Когда он, наконец, вернулся ко мне, то был настолько пьян, что едва мог говорить. Его кулаки не сильно пострадали, хотя он сильно ударил меня по лицу, настолько, что у меня заплыл глаз, и я убежала и провела ночь в своей старой спальне, молясь, чтобы он не пришел искать меня.
Он не пришел поговорить со мной перед отъездом, но я надеюсь, что, когда он вернется в Лондон и подумает о своем ужасном поведении, он напишет и извинится за свою вспышку. Конечно, он должен понимать, что, если мы станем родителями, это сделает нашу жизнь полной.
1 сентября 1888 года
Завтракая в столовой, я прочитала в «Таймс» об ужасном убийстве, которое произошло в той части Лондона, которая называется Уайтчепел. Было найдено тело женщины по имени Полли Николс с перерезанным от уха до уха горлом. Там говорилось, что у женщины также имелись ужасные раны на животе, а когда её нашли, на горле у неё был чистый белый носовой платок. Я так рада, что живу в таком красивом, уединенном доме, окруженном нашим собственным лесом и довольно далеко от ближайшего города. Здесь, слава богу, ничего подобного не происходит.
Газета описывала эту женщину как «проститутку». Мне придется спросить Эдварда, что это значит. Мне кажется, я догадываюсь, но не хотелось бы ошибаться. Я могла бы спросить кухарку, но она бросила бы на меня один из своих взглядов, а я не выношу, когда она смотрит на меня свысока.
Эдвард, наконец, позвонил мне сегодня днем, чтобы извиниться за свое ужасное поведение, когда он был дома в последний раз. Он попросил у меня прощения за то, что причинил мне столько боли после нашей последней ссоры, и спросил, все еще ли я злюсь на него. Я рассмеялась и сказала, что не могу долго на него сердиться. Упомянула о газетной статье, и он сказал, чтобы я не беспокоилась о том, что происходит в Лондоне, потому что это далеко от аббатства Вуд, и это большой город, полный странных людей. Он объяснил, кто такая проститутка, и я оказалась права. Эдвард сказал, что таких женщин, ему приходится ежедневно лечить в приемном покое, и от этого мне стало еще грустнее. Бедная женщина вела ужасную жизнь, и закончила её самым ужасным образом. Конечно, ей стоило уйти в лучшее место. Когда молилась сегодня вечером, я молилась за её душу. Прежде чем лечь в постель, я почему-то никак не могла выкинуть из головы образ Полли Николс, и прошло много времени, прежде чем я заснула.
9 сентября 1888 года
Завтракая, я снова прочла в газете, что в Уайтчепеле самым отвратительным образом убили еще одну женщину. Энни Чапмен перерезали горло, как и в прошлый раз. Далее в отчете описывались другие её ужасные раны, и у меня кровь застыла в жилах при мысли о боли и страданиях, которые перенесли эти бедные женщины. Я понятия не имею, почему это так на меня влияет. Может быть, потому, что знаю, что Эдвард в Лондоне и имеет дело с такими бедными женщинами, и это как бы связывает меня с ними. Эту женщину тоже нашли с чистым белым платком на шее. Может убийца чувствовал себя виноватым в том, что сделал, и таким образом пытался скрыть это? К счастью, я никогда этого не узнаю. Мне придется спросить Эдварда, живет ли он где-нибудь поблизости от этого ужасного Уайтчепела. Надеюсь, что это не так, потому что кажется, как будто люди, живущие в этом месте, имеют очень мало денег. Эдварду не нужно беспокоиться об этом, потому что ему повезло, что у него их много.
Весь день я чувствовала себя больной и усталой, но не знаю, то ли оттого, что эти убийства так на меня влияют, и я не могу выбросить их из головы, то ли оттого, что я чем-то больна. Тошнота не покидает меня, и я все время чувствую себя такой опустошенной.
15 сентября 1888 года
Должно быть, нечистая совесть одолела Эдварда, потому что сегодня он неожиданно вернулся домой. Я все еще чувствую себя не лучше, и за ужином он хотел знать, почему я ковыряюсь в еде и не ем. Он читал мне лекции о последствиях плохого питания. Сказала ему, что плохо себя чувствую, и он настоял, чтобы я рассказала о своих симптомах, и проверил пульс и температуру. Он не думал, что у меня что-то серьезное, но настоял, чтобы мы первым делом вызвали доктора Смита, чтобы убедиться, что все в порядке. Я просила его перестать суетиться, но он не слушал.
Когда мы сидели в библиотеке и обсуждали наши планы на будущее, он сказал, что не может перестать думать о том, каким жестоким он был во время своего последнего визита домой. Он снова извинился, но ни слова не сказал о моем желании иметь ребенка.
Эдвард отпустил прислугу на вечер, так что дом оказался в нашем полном распоряжении, что было редким удовольствием. Какое-то время все было так, как раньше, и мы занимались любовью так нежно, как и много месяцев назад. Потом он отнес меня наверх, где мы лежали в объятиях друг друга, пока не уснули.
18 сентября 1888 года
Сегодня Альфи вернулся домой в отпуск из армии, и я не могла скрыть своего волнения, увидев его снова: мне так его не хватало. Мы с кухаркой и Гарольдом ждали его снаружи. Когда лошадь и экипаж остановились перед домом, я сбежала по ступенькам, повисла у него на шее и крепко обняла. Он обнял меня в ответ на короткое время, а затем отступил назад, как будто обжегся. Я обернулась и увидела, что Эдвард наблюдает за мной из окна бильярдной, и почувствовала, как мои щеки вспыхнули. Эдвард рассердился. Я поняла это по тому, как он держался прямо и напряженно. Я почувствовала, как мой желудок сжался.
Гарольд помог Альфи с чемоданом, а я отступила, чтобы найти Эдварда. Его нигде не было видно. Кухарка сообщила, что он снова в подвале. Я дошла до двери в подвал и остановилась. По сей день не могу спуститься туда, подвал все еще пугает меня, поэтому я оставила Эдварда в покое. В последний раз, когда я спросила его, чем он там занимается, он ответил, что разбирает вещи родителей и не хочет, чтобы я ему мешала. Он объяснил, что слишком много воспоминаний принадлежит ему одному. Я вернулась на кухню и села за стол. Кухарка поставила передо мной тарелку со свежеиспеченными имбирными пряниками, и впервые за неделю я почувствовала, как мой желудок урчит от голода. Имбирные пряники — любимое лакомство Альфи, хотя, если бы вы спросили её, готовила ли она их специально для него, она, без сомнения, отрицала это. Затем она поставила на стол большой оловянный чайник и множество чашек и блюдец. Альфи и Гарольд вошли, а я была хозяйкой и разливала чай. Мы все слушали рассказы Альфи о далеких местах и смеялись, потому что он был таким забавным. Даже Гарольд, который обычно ни на кого и ни на что не обращал внимания, казался заинтригован.
Понятия не имею, как долго мы там просидели, когда в кухню вошел Эдвард. Он кивнул Альфи и попросил меня пройти с ним в малую столовую. Я извинилась и последовала за ним. Я знала, что он зол на меня, и была в ужасе от того, что должно последовать. Я всегда знала, что он ревнует меня к Альфи, но понятия не имела, насколько сильно. Он захлопнул дверь и потребовал, чтобы я никогда больше не ходила на кухню; он сказал, что это место для слуг, а не для Хозяйки Дома. Он расхаживал взад-вперед по комнате. Вдруг Эдвард резко остановился и повернулся ко мне: глаза у него были черные. Потом он сказал, что если еще раз застанет меня за разговором или прикосновением к Альфи, то будет бить до тех пор, пока ни один человек на этой земле больше не посмотрит на меня. Я испугалась, потому что знала, что его угрозы реальны. Я извинилась и попыталась объяснить, что Альфи был мне как брат, и мы выросли в этом доме только в компании друг друга. Эдвард ударил меня так сильно, что моя голова откинулась назад, а лицо начало гореть. Он схватил меня за волосы, которые я так долго укладывала этим утром, и дернул так сильно, что слезы потекли по моему лицу. Когда он отпустил меня, я выбежала из комнаты, поднялась по лестнице в свою спальню на чердаке и захлопнула дверь. Бросилась на кровать и плакала, пока не уснула. Эдвард никогда не искал меня, и за это я была ему благодарна.
28 сентября 1888 года
Эдвард не разговаривал со мной уже больше недели. Атмосфера в доме ужасная. Доктор звонил сегодня утром, чтобы сказать мне, почему мое состояние не улучшается. Он сказал, что я беременна. Не знала, смеяться мне или плакать. Испытав огромное облегчение, что не была серьезно больна, я все-таки боялась сказать об этом Эдварду. Конечно, он перестанет сердиться на меня, когда узнает, что станет отцом, потому что нет большего дара, чем дар новой жизни. Надеюсь, что это вернет Эдварда, по которому я так скучаю, Эдварда, который любит меня и не хочет причинить боль.
Не смогла удержаться и бросилась к нему, чтобы сообщить хорошие новости. Я нашла его в кабинете, он сидел, склонив голову, и писал письмо. Он даже не взглянул на меня, так был поглощен своим письмом. Я кашлянула и испугала его, потому что он поднял глаза и сунул бумагу под промокашку. Войдя, закрыла за собой дверь. Он спросил, чего я хочу, и я рассказала ему нашу замечательную новость. Я ожидала, что он подхватит меня на руки и поцелует. Вместо этого он поднялся со стула, краска сошла с его лица, превратив его в мертвенно-белую маску, его черные глаза сверкнули, и он молча прошел мимо меня из комнаты. Я не знаю, что у него на уме. В одно мгновение он счастлив и добр, в следующее — безумен и жесток.
Интересно, как бы все сложилось, если бы я вышла замуж за Альфи и рассказала ему эту новость? Точно знаю, что он подхватил бы меня и закружил по комнате, крича от радости. Милый счастливый Альфи, который и пальцем не пошевелит, чтобы прихлопнуть муху, и скорее умрет, чем ударит меня, в отличие от Эдварда, которому, я думаю, доставляет огромное удовольствие причинять мне боль.
Боюсь, что Эдвард, за которого вышла замуж, был иллюзией, но я понятия не имею почему. Завтра он возвращается в Лондон, поэтому я занялась упаковкой его чемодана и сумок. Спросила Гарольда, не знает ли он, где Эдвард, и он ответил, что тот спустился в подвал. Я улыбнулась, поблагодарив его, потому что не хочу, чтобы кто-нибудь знал о трудностях между Эдвардом и мной, это моя проблема и только моя.
29 сентября 1888 года
Как глупо было думать, что, перспектива стать отцом положит конец его жестоким вспышкам. Прошлой ночью он грубо взял меня, и было так больно, что я боялась потерять ребенка. Он продолжал кусать меня и так сильно сжимал мои руки, что сегодня я вся покрыта синяками, отметинами на руках и на груди. Я так боялась за ребенка внутри себя, что не сопротивлялась, а лежала, и слезы безмолвной печали катились по моим щекам. Затем он спустился вниз и выпил так много этого ужасного виски, который он так любит, что, когда он вернулся, от него разило алкоголем. Он был так пьян, что рухнул на кровать полностью одетым и заснул. Его храп был таким громким, и он вызвал у меня такое отвращение, что я прокралась из нашей супружеской постели в свою старую спальню.
Как же мне хотелось снова стать горничной! Раньше я думала, что никогда не закончу свою работу по дому и что со мной так плохо обошлись. Ха! Как мало я знала? Таскать тяжелые ведра с мыльной водой, чтобы вымыть ступеньки, и проводить весь день на четвереньках, натирая полы до блеска, — мысль о такой жизни привлекает меня гораздо больше, чем быть избитой женой хозяина дома.
Эдвард встал сегодня утром и не сказал мне ни слова: на этот раз никаких извинений за свое поведение. Гарольд запряг лошадь в экипаж, а я наблюдала из окна классной комнаты, как Эдвард забрался внутрь и даже не обернулся, чтобы посмотреть, там ли я.
У меня до сих пор перехватывает дыхание, когда я смотрю на него, потому что он такой красивый мужчина. Иногда мне приходится щипать себя, чтобы убедиться, что моя жизнь реальна. Я вспоминаю прошлый год, когда все было так прекрасно, и он не знал ничего, кроме страсти ко мне. Мне так этого не хватает. В глубине души я знаю, что люблю его, хотя в данный момент и боюсь. Я понимаю, что он, возможно, все еще скорбит и ему тяжело. Несмотря на все, что он продолжает делать со мной, я все еще чувствую чувство долга по отношению к нему, потому что он мой муж.
Я спустилась вниз, на кухню, зная, что теперь, когда он ушел, это будет безопасно. Подойдя к двери, я услышала, как кухарка сплетничает с Альфи о том, что дела у дочери экономки теперь идут не так хорошо. Я склонила голову и пошла прочь, не желая больше слушать её злобные сплетни. Не хотела видеть жалость или даже презрение на лице Альфи и не хотела слышать, как они говорят то, о чем думают: «Кем ты себя возомнила, Элис Хьюз?»
Понятия не имею, что мне делать со своим затруднительным положением, и мне не к кому обратиться. Я только надеюсь и молюсь, что, как только Эдвард успеет все обдумать в Лондоне, он успокоиться и позвонит мне, чтобы попросить прощения.
Я бы все отдала, чтобы довериться Альфи, как раньше, но он занят, всякий раз, когда я вхожу в комнату. Кухарка сообщила мне, что завтра он возвращается в армию.
Прошлой ночью мне снилась жизнь с Альфи. Я знаю, что он любит детей, потому что он говорит о своих сестрах с большой нежностью. А я заперта в этом прекраснейшем доме с человеком, который не любит меня, и, боюсь, ненавидит больше всего на свете. Я могу только благодарить Эдварда за то, что он проводит так много времени в Лондоне, потому что мне страшно подумать, во что превратилась бы моя жизнь, если бы он все время жил здесь.
Не в силах больше это выносить, я отправилась искать Альфи. Он был снаружи, в оранжерее, ухаживал за растениями, помогая садовнику Томасу. Он посмотрел на меня впервые за несколько дней, и я увидела, как на его лице отразился шок. До этого момента я не осознавала, насколько ужасно выгляжу. Он спросил меня, что я делаю, разговаривая с ним, когда очевидно, что Эдвард — он почти выплюнул это имя — запретил мне. Так много хотелось ему сказать, но вместо этого я заплакала, как жалкая маленькая девочка. Альфи поставил лейку и подошел ко мне. Он помолчал, не зная, что делать, но потом обнял меня и крепко прижал к себе. Я чувствовала себя глупо, но не могла остановиться. Все, что я держала в себе, казалось, выплеснулось наружу в этих слезах. Я положила голову ему на грудь.
Через некоторое время он подвел меня к нашей сломанной скамейке, и мы снова сели на неё, и я излила ему свою душу. Рассказала о побоях, которые нанес мне Эдвард; он заставил меня закатать рукава, чтобы посмотреть на синяки на руках. Он был так зол на Эдварда, но его глаза все еще оставались спокойно-голубыми. Он нежно поцеловал мои истерзанные руки, и мои глаза снова наполнились слезами. Я сказала ему, что жду ребёнка, которого Эдвард не хочет, и рассказала о своем желании снова оказаться в прислуге. Это рассмешило Альфи, и он сказал, что я никогда не была создана для того, чтобы прислуживать. Он говорил, какая я красивая и как он любил меня с самого первого дня, когда я вошла в дом, когда мне было девять лет, а ему двенадцать. Вспомнил, что я пряталась за длинными юбками матери и в тот день у меня по щекам текли слезы, потому что я упала на гравийную дорожку и поранила колено. Давно забытые воспоминания нахлынули на нас, и мы сидели там несколько часов, разговаривая, пока оба не проголодались, и нам не пришлось вернуться в дом. Альфи сказал, что ему нужно вернуться в армию, но, когда он вернется домой, он поможет мне собрать вещи и уехать с ним куда-нибудь как можно дальше от аббатства Вуд. Он пообещал, что будет любить ребенка, как своего собственного, потому что тот часть меня. Мы скажем людям, в том месте куда переедем, что мы женаты, и никто не узнает ничего другого, потому что это наш секрет.
Впервые за несколько месяцев я почувствовала, что моя жизнь может иметь счастливый конец, как в сказках, которые я читала. Альфи поднял меня со скамейки и поцеловал. Это было чудесно, и казалось, что наши губы всегда должны быть вместе, как две части головоломки. Копыта лошади в отдалении заставили нас отскочить друг от друга, и я испугалась, что Эдвард вернулся. Побежала из оранжереи обратно в дом, мой желудок сжался в тугой узел. Я ждала в библиотеке, высматривая, кто приехал. К моему большому облегчению, это оказался бакалейщик, делавший еженедельную доставку для кухарки. Много позже я нашла Альфи и заставила его пообещать никому не говорить о наших планах, потому что, если Эдвард узнает, он убьет нас обоих, в этом я не сомневаюсь. Альфи взял мою руку и поднес к губам. Нежно поцеловав её, он пообещал, что это будет нашей тайной до того дня, когда мы уедем и никогда не вернемся.
Когда я пишу это, на сердце у меня становится намного легче. Теперь, когда я раскрыла свою душу, знаю, что Альфи позаботится о нас обоих, и мне не придется бояться за жизнь моего будущего ребенка с ним. Я строю планы и впервые чувствую, что есть надежда. Я соберу только самые важные вещи, которые мне понадобятся, и положу их в старый мамин сундук в моей комнате на чердаке. Мне придется спросить мистера Эрнеста, как снять оставленные мне деньги, но не буду этого делать, пока не узнаю дату, когда Альфи приедет за мной, на случай, если он предупредит Эдварда, хотя я чувствую, что смогу купить его молчание, потому что он странный маленький человек.
30 сентября 1888 года
Альфи уехал сегодня утром, и вместе с собой он забрал мое сердце, и не только тот маленький кусочек, который всегда принадлежал ему. Я наблюдала за ним из окна классной комнаты, так как не хотела, чтобы кухарка видела, как машу ему на прощание, потому что она не может удержаться от пустых сплетен. Какая ирония — так расставаться мы должны были вчера с Эдвардом. Вместо этого, после его отъезда, я испытала только облегчение, что больше не буду испытывать боли до его следующего визита домой.
Когда экипаж тронулся, Альфи повернулся к окну. Он послал мне воздушный поцелуй, который я поймала и тут же ответила. Он одарил меня той мальчишеской улыбкой, которую я так люблю, и мое сердце наполнилось радостью. Мне так повезло, что он все еще хочет любить меня, даже несмотря на то, что я впустила Эдварда в свою жизнь, когда все это время это должен был быть он. Я так благодарна ему за то, что он нашел в себе силы простить меня. Я сделаю его самым счастливым человеком на земле и буду заботиться о нем, как он того заслуживает. Я ни разу не видел, чтобы глаза Альфи потемнели от гнева и ненависти. Они всегда остаются чистейшей голубизны; такие тихие и нежные, как самое спокойное море.
Глава 20
Дерек ехал в город в полицейский участок, изрядно нервничая. Он припарковался на общественной стоянке напротив и сунул деньги в автомат, оплатив парковку. Неизвестно сколько пройдет времени, прежде чем он сможет с кем-нибудь поговорить. Подойдя к главному входу и, набравшись храбрости, он вошел внутрь. К полу был привинчен ряд ярко-синих пластиковых стульев. На них сидели две молодые девушки, которые ссорились из-за потерянного телефона. Он подошел к стеклянной стойке и нажал кнопку вызова. Тут же вошла женщина с улыбкой на лице, на бейдже было написано «Лина». Дерек улыбнулся в ответ.
— Здравствуйте, моя дорогая, могу ли я поговорить с каким-нибудь офицером полиции наедине? Мне очень жаль, но я не могу сообщить вам, в чем дело.
Она кивнула.
— Все в порядке, не волнуйтесь, я запишу ваше имя и попрошу кого-нибудь подойти и поговорить с вами. — Дерек сел как можно дальше от девушек: они все еще спорили. Всего через десять минут молодая женщина открыла тяжелую деревянную дверь рядом с ним и произнесла его имя. Дерек встал и улыбнулся, затем последовал за ней через дверь в маленькую комнату для допросов со столом, четырьмя стульями и крошечным окном.
— Мистер Эдмондсон, меня зовут Салли. Я офицер общественной поддержки. Не хотите рассказать мне, в чем проблема?
— Ну, это будет звучать так, будто я сошел с ума, и поверьте, мне неловко приходить сюда и говорить об этом, но я не сумасшедший, и мне действительно нужно рассказать кому-нибудь об этом, а вы, моя дорогая, вытянули короткую соломинку. Я встретил женщину, которая нуждается в помощи, но я ничего о ней не знаю, кроме того, что её зовут, вероятно, Энни. Видите ли, я медиум-экстрасенс, и на прошлой неделе она пришла на собрание в спиритическую церковь. Я получил сообщение от своего духа-наставника о ней, и оно было серьезным.
Салли записала все это на клочке бумаги.
— Продолжайте, мистер Эдмондсон, я вас слушаю.
— Ну, я не могу выбросить её из головы и знаю, что произойдет что-то ужасное. Мне нужно найти её, чтобы помочь. Мне кажется, я запомнил номер её машины или часть его. Если я дам номер вам, сможете найти её, убедиться, что с ней все в порядке, и передать сообщение от меня? Я понимаю, что прошу слишком многого, но не могу не подчеркнуть, насколько это важно, её жизнь может быть в опасности.
— Я могу пробить номер машины и получить её имя и адрес, но, боюсь, не смогу сообщить вам эту информацию, сэр, это конфиденциально. Но могу попросить районного офицера позвонить и передать ей ваши контактные данные. Так будет нормально? Мне очень жаль, но это лучшее, что я могу сделать.