861), что, может быть, имел в виду и Тургенев в своей рецензии. Однако это издание не осуществилось. Больцу принадлежит также полный перевод «Героя нашего времени» Лермонтова (1859), стихотворные переводы из Лермонтова, Фета, Майкова, Тютчева (Beiträge zur Völkerkunde aus Wort und Lied, Oppenheim, 1868), ряд критических работ о новой русской литературе, напечатанных в журнале «Magazin für die Literatur des Auslandes» и в 10-м издании «Энциклопедического словаря» Брокгауза (Conversations-Lexikon, 1854) и др. Последние годы своей жизни Больц занят был исключительно изучением новогреческого языка и Литературы. См. заметку о нем: Winkel zum H. J. — Zeitschrift für slavische Philologie, 1962, Bd. 30, Hf. 1, S. 124–127.
<Перевод «Демона» на английский язык>*
Впервые опубликовано: СПб Вед, 1875, № 208, 8 августа, в отделе «Хроника», с подписью: Ив. Тургенев, с пометой после текста: «Париж. Июль 1875 г.» и редакционной справкой: «Мы получили следующее письмо от И. С. Тургенева о новом переводе „Демона“ на английский язык». Перепечатано: Рус Пропилеи, т. 3, с. 230.
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. 12, с. 176.
Автограф неизвестен.
Печатается по тексту первой публикации.
Переводчик — Стифен (Stephen) Александр Конди (1850–1908), английский дипломат, в 1877–1878 гг. атташе английского посольства в Петербурге. В письме от 8 (20) марта 1877 г. Тургенев рекомендовал его Ю. П. Вревской: «Это очаровательный молодой человек, хорошо знающий русский язык (он опубликовал отличный перевод „Демона“ Лермонтова)…» Ранее, в письме от 30 декабря 1871 г. (11 января 1872 г.) Тургенев писал о нем и В. Рольстону.
Перевод «Демона» Стпфен посвятил Тургеневу: «Dedicated to Ivan Sergeievitch Tourguéneff, with feelings of affection and esteem <Посвящается Ивану Сергеевичу Тургеневу с чувством приязни и уважения>».
Включая в предисловие к переводу «Демона» основные факты биографии Лермонтова, Стифен использовал письма поэта, высказывания Белинского и некоторые мемуарные свидетельства. Однако, несмотря на свое знакомство с лермонтовской литературой, Стифен не избежал отдельных ошибочных утверждений; в частности он писал, что «Демон» был закончен в 1834 г. и опубликован еще при жизни Лермонтова.
Анонимный рецензент перевода Стифена писал, что русские по праву гордятся поэмой «Демон», отличающейся силой и гибкостью языка, красочностью описания кавказской природы, мелодичностью ритмического рисунка. Далее рецензент добавлял: «Мы полагаем, что иностранную поэзию часто бывает лучше переводить прозой, нежели стихами, но Стифен, наверное, найдет много читателей, которые придерживаются противоположной точки зрения» (The Athenaeum, 1875, № 2481, 15 may, p. 652).
В России перевод «Демона» рецензировал А. Н. Пыпин. Ошибочно считая поэму юношеским произведением поэта, критик полагал, что «если б переводчик впоследствии прибавил еще некоторые из более зрелых произведений Лермонтова, то и „Демон“ представился бы английской публике в более правильном освещении» (ВЕ, 1875, кн. 10, с. 885). Подчеркивая, что английские критики «приняли труд г. Стифена с большим интересом», и ссылаясь на рецензии в «The Athenaeum» и «Saturday Review», Пыпин заметил: «Сколько можем судить по отзывам английских критиков и собственным впечатлениям, передача русской поэмы в английском стихе вообще очень удачна и свежа, что есть большая заслуга, когда речь идёт о передаче лермонтовского стиха».
Пятьдесят недостатков ружейного охотника и пятьдесят недостатков легавой собаки*
Черновой автограф, 2 л., без подписи. Хранится в отделе рукописей Bibl Nat, Slave 77, описание см.: Mazon, p. 88–89; фотокопия — ИРЛИ, Р. I, оп. 29, № 224.
Беловой автограф. 4 л., без подписи. Хранится в отделе рукописей Bibl Nat, Slave 77; описание см.: Mazon, p. 88–89; фотокопия — ИРЛИ, Р. I, оп. 29, № 224.
Журнал охоты. Орган имп. Общества размножения охотничьих и промысловых животных и правильной охоты, 1876, т. 4, № 6, с. 1–5.
Впервые опубликовано в «Журнале охоты», с подписью: Ив. Тургенев. Перепечатано: Рус Пропилеи, т. 3, с. 240–246.
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. 12, с. 176–182.
Печатается но тексту первой публикации с устранением явных опечаток, не замеченных Тургеневым, и с исправлением по беловому автографу на с. 274, строка 44: «Во время жары», вместо «Во время жаров».
Датируется 1876 годом по времени опубликования. В черновом автографе (л. 2) статья имела заголовок «Письмо к редактору». В беловом автографе и в тексте первой публикации он отсутствует. По своему содержанию и тональности статья-очерк «Пятьдесят недостатков…» сближается с такими произведениями Тургенева «охотничьего» характера, как «О соловьях», «Пэгаз», с задуманной в 1871 г. и неосуществленной статьей «О дроздах». На смысловую связь заметки «Пятьдесят недостатков…» с рассказом «Пэгаз» обращал внимание сам Тургенев в письме к издателю В. В. Думнову от 4 (16) ноября 1879 г.
Источником для создания заметки о недостатках ружейного охотника и легавой собаки послужил собственный опыт Тургенева, страстного охотника. Возможно писатель учел и «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии» С. Т. Аксакова, в частности, главу «Легавая собака», в которой перечислялись достоинства легавой собаки и советы охотникам для усовершенствования в стрельбе (см.: Аксаков С. Т. Собр. соч. М., 1956, т. 4, с. 160–167). Известно, что Тургенев одним из первых высоко оценил «Записки ружейного охотника» (см. наст. изд., т. 4, с. 500–522).
Печатные отклики на «Пятьдесят недостатков…» были немногочисленны. Анонимный рецензент «Биржевых ведомостей» (1876, № 207, 29 июля) в разделе «Изо дня в день» оценивал статью с точки зрения ее «охотничьего» содержания: «Заметка г. Тургенева показывает в нем знатока охотничьего дела». Газета «Голос» (1876, № 219, 10 (22) августа) охарактеризовала ее как «хорошенькую безделку», написанную с юмором и свидетельствующую, что автор — «опытный и наблюдательный охотник».
Тургенев намеревался включить «Пятьдесят недостатков…» в 1 том Сочинений 1880 г. Но этому поводу он писал своему издателю В. В. Думнову 1 (13) октября 1879 г.: «…статью о „Недостатках“ Вы будьте так любезны (если пожелаете ее поместить) и востребуйте ее от редакции „Журнала охоты“, пздающегося в Москве Л. П. Сабанеевым. Статья эта была напечатана в одной из книжек первого полугодия 1876-го года в томе IV-м. <…> Если вы поместите статью о „50 недостатках“, пришлите мне также корректуру ее, хотя она и будет набрана с печатного, так как я желаю кое-что прибавить да и в тексте вкрались опечатки». Месяц спустя Тургенев напоминал об этом своем желании в письме к тому же Думнову от 4 (16) ноября 1879 г., рекомендуя отвести место заметке «Пятьдесят недостатков…» в первом томе, после рассказа «Пэгаз». «Если Вы решаетесь напечатать статью о „50 недостатках“ и т. д., — писал он своему издателю, — то следует упомянуть об этом в предисловии и прибавить заглавие там, где я поставлю +, после „Пэгаза“». Однако «Пятьдесят недостатков…» в издание Сочинений 1880 г. включены не были.
«Аппорт! шерш!» — от франц.: apporter — приносить, chercher — искать, охотничье приказание принести, искать дичь.
…ей командуют «Пиль!» — охотничий термин от франц.: piller — хватать, означающий повелительное обращение к собаке, сделавшей стойку.
Не «аппелиста»… — от франц.: appel — зов, призыв. Аналогичный охотничий термин встречается в статье Тургенева о «Записках ружейного охотника Оренбургской губернии» С. Т. Аксакова: «…приучите дома собаку к послушанию, к апелю, к слову: назад!..» (наст. изд., т. 4, с. 512).
Когда на сворке… — Сворка уменьшительное от свора, в данном контексте в значении: ремень, шнур, на котором водят охотничьих собак.
…охотник скомандовал ей: «Куш!» — от франц.: coucher — лежать, приказание собаке смирно лежать на месте.
Alexandre III*
Впервые опубликовано: La Revue politique et littéraire, 1881, № 13, 26 марта, с подписью: XXX[208]. В русском переводе впервые (с цензурными изъятиями): Т сб (Пиксанов), с. 5–12 (в статье С. П. Петрашкевич «Тургенев об императоре Александре III (Новооткрытая статья И. С. Тургенева)». Перепечатано: Рус Пропилеи, т. 3, с. 261–268. При напечатании были сделаны следующие цензурные изъятия: в главе первой — «Seul de sa race, peut-être — profonde répugnance pour l’inconduite» и «Et il pousse si loin — de concorde et d’affection persévérante»; в главе третьей — «et les grandsducs — aucune influence d’aucune sorte»[209].
В собрание сочинений статья впервые включена в издании: Т, Сочинения, т. 12, с. 182–194.
Автограф неизвестен.
Печатается по тексту первой публикации[210].
Об авторстве Тургенева впервые было упомянуто после смерти писателя в той же «La Revue politique et littéraire» (1883, 8 septembre, v. 32, 3-е série, p. 293). Основываясь на этом, В. Жаклар, парижский корреспондент петербургской газеты «Новости» (вышедшей в день похорон Тургенева), в статье «И. С. Тургенев и французская литература» (подписанной буквой «Ж»), упомянул о принадлежности Тургеневу статьи «Александр III» (Новости, 1883, № 177, 27 сентября (9 октября), с. 9). В 1920 году упомянул об этом же М. М. Кле-венский в своей статье «Общественно-политические взгляды И. С. Тургенева» (в сб.: Творчество Тургенева. / Под ред. И. Н. Розанова и Ю. М. Соколова. М., 1920, с. 168–194).
О том, что статья «Александр III» принадлежит перу Тургенева, вскоре после ее опубликования узнал П. Л. Лавров. В письме к нему (от 31 марта (12 апреля) 1881 г.) Тургенев писал: «Статья об Александре III-м, действительно, принадлежит мне. Не ожидал, что она наделает столько шуму». Письмо это стало известно спустя несколько лет после смерти Лаврова (Минувшие годы, 1908, № 8, с. 24). Об авторстве Тургенева был осведомлен и С. М. Степняк-Кравчинский, популяризировавший эту статью в своем памфлете «Царь-чурбан, царь-цапля» (Пг., 1921, гл. 2, с. 15).
Статья «Александр III» была не первым обращением Тургенева к новому царю. Несколько раньше, в марте того же 1881 года, Тургенев стал автором адреса, написанного вскоре после принесения присяги новому государю, от имени Общества взаимного вспоможения и благотворительности русских художников в Париже. Адрес этот был связан с известным инцидентом, возникшим после того, как Тургенев пригласил (в феврале 1881 г.) на литературно-музыкальный вечер Общества вспоможения… революционера-эмигранта П. Л. Лаврова. Это едва не привело к закрытию Общества. Чтобы спасти положение и опасаясь за дальнейшую судьбу Общества, художники решили преподнести адрес Александру III и обратились к Тургеневу. Глава русских художников в Париже А. П. Боголюбов вспоминал впоследствии: «…мы попросили Ив. Серг. Тургенева составить нам адрес к новому императору, что он и исполнил в коротких, но весьма прочувствованных словах» (ГПБ, ф. 32, ед. хр. 4, л. 58 об. и 68). Тургенев, в частности, писал: «Комитет, который имел счастье видеть в Вашей особе, августейший государь, своего покровителя, дерзает надеяться, что и впредь Ваше величество удостоите наше общество своим высоким вниманием, которое все мы надеемся заслужить»[211].
Однако статья Тургенева «Александр III» в «La Revue politique et littéraire» решительно отличается от верноподданнического адреса Общества вспоможения… и носит иной характер, преследует иные цели. Статья эта написана не по частному вопросу, а является своеобразным политическим обращением писателя к царю в период, когда политика нового царствования еще не определилась и в либеральных кругах была надежда на продолжение того курса реформ, который наметился в конце правления Александра II[212].
Тургенев проявил большую осведомлённость не только в вопросах внутренней и внешней политики (которые всегда его интересовали), но показал, что ему хорошо были знакомы личные, общественные, придворные отношения и даже взгляды, интересы и быт Александра III. Это можно объяснить тем, что Тургенев использовал в статье также широкую устную информацию, какую получил от лиц, достаточно близких к двору и царю. К таким людям принадлежал и давний знакомец писателя князь Н. А. Орлов (1827–1885), тогдашний русский посол во Франции, тесно связанный с армейскими и придворными верхами конца 1870-х — начала 1880-х годов. Сведениями, советами, опытом Н. А. Орлова несомненно пользовался Тургенев (подробнее об этом см.: Т, Сочинения, т. 12, с. 530).
Кроме того, в Париже в 1879 году произошло и личное знакомство Тургенева с Александром III, когда тот был еще наследником престола. Об этом вспоминали М. М. Ковалевский (Минувшие годы, 1908, кн. VIII, с. 19), Д. Н. Садовников (Русское прошлое, 1923, кн. III, с. 102) и П. Л. Лавров (Революционеры-семидесятники, с. 41). М. И. Семевский, со слов А. В. Топорова и И. И. Глазунова, записал рассказ Тургенева об этой встрече (Красная панорама, 1928, № 28, с. 14). Не упоминая имени наследника, Тургенев 7 (19) ноября 1879 г. писал Лаврову о встречах «с высокопоставленными лицами». Одно время ставилась под сомнение вероятность личного знакомства Тургенева с Александром III. Так, в примечаниях к статье «Александр III», напечатанных в 12-томном собраний сочинений Тургенева (изданном в 1928–1934 гг.) сказано, что «возможность личного знакомства Тургенева с Александром III не исключена, но мало вероятна» (Т, Сочинения, т. 12. с. 530). Однако опубликованное в 1940 году письмо Тургенева к П. В. Анненкову (от 27 октября (8 ноября) 1879 г.) положило конец сомнениям. В этом письме Тургенев писал: «Недавно за завтраком у Орлова познакомился с цесаревичем и его женой. Он мне понравился: честное и открытое лицо. — А впрочем…»
В других случаях Тургенев, характеризуя наследника, не ограничивался многозначительным: «А впрочем…», а пользовался более определенными выражениями. Лавров вспоминал, с какой «неподражаемою добродушной иронией говорил он о личностях из царской фамилии, с которыми ему пришлось встречаться в Париже», об их «ограниченности, невежестве и неловкостях» (Революционеры-семидесятники, с. 41). «Наследник произвел на него впечатление очень посредственного человека», — свидетельствовали А. В. Топоров и И. И. Глазунов (Красная панорама, 1928, № 28, с. 14). Таким образом, Тургенев имел довольно ясное представление о характере, кругозоре, взглядах нового царя, но в статье ему пришлось несколько покривить душою, сгладить углы, многое смягчить, чтобы представить Александра III в лучшем для него свете («ум его широк и светел») в тот период, когда новый царь еще, казалось, не избрал пути, по которому пойдет. Потому хорошо известную ограниченность Александра III, шовинистический характер его национализма, Тургенев мягко характеризует в статье как симпатии, которые царь «испытывает к одним нациям», и антипатии, которые «ему приписывали в отношении других», и лишь более определенно говорит о враждебности царя к «русским немцам».
Напряженное положение внутри страны, страх перед революционным движением и личные опасения Александра III за свою жизнь повлекли за собой колебания в установлении правительственного курса. Характеризуя обстановку того времени, В. И. Ленин писал: «Если говорить не о том, что могло бы быть, а о том, что было, то придется констатировать несомненный факт колебания правительства» (Ленин В. И. Полн собр. соч., т. 5, с. 43).
В период, когда правительство еще находилось на перепутье, Тургенев стремился содействовать проведению желанных либеральных реформ в духе «либералов-конституционалистов», к числу которых он принадлежал.
О желании Тургенева написать царю, «который недавно вступил на престол и колебался еще, какой политике последовать, указать ему на необходимость дать России конституцию», вспоминал П. А. Кропоткин: «Тургенев говорил мне: „Чувствую, что обязан это сделать“» (Кропоткин П. А. Записки революционера. М., 1966, с. 365)[213].
Надежды Тургенева и тех, кто разделял его взгляды, не оправдались. 29 апреля 1881 г. был опубликован манифест, написанный К. П. Победоносцевым. В нем царь оповещал, что вступает в дела правления «с верою в сплу и истину самодержавной власти», которую он призван «утверждать и охранять для блага народного и всяких на нее поползновений». Не оставалось сомнений в реакционном характере будущей политики царя. Последовала отставка деятелей прошлого царствования — М. Т. Лорис-Меликова, А. А. Абазы, Д. А. Милютина — и надолго укрепилось влияние Победоносцева и других реакционеров[214].
Действия Александра III глубоко разочаровали Тургенева. В январе 1882 г. он говорил Лаврову: «Прежде я верил в реформа сверху, но теперь в этом решительно разочаровался: я сам с радостью присоединился бы к движению молодежи, если бы не был так стар и верил в возможность движения снизу» (Революционеры-семидесятники, с. 70).
Не все политические прогнозы Тургенева, сделанные им в статье, оправдались. Писатель предугадал общий внешнеполитический курс правительства («царь будет придерживаться политики совершенно мирной»). Известно, что в правление Александра III внешняя политика была осторожной и, кроме незначительного столкновения в Средней Азии, не происходило вооруженных конфликтов, что дало повод придворным историкам именовать впоследствии царя Миротворцем.
Сбылись (к концу царствования) надежды Тургенева на сближение России с Францией. Но не оправдались, например, предположения об улучшении в будущем англо-русских отношении, которые, как известно, в последней четверти XIX века сделались чрезвычайно напряженными.
Хотя в целом статья не достигла поставленных писателем целей, она осталась в его литературном наследии как память о попытке способствовать проведению либеральных реформ в России.
…он в расцвете сил… — В момент вступления на престол Александру III было 36 лет.
Став наследником престола после смерти своего брата… — Наследником престола Александр стал после смерти (12 апреля 1865 г.) своего старшего брата Николая (род. в 1843 г.).
…в жены невесту своего покойного брата, он не скрыл, что любит — княжну М…, которая впоследствии становится женой знаменитого богача г. Д… — 28 октября (9 ноября) 1866 г. Александр женился на дочери датского короля Христиана IX принцессе Луизе Софии Фредерике Дагмаре, принявшей имя Марии Федоровны. (1847–1928); княжна М… — фрейлина Мария Элимовна Мещерская, о которой сам Александр упоминает в своем дневнике (под прозрачными инициалами «М. Э.»). В 1867 г. княжна Мещерская вышла замуж за Павла Павловича Демидова — с 1872 г. князя Сан-Донато (1839–1885), и 26 июня 1868 г. умерла от родов.
…в его жилах течет едва несколько капель русской крови… — Последней русской по крови царицей была дочь Петра I Елизавета Петровна (1741–1761), после смерти которой российский престол занимали иноземцы (голштинец Петр III, немка Екатерина II и их потомки).
Уверяют, что Францию он любит больше всех других наций. — Французские симпатии Александра III проявились еще в бытность его наследником. В отличие от Александра II, во время франко-прусской войны 1870–1871 гг. он сочувственно относился не к немцам, а к французам (см.: Вопросы истории, 1966, № 8, с. 131).
…отвращение к императору Наполеону… — к Наполеону III (1808–1873); с 1852 по 1870 гг. императору французов.
…когда наступила Коммуна… — Об отношении Тургенева к возникновению во Франции диктатуры пролетариата — Парижской коммуны (18 марта — 26 мая 1871 г.) см. его письма этой поры (Т, ПСС и П, Письма, т. IX).
Он основал в Москве большой национальный музей. — В 1872 г., по инициативе И. Е. Забелина, А. С. Уварова и других историков, положено было начало организации Исторического музея Александра III, Здание музея (на Красной площади) строилось в 1875–1881 гг. Первые десять его залов открыты 27 мая 1883 г.
…о крестьянах думал он — в момент издания своего первого указа, напоминая о том, что впервые поселяне, ставшие свободными, призваны принести присягу. — Первый указ «О приведении крестьян к присяге» был дан Сенату 1 марта 1881 г. (Собр. узак. 1881 г., 2 марта, с. 132). Указ этот был продиктован не «любовью» к крестьянам, освобожденным от крепостной зависимости, а заботой об укреплении положения нового царя.
…уже поговаривали о конституции… — В последние недели царствования Александра II министр внутренних дел граф М. Т. Лорис-Меликов разработал проект довольно широких государственных преобразований, носивших объективно буржуазный характер (Тургенев перечисляет в статье эти проекты). К участию в дальнейшей разработке проекта предполагалось привлечь представителей цензовой общественности. Это и была так называемая «лорис-меликовская конституция», которая в урезанном виде получила предварительное одобрение. Утром 1 марта 1881 г. Александр II передал проект Лорис-Меликова для рассмотрения на ближайшем заседании Совета министров. Смерть царя приостановила дальнейшее движение проекта, окончательно отвергнутого Александром III 8 (20) марта 1881 г. См.: Готье Ю. В. Борьба правительственных группировок и манифест 29 апреля 1881 г. (Исторические записки, 1938, № 2, с. 240–299).
…он все более будет удаляться от Германии. — Действительно, в результате экономических и политических противоречий, в 1880-х годах происходило постепенное ухудшение русско-германских отношений и сближение с Францией, завершившееся созданием франко-русского союза (1891–1894 гг.).
Его весьма близкие отношения с ультра-национальной партией… — Наиболее близкие в то время Александру III люди принадлежали к крайним реакционерам. Это обер-прокурор святейшего синода К. П. Победоносцев, бывший министр народного просвещения граф Д. А. Толстой, редактор «Московских ведомостей» М. Н. Катков, редактор еженедельника «Гражданин» князь В. П. Мещерский. Особенно значительной была роль Победоносцева (см.: Зайончковский П. А. Александр III и его окружение. — Вопросы истории, 1966, № 8, с. 136–138).
Совокупность этих реформ — они — совершенно неотложны, и возможно, что будут приведены в исполнение ранее конца этого года. — Надежды Тургенева не оправдались, и манифестом 29 апреля 1881 г. был определен твердый реакционный курс, постепенно усиливавшийся. Из реформ, перечисленных в статье, в первой половине 1880-х гг. под влиянием экономического развития и революционной ситуации правительство Александра III провело лишь отмену подушной подати, введение обязательного выкупа и понижение выкупных платежей.
…Скандальное расхищение удельных земель… — Удельные земли — земли, выделенные по указу 1777 г. («Учреждение об императорской фамилии») вместе с живущими на них крестьянами в собственность царской семьи. Распоряжалось ими с 1797 г. Удельное ведомство и департамент уделов (с 1892 г. — Управление уделов). В результате сенаторской ревизии 1880–1881 гг. установлены были многочисленные хищения представителями высшей администрации части этих земельных угодий на территории Оренбургского генерал-губернаторства.
…большую свободу старообрядцам… — Старообрядцы (староверы) — приверженцы церковных обрядов, существовавших в России до реформ, проведенных в XVII веке патриархом Никоном. Поскольку староверы (старообрядцы) выступали против официальной церкви, они всегда преследовались царским правительством. Надежды, выражавшиеся Тургеневым, на улучшение правового положения старообрядцев частично оправдались. 25 декабря 1882 г. в Государственном совете рассмотрено было представление министра внутренних дел гр. Д. А. Толстого «О даровании раскольникам некоторых общегражданских прав и прав на отправление ими духовных требований». 3 мая 1883 г. это представление было утверждено царем (Полн. собр. законов: третье собрание, т. 3, № 1545). Но преследования противников официальной церкви (в том числе и старообрядцев) продолжались; они были связаны с деятельностью К. П. Победоносцева, занимавшего (с 1880 по 1905 гг.) пост обер-прокурора святейшего синода и не признававшего никакого религиозного инакомыслия.
Собранию такого рода было, например, предложено высказать свое мнение об освобождении крепостных крестьян. — Тургенев имеет в виду заседания Главного комитета по крестьянскому делу, на которые в октябре 1859 г., и в феврале 1860 г. были вызваны «для словесных объяснений» депутаты губернских комитетов, чтобы высказать свои соображения и пожелания относительно проекта Положения о крестьянах.
Много говорят о предупредительных мерах, которые он может принять против нигилистов, и о репрессиях, которым он их подвергнет. — После 1 марта 1881 г. продолжались аресты лиц, подозреваемых в причастности к убийству Александра II, и были приняты меры по усилению охраны нового царя. Страх Александра III перед революционерами был так велик, что он 27 марта 1881 г. тайно переехал в Гатчину, где, окруженный усиленной охраной, чувствовал себя безопаснее. «В Гатчине, — записал в своем дневнике Д. А. Милютин, — поражает приезжего вид дворца и парка, оцепленного несколькими рядами часовых, с добавлением привезенных из Петербурга полицейских чинов, конных разъездов, секретных агентов и проч. и проч. Дворец представляет вид тюрьмы» (Дневник Д. А. Милютина. М., 1950, Т. 4, с. 51). Искоренение крамолы продолжалось и после назначения министром внутренних дел графа Н. П. Игнатьева (май 1881 г.). 14 августа 1881 г. утверждено было «Положение о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия», свидетельствовавшее о дальнейшем усилении правительственных репрессий.
…царь будет придерживаться политики совершенно мирной… — Первые внешнеполитические шаги правительства Александра III это подтвердили. Так, 4 (16) марта 1881 г. всем русским дипломатическим представителям была разослана циркулярная депеша, в которой говорилось, что «государь император посвятит себя прежде всего делу внутреннего государственного развития», что Россия «достигла своего естественного развития; ей нечего желать, нечего домогаться от кого бы то ни было: ей остается только упрочивать свое положение, сохранять себя от внешней опасности и развивать внутренние силы». Вероятно, русский посол в Париже Н. А. Орлов ознакомил Тургенева с этой депешей.
…сохранить добрые связи с Германией… — Правительство Александра III пыталось добиться урегулирования отношений с Германией и Австро-Венгрией, с целью создать противовес Англии и оплот против революционного движения. Начатые еще при Александре II переговоры завершились 18 июня 1881 г. подписанием австро-русско-германского договора, известного (по аналогии с договором 1872 г.) как «Союз трех императоров». Связи с Австро-Венгрией и Германией не стали такими тесными, как мечтали прогерманские политики, однако договор сыграл положительную роль в годы, когда — после Берлинского конгресса — европейская конъюнктура сложилась неблагоприятно для России.
Франция может рассчитывать ~ на более ярко выраженную симпатию… — См. примеч. 4 к с. 279. Тесное сближение с Францией осуществилось лишь в конце царствования Александра III, когда был заключен франко-русский союз (1891–1894 гг.).
…с так называемым тройственным союзом покончено — Ему не суждено более возродиться. — Тройственный союз (Германия, Австро-Венгрия, Италия) оформился год спустя. По-видимому, Тургенев неточно именует тройственным союзом «Союз трех императоров» (русского, германского и австрийского), созданный в 1872 г. Надежда Тургенева не оправдалась: «Союз трех императоров» был возобновлен в 1881 г. и просуществовал до 1887 г.
…отношения России с Англией примут почти наверное характер большей сердечности… — Этот прогноз не оправдался. Англо-русские противоречия продолжали расти, и особенно в Средней Азии. В марте 1885 г. в районе Кушки произошло вооруженное столкновение русского отряда с афганским, руководимым английскими офицерами. Инцидент едва не привел к войне. Соглашение 1887 г., определившее русско-афганскую границу, не улучшило отношений с Британией, остававшихся до 1907 г. враждебными.
…дружбе, которая соединяет его с принцем Уэльским. — Сын королевы Виктории и наследник английского трона (принц Уэльский) — Эдуард (1841–1910), с 1901 г. король Эдуард VII, был родственником Александра III: они были женаты на сестрах — дочерях датского короля Христиана IX. Связи Эдуарда с русским двором укрепились после посещения им в 1866 и 1874 гг. России.
…только одно лицо, советы которого всегда будут выслушаны — это господин Победоносцев. — Константин Петрович Победоносцев (1827–1907) — автор известного манифеста 29 апреля 1881 г. об укреплении самодержавия, вдохновлявший реакционную политику Александра III, его ближайший советник и наставник. В конце 1880-х гг. влияние Победоносцева несколько уменьшилось.
В последний год царствования Александра II новый император очень сблизился с графом Лорис-Меликовым и графом Милютиным, высокие достоинства которых он оценил. Можно думать, что эти два лица сохранят свои посты. — В первые недели правления Александра III М. Т. Лорис-Меликов и члены либеральной группировки в правительстве (к ней принадлежал и военный министр Д. А. Милютин) оставались на своих местах и казались весьма влиятельными. Это впечатление укрепилось после заседания Совета министров (8 марта 1881 г.), на котором большинство выступавших высказалось за конституционные проекты Лорис-Меликова. Однако царь склонялся к мнению Победоносцева, настойчиво убеждавшего принять твердый курс и отстранить Лорис-Меликова. После опубликования манифеста 29 апреля 1881 г. произошли немедленные изменения в правительстве: 29 апреля подал в отставку Лорис-Меликов, 30 апреля — Абаза, а 12 мая — Милютин.
Великий князь Владимир — займет в начинающемся царствовании могущественное положение… — Брат царя, вел. кн. Владимир Александрович (1847–1909) с 17 августа 1880 г. командовал гвардейским корпусом, а с воцарением Александра III назначен был командующим войсками гвардии и Петербургского военного округа. Характеристику его как человека «умного, сердечного, более других образованного», но «склонного к лени, рассеянности и обжорству», а потому и не оказавшего никакого влияния на политику Александра III, см. в «Дневнике государственного секретаря А. А. Половцева», т. 1 и 2 (ред. и комментарии П. А. Зайончковского), М., 1966 (по указателю).
…в первом своем манифесте Александр III говорит о тяжелой задаче… — Речь идет о манифесте 1 марта 1881 г. «О восшествии его императорского величества государя императора Александра Александровича на прародительский престол всероссийский империи и нераздельные с ним престолы Царства Польского и Великого княжества Финляндского» (Собр. узак. 1881, 1 марта, с. 131). Тургенев имеет в виду слова манифеста: «Подъемлем тяжкое бремя, богом на нас возложенное».
Первое представление оперы г-жи Виардо в Веймаре*
Впервые опубликовано: СПб Вед, 1869, № 110, 23 апреля (5 мая), с. 1–2, с подписью: И. Тургенев и пометой после текста: Баден-Баден, 11-го (23-го) апреля. Перепечатано: Рус Пропилеи, т. 3, с. 176–185.
Автограф на русском языке неизвестен.
Французский автограф (3 л.) хранится в частном собрании г-жи Боннье де ля Шапель (Севр); фотокопия: ИРЛИ, Р. I, оп. 29, № 309.
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. 12, с. 333–342.
Печатается по тексту первой публикации с исправлением на с. 299, строка 11: «гидроцефала» вместо «дидроцефала».
8 и 11 апреля н. ст. 1869 г. в Веймаре впервые была поставлена оперетта «Последний колдун» («Der letzte Zauberer») — слова Тургенева, музыка П. Виардо[215]. Воодушевленный успехом оперетты, Тургенев поделился своими впечатлениями от ее постановки в статье, облеченной в форму письма к П. В. Анненкову.
При публикации этого «письма» Анненков сопроводил его особым «примечанием» с целью ускорить постановку оперетты в России: «М. г., — писал Анненков. — Посылаю письмо И. С. Тургенева для напечатания в нашей газете. Несмотря на его интимный, домашний, так сказать, характер, мне кажется, что оно не будет лишено интереса и для публики как первое известие о музыкальной новости, получившей восторженное одобрение Листа и других знатоков дела и любопытной но именам авторов, участвовавших в ее создании. Опера г-жи Виардо на текст И. С. Тургенева обойдет, вероятно, множество европейских сцен, и желательно было бы, чтобы она не миновала и русской, хотя бы для того, чтобы убедить публику в возможности соединить глубокое творчество, свежее вдохновение, поэзию и грацию в произведении без всяких претензий, без колоссальных сложных замыслов, без громадных требований от постановки и певцов и без многого прочего. Кстати будет заметить также, что это первая опера, написанная женщиной и публично исполненная в Германии»[216].
Осуществить постановку «Последнего колдуна» в России и на русском языке, на что надеялся Тургенев, не удалось (см. письмо к П. Виардо от 18 февраля (2 марта) 1871 г.).
1 (13) апреля 1869 г., в день приезда из Веймара в Карлсруэ, Тургенев сообщил Ж. Этцелю: «…оперетта г-жи Виардо очень понравилась и вовсе не оказалась слишком маленькой для настоящего театра: я расскажу Вам об этом подробно в письме, которое Вы получите через 4–5 дней». Очевидно, Тургенев тогда же решил перевести задуманную статью на французский язык для публикации ее в какой-либо парижской газете с помощью Этцеля. 14 (26) апреля он уже выслал Этцелю перевод статьи с просьбой поместить «где-нибудь без промедления». Этцель предложил статью в «Journal des Débats», но она была отклонена редакцией газеты как слишком длинная и несколько суховатая. Попросив Этцеля вернуть ему рукопись, Тургенев 28 апреля (10 мая) обещал сократить ее наполовину (особенно пересказ либретто) и добавить в статью «немного перцу и соли». Сокращенная, с некоторыми изменениями и исправлением даты на 20 мая н. ст., статья была вновь послана Этцелю 8 (20) мая, но опять не была одобрена. Французский перевод напечатан не был (рукопись осталась среди бумаг Ж. Этцеля).
Первоначально французский автограф был датирован 25 апреля н. ст. 1869 г. Затем Тургенев исправил дату на 20 мая н. ст. Французский текст представляет собой перевод русского оригинала с незначительными изменениями, сокращениями и добавлениями. Вычеркнув в общей сложности три с половиной страницы, Тургенев содержание исключенного текста кратко резюмировал в нескольких фразах, вписанных на полях и между строк. Текст на обороте последнего листа он обвел рамкой и на полях сделал примечание: «NB. Это можно выбросить, если хотят».
…вернувшись оттуда в мое баденское гнездышко. — В Баден Тургенев вернулся около 8 (20) апреля 1869 г.
«Последний колдун» — вторая из трех опереток, уже написанных ею. — Кроме «Le dernier sorcier» («Последнего колдуна»), П. Виардо написала оперетты «Trop de femmes» («Слишком много жен») и «L’Ogre» («Людоед»). Текст «Последнего колдуна» см.: Лит Насл, т. 73, кн. 1, с. 177–207.
…подобие театра — первоклассные музыкальные авторитеты… — О постановке оперетт П. Виардо в баденском доме Тургенева см. Швирц Г. Представление оперетты «Последний колдун». — Лит Насл, т. 73, кн. 1, с. 208–210. Среди слушателей оперетт Г. Швирц называет И. Брамса, Ф. Листа, К. Шуман (см. там же, с. 208–212). Тургенев в письме к В. П. Боткину от 24 сентября (6 октября) 1867 г. упоминает, кроме вышеперечисленных, К. Леви, Я. Розенгайна, А. Г. Рубинштейна.
Особенно горячо принялся за это дело находившийся тогда в Веймаре Лист. — Тургенев сообщал об интересе Ф. Листа к оперетте «Последний колдун» и о помощи в ее постановке в письмах к Ж. Этцелю 8 (20) февраля, Л. Пичу 12 (24) февраля, В. П. Боткину 18 февраля (2 марта), Н. А. Милютину 27 февраля (11 марта).
…Лассен Эдуард (1830–1904), немецкий композитор и дирижер, с 1861 г. — веймарский придворный капельмейстер.
Музыкальный критик и литератор Рихард Поль… — Поль Рихард (1826–1896) — немецкий поэт, композитор, музыкальный критик. Три его стихотворения («Загубленная жизнь», «Лесная тишь», «Ожидание») переведены на русский язык Тургеневым и положены на музыку Полиной Виардо (см. наст. изд., т. 12).
…посольство от подвластных ему кохинхинских духов… — Намек на Наполеона III, карикатурой на которого во многом является образ колдуна Кракамиша. В 1866–1867 годах французские колониальные войска захватили область Кохинхина в Индокитае. См. об этом подробнее: Лит Насл, т. 73, кн. 1, с. 212.
…с веткой травы Моли́, уже известной грекам и упомянутой в Одиссее. — Моли — сказочная волшебная трава, вроде разрыв-травы в русских сказках. Она упоминается в десятой песне «Одиссеи»: Эрмий (Гермес) вручает эту траву Одиссею, чтобы он с ее помощью противостоял чарам Цирцеи.
Кракамиш произносит нечто вроде тронной речи — о своем желании сохранить мир и т. д. — Намек на Наполеона III не мог не понравиться прусскому королю Вильгельму. Вероятно, имеется в виду представление «Последнего колдуна» на любительской сцене в его доме, где присутствовал и сам король. Об этом Тургенев писал 7 (19) октября 1867 г. Анненкову.
…мага «Мерлина». — Мерлин — герой средневековой сказочной литературы, волшебник при дворе короля Артура.
…мне, как заклятому гётеанцу. — Об отношении Тургенева к Гёте см.: Rosenkranz E. Turgenev und Goethe — Germanoslavica, Jhr. 2, 1932–1933, Hf. 1, S. 76–90; Жирмунский В. М. Гёте в русской литературе. Л., 1982, с. 276–284; Sсhütz K. Das Goethebild Turgeniews. Sprache und Dichtung. Hf. 75, Bern — Stuttgart, 1952, S. 155; Гутман Д. С. Тургенев и Гёте. — Уч. зап. Елабужского пед. ин-та, 1959, № 5, с. 149–183.
…где жила г-жа Штейн. — Шарлотта фон Штейн (1742–1827) — подруга Гёте, оказавшая благотворное влияние на его творчество. Тургенев упоминает о ней в письмах 1874 г.
…великий герцог Карл Август. — Великий герцог саксенвеймар-эйзенахский Карл Август (1757–1828), друг Гёте.
…двойная статуя, воздвигнутая Ритчелем… — Памятник Шиллеру и Гёте, воздвигнутый в 1857 г. на Театральной площади в Веймаре, работы скульптора Э. Ритчеля (1804–1861).
…статуя бедного Виланда… — Кристоф Мартин Виланд (1733–1813) — немецкий писатель, автор многочисленных произведений, в том числе романтической поэмы «Оберон»; поселился в Веймаре в 1772 г. На площади Виланда в Веймаре ему был воздвигнут памятник работы скульптора Г. Гассера (1817–1868).
…с головою гидроцефала… — Гидроцефал — человек, больной головной водянкой (гидроцефалией).
…и нет следа той вялой искусственности — пригляделись в Карлсруэ. — Ср. отрицательный отзыв Тургенева о театре в Карлсруэ в «Вешних водах», гл. 39 (наст. изд., т. 8, с. 361).
…баритон, игравший роль Кракамиша… — Роль Кракамиша исполнял артист Мильде. Об исполнителях ролей в «Последнем колдуне» см.: Лит Насл, т. 73, кн. 1, с. 213.
…в числе их находится и сын Серве, виолончелист, восемнадцатилетний юноша, обещающий идти по стопам отца… — Бельгийский виолончелист А.-Ф. Серве (1807–1866) с успехом концертировал в Европе, в основном в Париже и Лондоне. В 1839, 1841, 1843 и в середине 1860-х годов он приезжал в Россию. В последние годы его сопровождал старший сын Жозеф, виолончелист.
…известного певца Дюпре… — Речь идет о Ж.-Л. Дюпре (1806–1896), певце парижской Большой оперы, авторе нескольких опер и ряда других музыкальных произведений.
…русских романсов, написанных г-жою Виардо… — «Пять стихотворений Лермонтова и Тургенева, положенные на музыку Полиною Виардо-Гарсиа». СПб., изд. А. Иогансена, 1868.
…очень милая одноактная опера самого капельмейстера Лассена… — Одновременно с «Последним колдуном» была поставлена одноактная опера «Der Gefangene» («Пленник») Э. Кормона, в переводе П. Корнелиуса, музыка Э. Лассена (см.: Лит Насл, т. 73, кн. 1, с. 212–213).
Из-за границы. Письмо первое*
Черновой автограф, 5 л; Помета в конце текста: «Рим, 19 / 31 дек. 57» и подпись: «И. Т.» Хранится в отделе рукописей Bibl Nat, Slave 88; описание см.: Mazon, p. 59; фотокопия — ИРЛИ, Р. I, ой. 29, № 203.
Беловой автограф, 3 л. Помета в конце текста: «Рим, 19 / 31 декабря 1857», подпись: «Ив. Тургенев». Хранится в ГБЛ, ф. 306, карт. 2, № 26.
Впервые опубликовано: Атеней, 1858, № 6, с. 373–377.
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. 12, с. 324–328.
Печатается по тексту первой публикация.
Во второй половине 1856 г. и в 1857 г. Тургенев совершил длительное путешествие но Западной Европе, завязав ряд знакомств с французскими и английскими общественными и литературными деятелями. Это обстоятельство навело П. В. Анненкова на мысль попросить его поделиться своими заграничными впечатлениями с русскими читателями. Воспользовавшись тем, что Е. Ф. Корш, порвав с «Русским вестником», основал журнал «Атеней», Анненков писал Тургеневу 15 (27) октября 1857 г.: «Мне кажется, вы должны будете написать статью для нового журнала Корша: „Атеней“ (выходит с генваря) и именно статью о ваших парижских и английских знакомствах. Простите ли вы меня, что я ее от вашего имени обещал Киршу?» (Труди ГБЛ, вып. 3, с. 70). 31 октября (12 ноября) 1857 г. Тургенев писал в ответ: «Постараюсь исполнить ваше желание и напишу для Корша письмо, то есть — два или три письма, не знаю, будет ли интересно». Закончив повесть «Ася», Тургенев принялся за первое письмо «Из-за границы», но работа шла с затруднениями и, видимо, не удовлетворяла писателя. «…я сел за письмо Коршу, — писал он Анненкову 1 (13) декабря 1857 г., — которое оказывается затруднительнее, чем я предполагал. Впрочем, непременно одолею все затруднения — и дней через 5 или 6 надеюсь выслать это письмо на ваше имя». Работа над «письмом» длилась, однако, не 5–6 дней, а более полумесяца: в черновом и беловом автографах окончание письма датировано 19 (31) декабря 1857 г.
Получив рукопись первого письма «Из-за границы», Анненков 8 (20) января 1858 г. писал Тургеневу: «Программка писем, вами приложенная, до чрезвычайности любопытна: писать за границей о заграничных русских — мысль счастливейшая. Тут и Европа и Москва рядком идут, и я только желал бы, чтоб вы бросили в крапиву всякую осторожность и поверку самого себя. Говорите, как вы уже начали, что только на ум взойдет — и кроме ума тут ничего другого быть не может: всякая отсечка при этом лишает дерево или свежей тени, или прута, чтоб шалуну пригрозить» (Труды ГБЛ, вып. 3, с. 76). Письмо Тургенева и приложенная к нему программа не сохранились. Но Анненков не замедлил отправить полученные материалы Коршу, который 19 (31) января 1858 г. отвечал ему: «Вы <…> обрадовали меня присылкою письма Тургенева и обещанием дальнейших» (ИРЛИ, ф. 7, № 57, л. 19). О том, что он еще «не переписал совсем конченные два письма (№ 2 и 3) для Корша», Тургенев сообщил Анненкову в тот же день, т. е. 19 (31) января 1858 г. Однако сохранившиеся рукописные материалы заставляют предположить, что работа Тургенева не пошла далее начала второго письма (см. примеч. 1 к с. 304).
Текст первого письма из-за границы был напечатан Коршем в «Атенее» без «программы» дальнейших писем. 9 (21) февраля 1858 г. Корш писал Анненкову: «С Вашего благословения я тиснул письмо Тургенева, но без постскриптума, о котором Вы говорили: боялся обнародованием программы писем скомпрометировать почтенного автора в случае, если он раздумает писать» (ИРЛИ, ф. 7, № 57, л. 23).
«В „Атенее“ было помещено письмо из-за границы г. Тургенева. Вероятно, не мы одни пожалели, что оно осталось единственным», — писал Б. А<лмазов> во «Взгляде на русскую литературу в 1858 году»[217].
Е<вгений> Ф<едороеич> — Корш (1810–1897), журналист и переводчик; в 1858–1859 годах редактировал журнал «Атеней».
Париж. О нем речь будет впереди, во втором моем письме. — Сохранился набросок начала этого письма (черновой автограф, л. 5 об.) с заглавием: «Письмо второе» и пометою: «Рим, 1 (13-го) янв<аря> 1858»: «В Париже притягательная сила. — Париж — это волшебное слово, — слышите вы часто в России и за границей. Действительно, Париж привлекает к себе иноплеменников [не тем, так другим], хотя должно сознаться, что [напр<имер>] в нынешнее время он, вероятно, привлек бы к себе немногих из тех, которые стремились [к нему] в него 80 или 50 или даже 30 лет тому назад. Но одно несомненно: тем или другим, развитием ли [общественной] политической жизни…» <не окончено>.
…как арестант в «Мертвых душах» удовольствовался замечаньем, что в Весьёгонске тюрьма почище будет… — Тургенев вспоминает размышления о беглых крестьянах (эпизод «Попов, дворовый человек») в главе седьмой 1 тома «Мертвых душ» (Гоголь, т. 6, с. 138–139).
…как Пушкин сказал, «ленивы и нелюбопытны»… — Мысль Пушкина по поводу смерти Грибоедова в «Путешествии в Арзрум» (1829): «…замечательные люди исчезают у нас, не оставляя по себе следов. Мы ленивы и нелюбопытны…»
…Мне остается сказать, почему в Париже не скучают русские… — Намерение написать статью «Русские в Париже» не оставляло Тургенева и позднее. В 1860–1861 годах он собирался писать ее для журнала «Русская речь», издававшегося Е. М. Феоктистовым и Е. В. Салиас. Однако эта статья, по-видимому, написана не была.
<О композиторе В.Н. Кашперове>*
Печатается по тексту первой публикации: СПб Вед, 1860, № 38, 19 февраля (2 марта).
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, ПСС и П, Сочинения, т. XV, с. 13.
Автограф неизвестен.
Принадлежность этого текста Тургеневу установлена по его переписке с русским композитором В. Н. Кашперовым (1827–1894), длительное время проживавшим в Италии. Известны семь писем Тургенева к Кашперову за 1857–1864 гг. и одиннадцать писем Кашперова к Тургеневу (см.: Т сб, вып. 1, с. 382–406). В письме из Петербурга от 17 (29) декабря 1859 г. Тургенев поздравил композитора с успехом его оперы «Мария Тюдор», поставленной на сцене театра Каркано в Милане, и обещал напечатать «во всех здешних журналах» статью о деятельности Кашперова, если он пришлет «обещанные отрывки из газет», характеризующие отношение итальянской прессы к новой опере. 12 (24) февраля 1860 г. Тургенев извещал А. А. Краевского о том, что на следующий день пошлет ему «статьи о Давыдове и Кашперове».
До последнего времени считалось, что Тургенев имел в виду в своем письме поэта Д. В. Давыдова и композитора Кашперова, что статья о втором из них вовсе не была им написана, а напечатанная в «Отечественных записках» (1860, кн. 4) статья «Сочинения Д. В. Давыдова» была, как принадлежащая Тургеневу, перепечатана в издании Рус Пропилеи, т. 3, и включена в изд. Т, Сочинения, т. 12 (с. 167–168), хотя и с рядом оговорок о сомнительности его авторства (см. там же, с. 525).
Между тем через неделю после приведенного письма Тургенева к Краевскому, в газете «С.-Петербургские ведомости», в фельетоне «Искусство», анонимно были опубликованы сообщения о гастролях виолончелиста К. Ю. Давыдова в Германии и о постановке оперы Кашперова «Мария Тюдор» в Милане. Относительно Кашперова в статье сообщались подробности, фигурирующие и в переписке Тургенева с Кашперовым, что не оставляет сомнений в принадлежности ее Тургеневу (см.: Т сб, вып. 1, с. 385–387); заметку же о К. Ю. Давыдове Тургенев, по-видимому, переслал Краевскому от другого, не известного нам автора.
<Письма о Франко-Прусской войне>*
Печатаются по тексту первой публикации: СПб Вед, 1870, № 216, 219, 231, 252 и 265-8 (20), 11 (23) и 23 августа (4 сентября), 13 (25) и 26 сентября (8 октября) — с исправлением опечатки («15 июля» вместо «15 июня») на с. 18.
В собрание сочинений впервые включены в издании: Т, Сочинения, т. 12, с. 343–359.
Автограф неизвестен.
Первая корреспонденция составляет часть письма Тургенева к П. В. Анненкову от 27 июля (8 августа) 1870 г. С разрешения Тургенева Анненков передал письмо в газету, исключив из него в начале и в конце несколько строк, не имеющих прямого касательства к теме статьи, а также постскриптум письма, хотя в нем и содержались некоторые сведения, связанные с военными действиями.
Последующие корреспонденции Тургенев также посылал через Анненкова, который, как обычно, просматривал их, прежде чем передать в редакцию «С.-Петербургских ведомостей». Одно из писем к Анненкову, о котором упоминает Тургенев в самом начале своей первой статьи, неизвестно, другое (от 3 (15) сентября 1870 г.) не было отослано в газету по просьбе Тургенева. «Я пропустил время, — писал он Анненкову, — написать вам письмо, которое могло бы попасть в „С.-Петербургские ведомости“, и теперь уже поздно и потому считайте это письмо лично вам адресованным». Посылку корреспонденции в газету Тургенев прекратил, по-видимому, после письма Анненкова, из которого он сделал заключение о неудаче повести «Степной король Лир». Текст этого письма неизвестен, но в своем ответе Тургенев писал: «…я потерял камертон русской публики <…>. Есть пословица: „Старый слуга — как старый пес: либо со двора, либо под лавку“. — Я отправляюсь под лавку, и пусть П. Д. Боборыкин услаждает публику!» В последних словах выражается недовольство писателя содержанием обширных корреспонденций о военных действиях П. Д. Боборыкина, печатавшихся в тех же «С.-Петербургских ведомостях».
После появления в газете письма Тургенева более сорока лет оставались забытыми. Впервые напомнил о них и привел из них выдержки М. О. Гершензон в статье «Тургенев-корреспондент» (Рус Вед, 1912, № 204, 4 сентября, с. 3–4). Он же впервые перепечатал их полностью — сначала: Рус Мысль, 1914, 8–9, с. 100–111, затем: Рус Пропилеи, т. 3, с. 202–219 (подробнее см.: Рабинович М. Б. И. С. Тургенев и франко-прусская война 1870–1871 гг. — В кн.: И. С. Тургенев. Вопросы биографии и творчества. Л., 1982, с. 99–108). О глубоком интересе Тургенева к событиям 1870 года свидетельствует самый факт появления в печати пяти его корреспонденций о франко-прусской войне. В этом не свойственном ему жанре Тургенев выступил лишь дважды (в 1847 и 1858 годах), но оба раза ограничился только одним письмом, несмотря на обещание продолжения. Конечно, в появлении писем о франко-прусской войне сыграла роль территориальная близость Тургенева к театру военных действий. Живя в пограничном Баден-Бадене, он как бы сделался очевидцем первых недель войны. Однако Тургенев не стал обычным военным корреспондентом; его внимание сосредоточивалось на больших исторических и этических вопросах, на причинах войны и на возможных последствиях кровавого столкновения, в которое были вовлечены народы двух близких ему стран.
Свои корресдонденции Тургенев довел до конца сентября 1870 г., когда уже стал ясен исход войны. Позиция его во время войны, хотя в течение первых двух ее месяцев и претерпела некоторые изменения, определилась, прежде всего, резкой враждебностью к бонапартистскому режиму Франции. Справедливо считая режим Второй империи наиболее реакционным в Европе, но реалистически оценивая и обстановку в Пруссии, Тургенев 17 (29) июля 1870 г. писал А. М. Жемчужникову: «Пруссия тоже не бог знает какое либеральное государство, но с победой Франции — аминь всякой свободе в Европе!» Позднее, когда уже произошли первые сражения, Тургенев, сообщая о них И. П. Борисову, 12 (24) августа 1870 г. писал: «…я, „не мудрствуя лукаво“, радуюсь поражению Франции — ибо вместе с нею поражается насмерть наполеоновская империя, существование которой несовместимо с развитием свободы в Европе».
После падения наполеоновской империи Тургенев чутко уловил изменения в характере войны, происшедшие с сентября 1870 г. Если в начале войны ненависть к полицейской, милитаристской, бюрократической наполеоновской системе помешала Тургеневу понять истинную суть прусской политики, то после Седана и ввиду открытых аннексионистских претензий Германии он писал Анненкову (3 (15) сентября 1870 г.): «Падение гнусной империи не изменило моих симпатий, но несколько переставило их. Теперь немцы являются завоевателями, а к завоевателям у меня сердце особенно не лежит». Впоследствии отношение Тургенева к позиции Германии стало еще более отрицательным (см. письмо к Я. П. Полонскому от 30 декабря 1876 г. (11 января 1877 г.)).
Баден-Баден — популярный курорт в южной Германии (входил в Великое герцогство Баденское), с которым Тургенев был связан с 1862 по 1871 год. В 1870 году Тургенев прибыл в Баден-Баден вскоре после начала франко-прусской войны и прожил там до конца октября того же года. См.: Schwirtz G. Baden im Leben und Schaffen Turgenev. — I. S. Turgenev und Deutschland, Materielen und Uatersuchungen, v. 1. Deutsche Akademie dec Wissenschaften zu Berlin, 1965, S. 247–270.
В прошлый четверг… — 4 августа н. ст. 1870 г. В этот день германская армия, перейдя границу, начала боевые действия. Письмо, о котором говорит Тургенев, неизвестно.
Виссамбур — Вейсенбург, город в Эльзасе, который был атакован немцами 4 августа 1870 г. Французы потеряли много убитыми, ранеными, пленными и отступили. После этой неудачи Наполеон III сложил с себя верховное командование, подчинив основные войска маршалам Мак-Магону и Базену.
…началось исполнение плана Мольтке… — План начальника прусского генерального штаба Хельмут фон Мольтке Старшего (1800–1891) сводился к тому, чтобы, вторгнувшись во Францию между Мецом и Страсбургом, отбросить французские войска к северу, изолировать их от остальной Франции и захватить Париж. Во время франко-прусской войны Мольтке был, фактически, главнокомандующим немецкими вооруженными силами; по окончании войны он получил фельдмаршальский жезл.
…император французов показывал своему сыну — как действуют митральезы, и — брал город Саарбрюкен… — Император Наполеон III, вопреки общественному мнению Франции, возглавил армию и отправился на театр военных действий со своим единственным сыном Евгением-Луи Наполеоном, известным под прозвищем «цринц Лулу» (1856–1879). Стремясь успокоить французов подобием наступательных действий, Наполеон приказал 2 августа 1870 г. атаковать пограничный прусский город Саарбрюкен, двинув на штурм две дивизии. Эта бесплодная операция в официальных сводках прославлялась как большая победа. Общее возмущение вызвала не только бессмысленность штурма, но и поведение императора, сделавшего из сражения зрелище для своего четырнадцатилетнего сына. Митральеза — многоствольное орудие, стрелявшее картечью.
…армию кронпринца прусского… — Фридрих Вильгельм Карл (1831–1888), наследный принц и будущий император Германии Фридрих III (с 1888 г.), во время франко-прусской войны командовал III армией, действовавшей в Эльзасе. Упоминание, что кронпринц «разрубил французскую армию надвое», связано с тем, что после первых неудач Рейнская армия была разделена на две группы под командованием Мак-Магона и Базена.
…победе кронпринца над Мак-Магоном — Мак-Магон ранен! — Мари Эдмон Патрик Мак-Магон, герцог Маджентский (1808–1893), бонапартистский генерал и реакционный политический деятель; в начале франко-прусской войны командовал Эльзасской, а затем Шалонской армией; 2 сентября 1870 г. сдался вместе с Наполеоном III под Седаном. В письме Тургенева речь идет о сражении при Фрешвиллере (Верте) 6 августа 1870 г., когда, несмотря на мужественное сопротивление французских солдат, корпус Мак-Магона был разбит. Сведения о ранении Мак-Магона в этом сражении были неверными. В дальнейшем он командовал Шалонской армией при Седане (см. примеч. к с. 313).
Изумлению самих немцев нет границ… — Для большинства немцев (не военных), а также для Тургенева поражение французских войск в самом начале войны было неожиданностью. «…На первых порах — в успехах французского оружия сомневаться невозможно», — писал Тургенев М. А. Милютиной 20 июля (1 августа) 1870 г. Позднее, в письме к Анненкову от 3 (15) сентября 1870 г., Тургенев признавался, что «не предвидел <…> что Наполеон даст себя взять, как в мышеловке. Не ожидал также, чтобы вся армия Мак-Магона так постыдно погибла; я полагал, что она, по крайней мере, в Бельгию уйдет».
…как при Кенигсгреце… — Во время австро-прусской войны (1866 г.), 3 июля, при Садовой, близ города Кенигсгреца (ныне Градец Кралов в Чехословакии) австрийская армия была разбита, после того как армия кронпринца подоспела на поле битвы.
Не говоря уже о журналах вроде «Фигаро» или презреннейшей «Liberté» — Э. де Жирардена, но даже в таких дельных газетах, как, например, «Temps»… — «Фигаро» («Le Figaro») — французская консервативная газета (выходила в 1826–1833 гг. и с 1854 г.), связанная с правительством Второй империи. «La Liberté» — вечерняя газета, в 1866–1872 гт. принадлежала Эмилю де Жирардену. «Temps» — газета, выходившая в 1861–1943 гг., орган крупной французской буржуазии. Газета била в оппозиции режиму Второй империи и выступала против войны с Пруссией. Эмиль де Жирарден (1806–1881) — французский журналист, драматург, буржуазный республиканец, после государственного переворота 2 декабря 1851 г. ставший бонапартистом. Тургенев, отрицательно относясь к Жирардену, писал 6 (18) сентября 1871 г. А. А. Фету, что «презирал только трех людей: Жирардена, Булгарина и издателя „Моск<овских> ведомостей“», т. е. Каткова.
…между Францией и Пфальцем (Palatinat) протекает Рейн… — Пфальц, который часто называли латинским термином Палатинат (от Palatinum, т. е. принадлежащий княжескому или императорскому двору), расположен по обе стороны Рейна.
…уверенность французов, что Южная Германия останется нейтральной… — Уверенность французского правительства в нейтральности южногерманских государств (т. е. Баварии, Бадена, Вюртемберга и Гессена) была ошибочной, т. к. эти государства уже были связаны тайными оборонительными и наступательными соглашениями с созданным в 1867 г. Северогерманским союзом.
Шасспо — нарезное ружье, изобретенное в 1866 г Антуаном Шасспо (1833–1905).
…(чуть ли не в «Soir»)… — «Le Soir» — оппозиционная газета, основанная в 1870 г.
…фразой принца Петра Бонапарта насчет парижан, сопутствовавших гроб убитого им Нуара… — Принц Пьер Наполеон Бонапарт, двоюродный брат Наполеона III, поместил в корсиканской газете «L’Avenir de la Corse» оскорбительное для республиканцев Корсики письмо. В ответе газета назвала Пьера Бонапарта ренегатом. Газета левых республиканцев «Marseillaise», редактируемая Анри Рошфором (1830–1913), перепечатала эту полемику, за что принц вызвал Рошфора на дуэль. В свою очередь один из сотрудников газеты Рошфора — Паскаль Груссе, корсиканец по происхождению, счел себя оскорбленным и послал принцу вызов. Когда секунданты Груссе, журналисты Ульрик де Фонвиль и Виктор Нуар, 10 января 1870 г. явились, чтобы передать вызов принцу, он застрелил двадцатидвухлетнего Виктора Нуара. Похороны последнего (12 января 1870 г.) превратились в крупнейшую в истории Второй империи антимонархическую демонстрацию. По поводу этой демонстрации и произнес Пьер Бонапарт фразу, которая произвела (как и всё дело Нуара) такое впечатление на Тургенева, что он несколько раз приводит ее в своих письмах (напр., в письмах от 21 марта (2 апреля) 1870 г. к А. А. Фету и Н. В. Ханыкову).
…«Gaulois», например, сообщает… — «Le Gaulois» — ежедневная умеренно-либеральная газета, выходившая в Париже с 1867 г.
…в присутствии императрицы Евгении… — Евгения Монтихо (Eugénie Montijo), урожденная графиня Тэба (1826–1920), жена Наполеона III и императрица Франции с 1853 по 1870 г. Вокруг нее группировались наиболее ярые сторонники войны с Германией. После начала войны и отъезда Наполеона III к армии императрица Евгения, чрезвычайно непопулярная в народе, была назначена регентом Франции.
…урок, какой получили пруссаки под Иеной… — и — мы под Севастополем. — Под Иеной Наполеон I 14 октября 1806 г. наголову разбил прусско-саксонскую армию, и в тот же день маршал Даву разгромил пруссаков под Ауэрштедтом (близ Иены). О битве при Садовой см. примеч. к с. 310. Тургенев имеет в виду реформы, проведенные в России после смерти Николая I и поражения (несмотря на героическую оборону Севастополя) в Крымской войне.
Палата созвана к 11-му числу… — Законодательный корпус (Тургенев называет его Палатой) был созван 8, а не 11 августа.
…графу Л. Н. Толстому, который уверяет, что — сражение как-то и где-то проигрывается или выигрывается… — Тургенев имеет в виду историко-философские рассуждения Толстого в «Войне и мире», находясь под впечатлением незадолго до того (декабрь 1869 г.) вышедшего последнего тома романа. То же мнение Тургенев высказал в письме к И. П. Борисову от 12 (24) августа 1870 г.
Андерсен Адольф (1818–1879) — немецкий шахматист, участник турнира в Баден-Бадене (18 июня — 2 августа 1870 г.), вице-президентом которого был избран Тургенев.
…Наполеон — не Людовик XIV: тот — сносил неудачи и преданность к нему его подданных не поколебалась. — В правление Людовика XIV (правил с 1643 по 1715 г.), с именем которого связан апогей французского абсолютизма, велись многочисленные войны, которые во второй половине его царствования были неудачными. Однако замечание Тургенева, что «преданность к нему его подданных не поколебалась», не точно. В последние десятилетия правления Людовика XIV (бывшем очень тяжким для народа) вспыхивали многочисленные восстания, достигавшие значительных размеров.
…Лебеф, Фроссар, Базен, Фальи… — Эдмон Лебеф (1809–1888) — маршал Франции; с 1869 г. военный министр, один из главных виновников войны с Германией. Командовал корпусом в армии маршала Базена и был взят в плен при капитуляции Меца. Шарль Огюст Фроссар (1807–1875) — генерал; командовал одним из корпусов Рейнской армии; взят в плен при капитуляции Меца. Франсуа Ашиль Базен (1811–1888) — маршал Франции, ярый бонапартист; во время франко-прусской войны, после ряда поражений, был заперт в крепости Мец и 27 октября 1870 г. предательски сдал ее со всем гарнизоном. Пьер Луи Фальи (1810–1892) — генерал, капитулировавший при Седане (2 сентября 1870 г.).
Единственный дельный между ними, Мак-Магон… — Высказанное Тургеневым мнение о Мак-Магоне ошибочно. От прямой ответственности за катастрофу при Седане Мак-Магона спасло полученное накануне капитуляции ранение. О позднейшем резко отрицательном отношении Тургенева к Мак-Магону и его политике в бытность главою государства известно из писем. «Приходится же <…> Франции пропадать за Мак-Магоном», — писал Тургенев Анненкову 19 ноября (1 декабря) 1873 г. В письме к А. А. Фету от 7 сентября (9 октября) 1874 г. он назвал установившийся во Франции режим «царством пошляков — Мак-Магонов». Особенно резкими отзывы Тургенева о нем сделались в 1874–1879 гг., когда Мак-Магон (тогда президент республики) пытался уничтожить республиканский режим в стране.
…в самый день объявления Францией войны (15 июля)… — Законодательный корпус 15 июля 1870 г. вотировал военные кредиты и принял ряд решений, означавших начало войны. Официально же война была объявлена Францией 19 июля н. ст. 1870 г.
…не бездарный идиот, Гиулай, как в Италии в 1859 году. — Австрийский генерал Ференц Гиулай (Дьюлаи, 1798–1863) — участник подавления революции 1848 г. в Италии; во время австро-франко-итальянской войны 1859 г. был разбит 4 июня при Мадженте.
…сообщили сведения о начавшихся там волнениях… — Вслед за первыми поражениями французской армии в Париже 7–9 августа 1870 г., а затем и в других городах Франции вспыхнули стихийные демонстрации, участники которых — главным образом рабочие — требовали немедленного провозглашения республики и вооружения граждан для защиты отечества.
…эти Оливье — Кассанъяки… — Эмиль Оливье (1825–1913) — французский историк и политический деятель; умеренный республиканец, с конца 1860-х гг. бонапартист, сторонник войны с Пруссией. 2 января 1870 г. возглавил кабинет министров, который пал (9 августа) после первых военных поражений. Кассаньяки: Бернар Адольф Гранье де Кассаньяк (1808–1880), французский реакционный публицист, орлеанист до 1848 г., потом ярый бонапартист, редактор газеты «Le Pays», черпавший «свое вдохновение из…августейшей кассы» (см.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд., т. 14, с. 578); Поль Гранье де Кассаньяк (1849–1904), сын предыдущего, бонапартистский журналпст, сотрудник газеты «Le Pays».
…заняла Нанси… — 12 августа 1870 г.
Подобного варварского нарушения международного права Европа не видала со времени первого Наполеона… — Тургенев имеет в виду изданный императором Наполеоном I 21 ноября 1806 г. декрет о континентальной блокаде Англии, по которому полностью прекращалась торговля с нею, подлежали конфискации английские товары, а все англичане на землях, подвластных Наполеону, объявлялись военнопленными.
Тюркосы — род легкой пехоты, комплектовавшейся в начале 1840-х гг. XIX в. из коренного населения Алжира.
…женевскому международному комитету… — Женевский международный комитет (Красного Креста) был создан на конференции 1863–1864 гг., выработавшей конвенцию «Об улучшении участи больных и раненых в действующих армиях», к которой тогда же присоединилось 16 европейских государств.
«Paris-Journal» — газета, основанная журналистом-монархистом Анри де Пеном (1830–1888) в декабре 1868 г. Поддерживала политику Второй империи; выходила до 1874 г.
Военный министр (маршал Лебеф), уверявший, что всё готово… — Эдмон Лебеф (см. примеч. к с. 313) на заседании Законодательного корпуса 15 июля 1870 г. в ответ на запрос оппозиции о готовности Франции к войне заявил: «Мы готовы, мы совершенно готовы; хотя бы война продлилась целый год, у нас и тогда не будет недостатка даже в пуговицах на гетрах солдат» (см.: Грегуар Л. История Франции в XIX в. М., 1897, т. 4, с. 219–220).
Графом Паликао — (Он, как известно, командовал французской экспедицией 1860 года). — После падения министерства Оливье (см. примеч. к с. 313) императрица Евгения, исполнявшая обязанности регента, назначила главой правительства генерала Шарля Гийома Кузена де Монтобана, графа Паликао (1796–1878), убежденного бонапартиста, реакционера. В грабительской войне Англии и Франции в Китае (1856–1860) генерал Монтобан командовал французскими войсками. За победу на подступах к Пекину у моста Балицяо (Паликао) Монтобан получил титул графа Паликао. После взятия Пекина французские войска разграбили и сожгли знаменитый дворец китайских императоров.
…внуки победителей при Иене, Аустерлице, Ваграме! — Иена — см. примеч. к с. 312. Аустерлиц — ныне город Славков в Чехословакии; здесь 2 декабря н. ст. 1805 г. Наполеон I нанес поражение русско-австрийской армии. Ваграм — местечко близ Вены, у которого 5–6 июля н. ст. 1809 г. Наполеон I разбил австрийцев, принудив Австрию к миру, сделавшему его, фактически, властелином Европы.
…прокламация короля Вильгельма — отличается благородной гуманностью… — Вильгельм I (1797–1888) — прусский король с 1861 г., император Германии с 1871 г. Тургенев имеет в виду его обращение к армии от 2 августа 1870 г., в котором говорилось: «Вся Германия единодушно стала под ружье для борьбы против соседнего государства, которое неожиданно и без всякого повода объявило нам войну. Дело идет о защите находящейся под угрозой отчизны, нашей чести и родных очагов».
…о сражениях под Мецом, о движении кронпринца на Париж… — Речь идет о сражении 18 августа 1870 г. при Гравелот-Сен Прива (близ Меца), в котором армия маршала Базена была разбита и отброшена к Мецу, где вскоре блокирована. Другая — Шалонская армия маршала Мак-Магона, при которой был Наполеон III, — отступила к Седану. Ф. Энгельс писал тогда в «The Pall Mall Gazette» (20 августа 1870 г.): «Военная мощь Франции, по всей вероятности, полностью уничтожена…» (см.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд., т. 17, с. 58).
…воскликнул с трибуны честный Гамбетта… — 24 августа 1870 г. Леон Мишель Гамбетта (1838–1882), один из влиятельнейших ораторов левого крыла республиканской оппозиции, выступил в Законодательном корпусе с запросом об истинных результатах битвы при Гравелоте (18 августа). По-видимому, эту интерпелляцию имеет в виду Тургенев.
…заткнул за пояс всех Мюнхгаузенов… — Барон Мюнхгаузен, герой немецких анекдотических рассказов (народные книги конца XVIII в. и юмористический сборник Р. Э. Распе (1785 г.), роман К. Иммермана (1838–1839 гг.) и другие). Его имя стало нарицательным для бахвала и враля.
…заставляет принца Генриха сказать Фальстафу, что ничего не может быть противнее старца-шута… — Фальстаф — персонаж исторической хроники Шекспира «Генрих IV», обжора, пьяница, хвастун и обманщик, приятель и собутыльник принца Генриха, сына короля. Тургенев имеет в виду заключительную сцену второй части «Генриха IV», акт V, сцена 5, в которой принц Генрих, став королем Генрихом V, говорит Фальстафу: «Старик, с тобой я не знаком. Покайся. Седины вовсе не к лицу шутам» и т. д.
…спросить вместе с Фигаро: «Qui trompe-t-on ici?» — Фигаро — персонаж комедий Бомарше «Севильский цирюльник, или Тщетная предосторожность» и «Безумный день, или Женитьба Фигаро». Реплику пз «Севильского цирюльника» Тургенев приводит неточно и приписывает ее Фигаро. Эти слова произносят дон Базиль: «Qui diable est-ce donc qu’on trompe ici?» («Что за чёрт, кого же здесь обманывают?» — Акт III, сцена 11).
…Эпернэ — город на р. Марне, в 120 км к северо-востоку от Парижа.
…Трошю, единственный дельный, честный и трезвый человек — готовит Париж к выдержанию осады… — В своей оценке личности Трошю Тургенев ошибался. Генерал Луи Жюль Трошю (1815–1896) в последние годы империи не разделял официальных взглядов на готовность французской армии к войне. Свои мнения он изложил в брошюре «Французская армия в 1867 г.», где подверг критике состояние и организацию французских вооруженных сил. Брошюра доставила ему широкую популярность, выросшую во время войны. 18 августа 1870 г. Трошю был назначен военным губернатором Парижа, чтобы подготовить его к обороне, однако оказался бездеятельным и был убежден в невозможности отстоять город. Возглавив после свержения империи правительство республики и оставаясь военным губернатором осажденного Парижа, он, опасаясь движения народных масс, готовил сдачу Парижа немцам.
…как, например, «Революция» Э. Кине… — Эдгар Кине (1803–1875), историк и публицист, участник революции 1848 года. Двухтомная работа его «Революция» (1865 г.) проникнута крайним недовернем к политической активности масс, отрицательным отношением к якобинской диктатуре, преувеличенными представлениями о роли личности в истории и т. д. Однако Тургенев высоко ценил книгу Кине (см. письмо к П. В. Анненкову от 20 декабря 1865 г. (1 января 1866 г.). В России книга Кине была переведена в 1908 г. («Революция и критика»).
…последний роман Флобера — «Воспитание чувств» («L’Education Sentimentale»), вышедший в 1869 г.
…не поют Марсельезы (!) под знаменами императора Наполеона… — «Марсельеза» — гимн Первой республики (с 1792 г.), оставалась гимном Франции и в последующие годы, хотя слова ее звучали кощунственно при деспотическом режиме Наполеона I. В годы Реставрации и Второй империи «Марсельеза» была запрещена.
…«СПб. ведомости» (в 214 №) приводят письмо корреспондента — будто в Бадене кричат: смерть французам… — В газете «С.-Петербургские ведомости» 6 (18) августа 1870 г. (№ 214) была перепечатана корреспонденция из «Биржевых ведомостей» об инциденте с несколькими русскими дамами, которые разговаривали между собой по-французски, что вызвало резкое недовольство патриотически настроенной немецкой толпы.
Бомбардирование Страсбурга всё продолжается… — 10 августа началась бомбардировка Страсбурга, которая продолжалась в течение всей 46-дневной осады. (Страсбург был взят 26 сентября 1870 г.) Ф. Энгельс назвал эту бомбардировку «бессмысленной и бесполезной жестокостью» (см.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд., т. 17, с. 92).
…громадными событиями, совершившимися в начале этого памятного месяца… — Имеются в виду капитуляция французской армии у Седана (2 сентября 1870 г.), где был взят в плен император Наполеон III, и революция 4 сентября 1870 г., установившая во Франции республику.
…появление республики их даже смутило. — Падение империи и установление во Франции республики изменило характер войны для Германии, превратив ее в захватническую войну против французского народа. Это внесло затруднения в политические планы Германии и вызвало враждебное отношение к республике немецких господствующих кругов. Отразилось и в декларации прусских оккупационных властей, опубликованной от имени короля Вильгельма, в которой было объявлено, что прусское правительство «не признает и в настоящее время никакой другой власти во Франции, кроме власти императора Наполеона», и что «до установления нового порядка эта власть является в глазах Пруссии единственной властью, правомочной начать на национальной основе переговоры о мире» (Парижская Коммуна, т. 1 / Под ред. Э. А. Желубовской и др. М., 1961, с. 159).
…один Виктор Гюго мог возыметь эту мысль — предлог произвести обычное словоизвержение. — 9 сентября 1870 г. Гюго обратился с «Воззванием к немцам», в котором призывал их не продолжать войну против республики. «Остановитесь же! Немцы, страшитесь Парижа! Остановитесь в раздумье у его стен», — писал Гюго (см.: Гюго В. Собрание сочинений, т. 15, Дела и речи. М., 1956, с. 493–498). Об отношении Тургенева к Гюго см.: Алексеев М. П. Виктор Гюго и его русские знакомства, гл. 4. — Лит Насл, т. 31–32. Русская культура и Франция. М., 1937, т. 2.
…рисунок «Кладдерадатча» — «Kladderadatsch» («Кладдерадатч») — немецкий сатирический журнал, основанный в 1848 г. и издававшийся в Берлине. Тургенев имеет в виду карикатуру, помещенную в № 40 от 28 августа 1870 г. под названием «Самосохранение» («Selbsterhaltung»). На рисунке изображены прусский король Вильгельм I и кронпринц, держащие волка, на пасть которого надет намордник. Стоящий здесь же Бисмарк обрезает волку когти, на которых написано: «Эльзас» и «Лотарингия», а под рисунком подпись: «Чтобы в будущем обрести покой, мы должны обрезать зверю когти».
…помогли в Великом герцогстве Познанском, в прирейнских и саксонских областях, в самом Ганновере и даже во Франкфурте. — Тургенев напоминает исторические факты, связанные с ростом русского королевства, когда к нему насильственно присоединились эти территории.
…зародыша новых, еще более ужасных войн. — Это замечание Тургенева показывает, насколько верно во многом он представлял себе тогдашнюю международную обстановку. Любопытно, что эта фраза почти текстуально совпадает с мыслью К. Маркса о франко-прусской войне, высказанной во Втором воззвании Генерального совета Международного товарищества рабочих (9 сентября 1870 г.), в котором рабочие всех стран предупреждались, что «настоящая ужасная война станет предтечей новых, еще более ужасных международных войн» (см.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд., т. 17, с. 281). Еще определеннее высказался по этому поводу Энгельс. Подробнее см.: Рабинович М. Б. И. С. Тургенев и франко-црусская война 1870–1871 гг. — В кн.: И. С. Тургенев. Вопросы биографии и творчества. Л., 1982, с. 105.
…по выражению Гарибальди… — Национальный герой Италии Джузеппе Гарибальди (1807–1882) приветствовал установление республики во Франции и предложил свои услуги в борьбе против интервентов; в дальнейшем, командуя Вогезской армией, добился ряда успехов (освобождение Бельфора и др.).
…прочтите речь — И. Якоби… — Иоганн Якоби (1805–1877) немецкий демократ, противник бисмарковской политики объединения Германии «железом и кровью». В 1870 г. выступил в Кенигсберге с речью против намерений правительства аннексировать Эльзас и Лотарингию и за это был заключен в крепость.
Катон Утический — Марк Порций Катон Младший (ок. 96–46 до н. э.), римский политический деятель, убежденный республиканец, враг Цезаря, против войск которого защищался в Утике (северная Африка). Покончил с собой, не желая пережить гибель республики.
…исполняет теперь сознательно то, что у других народов совершилось гораздо ранее, — т. е. создание единого национального государства. Во время франко-прусской войны завершилось объединение Германии, и южные немецкие государства (Бавария, Вюртемберг, Баден, Гессен), которым были гарантированы некоторые особые права, вошли в состав Германской империи, провозглашенной в Версале 18 января 1871 г.
«Ватерлоо можно еще простить ~, но Седан никогда!» — Ватерлоо — местечко близ Брюсселя, где в последнем сражении (18 июня 1815 г.) Наполеон I был разбит английскими и прусскими войсками. Почти то же Тургенев писал 3 (15) сентября 1870 г. П. В. Анненкову: «…французы-парижане были бы ангелами или чурбанами (как угодно), если бы равнодушно приняли такой позор, какова капитуляция при Седане; скорее можно простить Ватерлоо, чем это».
…приходили в голову начальные стихи гётееской поэмы «Герман и Доротея». — Эпическая поэма Гёте «Герман и Доротея» (1797) открывается картиной бегства жителей левого берега Рейна, занятого осенью 1792 г. французскими войсками. Тургенев приводит в переложении 11-й и 12-й стихи первой песни поэмы.
…защитою Антверпена в 1832 году… — Начавшаяся в 1830 г. борьба бельгийских патриотов за отделение Бельгии от Голландии закончилась признанием независимости Бельгии ведущими европейскими державами. Однако цитадель в Антверпене оставалась занятой голландским гарнизоном под начальством генерала барона Шассе (1765–1849), и голландский король отказывался ее очистить. Вследствие этого в 1832 г. англо-французский флот блокировал берега Нидерландского королевства, а французские войска осадили Антверпенскую крепость. 14 декабря ими был взят форт св. Лаврентия, а 25 декабря 1832 г. голландский гарнизон сдался.
…генерал Урих… — Жан Жак Алексис Урик (1802–1886), французский генерал, во время франко-прусской войны комендант Страсбурга.
Зуавы — род легкой пехоты во французской армии, несшей службу в Алжире; название — от одного из арабских племен Северной Африки.
…после сдачи Туля. — Крепость Туль была в осаде с 23 августа по 25 сентября 1870 г., когда капитулировала.
Выборы в это собрание были отсрочены — под влиянием телеграммы Фавра — и последовавшей затем прокламации Кремьё. — Правительство «национальной обороны» декретом от 8 сентября 1870 г. назначило выборы в Учредительное собрание на 16 сентября. Выборы, однако, были отложены, так как начатые министром иностранных дел Жюлем Фавром (1809–1880) переговоры с Бисмарком о заключении мира (19–20 сентября) не привели к положительным результатам. Исаак Адольф Кремьё (1796–1880) — адвокат, министр юстиции Турской делегации правительства «национальной обороны». Прокламация, о которой пишет Тургенев, касалась отсрочки выборов и была подписана Кремьё как главой Турской делегации.
…доставил испанцам победу над Наполеоном. — Речь идет о сопротивлении испанского народа войскам Наполеона I в 1808–1812 гг. в «малой» войне (гверилья, или герилья — партизанская война). Партизаны-герильясы вынудили французские войска в конце концов уйти из Испании. Во Франции также, с осени 1870 г., развилось партизанское движение «вольных стрелков» (франтиреров), наносивших немецким войскам большие потери.
…Трошю в известной своей брошюре… — См. примеч. к с. 318.
Пергамские раскопки. Письмо в редакцию*
Печатается по тексту первой публикации: ВЕ, 1880, № 4, с. 767–771, с подписью: Ив. Тургенев. Датировано: С.-Петербург, 18 марта 1880 г.
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, ПСС, 1883, т. 1, с. 206–212.
Автограф неизвестен.
Раскопки алтаря Зевса, одного из крупнейших памятников античного мира, производились в 1878–1879 гг. на территории древнего города Пергама в Мизии (Малой Азии). Фрагменты алтаря были доставлены в Берлин и помещены сначала в Берлинском музее, где велась многолетняя кропотливая работа по реставрации памятника, а затем в специально построенном для алтаря Зевса помещении — Пергамон-музее.
Тургенев познакомился с алтарем Зевса в Берлинском музее в первый период его демонстрации, когда плиты с горельефами, изображающими битву богов с гигантами, еще не были реставрированы и, видимо, даже не было окончательно установлено расположение многих из них.
Очевидно, Тургенев посетил Берлинский музей по пути в Россию в начале февраля н. ст. 1880 г. О впечатлении, произведенном на него пергамскими горельефами, Тургенев рассказал сразу же по приезде в Петербург в литературном кружке М. М. Стасюлевича на одной из «пятниц» у Я. П. Полонского (см.: Садовников Д. Н. Встречи с И. С. Тургеневым. «Пятницы» у поэта Я. П. Полонского в 1880 году. — Русское прошлое, 1923, № 3, с. 99–100). По свидетельству Д. Н. Садовникова (дневниковая запись от 9 марта 1880 г.), Тургенев «давно обещал написать Стасюлевичу статью о барельефах, которые видел в Берлине» (там же, с. 114).
В связи с отсутствием рукописных источников творческая история «Пергамских раскопок» восстанавливается на основании мемуарных и эпистолярных материалов. Судя по воспоминаниям Стасюлевича и А. Ф. Кони, очерк создавался почти экспромтом. «Весною 1880 г., приехав в Пушкинский праздник прямо из Берлина, Тургенев за завтраком у редактора журнала заинтересовал всех своим рассказом о пергамских раскопках, которые в том году только что начали приводиться в порядок в берлинском музее, — вспоминал редактор „Вестника Европы“, — Кто-то из присутствовавших заметил ему, что он непременно должен написать статью об этом; Тургенев тотчас же пообещал, но редактор выразил сомнение, чтобы это когда-нибудь было исполнено им, если его не запереть в комнату. Тургенев торжественно встал, напомнил, как в старину в Сенате снимали сапоги с неблагонадежных писарей, чтоб они не убежали со службы, извинился, что подагра не позволяет ему прибегнуть к такому способу удостоверения в его благонадежности, и тут же снял с себя галстук, в виде залога, заметив, что порядочному человеку без галстука нельзя уйти так же, как и без сапог, — и ушел в кабинет. Мы продолжали беседу, а через час времени он уже вынес написанный им этюд: „Пергамские раскопки“ — один из прелестнейших его этюдов в области искусства» (ВЕ, 1884, № 5, с. 421–422). Тот же эпизод излагается другим мемуаристом, А. Ф. Кони: «Я помню его <Тургенева> рассказы о впечатлении, произведенном на него скульптурами, найденными при пергамских раскопках. Восстановив их в том виде, в каком они должны были существовать, когда рука времени и разрушения их еще не коснулась, он изобразил их нам с таким увлечением, что встал с своего места и в лицах представлял каждую фигуру. Было жалко сознавать, что эта блестящая импровизация пропадает бесследно. Хотелось сказать ему словами одного из его „Стихотворений в прозе“: „Стой! Каким я теперь тебя вижу — останься навсегда таким в моей памяти!“ Это желание, по-видимому, ощутил сильнее всех сам хозяин <Стасюлевич> и тотчас же привел его в исполнение зависящими от него способами. Он немедленно увел рассказчика в свой кабинет и запер его там, объявив, что не выпустит его, покуда тот не напишет всё, что рассказал. Так произошла статья Тургенева о пергамеких раскопках, очень интересная и содержательная, но, к сожалению, все-таки не могущая воспроизвести того огня, которым был проникнут устный рассказ» (Кони А. Ф. На жизненном пути. СПб., 1913. Т. 2, с. 80; он же: Воспоминания о писателях. Л., 1965, с. 143–144).
По-видимому, статья «Пергамские раскопки», начатая у Стасюлевича как «блестящая импровизация», заканчивалась уже дома. Она приобрела характерную для тургеневских корреспонденции форму «письма в редакцию» и была отправлена для апрельского номера «Вестника Европы», который выходил в свет без опозданий первого числа каждого месяца. Из письма Тургенева к Стасюлевичу от 1 (13) апреля 1880 г. явствует, что писатель уже получил гонорар за «Пергамское письмо», который он расценивал «как задаток за какую-либо будущую статью».
Очерк «Пергамские раскопки» не привлек к себе внимания печати. В. П. Буренин в «Журнальных заметках» за подписью Z (в газете «Новороссийский телеграф») довольно подробно остановился на «Пергамеких раскопках», отметив, что описание их Тургеневым «не вполне удовлетворяет читателя», ибо «описывать художественные произведения, конечно, чрезвычайно трудно, почти невозможно» (Новороссийский телеграф, 1880, № 1555, 3 (15) мая).
Один из самых проницательных отзывов принадлежит Анненкову, почувствовавшему в небольшом очерке глубокие философско-эстетические раздумья Тургенева о природе античного искусства, о вечности и власти над сознанием человека искусства, красоты. «Две странички „Пергамеких раскопок“ принадлежат сами к изящнейшим горельефам русской литературы. Статейка так и просится в образцы стиля, чувства, красоты мысли и выражения», — писал он Стасюлевичу 4 (16) апреля 1880 г. (Стасюлевич, т. 3, с. 383). По поводу некоторых фактических неточностей статьи Тургенева писал в своих воспоминаниях В. В. Стасов. Настаивая на том, что «пергамские скульптуры — это есть только рококо греческого искусства», — Стасов утверждал, что «Тургеневу это не было известно, и он только понапрасну усердствовал, наивно воображая, что эти мраморы — самая что ни на есть высота и глубина греческого искусства» (Сев Вестн, 1888, № 10, с. 161).
В «Яснополянских записках» Д. П. Маковицкого сообщается о чтении Толстым 1 февраля 1906 г. статьи А. М. «Малоизвестные воспоминания об И. С. Тургеневе» (Иллюстрированное приложение к «Новому времени», 1906, № 10735, 1 февраля); в нее вошли отрывки из воспоминаний Л. Фридлендера, в которых упомянуто об увлечении Тургенева пергамскими барельефами. По свидетельству Д. П. Маковицкого, Л. Толстой заметил по этому поводу: «Он <Тургенев> мне показывал их. Я старался вникнуть, но ничего не понял» (Лит Насл, т. 90, кн. 2, с. 39–40).
…лучшей эпохи аттического ваяния (III-го столетия до Р. Х.). Аттика — в древности область в Средней Греции с центром в Афинах. Горельефы алтаря Зевса относятся ко II в. до н. э.
…в Пергаме (не в древней Трое)… — Согласно греческому эпосу, Пергам существовал еще во времена Троянской войны (XII в. до н. э.) и также имел акрополь.
…воздвигнутых кем-то из царствовавшей династии Атталов… — Алтарь Зевса был сооружен при царе из династии Атталов Евмене II (197–159 гг. до н. э.).
…одного довольно, впрочем, темного писателя II столетия… — Об алтаре Зевса упоминается в книге римского историка Луция Ампелия (III в. н. э.): «В Пергаме большой мраморный алтарь, высотой 40 футов, с очень большими скульптурами, изображающими гигантомахию» (см.: Белов Г. Д. Алтарь Зевса в Пергаме. Л., 1959, с. 6).
…честь открытия — германскому консулу в Смирне Гуманну… — Инициатива раскопок и открытия алтаря Зевса принадлежит немецкому инженеру К. Хуману (Humann) (1839–1896), строившему по поручению турецкого правительства дороги и мосты в Малой Азии. К. Хуман был в Смирне не консулом, а директором прусского музея (см.: Wigand T. I. Turgenev und die Skulpturen des Altars von Pergamon. — Zeitschrift für slavische Philologie, 1932, Bd. IX, Heft 1–2, S. 70).
…алтаря, посвященного Зевесу и Палладе… — Пергамский алтарь был посвящен одному Зевсу. Кроме него, в Пергаме было и святилище, посвященное Афине Палладе.
…останки Парфенона. — Парфенон — храм Афины Парфенос на Акрополе в Афинах. Разрушен в 1687 г., частично восстановлен.
…какое поразительное зрелище — в своей бессмертной красоте. — Ср. с аналогичной мыслью в «Речи о Пушкине»: «Что нам осталось от Греции? Ее душа осталась нам! Религиозные формы, а за ними научные, также переживают народы, в которых они проявились, но в силу того, что в них есть общего, вечного; поэзия, искусство — в силу того, что в них есть личного, живого» (см. наст. изд., т. 12).
…человеческая нога — на мертвого гиганта. — Здесь речь идет о двух эпизодах: лев, терзающий гиганта; Афродита и убитый гигант. Позднее было установлено, что «идеально прекрасная нога» принадлежит изображению Афродиты (см.: Zeitschrift für slavische Philologie, 1932, Bd. IX, Hf. 1–2, S. 71).
…по поводу, например, Лаокоона… — Скульптурная группа Лаокоона была создана между III и I вв. до н. э.
…или умирающего Гладиатора… — Вероятно, речь идет о статуе «Умирающий галл», произведении пергамской школы, связанном с алтарем Зевса.
…фарнезского Быка… — Скульптурная группа, известная в римской копии с греческого оригинала второй половины II в. до н. э., изображающая, по греческой мифологии, смерть Дирки, привязанной Амфионом и Зетом к рогам быка.
…толковали о границах живописи и ваяния… — Речь идет о труде Г. Э. Лессинга «Лаокоон, или О границах живописи и поэзии» (1766).
…после Фидиаса? — Фидий (нач. V в. до н. э. — около 432–431 гг. до н. э.) — древнегреческий скульптор; реконструировал Акрополь в Афинах, под его руководством выполнялось скульптурное убранство Парфенона.
Эта прелестная голова — Гейне читала и знает Шумана… — Впоследствии выяснилось, что эта голова принадлежит изображению молодого Диониса, одной из фигур малого фриза.
<Предисловие к «Стихотворениям А. А. Фета. 1856 г.»>*
Печатается по тексту первой публикации: Стихотворения А. А. Фета. Санкт-Петербург, 1856, где опубликовано без подписи.
В собрание сочинений впервые включено в изд.: Т, ПСС и П, Сочинения, т. XV, с. 79.
Автограф неизвестен.
О принадлежности предисловия Тургеневу свидетельствует Фет в своем предисловии к сборнику «Вечерние огни». М., 1888. Вып. 3.
<Предисловие к переводу «Украинских народных рассказов» Марка Вовчка>*
Печатается по тексту первой публикации: Украинские народные рассказы Марка Вовчка. Перевод И. С. Тургенева. СПб., 1859, с. I–II.
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. 12, с. 276.
Автограф неизвестен.
В конце 1857 г. вышло в свет украинское издание рассказов М. А. Маркович (Марко Вовчок), осуществленное в Петербурге П. А. Кулишом (на титуле указан 1858 год). Рассказы молодой писательницы получили в критике чрезвычайно высокую оценку как выдающееся явление украинской народной культуры (см.: Рус Вестн, 1857, № 12. Современная летопись, с. 232).
В июне 1858 г. «Русский вестник» приступил к печатанию этих рассказов в собственном переводе автора на русский язык. Однако русский читатель не мог быть удовлетворен несовершенными авторскими переводами[218]. За новый перевод взялся Тургенев. Потребность сделать творчество украинской писательницы, как выразился Тургенев в своем предисловии, «дорогим и домашним для русской публики» объяснялась художественной самобытностью рассказов и их идейной созвучностью «Запискам охотника».
Обращение переводчика к читателю помечено мартом 1859 г. Дата же цензурного разрешения (9 февраля 1859 г.) свидетельствует о том, что рассказы были переведены уже к началу февраля. Очевидно, Тургенев спешил с этой работой к приезду автора (М. А. Маркович появилась в Петербурге 4 февраля н. ст., а 10 февраля Тургенев уже сообщил в письме к Боткину о знакомстве с ней).
При переводе рассказов Тургенев пользовался не только авторским русским переводом, имеющим пропуски и неточности, но и украинским оригиналом текста или подстрочным его переводом, отредактированным и авторизованным писателем так же, как это было, когда Тургенев переводил» повесть Марка Вовчка «Институтка»[219]. Это обстоятельство, а также сохранившаяся рукопись подстрочного перевода «Институтки» с правкой рукой Тургенева противостоят версии, по которой переводы Тургенева считались литературной фикцией, поскольку писатель не знал украинского языка[220].
«Народные рассказы» Марка Вовчка в переводе Тургенева имели большой успех в самых широких литературных кругах. Многочисленные отклики на книгу появились в русской и зарубежной печати[221].
«Московские ведомости», в корреспонденции Ол. Гатцука, сообщили о новом «весьма хорошем» переводе украинских рассказов Марка Вовчка, исполненном И. С. Тургеневым (Моск Вед, 1859, № 98, 26 апреля).
В «Современнике» с большой критической статьей о переводе «Украинских народных рассказов» выступил Н. И. Костомаров, отметивший, что только Тургенев из всех русских писателей «способен к совершенно удовлетворительному исполнению подобной задачи» и что «…русская публика получает теперь перевод украинских рассказов Марко Вовчка, не уступающий оригиналу» (Совр, 1859, № 5, с. 103–113).
Не менее высокую оценку встретила книга в «Колоколе»: «Рассказы эти <…> остановили нас именем переводчика, — писал А. И. Герцен. — Прочитавши, мы поняли, почему величайший современный русский художник — И. Тургенев перевел их» (Колокол, 1860, л. 71, 15 мая н. ст.).
Мастерство перевода Тургенева было отмечено даже в отрицательных рецензиях на книгу, в частности, в статье А. В. Дружинина (см.: Б-ка Чт, 1859, т. 11, с. 1–14). Рецензия Дружинина встретила достойную отповедь в статьях: А. И. Герцена «Библиотека, дочь Сенковского» («Колокол») и К. Н. Леонтьева «За Марко Вовчка» (Отеч Зап, 1859, № 12, с. 112–120).
Тургеневский перевод произведений Марка Вовчка лег в основу последующих русских изданий.
<Предисловие к французскому переводу «Драматических произведений Александра Пушкина»>*
Печатается по тексту первой публикации: Poèmes dramatiques d’Alexandre Pouchkine. Traduits du russe par Ivan Tourguéneff et Louis Viardot. Paris, 1862, p. 1–7. В русском переводе впервые опубликовано Н. О. Лернером: Красная газета, вечерний выпуск (1926, № 2, 3 января).
В собрание сочинений впервые включено в изд.: Т, ПСС и П, Сочинения, т. XV, с. 81.
Автограф неизвестен.
Предисловие предпослано прозаическим переводам на французский язык драматических произведений Пушкина, выполненным Тургеневым при участии Луи Виардо и изданным отдельной книгой. В книгу вошли: «Борис Годунов», «Скупой рыцарь», «Моцарт и Сальери», «Русалка» и «Каменный гость»[222].
В конце апреля 1860 г. Тургенев прочитал в Петербурге две публичные лекции о Пушкине (см. о них наст. изд., т. 11). Эти лекции не были напечатаны, но материал их частично вошел впоследствии в «Воспоминания о Белинском» (наст. изд., т. 11), а некоторые страницы Тургенев использовал для комментируемого предисловия (см.: Т, Сочинения, т. 12, с. 563). Предисловие адресовано к французским читателям, что и определило его содержание.
В годы жизни за границей Тургенев был одним из самых деятельных и неутомимых популяризаторов Пушкина среди писателей Западной Европы (см. об этом: Алексеев, с. 60). Одним из них он читал произведения поэта в подлиннике и тут же бегло переводил их, другим рассказывал о Пушкине, толковал его произведения, оказывал помощь при его изучении. Так, например, к 1860–1861 гг. относятся несколько писем П. Мериме к Тургеневу, посвященных в основном вопросам, связанным с переводом на французский язык произведений Пушкина (см.: Parturier M. Une amitié littéraire. Prosper Mérimée et Ivan Tourguéniev. Paris, 1952, p. 62, 63–66, 67, 69–71). Можно предполагать, что Тургенев рассматривал свою помощь Мериме в восприятии и истолковании творчества Пушкина не только как личную дружескую услугу, но и как часть своей широко задуманной программы популяризации за рубежом наследия великого русского поэта.
Сведения о том приеме, который был оказан во Франции сборнику переводов драматургии Пушкина, были тогда же помещены в русской печати. Так, Н. В. Щербань в письме «Из Парижа» сообщал, что «перевод драматических поэм Пушкина, принадлежащий перу гг. Тургенева и Виардо <…> имел успех, после которого имя Пушкина, до сих пор звучавшее для Франции совершенно чуждо, стало ей вполне знакомым, а его произведения, известные публике лишь платонически, прочитаны каждым образованным французом. Издание сразу вошло в библиотеки <…> вызвало статьи в уважаемых критических органах, подняло всеобщий говор. Этого мало, оно возбудило в публике желание узнать еще ближе, русского поэта» (Рус Вестн, 1862, ноябрь. Современная Летопись, № 48, с. 8). Щербаню вторил корреспондент «Современного слова» (1862, № 155, 9 декабря): «Если существует совершенство в человеческих делах, то мы можем утвердительно сказать, что перевод этот совершенен, в нем сохранены все красоты подлинника». Несколько более сдержанным был отзыв, появившийся в 1864 г. и «Еженедельном прибавлении к „Русскому инвалиду“» (№ 40, 9 ноября) и представляющий собою пересказ статьи A. Claveau, помещенной в «Journal des Débats» (1864, 13 и 14 октября). В нем отмечалось, что «нелегкая задача», которую поставили перед собой переводчики драм Пушкина, была разрешена ими «довольно удачно», особенно если иметь в виду, что «французская проза представляла немало трудностей при передаче красот пушкинского стиха». Рецензии более позднего времени носили в основном критический характер (см.: Орл сб, 1960, с. 152).
…незадолго до того он написал — я могу творить». — Тургенев, очевидно, по памяти и потому не совсем точно цитирует фразу из письма Пушкина к Н. Н. Раевскому-сыну от второй половины июля 1825 г. (Пушкин, т. 13, № 193). Точный текст: «Je sens que mon âme s’est tout-à-fait développée — je puis créer» («Чувствую, что духовные силы мои достигли полного развития — я могу творить»). О происхождении ошибки Тургенева, считавшего, что Пушкин написал это незадолго до смерти, см. подробно в примеч. Н. В. Измайлова к <Речи по поводу открытия памятника А. С. Пушкину в Москве> — наст. изд., т. 12.
…в одном возрасте с Рафаэлем и Моцартом… — Рафаэль Санти (1483–1520) прожил 37 лет, В. А. Моцарт (1756–1791) — 35.
…мы сами попытались перевести на французский язык — «Капитанская дочка». — Тургенев имеет в виду издание, вышедшее впервые в Париже в 1853 г.: «La Fille du capitaine» par Alexandre Pouchkine. Roman traduit du russe par Louis Viardot. Paris: Hachette et C-ie, 1853. Переиздания (при жизни Тургенева): 1854, 1866, 1869, 1871, 1873, 1876, 1879 гг. (см.: Пушкин А. С. Капитанская дочка. Серия «Литературные памятники». М.: Наука, 1964, с. 274).
Пушкин никогда ничего не писал для сцены — прежде всего, «Борис Годунов». — Ошибочное мнение о несценичности «Бориса Годунова» и о том, что Пушкин писал его не для сцены, неоднократно высказывалось как современной Пушкину критикой (В. Г. Белинский, Н. А. Полевой, Н. И. Надеждин), так и позднее, о чем было известно Тургеневу. В действительности же Пушкин желал увидеть свою трагедию поставленной на сцене, о чем свидетельствуют и наброски предисловия к трагедии (см.: Пушкин, т. 11, с. 141) и то, что поэт через П. А. Катенина думал поручить А. М. Колосовой роль Марины Мнишек (см. письмо П. А. Катенина к Пушкину от 6 июня 1826 г. — Пушкин, т. 13, с. 282).
Драма «Борис Годунов» была написана в 1825 г. и, немного спустя, издана. — В действительности «Борис Годунов» был полностью напечатан лишь в 1831 г.
…«Моцарт и Сальери» и «Русалка» также были опубликованы при жизни Пушкина. — «Моцарт и Сальери» был напечатан впервые в альманахе «Северные цветы на 1832 год», а «Русалка» появилась в печати только после смерти Пушкина (Совр, 1837, т. 6).
…«Скупой рыцарь» — лишь в его посмертных сочинениях. — «Скупой рыцарь» впервые был напечатан самим Пушкиным в 1 томе «Современника» за 1836 г.
Что касается до драмы «Каменный гость» — ни с своим замыслом. — «Каменный гость» впервые был напечатан в сборнике «Сто русских литераторов. Том первый». СПб., 1839. Утверждение Тургенева, что «Каменный гость» не был известен друзьям Пушкина, неточно: о драме знали и ее читали Плетнев, Вяземский, Жуковский (см.: Пушкин, т. 14, с. 133 и 203; Вяземский П. А. Записные книжки (1813–1848). Серия «Литературные памятники». М.: АН СССР, 1963, с. 208). Из перечисленных Тургеневым произведений западноевропейской литературы для Пушкина наибольшее значение имели в качестве источников пьеса Мольера «Дон-Жуан» и опера Моцарта под тем же названием.
…по испанскому выражению, смело хватает быка за рога. — В речи по поводу открытия памятника А. С. Пушкину в Москве (см. т. 12) Тургенев отмечает, что это выражение характерно и для французского языка.
<Предисловие к «Дневнику девочки» С. Буткевич>*
Печатается по тексту первой публикации в книге С. М. Буткевич, напечатанной под псевдонимом: «Дневник девочки. Сочинение С. Буташевской, с предисловием И. С. Тургенева». СПб., 1862, с. 1–3. Второе и третье издания этой книги вышли в 1881 и 1897 гг. с измененным титулом под настоящей фамилией автора: С. Буткевич.
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. 12, с. 277–278.
Автограф неизвестен.
В конце мая (30 или 31 ст. ст.) 1862 г. Тургенев обратился к владельцу книжного магазина в Петербурге, пользовавшемуся издательскими правами, Н. А. Серно-Соловьевичу (одному из организаторов тайного общества «Земля и воля») с предложением издать сочинение, написанное одной его знакомой и предназначенное для детей (см. также письма Тургенева к М. А. Маркович от 4 (16) июня и 15 (27) августа 1862 г.). Серно-Соловьевич согласился, и Тургенев написал предисловие к книге.
Позднее, 22 марта (3 апреля) 1863 г., Тургенев на обращенный к нему вопрос Сенатской следственной комиссии об отношениях его с Н. А. Серно-Соловьевичем показал: «С г. Серно-Соловьевичем я <…> не был знаком лично и обратился к нему как книгопродавцу и издателю. Одна знакомая мне дама поручила мне продать рукопись сочиненной ею детской книжки под заглавием „Дневник девочки“. Г-н Серно-Соловьевич, к которому я пришел после отказа двух или трех других книгопродавцев, купил у меня эту рукопись и напечатал ее впоследствии вместе с моим предисловием».
Сохранилась копия перлюстрированного письма С. М. Буткевич к И. С. Тургеневу от 1 ноября 1862 г. из Женевы, из которого видно, что автор «Дневника девочки» была осведомлена о том, что публикация книги через Серно-Соловьевича была связана для Тургенева с некоторым риском: «Как Вам не наскучило, — писала она, — хлопотать обо мне, милый, дорогой мой Ив<ан> Сер<геевич>. Не хочу переводить на заразу благодарности то, что есть для Вас в душе моей и что бы, впрочем, хотела, чтобы Вы знали, но только так, как-нибудь нечаянно… Но Вы и без того можете обойтись. Не правда ль? А потому предоставляю Вам свободу делать мне добро, сколько Вам угодно, — а я свое выдержу в смысле той благодарности — ни гу-гу! Мне писали из Петербурга, что Вы будете в Женеве? Было бы просто прелесть, если бы это случилось. Как бы я наговорилась с Вами, а лучше сказать, наслушалась бы Вас и пр. пр.» (Лобач-Жученко Б. Б. Тургенев и М. А. Маркович. — Т сб, вып. 5, с. 376).
Сформулированные Тургеневым в его небольшом предисловии требования к детской литературе перекликаются с педагогическими и эстетическими взглядами Белинского (ср.: Белинский, т. 4, с. 89; т. 10, с. 139).
«Дневник девочки» С. Буткевич привлек значительное внимание критики. Этому особенно способствовала рекомендация Тургенева. Критики большей частью соглашались или спорили с оценкой книги, данной в предисловии.
Рецензент «Отечественных записок», возражая Тургеневу, находил, что замысел книги не соответствует исполнению, так как «способ изложения» в ней «отвлеченный и скучный для ребенка», характерный для Буткевич прием олицетворения предметов предупреждает «процесс <…> воображения у ребенка», мотивы приключений самой девочки «сентиментальны и лишены всякого движения» (Отеч Зап, 1862, № 12, с. 187–191). «Отзыв г. Тургенева, — по мнению рецензента, — не более, как любезность светского человека» (там же, с. 191). Подобные же суждения были высказаны в библиографическом обозрении «Книжного вестника» (1862, № 23, с. 471).
Положительно отозвался о «Дневнике девочки» и солидаризировался с Тургеневым библиограф «Учителя» Е. Кемниц. Отметив такие особенности книги, как описание «в форме разговора <…> самых простых ежедневных явлений и предметов природы», благородную простоту рассказа, «сквозь которую слышится высокое нравственное чувство», Кемниц сослался на предисловие Тургенева (Учитель, 1863, № 17).
В 1880–1882 гг., в связи с выходом в свет второго издания книги (на титульном листе: 1881 г.; дата цензурного разрешения — 10 мая 1880 г.), появилось еще несколько откликов. Отрицательную оценку второе издание книги получило в газетах «Россия» (1880, № 30, 15 октября) и «Русь» (1880, № 3, 29 ноября), а также в «Педагогическом сборнике» (1882, вып. 4, с. 602–603).
Рецензент «Женского обозрения» Е. С. отметил, что предисловие Тургенева — «отличная критическая мерка» для 1860-х годов, когда оно было написано к 1-му изданию, но что в 1880-е годы более четко определилось уже новое, реалистическое направление в детской литературе, чуждое «всякой фальши, как и всякой шаблонной морали», и «Дневник девочки», «хотя и придерживается этого же пути, но стоит на низших ступенях его» (Женское обозрение, 1881, № 4, с. 248–249).
В «Русском курьере» автор заметки о книге Буткевич, В. А., писал о предисловии Тургенева: «Независимо от того, что подобное предисловие как нельзя более служит ручательством за хорошие достоинства книги, оно в высшей степени интересно по тем взглядам, которые вообще высказывает несомненно авторитетный голос относительно детских книг». Процитировав основные положения Тургенева, В. А. напоминал о них «многочисленным охотникам писать книги для детей, охотникам, подобным Авенариусу или Смирнову». Разбор «Дневника девочки» сопровождался выводом: «Что касается г-жи Буткевич, то мы можем смело сказать, что ее книга вполне заслуживает как лестного предисловия известного писателя, так и внимания публики» (Русский курьер, 1881, № 54, 25 февраля).
<Предисловие к французскому переводу поэмы М.Ю. Лермонтова «Мцыри»>*
Печатается по тексту первой публикации: Revue moderne, 1865, 1 juillet, t. 34, p. 31.
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. 12, с. 279.
Автограф неизвестен.
Предисловие было напечатано перед французским прозаическим переводом поэмы «Мцыри», выполненным Тургеневым. Перевод Тургенева был первым переводом «Мцыри», появившимся во Франции, хотя на французский язык поэма была переведена уже в 1862 году Анри Ришаром и напечатана в Швейцарии (Bibliothèque universelle et Revue suisse, 67-e année, nouvelle période, t. 13. Genève, 1862).
Об отношении Тургенева к творчеству Лермонтова см.: Назарова Л. Н. Тургенев и Лермонтов. — В сб.: Лермонтов и литература народов Советского Союза. Ереван, 1974, с. 129–147.
Стр. 342. …он издал — здесь читателям. — Поэма «Мцыри» впервые была напечатана в сб.: Стихотворения М. Лермонтова. СПб., 1840.
Небольшая поэма — в стену своей темницы. — Эта оценка поэтического своеобразия «Мцыри» близка к оценке Белинского, данной в статье «Стихотворения М. Лермонтова» (см.: Белинский, т. 4, с. 543).
Г-н Мериме — нашу благодарность. — В письмах Мериме к Тургеневу нет упоминаний о переводе «Мцыри» и о совместной работе над ним писателей; письма Тургенева к Мериме полностью утрачены. В первой публикации перевод был напечатан за подписью Тургенева, хотя там же, на титульном листе, стояли два имени: Тургенев и Мериме.
<Предисловие к изданию сочинений 1865 г.>*
Печатается по тексту первой публикации: Т, Соч, 1865, ч. 1, вкладной лист. В позднейшие прижизненные издания не входило.
В посмертные собрания сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. 12, с. 278.
Автограф неизвестен.
В начале 1864 г. выяснилось, что вышедшее в 1860–1861 годах четырехтомное собрание сочинений Тургенева раскуплено; в связи с этим возникла необходимость нового издания.
Собрание сочинений 1865 г. Тургенев дополнил произведениями, написанными им после выхода в свет предыдущего издания (1860–1861 гг.). Это: роман «Отцы и дети», напечатанный в «Русском вестнике» (1862, № 2) и отдельным изданием (1862), «Призраки», появившиеся в 1864 г. в журнале Достоевского «Эпоха» (№ 1–2), и нигде еще не печатавшийся отрывок «Довольно».
Пьеса «Завтрак у предводителя», впервые напечатанная Тургеневым в этом издании в составе собрания сочинений, была написана в 1849 г. и тогда же запрещена цензурой. В 1856 г. Тургенев опубликовал в «Современнике» (№ 8) вторую редакцию пьесы, приспособленную к требованиям цензуры. Готовя «Завтрак у предводителя» для издания 1865 г., писатель подверг текст пьесы значительной литературно-стилистической правке (см.: наст. изд., т. 2, с. 622).
Из произведений, к тому времени уже написанных и опубликованных, Тургенев по-прежнему не включил в собрание сочинений драматический очерк «Неосторожность» (Отеч Зап, 1843, № 10), поэму «Параша» (отдельное издание 1843 г.) и речь «Гамлет и Дон-Кихот» (Совр, 1860, № 1), что с сожалением было отмечено критикой (см.: Книжный вестник, 1865, № 12, с. 237).
Появление нового издания сочинений Тургенева 1865 г. было встречено рядом рецензий[223].
Предисловие <к переводу «Волшебных сказок» Шарля Перро>*
Печатается по тексту первой публикации: Волшебные сказки Перро, перевод с французского Ивана Тургенева. СПб., 1866, вкладной лист.
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. 12, с. 280–281.
Черновой автограф хранится в Bibl Nat, Slave 74, описание см.: Mazon, p. 67; микрофильм — ИРЛИ.
В 1862 г. парижский издатель Ж. Этцель (J. Hetzel) выпустил издание сказок Перро с иллюстрациями Гюстава Доре. Тогда же он обратился к Тургеневу с предложением перевести сказки Перро на русский язык и написать к ним предисловие, обращенное к русским читателям. Книгу взялся издать петербургский книгопродавец М. О. Вольф. «Спешу сообщить вам, — писал 9 (21) июля 1862 г. Тургенев Ж. Этцелю, — что с большим удовольствием принимаю ваше предложение: переводить Перро — это подлинно счастливый случай, и вы можете уведомить г. Вольфа, что я за это берусь». В том же письме Тургенев обещал закончить работу к осени 1862 г.; однако и через три года, в феврале 1865 г., перевод еще не был готов. Нарушив все сроки, Тургенев вынужден был обратиться за помощью к другим лицам. В результате писатель перевел сам только «Волшебниц» («Les Fées») и «Синюю бороду» («La Barbe-bleu»). В парижском архиве Тургенева хранятся черновики переводов этих двух сказок (см.: Mazon, p. 67). Остальные семь сказок (из девяти вошедших в книгу) были переведены Н. В. Щербанем (см.: Рус Вестн, 1890, № 8, с. 18–24) при участии Н. Н. Рашет, о чем Тургенев ей напомнил в письме от 23 августа (4 сентября) 1866 г.
За недостатком времени Тургенев не смог отредактировать переводы, сделанные другими участниками издания, о чем писал 16 (28) марта 1867 г. И. П. Борисову, сообщившему о стилистических погрешностях, вкравшихся в текст сказок и замеченных А. А. Фетом.
«Дети — им нужно». — Перевод фразы из предисловия Ж. Этцеля (см.: Les Contes de Perrault. Dessins par Gustave Doré, Préface par P.-J. Stahl. Paris, 1862, p. XI).
…умер там же в 1697. — Тургенев ошибается, Шарль Перро (Perrault), французский поэт и критик, член Французской академии, умер в 1703 г.
…В 1693 году — первое издание своих сказок… — Первый сборник сказок Шарля Перро «Сказки моей матушки Гусыни, или Истории и сказки былых времен с поучениями» вышли в свет в 1697 году.
…смешивать с его братом… — Клод Перро (ок. 1613–1688) французский архитектор, врач по образованию, занимался математикой, физикой и археологией. По его проекту построены парадный, украшенный парными коринфскими колоннами, восточный и более скромный южный фасады Лувра (1667–1674).
Предисловие <к переводу романа Максима Дюкана «Утраченные силы»>*
Печатается по тексту первой публикации: Собрание иностранных романов, повестей и рассказов в переводе на русский язык, издаваемое Е. Н. Ахматовой. СПб., 1868. Т. 1, с. 5–11.
В собрание сочинений впервые включено в изданий: Т, Сочинения, т. 12, с. 282–286.
Черновой автограф хранится в Bibl Nat, Slave 75; описание см.: Mazon, p. 71; фотокопия — ИРЛИ, Р. I, оп. 29, № 328.
Осенью 1866 г. на страницах парижского журнала «Revue Naionale» появился новый роман французского писателя Максима Дюкана (1822–1894) «Утраченные силы» («Les Forces perdues»). В середине марта 1867 г. роман вышел отдельно, а вскоре после этого Дюкан обратился к Тургеневу, находившемуся тогда на родине, с письмом (до нас не дошедшим), в котором просил его порекомендовать «Утраченные силы» для перевода и издания на русском языке. Тургенев откликнулся на просьбу Дюкана, но выполнил ее, по-видимому, только в середине апреля н. ст. того же года, когда он побывал в Петербурге: именно там выходило «Собрание иностранных романов, повестей и рассказов», куда он предназначал роман Дюкана. Тогда же, в ответ на предложение издательницы «Собрания» Е. Н. Ахматовой, Тургенев обещал написать к русскому изданию «Утраченных сил» специальное предисловие. Возвратившись в Баден-Баден, он известил Дюкана (в письме от 17 (29) апреля 1867 г.) о результатах своих хлопот и сообщил, что предисловие «должно быть готово к 1 июня».
В действительности оно было написано полностью лишь к середине октября н. ст. и 7 (19) октября 1867 г. отправлено П. В. Анненкову вместе с письмом, в котором, между прочим, говорилось: «…предисловие окончено мною только теперь (Дюкану я, тайно краснея, сказал, что давно его послал) и теперь препровождается к Вам <…>. Не теряйте, пожалуйста, времени и попросите г-жу Ахматову поспешить печатаньем, так как я здесь пропадаю от стыда перед Дюканом».
Изучение чернового автографа предисловия показывает, что на заключительном этапе работы в текст была внесена значительная правка. Так, в печатный текст не попала фраза, которой оканчивался биографический раздел предисловия: «Дюкан не только писатель — он человек в лучшем смысле этого слова — и это чувствуется в его произведениях». Характерно для работы над рукописью обширное дополнение, состоящее сплошь из названий «продуктов французской беллетристики». Первоначально Тургенев привел всего несколько случайных примеров, при обработке же, добиваясь наибольшего эффекта, вписал на полях не менее пятнадцати, причем работа над этим фрагментом не прекратилась и позднее: в окончательную редакцию не попали, например, такие названия, как «Bonjour et bonsoir» (роман Л. Лакруа, 1864) и «L’Homme à l’oreille cassée» (роман Э. Абу, 1862). Наконец, стремясь привлечь внимание читателей к роману Флобера «Госпожа Бовари» (1856), не имевшему в России успеха, Тургенев ввел лаконичный, но необычайно выразительный отзыв о нем: «бесспорно, самое замечательное произведение новейшей французской школы».
Говоря о «новейшей французской школе», Тургенев не имел в виду единого художественного направления. По всей вероятности, речь шла о реализме 1840-50-х годов, тенденции которого отчасти получили воплощение в знаменитом романе Флобера. К этому же течению Тургенев относил и роман Дюкана, хотя между «школой здравого смысла», к которой тот принадлежал, и позицией автора «Госпожи Бовари» было значительно меньше сходства, чем различий.
В представлении Тургенева, творчество этих писателей, столь несходных по художественным ориентациям и масштабам дарований, сближает одна общая черта, или точнее — тенденция. Это «объективность», по терминологии Тургенева — «жизненная правда». С этой точки зрения, едва ли не самым выдающимся среди писателей был для него Лев Толстой. Вообще твердая убежденность в том, что русская литература уже давно поднялась до уровня наиболее развитых европейских и обрела право на полную независимость, лежит в основе предисловия. Этой мыслью продиктована тургеневская критика французской беллетристики (и драматургии) эпохи Второй империи и его желание преградить им путь к русскому читателю. Однако и в данном случае достаточно отчетливо проявилось то глубокое сочувствие идее духовного общения народов, которое Тургенев пронес через всю свою жизнь: неприязненно-раздраженное отношение к французской литературе 1850-60-х годов в целом не помешало ему по достоинству оценить не только роман Флобера, но и новую книгу Дюкана. Рекомендуя «Утраченные силы» русским читателям, Тургенев руководствовался стремлением вводить в поле зрения своих соотечественников любой, пусть самый скромный, новый факт культурной жизни европейских стран, способный — так или иначе — принести им реальную пользу. Предисловие к «Утраченным силам» явилось началом деятельности Тургенева по ознакомлению русской читающей публики с современной французской литературой — с творчеством Флобера, Золя, Э. Гонкура, Доде, Л. Кладеля и других. Наибольшего размаха деятельность эта достигла уже после переселения писателя во Францию, в 1870-х годах.
…В. Гюго — головою вниз… — Тургенев имеет в виду поэтический сборник В. Гюго «Песни улиц и лесов» (1865), его роман «Труженики моря» (1866), а также его книгу «Вильям Шекспир» (1865), особенно главу V книги.
Абу и Фейдо — Фелье? — Эдмон Абу (1828–1885), Эрнест Фейдо (1821–1873), Октав Фелье (1821–1890) — французские романисты.
…Дюсис и Делилль — Парнаса… — Жан Франсуа Дюсис (1733–1816) и Жак Делилль (1738–1813) — французские писатели-классики; период их наибольшей известности в России — первая четверть XIX века.
…«Фанни — издателя… — Нашумевшая повесть Э. Фейдо (1858); в русском переводе издана в 1870 г.
…все эти «Griffes roses» — «Le nez d’un notaire»… — Тургенев приводит, иногда неточно, названия романов следующих авторов: А. Рено («La Griffe rose», 1862), А. де Кока («L’amour et le diable», 1858), П. Феваля («Le fils du diable», 1847 и «Le tueur de tigres», 1854), А. Роллана («Le fils de Tantale», 1863), А. Ннколя («Le tueur de mouches», 1861), Г. Шодена («Palsambleu!», 1856), Э. де Лонле («Ce que vierge ne doit lire», 1867), А. де Понмартена («Entre chien et loup», 1866), графини Даш («La poudre et la neige», 1845), Э. Абу («Le nez d’un notaire», 1862) и других.
Мы уже не упоминаем о книжицах вроде мемуаров Терезы, Могадоры, Коры, Леотара… — Речь идет о «Mémoires de Thérèse écrits par elle-même» (Paris, 1865) и других сочинениях со сходными названиями (например, «Mémoires d’une femme de chambre», 1864; «Mémoires d’une honnête fille», 1865; «Mémoires d’une modiste», 1866; «Mémoires de Finette», 1867).
…в столице «Фигаро». — «Le Figaro» — бульварная газета, выходившая в Париже; основана в 1854 г. Вильмессаном.
Оффенбах Жак (1819–1880) — французский композитор, автор многочисленных оперетт; расцвет его деятельности приходится на эпоху Второй империи.
<Предисловие к немецкому переводу «Отцов и детей>»*
Печатается по тексту первой публикации: Väter und Söhne, von Ivan Turgenjew. Autorisierte Ausgabe mit einem Vorwort des Verfassers. Mitau: E. Behre’s Verlag, 1869.
В собрание сочинений включено впервые в издании: Т, ПСС и П, Сочинения, т. XV, с. 101 (в русском переводе приведено — не полностью — там же, т. VIII, с. 612).
Автограф неизвестен.
Немецкий перевод «Отцов и детей» был издан Э. Бере, годом раньше опубликовавшим в Митаве немецкое издание романа «Дым», о котором Тургенев отозвался резко отрицательно, назвав его «грандиознейшим, возмутительным по своей тупости свинством» (письмо к Л. Пичу от 15 (27) мая 1868 г.).
Дав разрешение Э. Бере на издание избранных сочинений, которое открывалось бы романом «Отцы и дети», и считая себя «слишком мало знакомым с немецкой стилистикой», Тургенев просил Л. Пича 3 (15) января 1869 г. взять на себя правку немецкого перевода.
Л. Пичу Тургенев предоставил не только полную свободу распоряжения переводом, но отдал ему на редакцию и свое предисловие. 12 (24) февраля 1869 г. Тургенев писал ему: «С предисловием дело обстоит так. Я обещал ему несколько строк, где я ручаюсь за перевод. Эти строки Вы найдете „ci-joints“; придайте им более немецкий вид и отправьте их с богом в Рудольштадт».
От высокой оценки перевода, данной в предисловии к немецкому изданию «Отцов и детей», Тургенев несколькими годами позже отказался. В письме от 11 (23) февраля 1873 г. он писал об этом Ю. Шмидту, прося пересмотреть перевод для готовившегося нового издания. «Несмотря на то, что я в предисловии с неслыханным энтузиазмом расхвалил перевод, в нем попадаются совершенно недопустимые неточности и сокращения».
Образчик старинного крючкотворства. Из письма к издателю <«Русского архива»>*
Печатается по тексту первой публикации: Рус Арх, 1870, № 1, с. 270, где помещено как предисловие к «Прошению секунд-майора Аленина» (Оленина) от 16 марта 1796 г. на имя правителя тамбовского наместничества генерал-майора С. В. Неклюдова.
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. 12, с. 287–288.
«Письмо к издателю» адресовано П. И. Бартеневу и входит в состав частного письма к нему Тургенева от 18 (30) ноября 1869 г.
Черновой автограф первоначальной редакции письма, обращенной к издателю «Московского сборника» И. С. Аксакову, хранится в ЦГАЛИ, ф. 509, оп. 1, № 13.
Подготовкой к печати «Образчика старинного крючкотворства» Тургенев занялся в конце 1851 — самом начале 1852 г. в связи с просьбой И. С. Аксакова прислать что-либо для издаваемого им совместно с К. С. Аксаковым в 1852 г. первого тома «Московского сборника» (см.: Рус Обозр, 1894, № 8, с. 458). В ответном письме к Аксакову от 4 (16) декабря 1851 г. Тургенев писал: «На днях Вы получите от меня копию с прошения из записной книжки моего деда». Высылая 31 декабря 1851 г. (12 января 1852 г.) И. С. Аксакову копию, Тургенев высказывал опасение, что цензура найдет эти документы слишком еще современными, и просил Аксакова сохранить их «как любопытный памятник недавней старины». На оборотной стороне копии прошения Оленина Тургенев набросал вчерне «Письмо к издателю» сборника, т. е. к И. С. Аксакову.
Однако ни это письмо, ни прошение Оленина в «Московском сборнике» напечатаны не были. 4 января ст. ст. 1852 г. И. С. Аксаков писал Тургеневу: «„Просьбы Оленина“ я получил. Все советуют напечатать, но все сомневаются, пропустит ли цензура. Если отдел смеси устроится, то я отдам их цензору. А в самом деле, какой замечательный язык в этих „просьбах“!» (Рус Обозр, 1894, № 8, с. 461). Отдел «Смесь» в сборнике не сформировался (см.: Московский сборник, 1852, т. 1) и вследствие этого, по-видимому, остались неопубликованными и «Просьбы Оленина».
В середине 1860-х годов Тургенев давал тетрадь с тремя «просьбами» Оленина Е. М. Феоктистову, который предполагал их использовать для задуманного им «археологического издания» (см. письмо Тургенева к Феоктистову от 7 (19) октября 1869 г.). Издание это осуществлено не было.
18 (30) ноября 1869 г. Тургенев отправил Бартеневу вторую, на его взгляд наиболее замечательную, «просьбу» Оленина с примечанием, что он в копии «сохранил довольно правильное правописание подлинника». Заглавие «Образчик старинного крючкотворства» было, по-видимому, предложено Бартеневым, так как 6 (18) декабря 1869 г. Тургенев писал ему: «Заглавие присланных мною Вам просьб совершенно уместно».
…пожара нашего деревенского дома (в 1840 году)… — Большая часть дома в Спасском-Лутовинове сгорела 1 (13) мая 1839 г. В письме к сыну В. П. Тургенева сообщала: «Дом спасский сгорел и обрушился» (см.: Богданов Б. Спасское-Лутовиново. Гос. музей-усадьба И. С. Тургенева. Путеводитель. Тула, 1977, с. 40).
…известных прошений (как-то Искры, Румянцова) на высочайшее имя… — Искра Иван Иванович (ум. в 1708 г.) — полтавский полковник. Совместно с Кочубеем донес Петру I об измене Мазепы. Под пытками был вынужден признать якобы ложность доноса и казнен. Изображен в «Полтаве» Пушкина.
Содержание доноса излагалось неоднократно. Вот образец слога доноса Искры, записанного ахтырским полковником Ф. Осиновым: Мазепа «в большее же еще смущение народы расславил, будто бы государь все козацкое войско хочет преобразить в солдатское строевое, и которое де так уже озлилось на монарха, что ждут только знаку от него, Мазепы, к бунту, а в то же время тайными подсылками к запорожцам внушает им, что государь, не любя их, решился жилище их Сечь разорить и всех их истребить, приготовляя их сим способом к своему намерению, пока, совокупяся с единомышленными своими и с польскими войсками, повелит им приниматься за оружие» (Голиков И. Дополнения к Деяниям Петра Великого. М., 1795. Том 15, с. 51).» Румянцев Александр Иванович (1680–1749) — граф, генерал-аншеф. Начал службу солдатом и благодаря расположению Петра I, у которого был денщиком, достиг высших чинов, отличившись в походах. Выполняя дипломатические поручения, участвовал в возвращении царевича Алексея в Россию. Позднее по проискам Бирона был сослан и лишен чинов; возвращен в 1735 г. Под прошением Румянцева «на высочайшее имя» Тургенев, вероятно, подразумевал письма А. И. Румянцева (совместно с П. А. Толстым) Петру I с известиями о царевиче Алексее, скорее даже составленное именно в «крючкотворном стиле» так называемое «мнимое письмо» его о деле царевича Алексея и его казни некоему значительному при Петре лицу Д. И. Титову. По словам первого публикатора этих документов, оно «распространялось в многочисленных списках» (см.: Устрялов Н. История царствования Петра Великого. СПб., 1859, т. 6, с. 392–395, 402–404, 405–406, 416–418, 619–628).
…прадед мой вписал в свою тетрадку три просьбы некоего секунд-майора Аленина. — В черновом автографе первоначальной редакции письма (см. наст. том, Приложения, с. 384) речь идет о деде Тургенева. Однако дед писателя — Лутовинов Петр Иванович (род. в 1743 г.) — умер в 1787 г. А прадед — Лутовинов Иван Андреевич (род. в 1707 г.) — скончался незадолго до 1787 г. (см.: Гутьяр, с. 13; Чернов Н. Лутовиновская старина. — Литературная газета, 1968, № 35, 28 августа). Таким образом, указывает И. М. Чернов в статье «Из разысканий о Тургеневе», тетрадка с прошением Аленина, датированным 1796 г., не могла принадлежать ни деду, ни прадеду Тургенева — их в то время уже не было в живых. По предположению этого исследователя, владельцем тетрадки мог быть подпоручик Иван Соколов — «многолетний ходатай по делам И. И. Лутовинова» (см. в сб.: Тургенев и его современники. Л., 1977, с. 218–220), или тетрадка принадлежала И. И. Лутовинову (1753–1813), дяде матери Тургенева, который, как правильно отмечает Н. М. Чернов, «вряд ли сам занимался сочинением прошений», но переписать их как любопытные документы своего времени мог, даже если копию с них для него снял кто-либо, кто часто бывал в приказных канцеляриях, подобно И. И. Соколову.
Особенно замечательна вторая нижеприводимая просьба, в которой проводится сравнение между тамбовским наместником и «нашим общим праотцем Адамом». — Просьбы Оленина касались вопроса о неоплаченных ему капитаном Вышеславцовым векселях и взыскании с последнего долга из суммы его описанного имения. Объясняя задержку окончательного решения по делу происками секретаря тамбовского «правителя» Змиева, Оленин писая: «Ползет супостат в кабинет ваш! Шепчет чрез те же пути, как и древле: „Не бойся ничего! Сан твой для великолепия тебе дан; обрати монаршую доверенность на собственный прибыток, нарушай закон, гони правду; карай невинного, угнетай справедливого, покровительствуй плутов, посылай меня почаще за контрибуциями в уезды; не запинайся и сам брать разными круглыми металлами, белыми, красными и синими бумажками, сервизами, перстнями, линейками, лошадьми, коровами и всякою мелкою рухлядью; заводи по городам свои трактиры, подряжай подушный провиант!“ И еще повторяет: „Не бойся, не бойся; у тебя подпора велика — родной брат обер-прокурор в Сенате“; и так всё всегда будет у нас гладко! Таковыми-то ядовитыми внушениями, питая в себе к Вашему превосходительству дьявольское коварство, ухитрится искушать вас дотоле, доколе уже постигнет вас равный с Адамом и Евою жребий…» (Рус Арх, 1870, № 1, с. 278–279). Таков один из образцов «ябеднического слога» Оленина, поразивший Тургенева, по формулировке в черновом варианте «письма», «смелостью и живостью оборотов и каким-то неподдельным и горячим красноречием».
<Предисловие к изданию сочинений 1874 г.>*
Печатается по тексту первой публикации: Т, Соч, 1874, ч. 1, вкладной лист. В позднейшие прижизненные издания не входило.
В посмертные собрания сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. 12, с. 288–289.
Автограф неизвестен.
21 февраля (5 марта) 1873 г. Тургенев обратился к брату, Н. С. Тургеневу, с просьбой поручить издателю Ф. И. Салаеву выслать ему в Баден-Баден полный экземпляр его сочинений, изданных в 1868–1871 гг., чтобы начать подготовку нового собрания сочинений.
В мае 1874 г. подготовительная работа была завершена, и Тургенев написал предисловие к новому изданию. В конце того же года все восемь частей собрания сочинений были напечатаны, и оно поступило в продажу.
Тургенев остался недоволен этим изданием. В письме к Н. С. Тургеневу от 6 (18) ноября 1874 г. он писал: «Что касается до Салаева и его оправданий, то они не имеют смысла: я не думал требовать аккуратности, как от логарифмических таблиц; я желал (и мое желание было очень умеренное), чтобы новое издание, сделанное с печатного, было бы по крайней мере не хуже прежнего, самим Силаевым напечатанного. А вышло следующее: в старом издании было около 150 опечаток, а в новом с лишком 2000».
Выход в свет нового издания был замечен критикой. В рецензиях обсуждались главным образом произведения, впервые включенные писателем в собрание сочинений.
Обзор критических отзывов о повестях «Вешние воды» и «Лунин и Бабурин» см. в наст. изд., т. 8, с. 508–512; т. 9, с. 439–443, а об очерках «Конец Чертопханова», «Живые мощи» и «Стучит» — там же, т. 3, с. 505, 514, 516–517.
Стр. 353. …статья: «Семейство Аксаковых и славянофилы»… — Очерк о славянофилах был задуман Тургеневым еще в начале 1869 г. В парижском архиве писателя сохранился черновой отрывок без даты, который, вероятно, является началом статьи «Семейство Аксаковых и славянофилы» (см. наст. изд., т. 11). Автограф заканчивается ссылкой Тургенева: «См. продолжение на отд. листах». Несмотря на то, что, готовя последующие издания своих сочинений (1880 и 1883 годов), Тургенев неоднократно упоминал о намерении ввести в состав «Литературных и житейских воспоминаний» статью о славянофилах, в печати она не появилась. Не удалось обнаружить и «отд<ельные> листы» с продолжением публикующегося в т. 11 наст. изд. отрывка (см. примеч. там же).
<Предисловие к переводу книги Г. Гейне «Германия. Зимняя сказка»>*
Печатается по тексту первой публикации: Германия. Зимняя сказка Г. Гейне. Перевод Заезжего, просмотренный И. С. Тургеневым и исправленный по его замечаниям. Лейпциг, 1875 г.
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. 12, с. 289.
Черновой автограф хранится: Bibl Nat, Slave 74. Описание см.: Mazon, p. 68. Микрофильм — в ИРЛИ.
Перевод поэмы Г. Гейне «Deutschland. Ein Wintermärchen» (1844), выполненный в стихах В. М. Михайловым[224] (в издании псевдоним — «Заезжий»), стал известен Тургеневу в рукописи, полученной от самого переводчика весной 1873 г. Тургенев «два раза вместе с переводчиком прошел всю поэму от стиха до стиха, сверяя ее с подлинником», после чего 23 апреля (5 мая) 1873 г. рекомендовал перевод М. М. Стасюлевичу для напечатания в «Вестнике Европы». Вместе с тем, однако, Тургенев сознавал, что провести поэму Гейне через цензуру будет нелегко — если не невозможно. Когда Стасюлевич отказался от помещения перевода «Заезжего» в «Вестнике Европы», Михайлов стал готовить отдельное бесцензурное издание за границей, для которого Тургенев в ноябре — декабре ст. ст. 1874 г. и написал предисловие (см. письмо к П. В. Анненкову от 6 (18) ноября 1874 г.). Поэма Гейне была опубликована в 1875 г. в Лейпциге — городе, известном многими изданиями русских книг, которые по цензурным условиям нельзя было напечатать в России.
<Предисловие к французскому переводу повести Л.Н. Толстого «Два гусара»>*
Печатается по тексту первой публикации: Le Temps, 1875, № 5047, 10 février, p. 1; в русском переводе: Моск Вед, 1875, № 34, 5 (17) февраля.
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. 12, с. 289–290.
Автограф неизвестен.
Первая попытка Тургенева познакомить французского читателя с творчеством Толстого относится к 1857 году, когда у него возник план перевода «Детства» на французский язык (см. письмо к П. В. Анненкову от 3 (15) января 1857 г.).
12 января н. ст. 1874 г. Тургенев просил Фета получить у Толстого разрешение на право перевода его повестей на французский язык, а 24 апреля (6 мая) сообщал ему: «„Три смерти“ на днях появятся в „Temps“, а к зиме приготовлены „Казаки“ и „Два гусара“». «Три смерти» и «Казаки» в печати тогда не появились, а в начале 1875 г., вместе с письмом от 29 января (10 февраля) — 18 февраля (2 марта), Тургенев послал Толстому номер «Le Temps» с публикацией французского перевода «Двух гусаров» и письмо от третьего лица с просьбой сообщить о получении перевода.
Написав предисловие к переводу «Двух гусаров», Тургенев принял участие в его редактировании: перевод, выполненный Шарлем Роллина́, Тургенева не удовлетворял (см.: Алексеев, с. 63–76).
Автор рассказа — нашего великого поэта. — О преемственности творчества Толстого от традиций «гоголевского» направления Тургенев писал И. Ф. Миницкому еще 1 (13) ноября 1854 г. в связи с появлением «Отрочества». Возвращение Тургенева к этой теме в 1874 г. свидетельствовало о том основополагающем значении, которое он придавал творчеству Гоголя и писателей «натуральной школы» в общественно-литературной и идейной жизни России.
…появились военные рассказы… — Имеются в виду рассказы «Набег», «Рубка леса» и севастопольские рассказы, напечатанные в журнале «Современник» в 1853–1856 годах.
…одна из них — «Казаки», представляет самую живую и самую верную картину Кавказа и его жителей. — Тургенев считал «Казаков» «лучшей повестью», написанной на русском языке. О его длительных и активных попытках ознакомить с этим произведением французских читателей см. письма к А. А. Фету от 3 (15) марта 1874 г. и к Л. Н. Толстому от 1 (13) октября 1878 г.; Алексеев, с. 73–74.
…новый большой роман… — Имеется в виду «Анна Каренина».
<Предисловие к французскому переводу стихотворений Пушкина>*
Печатается по воспроизведению текста первой публикации (La République des Lettres, 1876, Janvier, p. 36) в кн.: Meyniеux André. Trois stylistes, Traducteurs de Pouchkine. Mérimée, Tourgnénev, Flaubert. Paris, 1962, p. 27.
В собрание сочинений включено в изд.: Т, ПСС и П, Сочинения, т. XV, с. 109.
Беловой автограф хранится в Bibl Nat, Slave 78. Описан и опубликован: Mazon, p. 97.
Предисловие Тургенева предшествует публикации прозаических переводов на французский язык четырех стихотворений Пушкина: «Поэту» — 1830, «Пророк» — 1826, «Анчар»[225] — 1828, «Опричник» — 1827. Помета после текста стихотворений: «Trad<ucteur> Ivan Tourguéneff» («Переводчик Иван Тургенев»).
Переводы стихотворений Пушкина, выполненные Тургеневым, были просмотрены Г. Флобером, внесшим ряд поправок стилистического рода, по большей части принятых Тургеневым. Анализ их совместной работы, в сопоставлении ее с предшествующими переводами «Анчара», «Пророка» и «Опричника» П. Мериме, см. в указ. книге André Meynieux. Рассказ Э. Золя о том, что он видел у Флобера Тургенева, «занятого несколько вечеров подряд переводом нескольких стихотворений Учителя», передает И. Я. Павловский. «Флобер, — продолжает он рассказ Золя, — пересмотрел эти переводы, нанес последние завершающие штрихи, и они были напечатаны в „La République des Lettres“, любопытном журнале, комплекты которого теперь очень редки» (Pavlovsky Isaac. Souvenirs sur Tourguéneff. Paris, 1887, p. 154).
О «небольшом журнальчике», в котором появились переводы, Тургенев говорит в письме к М. М. Стасюлевичу от 29 марта (10 апреля) 1877 г.: «…этот журнальчик даже здесь не читают — а в России он, чай, совершенно безвестен» (см. также: Алексеев, с. 50). Публикация Тургенева прошла в России незамеченной.
…и если бы смерть не настигла — готовой к творчеству… — См. наст. том, с. 335 и примечание к ней.
Предисловие <к переводу «Очерков и рассказов» Леона Кладеля>*
Печатается по тексту первой публикации: Кладель Леон. Очерки и рассказы из жизни простого народа. Перевод с франц. А. Успенской с отзывом И. С. Тургенева. СПб., 1877, с. I–III.
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. 12, с. 291–292.
Автограф неизвестен.
8 июня 1875 г. Гл. И. Успенский, приехавший в декабре 1874 г. в Париж, писал оттуда А. В. Каменскому, возглавлявшему журнал «Библиотека дешевая общедоступная»: «…относит<ельно> переводного отдела с фран<цузского>, будьте сов<ершенно> уверены, что получите лучшее, что есть. Тургенев дал мне слово указывать всё, что есть замечательного» (Успенский, т. 13, с. 163). По всей вероятности, именно Тургенев рекомендовал А. В. Успенской обратиться к произведениям Л. Кладеля для перевода их на русский язык. В 1875 г. ее переводы рассказов Кладеля «Нази», «Три брата», «Дровосек» появились в печати[226]. По-видимому, по просьбе Успенской Тургенев написал и предисловие к задуманному его сборнику этих переводов. Предисловие Тургенева появилось со следующим примечанием А. В. Успенской: «Считаю нужным упомянуть, что Ив. С. Тургенев читал переводы не всех помещенных в этой книге очерков Кладеля. Рассказы „Монтобан“, „Тряпичник“, „Брат и сестра“ и „Сержант“ переведены мною уже после тех рассказов („Атлет“, „Дровосек“, „Нази“ и „Три брата“), по поводу перевода которых И. С. написал свой снисходительный отзыв»[227].
Предисловие Тургенева было написано не позднее июня 1876 г., что следует из сообщения в письме Гл. Успенского от мая — июня этого года к А. В. Каменскому: «Тургенев написал уже предисловие к рассказам Кладеля…» (Успенский, т. 13, с. 195). Начались поиски издателя для этого сборника, в результате которых Успенские передали его петербургскому книгопродавцу и издателю Н. П. Карбасникову (см. там же, с. 197, 200, 205, 206, 208).
Леон Кладель (1835–1892) — один из выдающихся представителей революционной литературы Франции 1860-80-х годов, автор нескольких социальных романов, множества повестей и рассказов, драм и стихотворений[228]. Активный участник Парижской Коммуны, он лишь случайно избежал расправы со стороны версальцев. Его творчество, несомненно, отвечало общественно-политическим симпатиям Успенских и интересу Тургенева к революционно-демократическим движениям в России и Западной Европе.
Рекомендуя русскому читателю рассказы Кладеля, Тургенев подчеркнул реализм и демократизм его творчества. Глубокое сочувствие, которым пронизано изображение простого люда Франции в произведениях Кладеля, делало его близким создателю «Записок охотника». Сближало писателей и резко враждебное отношение обоих к империи Наполеона III.
Сборник рассказов Кладеля в переводе А. В. Успенской с предисловием Тургенева был переиздан в 1895 г. Предисловие Тургенева, по утверждению В. А. Гальперина, было «единственной полностью положительной, глубокой и справедливой в своей спокойной объективности оценкой творчества Кладеля, которой он удостоился при жизни» (см. указ. выше работу В. Гальперина, с. 160).
Стр. 358. Л. Кладель, происхождение — близко стоящий к народу… — Л. Кладель был сыном шорника.
Предисловие к очерку Н.В. Гаспарини «Фиорио>»*
Печатается по тексту первой публикации: Северный вестник (газета), 1877, № 38, 7 июня, где помещено в виде предисловия к очерку: «Фиорио. (Очерк из северо-итальянской жизни)» Н. Г…рини.
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. 12, с. 292.
Автограф неизвестен.
Редактором газеты «Северный вестник» в это время был В. Л. Рычков.
Автор очерка — Надежда Валериановна Гаспарини, дочь итальянского генерала, участника наполеоновского похода в Россию. Попав в плен, он остался в России и, женившись впоследствии на дочери помещика Орловской губернии, стал соседом Тургенева по имению.
Очерк Гаспарини получил в печати отрицательную оценку, а то, что он был напечатан по рекомендации Тургенева, вызвало нарекания и на него самого (см.: Новое время, 1877, № 462, 12 (24) июня. Читатель <В. В. Стасов>. Рекомендации и рекомендатели; Голос, 1877, № 140, 1 (13) июля, Литературная летопись).
Новые письма А.С. Пушкина. От издателя*
Печатается по тексту первой публикации: ВЕ, 1878, № 1, с. 7–8.
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, ПСС, 1883, т. 1, с. 430–432.
Автографы — конспект и часть чернового текста — хранятся в Bibl Nat, Slave 77; описание см.: Mazon, p. 89; фотокопии — ИРЛИ, Р. I, оп. 29, № 225; беловой автограф — ЦГАЛИ, ф. 2681, оп. 1, ед. хр. 21.
Переговоры Тургенева с младшей дочерью Пушкина, гр. Н. А. Меренберг (1836–1913), о публикации находившихся в ее руках писем поэта к невесте, потом жене, Н. Н. Пушкиной, урожд. Гончаровой (1812–1863), начались весною 1876 г. (переписка их по этому вопросу не сохранилась и подробности неизвестны). 23 марта (4 апреля) 1876 г. Тургенев сообщил П. В. Анненкову, что получил от дочери Пушкина «большой пакет писем ее отца к ее матери». У Анненкова возникли сомнения, можно ли издать полностью тексты этих интимно-семейных писем. Сомнения эти разделял, ознакомившись с письмами, и Тургенев, предложивший их для публикации «Вестнику Европы»: «Они крайне любопытны, — писал он М. М. Стасюлевичу 8 (20) апреля, — но насколько удобны к печати — это другой вопрос. Надо было бы выкинуть самое интересное, ибо П<ушкин> не церемонился со своей женою — и высказывался очень резко насчет своих и ее родных, знакомых и т. д.». После долгих переговоров, затянувшихся из-за колебаний гр. Меренберг, а затем вследствие того, что Тургенев был занят завершением и печатанием романа «Новь», — тексты писем, отредактированные им, только в октябре 1877 г. поступили в набор. К началу ноября ст. ст. первые два листа корректуры, полученные из редакции «Вестника Европы», были прочтены Тургеневым (см. письма от 24 сентября (6 октября) и 2 (14) ноября 1877 г.). Письма его к Стасюлевичу от 15 (27) и 16 (28) ноября, а также сохранившиеся корректурные гранки текстов писем с его правкой (ИРЛИ, ф. 293, оп. 3, № 133) показывают, насколько внимательно отнесся Тургенев к своим обязанностям «издателя» (т. е. редактора) писем, выправляя орфографию и устраняя самые интимные детали, а также то, что могло вызвать цензурные затруднения (резкие упоминания о Николае I и т. п.). Тогда же, по просьбе Стасюлевича, было написано Тургеневым предисловие к письмам и отправлено ему в Петербург 21 ноября (3 декабря) 1877 г. Смысл предисловия он сам видел в том, чтобы объяснить значение писем для читателей, оправдать появление этих семейных документов в печати и устранить возможность кривотолков. «Вы, — писал он Стасюлевичу 24 ноября (6 декабря) 1877 г., — может быть найдете, что я слишком уже мало повымарал из пушкинских писем <<span class="spaced">…>. Но полагаю, что, вследствие объяснений и captatio benevolentiae[229] в предисловии, всё обойдется благополучно». В другом же письме (от 10 (22) декабря) он, выражая радость по поводу того, что редактор «Вестника Европы» доволен его предисловием, отмечал, что в нем он является «более дипломатом, чем литератором».
Первая часть писем Пушкина была напечатана в «Вестнике Европы», 1878, № 1, с. 11–46. За предисловием Тургенева следует здесь второе, редакционное предисловие, справочно-биографического характера. Вторая часть писем появилась в № 3 журнала, с. 5–38. При печатании Стасюлевич восстановил — полностью или частично — почти все пропуски в текстах, сделанные Тургеневым, на что последний жаловался П. В. Анненкову в письме от 9 (21) января 1878 г.
Несмотря на предисловие Тургенева, письма Пушкина были плохо поняты современниками и даже вызвали возмущение в кругах дворянских читателей. «Первая половина <писем>, — писал Тургенев Анненкову 7 (19) февраля 1878 г., — в публике не имела успеха. Письма, видишь, нашли слишком бесцеремонными и грубыми». Тургенев получил даже сообщение, что, как он писал Стасюлевичу 25 марта (6 апреля) 1878 г., «сыновья Пушкина нарочно едут в Париж, чтобы поколотить меня за издание писем их отца! Почему же меня — а не родную сестру, разрешившую печатание?..»
Отзывы критики на публикацию писем Пушкина были разноречивы и по большей части отрицательны (см.: Голос, 1878, № 40, 9 (21) февраля — статья Евг. Маркова; Новое время, 1878, № 674, 13 (25) января, и № 729, 10 (22) марта, — статьи В. П. Буренина). Резко отрицательный отзыв представителя демократической журналистики — Г. Е. Благосветлова содержится в его письме к А. П. Пятковскому от 2 марта 1878 г. (Рус Ст, 1915, № 3, с. 645); см. также: Пушкин. Письма. Л.; М., 1926. Т. 1, с. XII.
…Пушкин был не только самым талантливым, но и самым русским человеком своего времени… — Эту мысль Тургенев повторил и развил в речи о Пушкине 7 июня 1880 г. (см.: наст. изд., т. 12).
Vestigia semper adora. — Цитата из поэмы «Фиваида» (песнь XII, ст. 817) римского поэта I века н. э. Папиния Стация (см. то же в письме Тургенева к Стасюлевичу от 15 (27) марта 1874 г.).
<Предисловие и послесловие к к очерку И.Я. Павловского*
Печатается по тексту первой публикации: Le Temps, 1879, 12 и 25 Novembre. Перепечатано в русском переводе: Моск Вед, 1879, № 313, 9 декабря, без указания на то, что предисловие принадлежит Тургеневу: Рус Пропилеи, т. 3, М., 1916, с. 258–259 (без послесловия).
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. 12, с. 294–295 (без послесловия).
Автограф неизвестен.
Письмо Тургенева от 5 (17) октября 1879 г. редактору парижской газеты «Le Temps» французскому писателю Адриену Эбрару было помещено в качестве предисловия к очерку И. Я. Павловского «En cellule. Impressions d’un nihiliste» («В одиночном заключении. Впечатления нигилиста»), печатавшемуся в «Le Temps» с 12 по 25 ноября н. ст. 1879 г. Публикация очерка завершалась послесловием без подписи, принадлежность которого Тургеневу устанавливается на основании его письма к И. Я. Павловскому (см.: Русский курьер, 1884, № 224, 15 августа).
И. Я. Павловский (1853–1924), студент медико-хирургической академии, участник революционного движения, судился в 1875 г. по «делу 193-х» и содержался в предварительном заключении в течение двух лет, после чего был оправдан. В апреле 1878 г. вторично арестован и выслан под надзор в Архангельскую губернию, откуда бежал за границу и в эмиграции написал автобиографический очерк «В одиночном заключении», рукопись которого передал Тургеневу. По воспоминаниям самого Павловского, писатель ответил на очерк «восторженным отзывом» (Pavlovsky I. Souvenirs sur Tourguéneff. Paris, 1887, p. 121). По приезде Павловского в Париж в 1879 г. состоялось его личное знакомство с Тургеневым, происшедшее, вероятно, через П. Л. Лаврова (см.: Семенов Е. П. В стране изгнания. СПб., 1911, с. 93). Я. Батесен в своих «Воспоминаниях о Тургеневе» также упоминает о знакомстве Тургенева с Павловским: «Несколько раз я встречал в доме Тургенева молодых людей из России, которые более или менее прямо были связаны с нигилистским движением. Особенно запомнился мне молодой человек с необычайно растерянным лицом… Ужасные лишения, перенесенные им, почти полностью разрушили в нем все человеческое. Тургенев пытался вновь пробудить в нем интерес к жизни… Жизнь его была погублена, — он не знал, куда идти. Единственным его прибежищем стало общество нигилистов, с которыми ранее он не был связан. Каким-то образом он получил от них деньги на поездку в Париж, где и сделался одним из многих иждивенцев Тургенева. По просьбе последнего он начал писать рассказ о себе — просто для тренировки памяти, с тем чтобы вернуться к жизни. Когда этот человек закончил главу, то прочитал ее Тургеневу и получил советы и критические замечания. Именно в это время я вошел в кабинет ппсателя, и, когда молодой человек ушел, мне была поведана печальная история его загубленной жизни» (Батесен Я. Воспоминания о Тургеневе. Вступит. заметка, публикация и перевод В. Александрова. — Вопросы литературы, 1981, № 6, с. 194–195). Тургенев охарактеризовал очерк как «простой, весьма наивный и трогательный рассказ о содержании в тюрьме заключенного» (письмо к Я. П. Полонскому от 10 (22) ноября 1879 г.) и сделал попытку опубликовать его в России. Об этом свидетельствует Каталог рукописей «Вестника Европы» за 1879 г., где имеется запись о поступлении и отклонении рукописи (см.: ИРЛИ, ф. 293, оп. 3, № 4, лл. 66 об. — 67). 3 мая 1879 г. А. Н. Луканина записала в своем дневнике: «Сегодня я пошла к Ивану Сергеевичу по его зову. Я застала у него П<авловско>го, с которым Иван Сергеевич и познакомил меня, прося меня взяться за перевод на французский язык статьи его „В одиночном заключении“. Я взялась» (Сев Вестн, № 3, с. 62). Перевод Луканиной и был предложен Тургеневым в газету «Le Temps». Еще до публикации французского перевода состоялось первое публичное чтение французского оригинала очерка в «Обществе вспоможения и благотворительности русских художников в Париже», секретарем которого в 1870-е годы был Тургенев. 6 (18) апреля 1879 г. он писал Г. О. Гинзбургу: «Кстати, я в нашем Обществе во вторник хочу прочесть небольшой, но чрезвычайно интересный рассказ одного молодого писателя, русского еврея, в котором я принимаю истинное участие». Позднее Павловский читал на литературных вечерах, организованных при участии Тургенева, и другие свои произведения. Об одном из таких вечеров, состоявшемся 2 (14) февраля 1881 г., упоминается в воспоминаниях Луканиной (Сев. Вестн, № 3, с. 76) и его собственных (см.: Русский курьер, 1884, № 137, 20 мая; Pavlovsky I. Souvenirs sur Tourguéneff, p. 166–167). Тургенев способствовал также публикации и других произведений Павловского. В февральском номере «Вестника Европы» за 1881 г. была опубликована его повесть «Приемыши» (под псевдонимом И. Полоцкий), о которой Тургенев осведомлялся у М. М. Стасюлевича в письме от 7 (19) декабря 1880 г.: «Прочли ли в редакции „В<естника> Е<вропы>“ повестушку Полоцкого — и какой результат?» В Каталоге рукописей «Вестника Европы» от 8 (20) ноября 1880 г. имеется запись: «Приемыши», повесть И. Полоцкого, рек<омендована> Тург<еневым>» (ИРЛИ, ф. 293, оп. 3, № 4, с. 114). 1 (13) февраля 1882 г. Тургенев послал М. Е. Салтыкову повесть Павловского «Политическое дело». Соглашаясь с мнением, что повесть написана «не без таланта», Салтыков намеревался опубликовать ее в «Отечественных записках» и сам написал к ней «Эпилог», сохранившийся в архиве сатирика, однако публикация не состоялась по цензурным соображениям (см.: Салтыков-Щедрин, т. 19, кн. 2, с. 91, 92).
При содействии Тургенева Павловский поступил в 1879 г. в Высшую сельскохозяйственную школу в Монпелье, которую окончил в 1881 г., после чего писатель продолжал заботиться о его дальнейшем образовании и материальных средствах. Их отношения продолжались до 1883 г.
Впоследствии Павловский написал воспоминания о Тургеневе, печатавшиеся отдельными фельетонами в «Русском курьере», 1884, № 137, 150, 163, 164, 196, 199, 224, 20 мая, 2, 15, 16 нюня, 18, 21 июля, 15 августа, подпись: И. П., и в «С.-Петербургских ведомостях», 1887, № 356, а затем вышедшие отдельной книжкой в переводе на французский язык — «Souvenirs sur Tourguéneff». Paris, 1887. По мнению И. С. Зильберштейна, Павловскому принадлежит и очерк о смерти Полины Виардо за подписью Н. К-ко (см.: Лит Насл, т. 73, кн. 1, с. 374)[230].
Предисловие Тургенева к «En cellule» вызвало широкий общественный резонанс и резкие нападки реакционной печати, воспринявшей его как демонстрацию солидарности с нигилистами (см. открытое письмо Тургенева редактору «Вестника Европы» от 2 января 1880 г.). Не было оно одобрено и в демократических кругах. Так, М. Е. Салтыков-Щедрин в письме к П. В. Анненкову от 10 декабря 1879 г. оценил предисловие как неразборчивое заигрывание, с революционной молодежью, продиктованное заботой «о рукоплесканиях и почестях», и опасался неблагоприятных последствий этого политического шага (Салтыков-Щедрин, т. 19, кн. 1, с. 121).
В своей переписке Тургенев неоднократно подтверждал высказанное им в «Предисловии» отношение к революционной молодежи. «В моем коротеньком предисловии я прямо говорю, что, нисколько не разделяя мнений гг. нигилистов и революционеров, полагаю, что рассказ этот может служить доказательством неуместности предварительного одиночного заключения», — писал он Я. П. Полонскому 10 (22) ноября 1879 г. в ответ на сообщение о выпадах против него корреспондента «Journal de St. Pétersbourg» М. А. Загуляева.
Предисловие <к изданию сочинений 1880 г.>*
Печатается по тексту первой публикации: Т, Соч, 1880, т. 1, с. V–VI.
В собрание сочинений включается впервые[231].
Автограф неизвестен.
<Предисловие к публикации «Из пушкинской переписки. Три письма»>*
Печатается по тексту первой публикации: ВЕ, 1880, № 12, с. 819, где напечатано в виде примечания к публикации трех документов из архива бр. Тургеневых.
В собрание сочинений включено впервые в изд.: Т, ПСС и П, Сочинения, т. XV, с. 118.
Автограф, послуживший для примечания, — письмо к М. М. Стасюлевичу от 28 октября (9 ноября) 1880 г., — хранится в ИРЛИ, ф. 293, оп. 1, ед. хр. 1465.
Публикация Тургенева — один из последних его откликов на Пушкинские торжества в Москве, происходившие в июне 1880 г. Тургенев послал М. М. Стасюлевичу два письма Пушкина и одно — С. Л. Пушкина к Тургеневым, «сообщенных» ему — очевидно в копиях — сыновьями Н. И. Тургенева, приложив к ним комментируемое примечание.
В своем письме-примечании к публикации Тургенев не совсем точен: первое из посланных им писем Пушкина обращено к С. И. Тургеневу и написано в Кишиневе 21 августа 1821 г. (см.: Пушкин, т. 13, с. 31–32); второе адресовано А. И. Тургеневу и написано в Одессе 14 июля 1824 г. (см.: там же, с. 102–103). Ошибки в адресатах исправлены в тексте публикации, но второе письмо — к А. И. Тургеневу — датировано ошибочно 1823 годом вместо 1824. Письмо С. Л. Пушкина к А. И. Тургеневу от 4 июня 1837 г. хранится в ИРЛИ (ф. 244, оп. 20, № 25).
<Предисловие к очерку А. Бадена*
Печатается по тексту первой публикации: La Nouvelle Revue, 1881, 15 août, t. 11, p. 820–822.
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, СС, т. 11, с. 411–413.
Автограф неизвестен.
Данная заметка Тургенева является вводной к очерку А. Бадена (A. Badin) «Un roman du comte Tolstoï avec préface de M. Ivan Tourguéneff» и сопровождается следующим примечанием от редакции журнала: «Notre illustre collaborateur, M. Ivan Tourguéneff, veut bien présenter lui-même à nos lecteurs le comte Tolstoï et donner ainsi à l’étude sur „La Guerre et la Paix“ une approbation que nous sommes fiers de faire remarquer» («Наш выдающийся сотрудник, г. Иван Тургенев, желает сам представить нашим читателям графа Толстого и таким образом одобрить этот очерк о „Войне и мире“, что мы и отмечаем с гордостью»).
В своей заметке Тургенев допустил неточности биографического порядка; во время работы над нею у него отсутствовали документальные или печатные биографические материалы о Толстом.
Стр. 369. …от графа Петра Толстого… — П. А. Толстой (1645–1729) — сначала противник, потом сподвижник Петра I; в 1701–1714 гг. посланник в Константинополе, позднее — начальник Тайной канцелярии; в 1724 г. получил графское достоинство; родоначальник графов Толстых, прапрадед Л. Н. Толстого.
Из Казани ~ в чине капитана. — Толстой выехал на Кавказ в конце апреля 1851 г. С его братом, Н. Н. Толстым, умершим от туберкулеза в 1860 г., Тургенев был знаком, высоко ценил его как человека и как автора очерков и рассказов (см.: Толстой, т. 34, с. 384–385; Фет, ч. 1, с. 217–218; Пузин Н. П. Тургенев и Н. Н. Толстой. — Т сб, вып. 5, с. 419–428).
Став офицером, граф Лев — чуть не погиб. — Пребывание Толстого на Кавказе продолжалось с 30 мая 1851 г. по январь 1854 г. 18 февраля 1852 г. в стычке с чеченцами Толстой едва не был убит снарядом, ударившим в колесо пушки, которую он наводил (см.: Толстой, т. 59, с. 237; т. 76, с. 103).
Когда началась Крымская война — хладнокровием и отвагой. — Весной 1854 г. Л. Толстой был назначен в Дунайскую армию, затем перевелся в Крымскую армию, которой командовал кн. А. С. Меньшиков (а не Горчаков, как пишет Тургенев: М. Д. Горчаков сменил Меньшикова лишь в феврале 1855 г.), и 7 ноября 1854 г. приехал в Севастополь, где находился до оставления крепости 27 августа 1855 г., почти все время служа в одном из опаснейших пунктов обороны — на 4-м бастионе, которому посвящен очерк «Севастополь в декабре».
Первые его литературные опыты… — Первые наброски сделаны Толстым до отъезда на Кавказ в 1851 г. В феврале этого года им начато «Детство», в марте — рассказ «История вчерашнего дня».
<Предисловие к французскому переводу неизданной главы из «Капитанской дочки»>*
Печатается по тексту первой публикации: La Revue Politique et Littéraire, 1881, № 5, 29 Janvier, p. 131, где напечатано в качестве предисловия к переводу «Пропущенной главы» «Капитанской дочки», с пометой после текста: «Traduit par M. M. Ivan Tourguéneff et Louis Viardot» («Переведено гг. Иваном Тургеневым и Луи Виардо»).
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. 12, с. 302.
Автограф неизвестен.
Узнав о публикации П. И. Бартеневым «Новой главы из „Капитанской дочки“ Пушкина» (Рус Арх, 1880, т. 3, с. 218–227) и ее перепечатках, Тургенев 25 ноября ст. ст. 1880 г. писал М. М. Стасюлевичу: «Просьбы <…> 2. Выслать <…> немедленно тот № „Нового времени“, в котором была помещена ненапечатанная глава из „Капитанской дочери“; если же № этот достать нельзя, то велеть эту главу переписать с быстротою молнии — и доставить ее сюда». В письме от 11 (23) декабря он сообщил Стасюлевичу о получении № «Нового времени» (1880, № 1657, 8 (20) октября) с перепечатанной из «Русского архива» публикацией главы, снабженной предисловием П. Б. (П. И. Бартенева).
Указания Тургенева в комментируемом предисловии на то, что эта глава «запрещена царской цензурой» и «является частью» «знаменитой» исторической повести Пушкина, не вполне соответствуют действительности; но Тургенев не имел данных для суждения о месте главы в творческой истории «Капитанской дочки», которая тогда была совершенно не исследована. Во-первых, глава не была запрещена цензурой, а изъята самим Пушкиным до представления в цензуру. Во-вторых, глава относится не к окончательной редакции романа, а к более ранней. На это указывают еще не установившиеся фамилии персонажей: позднейший Гринев называется здесь Буланиным; а Зурин — Гриневым; упоминается и слуга Буланина (Гринева) Ванька, которого нет в окончательном тексте.
Гораздо важнее, однако, то, что Тургенев увидел в напечатанном отрывке прежде всего его политический элемент, на который он хотел обратить внимание французских читателей: изображение крестьянского восстания в помещичьей усадьбе, хотя бы и данное Пушкиным в очень смягченных чертах, неизбежно должно было сопоставляться с тогдашним положением в России, с ее непрестанными крестьянскими волнениями и особенно с недавними движениями революционных народников, давшими материал для романа «Новь» и вылившимися в ряд судебных процессов 1870-х годов (см. наст. изд., т. 9, с. 484 и сл., а также Т сб, вып. 2, с. 182 и 195). Именно эта чрезвычайная актуальность, даже злободневность новой главы «Капитанской дочки» поразила Тургенева и заставила его так поспешить с обнародованием перевода отрывка. Характерно также, что он назвал восстание Пугачева (по официальной терминологии — «Пугачевский бунт») «гражданской войной в России».
<Предисловие к «Русским народным сказкам в стихах» А. Брянчанинова>*
Печатается по тексту первой публикации: Брянчанинов А. Русские народные сказки в стихах, с предисловием И. С. Тургенева, I. Рисунки М. Малышева. СПб., 1885.
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. 12, с. 303.
Автограф неизвестен.
С А. А. Брянчаниновым (1839–1918) Тургенев познакомился в 1878 г. в Орле и неоднократно хлопотал о публикации произведений начинающего писателя (см. об этом в его письмах к Брянчанинову от 14 (26) августа, 13 (25) сентября, 20 октября (1 ноября) 1878 г.). В августе 1881 г. Брянчанинов послал Тургеневу рукопись переложенных им стихами народных сказок (см. подтверждение в ответном письме Тургенева от 20 августа (1 сентября) 1881 г.), а через год, 26 июля (7 августа) 1882 г., Тургенев написал к ним обещанное предисловие. При жизни Тургенева сказки напечатаны не были. Появились они в 1885 г. в издании Ф. Павленкова.
Желая помочь Брянчанинову с публикацией сказок, Тургенев явно переоценил художественные достоинства его стихотворных переделок, что было отмечено комментатором «Предисловия» М. К. Азадовским (см.: Т, Сочинения, т. 12, с. 615).
Ср. с программами «Записок охотника» I, III, V и VI (1847), где значится в качестве самостоятельного замысла «Человек екатерининского времени» (наст. изд., т. 3, с. 374, 376, 378, 379).
Н. М. Чернов в статье «Лутовиновская старина» высказывает предположение, что прообразом Алексея Сергеевича Телегина был Алексей Тимофеевич Сергеев, племянник И. И. Лутовинова, т. е. двоюродный дядя Тургенева. Сергеев жил в шестидесяти верстах от Спасского, в Новосильском уезде. Две его дочери рано вышли замуж, и старики родители жили вдвоем (Литературная газета, 1968, № 36, 4 сентября).
Лачиновы — известная в Орловской и Воронежской губерниях дворянская фамилия.
Рецензия на него сразу же была напечатана в газете «Суфлер» (1881, № 2, 4 (16) января).
В воспоминаниях современников и в переписке Тургенева (см. выше) он всюду ошибочно называется племянником писателя. Об М. А. Тургеневе см.: Алексина Р. М. Тургеневские материалы из архива Тульской области. — Русская литература, 1972, № 3, с. 99–100.
Художник В. В. Верещагин в своих воспоминаниях рассказывает, что в младшем классе Морского корпуса вместе с ним учился племянник Тургенева, «с первых же дней прозванный отчаянный; он скоро убежал из корпуса, и Иван Сергеевич снова привез его, уже связанного». Вспоминая об этом, Верещагин высказывает предположение, не был ли это «тот самый Мишка, о котором Тургенев впоследствии писал и рассказывал» (Верещагин В. В. Очерки, наброски, воспоминания. СПб., 1883, с. 127). Такое предположение, однако, ошибочно, так как М. А. Тургенев, родившийся в 1829 (а по словам Тургенева в рассказе — в 1828) году, был на 13–14 лет старше В. В. Верещагина (род. в 1842 г.) и не мог одновременно с ним учиться в Морском корпусе.
ГПБ, ф. 621, архив А. Н. Пыпина, ед. хр. 89, л. 1 об. — 2; см. также: Василенко М. Воспоминания о Тургеневе одной из учениц м-м Виардо. — Киевлянин, 1883, № 198, 14 сентября; Ромм С. Из далекого прошлого. Воспоминания об И. С. Тургеневе. — ВЕ, 1916, № 12, с. 113.
То есть «Старые портреты».
См.: Т и Савина, с. 79.
Полонский Я. П. Повести и рассказы. (Прибавление к полному собранию сочинений). СПб., 1895. Ч. 2, с. 506–507.
Такие «насмешки» действительно были (см., например, воспоминания Н. С. Русанова. — Революционеры-семидесятник с. 284–285, а также «Осколки», 1881, № 50).
Антокольский, с. 444.
Подобная оценка содержалась и в газете «Одесский листок», 1881, № 192, 14 (26) ноября.
Об этом см.: Афонин Л. Н. «Песнь торжествующей любви» в творчестве Н. С. Лескова. — Т сб, вып. 2, с. 209–216.
St. Petersburger Zeitung, 1881, № 309–316, 5-12 November; National-Zeitung, 1881, November.
La Nouvelle Revue, 1881, novembre, v. 13, p. 417–441.
Tourgenew J. The Song of Triumphant Love. Adapted by M. Ford. New York, 1882.
Den sejrrige Kjaerligheds Sang. Paa Dansk red V. Møller. — В кн.: Turgenjew J. Sidste digtninge. Kjøbenhavn, 1884.
Песнь торжествующей любви (Сон). Либретто Л. Г. Монда . М., 1894.
Об обеих операх см.: Бернандт Г. Словарь опер, впервые поставленных или изданных в дореволюционной России и в СССР (1736–1959). М., 1862, с. 224–225.
Петровский М. А. Таинственное у Тургенева. — В кн.: Творчество Тургенева / Под ред. И. Н. Розанова и Ю. М. Соколова. М., 1920, с. 70–89; Бялый Г. Тургенев и русский реализм. М.; Л., 1962, с. 207–221.
См.: Габель М. О. «Песнь торжествующей любви» Тургенева (Опыт анализа). — Творч путь Т, с. 202–225; Зельдхейи-Деак Жужанна. «Таинственные повести» Тургенева и русская литература XIX века. — Studia Slavica, Budapest, 1973, t. 19, fasc. 1–3, p. 347–364; Муратов А. Б. Повесть И. С. Тургенева «Песнь торжествующей любви», — Studia Slavica, Budapest, 1975, t. 21, fasc. 1–4, p. 123–137.
Часть листа отрезана.
См.: Чайковский П. И. Музыкально-критические статьи. М., 1953, с. 146, 150, 156, 172.
Пребывание там дало Кадминой материал для незаконченной исторической повести «Диана Эмбриако», три главы которой были напечатаны в книге: «Помощь братьям. Литературный сборник в пользу пострадавших от наводнения в Галиции и Привислянском крае». Киев, 1884. В примечании к публикации этих глав указывалось, что это неоконченное произведение может «дать некоторое понятие и о степени образованности автора, его начитанности, знакомстве с языком и литературою Италии , его литературных дарованиях». См. также: Кауфман А. Е. Портреты и силуэты. (Из записной книжки старого журналиста). — Наша старина, 1917, вып. 2, с. 93.
П. И. Чайковский писал Н. Ф. фон Мекк 26 ноября 1881 г.: «О смерти Кадминой я знал уже в Киеве из газет. Скажу Вам, что это известие меня страшно огорчило, ибо жаль талантливой, красивой, молодой женщины, но удивлен я не был. Я хорошо знал эту странную, беспокойную, болезненно самолюбивую натуру, и мне всегда казалось, что она не добром кончит» (Чайковский П. И. Переписка с Н. Ф. фон Мекк. П. 1879–1881. М.: Academia, 1935, с. 579). О служебных осложнениях в жизни Е. П. Кадминой упоминает А. Н. Глумов (см. его книгу: Музыка в русском драматическом театре. М., 1955, с. 290, 394).
См.: С. У. Мозаика (из старых записных книжек). — ИВ, 1912, № 12, с. 1029–1030; Кауфман А. Е. Портреты и силуэты. (Из записной книжки старого журналиста), — Наша старина, 1917, вып. 2, с. 92.
Свидетельство Л. Ф. Нелидовой (Маклаковой). — См.: Поляк, с. 229–230.
См. также: Философов Д. Запоздалый венок. — Т и Савина, с. 79.
Предполагают, что автором этой драматической сценки был П. П. Сокальский — украинский музыкальный деятель, композитор и критик (см.: Яголим Б. «Комета дивной красоты». Жизнь и творчество Евлалии Кадминой. М., 1970, с. 145).
Трагической смертью Е. П. Кадминой в той или иной степени навеяны также: пьеса А. С. Суворина «Татьяна Репина», 1886 (первоначальные названия: «Охота на женщин», затем «Женщины и мужчины»), обязанная своим успехом на сцене Московского Малого театра замечательной игре М. Н. Ермоловой (см.:ДурылинС. Н. М. Н. Ермолова. М., 1953, с. 338–339); пьеса Н. Н. Со-ловцова-Федорова «Евлалия Рамина», 1884 (см. о ней: ДаниловС. С. Русский театр в художественной литературе. М.; Л., 1939, с. 151–152); рассказ Н. С. Лескова «Театральный характер» (1884), опубликованный в газете «Театральный мирок» (СПб., 1884, № 11–14; в собрание сочинений не включено); рассказ А. И. Куприна «Последний дебют» (1889), стихотворение С. А. Андреевского «Певица» (ВЕ,1883, № 1, с. 63–64), напечатанное рядом с повестью Тургенева; драма в одном действии А. П. Чехова «Татьяна Репина» (1889), и др.
Псевдоним раскрыт И. Т. Трофимовым в его статье: «„Клара Милич“. „Песнь торжествующей любви“. Статьи А. М-ва». — Т сб, вып. 3, с. 165–166.
Ср.: Турьян М. Тургенев и Эдгар По. (К постановке проблемы). — Studia Slavica, Budapest, 1973, t. 19, fasc. 4, p. 411–415.
О знакомстве Тургенева с его творчеством см.: Липовский А. Увлечение И. С. Тургенева Кальдероном. — Литературный вестник, 1903, т. VI, кн. 5, с. 33–37; Алексеев М. П. Тургенев и испанские писатели. — Литературный критик, 1938, № 11, с. 139.
См. о нем: Pontavice de Heussey R. Villiers de L’Isle-Adam. Paris, 1893; рецензия — ВЕ, 1894, № 1, с. 442–445.
Русский перевод («Вера») А. Мирэ см. в четвертом томе «Чтеца-декламатора» (Киев, 1909, с. 99–109).
Родзевич С. И. Тургенев. К 100-летию со дня рождения… Статьи. 1. Киев, 1918, с. 134. Этот исследователь ошибочно предполагал, что в «Вере» отразилось знакомство с «Кларой Милич». Между тем скорее можно допустить обратное, так как до включения в сборник «Contes cruels» «Вера» неоднократно печаталась в других изданиях, например, в «La République des Lettres» (6 августа 1876 г.), «Beaumarchais» (9 октября 1880 г.) и др. (сообщил Ж.-В. Арменжон. См. также примечание к с. 105). Таким образом, Тургенев мог ознакомиться с этим произведением французского писателя до создания «Клары Милич».
См.: Ступель А. М. Опера «Клара Милич» А. Д. Кастальского. — Т сб. вып. 4, с. 223–231.
совершенный джентльмен (англ.).
Лаврентьева С. И. Пережитое. (Из воспоминаний). СПб., 1914, с. 140.
О существовании подобного замысла сообщалось в 1881 г. в «Орловском вестнике»: «Говорят, И. С. Тургенев готовит к печати новое сочинение „Сказки для детей“» (Орловский вестник, 1881, № 157, 6 (18) сентября). Аналогичное объявление было помещено и в «Одесском листке» (Одесский листок, 1881, № 137, 8 (20) сентября). См. также: Алексеев М. П. По следам рукописей И. С. Тургенева во Франции. — Русская литература, 1963, № 2, с. 61–62.
О «Перепелке» см. также: Громов В. А. Добрый великан. И. С. Тургенев и литература для детей. Тула, 1974, с. 50–57.
Строки здесь и ниже — по текстам каждого из стихотворений.
В описании этой тетради проф. А. Мазоном (Mazon, p. 80–84) зарегистрирована только последняя группа стихотворений (на с. 83), остальные им были пропущены.
Таким образом, надо критически отнестись к строкам в воспоминаниях М. М. Стасюлевича, якобы со слов самого Тургенева, о том, что эти стихотворения в прозе были лишь набросками его будущих больших произведений.
В авторской дате к этому стихотворению описка: «Май 1878», исправленная в беловом автографе.
На свободном месте посредине листа можно прочесть слабо намеченные штрихи карандашом: «Савина мне цал руку». Время наибольшей дружбы Тургенева с М. Г. Савиной приходится на февраль — июнь 1880 г. и на июль — август 1881 г., когда Тургенев жил в России.
В дате допущена ошибка: правильно — 3 (15) сентября. См. письмо Тургенева к П. В. Анненкову от 4 (16) сентября 1882 г.
Стасюлевич М. М. Из воспоминаний о последних днях И. С. Тургенева. — ВЕ, 1883, № 10, с. 849–850.
Относительно выбора стихотворений для печати Тургенев
Н. Энгельгардт (в статье «Мелодика тургеневской прозы» — Творч путь Т, с. 34) утверждал: «Заглавие „Стихотворения в прозе“ было дано издателем М. М. Стасюлевичем и взято им у Бодлера».
См. иллюстрацию на с. 131.
Слово «зигзаги» было популярно в те годы. «Зигзагами» композитор Н. В. Щербачев назвал серию небольших пьес для фортепьяно (см. отзыв о них Тургенева в письме к В. В. Стасову от 12 (24) декабря 1874 г.). Словом «Zigzags» Т. Готье назвал сборник своих небольших рассказов.
Любопытно, что в Харькове в 1883 г. появилось следующее издание: «Стихотворения в прозе И. С. Тургенева. Печатано с разрешения и дозволения редактора „Вестника Европы“ и автора 3 января 1883 года» (БАН).
Sbornik praci venovanych prof. Václavu Tillovi. Praha, s. 132–137.
Tourguénev I. Nouveaux poemes en prose. — Revue des Deux Mondes, 1929, vol. IV, 15 Novembre, p. 289–311. Эта публикация вызвала быстрый отклик А. Луначарского: в статье «Неизданные стихотворения в прозе Тургенева» (Огонек, 1930, № 1) он дал их первую характеристику на русском языке и привел некоторые отрывки из них «в обратном переводе с французского языка на русский», так как подлинный русский текст был еще недоступен. А. Луначарский хорошо понимал, что сделанные им обратные переводы «не могут дать сколько-нибудь полного отражения художественно-ритмической прелести подлинника», но спешил поделиться интересной находкой с читателями журнала в ожидании, когда эти «великолепные страницы» Тургенева будут обнародованы в русском оригинале.
Tourguénev. Nouveaux poèmes en prose. Texte russe publié par André Mazon. Traduction de Charles Salomon. Editions de la Pléiade. Paris, 1930; ПетуховЕ. Новое о Тургеневе. — Изв. по рус. яз. и слов. АН СССР, 1930, т. III, кн. 2, с. 599–612.
Tourguénev. Pöemes en prose. Première traduction intégrale publiée dans l’ordre du manuscrit original autographe avec des notes par Charles Salomon. Gap, 1931, 141 p. (Эта книга вышла в
Тургенев И. С. Стихотворения в прозе. М.; Л.: Academia, 1931. Б. В. Томашевский учел описания рукописей «Стихотворений» и комментарии к ним, сделанные А. Мазоном и Ш. Саломоном. Благодаря любезности А. Мазона ему удалось получить фотокопии автографов двух стихотворений: «Путь к любви» и «Истина и Правда», — конец которых не был напечатан в парижском издании со ссылкой на неразборчивость текста. Эти стихотворения были прочтены Б. В. Томашевским и напечатаны полностью как в этом издании, так и в последующих его перепечатках — в частности, в Т, СС, т. 8.
В своих воспоминаниях о Тургеневе П. Л. Лавров говорит, что «на балконе в Буживале, поздним летом 1882 г.» Тургенев прочел ему «из своих „Стихотворений в прозе“ — „Разговор“, „Чернорабочий и белоручка“, „Порог“ и что-то еще» (Революционеры-семидесятники, с. 74).
Иностранная критика о Тургеневе. СПб., 1884, с. 178.
Кони А. Ф. Отрывки из воспоминаний. — ВЕ, 1908, кн. 5, с. 21–22.
Те же опасения Тургенев высказывал и Стасюлевичу в письме от 7 (19) ноября и Ж. А. Полонской — 2 (14) декабря 1882 г. Несмотря ва это, сам Тургенев в Париже несколько раз выступал с публичными чтениями «Стихотворений в прозе», например, в «Обществе русских художников» на елке, в канун нового 1883 года (Лит Насл, т. 73, кн. 1, с. 398, 415), а также на литературно-музыкальных вечерах у Виардо (см. его письмо к Ж. А. Полонской от 2 (14) декабря 1882 г.).
Лит Насл, т. 73, кн. 1, с. 393. «„Стих в пр“ написаны мною для самого себя, — писал Тургенев Полонскому 22 ноября (4 декабря) 1882 г., — а также и для небольшого кружка людей, сочувствующих такого рода вещам. Публика будет совершенно права, отбросив их в сторону. Я было ужаснулся, когда услыхал, что некоторые из этих „Стихотворений“ хотели прочесть публично. То-то было бы фиаско…»
Д. П. Маковицкий в своем дневнике «У Толстого. 1904–1910» (запись от 12 июня 1909 г.) рассказал, что Толстому читали некоторые из «Стихотворений в прозе» Тургенева и Льву Николаевичу понравились «Голуби», «Что я буду думать», «Русский язык», а «Морское плавание» он «очень похвалил»; это стихотворение, а также стихотворение «Воробей» Толстой включил в свой сборник «Круг чтения». — Лит Насл, т. 90, кн. 3, с. 438 и кн. 1, с. 489.
Новости и Биржевая газета, 1882, № 321, 2 (14) декабря.
Голос, 1882, № 330, 8 (20) декабря.
Одесский листок, 1882, № 274, 8 (20) декабря.
Невзоров Н. И. С. Тургенев и его последние произведения: «Стихотворения в прозе» и «Клара Милич». Казань, 1883, с. 5–18 (отдельный оттиск из журнала «Волжский вестник»; брошюра представляет собой текст публичной лекции, читанной 26 марта 1883 г.).
Созерцатель . Обо всем. (Критические заметки). — Рус Бог-во. 1883, № 1, с. 214–218. Несмотря на крайне отрицательный характер, этот отзыв, вероятно, нашел сочувствие у читателей, даже у людей, знавших Тургенева. «Впечатление небольших его вещей, например „Стихотворений в прозе“, — писал В. В. Верещагин, — по большей части удручающее; так и слышится везде фраза, сказанная им мне однажды на вопрос, каково состояние его духа: „начинаю чувствовать глухой страх смерти!“» (Верещагин В. Очерки, наброски, воспоминания. СПб., 1883, с. 132).
Незеленов А. Тургенев в его произведениях. СПб., 1885, с. 254.
См.: Миллион первый сотрудник. Хорошего — понемножку (Подражание «Стихотворениям в прозе» Тургенева). — Стрекоза, 1883, № 3, 16 января, с. 3.
Полонский Я. П. Полн. собр. соч. СПб., 1886. Т. 2, с. 19–20.
Полонский Я. П. Повести и рассказы (Прибавление к полному собранию сочинений). СПб., 1895. Ч. 1: «Стихотворения в прозе» (с. 277–280).
Общество любителей Российской словесности. Историческая записка и материалы за сто лет. М., 1911, Приложение, с. 163.
Впервые опубликовано: Рус Мысль, 1917, кн. 1, с. 62–65.
Общество любителей Российской словесности. Историческая записка и материалы за сто лет. М., 1911, Приложение, с. 163.
См. об этом: Иссова Л. Н. Жанр стихотворений в прозе у И. С. Тургенева и И. А. Бунина. — Литературное краеведение. (Сборник Воронежского гос. пед. ин-та). Воронеж, 1978, с. 70–78.
Анненский Иннокентий. Книга отражений. М., 1979, (Литературные памятники), комментарий А. В. Федорова, с. 433–437. Об этом же жанре у А. Н. Толстого см.: Назарова Л. Н. Тургенев и молодой А. Н. Толстой. — Филологические науки [Научные доклады высшей школы], М., 1969, № 4 (52), с. 14–16.
Это переложение увидело свет только после смерти Тургенева — см.: Андреевский С. А. «Довольно». На тургеневскую тему. — ВЕ, 1884, № 1, с. 8–15; вошло в его «Стихотворения 1878–1885» (СПб., 1886, с. 127–138).
Стихотворение «Пленница» («Прекрасная пальма высокой вершиной в стеклянную крышу стучит») написано в 1876 г., но осталось в рукописи; опубликовано только после смерти писателя («Памяти В. М. Гаршина». СПб., 1889, с. 65–66).
Марков А. А. Стихотворения и рисунки. СПб., 1895, с. 299–327: «Переложения стихотворений в прозе Тургенева». Все они выполнены в 1884 году, однако при жизни автора не печатались.
Оленин К. И. Стихотворения. М., 1906, с. 58–60 и 85 («Вакханки. На мотив из Тургенева», т. е. «Нимфы», и «Как хороши, как свежи были розы…»); Монин В. А. Мечты и думы. Барнаул, 1908, с. 27–30 («Разговор»); Муромцева Нина. Стихотворения. СПб., 1914, с. 28 («Камень»).
Чешихин В. Мудрость. Памяти Тургенева. Триолеты. — Т и его время, с. 26–28.
Письма В. Ф. Комиссаржевской. Публикация Л. Н. Назаровой. — Театр Насл, с. 513–516.
Глебов Игорь. . Русская поэзия в русской музыке. Пг., 1922, изд. 2-е, с. 119–120.
Невзоров Н. И. С. Тургенев и его последние произведения: «Стихотворения в прозе» и «Клара Милич». Казань, 1883, с. 5.
Revue politique et littéraire de la France et de l’étranger, 1882, № 25 (16 décembre, p. 769–776), № 26 (23 décembre, p. 809–816).
Т, ПСС и П, Сочинения, т. XV, с. 210. См. также: наст. изд., т. 11.
Краткое описание этих рукописей см.: Mazon, p. 98; подробнее в издании: Tourguénev. Poèmes en prose. Première traduction intégrale publiée dans l’ordre du manuscrit original autographe avec des notes par Charles Salomon, p. 120–121. — Наборная рукопись — на 92 листках белой бумаги (разм. 31×20 см); текст написан на одной стороне не рукою Тургенева, кроме стих. «Два брата» (Les deux frères), которое является автографом Тургенева. В левом углу первого листка на французском языке сделана надпись редактора «Revue», напечатанная в журнале в примечании: «Эти маленькие отрывки были написаны по-русски. Тургенев пожелал сделать их перевод для наших читателей». Ш. Саломон не был в состоянии определить, чьей рукою написана эта рукопись; почерк женский, но, очевидно, это не рука П. Виардо. Исправления, особенно во второй части рукописи, довольно многочисленны; исходя из того, что нередко они ухудшали сделанный перевод, Ш. Саломон заключал, что они не принадлежали самому Тургеневу, а сделаны были в редакции журнала. К черновым материалам относится пачка на 15 листках, где находятся оставшиеся неизданными переводы семи стихотворений в прозе: «Манфред», «Чернорабочий и белоручка», «Монах», «Корреспондент», «Роза», «Necessitas, Vis, Libertas», «Христос».
Tourguéneff I. Dernières æuvres. Paris: J. Hetzel, 1885.
Pavlovsky I. Souvenirs sur Tourguéneff. Paris, 1887, p. 244–247.
1) Senilia. Dichtungen in Prosa. Leipzig, Muncker, 1883 (übersetzt von W. Henckel); 2) Die vier letzten Dichtungen Iwan Turgenev’s (übersetzt von C. Jürgens). Mitau, Felsko, 1883; 3) Gedichte in Prosa, übersetzt von R. Löwenfeld. Breslau, Trewendt, 1883; 4) Gedichte in Prosa. Leipzig, F. Reclam’s. Universal-Bibliothek, № 1710. 1883 (übersetzt von W. Lange).
Tourgueneff. Poems in Prose. London, 1883. Это издание не зарегистрировано в указателе Maurice B. Line. A Bibliography of Russian Literature in English Translation to 1900. Lond. 1900, p. 55; однако здесь указано другое (американское) издание под тем же заглавием (Boston, Cupples, Upham, 1888) и второе издание (выпущенное ок. 1897 г. G. P. Putham’s sons, N. Y.; London). Существует также издание, озаглавленное «Senilia: poems in prose, being meditations, sketches etc. English version, with introduction and biographical sketch of the author by S. J. Mac-Mullan». Bristol; London (1890). Этот перевод сделан на основе немецкого перевода В. Ланге (1883) и датского перевода (T. Heilbuth).
Turgenjew. Senilia. Digt i Prosa. Kjøbenhavn, 1883. Шведский перевод А. Иенсена (Senilia. Dikter pa prosa) издан в Упсале (1883). О переводах «Стихотворений в прозе» на скандинавские языки и о воздействии их «на идейно-художественное сознание датских и шведских литераторов» см.: Шарыпкин Д. М. «Стихотворения в прозе» и скандинавские писатели. — Т сб, вып. 5, с. 318–329.
Tourguéneff I. Basné v prose. Slovanska knihovna. Praha, 1883. В 1880-х годах появились также другие чешские переводы. — J. Koněrza, J. Nováček’а и др.
Поjesuja у прози. С русског превео Милан Данин. Велики Бечкерек, 1883; Pjesme u prosi. Zagreb, 1883.
См. об этом: Демко Т. К венгерским переводам произведения Тургенева «Стихотворения в прозе». — Slavica, Debrecen, 1966, t. 6, p. 167–172; Зельдхейи Жужанна. Стихотворения в прозе И. С. Тургенева в Венгрии. — Studia Slavica. Budapest, 1968, t. 14, fasc. 1–4, p. 394.
Грузинский, с. 229. Сюда можно добавить указание на отрывок в конце романа «Накануне» («Как это жизнь так скоро прошла? Как это смерть так близко надвинулась?..» и т. д. — см.: наст. изд., т. 6, с. 299), который некоторые исследователи, например А. Мазон, также ставят в связь со «Стихотворениями в прозе» (Tourguénev. Nouveaux poèmes en prose. Paris, 1930, p. 20).
Бялый Г. А. Тургенев. — В кн.: История русской литературы. М.; Л., АН СССР, 1956, т. 8, кн. 1, с. 391.
Schaarschuh F. J. Das Problem der Gattung «Prosagedicht» in Turgenew. «Стихотворения в прозе». — Zeitschrift für Slawistik, 1965, Bd. X, H. 4, S. 506.
О первых «стихотворениях в прозе» у русских сентименталистов см.: Сиповский В. В. Н. М. Карамзин — автор «Писем русского путешественника». СПб., 1899, с. 134; Резанов В. И. Из разысканий о сочинениях В. А. Жуковского. СПб., 1906, с. 134.
«Небезынтересно, что мысль о небольших беллетристических эскизах, появившихся потом в печати под названием „Стихотворений в прозе“, подал Тургеневу Л. Н. Толстой», — утверждал, например, П. Сергеенко (в его кн.: Как живет и работает гр. Л. Н. Толстой. Изд. 2-е. М., 1903, с. 56); ему возражал Н. М. Гутьяр (Гутъяр, с. 375) прежде всего на том основании, что материал для «Призраков» у Тургенева «был уже готов до первых встреч его с Толстым». Однако в записи дневника Д. П. Маковицкого «У Толстого. 1904–1910» от 22 февраля 1907 г. в разговоре упоминается рассказ Л. Н. Толстого «Сон» (1857) как «стихотворение в прозе». «… Потом сказал, что стихотворения в прозе — это было его изобретение. Он дал эту мысль Тургеневу» (Лит Насл, т. 90, кн. 2, с. 381–382). Впоследствии параллель между отрывками Толстого, включенными Толстым в его «Книгу для чтения» (1872), и «Стихотворениями в прозе» Тургенева для доказательства той мысли, что подобное определение нового литературного жанра «носилось в воздухе», привел А. Мазон (Nouveaux poèmes en prose. Paris, 1930, p. 22). См. еще: Балашов Н. И. Элементы «стихотворений в прозе» у Льва Толстого в 1850–1860 годах. — В кн.: Славянские литературы. VIII Международный съезд славистов. М., 1978.
Петухов Е. Новое о Тургеневе. — Известия по русскому языку и словесности Академии наук СССР, 1930, т. 3, с. 610; ср. его же: Стихотворения в прозе И. С. Тургенева. — Slavia, 1934, Ročn. XIII, с. 699–717.
Говоря о «Стихотворениях в прозе», Э. Оман находит к некоторым из них параллели в «Германии» Гейне (Haumant Emile. Ivan Tourguénief. La vie et l’æuvre. Paris, 1906, p. 276). Сближения произведений Тургенева с прозаическими «Диалогами» Джакомо Леопарди стали в русской критике традиционными с 1880-х годов прошлого века. Еще В. Буренин (Литературная деятельность Тургенева. СПб., 1884) сравнил «Довольно» Тургенева с «проникнутыми глубокой скорбью и сомнениями» произведениями Леопарди. Общие указания на близость Тургенева к Леопарди делали также Е. В. Петухов в статье «О пессимизме И. С. Тургенева» (Уч. зап. Юрьевского ун-та, 1896, № 4), А. Евлахов в статье «И. С. Тургенев — поэт мировой скорби» (Рус Бог-во, 1904, № 6). П. Коган (Очерки по истории новейшей русской литературы, т. I, вып. 2, М., 1909, с. 105, 107) сопоставил «Природу» Тургенева с «Диалогом» Леопарди «Природа и исландец»; та же параллель у Дионео в «Русских ведомостях» 1918 г. (см.: Грузинский, с. 231–233). Существует и отдельная работа, посвященная этой теме: Куприевич А. Стихотворения в прозе Тургенева и диалоги Леопарди. Киев, 1912. Несколько соображений о Тургеневе и Леопарди приведено также в книге А. Гранжара (Granjard H. Ivan Tourguénev et les courants politiques et sociaux de son temps. Paris, 1954, p. 451–452). Не лишено интереса указание Гранжара на то, что чешский критик Ф. Шалда в 1912 г. сопоставил диалог «Природа и исландец» Леопарди с «Природой» Тургенева (Granjard H. Mácha et la renaissance nationale en Bohême. Paris, 1957, p. 74). Попытка вновь пересмотреть этот вопрос сделана в статье В. М. Головко «О некоторых реминисценциях в „Стихотворениях в прозе“ И. С. Тургенева» (Четвертый межвузовский тургеневский сборник. [Научные труды, т. 17 (110)], Орел, 1975, с. 285–304). По мнению И. С. Чистовой, сопоставившей «Senilia» и «Песни» Леопарди, можно обнаружить «явную близость философской позиции их авторов» (см.: Чистова И. С. Тургенев и Леопарди. (К вопросу о литературных источниках «Стихотворений в прозе»). — В сб.: Тургенев и его современники. Л., 1977, с. 148). Наиболее заслуживающие внимания сближения приведены в примечаниях к отдельным стихотворениям. Влияние на Тургенева Шопенгауэра всегда сильно преувеличивалось (см.: Walicki A. О «Shopenhauerizmie» Turgenjewa. — Osobowošć a historia. Warszawa, 1959, v. 278–354; Turgenev and Schopenhauer. — Oxford Slavonic Studies. Oxford 1962. Vol. X, p. 1–17).
Rauhut F. Das französische Prosagedicht. Hamburg, 1929; Nies Fritz. Poesie in prosaischer Welt. Untersuchungen zum Prosagedicht bei A. Bertrand und Baudelaire. Heidelberg, 1964.
Bertrand Aloysius. Gaspard de la Nuit. Fantaisies à la manière de Rembrandt et de Callot. Эта книга написана между 1827 и 1833 гг.; при жизни автора были опубликованы только отрывки; первое полное издание по неисправной копии появилось только через год после смерти Бертрана; второе издание — в 1868 г. (Париж — Брюссель). Полный перевод на русский язык, выполненный Е. А. Гунстом с парижского издания 1915 г., с послесловием и комментариями Н. И. Балашова, появился в 1981 г.: Бертран Алоизиюс. Гаспар из тьмы. Фантазии в манере Рембрандта и Калло. Издание подготовили: Н. И. Балашов, Е. А. Гунст, Ю. Н. Стефанов. (Литературные памятники). М.: Наука. В приложении («Из истории французского стихотворения в прозе XIX века») даны переводы стихотворений Э. Парни, Теодора де Банвилля, Лотреамона, А. Рембо, Ш. Кро, Ст. Малларме.
Благодаря своим французским друзьям Тургенев был, несомненно, широко осведомлен обо всем, что делается во французской литературе; поэтому знакомство его с произведениями Бодлера в 1870-х годах, когда посмертная слава французского поэта только начала возрастать, представляется несомненным. Возрождению популярности Бодлера во Франции много способствовал страстный почитатель творчества его и Флобера, А. И. Урусов, бывший также корреспондентом Тургенева и переводчиком некоторых стихотворений в прозе Бодлера (см.: Урусов А. И. Статьи его. Письма его. Воспоминания о нем. М., 1907. Т. 2, 3, с. 388–392).
С. Бернар обращает внимание на расцвет жанра «стихотворений в прозе» во Франции после Бодлера, под пером Рембо, Лотреамона, Малларме и поэтов-символистов; по ее мнению, «стихотворения в прозе», несмотря на индивидуальные отличия их создателей, могут считаться одной из популярнейших форм «новейшей поэзии» (Bernard Suzanne. Le poème en prose de Baudelaire jusqu’à nos jours. Paris, 1959, p. 763).
Пумпянский Л. В. Тургенев и Флобер. — Т, Сочинения, т. 10, с. 18; Багрий А. В. Литературные очерки. — Изв. вост. ф-та Азербайджанского ун-та. Баку, 1929. Т. 4, с. 159; Богданович Нана. Покушаj jедне кньижевне паралеле. Песма у прози И. Тургенева и Ш. Бодлера. — Летопис Матице српске. Нови Сад, 1955. Кн. 375, св. 6, с. 562–574.
Впервые опубликовано в сб.: Венок Тургеневу. Одесса, 1918, с. 57–90. См. критику этой работы в статье Е. Петухова «„Стихотворения в прозе“ И. С. Тургенева». — Slavia, 1934, Ročh. XIII, Seš. 4, с. 699–717.
См.: Шенгели Г. О ритмике тургеневской прозы. — В его кн.: Трактат о русском стихе. Изд. 2-е. Пг., 1923, с. 178–181. Энгельгардт Н. А. Мелодика тургеневской прозы. — Творч путь Т, с. 9–63. Пешковский А. Ритмика «Стихотворений в прозе» Тургенева. — В сб.: Русская речь. Л., 1928. Т. 2, с. 69–83.
Земляковская А. А. «Стихотворения в прозе» как лирический дневник последних лет И. С. Тургенева. — В кн.: Сборник материалов Второй научной сессии вузов Центральночерноземной зоны. Литературоведение. Воронежский университет. Воронеж, 1967, с. 19–28; Иссова Л. Н. Некоторые композиционные принципы «Стихотворений в прозе» И. С. Тургенева. — Там же, с. 29–35; Она же. Истоки жанра «Стихотворений в прозе» Тургенева. — В сб.: Вопросы литературы и фольклора. Воронеж, 1969, с. 5–13; Озеров Л. А. «Стихотворения в прозе» Тургенева. — Мастерство русских классиков. М., 1969, с. 153–218; Лимонова Е. А. Жанровое и стиховое своеобразие «Стихотворений в прозе» И. С. Тургенева. — Материалы X научной конференции литературоведов Поволжья. Ульяновск, 1969, с. 72–75; Левина Н. Р. Ритмическое своеобразие жанра стихотворений в прозе. — В сб.: Русская литература и общественно-политическая борьба XVII–XIX веков (Уч. зап. Ленингр. пед. ин-та, т. 414). Л., 1971, с. 217–236; Земляковская А. А. Жанрово-видовое своеобразие «Стихотворений в прозе» И. С. Тургенева. — В сб.: По законам жанра. Тамбов, 1976. Вып. 2, с. 3–14 (Тамбовский пед. ин-т); Балашов Н. И. Ритмический принцип стихотворений в прозе Тургенева и творческая индивидуальность писателя. — Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз., 1979, т. 38, вып. 6, с. 530–542; и др.
Об этом см.: Рот Т. А. Деревня в лирике Тургенева. — Уч. зап. Моск. гор. пед. ин-та им. В. И. Ленина, № 213. М., 1964, с. 126; Сакулин, с. 52–53.
Здесь, по снегам, где ни единый смертный Не проходил, мы ходим еженощно, Следов не оставляя… (англ.).
См.: Гин М. М. Из истории борьбы Некрасова с ложной народностью. I. Стихотворение «Извозчик» и его источники. — Некрасовский сборник. М.; Л., 1960. Т. 3, с. 273–280.
Goncourt Edmond et Jules de. Journal, t. 2. Paris, 1960, p. 1091–1092; Шор В. И. С. Тургенев — рассказчик в Дневнике братьев Гонкур. — Русская литература, 1966, № 3, с. 123–124.
См.: Кубачова В. Н. «Восточная» повесть в русской литературе XVIII — начала XIX веков. — В кн.: XVIII век. М.; Л., 1962. Сб. 5, с. 295–315.
Статья Л. Скабичевского, возмутившая Тургенева, была озаглавлена «Несколько слов о том, выше ли Некрасов своих предшественников и чем именно» и напечатана в «Биржевых ведомостях» от 27 января 1878, № 27. Ср. об этом в «Дневнике писателя» Достоевского (1877, № 12).
Ср. известные Тургеневу столкновения разъяренной толпы с поэтом Цинной в трагедии Шекспира «Юлий Цезарь» («…„Рвите его на клочки за плохие стихи“, — ревела толпа…»), изменчивость настроения римской толпы в отношении поэта Торквато Тассо в одноименной драматической фантазии (1833) Н. В. Кукольника, имевшей шумный успех, и т. п.
Подробнее см.: Назарова Л. И. С. Тургенев и Ю. П. Вревская. — Русская литература, 1958, № 3, с. 185–192; ее же: Письма Ю. П. Вревской. (Из истории русско-болгарских отношений 1877–1878 гг.). — Славянские литературные связи. Л., 1968, с. 231–245; Брайнина Б. На старой планине. М., 1971, с. 361–385; Zviguilsky T. A propos d’un centenaire: une correspondante de Tourguéniev, la baronne Vrevskaïa (1841–1878). — Cahiers I. Tourguéniev, P. Viardot. M. Malibran. Paris, 1978, № 2, Octobre, p. 23–38.
О дате этой встречи см.: Ашукин Н. С. Летопись жизни и творчества Н. А. Некрасова. М.; Л., 1935, с. 509–510.
Б. В. Томашевский, ошибочно предположив, что эти поправки принадлежат самому Тургеневу, напечатал: «Порог. Сон» (Т, СС, с. 478).
Кони А. Ф. Отрывки из воспоминаний. — ВЕ, 1908, № 5, с. 20–21; Кони А. Ф. На жизненном пути. СПб., 1913. Т. 2, с. 95.
Вместе с выправленными корректурами Тургенев послал замену «Порога», но не стихотворение «Нашим народникам» (текст его так и остался неизвестным), а «Житейское правило».
История опубликования этого листка изложена в книге: Попов И. И. Минувшее и пережитое. Л., 1924. Ч. 1, с. 109–111, и по новейшим данным в статье: Двинянинов Б. Н. И. С. Тургенев и П. Ф. Якубович. Из истории оценки Тургенева «Народной волей». — Уч. зап. Орловского гос. пед. ин-та, т. 17. Орел, 1963, с. 218–233.
См.: Никольский Ю. Дело о похоронах И. С. Тургенева. — Былое, 1917, № 4, с. 150–151; Утевский Л. С. Смерть Тургенева. Пг., 1923, с. 59.
Существовало, например, издание «Порога» на гектографе, от руки — с датой: 22 августа 1883 г., но без обозначения места печатания. Б. Н. Двинянинов установил также, что «вся прокламация „И. С. Тургенев“ с полным текстом „Порога“ была переиздана в Москве 1 февраля 1884 г. гектографированным способом. Ее тщательно разыскивали жандармы» (Двинянинов Б. Н. Тургенев и Якубович, с. 227). Известны и более поздние нелегальные издания «Порога», например, выпущенное в 1903 г. в Гомеле (см.: Вольная русская печать в Российской публичной библиотеке (Под ред. В. М. Андерсона. Пг., 1920, с. 162, № 1685 и с. 312, № 3143).
В черновом автографе были интересные варианты, например: вместо «громадное здание» — «высокое темное здание»; «мрачное тяжелое здание»; вместо «угрюмая мгла» — «темная ночь»; «мгла, чернее ночи»; «непроглядная тьма». В перечислении того, что ждет девушку, после слова «холод» было написано: «преследование»; после слова «одиночество» — «возмездие». Перед словами «чью память почтить» было: «кого благодарить», и др.
Так называемая «старая» редакция «Порога», опубликованная «Историческим вестником» в 1906 г., впервые увидела свет раньше. Она была напечатана в газете «Орловский вестник» еще 22 августа 1903 г. (см.: Афонин Л. Н. «Порог». К истории распространения в России стихотворения Тургенева. — Т сб, вып. 5, с. 331–332).
См.: Степняк-Кравчинский С. М. В лондонской эмиграции. М.: Наука, 1968, с. 36–37.
См.: Фортунатов Н. М. Поиски героя. («Новь» и «Порог» И. С. Тургенева. К вопросу о генезисе стихотворения в прозе). — Русские писатели и народничество. Вып. 2. Межвузовский сборник. Горький, 1977, с. 99–103. [Горьковский гос. ун-т им. Н. И. Лобачевского].
О прекрасный сфинкс! Разреши мне / удивительную загадку! / Я думал о ней / уже многие тысячи лет.
См. об этом: Алексеева Н. В. Воспоминания П. В. Викторова о Тургеневе. — Орл сб, 1960, с. 309–328, а также: Асатурович Андрей. Автограф Тургенева. — Советский учитель, 1967, 12 апреля (Ленингр. гос. пед. ин-т им. А. И. Герцена).
Куприевич, с. 12–16; Грузинский, с. 231–232; Розенкранц И. С. О происхождении некоторых «Стихотворений в прозе», с. 489–490. См. также о работах А. Гранжара на эту тему на с. 472.
Pavlovsky I. Souvenirs sur Tourguéneff. Paris, 1887, p. 150–151; то же в статье Н. К-ко «Полина Виардо». — Рус Сл, 1910, № 107, 12 мая; Чешихин Всев. Виардо и любовь к ней Тургенева. — Русская музыкальная газета, 1916, № 12, столб. 277–280. Ср.: Ромм С. Из далекого прошлого. Воспоминания о Тургеневе. — ВЕ, 1916, № 12, с. 113–114.
Bibl Nat, Slave 78, Mazon, p. 84, M. 31; фотокопия: ИРЛИ, Р. I, оп. 29, № 264.
И когда человек немеет в своем страдании, Дай мне бога, чтобы сказать, как я страдаю. — Гёте. «Торквато Тассо» (нем.).
Подробнее см.: Трофимов И. Т. И. С. Тургенев и общественно-литературная борьба 70-х — начала 80-х годов. — Научные доклады высшей школы. Филологические науки, 1959, № 4, с. 138–147.
В своей книге, вышедшей уже после смерти Тургенева (Буренин В. Литературная деятельность Тургенева. Критический этюд. СПб., 1884), Буренин убрал нападки на писателя.
Стихотворение «Дурак».
Каренин Влад. Владимир Стасов, ч. 2, с. 576–586; Письма В. В. Стасова к гр. А. А. Голенищеву-Кутузову. — Русская музыкальная газета, 1916, № 41; Кузьмина Л. И. И. С. Тургенев и В. В. Стасов. — В сб.: И. С. Тургенев. Вопросы биографии и творчества. Л., 1982, с. 61–80.
Письмо на франц. яз. Для перевода песни был использован текст русской песни по кн.: Соболевский А. И. Великорусские народные песни. СПб., 1895. Т. 1, с. 444–445, № 359. У Тургенева: «Ce n’est pas un hirondelle / Qui s’agite autour de son nid:» (Т, ПСС и П, Письма, т. II, с. 84).
Я буду следовать за тобой по дороге, Но не коснусь твоей руки; Друг, я — Одиночество.
См. также: Чистова И. С. О прототипе главного героя романа И. С. Тургенева «Новь». — Русская литература, 1964, № 4, с. 176–177.
См.: Мостовская Н. Н. Флобер в оценке Тургенева и Золя на страницах «Вестника Европы». — В кн.: Тургенев и его современники, Л., 1977, с. 154–161.
Об этом см.: Каренин В. Владимир Стасов. Очерк его жизни и деятельности. Л., 1927. Ч. 2, с. 579–582. Ср. письмо В. В. Стасова к А. А. Голенищеву-Кутузову от 31 июля ст. ст. 1877 г. (Русская музыкальная газета, 1916, № 42, с. 771).
Поскольку в «Вестнике Европы» «Легенда о св. Юлиане Милостивом» должна была появиться до ее издания на французском языке, Тургенев переводил с рукописной копии, приготовленной для него Флобером. В дальнейшем французский писатель внес в текст ряд изменений, но в русском переводе и даже при его доработке, в связи с переизданием в 1880 г., они никакого отражения не получили (см.: Клеман, с. 138).
См.: Pavlovsky I. Souvenirs sur Tourguéneff. Paris, 1877, p. 71–72; Бибиков В. Три портрета. Стендаль. Флобер. Бодлер. СПб., 1890, с. 80; Розенкранц И. Тургенев как переводчик. — Slavia, 1939, Ročn. 16, Seš. 4, s. 596–597.
См.: Алексеев М. П. И. С. Тургенев — пропагандист русской литературы на Западе. — В кн.: Труды отдела новой русской литературы, I. М.; Л., 1948, с. 53, 70–71.
См.: Белецкий А. И. Из материалов для изучения И. С. Тургенева (Центрархив, Документы, с. 39–41); Розенкранц И. С. И. С. Тургенев. Сочинения, т. 12. — Slavia, 1938, т. 16, № 1, s. 117–118.
См.: О приписываемых Тургеневу статьях 1850-х годов. — Т сб, вып. 3, с. 100–106.
Характеристику Кольцова и Бернса Тургенев дал впоследствии, 7 (19) октября 1866 г., в письме к В. Рольстону. Писатель выразил здесь свое мнение об этих поэтах, которое, очевидно, ранее он предполагал изложить в более развернутом виде в форме статьи.
Обе эти статьи, по-видимому, должны были быть «охотничьего» характера. П. П. Васильев (псевдоним П. Библиограф, 1840 или 1843–1883) — казанский библиограф и краевед, автор работ о Тургеневе. Известны пять писем Тургенева к Васильеву (1869–1881) и два письма Васильева к Тургеневу (1869, 1879), хранящиеся в Bibl Nat (фотокопии — в ИРЛИ). См. также: Васильев М. А. Из переписки казанского литератора П. П. Васильева. — Уч. зап. Казанского гос. пед. ин-та. Историч. ф-т, вып. 4, Казань, 1941, с. 180; ПД, Описание, № 407, с. 42; Т, ПСС и П, Письма, т. 8, с. 579.
Пьеса А. Дюма-сына (1824–1895), написанная им в 1871 г.
Ср.: Гаевский В. П. Дружинин как основатель Литературного фонда. — В кн.: XXV лет. Сборник Общества для пособия нуждающимся литераторам и ученым. СПб., 1884, с. 423–434.
Другой русский перевод (Н. М. Гутьяра) с цензурными изъятиями: Орловский вестник, 1899, № 115, 1 мая, с. 2; перепечатан: СПб Вед, 1899, № 119, 4 (16) мая, с. 1.
Е. И. Покусаев считал, что Тургенев обнаружил в главе «Войны за просвещение» обличение той самой «цивилизации», которую он пропагандировал устами Потугина в «Дыме» (Покусаев Е. И. Революционная сатира Салтыкова-Щедрина. М., 963, с. 55). По мнению А. П. Могилянского, Тургенев нашел в этой главе скрытое пародирование некоторых страниц «Призраков» (см.: Т, ПСС и П, Письма, т. 8, с. 498).
См. об этом в воспоминаниях А. Н. Луканиной. — Сев вестн, 1887, № 3, с. 64.
Ковалевский М. Воспоминания о И. С. Тургеневе. — Минувшие годы, 1908, № 8, с. 14.
Пантелеев Л. Ф. Воспоминания. М., 1958, с. 451–452.
См.: The Athenaeum, 1869, № 2154, 6 february, p. 203–204; Saturday Review, 1869, 13 february, p. 222–223; Грот Я. К. О новом переводе Крылова. — В кн.: Сборник статей, читанных в Отделении русского языка и словесности императорской Академии наук. СПб., 1869, т. 6, с. 286. См. также: Alexeyev M. P. William Ralston and Russian Writers of the Later Nineteenth Century. — Oxford Slavonic papers, 1964, vol. 11, p. 87–88.
Статье было предпослано несколько строк от редакции журнала, в которых говорилось о значении, какое имеет статья об Александре III, выражалось сожаление, что автор «не разрешил назвать себя», и утверждалось, что читатель все же «увидит с первого взгляда, что это человек, который глубоко знает нового государя».
«Единственный, пожалуй, из всего своего рода — глубокое отвращение к распущенности» (с. 286, строки 19–22); «И в правилах своей искренности — удивительное по согласию и постоянству привязанности» (с. 286, строки 24–33); «…а великие князья — никакого влияния в каких бы то ни было делах» (с. 291, строки 13–17). Ссылки даны на текст русского перевода статьи.
Русский перевод, выполненный С. П. Петрашкевич, печатается по Т Сб (Пиксанов), с. 12–20.
См.: Кузьмина Л. И. Тургенев и художник Н. Д. Дмитриев-Оренбургский. — Т сб, вып. 3, с. 267; Гитлиц Е. А. Тургенев и «Лавровская история». — Т сб, вып. 4, с. 270–275.
Подробнее см.: Рабинович М. Б. О статье Тургенева «Alexandre III». — Т сб, вып. 4, с. 207–212.
Кропоткин ошибочно относил свою встречу с Тургеневым к июлю или осени 1881 года; в действительности она могла произойти в конце марта — начале апреля того же года.
О событиях, последовавших в результате провала программы либеральных реформ, предложенных группой Лорис-Меликова, Милютина и Абазы, см. в кн.: Зайончковский П. А. Кризис самодержавия на рубеже 1870–1880 гг., М., 1964.
См.: Розанов А. С. Полина Виардо-Гарсиа. 2-е изд., доп. Л., 1973, с. 128.
За это «примечание» Тургенев поблагодарил Анненкова в письме от 27 апреля (9 мая) 1869 г.
Утро. Литературный сборник. М., 1859, с. 96.
Подробнее об этом см.: Сиваченко М. Е. До питания про каноничний текст «Народних оповідань» Марка Вовчка. — В кн.: Марко Вовчок. Статті і дослiджения. Київ: АН УРСР, 1957, с. 11.
См. об этом в названной выше статье М. Сиваченко, с. 112–115.
На это намекал в своем «Дневнике» А. В. Никитенко (Никитенко, запись от 19 марта 1859 г., т. 2, с. 77). О том, что Тургенев не знал украинского языка и только поставил свое имя под переводом по просьбе издателя, писала сама Марко Вовчок в 1894 г. в письме к Г. А. Фальборку (Твори Марка Вовчка. Київ, 1928. Т. 4, с. 481). Лучшим опровержением этого позднего заявления служат письма самого Тургенева к Марко Вовчок, к Н. Я. Макарову и к В. Я. Карташевской о работе над переводом «Институтки» по подстрочнику и по оригиналу.
См. библиографический указатель в изд.: Твори Марка Вовчка. Київ, 1928. Т. 4, с. 651–652; ср. в сб.: Марко Вовчок в критиці. Упорядкувания, вступна стаття і примітки М. Д. Вернштейна. Київ, 1955, с. 53.
Более подробный комментарий к предисловию см. в статье: Назарова Л. Н. К истории творчества И. С. Тургенева 50-60-х годов. И. Тургенев О Пушкине-драматурге. — Орл сб, 1960, с. 146–153, 156–158.
См.: Сын отечества, 1865, № 219, 13 сентября; Русский инвалид, 1865, № 161, 24 июля; СПб Вед, 1865, № 178, 14 (26) июля; Книжный вестник, 1865, № 12, с. 236.
О В. М. Михайлове и его переводе см.: Алексеев, с. 53–55; Т сб (Бродский), с. 55–57.
В автографе вместо «Анчара» — «Бессонница» — перевод стихотворения «Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы» (1830).
См.: Библиотека дешевая и общедоступная, 1875, № 4, с. 153–167; № 5, с. 179–184; № 6, с. 193–238 и № 7, с. 239–312.
Кладель Л. Очерки и рассказы из жизни простого народа. СПб., 1877, с. II.
Подробно об Л. Кладеле см.: Гальперин В. А. Литературная судьба Леона Кладеля. — Уч. зап. Коми пед. ин-та, 1950, вып. 2 (гуманитарные науки), с. 119–170; Данилин Ю. Поэты Парижской Коммуны. М., 1966 (по указателю имен).
старания снискать расположение (лат.).
В воспоминаниях И. С. Семенова дана резко отрицательная характеристика Павловского как политического ренегата, беспринципного журналиста, мистификатора и ловкого дельца, обманом втершегося в доверие к П. Л. Лаврову, Тургеневу и другим видным русским и французским литераторам и общественным деятелям (см. в названной выше книге Е. П. Семенова, с. 88–110, а также в кн.: Delines M. [Ашкинази М. О.]. Tourguéneff inconnu. Paris, ).
На пропуск его в Т, ПСС и П, Сочинения, т. XV справедливо указано было в рецензии: Антонова Г., Белова Н., Винникова И. «Академический Тургенев». — Вопросы литературы, 1970, № 2, с. 206.Является общим предисловием к изданию 1880 г. Содержание предисловия впервые было изложено в газете «Современные известия» (1879, № 66, 8 (20) марта). В письме к В. В. Думнову от 1 (13) октября 1879 года Тургенев писал, что «прилагаемое предисловие должно стоять в начале 1-го тома» и что «порядок статей во всех томах должен быть в точности соблюдаем и согласоваться с указаниями предисловия». Подробно см.:ГромовВ. А. «Записки охотника» в структуре прижизненных изданий сочинений Тургенева. — В кн.: Восьмой межвузовский тургеневский сборник. И. С. Тургенев и русская литература. [Научные труды Курского гос. пед. ин-та, т. 204], Курск, 1980, с. 94–104.